Глава восьмая. Наказание

                НА СТРАЖЕ САМОДЕРЖАВИЯ               
                Начало правления Николая I
    
                Глава восьмая
                НАКАЗАНИЕ

Бог и Государь решили участь мою;
я должен умереть, и умереть
смертию позорной.
Р ы л е е в

     1-го июня 1826 года, последовал указ о назначении над злоумышленниками Верховного уголовного суда. Он был составлен из трех государственных сословий: Государственного Совета, Сената и Синода, с присоединением нескольких высших военных и гражданских чиновников.
     Председателем Верховного уголовного суда назначен был князь Лопухин, а в случае болезни место его должен был заступить князь Куракин. Министру юстиции, князю Лобанову-Ростовскому повелено было исполнять в суде звание генерал-прокурора.
     Император Николай поручил Михаилу Сперанскому — сановнику, известному своим либерализмом, — разработать систему наказания декабристов. Он разбил обвинение на 11 разрядов по степени вины и составу преступления.
     К следствию привлечено было 579 человек, арестовано 318, отпущено 261, признаны виновными 269.
     Верховному уголовному суду  преданы были 121 человек. Из них принадлежали: к Северному обществу 61, к Южному обществу 37,  к Обществу Соединенных Славян 23.
     Генерал-адъютант  Бенкендорф отзывался в своих записках о деятельности верховного уголовного суда с чрезвычайной похвалой.
     Он писал: «Наконец, через пять месяцев упорной работы следствие по делу заговора было закончено, и это большое дело было возвращено в руки правосудия... Никогда в России не бывало судилища, внушавшего большее к себе уважение и вместе пользовавшегося  большой независимостью.
     Этот Верховный суд, ознакомившись с актами дела, назначил две комиссии для подробного их рассмотрения и для опроса подсудимых, одного за другим: не имеют ли они чего прибавить в свою защиту, или предъявить какие нибудь жалобы на произведенное следствие, либо на кого нибудь из членов следственной комиссии. Все отозвались, что уже истощили все средства к своему оправданию и могут только благодарить за предоставление им всех способов к защите.
     Тогда Верховный суд приступил к обсуждению всей общности заговора и по той или иной степени виновности каждого его участника. Все были убеждены в высшей степени предательства: большая часть преступных замыслов посягала на жизнь государя и членов императорской семьи. Все признали, что их намерения и действия были общеизвестны. Таким образом, оставалось только определить вину каждого и найти наказание, предусмотренное законом за их преступления. Желание судей, а также и императора заключалось в том, чтобы наказывать мягко, ведь все заслуживали смерти. Военный кодекс, также как и гражданские законы предусматривал наказание смертной казнью».
     «Заседания суда проходили в следующем порядке.
     Первое заседание верховного уголовного суда открылось 3-го июня, в зале общего собрания Сената, с чтения манифеста и указа Сенату. Затем были прочитаны исторический очерк всего дела, имена и чины участников заговора, и в заключение приступлено к чтению показаний; оно продолжалось в следующие дни и потребовало пять заседаний. После сего, суд, признав невозможным призвать к себе подсудимых и отобрать от них подтвердительные показания, приступил к избранию из среды своей ревизионной комиссии, которая должна была произвести положенное законами удостоверение в следствии, учиненным над государственными злоумышленниками.
     Членами  ревизионной комиссии суд избрал от Государственного Совета: графа Ливена, генерал-адъютанта Балашова и князя Салтыкова, от Сената: Баранова, Болгарского и Лаврова; а из числа прочих лиц выбор пал на графа Головкина и генерал-адъютантов: графа Ламберта и Бороздина.
     8-го и 9-го июня, избранные комиссары производили допросы в крепости. Вопросы, с которыми обращалась к подсудимым новая комиссия, появившаяся в крепости, оканчивалась предложением: вот подписка, заготовленная в утвердительном  смысле относительно поставленных трех вопросных пунктов, прочтите и подпишите. Подсудимые исполняли обращенные к ним требования, в большинстве случаев не понимая, для чего это требуется.
     По окончании работы ревизионной комиссии суд собрался 10-го июня с целью избрания новую комиссию для распределения виновных по разрядам. В нее избраны были члены Государственного Совета: граф П.А. Толстой, генерал-адъютант Васильчиков и Сперанский; сенаторы: граф Кутайсов, Баранов и Энгель; из посторонних членов: сенатор московских департаментов Кушников, барон Строганов и генерал-адъютант Комаровский.
     28-го июня, Верховный уголовный суд собрался, чтобы выслушать чтение донесения комиссии, избранной для основания разрядов. Всем членам суда розданы были печатные экземпляры этого донесения.
     2-го июля, суд избрал трех членов для составления всеподданнейшего доклада, а именно: от Государственного Совета — Сперанского, Сената  — Козодаева и из числа прочих лиц  — генерал-адъютанта Бороздина. После обсуждения доклада в нескольких заседаниях он был подписан членами суда 9-го июля и представлен государю».
