Гагарину - 90 лет! Прыжок в высоту

Лидия Гладышевская
lidia.gladyshevskaya@mail.ru

ПРЫЖОК В ВЫСОТУ

Одноактная пьеса (10+)
3 мужские роли, 1- женская, 1 роль подростка (1-2 актера, могут исполнять учащиеся театральной студии, студенты).
Массовые сцены (учебный класс в школе): 3-5 актеров (могут исполнять учащиеся театральной студии, студенты).
Время действия: 1943-1961 гг.
Героями, как известно, не рождаются. А кто же из мальчишек не мечтает им стать? Юрка по прозвищу Гагара не был исключением. Тяжелые испытания во время войны и противостояние фашистским захватчикам в родной деревне закалили его характер, а случайная встреча с военным летчиком определила дальнейшую судьбу. Стремление быть первым везде и во всем становится его юношеским девизом в мирное время. Он не ищет простых путей и неутомимо идет к достижению поставленной цели. Учеба, упорные тренировки, преодоление самого себя и прыжок в высоту - к непокоренным вершинам, навстречу неизведанным мирам.

Действующие лица:
 ЮРКА – подросток 9-12 лет (невысокого роста, смелый, отчаянный, Мальчиш-Кибальчиш» с добрым сердцем)
АННА ТИМОФЕЕВНА, мать
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ, отец
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ, учитель физики в школе 
ПИЛОТ, раненый летчик, командир экипажа сбитого советского самолета
 
КАРТИНА 1
 (Апрель 1943 г., деревня Клушино Гжатского района Смоленской области)
Ночь. Лесная поляна близ деревни. За кулисами слышится взрыв. Сцена на мгновенье освещается вспышкой света. Откуда-то доносится лай собаки. 
В темноте появляется Юрка в куртке и резиновых сапогах, с фонариком в руке, шарит светом по сцене.
ЮРКА (громко). Тобик! Тобик! Малыш, родной мой! Ты где? Куда же ты убежал со страху, дурашка! Тобииик!
В ответ слышится стон раненого. Сцена начинает слегка подсвечиваться. Юрка различает в полумраке человека в шлеме и летной форме. Пилот, сидит на пеньке согнувшись в три погибели. Вокруг пенька валяются стропы от парашюта.
 ЮРКА (в изумлении, приглушенно). Ой..., товарищ летчик… Ааа… Вы живы?!
 ПИЛОТ (шепотом, постанывая). Эй, пацан, тихо. Не кричи. Фонарик погаси и иди сюда.
 ЮРКА (заторможенно, в ступоре). Ааа… Вы…? Вы ранены? Вы весь в крови!
 ПИЛОТ (с трудом выговаривая слова). На су-ук напоролся… В-второй пилот п-погиб. Не успел с-спрыгнуть, рухнул вместе с самолетом. (После паузы). До д-деревни д-далеко?
 ЮРКА. Там немцы. Автоколонна у нас стоит. Вам туда нельзя. Я Вас на заброшенную мельню сведу. Там не найдут.
ПИЛОТ (пытаясь приподняться, со стоном). Ухх… Нога… Не дойти мне.
ЮРКА (строго). Сидите. Сидите. Вытяните ногу и покажите рану. (Снимает с себя куртку, бросает на землю. Отрывает рукава от белой рубашки, снова надевает рубашку без рукавов). – Так…  Нужно остановить кровотечение. Рубаха чистая, не сомневайтесь - только сегодня утром надел. Сейчас промокну и наложу повязку на рану, а из второго рукава сделаю жгут.  (Перевязывает раненого).
ПИЛОТ (со стоном, стиснув зубы). Ухх…Охх… Ловко у тебя получается, малец.
ЮРКА. А как же, товарищ командир. Потерпите чуток, скоро закончу. И никакой я не малец. Мне уже девять исполнилось. А с шести лет я маме на ферме помогал – поросят выхаживал, и даже у коровы нашей, у Белухи, теленка принимал. Вот!
