О друзьях Лермонтова

Пожалуй, популярный в советское время разговор о врагах и тайных недоброжелателях поэта действительно привел к тому, что тема друзей Лермонтова оказалась недопонятой читателями. Поэтому при изучении как его поэзии, так и биографии удивлением для автора статьи стало то, что дружба является в творчестве и жизни Лермонтова значимой темой. Вместе с тем исследователей прошлого не упрекнешь в том, чтобы они не занимались изучением соответствующих материалов - вся информация о друзьях, приятелях и любых даже самых случайных контактах поэта во времена учебы в благородном пансионе, Московском университете, в юнкерской школе и в дальнейшем получена нами от них в исчерпывающем объеме. Но при этом в массовом сознании, кажется, не было прежде сформировано представления, что все эти дружеские связи имели существенное значение в жизни Лермонтова. 

"Что если я со дня изгнанья,
Совсем на родине забыт?
 
Найду ль там прежние объятия?
Знакомый встречу ли привет?
Узнают ли друзья и братья
Страдальца после многих лет?

Или, среди могил холодных
Я наступлю на прах родной
Тех добрых, пылких, благородных,
Деливших молодость со мной?"

Так, играя распространенными мотивами романтической поэзии ("изгнанье", "среди могил холодных", "прах родной"), Лермонтов, отправленный после стихотворения на смерть Пушкина в Грузию, тоскует по оставшимся в Москве и Петербурге и разбросанным по просторам нашей необъятной родины своим друзьям - Лопухину, Раевскому, Столыпину, Шан-Гирею.

Письма Лермонтова к Раевскому из этой первой ссылки стали в свое время "разрывом шаблона". Ведь, если знать всю историю со стихами "Смерть поэта" из школьного курса, представляется, что автор стихов, по крайней мере, в своем кружке прогрессивной молодежи, воспринимается и сам себя чувствует героем. Однако, читая письма поэта к Раевскому, понимаешь, что все было иначе. Считая себя виновным в несчастье друга (Раевский помогал Лермонтову переписывать и распространять "Смерть поэта"), поэт в каждом из этих писем прямо или косвенно объясняется, извиняется, обещает помощь через других людей, выражает надежду, что Раевский все еще считает его своим другом. "Прощай, любезный друг, не позабудь меня, и верь все-таки, что самой моей большой печалью было то, что ты через меня пострадал", - пишет Лермонтов. "Показания Лермонтова были даны не в том смысле, чтобы сложить на меня какую бы то ни было ответственность. И я отнимаю у кого-либо право упрекать благородного Мишеля", - твердо резюмирует сложившуюся ситуацию Раевский. Нет сомнений, что и самому Лермонтову в письмах в ответ на упреки себе и просьбы о прощении Раевский отвечал то же самое, но поэт не воспользовался благородством друга для спасительного самообмана, для того, чтобы в собственных глазах снять с себя вину (Примечание 1).

Встреча Лермонтова с Раевским по возвращении описана сестрой последнего. Она помнила, как брат ее вернулся из ссылки в Петербург, как была обрадована старушка-мать и как через несколько часов вбежал в комнату Лермонтов и бросился на шею к ее брату. "Я помню, как он его целовал и потом все гладил и говорил: "Прости меня, прости меня, милый". Я была ребенком и не понимала, что это значило, но как теперь помню растроганное лицо Лермонтова и его большие, полные слез глаза. Брат был тоже растроган до слез и успокаивал друга своего".

Как же трудно после этого понять современных лермонтоведов (Очмана, Хачикова и др.), когда они всячески дают понять современному читателю, будто бы поэт был человеком скрытным, очень себе на уме, проще говоря, "мутным" (они только формально удерживаются от употребления такого слова, но на деле делают все, чтобы создать у читающих их писания именно такое впечатление). Нет, эти люди по меньшей мере не вдумывались во взаимоотношения Лермонтова со Святославом Раевским!   