     О том, в каком порядке проходили заседания суда, пишет в своем дневнике сенатор П.Г. Дивов:
     «2-го июня. Нас собрали в сенат и объявили, что завтра начнутся заседания верховного уголовного суда по делу о преступном заговоре. Нам был прочитан манифест, в коем виновные разделены на преступных и заблуждавшихся. Затем был прочитан указ, коим судьями назначены следующие лица: граф Головкин, барон Строганов, генерал Опперман, граф Ланжерон, генерал Паскевич, сенатор Кушников и некоторые другие лица.
     3-го июня. Начались заседания верховного уголовного суда. Все собрались в одну из зал сената, откуда перешли в зало общего собрания. Нас было 66 человек: часть Государственного совета, весь сенат, 2 митрополита, 1 архиепископ и несколько военных. Заседание открылось чтением манифеста и указа о назначении в состав суда военных; затем был прочитан исторический очерк всего дела. Когда это было окончено, были прочитаны имена и чины всех тех, кто участвовал в заговоре. Наконец были прочитаны показания князя Трубецкого, Рылеева и князя Оболенского, которые признали себя виновными в самых ужасных преступлениях против государства и царской фамилии. На этом заседание окончилось.
     3-го июня. Второе заседание. Продолжалось чтение показаний, данных преступниками. Прочитаны показания трех лиц, в том числе моего племянника, мичмана Василия Дивова, которое заставило меня содрогнуться от ужаса.
     5-го июня. Третье заседание. Продолжалось чтение показаний до № 69. Когда начали читать показания полковника Пестеля, главы Южного общества, подобно тому как Рылеев был главою Северного общества, то все содрогнулись от ужаса.
     6-го июня. Четвертое заседание. Продолжалось чтение до № 93.
     Пятое заседание. Окончили чтение показании № 117. Затем приступили к выбору трех членов от Государственного Совета, сената и посторонних членов суда. Из Совета выбраны: граф Ливен, Балашов, князь Салтыков, из сенаторов: Баранов, Болгарский и Лавров, а из числа прочих лиц выбор пал на графа Головкина, Ламберта и Бороздина.
     Я воспользовался случаем поговорить с графом Нессельроде о генерале Бойе. Граф сообщил мне, что на него падает некоторое подозрение вследствие его сношений с Завалишиным, флотским офицером, который чрезвычайно скомпрометирован в заговоре 14-го декабря, но что на днях, вероятно, все выяснится, и тогда он будет ходатайствовать за него у императора.
     7-го июня. Шестое заседание. Утвердили членов комитета и разошлись.
     8-го и 9-го июня. Комиссары окончили допросы в крепости.
     10-го июня. Седьмое заседание, в котором избрана комиссия для распределения виновных по разрядам. В нее избраны из Совета: граф Толстой, Васильчиков и Сперанский. Из посторонних лиц: Кушников, барон Строганов, граф Комаровский и сенаторы: граф Кутайсов, Баранов и Энгель. Выборы производились всем составом, а не отдельными корпорациями.
     11-го июня. Восьмое заседание. Подписан протокол и объявлено, что суд соберется по получении о том повесток, когда виновные будут разделены на разряды».
<...>
     10-го июля. Всем членам верховного уголовного суда приказано не отлучаться из города.
     11-го июля. Назначено заседание верховного уголовного суда в 7 часов утра. Прочитан высочайший указ, коим смертная казнь заменена для 31 лица ссылкой в каторжные работы без срока; смягчены наказания ж другим преступникам и повелевалось применить менее жестокую смертную казнь, нежели четвертование, для тех 5 лиц, которые приговорены к смертной казни (Пестель, Рылеев, Муравьев, Бестужев, Каховский). Их приговорили к повешению.
     12-го июля. Мы собрались в сенат, чтобы подписать протокол об определении, по воле императора, смягченных наказаний; а затем отправились в крепость для прочтения приговора осужденным. Заседание было открыто около часа. Первыми ввели тех пятерых осужденных, которые были приговорены к повешению. Я не заметил на их лицах ни малейшего смущения. Затем были введены прочие обвиняемые по разрядам. Весьма немногие выказали некоторое смущение. Под конец заседания один из преступников, по фамилии Фурман, оказавшийся помешанным, произнес громко: «Жизнь его императорского величества находится в опасности». Его отвели в отдельную комнату, чтобы он написал свое показание. Он исписал целый лист бумаги, в котором не было ни капли здравого смысла; затем его ввели в залу суда, где этот помешанный сказал, что солдаты дурно отзывались об императоре и тому подобное в этом роде. Председатель, князь Лопухин, приказал вывести его; князь взялся один сделать доклад императору.
     13-го июля. Пятеро лиц, приговоренных к виселице, казнены.
Перед этой экзекуцией были лишены дворянства и чинов те лица, коим ломали шпаги над головою в то время, как их мундиры были брошены в горевший тут же костер. Они не были свидетелями казни повешенных.
     Нам был прочтен высочайший манифест об этом деле; он написан очень просто и походит на совет родителям беречь нравственность их детей».
