Карелия неказистая и прекрасная

 «Долго будет Карелия сниться,
будут сниться с этих пор
остроконечных елей ресницы
над голубыми глазами озёр.»

1
Мы ещё помним эту песню Александра Колкера на стихи Кима Рыжова. Так и слышится задушевный голос Майи Кристалинской из репродуктора: «В разных краях оставляем мы сердца частицу…» Её мягкому голосу верилось и казалось, что она действительно была во всех этих разных краях и оставила там частицы своего сердца. И ужасно хотелось самому увидеть эти озёра и ресницы елей над ними.

Карелия – моя любовь с первого взгляда. Я почувствовал это сразу. Сразу, когда из кузова попутного грузовика увидел разноцветные, то блестящие на солнце, то подёрнутые мхом валуны, окаймляющие многочисленные озёра и озёрца, голубеющие слева и справа от дороги. Послушайте, ну не может быть столько много озёр!
Наверное, это странное соседство, это постоянное сочетание нежной беззащитной голубизны и гранитной твёрдости и силы так трогает душу? Может, эти камни воспринимаются памятниками вечности, прошедшим здесь когда-то ледникам, а может, жившим здесь когда-то людям? Присмотритесь: странные линии и рисунки на них уж очень напоминают какие-то знаки, написанные кем-то для нас.
Ну, а где же ресницы елей? Надо мной, над дикими валунами зеленела колючая неорганизованность сосновых крон. Крепкие осанистые стволы с позолоченными верхушками говорили о том, что им хорошо в этом краю. Они обходили болотца, а уж камни совсем не мешали их корням. Деревья только крепче держались, обнявшись с ними. Не обманул ли нас Ким Рыжов? Нет. Ели, конечно, были и там и тут – хилые на болотцах, высоченные и разлапистые на сухих местах. Я всегда брал у них и сушнячок для растопки, и плотную хвою постелить под себя. Под елью в пути укрывался от дождя. Но образ этого края формируют всё-таки сосны с валунами и скалами. Так мне запомнилось. «Как не любить несравненные эти края!»
Потом я увижу Кавказ с отвесными стенами ущелий и спрятавшимися подальше от случайного взора и поближе к небу кладбищами-городами; Тянь-Шань с абрикосовыми берегами голубого Иссык-Куля, со сжигающим кожу солнцем и вечно снежными вершинами, совсем близкими: вон там, в направлении Китая; казахскую степь, бесконечную во все стороны, где глазу не за что зацепиться, разве что – телеграфные столбы вдоль дороги. Это только поначалу она оглоушивает новеньких вселенской пустотой и неприглядностью, приберегая для своих разнообразие и многоцветие своего   мира. Всё это оставило свой след в сердце. Но на донышке его навсегда осталась Карелия - с деревенскими баньками, съехавшими с берега в озеро, с толпами комаров, стерегущих  расстеленные вдоль тропинок зелёные ковры с сизым орнаментом из ягод черники, с возвышающимися каменными грядами, покрытыми мхом и рассыпанными по ним гранатовыми бусинками брусники, - край озёр, камня и сосны.

 
2    Тайная подготовка
Некоторые говорили, что я влюбился в Карелию потому, что это было моё первое большое самостоятельное путешествие. Может быть. И ещё: там я первый раз надолго оставался один. Сам взвешивал последствия своих поступков и рисковал, зная, что выручить меня некому… Потом я к этому привык, но тогда это было, действительно, впервые.
Готовился к поездке я тайно. Родители так любили меня, так всегда беспокоились, что объявить им о таком намерении означало отравить всё их существование. Если я, будучи уже старшеклассником, не приходил домой к 10-ти часам вечера, то в 10-40 видел отца на улице, нервно вглядывающимся вдаль: не идёт ли сын? К 11-ти часам обычно уже были обзвонены районные отделения милиции и городские морги. Домой звонили из больницы Склифосовского и сообщали, что похожего на меня парня нигде не подбирали. Когда я стал студентом, отец тяжело привыкал к моим поздним возвращениям, к провожаниям девушки в далёкие Черёмушки.
Мне вовсе не хотелось его расстраивать, а Кристалинская всё пела: «…и не понять, то ли небо в озёра упало, и не понять, то ли озеро в небе плывёт». Ну, что же делать?!
Рюкзак, спальный мешок, котелок – всё это в доме стало привычным за годы моих походов по Подмосковью. В институте сложилась компания, и мы часто ходили на несколько дней, традиционно в походе встречали Первомай. Со школой спелеологии я уезжал на месяц к крымским пещерам. Родители переживали, но всё-таки я был в коллективе. И вдруг – один! А наврать и сказать, что с кем-то – ну нет, врать я не могу. Лучше пока молчать.
Экономя на студенческих обедах, я тайно закупал крупы, пакеты с сухими супами и раскладывал это по специально сшитым мешочкам. Оставалось только хорошенько всё спрятать.
По окончании весеннего семестра в строительную бригаду, которая проводила в институте ремонт. Месяц работы – и деньги на поездку были собраны. Билет до Петрозаводска лежал в бумажнике. «Мои дорогие родители, не волнуйтесь. К концу августа я вернусь». Примерно такие слова были в записке, которую Сашка, мой приятель, должен был передать родителям вечером сразу после моего отъезда.