Другим близким другом поэта был Алексей Лопухин. До нас дошло несколько писем Лермонтова к нему из той осени 1840 года, когда он принимал участие в военной экспедиции генерала Галафеева в Малую Чечню: "Я уверен, что ты получил письма мои, которые я тебе писал из действующего отряда в Чечне, но уверен также, что ты мне не отвечал, ибо я ничего о тебе не слышу письменно. Пожалуйста, не ленись: ты не можешь вообразить, как тяжела мысль, что друзья нас забывают". Задушевный, интимный тон письма не оставляет сомнений в том, что оно написано по-настоящему близкому человеку, а тоска по оставшимся "там" друзьям и родным и вместе сомнение, упрек в невнимании, в "забывании", вероятно, знакомы многим, кто, как и Лермонтов, принимал участие в боевых действиях вдали от дома. 

В то же время, Лермонтов умел быть и "сложным" другом. Некоторые признания протагониста романа "Герой нашего времени" о себе несомненно автобиографичны для его автора, например, следующее: "Некстати было бы мне говорить о них <о женщинах> с такой злостью, - мне, который, кроме их, на свете ничего не любил." В связи с этим Печорин - и через него сам Лермонтов - признается: "Вряд ли найдется молодой человек, который, встретив хорошенькую женщину, приковавшую его праздное внимание и вдруг явно при нем отличившую другого, ей равно незнакомого, вряд ли, говорю, найдется такой молодой человек (разумеется, живший в большом свете и привыкший баловать свое самолюбие), который бы не был этим поражен неприятно". Побуждаемый этим инстинктом мужского соперничества, Лермонтов порой женщин никому не уступал, даже друзьям - ни Лопухину в юности (Екатерину Сушкову), ни Мартынову тем пятигорским летом 1841 года (Эмилию Верзилину). Это печоринское оставалось с поэтом до конца его короткой жизни.

Драматичным было соперничество Лермонтова с Алексеем Лопухиным за Екатерину Сушкову в юности - девушку яркую, интересную и несколько экзальтированную, которую поэт считал "кокеткой" и сумел убедить в этом своего друга. Однако оно не рассорило молодых людей; за бурями первой юности Лермонтова ждало стремительное вхождение в литературу после "Смерти поэта", ссылки и поэтическая слава, Лопухина - женитьба, спокойная жизнь. И жизнь Екатерины Сушковой шла своим чередом - она вышла замуж за дипломата Хвостова, жила на Кавказе и за границей, а спустя годы написала мемуары, в которых - из тщеславия? или же просто из ностальгии по ушедшей молодости, когда она, юная красавица, кружила головы поклонникам? - поведала нам ту бурную историю, участниками которой стали некогда она, Алексей Лопухин и Лермонтов, впоследствии гениальный поэт. Лермонтоведы всегда были благодарны Сушковой за немалое количество ценной информации о поэте: она помогла установить, какие стихотворения посвящены ей, и рассказала творческую историю некоторых из них. Сушкова была, несомненно, лермонтовской натурой - в ее груди кипели в юности страсти не менее сильные, чем в груди самого поэта. 

Для Лермонтова же отныне семейный очаг Алексея Лопухина и его жены Варвары Александровны стал желанной тихой гаванью, куда всякий раз хотелось вернуться из очередного вынужденного странствия.

"Ребенка милого рожденье
Приветствует мой запоздалый стих,
Да будет с ним благословенье
Всех ангелов небесных и земных,

Да будет он отца достоин,
Как мать его прекрасен и любим..."

Эти стихи Лермонтов написал на рождение сына Лопухина в феврале 1839 года. 

При внимательном чтении биографии поэта, стараясь вдуматься и вчувствоваться в смысл подобных моментов, понимаешь, что имел в виду А. В. Дружинин, написавший: "Поэт был истинно предан малому числу своих друзей, а в обращении с ними полон женской деликатности и юношеской горячности. Оттого-то до сих пор в отдаленных краях России вы все еще встретите людей, которые говорят о нем со слезами на глазах и хранят вещи, принадлежавшие ему более, чем драгоценность". 

