Запах свободы. Часть 5

***

За несколько дней пути Анна и Владимир, можно сказать, немного привыкли к друг другу... Она открыла для себя иного Корфа: великодушного, ироничного, приятного в общении мужчину, которому не чуждо ничто человеческое...

Также на Анну произвела впечатление его деликатность и весьма трепетное отношение к данному им слову. Она уже знала, чувствовала, что нравится ему как женщина, и как он всякий раз пересиливал и сдерживал себя, не пытаясь даже поцеловать ее... Держал своё "слово дворянина"! Он же, догадываясь о ее женской проницательности, конфузился и напускал на себя беспристрастную холодность. Анна в такие минуты подыгрывала ему, изображая покорность и отстраненность.

Но на этом проницательность Анны заканчивалась. Во всем остальном барон Корф оставался для нее загадкою. Он не любил распространяться о себе, так и не поведал о своей тайной зазнобе, отказался назвать ее имя. Вопросы о Кавказе, пленных, опасностях, военных операциях и вовсе оставлял без внимания, ловко переводя беседу в нужное ему русло.

Когда Анна, волнуясь, пожелала знать о том, что ждет ее в Москве, он отвечал, что она может полностью на него положиться, а дорога дана для того, чтобы беседовать о чем-либо более занимательном, но не столь существенном.

Девушка была приятно удивлена и очарована, слушая, как Корф зачитывает ей наизусть множество стихов Пушкина... При этом он, не таясь, так откровенно любовался ею, что казалось, будто бы не Пушкин, а сам барон сочинил для нее эти трогательные и страстно-нежные строфы.

А порою Владимир выводил ее из себя своими колкостями и язвительными замечаниями. В такие минуты она не знала, злиться ей ли на него или смеяться? Или язвить в ответ? Он мог быть совершенно непредсказуемым: казался то чересчур серьезным или веселым, то въедливо-рассудительным или легкомысленным до невозможности!

"И как это в нем уживаются подобные крайности?" - дивилась про себя Анна.

Лишь однажды, когда они уже приближались к Москве, в уютной темноте экипажа Владимир признался Анне в разочарованиях, постигших его, в огорчившем его поначалу отторжении бывших друзей и высшего общества. Рассказал о том, как тяжело переживал потерю имения и милой доброй Варвары и предложил княгине крупную сумму для ее выкупа. Как Долгорукая злостно посмеялась над ним и заявила, что "ей его гроши не нужны".

После сей откровенной беседы барон Корф стал чуточку понятнее и ближе для Анны. Она отчетливее осознала мотивы, побудившие его, знатного дворянина, уехать с нею, с чужой бесправной крепостной, из родного города... Все-таки их связывало общее счастливое детство, тревожная и полная неприятных открытий юность, воспоминания о Варечке и о покойном старом бароне, а теперь еще и нелегкие стечения обстоятельств, в которых они оказались...

"Мы оба - нарушители закона, - невесело усмехнулась про себя Анна. - Он украл чужое имущество. А я - беглая рабыня!"

- Я поняла... я многое нынче поняла, - повинуясь минутному порыву, прошептала девушка. Затем неожиданно для себя прильнула к Владимиру и легонько поцеловала его в висок. Корф замер, боясь спугнуть хрупкое счастье... А минуту спустя осмелел и от души перецеловал по нескольку раз девичьи ладони и заалевшие щечки.

- Вы все еще доверяете "слову дворянина", сударыня?

Анна засмущалась еще сильнее и неопределённо помотала головой.

"Я не люблю этого человека, я не доверяю ему", - рвалось из глубин ее души. Но женское любопытство пересилило в ней, и она, сама не понимая, для чего, тихо спросила:

- А та девушка, которую вы любите... Она?.. - Анна хотела продолжить: "Она ожидает вас в Москве?"

- Она... здесь... сейчас... рядом со мною, - просто ответил он. Быстро обернулся к Анне и, озарив ее влюбленным взглядом, очень тепло добавил: - И это лучшее, что может быть!

- Нет-нет... Вы не так меня поняли... вы всё неправильно поняли, - торопливо проговорила Анна, отодвигаясь от мужчины. - Я совсем не это имела в виду... Я искренне, понимаете, совершенно искренне желаю вам счастия... А всё, что вы сейчас сказали - лишь ваша минутная слабость!

В салоне повисло молчание. Тягостное, неловкое.

- Что ж тут непонятного, - наконец, глухо отозвался Корф и отвернулся к окну. Больно, очень больно в ответ на искреннее признание услышать... такое... Он был повержен, раздавлен... Чувствовал себя униженным. Ибо, вызванный любимой девушкой на откровенность, расслабился и открылся ей, вывернул себя наизнанку, поверив в возможное счастье.

"Мы очень разные, - с горечью думал Владимир, отчаянно кусая губы. - Я жажду любви, а она - свободы... Свободы, которую я на данный момент ей не в силах предоставить... по закону. Нет у меня и надежных влиятельных знакомых, имеющих власть менять имена и статусы людей, и умеющих хранить чужие тайны."

"Корф - не Репнин. Вымаливать любовь не станет, - пронеслось в голове растерявшейся гордой красавицы. - Барон слишком самоуверен и думает, что можно вот так просто и сразу всё забыть, всё простить и жить без любви... и не имея свободы".


***

Первопрестольная встретила их перезвоном колоколов, пестротою зданий и белизной январского снега. А душу Анны охватила смутная тревога и печаль. Она перевела взор на своего невозмутимого спутника, в который раз досадуя на себя, что не сбежала... Не сбежала "благодаря" его надзору, нелепо поддавшись его обходительности и мужскому обаянию, и вновь отдалила от себя счастье: переменчивое, как ветер, но такое необходимое человеческому сердцу счастье.

Сойдя с кареты и поправив на себе салоп, Аня сдержанно ответила Владимиру на вопрос, не утомилась ли она. Затем он отошел к кучеру, чтобы сделать необходимые распоряжения. А она оглянулась вокруг, отмечая красоту матушки-зимы, прозрачную синеву неба, мерцающие повсюду солнечные блики и полной грудью вздохнула московский морозный воздух, на миг представив, будто дышит столь желанным для нее запахом свободы...