ПИЛОТ (со смешком).  Да ну…? Да ты, брат, деревенский ветеринар-акушер, значит?  Куртку набрось – озябнешь, простудишься.
ЮРКА (обиженно). Чево? Какой еще акуш…? Просто я животных очень люблю. Мама раньше…, ну…, до войны, на ферме работала. Когда еще скотина какая-то была…А теперь я в семье, почитай, самый главный.
ПИЛОТ. Сирота?
ЮРКА. Не. Старшего брата Вальку и сеструху Зойку на днях фашисты в Германию угнали… Чуют, гады, что наши уже на подходе. Мама чуть из разума не вышла, за машиной бежала – в крик кричала… Бедная… До сих пор в себя не придет.   
ПИЛОТ. Беда…Беда страшная…А отец?
ЮРКА. Батя – хворый. После тифа. Еле ходит. Ногу волочит. Хотел в Красную Армию, как война началась… Не взяли. Плотничает в соседней деревне за харчи. Я ему тоже помаленьку помогаю, а по вечерам - повязки ему с лечебными травами делаю. Трошки помогает… (Пауза). Потерпите, потерпите… Вот и все.
ПИЛОТ.  Ой!  Фуу, вроде, как и легче стало, медбрат. Точно… легче.
ЮРКА. Вот, возьмите картоху - поешьте. Остыла, правда. Мама мне с утра сварила, а я про нее и забыл... (Вытаскивает из карманов штанов две картофелины.)  Передохнем чуток и помаленьку пойдем, раз легче. И покуда нас не нашли…
ПИЛОТ. Спасибо. А ты? Давай по-братски.
ЮРКА. Не. Я ж - не раненый. Домой вернусь – че-нить перехвачу. Ешьте, ешьте. У нас – и морковка, и картоха, и капуста есть. Во какая! (разводит руки в стороны) Огород - на мне… с младшим братухой Бориской.
ПИЛОТ. Молодчина! Да ты, оказывается, на все руки… Как тебя хоть звать, спаситель?
ЮРКА.  Юрка… Юрка Гагара…
ПИЛОТ. Ухты… Фамилия-то у тебя что ни на есть «летная»...
ЮРКА. Не. Это кликуха. Ребята прозвали. Я, товарищ командир, летчиком-испытателем стать мечтаю, как Чкалов. Он целый Океан перелетел… Через Северный Полюс… и в самой Америке приземлился… Во как! Знаете такого?
ПИЛОТ (со смехом). А ты, как думал, герой? Хотя лично знаком, конечно, не был. Погиб он, парень, в 38-м…, погиб при испытании нового самолета. Рисковая эта профессия, брат, рисковая...
ЮРКА (со вздохом). Знаю… (Убежденно). А я все равно стану. Вот война закончится, и стану. Хоть расшибись, а стану. И самолетом управлять научусь, и с парашютом прыгать. Не верите? И героем, как Чкалов… и как Вы…тоже обязательно стану!
ПИЛОТ. Героем? Ну, тогда держи, Юрка Гагара, звездочку от меня на память (снимает с погона звездочку). Спрячь. А когда героем-летчиком станешь - вторую получишь. Я тебя найду. Обязательно найду. Веришь?
ЮРКА. Верю. Спасибо. (Вытянувшись в струнку). Служу Советскому Союзу! А как вас зовут, товарищ командир?
ПИЛОТ. Это, брат, военная тайна. И отцу с матерью, что меня здесь встретил, не говори.  Никому! Слышишь? Ну…, пошли?
ЮРКА.  Есть – военная тайна! (Помогает летчику встать). Обопритесь на меня, товарищ командир (подставляет плечо). Я жилистый, сдюжу. А парашют ваш схороню - ветошью прикрою и землей присыплю, как вернусь.
(Юрка и пилот, прихрамывая, слегка опираясь на плечико юного спасителя, уходят. За кулисами слышатся голоса).
ГОЛОС ЮРКИ. А наши скоро деревню освободят?
ГОЛОС ПИЛОТА. Скоро. Скоро выбьем фашиста. Обязательно выбьем! Только это военная тайна. Понял?
ГОЛОС ЮРКИ. А с парашютом прыгать страшно, поди?
ГОЛОС ПИЛОТА. Страшно… В первый раз – очень страшно…