А кроме близких друзей было и немало приятелей - Лев Пушкин, Сергей Трубецкой, Владимир Соллогуб. Этот последний вполне заслуживает того, чтобы из разряда светских недоброжелателей перейти в разряд приятелей поэта. Когда-то недоброжелательство к Лермонтову Соллогубу приписывали на том основании, что в главном герое своего романа "Большой свет" Леонине он выставил "злую карикатуру" на поэта, высмеял его "светское значение". Эмма Герштейн в своем труде "Судьба Лермонтова" находила, что со стороны Лермонтова было очень умно начать хвалить повесть Соллогуба, показывая таким образом, что поэт не узнает в ее герое себя. В действительности же Лермонтов повел себя не столько "умно", сколько естественно. Нам хорошо известно, сколь своеобразно было отношение Лермонтова к остротам, карикатурам, в том числе литературным - поэт, на беду свою, не признавал прав окружающих на них обижаться, но зато и сам был последователен, когда его, в свою очередь, другой остроумный литератор выставлял в том или ином "портрете". Да и мог ли бы недоброжелатель так проникновенно выразить ту тоску, чувство утраты, как Соллогуб в своих воспоминаниях о Лермонтове - о том вечере, когда он, Ростопчина и некоторые другие провожали поэта весной 1841 года в последний раз на Кавказ?

Из воспоминаний В. Соллогуба: "Лермонтов сидел у чайного стола; вчерашняя веселость с него «соскочила», он показался мне бледнее и задумчивее обыкновенного. Я подошел к нему и выразил ему мое желание, мое нетерпение услышать тотчас вновь сочиненные им стихи.
Он нехотя поднялся со своего стула.
— Да я давно написал эту вещь, — проговорил он и подошел к окну.
Софья Карамзина, я и еще двое, трое из гостей окружили его; он оглянул нас всех беглым взглядом, потом точно задумался и медленно начал:

"На воздушном океане
Без руля и без ветрил
Тихо плавают в тумане..."

И так далее. Когда он кончил, слезы потекли по его щекам, а мы, очарованные этим едва ли не самым поэтическим его произведением и редкой музыкальностью созвучий, стали горячо его хвалить <...>
— Нет, брат, далеко мне до Александра Сергеевича, — сказал он, грустно улыбнувшись, — да и времени работать мало остается; убьют меня, Владимир!
Предчувствие Лермонтова сбылось: в Петербург он больше не вернулся..."
 


Лермонтов легче всего сходился с такими людьми, как Раевский, Шан-Гирей, Лопухин или Глебов - простыми, искренними, равными самим себе. Находил он общий язык и с людьми, в чем-то подобными ему самому  - "людьми полутонов", такими как Гагарин, Столыпин или Трубецкой (Примечание 2). Несмотря на это сходство, или, возможно, именно по причине его, вопрос о взаимоотношениях поэта со своим, казалось бы, ближайшим другом и родственником Алексеем Столыпиным по сей день представляет некую сложность для лермонтоведения. В свое время Недумов (советский лермонтовед дореволюционного генезиса) откровенно упрекал Столыпина в равнодушии к памяти Лермонтова, а Эмма Герштейн защищала. Автору видится, что именно Недумов был в данном случае ближе к истине; Столыпин представляется со стороны человеком блестящим, светским, достаточно эгоистического склада. "Спаянность" с Лермонтовым волею некоторых обстоятельств в какой-то момент начала тяготить этого "печоринского" человека, а трагическая гибель поэта, вне всяких сомнений, тяжело пережитая Столыпиным, спустя время стала восприниматься как своего рода облегчение (Примечание 3).

Весьма вероятно, что Столыпин был одним из тех друзей Лермонтова, к которым он стремился, не получая взамен отдачи так же естественно и непосредственно, как от Раевского или Лопухина. Люди одинокие, не имеющие семьи, подчас более горячо, порывисто тянутся к людям, которые не есть их родные - друзьям или возлюбленным. И иначе ощущают себя в мире те, у кого есть большая крепкая семья, надежный тыл - они могут быть самодостаточны и тяготиться желанием друзей быть непременно рядом с ними, их настойчивым желанием внимания к себе (Примечание 4). Пристальное изучение творчества и жизни того или иного поэта, писателя неизбежно для биографа ведет к "прозрению" вещей сокровенных, однако спорный опыт мыслителей Серебряного века, также как и некоторых современных филологов и публицистов показывает, что есть вещи, с которыми нужно быть осторожными: важно делиться пониманием внутреннего мира гениального поэта и человека - и в то же время не бросать всякому открытия, которые не любой сможет или же захочет понять правильно...   