 
3    Первый день
Поезд подошёл к перрону Петрозаводска под праздничную музыку из громкоговорителей: страна отмечала День железнодорожника. Вдруг музыка прервалась и строгий голос объявил: «Горский Евгений, прибывший поездом из Москвы, пройдите в комнату дежурного по вокзалу». Я сразу всё понял: отец дозвонился до Петрозаводска и хочет меня перехватить. Задерживаться на вокзале стало опасно, и я вышел на привокзальную площадь.
Город сразу расположил к себе малоэтажным уютом, зеленью и чистотой улиц и площадей. Карельский государственный университет, замечательные здания Русского драматического и Финского театров, величественный памятник Петру  I… В каком ещё городе центральный (Ленинский) проспект, отходя от вокзала, через 15 минут приведёт вас прямо на берег огромного озера-моря?   Это – легендарная Онега:  с разноцветными парусами яхт, с деревянными чудесами Кижей. Туда, в прошлое, во время наших предков доставляет современная «Ракета» на подводных крыльях.
Мои наличные не предусматривали остановку в гостинице и жизнь в городе. В рюкзаке были продукты на тридцать дней, и я должен был жить этим. Деньги были только на закупку свежего хлеба, транспорт и чуть-чуть в резерве. Поэтому первую ночёвку желательно было устроить уже на намеченном месте. Это – водопад Кивач, самая близкая от Петрозаводска достопримечательность, отмеченная во всех туристских схемах и путеводителях. Я знал, что это не Виктория, но водопад – это всегда здорово! И уж если я здесь, то надо посмотреть Кивач. Дорога туда идёт через Кондопогу и село Сопоху.
На Кондопогу поехал автобусом. Город широко известен в нашей стране, пожалуй, лишь бумагоделательным комбинатом. Все центральные газеты, многие журналы и книги печатались, да и сейчас печатаются на кондопожской бумаге.
Уже вечерело, когда на подъезде к городу я увидел скопление брезентовых палаток. «Какая-то большая группа туристов, - подумалось мне. – Пожалуй, лучше переночевать со своими, чем искать ночлег в городе». И я попросил водителя остановить автобус и выпустить меня. По мере приближения к палаточному лагерю у меня возникали какие-то сомнения: что-то в его устройстве было не по-нашему. Да, и зачем здесь лошади? Странно, что не видно ребят и не слышно песен у вечернего костра. Что это они так рано разбрелись по палаткам? И тут навстречу мне вышло несколько человек. Я так и обомлел: цыгане! Бородатые лица мужчин и пёстрая одежда женщин словно были взяты из какого-то молдавского кинофильма. Они улыбались и доброжелательно приглашали к себе. Но мне почему-то такого «кино» не захотелось. Я не знал, как вежливее извиниться и скорее убраться отсюда.
Чего я тогда испугался? Ведь не убили бы они меня! А сколько могло быть новых впечатлений! Но победил какой-то безотчётный навязанный страх перед цыганами – «ворами и конокрадами». И быстренько вернувшись к шоссе, я уехал на какой-то попутной машине.
Переночевал в городе у этого шофёра.