КАРТИНА 2
 (Апрель 1943 г., деревня Клушино Гжатского района Смоленской области).
  Продолжение ночи. Крохотная комната в деревенской избе. В центре стоит дощатый стол, вокруг - грубо сколоченные табуретки. На столе – миски и кастрюля. На стене – часы-ходики. В углу висит икона.
За столом при свече сидит Анна Тимофеевна, обхватив голову руками. Неподвижно, с тоской, смотрит на свечу.

Раздается стук в окно. Слышится отрывистый голос немецкого оккупанта:
- Матка! Ком! Ком!
(Анна Тимофеевна подходит к окну).

АННА ТИМОФЕЕВНА (громко в окно). Чево тебе?
ГОЛОС ОККУПАНТА. Курка, яйко, млэко! Ам-ам!
АННА ТИМОФЕЕВНА (приоткрывая окно). Нет ничего! Нихт! Нихт! Ферштейн? (Слышится передергивание затвора автомата. Анна Тимофеевна идет к столу, достает что-то из кастрюли, возвращается к окну) – Вот, картоху вареную возьми. (Захлопывает окно, идет обратно к столу, плюхается с досадой на стул).
- Черт, поганый! Ведь знает, что нет ничего.  Чтоб ты подавился, Черт поганый. Белуху-кормилицу еще в сорок первом зарезали. Откуда молоко-то взять? Какие яйца?! Последнюю курицу отобрал, когда Валю и Зоюшку…(Всхлипывает). А теперь и Юрушка куда-то запропал… Неужто и его…? Малец ведь… (плачет навзрыд).
Появляется Алексей Иванович, сильно хромая. Подходит к жене, гладит по плечам.
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ (ласково). Мать, мать… Ну, чево ты…, чево ты… А я с хорошей новостью, мать. Синица на хвосте принесла. Сбежала наша Зойка. На первой же станции сбежала. У партизан она, Зойка-то. Вот! И Валька сбежит! Не сумлевайся! Как пить дать – сбежит. Не такая у нас порода, чтоб под немца…
АННА ТИМОФЕЕВНА (вскакивает со стула, всплескивает руками, крестится). Слава тебе, Господи! Слава тебе, Господи! (Опять плачет).
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ (с нежностью). Ну, будя, будя… Ну, чево ты…
АННА ТИМОФЕЕВНА (вытирая слезы). Это я от радости… за Зоюшку.  Токмо теперь наш Юрушка куда-то запропал вместе со щенком своим приблудным…, с Тобиком. Ночь-полночь – а его нет.  Неужто и его аспиды проклятые схватили? Малец ведь… От горшка два вершка. На одной картошке, да на капусте…, да на лебеде…
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ. М-да. На капусте, скоро все ноги протянем… А он у нас ничего – крепкий, да жилистый.
АННА ТИМОФЕЕВНА. А как беженцы через деревню шли, так он вдоль дороги каждый день ведь стоял, помнишь? Кому морковку, кому картошку вареную, кому яичко… Душа ангельская. Как же мальцу-то вырасти, и какой из него работник? В чем только душа теплится? Неужто и его…?
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ (строго). Ну, будя, будя причитать-то. Юрка - парень смекалистый. Его за «так» не возьмешь…
(Появляется Юрка. Сбрасывает грязные сапоги и куртку).
АННА ТИМОФЕЕВНА (всплескивает руками). Батюшки-светы! Юрушка! Слава тебе, Господи! Слава тебе, Господи! А рубаха, рубаха-то… И в крови весь…
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ (грозно). И где тебя носит, паршивец! Мать совсем извелась…
ЮРКА (жестко). Военная тайна.
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ (в сердцах). Я тебе покажу - тайну! А ну, скидывай штаны! (Снимает ремень и замахивается на сына).
АННА ТИМОФЕЕВНА (закрывает собой сына, с мольбой). Отец!
ЮРКА. Батя, за что? (отбегает в сторону).
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ. Я тебе щас покажу… тайну! А я-то думаю, куды-ить мои гвозди пропали…, а? А он, мать, смотрикась, концы заточил, шляпки поотбивал, ерша соорудил и Черту-Альберту шины попрокалывал… (Вытаскивает из своих штанов ерша из гвоздей). Погляди-ка, мать. На дороге нашел. Возьми, спрячь подальше. Я потом сызнова на гвозди разберу.
ЮРКА. Так я ж…, я ж этому Черту…
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ. С умом надо, Юрка, с фрицами бороться. А ежели б Черт, скумекал, а? Гвозди-то на деревне только у нас в избе и есть… Всех бы расстреляли. И малого Бориску не пожалели б, ироды. С умом-ить надо, с умом, сынок.
ЮРКА (опустив голову). Так я…, так я вдругорядь уже с умом. Мы с Володькой Орленком в пыли возле склада битые бутылки понабросали. И еще одну машину у немцев из строя вывели.
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ. Ну…, это вы молодцы, конешно… (Вновь сердито). А кто Черту в ак… в ентот …, как его, в кумулятор каустицкой соды, насыпал? А? Кто тебя надоумил? Опять Орленок? А ну-ка, снимай портки!
ЮРКА. Батя, за что?  Кумулятор-то – тютю… И машина у Черта не завелась…
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ. Ишь, умник! А где порошок-то стырил? А ну, как прознают, что это ты с Орленком возле складов немецких вертелся…, а?
Маать! Слышь, Тимофевна, возьми застирай штаны, чтоб ни крупинки в карманах не осталось.  Ох, подведет он нас всех под монастырь, как пить дать - подведет. С умом надо, Юрка, с фрицами бороться. С умом.
ЮРКА. Виноват. Не додумал. (Нехотя снимает штаны и передает матери. Из кармана выпадает командирская золотая звездочка).
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ (в изумлении). А это у тебя откуда?
ЮРКА. Военная тайна. Тут уж умру, а не скажу. Мама, схорони пока что за образами.

КАРТИНА 3 
(май 1946, г. Гжатск Смоленской области)
Школа. Небольшой учебный класс. На сцене – 2-3 стола со стульями, школьная доска. На заднике сцены – окно.
За столами сидят несколько учеников и что-то рисуют в альбомах/тетрадях во время перемены.
Двое мальчишек (один из них Юрка), оторвав обложки от тетрадок, делают разноцветных «голубей». Подбегают к окну, распахивают его и запускают самолетики, повернувшись к зрителям спиной и свесив головы с подоконников. Остальные ребята прекращают рисование, и тоже сгрудившись наблюдают за полетами в окно.

