Глава 14. Роман

- Ведьма! – Почти со злостью выдохнула Анжелика.
- Вообще-то, от ведьмы слышу. – Примирительно улыбнулась Рахель.
- Да бросьте, дамы! – Взял на себя роль «третейского судьи» Яир. – В этих обстоятельствах, ваша эмоциональность – не более, чем констатация факта.
После возвращения, «кают-компанией» их «проекта», естественным образом, стал кабинет Зэева в Институте Времени. Конечно, «кабинетом» эту, довольно комфортабельную, студию, состоящую из, собственно, кабинета и, скрытых от глаз посетителей, нескольких жилых помещений, с автономным выходом за пределы институтской ограды, можно было назвать только по инерции административно-бюрократического инвентарного списка, но наличие просторной приёмной и секретарши восстанавливало баланс «соответствий».
- Это не меняет сути. – Уже почти спокойно, продолжила Анжелика. – Пройдя, обозначенные магом Фу Си, четыре гексаграммы, или, в вашей терминологии – «варьируемые элементы Матрицы Времени», мы так и не приблизились к разгадке.
- Есть ещё пятая гексаграмма. – Задумчиво начал Борис. – «Её вам предстоит назвать самим, ибо она сокрыта в ваших судьбах. Судьбы эти не ясны, так как будущее еще не определено – оно откроется вам, когда вы пройдете четыре названные гексаграммы». Так сказал нам маг Фу Си в самом начале пути. Вадим, перед нашим возвращением, сказал, что «Рубикон пройден», и не думаю, что это была просто метафора.
- По слухам, после своего ПЕРЕМЕЩЕНИЯ, Вадим оказался приобщён к какой-то тайне. – Рахель не спеша обвела глазами присутствующих. – Он не Маг, но он – ИЗБРАННЫЙ. Это читается в его ауре.
- То есть, неопределённость, о которой говорил Фу Си, преодолена, но Вадим, по его собственным словам, пытался оградить нас от некоего знания, потенциально чреватого роковыми последствиями. Есть категория знаний, формирующих петлю обратной связи, когда само знание предопределяет исход событий. Именно по этой причине, в Книге книг запрещено гадание и ведовство. – Продолжил Борис. – Имеющейся информации явно недостаточно, чтобы назвать пятую гексаграмму, но что-то должно открыться нам в самом ближайшем будущем.
- И что ты предлагаешь? Просто сидеть и ждать? Заняться «медитативным самосовершенствованием», посвятить досуг размышлениям о Смысле Жизни? – С открытым сарказмом произнесла Анжелика.
- Я предлагаю заняться РОМАНОМ, столь чудесным образом, спасённым нами при открытии ярмарки. – Ответил ей Яир. – Как-то вы совсем забыли об этой «составляющей недавних событий». Роман, кстати говоря, непростой. Нарочито «винтажный» стиль повествования, как бы дозирует ностальгию по ушедшему веку, которого автор не знал, но с такой пугающей эмоциональной достоверностью, чувствовал. Вот уж, когда действительно поверишь в «переселение душ».
- Или «путешественников» во времени? – Удивлённая его искренней увлечённостью, предположила Рахель.
- Да нет. Это не повествование очевидца, а в полном смысле – исторический роман. То есть, главный акцент делается не на описании событий, а на передаче ментального колорита времени. Описательная часть является подчинённо-вторичной и, как таковая, далека от педантичного следования фактическому сценарию происходившего. В роман вплетены элементы мистики, фантастики, фэнтэзи, но он всё равно остаётся «историческим романом». В эпиграф вынесены стихи одного русского поэта с грузинскими корнями, писавшего во второй половине 20-го века – Булата Окуджавы. Стихи посвящены грузинскому художнику примитивисту начала того же века, Пиросмани, о котором в романе лишь упоминается, но не более. И это, с самого начала, подчёркивает стремление автора следовать не исторической, а «поэтической» правде эпохи. Любопытное совпадение: именно сейчас я натолкнулся на объявление о том, что, в одном из павильонов Яффского порта, открывается выставка Пиросмани. Что-то подсказывает мне, что это не случайно. Я пойду. Кто со мной?
- Расскажешь, как было. – После некоторой паузы, виновато улыбнулся за всех Борис.

* * *
Выставка была организована не только с любовью, но и безупречным вкусом, что бывает не часто. Соседство картин друг с другом было обусловлено не хронологией, а неким неуловимым единством чувственного подтекста, что всё вместе оставляло ощущение целостности, провоцируя искренний эмоциональный катарсис. При этом вся композиция была как бы «нанизана» на стихи, о которых он говорил своим друзьям, стихи поэта Булата Окуджавы.
