Бабочка осталась жива 1

Сергей Писарев

Бабочка осталась жива…
    
                Тебя не узнают ни друзья, ни любимая девушка...
                Тебя стирают из этого мира…
                Сергей Лукьяненко «Черновик»

                Болезни отступают, ты молодеешь...
                Есть ли этому предел?


Часть первая. С тремя неизвестными

За окном светало. За ночь кабинетный воздух настолько пропитался табачным дымом, что Анатолий Иванович машинально распахнул окно и только тогда ощутил свежесть мартовского утра.

С улицы потянуло весной. Именно такую погоду – с ночными заморозками, сменяющимися солнечными, теплыми днями – больше всего любил хозяин кабинета Анатолий Иванович Смолов, начальник Второго главного управления («двушки», как его называли сами сотрудники). Когда таким вот мартовским утром идешь пешком по еще покрытому ледяной коркой тротуару, то, хотя и поминаешь недобрым словом нерадивых дворников, но все равно внутри упрямо разливается какая-то неудержимая радость от наступающего пробуждения природы. Хочется жить, активно работать, строить грандиозные планы.

Вдох весенней погоды оказался глубоким, но недолгим. 

– Где отыскать тот шампур, который бы связал как шашлык всю оперативную информацию? – почему-то именно так, образно, одурманенный глотком мартовского утра, подумал Смолов. – Должен же быть какой-то стержень…

Действительно, на первый взгляд поступившая от безопасников информация казалась либо фейком, либо мистикой. Ее тщательный анализ Анатолий Иванович планировал отложить на утро, на свежую голову. Но что-то в ней выглядело необычным и нелогичным, и в размышлениях над этим «что-то» как один миг пролетела ночь.

Смолов машинально потянулся к пачке «Winston», достал сигарету, закурил. И в сотый раз сделал попытку анализа.

– Эксперимент канадских эскулапов над человеком (вдуматься только – человеком!) по антистарению, это раз. Катастрофа, угрожающая планете из-за Антарктиды, это два. И, наконец, дырка от бублика, точнее – дыра в обшивке «Союза», это три.
Все три информации поступили почти одновременно, и случайности в этом быть не могло. Наступила суббота, обычно Анатолий Иванович не обращал на это внимание: выходной день или нет? Однако сегодня он твердо решил поехать домой хорошенько выспаться, потому что иначе голова отказывалась работать. Работать именно в нужном направлении. Дать точную оценку всей этой «галиматье» требовалось не позднее понедельника, чтобы доложить ее своему боссу – генералу Беркину.

Затушив окурок, Смолов вытряхнул содержимое пепельницы в стоявшую под столом урну, закрыл окно и покинул кабинет.

– Спать, скорее спать, – скомандовал он сам себе, заводя двигатель седана и выезжая через служебные ворота. Охранник на посту отдал честь, Смолов в ответ лениво кивнул. Через час, приняв душ и выпив чашку чая, он уже спал крепким сном, и снились ему Антарктида с ее пустотой и космонавт с дрелью на борту «Союза».

II

Между приоткрытой дверью и стеной палаты из коридора пробивался синевато-фиолетовый свет. Он имел такие оттенки, которые присущи освещению исключительно больничному, какому-то угрюмому и с налетом безнадежности.

Такое же настроение было и у Юрия Петровича. Мысли крутились вокруг предстоящей операции, о которой лечащий врач говорил как-то неопределенно, казалось, и сам не верил в успех. Что ж тогда оставалось больному? Юрий Петрович, человек отнюдь еще не старый (всего-то шестьдесят будет. «А вдруг не будет?!» – подумалось вдруг), имел свои соображения относительно перспектив на поправку. В последнее время навалилось всё сразу: его оставила жена, испортились отношения с начальником КБ, откуда-то взялся целый букет болячек – и в грудине по ночам и даже иногда днем неприятно ныло, и печень замучила, и аденома. В общем, ничего хорошего. А ведь он так мечтал в бодром здравии выйти на пенсию, уехать в деревню и там жить. Пить хрустальную воду из колодца, дышать чистым, с ароматом сосны воздухом, слушать майских соловьев, летними сумерками наслаждаться чаем из самовара.

