Из мемуаров капитана Врунгеля

Вечерами, когда с холмов начинает дуть норд-вест, он же северо-западный ветер, я, как человек воспитанный на русской литературе, окунаюсь в океан воспоминаний.
С детства мечтал о море, и после средней школы поступил в Каракумское мореходное училище имени В.И. Чапаева, с отличием закончил его и получил направление на яхту «Беда» (бывшая «Победа»).
Я стал капитаном «Беды», которая готовилась к кругосветной регате. Экипаж мне достался хороший: старший матрос Лом и ценитель прекрасного Фукс.
Вечер перед стартом мы провели в пивбаре № 6: выпили неопределенное количества пива (со всеми вытекающими отсюда последствиями). Я, обычно немногословный, сказал длинную речь:
– Регата, выпьем за ребят... Тьфу, ты! Ребята, выпьем за регату!
На утро был дан старт. То ли в Копенгагене, то ли в Марселе (дело было темное, хотя утро было ясное). Для нашей яхты это не имело никакого значения, потому что мы все равно не смогли тронуться в путь: яхта приросла к берегу.
Только на следующий день, при помощи буксира, мы оторвались от берега, причем буква «Б» осталась на суше. А яхта, прихватив кусочек то ли Ютландского полуострова, то ли острова Иф, и с гастрономическим названием «Еда» ринулась догонять ушедшие далеко вперед судна.
Это был отличный повод, и мы опять зашли в пивбар № 6, где пропустили по кружке. Я, обычно немногословный, толкнул длинную речь:
– Семь граммов под кильку!
Надо сказать, что Фукс был весьма интеллигентным человеком и всегда брал с собой в дорогу музейные экспонаты. На этот раз его багаж составляли, кроме привычной Венеры Милосской, Собор Парижской богоматери (оригинал), картина Ивангога Безухова «Возвращение блудного Тайсона в бокс» и новый компакт-диск группы «Белый орёт», что сразу же сделало нашу яхту объектом пристального внимания Интерпола.
В первую ночь на вахте стоял Лом. Он напевал песню Олега Газманова, явно навеянную семейными неурядицами:
Ты морячка, я матрос,
У меня к тебе вопрос:
Ты не куришь, но откуда
В доме запах папирос?
Напевая, он уснул, и яхта сбилась с курса. Три дня мы блуждали по океану, на четвертый – интеллигентный Фукс заметил следы человеческих ног и окурок. «Здесь кто-то был», – подумал догадливый Фукс и добил окурок. Мы поплыли по следу и вскоре догнали яхту «Черная каракатица». Попытались ее обогнать, но тут некстати появился инспектор ГАИ и отобрал права.
Тем временем начался шторм. Яхту укачало. Паруса рвало. Интеллигентный Фукс побелел, Лом покраснел. Я, как человек воспитанный на русской литературе, держался.
А море хихикало. Фукс перестал страдать от морской болезни и начал страдать из-за отсутствия партнера в шахматной игре. Лом добивал найденные окурки. Я, как человек воспитанный на русской литературе, находил утешение в самоанализе.
Один из моих анализов прервал крик Лома: «Человек за бортом!».  Человека быстро вытащили. Это был некий Пенкин, он не подавал признаков жизни. Один признак его выдавал: от долгого пребывания в воде он поголубел. Отзывчивый Лом стал делать ему искусственное дыхание: рот в рот. Пенкин ожил, встрепенулся, и мы с трудом оторвали его от Лома. Пришлось выкинуть его обратно в море. Его подобрала яхта «Синяя медуза». Вскоре оттуда донеслись звуки музыки, вздохи, причмокивания, и «Медуза» безнадежно отстала. Но у Лома еще долго были грустные, подернутые поволокой глаза.
Позже грустный Лом опять заснул на вахте, и мы снова сбились с курса. Неделю бесцельно бороздили океан, наконец, догадливый Фукс предложил спросить дорогу у прохожих. Но нам все время попадались неместные. На десятые сутки мы увидели качающуюся на волнах надпись: «Море Лаптевых» и поняли, что оказались у черта на куличках.
Пришлось вновь броситься в погоню. А море опять хихикало. Гольфстрим просто угорал от смеха. Тут я увидел, что мимо нас проплывают Офелия, Муму, Катерина и Чапаев. Как человек, воспитанный на русской литературе, я понял, что это новое литературное течение. Мы поплыли за ними. К нам примкнули футуристы; Маяковский разбудил Вознесенского. Два будил. Вознесенский не проснулся. «Мы его никогда не разбудим», – подумали мы и поплыли дальше.
Встретили детей капитана Гранта и внуков капитана Джека, которые предложили перекусить в столовой. Справа показалась чайхана, слева – закусочная «Макдоналдс». Я подумал: «Какой русский не любит быстрой еды?» и пошел уже налево, но вспомнил, что я не русский.
Ночью на вахте стоял злополучный Лом и опять уснул. В который раз мы сбились с курса. Даже Венера Милосская и та махнула на нас рукой. На восьмые сутки Фукс увидел подводную лодку и закричал: «Субмарина!».  Вышла Марина, предложила суп. Мы отправили ее обратно и попросили позвать капитана Немо. Из подлодки вышел мужик в вышиванке и спросил: «Капитан Немо? Нема капитана!». Это была украинская подводная лодка, работавшая на сжиженном сале. Она взяла нас на буксир, и мы помчались, обгоняя все яхты.  Импульсивный Лом на радостях стал танцевать «макарену по-флотски».
Когда до финиша оставалось сто метров, мы обогнали Усейна Болта, похоронную процессию, влюбленную парочку, троих в лодке, не считая собаки, но перед самой финишной чертой зацепились непонятно за что. Позже поняли, что это был меридиан…
Мы пришли вторыми, но я не переживаю, так как ненавижу всякие хэппи-энды. Сами понимаете, влияние русской литературы.
А первой пришла яхта «Черная каракатица», потому что ее взяла на буксир колумбийская субмарина, работающая на твердом кокаине.