Что происходит снами,
Когда мы видим сны?
Художник Пиросмани
Выходит из стены.
Это четверостишие предваряло вход в пространство первого «блока» экспозиции, условно обозначенного лёгкими бамбуковыми ширмами.
Худы его колени
И насторожен взгляд,
Но сытые олени
С картин его глядят.
Что, как бы, подготавливало зрителя к контрасту нарисованного и видимого, столь характерного для примитивистов, но доведенного у Пиросмани до «крика».
Красотка Маргарита
В траве густой лежит,
А грудь её открыта –
Там родинка дрожит.
У портрета Маргариты де Севр он задержался. Это был протест против протеста. Взрывая концепцию примитивизма его же выразительными средствами, он нарисовал не примитивное обобщение «сути объекта», а конкретную женщину. Юная женщина на картине была не просто узнаваема – сходство становилось особенно очевидным с фотографией, изображающей актрису, достигшую уже зрелого возраста, что проявлялось контрастом, висящих рядом, двух фотографий. Это открытие вызывало желание высказать его вслух, с кем-то поделиться. Непроизвольно оглядевшись по сторонам, он словно наткнулся на взгляд больших, загадочно подчёркнутых сумраком галереи глаз на смуглом по-восточному красивом лице, излучающих то же чувство. Они понимающе улыбнулись друг другу. Эта улыбка не предполагала продолжения. Напротив – её обаяние, в немалой степени, заключалось в уважении личного пространства другого, его права на «уединение».
Он жизнь люби не скупо,
Как видно по всему …
Но не хватило супа
На всей земле ему.
Они снова столкнулись у постера со стихами, завершающими «маршрут» экспозиции.
- Какие пронзительные стихи! – Сказала она, будто разговаривая сама с собой и в то же время приглашая его к диалогу.
- Причём, безотносительно судьбы отдельного человека, какой бы трагичной она ни была. – Принял вызов Яир. – Они гораздо глубже личной трагедии. Я думаю, такие стихи могли бы стать эпиграфом романа.
Фраза вырвалась у него сама собой, без какой-либо претензии на «многоходовую манипуляцию». Просто он всё время об этом думал, даже не отдавая себе в этом отчёт, но по лицу его нечаянной собеседницы пробежала лёгкая тень, впрочем, возможно вызванная сменой «декораций» и освещения – они вышли из павильона. Было ещё светло, но солнце уже приобретало красновато-бурый закатный оттенок, склоняясь к глади залива.
- Слушайте, – продолжил Яир с таким видом, будто его осенила гениальная идея – я могу пригласить Вас на ужин? Вы так тонко… Очень кушать хочется. – Неожиданно закончил он свою аргументацию.
Они выбрали один из ресторанчиков с открытой террасой у самой кромки береговой линии. Молотые зёрна хумуса, смешанного с оливковым маслом и сложным набором зелёных специй на основе базилика, который так приятно зачерпнуть, взятым в «щепоть», ещё горячим, кусочком марокканской лафы, заедая очередную креветку или мидию. Затем – смена цветовой палитры приправ, она становится более насыщенной, с преобладанием красного: острейший йеменский схуг, на основе чеснока и горького перца чили, каплю которого ты выкладываешь на, средней прожарки, баранье рёбрышко, прежде чем окунуть его в матбуху… И не дай Б-г, никакого майонеза или кетчупа!
- Ты хорошо ешь. – Улыбнулась она, глядя на непосредственную искренность его «обжорства». – Не красиво, а именно «хорошо». На это приятно смотреть. Ты совсем не похож на НИХ. Кто ты и откуда ты знаешь о РОМАНЕ?!
От неожиданности Яир вывалил весь оставшийся схуг на последний кусочек баранины – съесть это уже было бы нереально.
- У меня встречный вопрос, – после некоторой паузы, заменившей притворно-бессмысленное: «что за роман?», произнёс Яир – откуда о нём знаешь ТЫ?!
- Ты хочешь сказать, что не знаешь, КТО Я?!
- Я не хочу этого говорить – это так и есть, но я очень надеюсь, что это поправимо.
- Его написал мой муж.
- Ты замужем?
- Была. Он умер около года назад. Теперь твоя очередь.
- Даже не знаю, как это сделать. Скажу правду – не поверишь. А соврать достаточно убедительно не смогу, опять же – не поверишь.