В очередной раз помечтав, он едва не заплакал. Глаза уже стали влажными, но Юрий Петрович сумел взять себя в руки.

– Стоп! – скомандовал он себе. – Ничего еще не ясно, а негативные мысли могут навредить. Ведь известно, они могут материализоваться тоже во что-то нехорошее. Всё будет нормально, операция пройдет как надо, – продолжал успокаивать он сам себя.

Однако, чем больше он старался убедить себя в позитиве предстоящего, тем меньше в это верилось. Пришлось лезть в тумбочку, доставать таблетку мелатонина («Лучше две», – решил Юрий Петрович), после чего вязкий, тяжелый сон постепенно окутал сознание.

В сновидениях, которые можно было назвать красивыми галлюцинациями, день за днем отражалась прошедшая жизнь. Уютный двор детского сада под развесистыми ивами прямо во дворе дома, где жил Юра с родителями. Первый звонок в школе, ранец с учебниками и пеналом, третья парта у окна, за которую его усадили вместе с белокурой Настей, в которую он сразу по-детски влюбился. Они дружили до десятого класса, на выпускном впервые поцеловались, но через полгода Настя вышла замуж за курсанта военного училища и уехала с ним в Прибалтику.

А у Юрия начались вступительные испытания в геологоразведочный. Потом была учеба, и как завершающий итог – красный диплом, потом аспирантура, защита кандидатской. Была возможность остаться в родном городе, преподавать студентам минералогию или горное дело, но он выбрал работу на Байкале. Со временем Юрия Петровича заметили, повысили в должности, а затем направили (с его согласия) в длительную командировку в Антарктиду.

Вот где были настоящие вызовы и испытания! Там же он и нахватал тех болячек, которые со временем усугубились и с которыми его направили в шестьдесят третью градскую к профессору Вознесенскому, где он теперь и находился. Передач Юрию Петровичу никто не носил, он ведь недавно развелся: жена не выдержала его постоянных отлучек в длительные командировки. Но работа была всегда у него важнее всего на свете, главнее личных дел.

А еще во сне его, совсем маленького, звал за собой на ледовом катке отец, которого не было на этом свете уже четверть века как…

III

Свет погас как всегда некстати. Леонид Тарасов, начальник станции «Восток-1», негромко выругался и отправился в подвальное помещение запускать дизель-генератор. Долив из канистры бензина, он включил стартер, лампочка под потолком ярко вспыхнула.

Тарасов вернулся за свой рабочий стол с компьютером, по пути машинально взглянув на термометр за окном. Спиртовой столбик замер на отметке «минус шестьдесят три» по Цельсию, это была текущая температура в этом районе Антарктиды.
– Итак, что мы имеем на сегодня? – задал вопрос самому себе начальник станции. – Надо еще раз всё проверить.

Леонид подождал, пока комп перезагрузится, и открыл папку с файлами последних данных исследования ледникового основания. Информация была чрезвычайно любопытной, на грани открытия, но одновременно жутковатой. Результаты инструментального обследования говорили (нет – кричали!) о том, о чем предыдущим поколениям полярников  было неведомо. А именно то, что ученые с «Востока-1» обнаружили огромную, растущую пустоту под Западной Антарктидой. Размеры полости впечатляли: высота почти 300 метров, площадь – около сорока квадратных километров, а всего внутри пустоты прежде помещалось 14 миллиардов тонн льда.

Территориально находка располагалась под ледником Туэйтса, который среди ученых считается одним из самых опасных в мире из-за его быстрого движения и угрозы резкого увеличения уровня мирового океана.

