История 8. 1915. Медальон с секретом

Августовский вечер был замечательно тёплым. Чери надела летнее платье из легкой сиреневой ткани, струящейся и поблескивающей на мягких складках. Волосы она украсила перламутровой эгреткой, серебряные серьги и браслет были украшены речным жемчугом. Оставшись весьма довольной своим отражением в зеркале, Черубина отправилась на вечер литераторов на Малую Морскую улицу в ресторан «Вена», где её ждал давний друг Альфред. Публика собиралась в этот вечер послушать Александра Куприна.

Едва увидев Черубину, Альфред поспешил ей навстречу. Он выглядел весьма взволнованным.
— Добрый вечер, Чери! Ты даже не представляешь, какой сюрприз я тебе приготовил!
— Добрый вечер, Альфред, рада тебя видеть!

Молодые люди вошли в просторный зал и поспешили сесть за столик. Официанты уже разносили шампанское и знаменитые венские пирожные, аккуратно расставляя их на белоснежной скатерти столиков, в центре которых в узких хрустальных вазах красовались одинокие чайные розы.

Ни слова не говоря, Альфред вынул из кармана жилета небольшой серебряный медальон с изображением Богоматери, быстрым движением открыл его и поднёс к лицу Черубины. Чери ахнула и замерла: с миниатюрного портрета как из зеркала на нее глядела… она сама!



…На последней таинственной грани
повторяется сон между снов.
В нем все смутно, но с жизнию схоже…
Вижу девушки бледной лицо, — как мое…



— Этого не может быть, — приходя в себя сказала девушка, — я никогда не заказывала такой портрет и не видела этого медальона! Чей он? Откуда он у тебя, Альфред? Немедленно рассказывай!

Пригубив шампанского, Альфред рассказал историю появления удивительного украшения в его мастерской.

Тетка, Генриетта Фридриховна, старшая сестра отца Альфреда, попросила починить старинный медальон, доставшийся ей в наследство от бабушки. У семейной реликвии было отломлено ушко, в которое некогда входила цепочка, чтобы носить её на шее, и долгие годы украшение хранилось без применения. Тетка, наводя в доме «ordnung», обнаружила поломку и сочла недопустимым содержать фамильную ценность в неисправном виде. Она передала её племяннику со строгим наказом привести в надлежащее состояние, и тот немедленно взялся за работу.

Когда Альфред удалил остатки обломанного ушка, медальон внезапно раскрылся. Это было настоящее чудо: из серебряной сердцевины старинного украшения на Альфреда смотрела… Черубина! Разумеется, он немедленно бросился к тетке с расспросами.

Однако Генриетта Фридриховна была изумлена не менее племянника, поскольку не знала, что внутри медальона был чей-то портрет. Она полагала, что медальон ценен изображением на нём Богоматери. Ничего большего сообщить Альфреду она не могла.

Тогда молодой человек обратился к отцу, но Иоганн Фридрихович знал только то, что медальон действительно когда-то принадлежал прабабушке Альфреда.
— Должно быть, у немцев медальоны играли какую-то особую роль, если они передавались по наследству? — спросила Черубина.
— Как и у всех европейских народов, унаследовавших романскую культуру, — отвечал Альфред, — начиная со времён древнего Рима, медальонами награждали полководцев за одержанную победу. Тогда они больше походили на медаль и не имели внутреннего содержания. Позднее медальоны стали популярными у моряков, уходивших в дальнее плавание. Они хранили внутри прядь волос возлюбленной, жены или ребенка… В средние века на медальонах изображали религиозные символы, а внутри хранили частички мощей или одеяний святых. В 17 веке медальоны обретают, наконец, романтическое назначение, в них теперь скрываются скрывают портреты возлюбленных…
— Все это очень интересно, Альфред, — мягко остановила рассказчика Черубина, но кто мог заказать мой портрет, и как он мог попасть в старинный немецкий медальон?
— Мне ничего не приходит в голову, милая Чери, — молодой человек развел руками и попросил официанта принести кофе.



Портрет в медальоне не давал покоя Черубине, и на следующее утро за чашкой чая она завела разговор с кузеном Николаем о том, что возможно ли, чтобы двести лет назад где-то в Германии жила девушка как две капли воды похожая на неё.

— Почему бы и нет, — бесстрастно отвечал Николай, — вспомни, милая Чери, что всё человечество имеет одних и тех же прародителей — Адама и Еву. В истории множество примеров удивительного сходства людей, живших в разное время и в разных странах.

Ответ Николая выглядел весьма убедительно, но Черубина не хотела верить в случайное сходство с девушкой из медальона. Она чувствовала, что находка этого портрета — только начало удивительных, таинственных событий, которым еще предстоит произойти.