Но все-таки, что же, наконец, такое эти остроты Лермонтова, не щадившие ни друзей, ни недругов и ставшие причиной роковой ссоры поэта с его еще одним приятелем?! Лермонтов имел к ним несомненную склонность, хотя в то же время эта склонность ярко проявлялась как будто лишь в два периода в его жизни - в юнкерской школе и тем последним летом 1841 года в Пятигорске. Автор иногда недоумевает: в самом ли деле современные филологи не понимают, что за ними стоит, или усиленно делают вид? Права была Эмма Герштейн, писавшая в свое время, что эпиграммы, экспромты - еще одно проявление поэтического дарования Лермонтова, но какое именно проявление? Дар поэта-пророка, являющий себя в высоких образцах в "Смерти поэта", "Думе", стихотворении "1-е января" или "Не верь себе", в сниженном виде обнаруживает себя так - в эпиграммах и карикатурах на друзей, приятелей и просто малознакомых людей, подмечающих смешное, фальшивое, несообразное, что видит поэт в окружающих своим взглядом - куда более проницательным, чем у большинства людей. Должно ли это всем нравиться? Вопрос этот не столь риторический, как кажется, и исследователям известны примеры лояльности умных друзей к колким шуткам своих приятелей-поэтов (Примечание 5).   

И как, с чьей подачи установились в значительной части современного общества - не объективность, не здравый смысл, нет! - но абсолютно незаслуженное отношение раздуваемого сочувствия, подчеркнутого уважения к убийце Лермонтова Николаю Мартынову? Некоторые прискорбные инциденты в его жизни - к примеру, когда ему был послан портрет Лермонтова в трагическую дату - действительно взывают в нас к чувству элементарной гуманности, но... но добавить к этому трезво мыслящему человеку просто нечего. Николай Мартынов - это  м а с к а. С упорством, достойным лучшего применения, поэт пытался прорваться к его органике, но это было невозможно, поскольку именно органики в этом человеке критический дефицит; содержание его равно форме.   

Однажды автор, размышляя о Лермонтове, разместила в своем виртуальном дневнике пост, где процитировала стихотворение-песню выдающегося поэта второй половины XX века Владимира Высоцкого "Прерванный полет":

Смешно, не правда ли, смешно…
А он шутил — недошутил?
Осталось недорешено
Всё то, что он недорешил. 

"А он ведь и не дошутил, как ни странно," - подумалось вдруг. И ретроспективно проходят перед глазами милые, незлые шалости Лермонтова - вот он переворошил бумаги на столе у редактора "Отечественных записок" Краевского. "Случайно" затерял перчатки Екатерины Сушковой. А вот Лермонтов пишет Сушковой по ее же просьбе "правду" и ждет, чтобы она обиделась:

"Ланит спокойных пламень алый
С собою время уведет,
И тот, кто так страдал, бывало,
Любви к ней в сердце не найдет".   

Но умненькая барышня уверяет, что не обижена, "ведь это правда".   

Таким и запоминаем мы Лермонтова: в окружении друзей - большинство из которых были все-таки истинными, а не ложными, юных барышень и молодых женщин, в атмосфере шалостей, шуток, безобидных и колких, "творимых" то лично поэтом, а то компанией веселых темпераментных молодых людей, в Москве, Петербурге и Пятигорске. Удивительные слова нашел в свое время Ираклий Андроников, способные хотя бы отчасти примирить русского человека с этой ранней - "сверхранней" (Примечание 6) - гибелью нашего гениального поэта: "И через всю жизнь проносим мы в душе образ этого человека... грустного... благородного, язвительного... насмешливого... наделенного проницательным беспощадным умом. Поэта гениального и так рано погибшего. Бессмертного и  н а в с е г д а  м о л о д о г о".





Примечание 1. По "делу о непозволительных стихах" С. Раевский был сослан в Олонецкую губернию.

Примечание 2. Выражение "люди полутонов" употребила современный писатель Н. Май в частном разговоре с автором статьи; такими людьми она назвала Пушкина и Лермонтова.