ГОЛОС ЮРКИ.  Во, мой оранжевый как парит! Видали?
ГОЛОС МАЛЬЧИКА.  Заливай, Гагара! Ха-ха. Твой - кувыркнулся и звезданулся...
ГОЛОС ЮРКИ. Не кувыркнулся, а «бочку» сделал. У моего - центр тяжести лучше. Я ему гвоздь в самый нос воткнул...
(Слышится звонок. Входит учитель физики Лев Михайлович с оранжевым самолетиком в руках).
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ. Так, ребята, все по местам. Перемена закончилась.
(Ученики рассаживаются. Юрка и его «соперник» - за первым столом).
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ (строго). Вот что, ребята, в нашем классе произошел вопиющий случай. Кто-то из вас, не подумав о последствиях, запустил голубя из окна, с грузилом. А в результате такой, с позволения сказать, «самолетик» попал прямо в лицо прохожему! Пожилому человеку! Вот, полюбуйтесь. (вытаскивает из кармана оправу с разбитым стеклом). Хорошо, что только стекло разбилось, и глаз не пострадал. Новое - вставить можно, беда - не велика… А вот если бы случилось непоправимое…, и старичок зрение потерял? Я хочу знать, кто это сделал!
(В классе – гробовая тишина).
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ. Наказывать я никого не буду - через сорок пять минут начинаются каникулы. Оставлять без обеда, вызывать родителей теперь уже бесполезно. Но если никто не признается, то рассоримся мы с вами, судя по всему, на целое лето. (Пауза). - Я жду.
(Юрка пытается встать, но ученик-сосед дергает его за штанину).
ЮРКА (отмахиваясь, негромко). Отзынь, Орленок, а то врежу! (Обращаясь к учителю). — Лев Михайлович, не надо со всеми ссориться. Класс не виноват. Это я сделал. Простите меня, пожалуйста.
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ. Юра? (С укоризной). Не ожидал… Ты же по физике - лучший ученик. (Со вздохом). Впрочем…, тему притяжения мы в классе пока не проходили…  Но все равно понимать должен, что делаешь… (Пауза). А извиняться не передо мной нужно… Старичок - вон там, на лавочке под окнами сидит.
ЮРКА (потупившись). Да я же… не нарочно… Правда ваша, не подумал… А перед дедушкой обязательно…, обязательно. И до дома…, до самого дома после урока доведу. Дайте мне, пожалуйста, то…, что от очков осталось… Мы с батей в оптику снесем.
 ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ (протягивая Юрке «осиротевшую» оправу). - А за честность хвалю.  Иначе нехорошо не только перед старичком, но и перед всеми ребятами вышло бы... Договорились же вместе делать на каникулах модели самолетов... (Пауза). – Ладно. Продолжим последний в этом году урок.  Иди к доске, Юра.  Объясни-ка нам, почему яблоко с яблони падает?
ЮРКА. Так это просто. Созрело — вот, и упало.
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ. Верно. А почему оно падает не вверх, а вниз? Почему камень, брошенный тобою вверх, тоже падает на землю? Ты задумывался над этим? ЮРКА. Потому что земля ближе, чем луна.
(Дети смеются).
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ (с улыбкой). Тоже, в общем-то, верно. Бери мел, рисуй на доске земной шар, яблоню на нем. И яблоко в стороне изобрази. Да смелей, смелей. Существует, ребята, в физике закон земного притяжения, открытый Ньютоном. Вот мы и попробуем в нем разобраться...
(Юрка начинает рисовать на доске. Раздается школьный звонок).
 ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ (со вздохом, глядя на ручные часы).  Ну что же, не успели. Придется разбираться более подробно летом - в нашем авиационном кружке. Ребята, будем строить модели настоящих самолетов. Летающие. С бензиновым моторчиком. И испытывать их будем на настоящем полигоне.
(Школьники кричат «ура»).
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ (строго). Тише. Тише. Это нам и с физикой справиться поможет. Юра, назначаю тебя старостой кружка. Ребята, кто хочет заниматься, записывайтесь у него.
(Школьники вновь кричат «ура», вскакивают со своих мест, облепливают Юрку. Лев Михайлович уходит. Ребята все вместе бегут за учителем).