     «Приведение приговора в исполнение было назначено на 13 июля на 3 часа утра,  — писал в своих записках граф Бенкендорф. — Я приехал в крепость для того, чтобы вместе с ее комендантом отдать некоторые приказания. Тем, кто должен был заплатить жизнью за преступный заговор, была дана возможность исполнить свой церковный долг. Остальных отвели в церковь. Далее все собрались на крепостной площади в окружении батальона Павлоградского полка, я приблизился для того, чтобы посмотреть на них и выслушать их последние слова.
     Я был полон сострадания — это были в большинстве своем молодые люди, дворяне, почти все из хороших семей, многие из них служили со мной, а некоторые, как князь Волконский, были моими товарищами. Вначале я сострадал, но вскоре возмущение и отвращение переполнили меня, их грязные слова и членство в этом ужасном обществе изгнали из моей души все чувства жалости, которые были порождены несчастьем стольких семей. Я видел, что ничто не могло излечить или привести к изменениям в этих головах, переполненных подрывными помыслами, и невосприимчивых к стыду от бесчестья. От всех гвардейских полков по одному отряду выстроились на крепостной площади, в 4 часа утра туда прибыли генерал-губернатор и другие военные власти. Приговоренных привели всех вместе, за исключением тех пятерых, которые должны были подвергнуться высшей мере наказания. Казнь этих пятерых должна была состояться на валу передового укрепления. Каждого офицера гвардейских полков провели перед строем отряда соответствующего полка, поставили на колени и зачитали каждому его приговор, после чего палач сломал у них над головой шпагу и сорвал эполеты, которые были брошены в огонь. Других приговоренных, которые не принадлежали к расположенным в Петербурге полкам, поставили на колени посреди площади и подвергли такому же позорному наказанию, после чего их развели по камерам. Затем под виселицей появились несчастные полковники Пестель и Муравьев, подпоручик Бестужев-Рюмин, литератор Рылеев и убийца графа Милорадовича Каховский. На головы им надели белые колпаки, и смертельная петля обвила их шеи. По данному сигналу из-под их ног была убрана доска и они повисли. К несчастью, веревки троих приговоренных порвались, и они упали на землю. Их подняли и казнили вторично. Вскоре после этого их тела сняли для того, чтобы представить публике это грустное зрелище. Остальные были успешно доставлены в Сибирь и в другие места, предназначенные для их содержания».
     В скором времени в кругу родных и друзей  стали распространяться копии письма, написанного Рылеевым жене 13-го июля 1826 года, в ночь перед казнью:
     «Бог и Государь решили участь мою; я должен умереть, и умереть смертию позорной. Да будет Его святая воля! Мой милый друг, предайся и ты воле Всемогущего, и Он утешит тебя. За душу мою молись Богу Он услышит твои молитвы. Не ропщи ни на Него, ни на Государя: это будет и безрассудно и грешно. Нам ли постигнуть неисповедимые суды Непостижимого? Я ни разу не возроптал во время моего заключения, и за то Дух Святой давно утешал меня. Подивись, мой друг, и в сию самую минуту, когда я занят только тобою и нашей малюткою, я нахожусь в таком утешительном спокойствии, что не могу выразить тебе. О, милый друг, как спасительно быть христианином! Благодарю моего Создателя, что Он меня просветил и что я умираю во Христе. Это дивное спокойствие порукою, что Творец не оставил ни тебя, ни нашей малютки. Ради Бога, не предавайся отчаянию: ищи утешение в религии. Я просил нашего священника посещать тебя. Слушай советов его и поручи ему молиться о душе моей. Отдай ему одну из золотых табакерок в знак признательности моей или, лучше сказать, на память, потому что возблагодарить его может только один Бог за то благодеяние, которое он оказал мне своими беседами. Ты не оставайся здесь долго, а старайся кончить скорее дела свои и отправиться к почтеннейшей матушке. Проси ее, чтобы она простила меня; равно всех родных своих проси о том же. Катерине Ивановне и детям ее кланяйся и скажи, чтобы они не роптали на меня за М.П. Я хотел было просить свидания с тобою, но раздумал, чтобы не расстроить себя. Молю Бога за тебя и Настеньку, и за бедную сестру Бога, и буду всю ночь молиться. С рассветом будет у меня священник, мой друг и благодетель, и опять причастит. Настеньку благословляю мысленно нерукотворным образом Спасителя и поручаю всех вас святому покровительству Живого Бога. Прошу тебя более всего позаботиться о воспитании ее. Я желал бы, чтобы она была воспитана при тебе. Старайся перелить в нее свои христианские чувства – она будет щастлива, несмотря ни на какие превратности в жизни, и когда будет иметь мужа, то осчастливит и его, как ты, мой милый, мой добрый и неоцененный друг, осчастливила меня в продолжение восьми лет. Могу ли, мой друг, благодарить тебя словами: они не могут выразить чувств моих. Бог тебя вознаградит за все. Почтеннейшей Прасковье Васильевне моя душевная, искренняя, предсмертная благодарность. Прощай! Велят одеваться. Да будет Его святая воля.