4   Заповедник «Кивач»

Наверное, с километр не доезжая Сопохи, пригородный автобус остановился. Здесь к шоссейной дороге из леса выбегала грунтовая дорога. Километров через восемь она должна была привести меня к реке, к тому месту, где около водопада расположилась биологическая станция МГУ. Дорогу через лес старательно утоптали колёса туристских автобусов и сотни ног туристов, которые, оказавшись в Петрозаводске, были просто обязаны посетить водопад.  Они приходили сюда с экскурсоводом, организованно восхищались, фотографировались и минут через двадцать возвращались к автобусу: к вечеру надо было успеть в город. Мне выпало пройти эти километры пешком. Вот тут я и почувствовал, сколько весит месячный запас продуктов. Стаи комаров радостной песней встретили моё появление. Однако их кровожадные устремления, желание обязательно попасть в глаза и рот было ничто по сравнению с болью в плечах. Но я был счастлив: вперёд на Кивач!
Наконец, я услышал шум бьющейся воды. Река была не очень широкая и достаточно спокойная, но водопад… - это была песня! Со ступени бурого камня диабаза, высотой метров семь, белый поток прыгал вниз и бился о большие валуны. Он пытался разбить, снести их с дороги, но сил не хватало. Оставалось только шипеть от злости, крутиться водоворотом и, не получив сатисфакции, смириться и продолжать свой путь.
Тогда были популярны путешествия на байдарках. Многие москвичи и ленинградцы проводили отпуск, проходя маршруты по рекам и озёрам Карелии. Я попробовал представить, что было бы с байдарочником, попади он ненароком в эту катавасию… Я бы ему не позавидовал.
Через реку был перекинут узкий деревянный мостик. Выбежав на его середину, я оказался лицом к лицу с бурлящей водой. Пусть небольшой, но грозно гудящий поток  со всего разбега отвесно падает в шипящий пенный водоворот. Холодные брызги в лицо и радуга в брызгах… Этот праздник воды и света захватывает любого человека. Водопад,  видимо, долго не видел туристов и захотел покрасоваться, произвести впечатление. Он показывал мне боковые струи – маленькие водопадики, сбегающие по камням слева и справа от главного потока. Показывал, как порыв ветра может сдуть в неожиданном направлении облако брызг и обдать незадачливого туриста. Мы были вдвоём – бушующая стена воды и я, мокрый и влюблённый в эту феерию воды, камня и света. И ничто не мешало нашему сердечному знакомству.
Но это было только пол чуда. Сойдя с мостика и отойдя чуть дальше, я увидел другие ступени водопада. Оказывается, поток обваливался сначала с одной, не очень высокой, а через несколько метров со второй и третьей, самой большой, ступени, не оставляя никаких шансов тому, кто окажется в его пучине. Об этом напоминал кусок ствола какого-то дерева, которое когда-то попробовало проплыть здесь. Этот чёрный обрубок, уткнувшись в валуны при вертикальном падении, теперь так и торчал траурным флагштоком под неутихающим потоком.
А вокруг стоял лес. Сосны, обхватив покрепче камни, тянулись к небу. Под ними рассыпались сочные чернильные ягоды, и две красные шляпки подосиновиков торчали прямо на тропинке, поднимающейся от берега. Как на них не наступили?