Через неделю Черубина снова встретилась с Альфредом. Он приехал в дом Елизаветы Дмитриевны — тетушки Чери, когда вся семья сидела в гостиной и пила вечерний чай. Альфред присоединился к чаепитию и, не скрывая радости, поделился новостью: на днях он едет за границу! Причиной послужило неожиданное письмо его отцу от дальней родственницы из Баварии. В нём она сообщала, что назначила Альфреда единственным наследником и просит его незамедлительно приехать к ней в Мюнхен, дабы она могла убедиться, что её состояние попадет в достойные руки. Разумеется, отец не стал препятствовать этой поездке.

— Альфред, если это возможно, то я бы хотела поехать с тобой, — с мольбой в голосе произнесла Черубина. — Я давно мечтала увидеть сказочный Нойшванштайн — замок короля Баварии Людвига II…
— И замок сказочный, и сам король, тоже, как говорили, был сказочный… Да, так его и называли: «Сказочный лунный король», — мечтательно произнесла Елизавета Дмитриевна. — Говорят, он единственный в истории король, живший грёзами, поэзией и музыкой… Однако, я думаю, что он был не совсем здоров, вернее, душевно болен.
— Это неоспоримый факт, — подтвердил Николай, — консилиум врачей официально признал короля Людвига душевнобольным, хотя, возможно, там не обошлось без политических интриг, ибо кабинет министров был весьма раздражен своевольным королем, тратившим казённые деньги на строительство роскошных замков.
— Альфред, так могу ли я к тебе присоединиться? C тобой, я думаю, меня отпустят, — Чери ласково посмотрела на тетушку.
— Нет, Черубина, — решительно возразила Елизавета Дмитриевна, — ты не можешь поехать за границу в обществе пусть хорошего и надёжного молодого человека, но без сопровождения родственников! Нет, об этом не может быть и речи!
— Позвольте возразить, maman, — вступился за кузину Николай, — на дворе уже давно не 19 век, и наша Чери — не кисейная барышня, а девушка-emansipe — не следует запрещать ей поездку в Баварию.

Альфред поблагодарил Николая за поддержку и заверил всех, что в его обществе Чери будет в полной безопасности. Тётушка сердито всплеснула руками — отъезд был делом решённым.



Путешествие по железной дороге почти через всю восточную Европу казалось Черубине сказочным приключением! Как только поезд мягко тронулся, и серое полотно перрона медленно, подобно реке, потекло за окном, девушка не могла оторвать глаз от сменяющих друг друга картин. Лишь когда совсем стемнело, и пейзажи за окном превратились в неразборчивые очертания на фоне ночного неба, друзья зажгли в купе свет, и оконное стекло сразу превратилось в зеркало, отражавшее их восторженные лица.

Молодые люди занимали два одинаковых соседних, сообщающихся между собой купе. В обоих были удобные мягкие диваны с поднимавшейся спинкой, которая при необходимости играла роль полки для второго пассажира. И такая необходимость была — вместе с Черубиной в её купе ехала горничная Альфреда — Агаша, которую отправила в дорогу его мать, впервые отпускавшая свое дитя в столь дальнее путешествие и потому испытывавшая чрезвычайное опасение. Кроме диванов в купе стояли кресло и столик, накрытый накрахмаленной скатертью, снабженный лампой с атласным абажуром и вазой с букетиком цветов. Стену украшало довольно большое округлое зеркало в замысловатой позолоченной раме.

Вечерний чай проводник поезда подал в стаканах с изящными фирменными подстаканниками. Альфред с удовольствием принялся разглядывать скань — витые узоры из серебряной проволоки, украшавшие подстаканники.
— Знаешь ли ты, — обратился он к Чери, — что это работа знаменитых костромских ювелиров, живущих в селе Красное-на-Волге, где с 17 века работает мастерская золотосеребряного дела? Отец отправлял меня туда обучиться технике скани. Мастера там великолепно льют, чеканят, гравируют и чернят металлы.
— Да, изумительно, — подтвердила девушка, любуясь своим подстаканником, — как будто морозный узор из инея на замерзшем окне.

В это время из вагона-ресторана вернулась горничная Агаша с легким ужином. Расставив тарелки на столике, она удалилась в соседнее купе, куда после ужина должна была вернуться и Черубина.

Желая с пользой провести время в поездке, Альфред и Черубина взяли в дорогу книги. Альфред выбрал в библиотеке отца ювелирный каталог-справочник «Медальерное дело», а Черубина — книгу про Людвига II Баварского, раздобытую в лавке букиниста, и набор открыток с изображениями замка Нойшванштайн.



По пути следования поезда-экспресса было всего несколько остановок, и вечером следующего дня друзья сошли на перрон Петербургского вокзала в столице Польши — Варшаве. Их путь лежал на другой берег Вислы — к Венскому вокзалу, откуда в полночь отправлялся поезд в столицу Австрии Вену, а оттуда — к конечной точке путешествия Альфреда и Черубины — столице Баварии Мюнхену.