- Ну если всё равно не поверю, начни с правды.
- Меня зовут Яир. Мне 352 года. Я умею превращать металлы в золото и обратно. Роман я купил на книжной ярмарке в 2121 году.
- М-м-м-да… Мне вызвать полицию или скорую помощь?!
- Ну вот – я же говорил! Лучше пригласи меня на чашечку кофе…
Они застряли у дверей её квартиры в многоквартирном доме – она никак не могла попасть ключом в замочную скважину.
- Давай помогу. – Наконец пришёл он на помощь.
- Господи! Что я делаю?! Ты гангстер?!! Сексуальный маньяк?!!!
- Нет. Я алхимик.
- Это такая кличка?
- Нет. Я – Истинный Адепт. И перестань нести всякую чушь: если ты права – уже поздно, а если нет – глупо.
- После смерти мужа, со мной это впервые. – Начала она, когда они наконец оказались в салоне небольшой квартиры, где кроме совмещённого с кухней салона, были ещё две спальни, одна из которых приспособлена под кабинет.
Он приложил пальцы к её губам, прерывая этот «поток сознания» и, расстегнув молнию на спине её платья позволил ему соскользнуть на пол, обнажая стройное сильное тело. Затем, подхватив её на руки, отнёс в спальню. Близость была грубовато-жадной, но ожидаемо осознанной, наполненной эгоистичной страстностью «двух взрослых людей».
- Как тебя зовут? – Спросил он, уже лёжа на спине, когда она положила голову на его отброшенную в сторону, руку, прижавшись щекой к его плечу.
- Вот дожила! Е*** и имени не спрашивают.
- Не ёрничай. Лучше расскажи, что произошло.
- Меня зовут Мирьям. Я работаю акушеркой в одной центральной больнице. Когда у жены великого Феллини спросили трудно ли жить с гением, она ответила: «Очень трудно, но лучше, чем с идиотом». Это про меня. Он был моим вторым мужем, и он был гением. Семью, правда, содержала я. Он отшучивался, говорил, что «писать романы, чтобы разбогатеть, это как становится епископом, чтобы познакомиться с девочками», но комплексовал. Сильно. К роману относился, как шансу «оправдать мои ожидания». Смешной. Мне нравилось читать то, что он пишет. Он вообще хорошо говорил, чем и «зацепил» меня когда-то. Работал у нас санитаром, но когда сошлись, я настояла, чтобы ушёл. Видно было – не его это. Он настоял, чтобы поженились. А когда роман был готов, первое же издательство уцепилось за него «мёртвой хваткой». В этом было что-то мистическое, как и в самом романе. Но «мутные» они какие-то были: многословно и сладко так расхваливали его талант, при этом сокрушённо намекая, что талант – не главное. А потом предложили его издать… под другим именем. И даже не за деньги, а за «постоянную» (относительно) работу литературного раба. Кто-то из них даже ухмыльнулся, мол, зарабатывать будешь больше, чем санитар. А, главное, он даже хотел согласиться. Ради меня. Я, конечно, в крик. Письмо им написала. От его имени. Мол, рукопись отзываю, так что отныне любое её использование ВАШИМ издательством является незаконным. А вскоре после этого его сбила машина. Ни машину, ни водителя так и не нашли. Да и не очень-то искали. Я к одному его другу обратилась. Он частным сыском занимается, и довольно успешно. «Не верю, – говорю – что его случайно сбили». Так он меня на смех поднял: «Чтоб человека из-за какой-то рукописи убили?!!! Такое только в кино бывает. Да и то – фантастическом». Они потом ещё долго звонили, угрожали, уговаривали. Мне уже, честно говоря, безразлично всё стало. Но им было почему-то очень важно, чтобы я САМА им рукопись вернула. Даже юнцов каких-то подсылали. Дёрганных. Что-то крысиное было в их лицах. А пару месяцев назад всё прекратилось. Я даже подумала, зря не согласилась – хоть бы как-то, но напечатали. Его-то уже не вернёшь, а ему очень хотелось, чтоб напечатали…
- Они тебя больше не потревожат. Даю слово. А роман надо будет издать. Естественно, под его именем и с соблюдением твоих гонорарных прав.
- И ты действительно сможешь это сделать?
- Да.
- И тебе действительно 352 года?
- Странная цепочка ассоциаций.
- А так не скажешь. – Уже засыпая, промурлыкала она, приятно «обустраиваясь» на его груди.

(Продолжение следует)