Радости советской торговли

Отрывок из повести "Проводы эпохи"

Непрерывные поиски сапог привели Катю в обувной магазин на станции метро «Застава Ильича». Уже подходя к магазину, она каким-то десятым чувством поняла, что в этот раз ей обязательно повезет и сапоги, которые были крайне необходимы на холодных улицах Москвы, точно есть за его унылыми витринами. Осмотрев прилавки, заставленные невзрачной обувью советского производства, Катя вдруг почувствовала, что именно здесь, на этой самой Ильичевской Заставе, она обязательно реализует свою мечту. Её охотничье чутье подсказывало, что сапоги должны быть, если и не на прилавке, то наверняка под ним, если не и там, то наверняка притаились в складских закоулках магазина, ну, на худой конец, уже тряслись в кузове грузовика, на подходах к торговой точке. Заметив компанию женщин, о чем-то беседующих у магазинного крыльца, Катя подошла к ним. Несмотря на то, что разговоры сразу стихли, отходить она не стала, понимая, что долго молчать собравшиеся охотницы за обувью не смогут, и желание обсудить возможность покупки дефицита обязательно пересилит их нежелание делиться информацией с новым человеком. Действительно, через некоторое время по отдельным намекам, отдельным фразам, она поняла, что чутье её не подвело, и вскоре здесь будут продавать сапоги и не какие-нибудь, а самые настоящие югославские на меху и на кашке. Что такое «на меху», было понятно, а вот понять, при чем тут каша, было сложно, однако, по многозначительным лицам собравшихся, было совершенно очевидно, что это вещь стоящая. Попытки узнать, когда будут эти самые сапоги, ни к чему не привели, впрочем, как и желание найти очередь за ними. На ее вопрос: «Кто последний?», - женщины только поджимали губы и отмалчивались.

 Однако они явно недооценили Катины способности, которой удавалось путем шантажа заставлять студентов делать то, чего им совсем не хотелось. Например, обещанием поставить несколько пятерок, тем, кто в числе первых сдаст самостоятельную работу, ей удавалось резко ускорить эффективность обучения и получить сразу, как минимум, половину группы претендующих на отличную оценку. Так и тут, не получив ответа на вопрос, Катя заявила:
- Ну, раз очереди нет, тогда я объявляю запись на очередь и буду в ней первой.
Для демонстрации серьезности своих намерений она даже в сумку полезла за ручкой и блокнотом. После таких слов и действа, женщины буквально взвились:
- Смотри, какая умная! Она очередь будет записывать! Да мы здесь уже с начала недели дежурим, а она, видишь ли, первая…
- Ага! Значит, очередь все-таки есть! - победно заявила Катя. - Так какая же я в ней по счету?
Тут же к ней протиснулась женщина из числа наиболее возмущенных и сказала:
- Будешь сто двадцать четвертой. Давай руку.
И, нарисовав на Катиной руке заветные цифры шариковой ручкой, удалилась, продолжая ворчать себе под нос:
- Первая она, как же! Сто двадцать четвертая.
Однако на вопрос, когда ждать дефицит, так и не ответила, а предложила:
- Наведывайтесь…

Это означало, что надо время от времени подходить к магазину и проверять, не выкинули ли товар, то есть, не началась ли торговля сапогами. Было это в середине четверга, и весь остаток дня Катя, то отходя в другие магазины, то греясь в фойе метро, заходила справляться: нет ли сапог? В этот день ее мучения закончились в восемь часов вечера с закрытием магазина. Убедившись, что на следующий день очередь сохранится: ее вызвались поддерживать стоящие первыми энтузиастки из числа живших поблизости женщин, Катя ушла домой, основательно продрогнув. На следующий день вместо занятий она опять отправилась в магазин и узнала радостную новость, что сапоги привезены и разгружаются на заднем дворе. Часа через два сапоги были разгружены, пересчитаны и готовы к продаже, но уже через час торговля ими была прекращена, так как пришло время обеда. Одним словом, Катина очередь подошла, когда на улице уже смеркалось, ноги ныли, а все тело дрожало от озноба, так как она провела на холодной улице уже не менее трех часов, изредка заходя в соседние магазины погреться. В магазин впускали группами два крепких милиционера, вызванных дирекцией для охраны порядка. Про них уставшие и замерзшие женщины говорили, что вот уж кто унесет по нескольку пар, так эти мордовороты. Однако без милиции было никак не обойтись, так как толпа, которая с каждым часом не рассасывалась, а только прибывала, наверняка могла выдавить стеклянные двери магазина и огромные толстые стекла витрин.

Катю, зажатую плотной толпой тех, кому посчастливилось добраться до заветной двери, буквально внесли в магазин. Она уже знала, что сапоги отличные, а кашка – белая синтетическая подошва в виде танкетки, будет в случае удачи предметом  неуемной зависти ее приятельниц в родном городе. И вот, наконец, распаренная в магазинной толчее, в распахнутом пальто, на котором не хватало оторванных в толпе пуговиц, судорожно сжимая подмышкой черное кожаное счастье на меху и на кашке, Катя очутилась на улице и поняла, что силы оставили ее. С большим трудом добравшись до общежития, она как была в пальто, так и повалилась на кровать, бросив на пол выстраданные сапоги. Она не помнила, как ее раздевала Ульяна, как и чем поила Соня, она понимала только, что несвежая простынь кровати  жжет ее тело. Прометавшись всю ночь без сна, Катя забылась только к утру.