     Твой искренний друг К. Рылеев.
     У меня осталось здесь 530 р. Может быть, отдадут тебе».

     Это предсмертное письмо было опубликовано полностью, без купюр, в академическом Полном собрании сочинений К.Ф. Рылеева 1934 года с факсимильным воспроизведением автографа.
     В день казни 13 -го июля 1826 года был издан  Высочайший манифест, подготовленный М.М. Сперанским, который возвещал о суде над государственными преступниками. Поддержание социальной и политической стабильности, противостояние разрушительным европейским учениям требовали создания универсальной идеологической доктрины.
     В Манифесте также были провозглашены идейные основы русского самодержавия,  утверждалась незыблемость вековых устоев России:

«БОЖИЕЮ МИЛОСТИЮ МЫ, НИКОЛАЙ ПЕРВЫЙ,ИМПЕРАТОР И САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ,и прочая, и прочая, и прочая.

Верховный Уголовный Суд, Манифестом 1-го июня сего года  составленный для суждения Государственных преступников, совершил вверенное ему дело. Приговоры его, на силе законов основанные, смягчив, сколько долг правосудия и Государственная безопасность дозволяли, обращены НАМИ к надлежащему исполнению, и изданы во всеобщее известие.
Таким образом дело, которое МЫ всегда считали делом всей России, окончено; преступники восприяли достойную их казнь; Отечество очищено от следствий заразы, столько лет среди его таившейся.
Обращая последний взор на сии горестные происшествия, обязанностью СЕБЕ вменяем: на том самом месте, где в первый раз, тому ровно семь месяцев, среди мгновенного мятежа явилась пред НАМИ тайна зла долголетнего, совершить последний долг воспоминания, как жертву очистительную за кровь Русскую, за веру, Царя и Отечество, на сем самом месте пролиянную, и вместе с тем принести Всевышнему торжественную мольбу благодарения. МЫ зрели благотворную Его десницу, как она расторгла завесу, указала зло, помогла НАМ истребить его собственным его оружием, — туча мятежа взошла как бы для того, чтобы потушить умысел бунта.
Не в свойствах, не во нравах Русских был сей умысел. Составленный горстию извергов, он заразил ближайшее их сообщество, сердца развратные и мечтательность дерзновенную; но в десять лет злонамеренных усилий не проник, не мог проникнуть далее. — Сердце России для него было и всегда будет неприступно. Не посрамится имя Русское изменою Престолу и Отечеству. Напротив, МЫ видели при сем случае новые опыты приверженности; видели, как отцы не щадили преступных детей своих, родственники отвергали и приводили к Суду подозреваемых; видели все состояния соединившимися в одной мысли, в одном желании: суда и казни преступникам.
Но усилия злонамеренных, хотя и в тесных пределах заключенные, тем не менее были деятельны. Язва была глубока, и по самой сокровенности ее опасна. Мысль, что главным ее предметом, первою целью умыслов была жизнь АЛЕКСАНДРА БЛАГОСЛОВЕННОГО, поражала вместе ужасом, омерзением и прискорбием. Другие соображения тревожили и утомляли внимание: надлежало в самых необходимых изысканиях, по крайней возможности, щадить, не коснуться, не оскорбить напрасным подозрением невинность. Тот-же Промысел, коему благоугодно было при самом начале Царствования НАШЕГО, среди бесчисленных забот и попечений, поставить нас на сем пути скорбном и многотрудном, дал НАМ крепость и силу совершить его. Следственная Комиссия в течение пяти месяцев неусыпных трудов, деятельностью, разборчивостью, беспристрастием, мерами кроткого убеждения, привела самых ожесточенных к смягчению, возбудила их совесть, обратила к добровольному и чистосердечному признанию. Верховный Уголовный Суд, объяв дело во всем пространстве Государственной его важности, отличив со тщанием все его виды и постепенности, положил оному конец законный.