Примечание 3. По словам С. Недумова, "при всех прекрасных задатках характера, остроумии и отличных природных способностях А. А. Столыпина Монго его никак нельзя назвать представителем передовых кругов русского общества, и он, несомненно, принадлежит к тому бездействующему поколению, о котором М. Ю. Лермонтов с такой грустью говорит в стихотворении «Дума». Внимательно изучив главу, посвященную этому другу поэта в исследовании "Лермонтовский Пятигорск", автор солидаризуется с этим мнением.

Примечание 4. А. Родин в своей художественной фантазии о Лермонтове "Каинова печать" (от лица Н. Мартынова) описывает следующий случай: "Будучи в школе мы, хотя из состоятельных семей, но больших денег на руках не имели, и если заводилось у кого-нибудь рублей 50-60 ассигнациями, тут же закатывали обед. Деньги эти... были небольшие, поэтому приглашали не всех, а по заранее составленному списку. Однажды такой обед помогал кому-то устраивать Столыпин. Лермонтова в списке не было, но он явился, по ошибке считая себя приглашенным... Столыпин подошел к Лермонтову и сказал ему холодным голосом: "Позвольте спросить, а вас кто сюда приглашал?" Лермонтов, должно быть, растерялся и, скрывая смущение, ответил лихо: "Мне везде место, где есть гусары!.."
Эпизод этот не является вымышленным. Он почерпнут беллетристом из "Записок" А. Ф. Тирана - соученика Лермонтова и Мартынова по юнкерской школе. 

Примечание 5. Лермонтовед О. П. Попов писал: "Друзьям Пушкина тоже порой приходилось попадать под огонь шуток поэта, но никому и в голову не приходило требовать удовлетворения. В 1839 году писатель Соллогуб написал по заданию старшей дочери царя повесть "Большой свет", в которой изобразил Лермонтова в довольно невыгодном свете. Лермонтов возмутился? Да нет, они остались приятелями и даже собирались вместе выпускать журнал".
Необходимо отметить, что Попов упустил из виду лицейскую дуэль Пушкина и Кюхельбекера из-за эпиграммы первого. Противникам тогда было 17 и 15 лет соответственно, а пистолеты, по преданию, были заряжены черешневыми косточками.
Однако применительно к остальным друзьям Пушкина в более поздний период жизни, их лояльной реакции на остроты поэта Попов был прав.
Ему вторит Б. Голлер, писавший: "Если б каждая эпиграмма того времени вела за собой дуэль со смертельным исходом – земля была б усыпана трупами – куда больше, чем стихами". Из этого исследователь заключает, что не стоит причислять Васильчикова к "тайным врагам" поэта только на том основании, что Лермонтов, возможно, писал эпиграммы и на него.

Примечание 6. Термин "сверхранняя" взят в кавычки, так как является цитатой из вступительного слова Игоря Волгина к выпуску передачи "Игра в бисер", посвященной лирике Михаила Лермонтова в 2018 году: "С именем Лермонтова связано живое до сих пор не остывшее переживание в связи с этой утратой – ранняя, сверхранняя смерть, это боль, которая всегда с нами, и которая в-общем-то стала чертой русской поэзии, сожаление и скорбь о рано погибшем гении".




Источники и литература:

Андроников И. Лермонтов. Исследования и находки. 1968.
Герштейн Э. Судьба Лермонтова. 1986.
Голлер Б. Лермонтов и Пушкин: две дуэли. 2012.
Лермонтов М. Ю. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 1. Стихотворения. 2014.
Лермонтов М. Ю. Собрание сочинений в 4-х томах. Т. 4. Проза. Письма. 2014.
Лермонтовская энциклопедия. 1981.
М. Ю. Лермонтов в воспоминаниях современников. - 1989.
Недумов С. Лермонтовский Пятигорск. 1974.
Попов О. П. Лермонтов и Мартынов // МЕРА. Литературный, историко-художественный, религиозно-философский журнал. — СПб. — 1994. — № 3. — С. 84—90.
Родин А. Каинова печать. 1991.
Щеголев П. Книга о Лермонтове. 1929.


Тема друзей поэта, его близкого окружения также затронута в статье автора "Вспоминая 200-летие со дня рождения Лермонтова":

http://proza.ru/2024/02/25/819