Величественное здание Петербургского вокзала было хорошо знакомо Черубине по открыткам и фотографиям в газетах, однако, она была ни мало удивлена столпотворением экипажей и всевозможных повозок, толкавших друг друга, мешавших движению. Столичный вокзал напоминал сельскую ярмарку, что весьма позабавило путешественников.

Мост через Вислу произвел на Черубину неприятное впечатление, его металлическая конструкция напоминала ей какие-то складские ограждения. Однако, Альфред рассказал, что мост имеет весьма примечательную историю. Для его строительства инженер Станислав Валерьевич Кербедз впервые в Российской империи применил кессоны — специальные инженерные конструкции опор моста, придававшие ему гораздо большую устойчивость и надежность. По окончании строительства Кербедз был награжден орденом Святого Владимира 2-й степени.
— Надежность — это прекрасно, — согласилась Черубина, — но для меня очевидно, что украшение моста требовало дополнительных средств, которых, видимо, не нашлось.
— Вполне возможно, — согласился Альфред.



Ровно в полночь поезд Варшава-Вена отправился в путь.

В Вене дела задержали путешественников на три дня — Альфред имел важное поручение от своего отца.

Эти дни показались Черубине волшебными: вместе друзья гуляли по столичным улицам, любуясь прекрасными зданиями и наслаждаясь маленькими уютными кофейнями с изумительно-вкусными венскими пирожными.

Последний перед отъездом в Баварию вечер они провели в знаменитой Wiener Staatsoper. Знакомую с историей театра Черубину охватил восторг, когда она поднималась по его ступеням со стороны улицы Ригенштрассе. Удивительно, но это великолепное здание в свое время так не понравилось жителям Вены и особенно императору Францу Иосифу, что стало предметом нападок и насмешек. Не вынеся такого бесчестья, архитектор Ван дер Нюль покончил с собой, а спустя два месяца умер от инфаркта и соавтор проекта Август Сикард фон Сикард. Говорили, что после этого император стал осторожнее высказывать свое мнение по вопросам искусства, используя ставшую крылатой фразу: «Это было прекрасно и очень меня порадовало…».

В тот вечер Чери, смеясь, без конца повторяла эти слова Франца Иосифа. Она получила огромное удовольствие и от прекрасной постановки, и от восхитительных интерьеров, и от общества милого и трогательного Альфреда.

Неожиданно для себя Чери стала замечать в глазах преданного друга особую нежность, похожую на влюблённость.



Столица Баварии встретила путешественников приветливым солнечным днём. Они сошли с поезда в приподнятом настроении, словно бы в предчувствии праздника. Проезжая по улицам Мюнхена, больше походившим на улицы провинциального городка, Альфред и Чери обратили внимание на яркие вывески всевозможных пивных. Мюнхенские пивоварни издавна славились особым вкусом пива — баварским. Агаша, крепко ухватившись за поручень коляски, с опаской оглядывалась по сторонам, пока наконец извозчик не остановился у дома фрау Маргрит Байер на Принцрегентенштрассе.

Их встретила сама хозяйка — весьма пожилая, но вполне бодрая, фрау Маргрит — высокая, худощавая дама с аккуратно уложенными волнами седых волос. Она еще накануне получила телеграмму о приезде Альфреда, отправленную его отцом, и с нетерпением ожидала гостей. Фрау обняла молодых людей и пригласила их в дом. Агаша и багаж путешественников были поручены заботам экономки Марты.

В затемненной гостиной фрау Маргрит усадила гостей к столу. Интерьер комнаты выглядел весьма просто. Добротная мебель середины прошлого века, небольшие акварели с видами озер в окружении альпийских гор, на вершинах которых виднелись живописные развалины средневековых замков, фотография покойного супруга — солидного усатого бюргера, портрет правящего короля Баварии Людвига III, напольные часы и одинокий фикус — все говорило о том, что весьма состоятельная хозяйка дома жила, тем не менее, скромно, почти аскетично.

За чашкой ароматного кофе легко завязалась беседа. И Чери, и Альфред хорошо говорили по-немецки, хотя иногда им приходилось скорее догадываться, что имела в виду пожилая дама, из-за boarisch — её особенного баварского диалекта.

После кофе с домашними булочками пришла пора рассказов о семье, и на столе оказались фотографии, которые привез с собой Альфред. Молодой ювелир приходился фрау Маргрит внучатым племянником, поскольку она была двоюродной сестрой его бабушки по материнской линии — Ирмтрид. Мать Альфреда, Элиза, приходилась ей двоюродной племянницей. Когда все фотографии были внимательным образом рассмотрены и прокомментированы, хозяйка бережно убрала их в шкатулку и закрыла на ключик. В эту минуту Альфред вынул из кармана жилета знакомый Черубине серебряный медальон, открыл его и предложил взглянуть фрау Маргрит. Она неспеша надела очки, аккуратно взяла украшение и, глядя то на портрет, то на Черубину, явно ничего не понимала.