 
Фото: Ледник Туэйтса (NASA/OIB/Jeremy Harbeck)

Тарасов задумался. Полученные данные нуждались в осмыслении, анализе и в научной оценке. Требовалось всё изложить на бумаге, подкрепив выводы надежными и проверенными аргументами. Как воспримут доклад в Москве? Впрочем, у Леонида имелись какие-то подспудные подозрения, что часть информации уже просочилась в Главный научно-исследовательский центр (ГлавНИЦ) и, более того, стала известна работникам органов безопасности.

А что, всё возможно. Проблемы, над которыми работали ученые «Востока», имели общемировой, даже Вселенский, масштаб. И такой характер деятельности просто не мог быть оставлен без присмотра со стороны особистов. Кто-то из них есть в его дружном научном коллективе? Но кто? Да какая разница! Может, даже лучше, что Тарасов не один перед угрозой подъема (или падения?) уровня мирового океана с непредсказуемыми последствиями. В любом случае, доклад в центр составлять необходимо, и чем скорее, тем лучше.

IV

Внизу, если уткнуться лицом в иллюминатор, отчетливо, как на карте географического атласа, виднелась Евразия. Это означало, что МКС находилась в зоне «своих» станций слежения. Всегда, когда космический корабль парил над родной страной, Алексею становилось как-то спокойнее.

– Как же все-таки красива родная планета! – в очередной раз подумалось Феоктистову. – И никакие банальные фразы этого не затмят…

Его напарник мирно дремал в соседнем отсеке, а Алексей бдительно нес дежурную вахту, как раз была его смена. Чувство времени в космосе начисто пропадало, однако, судя по цифрам часов, на Земле была глубокая ночь.

Спать было не положено, да и не особо хотелось. В такие часы, в одиночестве, Алексей любил проанализировать сделанное, поразмышлять над оперативными вопросами, предаться приятным воспоминаниям, ну и немного помечтать о будущем.
В очередной раз (а шел уже третий месяц полёта, и в ночные дежурства прошлое вспоминалось чаще) в памяти год за годом отчетливо отразилось детство с эскимо за одиннадцать копеек и газировкой в автомате без сиропа (за одну копейку) или с сиропом (за три). Учеба в школе до восьмого класса, потом лётный техникум, затем МАИ, первые полёты на учебном аэродроме. Сколько себя помнил Алексей, его всегда тянуло вверх, в небо, а позднее – в космос. Судьба ему благоволила, после долгих и тяжелых испытаний он был зачислен в отряд космонавтов, всегда считавшийся чем-то далеким и недосягаемым. Начались изнурительные тренировки, их проводили космонавты-первопроходцы, об их полетах Алексей прежде узнавал из газет, которые выписывал на почте отец.

Через год Алексей Феоктистов получил статус дублера и стал ждать свой шанс, свою очередь полета в космос. Наконец, и этот день настал. Январским морозным утром их с напарником «Союз» стартовал с продуваемого всеми ветрами Байконура, и через час они уже заняли свое законное место на орбите…

Что-то неосязаемое нарушило плавное течение мыслей-воспоминаний. До конца вахты оставался час, Алексей бросил взгляд в иллюминатор: корабль медленно покидал пространство над территорией РФ. Скафандр надежно защищал от всех возможных угроз, но Феоктистов вдруг явственно ощутил: что-то идет не так. Он проверил показания барометра, стрелка которого едва заметно ползла вниз. Это могло означать только одно – разгерметизацию МКС.
 
V

Полковник Смолов вошел в свой кабинет и устало опустился в любимое и удобное вращающееся кресло. После доклада генералу у него словно свалилась с плеч тяжелая ноша. Во-первых, Анатолий Иванович был доволен собственным видением ситуации и ее четким изложением. Во-вторых, они вместе с генералом Беркиным, который с ходу ухватил суть, долго обсуждали детали и наметили план первоочередных действий. Радовало то, что в главном и целом «дорожная карта» (этот термин Смолову категорически не нравился, зато его то и дело употреблял генерал) совпала с предварительным проектом полковника.