КАРТИНА 4
(апрель 1947, г. Гжатск Смоленской области)
  Небольшая, бедно обставленная комната городской квартиры. В центре стоит дощатый стол, вокруг - грубо сколоченные табуретки. Над столом – черный репродуктор. На стене – часы-ходики. В углу висит икона. На полу кругом набросаны модели самолетов.
За столом сидит Алексей Иванович в шапке-ушанке, обхватив голову руками. Из-за кулис (как-бы из соседней комнаты) доносятся громкие нестройные звуки начинающего музыканта-трубача и истошный плач младенца.
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ (ворчливо, с иронией). Ну все таперича! Труба дело! Где он только ее нашел? Железяку ржавую. Ай да композитор… Как пить дать – Чайковский… Хоть святых выноси и из дому беги. И Томку малую разбудил. Скажу Зойке, как с работы вернется, чтобы Юрке ремнем... Родную племянницу не пожалел, разбудил, горе-музыкант. Токмо девка заснула…
(Выбегает Юрка с трубой в руках.).
ЮРКА. Ну, как батя, хорошо получается, а?
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ (громко, со смехом). Куда лучше! Вишь вон, девка надрывается. Просит, значит, чтобы еще сыграл, очень ей по нраву енто бу-бу-бу пришлось. А я глуховат, так мне уж способней с улицы послушать… (Встает и собирается уходить. Спотыкается). Тьфу, скоко раз сказывать – в углу складывай свои модели… Не пройти. Бориска, вон, половину переломал…
 ЮРКА (с некоторой обидой). Ладно, ладно, уберу... Ты погоди, батя, не уходи. Я тебе тут сыграю. У меня уже лучше получается. Ты ушанку-то сними. Вот сейчас все хорошо расслышишь. (Подносит старый инструмент к губам и делает несколько ужасающих трубных звуков).
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ (комкая шапку в руках). Юрка, и зачем ты не за свое дело берешься, а? Тебе же, видать, при рождении медведь на ухо наступил. Над тобой вся школа, весь город смеяться будут.
ЮРКА (запальчиво). Ты думаешь, не за свое? А если у нас трубача в духовом оркестре нет, тогда как? Должен же кто-то играть.
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ.  Но почему, именно ты?
ЮРКА. А потому что я, батя, всегда своей цели добиваюсь. Если сказал, что к выступлению на школьном вечере на Первомай научусь, значит научусь. И днем, и ночью тренироваться буду, и по выходным.
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ. О, Господи… (крестится). А куды ж нам бедным таперича деваться от твоей какафоньи?
ЮРКА. Ладно, батя, не бойся - я в школе репетировать буду. Никому мешать больше не буду. Давай тогда, стихи, что к вечеру приготовил, почитаю. Послушай.  Садись.  (Бережно кладет трубу на стол, становится в центре комнаты и декламирует, став по стойке смирно). 
- Я хочу, как Водопьянов,
Быть страны своей пилотом,
Чтоб летать среди туманов,
Управляя самолетом...
- Ну как, а?
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ (одобрительно). А что…? Ничего... Ничего... Стихи-то сказывать у тебя получше получается.
ЮРКА. А МариИванна, говорит, что надо бы лучше Пушкина… (читает быстро второе стихотворение).
Была та смутная пора,
Когда Россия молодая,
В бореньях силы напрягая,
Мужала с гением Петра.
Суровый был в науке славы
Ей дан учитель...
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ (приставив руку к уху).  Да не тараторь ты, ради Бога. Ведь о Петре Великом! читаешь, понимать надо. А у тебя ентот…  Торопыжка был голодный… Как там дале-то?
ЮРКА (понуро). Проглотил утюг холодный... Ладно… Учту, бать. Исправлюсь. (Снова с воодушевлением). Знаешь, батя, я хочу на вечере все три прочитать.
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ (настороженно). Какие-такие три?
ЮРКА. Третье - мое любимое, из Маяковского. «Летающий пролетарий» называется. Тоже классика. Только гражданской войны. (Декламирует с выражением третье стихотворение).
Где не проехать коннице,
Где не пройти ногам, —
Там только летчик гонится
За птицами врага.
Вперед! Сквозь тучи-кочки!