Так, единодушным соединением всех верных сынов Отечества, в течение краткого времени укрощено зло, в других нравах долго неукротимое. Горестные происшествия, смутившие покой России, миновались, и, как МЫ при помощи Божией уповаем, миновались навсегда и невозвратно. В сокровенных путях Провидения, из среды зла, изводящего добро, самые сии происшествия могут споспешествовать во благое.
Да обратят родители все их внимание на нравственное воспитание детей. Не просвещению, но праздности ума, более вредной, нежели праздность телесных сил, — недостатку твердых познаний, должно приписать сие своевольство мыслей, источник буйных страстей, сию пагубную роскошь полу-познаний, сей порыв в мечтательные крайности, коих начало есть порча нравов, а конец погибель. Тщетны будут все усилия, все пожертвования Правительства, если домашнее воспитание не будет приуготовлять нравы и содействовать его видам.
Дворянство, ограда Престола и чести народной, да станет и на сем поприще, как на всех других, примером всем другим состояниям. Всякий его подвиг к усовершению отечественного, природного, не чужеземного воспитания, МЫ приимем с признательностью и удовольствием. Для него отверсты в Отечестве НАШЕМ все пути чести и заслуг. Правый Суд, воинские силы, разные части внутреннего управления — все требует, все зависит от ревностных и знающих исполнителей.
Все состояния да соединятся в доверии к Правительству. В Государстве, где любовь к МОНАРХАМ и преданность к Престолу основаны на природных свойствах народа, где есть Отечественные законы и твердость в управлении, тщетны и безумны всегда будут все усилия злонамеренных; они могут таиться в мраке, но при первом появлении, отверженные общим негодованием, они сокрушатся силою закона. В сем положении Государственного состава, каждый может быть уверен в непоколебимости порядка, безопасность и собственность его хранящего, и спокойный в настоящем, может прозирать с надеждою в будущее. Не от дерзностных мечтаний, всегда разрушительных, но свыше усовершаются постепенно отечественные установления, дополняются недостатки, исправляются злоупотребления. В сем порядке постепенного усовершения, всякое скромное желание к лучшему, всякая мысль к утверждению силы законов, к расширению истинного просвещения и промышленности, достигая к НАМ путем законным, для всех отверстым, всегда будут приняты НАМИ с благоволением, ибо МЫ не имеем, не можем иметь других желаний, как видеть Отечество НАШЕ на самой высшей степени счастья и славы, Провидением ему предопределенной.
Наконец, среди сих общих надежд и желаний, склоняем МЫ особенное внимание на положение семейств, от коих преступлением отпали родственные их члены. Во все продолжение сего дела, сострадая искренно прискорбным их чувствам, МЫ вменяем СЕБЕ долгом удостоверить их, что в глазах НАШИХ союз родства предает потомству слав деяний, предкам стяжанную, но не омрачает бесчестием за личные пороки, или преступления. Да не дерзнет никто вменять их по родству кому-либо в укоризну: сие запрещает закон Гражданский, и более еще претит закон Христианский.

В Царском Селе, 13-го июля 1826 года.

На подлинном подписано Собственною ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою тако:

«НИКОЛАЙ.»