Альфреду пришлось коротко изложить историю медальона. К концу рассказа на лице фрау Маргрит изобразилась глубокая сосредоточенность — пожилая дама старалась припомнить что-то или кого-то.

— Вы узнаете этот медальон?! — воскликнул Альфред, — что Вам известно о нём?!

Немного помолчав, фрау рассказала молодым людям, что когда-то это украшение было парным. Семейное предание гласило, что второй медальон хранил портрет юноши. Издавна мужчины в семье занимались ювелирным делом. Но кто именно изготовил медальоны, теперь неизвестно. Говорили только, что были они сделаны для двоих влюбленных как будто бы ещё во времена Восьмидесятилетней войны. Они не могли соединить свои сердца и судьбы, поскольку девушка была католичкой, а юноша — протестантом. Фрау Маргрит было известно, что юноша и его семья, бучи гонимыми за религиозные убеждения, покинули свою родину и так очутились в Амстердаме, где позднее молодой человек женился, вырастил двух сыновей, один из которых, спустя годы, переехал с женой и детьми в Санкт-Петербург, а другой — в Мюнхен.



Трогательная история двух влюблённых считалась семейной легендой и передавалась из поколения в поколение. Однако теперь, когда нашёлся один из медальонов, стало очевидным, что легенда была основана на реальных событиях.

На следующий день фрау Маргрит пригласила Альфреда в свой кабинет для знакомства с деловыми бумагами и документами, касающимися оформления наследства. Черубина, испросив позволения хозяйки воспользоваться её библиотекой, нашла книгу по истории Европы и углубилась в чтение. Ей хотелось подробнее узнать про религиозные войны, ставшие причиной драматических событий далеких предков Альфреда.



Ужасающие картины рисовались взору девушки. Две страшные затяжные войны терзали Европу: Восьмидесятилетняя война за освобождение Нидерландов от испанского владычества и Тридцатилетняя война испанского дома Габсбургов с европейскими королями. Религиозными эти войны были только по форме, а по сути, представляли собой жестокие сражения за передел территории и сфер влияния в Европе. Власти воюющих сторон, манипулируя религиозными чувствами населения — католиков и протестантов — преследовали исключительно корыстные цели. Кровавая бойня на полях сражений то затихала, то вспыхивала с новой силой, разрушая города, опустошая деревни, пока, наконец, не завершилась Вестфальским мирным договором 1648 года…



Раздался негромкий стук в дверь. Черубина с трудом оторвалась от чтения. В комнату вошла экономка Марта и вежливо пригласила гостью к обеду.

Традиционный баварский обед не обходился без пива и жареных колбасок (весьма аппетитных и сытных). К немалому удивлению Черубины, фрау Маргрит не ограничилась одной порцией пива. Она то и дело обращалась к экономке Марте за добавкой, и та привычно наполняла кружку за кружкой. Черубина едва сдержала смех, представив, что сказала бы по этому поводу тетушка Елизавета Дмитриевна. Однако Альфреда ничуть не смущал пивной аппетит пожилой дамы.

По окончании трапезы фрау Маргрит отправилась отдыхать, а Чери и Альфред вышли в небольшой, весьма ухоженный сад и уединились в беседке, напоминавшей античный портик. Покрытые крупными шапками нежно-розовых соцветий высокие кустарники благоухали, привлекая птиц и насекомых. Их поющий, звенящий, ликующий хор славил теплое солнечное лето, радовался жизни и наполнял этой радостью все вокруг.

— Завтра, наконец, можно будет отправиться в замок Нойшванштайн, — негромко произнес Альфред, — как ты того желала, Чери, — добавил он, добродушно улыбаясь.

— О да, я с нетерпением жду эту поездку, — откликнулась Черубина. — Однако, ещё я бы очень хотела узнать подробности о девушке и юноше, чья трагическая история вдруг открылась нам, благодаря фрау Маргрит.

— Милая Чери, — Альфред нежно взял руку подруги, — меня также весьма тронули эти влюбленные, волею судьбы вынужденные пройти свой жизненный путь вдали друг от друга.



На следующее утро молодые люди наняли экипаж и отправились в дорогу. Их переполняло радостное предчувствие встречи с удивительным замком, волновала возможность прикоснуться к его истории и неразгаданным тайнам.

Путь предстоял неблизкий: от Мюнхена предстояло доехать до небольшого городка Фюссен, где пересесть в фиакр для путешественников, и уже в нем добираться до замка, расположенного высоко в горах. Пеший подъем занял бы около часа, а в карете — значительно быстрее.

Любуясь красотами незнакомой местности, Черубина пересказывала Альфреду историю строительства замка.

Архитектурный замысел принадлежал самому Людвигу II. «Прекраснейшее место из всех, что можно найти, — писал король другу, композитору Рихарду Вагнеру. — Здесь я построю замок в стиле старых немецких рыцарских крепостей и назову его Нойшванштайн — новый лебединый утес. Это будет дворец-крепость, построенный не для войны, но для уединенных возвышенных мечтаний и прекрасной вдохновенной музыки».

