Коротко о себе мустафа ганижев

               
               
                КОРОТКО О СЕБЕ     Мустафа Ганижев
                1.
      Я рассказал бы тут свою историю, но он длинный. И так, за отказ выполнять пору-чение лейтенанта КГБ Алексея Протопопова и потом Сергея Ходакова я вынужден был оставит университет в Грозном 1976 году, где учился на специальность французский язык и литература. После того как стало известно мое намерение сбежать с другом за кордоны и заняться правозащитным движением с другом И.Р,Р. Я вынужден был рассказать все по немного и время длился в два года. Кгб-ышник приезжал ко мне каждый месяц раз, иногда два раза в месяц из Назрани в Грозный, заводил меня в гостиницу "Чайка" и как своего человека опекал меня и заодно узнавал обо мне.
      Первые два курса студенчества прошли и на третьем курсе мне дали задание узнать в селе где я жил настроение отдельных людей. Я выслушал и не стал ездить к родным в субботу на воскресенье домой, ссылаясь на трудности с учебой. Протопопов приехал забрал меня с университета туда в гостиницу. На вопрос: "Ну, как съездил до матери?" Я объяснил, о трудности с учебой, особенно с факультативным немецким языком. Он с улыбкой посмотрел на меня и сказал: "Не надо тебе его учить, тебе будут хорошие оценки". Но, как я буду к незнакомым людям втираться и отдать себя на подозрение... Он говорил и настаивал: "научись фантазировать"...
      Одним словом месяцев шесть еще я время оттянул под всякими предлогами. Картина не менялся, КГБ-ышеник не отставал все новые поручения приносил, хотя я их не выполнял. Тогда полугодия закончился я написал все что думал о Советской власти и как с другом думал уехать за границей тоже, все до мелочей на четырех страницах тетради и с одним дыханием. Как заявился Алексей Протапопов я ему вручил эти исписанные листы. После этого я ушел с университета, сказав в деканате, что хочу заочно перевестись в Пятигорский институт. А ведь, чекисты мне говорили и настаивали чтобы я учился.
      Много мне обещали, но я не мог стать сыскной собакой... Это коротко из моей истории, мене рисовали рай, дипломатическую академию после университета. Начальник Назра-новский КГБ В. Тиканов, указывал палец на портрет Дзержинского в его кабинете и говорил " С железным Феликсом не пропадешь!"
       Мне рай Феликса не нужен был, мне нужна была моя совесть. Потому я с этой печатью своеволия живу до сегодняшнего дня. Написанные мои вещи по литературе лежать и Литературная Ингушетия не берет их. Ведь после Советской власти диссиденты ушли и нет их, но я как ненадежный человек, который может ляпнут против власти остаюсь не проходимым. Даже перевод Пушкина "Евгений Онегин" на ингушский язык не берут у меня....Я не только своего учителя не сдавал, но и односельчанина...