Летим, крылом блестя.
Мы — летчики республики рабочих и крестьян!
- Ну как?
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ (сурово). Третье, значит? И на трубе, значит…? Все ты, и ты, значит…?
ЮРКА. Ага. Я еще ведущим хочу. Володька Орленок вроде как заболел… А я заместо него хочу - самым главным…
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ. А ну скидывай, штаны! (Снимает с брюк ремень и грозится Юрке).
ЮРКА. За что, батя!
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ. А вот как получишь по одному месту, что пониже спины…, так сразу и скумекаешь, что сидеть на всех табуретках – седалища не хватит…, а своих друзей-товарищев тоже уважать надо.  Не все тебе, да тебе …
(Юрка уворачивается, хватает со стола трубу и пытается убежать из дома. В дверях сталкивается с учителем физики).
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ. Юра, здравствуй. Куда это ты?
ЮРКА. Здрасьте, Лев Михалыч. На репетицию оркестра опаздываю. А опаздывать никак нельзя. У меня все по плану. По четко составленному расписанию.
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ. Правильно, Юра. Молодец! Четкость и аккуратность для будущего летчика очень даже важны. А я вот, шел мимо - решил тебе книжки кое-какие занести. Помнишь, ты про Циолковского у меня спрашивал? Для доклада на нашем кружке. Я и закладки тебе сделал… Посмотри.
ЮРКА. Спасибо. Спасибо, Лев Михалыч. Оставьте, на столе, пожалуйста. Вернусь – все внимательно изучу. Ну..., я побежал. Опаздывать никак нельзя!
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ. Постой, постой Юра, я что хочу сказать… Я ведь, как и ты…, полностью разделяю мнение нашего великого ученого, что заатмосферные дали могут быть доступны человеку…, и что реактивная авиация, пришедшая на смену винтовой, еще не предел творческой мысли…
ЮРКА (переминаясь). Ага. Точно. Я тоже так думаю…Только мне бежать надо… (убегает).
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ (вдогонку, громко). И я уверен, Юра… Слышишь? Что скоро в нашей стране появятся сверхмощные ракеты, способные ввинтиться в околосолнечное пространство. Слышишь? А человек- аэронавт будет не куклой, не манекеном — ему придется управлять космическим кораблем, подчинить его своей воле! Слышишь, Юрааа?
ГОЛОС ЮРКИ (за кулисами, будто с небес). Слышу, слышууу…
(Доносится призывный звук трубы- трутуту-ту-ту-ту. Лев Михайлович проходит в комнату и кладет на стол книги).
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ. Здравствуйте, Алексей Иванович. Вот, я тут кое-что для Юры принес. Мне нравится его увлеченность. Парню прямой путь — в авиацию. АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ. Здравствуйте. (С ехидцей). Так уж и в авиацию. У нас отродясь никто высоко не залетывал. Вот кончит семилетку, плотничать со мной пойдет. Топор по руке я ему уже приготовил.
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ.  Напрасно вы так спешите. У него же талант!
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ.  В плотницком деле тоже без таланта, на тяп-ляп, не обойтись. Зря вы парня-то с панталыку сбиваете. Да и помощник мне нужен. У меня-то, сами знаете, как с рукой… худо…
ЛЕВ МИХЙЛОВИЧ. Да Вы, не обижайтесь, Алексей Иванович. Безусловно, в каждом деле талант нужен. Кто ж спорит? Только у вашего сына особый талант. И ум пытливый, и характер железный – все есть… Это не каждому дано. А главное увлеченность. Одержимая увлеченность… (Пауза).  Вы на звезды давно смотрели? Пойдемте, пойдемте к окну.
(Лев Михайлович подводит отца Юры к окну).
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ. Глядите, глядите. Вверх!  Выше, выше! Видите? Какая красота…! Вот, о чем ваш сын мечтает.
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ (с придыханием). Мать честная… А может…, может и впрямь, наш Юрка-то полетит…
(Свет гаснет. В темноте появляются спецэффекты – звездное небо.)