До начала строительства замка две рядом стоящие скальные вершины были очищены от развалин средневековых крепостей и укорочены таким образом, чтобы образовалось одно общее плато. Для подъема строительных материалов на такую высоту потребовалось соорудить специальную инженерную конструкцию. Строительство шло весьма интенсивными темпами, за его ходом наблюдал сам Людвиг, для чего он приобрел мощную подзорную трубу и установил её в своем кабинете одного из близлежащих замков. Строительство продолжалось почти 20 лет.

Король так мечтал скорее поселиться в Нойшванштайне, что не стал дожидаться полного завершения строительных работ и переехал в него, когда была готова большая часть помещений. Однако радость его была преждевременной. Всего четыре месяца спустя Людвигу II было объявлено о низложении, консилиум врачей объявил его недееспособным. Вскоре после этого король погиб при весьма странных обстоятельствах. Его тело было найдено в озере близ Нойшванштайна. По иронии судьбы замок, построенный королем-мечтателем для уединения, после его таинственной смерти был открыт для многочисленных посетителей, чтобы возмещать ущерб, нанесенный королевской казне за период его строительства.

— Печальная история, — вздохнула Черубина, окончив рассказ.
— Да, — согласился Альфред. — Однако, я нахожу весьма странными устремления коронованной особы, призванной на трон, дабы заботиться о благе своих подданных.
— Ты осуждаешь Людвига II, Альфред? Неужели в тебе нет сочувствия к его трагической судьбе? — удивилась Черубина.
— Что ты, дорогая Чери, вовсе нет, я только хотел сказать, как далеко могут завести нас наши мечты и каким неожиданным финалом они могут обернуться, — задумчиво произнес Альфред.



В Фюссене молодые люди пересели в туристический фиакр. Они выбрали самый нарядный — с яркими лентами и цветами. Даже обе приземистых лошадки, запряженные в него, были заботливо украшены, а сам кучер красовался в национальном баварском костюме. Альфред помог Черубине взойти в карету, уселся рядом, и лошади тронулись в путь. Дорога в гору была довольно крутой и извилистой. По обеим сторонам возвышался лес, то и дело прерываемый живописными нагромождениями скальной породы.

Наконец показался замок Нойшванштайн. Стройный, устремленный ввысь он превосходно вписывался в окружающий альпийский пейзаж. Белокаменное строение с узорчатыми окнами и арочными балконами венчали изящные островерхие башенки с бойницами. Издалека замок был похож на сказочную театральную декорацию в виде лебедя, который вот-вот раскроет крытья и взлетит.

Фиакр остановился перед величественными воротами, и молодые люди вошли на территорию замка.

Открытыми для туристов оказались далеко не все этажи и помещения, однако и то, что удалось посмотреть, произвело на Черубину и Альфреда яркое впечатление.



Королевская лестница привела друзей на четвертый этаж дворца, где напротив друг друга были расположены Тронный зал и королевские покои. Между ними — Камердинерская и Адъютантская комнаты. Тронный зал был отделан в изысканном византийском стиле, навеянном обликом собора Святой Софии в Стамбуле, и напоминал православный храм с небосводом купола и ликами святых. Его потолок был усыпан золотистыми звездами на бирюзовом фоне. Огромная люстра в форме царской короны, отлитой из позолоченной бронзы, свисала в центре зала. Девять ступеней лестницы из каррарского мрамора вели к помосту, где должен был стоять королевский трон. Его так и не изготовили, поскольку король ушел из жизни до окончания строительства.

Над помостом, в золотистом полукуполе, мерцали фигуры Иисуса, Девы Марии и Иоанна Крестителя в окружении ангелов. Под ними, меж зеленых пальм, расположились изображения шести канонизированных европейских монархов. Королевская власть идет от Бога — главный мотив композиции.



— Позволь угадать, Альфред, какое именно произведение Рихарда Вагнера ты вспомнил сейчас в Тронном зале, — сказала Черубина. — Ты слышишь «Гимн Солнцу», не правда ли? — лукаво улыбаясь, спросила она.

— Ты угадала, Чери, — изумленно подтвердил Альфред, — эта прекрасная, торжественная мелодия зазвучала в моей голове, едва я шагнул в Тронный зал. А что услышала ты, если не секрет?

— Увы, Альфред, я не столь музыкальна, как ты. Я не услышала ничего, но вспомнила, как этой весной мы с тобой посетили тетралогию Рихарда Вагнера «Кольцо Нибелунгов», шедшую в Мариинском театре Санкт-Петербурга. Я давно восхищалась твоим ювелирным талантом, однако для меня было большой неожиданностью узнать, что ты ещё и утонченный слушатель. Музыка захватывала тебя всего, каждое её движение отражалось в твоих восторженных глазах.