Прежде всего требовалась подробная, аргументированная оценка открытия канадских ученых со стороны Питерского физтеха, занимающегося исследованиями в том же направлении. В нескольких словах суть открытия, уже названного революционным, заключалась в следующем.

Как ни странно, постулаты канадских ученых из Института теоретической физики смахивали на сюжет для фантастического романа. Вместе с тем они позволяли объяснить парадоксы, над которыми наука безуспешно билась последнее столетие. Как предполагали ученые, в момент Большого взрыва образовались две «симметричные» Вселенные. В одной – там, где живем мы, время потекло привычным нам образом, а другая, зеркальная, стала с такой же скоростью удаляться в прошлое. Там время текло в обратном направлении.

Канадским физикам требовалось время для доработки еще многих деталей новой теории, но в целом их работа не вызывала очевидных противоречий, поэтому и была опубликована в закрытом журнале Американского физического общества. Судя по всему, канадцы имели намерение применить на практике результаты своих исследований, причем в пределах пространства планеты Земля. Иными словами, речь шла о практическом приложении их открытия к попытке природного (не искусственного!) омоложения людей. А если у них всё срастётся и их результаты перехватят американцы?

Прежде чем обсудить эту информацию с Беркиным, Смолов накануне, хотя было воскресенье, позвонил по «секретке» ректору Питерского физтеха академику Добросмыслову. И выяснил, что наша наука ушла немного вперед канадской, а питерские ученые, прежде чем представить результаты в широкий доступ, и сами не прочь проверить их на практике. И хотя связь была засекреченной, ректор не стал говорить открыто, однако полковник сообразил, что речь идет о возможном эксперименте с неким человеком-добровольцем, находящимся в безнадежном, критическом состоянии и готовым рискнуть остатками своего здоровья.

– Сюжет почти как в «Собачьем сердце», – подумалось Анатолию Ивановичу, влюбленному в классику, в том числе в произведения Булгакова.
Дальше беседа с Беркиным сменила вектор на обсуждение гигантской полости под ледниками, обнаруженной «южнополюсниками». И генерал, и Смолов сходились во мнении, что связь с теорией антиматерии существует, хотя явных аргументов «за» вроде бы не было.

– Надо связать питерских физиков со столичными, из «два А НИИ»1, – предложил генерал («Тоже «двушка», как и наше управление», – отметил про себя полковник).
__________________________
1 - ААНИИ – Институт РАН по вопросам Арктики и Антарктики

Хотя идею первоначально подбросил Смолов, он не стал сражаться за авторство, мудро согласившись с тем, что она принадлежит начальнику. Богатый жизненный опыт научил его поступать именно так: подводить ситуацию к тому рубежу, когда босс схватит суть проблемы и выскажет, пусть как свою идею, именно то, что требуется для пользы дела.

Оба одновременно закурили: Смолов – свой «Winston», Беркин – любимый «Беломор». Пришлось открыть фрамугу, чтобы не задохнуться. Пока курили, оба, не сговариваясь, думали о третьем неизвестном – неожиданно объявившемся отверстии в стенке «Союза». Как понимать сей факт и что с этим делать?

VI

Феоктистов явственно услышал посторонние звуки, доносившиеся из-за переборки: как будто сверлили зуб. Однако Алексей сразу понял: кто-то из соседей (а за стенкой находились канадские космонавты) работает дрелью. Или перфоратором, причем с глушителем.

Командир разбудил спавшего инженера-механика Петрова и приложил палец к губам. Олег всё понял и прислушался. Но звуки, внезапно начавшись, так же внезапно и прекратились.

