Солнечный город. Отрывок 3

Из воспоминаний Дани:
«Сестра уехала, и я теперь старался вести себя тише, чтобы не огорчать маму. На Базарную площадь все же время от времени бегал, от кого-то из проезжавших через город солдат подцепил «испанку» и слег»
 Ночью у Дани подскочила температура, начался бред. Испуганная Луиза разбудила живущего по соседству доктора Васильева, который лечил приютских. Тот лишь головой покачал при виде отливавшего синевой лица мальчика – он был на фронте с первых дней войны и видел, как испанка выкашивала целые полки – солдат и офицеров, не разбирая ранга и национальности.
– В больницу и немедленно, – только и сказал он.
В период охватившей планету пандемии «испанки» в Камышине эпидемиологиче-ская обстановка оставалась спокойной, но в последние два дня заболело несколько крас-ноармейцев, и Уездной исполком Камышина потребовал от врачей не допустить распро-странения болезни в городе.
Из воспоминаний Дани:
«Очнувшись в больнице, я звал маму, но ее ко мне не пускали. Кроме меня в палате лежали еще пятеро бредивших, медсестры и нянечки заходили к нам в надетых на лицо белых повязках. Потом я узнал, что двое из моих соседей по палате умерли. Мы четверо пошли на поправку. В больнице мне понравилось – кормили хорошо, а из окон нашего изолятора открывался вид на Волгу»
Болезнь оставила о себе память на долгие годы – простуда и запахи химикатов вы-зывали у Дани тяжелые приступы астмы. Но когда он был здоров, то по-прежнему носил-ся по городу и бегал на Базарную площадь.
***
В стране бушевала гражданская война. В июле войска генералов Врангеля и Толсто-ва подошли к Камышину и вытеснили красных. В течение тех дней, что шли бои, в городе все громыхало, в небе, гудя пропеллерами, носились аэропланы. Луиза, уходя на работу, запретила детям выходить на улицу, но ближе к вечеру Даня не утерпел.
– Я только на минуту гляну, ты смотри за Кульком, за дверь ни ногой, – строго ска-зал он Лизе, и пулей вылетел из дома до того, как сестренка успела что-либо возразить.
Из воспоминаний Дани:
«Красноармейцы бежали в сторону Волги, оттуда доносились вопли и стрекотание пулеметов. Преследуя красноармейцев, в город ворвался конный отряд, один из казаков заметил меня и придержал коня.
– Эй, мальчик, где здесь жиды живут?
Я попятился.
– Не… не знаю.
Казак подозрительно прищурился.
– А ты сам не жид?
Не забыть мне до конца жизни, как гнался за мной казак с шашкой, а я улепетывал проулками!»
В городе начались расправы над захваченными членами Ревкома, на столь любимой прежде Даней Базарной площади теперь стояли виселицы, у Волги расстреливали плен-ных, казаки грабили еврейские дома, насиловали, жгли, убивали.
Из воспоминаний Дани:
«В погребе нашего дома прятались еврейская семья и начальница приюта с сыном. Начальница была большевичкой и боялась, что ее повесят вместе с остальными. В приют за ней действительно приходили два белогвардейца, но мама с поварихой заверили их, что она давно сбежала. Хозяйка нашего дома просила нас, если поблизости будут казаки, побольше шуметь, чтобы заглушить плач маленького еврейского ребенка, и мы старались изо всех сил – Коля бегал, топал и гоготал, а я во все горло распевал песни. Больше всего мне нравился романс «Гори, гори, моя звезда», и хозяйка, услышав один раз, как я пою, сказала маме:
– У вашего Дани прекрасный слух, знаете ли. И голосок хороший, правда, будет ло-маться с годами. Я бы на вашем месте учила его музыке.
Мама лишь вздохнула – до того ли нам было теперь!»
Меньше, чем через месяц, красные вернули Камышин, восстановив Советскую власть. Могилы погибших постепенно зарастали травой, жизнь налаживалась. В сентябре по совету квартирной хозяйки Даня, Лиза и Коля, которому исполнилось семь лет, пошли в другую школу – в трудовую школу первой ступени на Набережной. И в этой школе Дане неожиданно понравилось, во всяком случае, удирать с уроков он перестал.