— Да, Чери, я чувствовал, как растворялся в звуках, моя душа парила в невероятных далях, немыслимых высотах! Музыка Рихарда Вагнера и терзала моё сердце, и исцеляла его одновременно! Многие выдающиеся музыканты назвали Вагнера гением. Все они признают, что, благодаря ему, оркестровая музыка стала по-настоящему симфонической — объёмной, мощной и всеохватывающей, что это настоящая революция в оперном жанре. Я совершенно с этим согласен!



Черубина и Альфред переходили из одного зала в другой, не переставая восхищаться роскошью убранства и высочайшим уровнем искусства мастеров, создавших такое великолепие. На гладкой поверхности стен и на матовой ткани гобеленов, в изящном оформлении мебели, в блеске мраморных лестниц и полумраке переходов, на высоких потолках — повсюду встречалось изображения лебедя — символа замка. Настенные росписи были выполнены по мотивам вагнеровских опер «Тристан и Изольда», «Кольцо Нибелунгов», «Парсифаль» и «Тангейзер».

В Певческом зале в покрытые золотистым орнаментом межоконные деревянные панели были вмонтированы красочные картины по мотивам легенды о Парсифале и сказания о Тангейзере. Этот зал — самый большой в замке, он имел прекрасную акустику.

В королевской гостиной четырьмя колоннами был выделен Лебединый уголок, где король любил читать в одиночестве. Красочные настенные панно изображали сцены из саги о Лоэнгрине.

Стены рабочего кабинета короля были отделаны морёным дубом с искусной резьбой и тонкой чеканкой на металлических фрагментах, так же, как и королевская спальня, из окна которой виднелся прекрасный пейзаж — живописное ущелье Пеллат с весьма внушительным водопадом. Через ущелье был перекинут подвесной мост, соединяющий мрачные скалы, окружающие замок.

— Взгляни, Чери, какой величественный пейзаж! Он вполне мог бы быть отличной декорацией к сцене полета Валькирий из оперы Вагнера «Валькирия». — Альфред подвел Черубину ближе к окну, вполголоса напевая мелодию «Полета».

Очарованная восхитительным видом, Черубина во что бы то ни стало захотела побывать на подвесном мосту.

Вместе они покинули замок и вскоре оказались над шумящим водопадом, терявшимся в ущелье так глубоко, что казалось, пропасть была бездонной. Величие замка, суровая монументальность окружавших его скал, синева небес, шум водопада — все это было так созвучно героико-романтической музыке Рихарда Вагнера, бесконечно восхищавшей Людвига II…



Вдруг в ущелье ворвался ветер! Казалось, он вот-вот подхватит мост и унесёт в неведомые дали. Чери прижалась к Альфреду и прошептала:
— Как хорошо, что ты сейчас рядом, дорогой друг!
— Милая Чери, одно твое слово, и я буду рядом с тобой всегда, — горячо отозвался Альфред, крепко держа подругу в своих объятиях.



Поздним вечером путешественники вернулись в дом фрау Маргрит. Хозяйка уже отошла ко сну, в гостиной сидели экономка Марта и горничная Агаша. Не зная других языков кроме родного, они, тем не менее, каким-то чудом понимали друг друга и испытывали явную взаимную симпатию. В ожидании путешественников они давно накрыли стол к ужину и, сидя в креслах, дремали.



На следующее утро фрау Маргрит вышла к завтраку, неся в руках небольшой свёрток. Она рассказала, что нашла его в старых документах покойного супруга. В плотную, потемневшую от времени, бумагу были завернуты несколько рукописных листов на непонятном языке и маленькая деревянная шкатулочка, открыть которую престарелая дама не смогла, как ни старалась.

Фрау Маргрит подала находку Альфреду и неуверенно предположила, что, возможно, она имеет отношение к давней истории двух влюбленных.



Альфред внимательно осмотрел шкатулку и сказал, что мог бы легко открыть её, если бы имел под рукой мессерштихель — инструмент с длинным острозаточенным концом. Черубина между тем держала в руках рукопись. Владевшая несколькими европейскими языками, она без труда определила, что текст был написан на валлонском языке, на котором говорила большая часть Испанских Нидерландов в 16 веке. Основную часть этого языка составляли французские слова, а оставшуюся — немецкие и голландские. Именно поэтому фрау Маргрит, владевшая только немецким, не смогла прочесть ни строчки.

Черубина начала читать рукопись и вслух переводить её содержание.

— «Дети мои! На склоне лет хочу открыть вам сердце свое, рассказать о незаживающей ране души моей — о любви к прекрасной деве, дарованной мне Господом и отнятой им же за грехи мои, присущие мне по немощи человеческой…



Семья наша жила в Антверпене, в Голландии, в непростое для страны время, когда она называлась Испанскими Нидерландами, и власть принадлежала Маргарите Пармской, назначенной штатгальтером этих земель испанским королём Филиппом II.