– Что это было? – спросил механик, протирая глаза. – Или, быть может, приснилось?
– Надо проверить, – решил командир экипажа. Он еще раз взглянул на барометр. Стрелка продолжала падать, но теперь гораздо медленнее.
– Включить воздушную подкачку? – предложил Петров. Феоктистов утвердительно кивнул:
– Давай.

Заработал компрессор, стрелка барометра поползла обратно. Выждав какое-то время, Алексей отправился на разведку.

В соседнем отсеке, где располагался санузел, никого не было. Всё пребывало в привычном состоянии. Иллюминатор, сантехприборы – всё на своих местах. Кому понадобилось здесь что-то сверлить? Может, это был глюк, все-таки третий месяц в космосе…

Командир опустился на колени и заглянул за пластиковую панель. Он не сразу увидел то, что искал. Лишь достав мощную лупу, Алексей разглядел совсем крохотное, диаметром меньше миллиметра, отверстие. Оно было аккуратно зачеканено каким-то материалом, цвет которого почти сливался с цветом внутреннего ламината.
 
 
Фото: МКС на орбите

Как положено, командир, говоря официальным языком, выполнил фотофиксацию обнаруженного дефекта: цифровой микрофотоаппарат в виде бутафорской застежки на рукаве всегда был при нем.

– Во дела! – только и воскликнул Алексей и направился в «домашний» отсек сочинять отчет в ЦУП. 

VII

Утром в палату вошел лечащий врач и присел у кровати Юрия Петровича. Это было необычно, потому что профессор Вознесенский обычно появлялся раз в неделю во время общего обхода/осмотра больных. Это происходило во вторник, а сегодня был понедельник.

– Неспроста, – только и успел подумать Виноградов, как доктор сам ответил на его немой вопрос:
– Как вы себя чувствуете? Нам необходимо серьезно обо всем поговорить.
– Что ж, надо так надо. Давайте побеседуем, хотя, собственно, что обсуждать? И так всё ясно, – вздохнул Юрий Петрович.

Он отдавал себе отчет в том, что дела его плохи, практически безнадежны. Не прибавляли настроения перечитанные недавно «Приговор» Солоухина и «Раковый корпус» Солженицына. Все назначенные процедуры на какое-то время снимали внутреннюю боль, но никак не могли повлиять на источник. И хотя никто не говорил вслух, Виноградов догадывался о характере своей болезни. Он уже не питал особых иллюзий на сей счет, оставалось изредка брать себя в руки и подбадривать.
Он изучил в интернете все похожие случаи. Был даже такой, когда все махнули на безнадежного пациента рукой, а тот вернулся домой, ушел в глубокий запой, и (о – чудо!) это его спасло. Через полгода, найдя в себе силы дойти до клиники, он показался лечившим его докторам, и те ахнули: от болезни у исхудавшего «безнадежного» не осталось и следа. Всё уничтожил алкоголь, хотя и посадил печень.

Вот и Юрий Петрович подумывал: не попробовать ли что-то подобное самому?

– А что, когда ничего другого не останется, может, и попробую, – рассуждал он.
Только что пережитая ночь была особенно тяжелой. Виноградову никак не удавалось заснуть, он эпизод за эпизодом прокручивал в памяти прожитую жизнь. Были в ней, как пел Боярский, «и печаль, и радость». В общем, скоро «всё пройдёт».

К рассвету мысли больного выстроились в некую систему, и он для себя решил: ни в коем случае не унывать, не падать духом, а сколько месяцев, недель или дней ему осталось – что ж, столько и есть. Вспомнились и рязановские строчки:

Смену лет, закаты и восходы,
И любви последней благодать,
Как и дату своего ухода
Надо благодарно принимать…

– Любви благодать. А ведь она была, любовь. Настоящая, – подумал Виноградов. Вспомнилась ему однокурсница Оля, которая была старше его на год, но взаимопонимание по основным вопросам у них было полное и абсолютное.