                2.
- Уж мне достался один удел, наваленный стихотворцами – без шуму и без вздоха. Все это при своем народе, но с ворожбой без коллективного труда с позывом на исповедь .
- Такое положение оказался по сути наседкой на душу, создавая беспокойство от присутствия проверяющих, и задающих вопросов неожиданных.
- Потом, лишь мог понять, сколь серьёзное положение меня окружало. Конечно залетел своим другом серьезно и какое духовное насилие и остракизм с целью объегорить себя свершился дело, которое я еще не понимал оценить. .
- Если понимал бы серьезность всей позы, нутро могло, перевернутся наизнанку. По существу от всего незавидного положения у меня затылок горел, как от горчичницы и руками проводил массируя.
- Плохо, что я не умел врать и смеяться, делая вид непонимающий, ведь понимая и не обманывая Гбышника, я делал себе хуже; видимо он же хотел, чтобы я фантазировал.
- Он думал забывать всякое прошлое и настраивал меня на согласие выполнять задание сыскной собаки, сделать меня подобно тем, кто приходил ко мне, когда таких людей в народе зовут стукачами.
- Ведь присутствие работника КГБ мне показался, навечно ко мне пристрастился одна дума, к чему я привык к занудливой деловитости, слушать и отвечать своим пониманием мира на все и вся.
- Только и люди вылуплялись, новыми птенцами, с разными видами, одни, как ангелы, другие гадкие стукачи, как нутро подсказывало. Чтоб без дел я не сидел, мне могли находить работу, они выполнявшие задание своих кураторов.
- А на работе могли прилипать «стукачи» один за другим. Моя проблема была, то, что я с ними долго не мог уживаться, и наша дружба кончалось поле двух-трех посещение этих дураков.
- Был бы я умнее еще немного, то можно было дружить с одним и при умении осторожничать с притворством простофиля, - я себе мог бы облегчить жизнь.
- Кто предо мною не возникал дознаваться мои или чужие мысли, сказанный мной. При этом мне приходилось вспоминать тот отрезок времени и людей с кем я мог обо всем говорить.
- Теперь скажите мне, кто из работников КГБ контачил со мной? У одних фамилии не знал, так, как представлялись на не большой срок, а так вот они: Тиканов, Протопопов, Зуев, Ходаков и Ермаков. Первый и последний были начальниками Назрановского отдела КГБ. Тема эта длинная на целую книгу, которая называется «По скользкой тропе», когда напечатаю электронный вариант, то выложу Второй часть в Прозе РУ.
- Теперь я хотел бы узнать кое-что из Гбышное досье. Для любопытства сравнить свои предположения о смертельной болезни отца, о ее неожиданности, о возможных применения против него канцерогенных препаратах.
- Ведь фантазия может не довести до умопомрачения, чтобы узнать, кто был на именинах у Елпидифора Парфильевича.
- Господа всезнающие, ведь не необязательно, чтобы я попал под статью закона «о реабилитации политических репрессии». Ведь русскоязычное население Ингушетии то же самовольно убыло, казаки, продававшие дома в Сунженском районе покидали места, из-за боязни от события в Пригородном районе Осетии и от чеченского бунта.
- На самом деле их тоже никто не гнал, как меня не гнал из своего родового села, где я находился под присмотром ока КГБ, при вовлечении родственников и знакомых.
- Уставший от этой наседки я вынужден был, бросив дом по сбросовой цене уехать жить в Малгобек. Мое положение было хуже, чем у казаков покидавших Сунженский район, от того что не нравился им, как бесправные чеченцы и ингуши приобретали права, объявить в дальнейшем хозяевами своей земли.
- Тут нужно подметит, что Зязиков возврашал казаков покинувший Сунженский район по желанию, продавая свои дома ингушам в Несторовске, Троицке и в Слепцовке особенно. Казаков возвращали, заселяли на готовом, создали им полеводческий совхоз, где сами управляли, чтобы вариться в своем котле.
- По сравнению с казаками, я оставался явным изгоем. Даже участки земли на строительство мне и моим сыновьям не давали в родовом селе Али-Юрт. После долгих мытарств и жалоб с трудом под конец получили мы эти три участка на трех сыновей с трудом.
- Но эта задумка оказался малопродуктивным, и была реклама для Зязикова. Но мне надо подметит, что я, будучи в положение никем незамеченным и жалости ко мне не было со стороны властей и народа, ведь все мое было невидно в темной сфере.
- Развеять молву о себя у меня шансов отсутствовали, а теперь моя тема устарела, все приписывают к Советской власти. Как перед КГБ и потом перед ФСБ я остаюсь с недоверием, потому меня держать в изоляции от общественности, как было решено при КГБ.
- Теперь я чувствовал эта Божья напасть, как всегда. И теперь чувствую. Органы знают, что я безвредный.  Но моя независимое мнение было, как показатель недоверия ко мне. В критический момент, который может сказать правду. Власти знают, как я ненавижу русскую власть.

                ЕЩЁ О СЕБЕ
                3.
Когда я был мальчишкой в школе, девочки любили меня. Я давал им все, что девочка хочет от меня: разговаривал с ними и слушал их. Я был счастлив, когда бросался к одной из них между ног, где чувствовал в руках мягкую спинку голубя. Это было в четвертом классе. Я это делал так неожиданно, что от смеха остальных девчоночек, моя жертва растерялась, так я их всех любил в своих эмоциях. Это бывало не раз, как на сцене театра. После, я ходил долго, будто совершил богоугодное дело.
Иногда, были неудобства: директор сказал моему родителю, что у меня есть какие-то женские жесты и тики, чтобы тасоваться с ними. Так, как мой родитель хотел, чтобы я был хорошим сыном, он решил сделать то, что очевидно должно быть сделано для того, чтобы ребенок был хорошим мачо: он отправил меня в класс, только для мальчиков. Потому что известно всем, что нет лучшего способа быть рыцарем, чем быть в окружении мужчин.
Но, вспоминая свое детство, можно подумать, если я решился на какое-нибудь действие, прежде чем исчезнет нерешительность, то это вызывал угрызения совести, относящиеся к будущему, как предшествующая страсть, что в настоящем я становился увлеченным. При этом доставался радость или печаль. Ведь мое сознание при желании присутствовать с благом вызывал во мне радость, только печаль открывал мне свои ворота к злу.
Из ранних чувств ясно, что страсти не могли быть прямо вызваны моей волей. Они возможны были только косвенным влиянием представлений, связанных со страстями, которые желательны были мне, исключающих нежелательные страсти. Тут одно исключение моя страсть, быть всяким от слабости до настоящего бойца. В ранней юности все это сопутствовало в моей игривости с девочками, такой я был до окончания восьмого класса. После восьмого, мне как раз был 15 лет, я стал слишком серьезным и повзрослевшим, шуток и игр не любил, выдавал свой железный бастион, что парнишки не могли со мной шутит, потому, что у меня была медвежья сила, одним зажатием руки, любой отскакивал от меня. На девчонок внимание не обращать, хотя чувствовал их взгляды.
В девятом классе меня избрали старостой. У нас был высокий дядя классный руководитель, преподавал физику и математику. Он уважал меня, и я боялся потерять его доверия, беда была в том, что я математику не переваривал, но по физике я старался учителя радовать. Таким образом, скромность и любовь к порядочности меня сопутствовали всю жизнь. Любил находить изъяны советской власти и все это при себе держал, потому что боялся за отца, могли бы его винит, что воспитание муллы, врага Советов. Я много слушал радио Свобода, знал все передачи, когда будут передаваться. Только, страшно глушился «вражеское радио», по ночам вставал, и слушал.

                15. 10. 2018 г.