КАРТИНА 5
 (апрель 1958, г. Гжатск Смоленской области)
Вечер. Улица маленького провинциального городка. Автобусная остановка (столбик с указателем). За кулисами доносится шум дождя. Откуда-то слышится песня в исполнении Майи Кристалинской «В нашем городе дождь, он идет днем и ночью».
Появляется Лев Михайлович с большим черным зонтом - тростью в руках. Подходит к остановке, время от времени поглядывает наверх, открывает и закрывает зонт.
 
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ. (с разочарованием). Ну вот, опять моросит… И ни одной звездочки на небе…И автобуса, как назло, нет.
(Мимо проходит Анна Тимофеевна с двумя авоськами (с буханками хлеба и сосисками) в руках.
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ. Анна Тимофеевна, здравствуйте! (Машет рукой). Идите ко мне под зонт. Кажется, опять дождь зарядил… Скорее! Промокните!
АННА ТИМОФЕВНА. Ой, Лев Михалыч… Здравствуйте. (Прячется вместе с учителем под зонт).
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ. Как я рад, как я рад… Давненько мы с вами не видались.  Как там наш полярник?
АННА ТИМОФЕЕВНА. Да все слава Богу. Юрушка у нас все летает и летает… И в дождь, и в снег…
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ. Как я рад, как я рад за него. Это болезнь…, Анна Тимофеевна, прекрасная болезнь, которой нет названия в медицине - болезнь неудержимой тяги в небо, тяги к полетам…(Пауза). Пишет?
АННА ТИМОФЕЕВНА. Пишет. Пишет - соскучился по дому, по детству, по школе. Просит прощения, что к Вам, Лев Михалыч в прошлый раз, как в отпуск приезжал, не успел зайти. Пишет, хочется за партой посидеть… Прознал, что у вас в классе теперь парты, а не столы… Да и с Вами хочет по душам потолковать.
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ. Потолкуем. Потолкуем. Есть у меня одна идейка…Как только первый спутник запустили, знаете, теперь вся ребятня у нас в школе космосом заболела. Вот бы с Юрой кружок аэронавтики организовать… Когда в следующий раз в отпуск приедет, скажите - пусть ко мне зайдет. (Пауза). Ну, а что про службу, про службу-то пишет?
АННА ТИМОФЕЕВНА.  Пишет, чтобы понять Север, надо его самим увидеть. Диковинный край, пишет. Сопки и мхи, мхи да сопки. Чуть не полгода — ночь, почти столько же — день. Поначалу вроде как даже на психику действует, не сразу привыкнешь к этому. 
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ. М-да. Это верно.
АННА МИХАЙЛОВНА, А еще о снежных зарядах — очень они мешают летчикам в воздухе.  О штормах в море… Тревожно мне за него, тревожно...
ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ. Да, тем, кто характером слаб, на Севере делать нечего…
АННА ТИМОФЕЕВНА (со смехом). Ой, а еще пишет, когда получал направление в Заполярье, пугали его: попадешь, мол, в зубы к белым медведям - загрызут. А он их там и не видел вовсе ... Другие - видали, а он - пока нет… Вот, Томочке плюшевого привез, когда к нам на побывку приезжал. (Вытаскивает из-за пазухи белого медвежонка). Шутил, да рычал. А малая-то ничуть не испугалась. Вся в дядю. Схватила трубу-то… Помните, Юрушка на ней играл? И в ответ – «бу-бу-бу». А потом и мишку чуть в клочки не разорвала. Пришлось забрать. Теперь его бедного возле сердца… с письмами от Юрушки ношу.
 ЛЕВ МИХАЙЛОВИЧ (тоже со смехом). Племянница – точно, вся в дядю. Боюсь, что и настоящему белому медведю, если нашего Юру встретит, самому не поздоровится... (Мечтательно). Зато «Большая Медведица» оттуда, наверное, хорошо видна… И «Полярная звезда» – прямо над головой… (Пауза). О! Дождь, кажется, закончился. А наш автобус так и не подошел... (Складывает зонтик). Давайте ваши авоськи, Анна Тимофеевна. Я Вас до дому провожу. (Вместе уходят. За кулисами слышатся их голоса).
ГОЛОС ЛЬВА МИХАЙЛОВИЧА. А как у него с прыжками? Боязнь высоты преодолел?
ГОЛОС АННЫ ТИМОФЕЕВНЫ. А то! Он еще в аэроклубе в Саратове чуть не сто прыжков сделал! Сначала трусил… И если б не Мазиха, девчонка одна бедовая…
ГОЛОС ЛЬВА МИХАЙЛОВИЧА. Ух, молодец! Ох, опять припустил! Да со снежной крупой…! Как на Севере! Побежалиии!
ГОЛОС АННЫ ТИМОФЕЕВНЫ.  Полетели…! У нас чайку попьем - согреемся.

КАРТИНА 6
(12 апреля 1961, г. Гжатск Смоленской области. Эпилог)
Раннее утро. Небольшая, бедно обставленная комната городской квартиры. В центре стоит стол, покрытый белой скатертью. На столе - деревенский самовар и блюдо с баранками. Под столом виднеется большая корзина с шишками для растопки. На стене – часы-ходики и черный репродуктор. В углу висит икона, по краям иконы – белый рушник с петухами. 
Возле окна на табуреточке примостилась с вышиваньем Анна Тимофеевна. Напевает вполголоса с протяжкой, под нос:Ой мороз, морооз... (Бросает рукоделие, встает, бодро вышагивая в сторону двери):

Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть… тра-та-та и простор,
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца – пламенный мотор.

Неожиданно раздается стук в дверь и входит летчик-полковник в форме авиационных войск, с тростью, слегка прихрамывая.