Два года длился этот роман, пока не получили дипломы и не разъехались по распределению: он на Байкал, она – на Кольский полуостров. Сначала переписывались, а потом всё как-то само собой прекратилось. У него своя жизнь и работа, у нее – своя.

– Так что вы хотели мне сообщить? – Виноградов будто вернулся из прошлого. Вознесенский печально улыбнулся. И приступил к изложению соображений по поводу того, какое лечение предполагается назначить.

Всё, что слетало с уст известного и уважаемого ученого-медика, словно отдавало какими-то космическими оттенками и образами. Виноградову даже показалось, что это продолжается его утренний, беспокойный сон и что всё это не на самом деле. Эксперименты, криогенные камеры, отбор тканей для исследования, 3D-моделирование и всё прочее в таком же духе. Только в самом конце монолога доктора Юрий Петрович догадался, что всё услышанное имеет к нему самое прямое отношение.

– Ну как, вы согласны? – спросил Вознесенский.
– Да, – только и сумел вымолвить Виноградов, почему-то лишь сейчас заметив, что на его полосатой больничной пижаме оторвана верхняя пуговица.
– Почему же так быстро согласились?
– А что, разве в моем положении есть другой выход? – недоуменно произнес Юрий Петрович.
– Действительно. Пожалуй, вы правы, – в свою очередь, промолвил Вознесенский. – Детали обговорим утром. Приходите в девять ноль-ноль в мой кабинет.
 
VIII

Закончив доклад в ГлавНИЦ, начальник «Востока-1» задумался. Все сделанные выводы были вроде бы логичны, обоснованны и подтверждены проведенными обследованиями, но одна мысль не давала Тарасову покоя.

– Почему обнаруженная гигантская полость, которую покинули четырнадцать миллиардов кубометров льда, оставалась пустотой, ничем до сих пор не заполненной? – в сотый раз размышлял Леонид.

В этом виделся некий потусторонний посыл, ничем другим объяснить сей факт было невозможно (по крайней мере, по состоянию на текущий момент). Будто бы сама природа приготовила резервный объем для каких-то своих планов, непонятных пока человеку. Но если написать такое в научном докладе, недолго и в психушку загреметь. Еще подумают там, в Москве, что Тарасов в Антарктиде «тог;, маленько переохладился, и мысли его тоже замерзли». И примут решение: отозвать, направить на лечение и прислать на «Восток-1» нового начальника станции.

– Нет, не буду отправлять, пока не разберусь во всем сам, – принял решение Тарасов. – Прежде надо бы списаться через интернет (который недавно, к радости южных полярников, появился в Антарктиде – С.П.) с Ахши.
Леонид Ахши, грек по национальнсти, всю жизнь живущий в России, серьезно занимался космологией, был крупным ученым и кроме того – давним приятелем, даже тёзкой Тарасова.

Краткое по объему, но информативное по сути сообщение ушло адресату довольно быстро. Так же оперативно пришел ответ от Ахши.

Леонид знал, что любая его переписка находится под контролем соответствующих органов, поэтому в своем послании старался, как мог, шифровать мысли. Таким же иносказательным был и полученный ответ. Но Тарасов во всем разобрался. Он понял главное: нельзя исключать связь возникшей полости с космической энтропией, антиВселенной, где время течет в обратном направлении. Слегка утолив научно-информационный голод, начальник «Востока-1» сразу успокоился, но решил в докладе ничего не менять, а оставить при себе свои и Ахши догадки и предположения.
Он нажал клавишу «Отправка», и сообщение с прикрепленным докладом улетело в ГлавНИЦ.


IX

Не случалось такого, чтобы Смолов подолгу не посещал кабинет генерала. Но в последние дни они с Беркиным встречались и беседовали особенно часто, едва ли не ежедневно, иногда по нескольку раз, бывало, и ночью. Того требовала поступавшая отовсюду, из самых разных источников, причем регулярно, информация.