Однажды я получил заказ в одном из местных монастырей — расписать купол часовни. Монастырь находился на вершине холма, покрытого цветущим вереском. Туда вела одна узкая дорога из села, раскинувшегося на берегу полноводного ручья. Большинство селян охотно помогали монахиням во время сева и жатвы. Некоторые из них бескорыстно доставляли в монастырь рыбу во время поста и вывозили молоко и овощи с монастырского огорода на городской рынок.

Я работал в часовне уже почти месяц, когда в монастыре появилась прекрасная девушка. Её имени никто не знал, монашки, в полголоса обсуждая её появление, говорили, что она приехала сюда не по своей воле. Несчастная отказывалась от еды и много плакала.



Замкнули дверь в мою обитель
навек утерянным ключом,
И черный Ангел, мой хранитель,
стоит с пылающим мечом…



Однажды она зашла в часовню, где под самым потолком, лежа спиной на деревяных подмостках, я продолжал расписывать купол. Не заметив меня, девушка с рыданиями бросилась на мраморный пол перед статуей Богоматери и принялась горячо молиться. От душивших её слез слова были неразборчивы, но в них было столько боли и отчаяния, что я, затаившийся наверху, не выдержал и спустился к распростёртой на полу девушке. Она испугано вскрикнула, закрыла заплаканное лицо руками. В лучах полуденного солнца сверкнули дорогие перстни на её пальцах.

Я заботливо обнял её вздрагивающие плечи, она доверчиво потянулась ко мне. Ей очень хотелось поделиться своей бедой, и она рассказал историю своей жизни.



Её семья была знатна и богата, Хелин — так звали девушку — никогда не знала отказа ни в чем. Но вдруг отец принял решение выдать её замуж за пожилого испанского гранда из свиты герцога Альбы. Договор был заключён, и девушке сообщили дату помолвки. Свадьба должна была состояться в Испании. Однако Хелин воспротивилась воле родителей и твёрдо заявила, что замуж за старика не выйдет. Отец же не смел отказать высокопоставленному жениху и уговорил его подождать, а дочь отправил в дальний монастырь на перевоспитание.



Я исполнился сочувствия к юной красавице и сам не заметил, как влюбился в неё. Когда она приходила в часовню и рассказывала о себе, о своем доме и родителях, по которым скучала, несмотря ни на что, я молча слушал, с сердечным трепетом держа в своих руках её нежные ладони.

Неожиданно для себя я понял, что никого ближе, чем эта прекрасная девушка, у меня нет. Всё изменилось. Теперь мы встречались в часовне каждый день и подолгу разговаривали. Нас соединила самая тёплая и преданная дружба. Я своими руками сделал возлюбленной драгоценный подарок: серебряный медальон с изображением богоматери. Внутри медальона был спрятан мой портрет. Такой же точно медальон я сделал и для себя. В нем был сокрыт портрет Хелин. Мы поклялись друг другу в вечной любви и торжественно одели медальоны на шею друг другу.



Но в один из дней Хелин не пришла в часовню. Обеспокоенный, я бросился на поиски возлюбленной и узнал, что накануне приезжал её отец и увез Хелин домой.

Отчаянию моему не было границ! Я не мог закончить роспись купола часовни, мои руки не удерживали кисти, глаза были затуманены слезами. Заметив это, настоятельница монастыря обратилась ко мне с расспросами. Я увидел, что она исполнена глубоким сочувствием к моему страданию, и открыл тайну своего сердца, рассказал о прекрасной Хелин.

Внимательно выслушав мою исповедь, настоятельница тщетно утешала меня, а уходя, сокрушенно произнесла, что Хелин и я никогда не могли бы соединить свои судьбы, потому что она принадлежала католической вере, а я был из протестантской семьи. Такой союз не был богоугодным, потому и не мог состояться.



Между тем обстановка в стране все более накалялась. Спесь и алчность испанских грандов, жестокие преследования испанской инквизицией кальвинистов — последователей Жана Кельвина, привели к тому, что в августе 1566 года в крупных городах Нидерландов, включая Антверпен, начались протестантские восстания, во время которых уничтожались изображения святых, громились церкви и монастыри католиков.

Во главе восставших встал мой дядя — богатый валлонский бюргер Амбруаз Вилье, вместе с ним был и я — его юный племянник — не посмевший отказать всесильному родственнику.

Когда на подавление восстания из Испании прибыли герцог Альба, восставшие были вынуждены отступить. Тем, кто оказался настигнут, грозила казнь. Мы всей семьей бежали в Амстердам, известный своей лояльностью к протестантам.

Вскоре мы вполне освоились на новом месте, и я по настоянию отца женился на Ханне — девушке смиренной и кроткой. Она не была прекрасной, подобно Хелин, но её любовь ко мне и преданность, заботливость и хозяйственность вызывали во мне ответное чувство. Мы прожили в мире и согласии четверть века. У нас родилось восемь детей, но Господу было угодно сохранить жизнь лишь двоим сыновьям. Когда Ханны не стало, я горевал и молился о её душе перед Господом, молил Его принять и мою грешную душу, ибо сыновья были уже взрослыми и крепко стояли на ногах, успешно продолжая наше семейное ремесло.