ПИЛОТ (громко). Здравствуйте. Извините, у вас тут дверь не заперта… Юрка…, то есть Юрий… Гагара… здесь проживает?
АННА ТИМОФЕЕВНА (смещенно, в растерянности). Ой…Здесь… Ой, нет не здесь…
ПИЛОТ. Странно. Я тут все ближайшие деревни на машине исколесил. А в Клушино - ваш адрес дали…
АННА ТИМОФЕЕВНА. Так все верно… (С гордостью). Только Юрушка у нас -  редкий залетный гость… Военный летчик он. То тут – то там. В Подмосковье теперь служит. С Севера - туда перевели.
ПИЛОТ. Ай молодца… А молодца! Стал-таки летчиком! Герой!
АННА ТИМОФЕЕВНА.  А к нам - только в отпуск залетает на пару-тройку деньков. Уж больно начальство-то у него строгое – на дольше не отпускает.
А Вы кто ж такой ему будете?
ПИЛОТ. Старый знакомый… Когда-то в лесу прифронтовом повстречались… Он мне, мамаша, можно сказать, жизнь спас. Как Вас величать, извините...?
АННА ТИМОФЕЕВНА. Анна Тимофевна…
ПИЛОТ. Спасибо, Вам за сына, Анна Тимофеевна. (Достает из кармана брюк лейтенантскую звездочку, вручает матери Юрки и целует ей руку).
АННА ТИМОФЕЕВНА. Батюшки-светы! Вторая… Военная тайна… (достает из-за иконы звездочку в бархатной коробочке). А я, вот, схоронила за образами, как Юрушка просил… А теперь для нее коробочку, вон какую красивую, купила. А по привычке за иконой держу. Бог ее бережет.
ПИЛОТ. Спасибо, Аннушка, родная… (снова целует матери руку). Я вашему Юрке тогда еще вторую - обещал… Но раньше не получилось…  Сначала у партизан был…, а как вашу деревню освободили – снова в свою часть. Потом - на Берлин… И с тех пор, как ваш сын, все летаю и летаю... (Со вздохом).  Но похоже уже отлетался, вот…
АННА ТИМОФЕЕВНА. Как так?
 ПИЛОТ. Комиссовали – старое ранение с возрастом дает о себе знать… Сейчас, вот, в санатории - неподалеку… Дай думаю, Юрку, моего спасителя, попробую разыскать… Обещал ведь, а слово, получается, не сдержал. Стыдно. А и название деревни никак вспомнить не мог…  В санатории машину дали – я тут все окрестности объездил, пока ваше Клушино нашел. Да и фамилии толком не знаю.   Одно только прозвище – Гагара…
АННА ТИМОФЕЕВНА. Да, прозвище это к нашему Юрушке будто приклеилось.  А Вы не стыдитесь. Вам стыдиться-то нечего. Всю войну… и окаянных фрицев разбили. Герой…Настоящий… И не тревожьтесь.  Ногу-то у нас тут подлечат – и опять в строй… Вас, летунов, ведь не остановишь…
ПИЛОТ (со смехом). Да, Анна Тимофеевна, нам без неба - не жить!
(Внезапно появляется Алексей Иванович).
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ (Запыхавшись). Мать, мать! Юрка-то наш прыгнул! Прыгнул, слышь! (показывает пальцем вверх). Как пить дать – прыгнул!
АННА ТИМОФЕЕВНА. Как прыгнул? Куда прыгнул?
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ. Туда!  В самую высь! В космос ентот! К звездам!
ПИЛОТ. Вот это да…  Ай да Юрка! Ай да молодца! Ну, герой! Героойй! (Крепко обнимает и трясет мать Юрки за плечи).
АННА ТИМОФЕЕВНА. Ой, как же это…, как же это… Наш Юрушка… (На мгновенье обмякает и теряет сознание. Пилот ее подхватывает).
ПИЛОТ. Анна Тимофеевна, Анна Тимофеевна, ну что, что вы…
АННА ТИМОФЕЕВНА (со слезами).  Я чувствовала…, чувствовала… Он как в прошлом месяце-то приезжал – все руки мне целовал, словно прощался… Я – «чево-ты, Юрушка», а он все отшучивался – «военная тайна, мол…» (Пауза). А может, не он это, отец, а? Может, не он?
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ. Он! Он! Не сумлевайся! Ты радиво-то включи, мать. Вот, и товарищ… полковник авиации подтвердит. Здравствуйте. Алексей Иванович. (Пожимает руку пилоту). Не зря же он к нам приехал.
ПИЛОТ. Да я, собственно… Тоже не знал…, что это именно Юра ваш. Это ж, знаете ли, в секрете до последнего держалось…, военная тайна… Случайно тут оказался… Хотя, сердце что-то предсказывало… Так и звало… Приятно познакомиться с Вами, Алексей Иванович…
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ. Как, и Вы тоже?! Крестный батька, значит…? 
ПИЛОТ (пожимая плечами).  Совпадение просто. Юра ваш в 43-м мне жизнь спас. Так что крестный - не я, а он, вроде как получается… А теперь, выходит, всех обскакал…
АЛЕКСЕЙ ИВАНОВИЧ. Да вы окно-то распахните, Фомки неверующие… Там уже подле нашего дома целая толпа собралась. Все «ура» кричат, обнимаются и шапки вверх бросают!  И Михалыч, учитель, с ними. Он один в него верил… и мне завсегда сказывал - «талант…, особый талант у Юрки вашего…» И его, стало быть, «звездный час» настанет. Прыгнул на ракете в самую высь и за час, стало быть, весь наш шарик-то и облетел. (Со смехом). И ручкой нам, малым букашкам, щельмец, оттудова помахал. Привет, мол, люди-человеки!  (Смахивая слезу). А я не только чувствовал… Я знал… потому как наша порода… Первым… Герой… Сынок мой, родной…

Отец, мать и пилот подходят к окну и стоят обнявшись. С улицы доносится голос диктора Левитана:
«Передаем сообщение ТАСС о первом полете человека в космическое пространство... Пилотом-космонавтом космического корабля-спутника "Восток" является гражданин Союза Советских Социалистических Республик летчик майор Гагарин Юрий Алексеевич».
Свет гаснет. На заднике сцены появляется видео документальной записи: старт ракеты «Восток». Слышится голос Гагарина: «Поехали!».