Она была самая что ни на есть пёстрая. Служебные записки, научные доклады, оперативные сводки. У Беркина на столе у стены помещался глобус, и генерал флажками отмечал места на земном шаре, подпадающие под их с полковником Смоловым концепцию. Которую, впрочем, еще предстояло разработать, связав воедино все мало-мальские факты оперативной и научной информации.

– Так что ты думаешь о сводке из ЦУПа? – начал очередное обсуждение Беркин, вдвоём они были «на ты». – И какова вероятность того, что наши американские «друзья» уже владеют информацией о происходящем на МКС?

Сводка, которую упомянул генерал, была составлена на основании доклада командира «Союза», но вместе с тем содержала более обширный научный материал. Она была рассчитана на «чайников», ничего не смыслящих в вопросах космологии. Смолов с Беркиным, впрочем, таковыми себя не считали, и им было интересно заглянуть за грани науки, познакомиться с самыми последними открытиями ученых во всем мире.

– Дырка в обшивке… – немного помедлив, начал полковник. – Скорее всего, она появилась не случайно. В ЦУПе сопоставили время появления отверстия, координаты станции на орбите и обратили внимание на тот факт, что в тот момент в критически минимальном расстоянии от корабля находилась ближайшая из известных «черных дыр» V616 Monocerotis. Астрономы ее еще не видели, но существование V616 Mon (именно так, сокращенно, ее упоминают в научных докладах – С.П.) подтверждено расчетами и закрученным гравитационным полем.

– Уж коли мы перешли на научный сленг, предлагаю продолжить в том же духе, – не без лукавства заявил Беркин. – Итак, главный вопрос: где во Вселенной находится антиматерия? Если есть антиматерия и антимир, параллельный нашему, в нем должны быть антипространство и антивремя. Так?
– Возможно, – осторожно ответил полковник.

 
Фото: Как будто в зеркале: две материи

– Вероятно, – продолжил генерал, – существуют антимиры и антилюди, состоящие из античастиц. Ведь если верить ученым, каждый вид материи во Вселенной, образовавшейся после Большого взрыва, должен сопровождаться равным количеством антиматерии, сходной по структуре, но с обратными, прямо противоположными свойствами. Ты согласен?
– Я-то согласен. Но прочитай вот это, – Анатолий Иванович подвинул ближе к Беркину помеченный красным фломастером отрывок доклада ЦУПа.

«Если наблюдаемый нами мир, – надвинув очки, начал вслух читать генерал, – содержит в себе не только материю, но и антиматерию, то где же должна находиться эта антиматерия и почему не происходит повсеместной аннигиляции?».

Хозяин кабинета вопросительно взглянул на Смолова.

– Реакция превращения при столкновении частицы и античастицы в иные частицы, отличные от исходных, – пояснил полковник. – Самый известный пример: электрон-позитронная пара.
– Эх, хе-хе, – только и вымолвил Беркин. – Во куда мы залезли, ёлки зелёные! Тогда ответь мне: почему при таком раскладе люди все-таки каким-то образом существуют?
– Так это и есть главная загадка Вселенной, которую не сумел разгадать даже Эйнштейн.
– Значит, выходит, канадцы сверлили неспроста? В заданное время?
– Выходит, так, – устало согласился Анатолий Иванович. – Может, на сегодня хватит науки?
– Хорошо, продолжим утром, – любезно согласился Беркин. Говоря откровенно, он и сам притомился от научного диалога. –  Свяжись с Добросмысловым, что-то от него до сих пор нет ответа на наш запрос.

X

Ровно в девять утра Виноградов постучал в дверь с табличкой «Главный врач ГКБ № 63 г. Москвы». Из кабинета донесся мягкий баритон Вознесенского:

– Да-да, войдите!