Однако Господу было угодно вернуть меня в мою молодость, в те места, где я вырос и повстречал прекрасную Хелин. В Антверпене можно было купить недорогие алмазы, вывезенные контрабандой из Испании. Я и мой компаньон Хендрик отправились туда, и нам удалось закупить столько камней, сколько требовалось для нашего ремесла.

Перед возвращением домой я решил посетить монастырь, где некогда увидел прекрасную Хелин. Меня встретила весьма почтенная матрона, в которой, несмотря на седину и глубокие морщины, я узнал прежнюю настоятельницу монастыря — свидетельницу моих давних страданий. Мы вместе прошли в монастырскую часовню, на куполе её сохранились мои росписи, и как прежде стояла статуя Богоматери, к которой слезно припадала несчастная Хелин.



Воспоминания обрушились на меня как снежная лавина, слезы ручьями потекли из моих глаз. Я решил разыскать мою Хелин и готов был отправиться в опасное путешествие в далекую Испанию ради того, чтобы хоть издали увидеть мою прекрасную возлюбленную. Однако этого не потребовалось. Настоятельница поведала мне о судьбе Хелин, ставшей монахиней этого монастыря вскоре после моего отъезда, и проведшей здесь всю свою недолгую жизнь, наполненную тоской, постами и молитвами…

Её рассказ потряс меня до глубины души. Все эти годы, вспоминая Хелин, я видел её ослепительно прекрасной госпожой, супругой испанского гранда, я хотел верить, что она была счастлива несмотря ни на что, счастлива как жена и как мать многочисленного семейства. Но я заблуждался. Моя прекрасная юная дева не захотела выходить замуж за нелюбимого и предпочла богатой и беззаботной жизни с ним монастырскую келью, уединение и молитвы под сенью Господа. Настоятельница проводила меня к могиле Хелин, над которой я рыдал и молился до самого рассвета.

На прощание она вручила мне то немногое, что осталось на память о безутешной монахине — небольшое распятие, что висело у изголовья, и медальон с изображением Богоматери, который я мгновенно узнал, и боль кинжалом пронзила мое сердце.

Дети мои, пишу эти строки с молитвой о том, чтобы сердца ваши никогда не узнали такой боли, что довелось испытать мне. Пусть Господь дарует вам, вашим детям, внукам и правнукам свою любовь и покровительство, живите в смирении и трудах и знайте, что о вас молят перед Всевышним два сердца, обретшие свое счастье только на небесах. Аминь»…



Черубина закончила читать рукопись. Фрау Маргрит утирала кружевным платком влажные глаза, Альфред сокрушенно молчал, держа в руках шкатулку своего далекого предка. Не оставалось сомнений в том, что в этой шкатулке хранится второй медальон — тот самый, что принадлежал Хелин.

— Фрау Маргрит, — обратилась Черубина к хозяйке дома, — возможно, в мастерской Вашего супруга найдется инструмент, необходимый, чтобы открыть шкатулку.
— О, да, я не сомневаюсь в этом ни минуты, — произнесла со вздохом престарелая дама. Все трое отправились в бывшую мастерскую покойного супруга фрау Маргрит.

Помещение мастерской было довольно большим и светлым. Здесь также висел портрет покойного ювелира, к которому, едва войдя, фрау Маргрит обратила свой затуманенный взор и что-то едва слышно прошептала…

Альфред тотчас нашёл среди множества инструментов и приспособлений то, что ему было необходимо. Мессерштихель оказался довольно изящным на вид, несколько похожим на узкую отвёртку. Альфред ловко открыл с его помощью шкатулку, и все присутствующие затаили дыхание — на свет явился медальон с изображением Богоматери. Ещё мгновение, и он распахнулся, открыв, наконец, портрет того, чье страстное послание было зачитано Черубиной несколько минут назад. С потемневшего от времени рисунка на неё смотрел юноша, черты которого были давно знакомы и любимы ею!



— Альфред! — невольно вскрикнула Чери и… проснулась. Она осмотрелась кругом и обнаружила себя в купе поезда, едущего в Баварию. Испуганная криком Агаша уже стучала в соседнее купе, из которого в ту же минуту появился встревоженный Альфред.

— Что с тобой Чери? — взволнованно воскликнул он.
— Альфред, веришь ли ты в вещие сны? — загадочно улыбаясь спросила Черубина.
— Лично я ни разу не видел таких снов, но слышал от других, что они бывают.
— Я только что видела сон, который вполне может оказаться вещим, — радостно заявила Черубина.
— Что же тебе приснилось, милая Чери? — заинтересовался Альфред, — расскажи, будь добра!
— Я с удовольствием это сделаю, но не раньше, чем мы побываем в Мюнхене и вернемся в Санкт-Петербург…