Валькирия революции

               

            Ирина Семёновны Радецкая была огорчена и расстроена всерьёз.
Пересматривая свои альбомы с фотографиями, она обнаружила, что один из них пропал.
Причём пропал, именно тот, в котором были  особенно дорогие ей фотографии и, которые  имели большую революционно-историческую ценность.
Она собиралась завещать этот альбом  музею Революции.
И вот он был кем-то бессовестно украден.

Ирина Семёновна немногих удостаивала чести посмотреть на снимки, где
 она стояла рядом с самыми выдающимися деятелями революции и государства.
Причём некоторые из них были неофициальными, что говорило о близости её к этим людям, а так же о её близости к руководству революцией и страной.

Конечно, только завистники могли нанести ей такой тяжёлый удар.
Все эти легкомысленные революционные дамочки, искавшие в революции выгоду и удовольствия.
Таких в пансионате для старых большевиков, где доживала свой век Ирина Семёновна, было большинство.

Для неё же революция была и смыслом и целью жизни.

…Фира Соломоновна Бронштейн (в замужестве Радецкая Ирина Семёновна) была ровесницей века.
Февральскую революцию она встретила с восторгом и из множества появившихся партий и движений примкнула к большевикам, как наиболее радикальным и близким её духу и характеру.
Она была образована, хорошо умела печатать на машинке и работала, сколько хватало сил, на благо революции.

Ещё в гимназии она познакомилась с теорией Зигмунда Фрейда о значении
 секса для человеческой деятельности, а потому не отказывала в близости
 своим сотрудникам, если считала таковых достойными революционерами.

Это она рассказала этой дешёвке Сашке Коллонтай о своём взгляде на сексуальные отношения между революционерами, а та бессовестно выдала её идеи за свои, придумав от себя легкомысленный принцип *стакана воды*.

Однако Ирина Семёновна не относилась к сексу так поверхностно, как
 Александра Коллонтай, а уж о том, чтобы до победы революции завести себе любовника или мужа не могло быть и речи.
Даже получать удовольствие от секса Ирина Семёновна себе не позволяла.
И если очередной партнер доводил её организм до высшей точки удовольствия, она долго корила себя за это и больше с этим партнером не встречалась.

Мало было в высшем партийном аппарате мужчин во времена революции и Гражданской войны, которые  не пользовались её помощью для поднятия тонуса и работоспособности.
Но никому и в голову не приходило считать её доступной и дешёвой женщиной, потому что никаких себе привилегий и подарков она не принимала, и продолжала, после близости, держаться официально и независимо.

А если у ответственного работника была жена или любовница, то мечтать о
 контакте с Ириной Семёновной ему бы и в голову не пришло.

Все знали, что для неё это революционный долг и не более.

Не зря же сам Сталин назвал её как-то Валькирией революции.
И она была уверена в 30-х годах, что  это именно он защищает её от чисток и репрессий, хотя она всю жизнь до войны работала в партийном аппарате, которого репрессии коснулись в первую очередь.

Она верила, что и сам Сталин свои поступки и решения определял только революционной целесообразностью.
Уж она то хорошо знала, что Сталин никого и никогда не наказывал  из-за личных антипатий.
Как и она сама, Сталин жил только  интересами революции, и за это она его уважала и прощала ему любые ошибки.

К репрессиям Ирина Семёновна относилась спокойно.

Она представляла страну в виде мчащегося перегруженного автомобиля.
И, если останавливаться за каждым упавшим из кузова кирпичом, никуда не доедешь.
А, если автомобиль застрял в грязи, то часть кирпичей можно и сбросить, как бы жалко их ни было.
А иначе не нужно было и браться за революцию.
Могли бы жить,  как и прежде, если страшно испачкать руки.

В конце двадцатых она вышла замуж за красного командира Радецкого.
И хотя не очень его любила, была заботливой и верной женой, а иначе она семейную жизнь и не представляла.
Она поменяла фамилию, имя и отчество, потому что еврейские фамилии начинали выходить из моды.

То, что она не могла иметь детей, её не смущало.
Сказалось революционное прошлое с болезнями, абортами и прочими сопутствующими революции неприятностями.
Но на своё бесплодие она смотрела, как на боевую инвалидность.
Муж её понимал, и жили они хорошо и дружно.

Но, когда мужа арестовали в 36-м, просить за него она не пошла, хотя и была уверена в его невиновности.
Его арест и гибель она считала необходимыми издержками революции.Она и за себя бы не просила.

Больше замуж она не выходила из принципа, доказывая и себе и окружающим, что в виновность мужа она не верит и останется ему верна навсегда.
И с мужчинами она больше не общалась. До самой войны.
А потом, служа в политотделе действующей армии, снова стала оказывать услуги командирам, благо в свои сорок лет она смотрелась много эффектнее многих тридцатилетних.

Но после войны в её жизни была только работа.
До самой пенсии Ирина Семёновна проработала директором детского дома.
Она дневала и ночевала на работе и заботилась о детях даже после их ухода во взрослую жизнь.
Это была её семья, и дети платили ей взаимной любовью и вниманием.
И даже теперь почти никто её не забывал. И она была счастлива.

А тут вдруг такая неприятность.
У неё украли её славное революционное прошлое.
Ирина Семёновна позвонила своему выпускнику Саше Скворцову, который работал в органах, и пожаловалась на свою беду.
Уже давно у неё так не болело сердце. Боль отдавала в руку и под лопатку.
Вечером пришёл Саша Скворцов с товарищем по службе.
В руках у Саши был её альбом.
- Вот, Ирина Семёновна, мы его нашли - и он положил альбом Ирине Семёновне на живот.
- Спасибо тебе, родной. Проследи, чтобы, когда я уйду, он попал в музей Революции.
- Обязательно всё исполню, Ирина Семёновна. Только рано Вы собрались умирать.
- Нет, Саша, Я всё, что могла для революции, уже сделала. Наверное, пора
 уходить.

Ирина Семёновна Радецкая - Бронштейн член КПСС с 1917 года умерла той же ночью в 4 часа утра.
Хоронили её бывшие воспитанники детского дома и несколько старых большевиков.