Юрий Петрович глубоко вздохнул, мысленно собирая волю к предстоящему и, судя по всему, непростому разговору, и решительно повернул дверную ручку.
Профессор, удобно расположившись в глубоком кресле, изучал на экране монитора какие-то схемы, диаграммы. Взглянув на вошедшего, не нашел сказать ничего оригинальнее, чем:
– Точность – вежливость королей.

И протянул свою мягкую и теплую, но могучую ладонь для приветствия. Виноградов пожал её, и на душе сразу стало спокойнее. Словно он зарядился какой-то энергией, как в девяностые годы пытался запитаться через телеэкран во время сеансов Кашпировского и Чумака. Тогда не получалось, да и не верил Виноградов во всю ту бредятину, от которой у многих граждан сносило крышу. Сейчас было совсем другое: после обычного рукопожатия тепло разлилось по всему телу.

– О чем вы собирались со мной поговорить? – первым спросил Юрий Петрович.
– Вы ведь владеете объективными данными о состоянии своего здоровья? – вместо ответа полувопросительно-полуутвердительно промолвил профессор.
– В общем-то, да, – выдавил из себя Виноградов. А что бы другой ответил на его месте?
– Тогда буду говорить с вами совершенно откровенно.
– Извольте, – почему-то именно это слово первым пришло на ум Юрию Петровичу.
«Еще не хватало сказать: сделайте милость», – успел подумать он про себя.

– Я заметил, что вы – человек весьма образованный и начитанный.
В знак благодарности Виноградов слегка склонил голову.
– И, я уверен, перерыли интернет в поиске похожих случаев, – взгляд главврача скользнул по нетбуку, с которым Юрий Петрович не расставался ни при каких обстоятельствах.
– И альтернативных вариантов выхода из ситуации, в которой оказались, – негромко, но отчетливо произнес Вознесенский и внимательно посмотрел в глаза своего ставшего почти родным пациента.

Виноградов взгляда не отвел и терпеливо ждал продолжения.

Профессор начал издалека. Спокойным, бархатным голосом он буднично рассказывал невероятные истории, известные мировой науке и случившиеся с реальными людьми. О чем-то Юрий Петрович уже читал в интернете, до чего-то доходил своим умом во время бессонных ночей. Были и совсем новые факты, которые свидетельствовали о возможной остановке старения организма и чудесном излечении всех болячек.

– Процесс старения вовсе не естественен для организма человека, – запальчиво заявил Вознесенский. – Это доказали как наши, так и американские ученые. Так что программа противодействия старению заложена в человеке генетически.

И он рассказал историю японки Сэй Сенагон. Она перестала стареть, когда ей исполнилось семьдесят пять. Физиологический процесс организма внезапно пошел в обратном направлении, и Сэй начала молодеть. Обновились волосы, зубы, исчезли морщины, появилось сексуальное желание. Со временем она уже выглядела совершенно молодой. Ей пришлось развестись с мужем-стариком и повторно выйти замуж за молодого мужчину, от которого она родила ребенка.

Юрий Петрович слушал внимательно и молча, ни разу не перебив главного врача.

– Сегодня геронтологи бьются над задачей активации «генов молодости», – продолжал Вознесенский. – Пока они не активны, организм продолжает стареть и изнашиваться. Как только механизм будет найден, феномен станет нормой, и нестареющих людей будет появляться всё больше и больше.
– А знаете, чем закончилась история Сэй Сенагон? – неожиданно спросил Виноградов. – Через какое-то время она вновь начала стареть, причем весьма интенсивно. За неделю снова превратилась в древнюю старуху и умерла. Вскоре скончался и ее недавно рожденный сын.

Профессор будто ждал такой отповеди от пациента.

– Оказывается, вы в курсе всех последних научных фактов генной инженерии, – попытался он сделать комплимент Юрию Петровичу, но тот лишь горько усмехнулся. – Нет, я не собираюсь предложить вам этот путь, риск слишком велик. Я хочу предложить нечто совершенно иное, о чем в мире сегодня знают всего несколько человек…