Я понял, что мне придётся пробыть здесь несколько дней. И не только потому, что не хотелось уходить от Кивача. Надо было съесть побольше продуктов, чтобы рюкзак стал подъёмным.
Найдя рядом с берегом ровное местечко между двумя соснами, я привязал к ним растяжки палатки. Это было моё изобретение, хорошо себя показавшее. Палатка не из тяжёлого «брезента», с крыши которой на вас капает конденсат вашего дыхания, и её трудно просушить после дождя. Я её шил из лёгкой ткани, а на случай дождя делал накидную «крышу» из полотнища полиэтилена. Бросив в палатку рюкзак, я стал готовиться к вечернему чаю. Быстро темнело. Потрескивали веточки костерка, за деревьями шумел Кивач. Хорошо бы не было ночью дождя!..
Когда я проснулся, солнце уже поднялось над лесом, и после сырой ночи потеплело. Местные птицы успели свыкнуться с новым, но не опасным предметом в их владениях и стрекотали и посвистывали вокруг палатки, а самые любопытные обследовали кострище и котелок, пробовали то, что случайно осталось от ужина. Я не стал разуверять их в преимущественном праве на эту полянку: натянул ботинки и тихонько пошёл к водопаду умываться.
Днём мимо меня прошли молодые сотрудники биостанции и пригласили к себе в гости. Они показали маленький музейчик с чучелами местных птиц и грызунов, с фотографиями, образцами древесных пород. В углу стояло чучело лося, восхищающее размерами обитателя местных лесов. «Звездой» было чучело огромной медвежьей головы. Мне бы не хотелось оказаться в этих клыках!
- Когда-то он стал шатуном, и охотникам пришлось его застрелить, - с удовольствием рассказал сотрудник, видя любопытство и восхищение редкого гостя: плановые туристы сюда почти никогда не заходили.
- А как тут вообще с крупными животными и хищниками?
– Волков летом здесь не встречали, а лосей – сколько хочешь. Встречаются рыси. Иногда подходит медведь.
Ещё в поезде мне рассказали про повадки рысей. Ну, как не попугать приезжего москвича? Рассказывали, что как-то шли по дорожке в лесу двое местных, а эта зверюга притихла на дереве над дорогой. Когда они прошли, рысь бросилась на спину последнего и когтями стала рвать его горло. Он только раз и крикнул. Первый обернулся, отогнал кошку, но приятель был уже мёртв…
В этот день мне прочитали краткий курс по методике анализа зелёной биомассы на территории леса, про способы подсчёта количества лесных мышей на единице площади и ещё про что-то. А потом предложили с ними поужинать да здесь и переночевать. Вспомнив огромных лосей – этих лошадей с рогами, - повадки местных рысей, я почему-то не отказался от предложения переночевать в крепком доме…
Биологи сомневались в прочности и обороноспособности моего ситцевого домика. Что с них взять: ботаники! Они посоветовали перебраться в охотничий домик, что совсем недалеко в лесу. Что ж, интересно посмотреть на охотничий домик!
Домик был прочный, но уж очень маленький – одна комнатушечка с печуркой. Если лечь головой к печке, то ноги почти касались двери. На двери не было ни ручки, ни запора. А если придёт медведь? Ему придётся с ног и начать? Может, лечь к печке ногами? Но тогда медведь начнёт с головы? Этого почему-то не хотелось. У хорошего туриста всегда с собой несколько гвоздиков и верёвок. Через пять минут запор для двери был устроен.
Как и писалось в книжках, в домике был небольшой запас соли, макарон, ещё чего-то съедобного. Кто-то обо мне позаботился. Значит, и я должен что-нибудь оставить, пополнить запасы. А вдруг люди окажутся здесь в ливень, когда и огонь не разожжешь? Пожалуй, надо и немного сухих веточек собрать.
За избушкой начинался обычный карельский лес. Углубившись в него на несколько десятков метров, забывал про существование биостанции, дороги, наезженной туристскими автобусами, вообще о цивилизации. Надо было внимательно смотреть под ноги, чтобы они не соскользнули с влажной тропинки в какую-нибудь яму с водой. Надо было вовремя увернуться от ветки, норовившей хлестнуть тебя по глазам . Это не подмосковный лес, утоптанный дачниками и грибниками, по которому можно пойти вправо, пойти влево; из которого лесничие (или те же дачники – на дрова) вывозят стволы упавших деревьев. Здесь здоровенная ель свалится поперёк пути, а слева – болото, справа – густые заросли. И через неё не перелезешь. «Стоп, машина!»



 
5 д. Викшица

Утром поел кашку, окунулся в речке и пошёл на Викшицу познакомиться с местностью. Типичная для российской глубинки  кривоватая грунтовая дорога шла через лес. В сосняке вся земля была покрыта черничными кустиками. Никакой другой травы – зеленела только черника. И ягоды уже налились крупные, чёрные, совершенно созревшие. Съев одну горсть ягод, я нагибался, собирал ягоды с одного-двух кустиков и отправлял в рот новую порцию. Оставались лишь сизые метины на пальцах и ладонях. Пока жевал, можно было сделать несколько шагов по дороге. Но потом опять приходилось делать шаг-другой в сторону, набирать новую горсть сочных ягод и отправлять её в рот – ещё несколько шагов по дороге.
Нет, эдак не годится: так я никуда не дойду. Ягодки, милые, вы хотите, чтобы я всех вас съел, но я не могу. Извините! И тут меня осенило, как выйти из положения. Теперь я срывал не ягоды, а целиком несколько кустиков. Идя с таким букетом и общипывая губами ягоды, можно было пройти без остановок гораздо больше, а лесная прохлада равномерно освежала рот: know  how.
Викшицу я нашёл умирающей деревней, где многие дома старели брошенными. Оставшееся население представляли, главным образом, старики и старухи. Летом к некоторым из них как на дачу приезжали из города дети или родственники. Старики были им рады: всё-таки веселее. А зимой в засыпанной снегом деревне они мечтают дожить до весны. Но это не всегда получается… Сюда и электричество не проводили. Видимо, считали, что нерентабельно. Изредка к магазину подъезжает машина с продуктами, да ещё реже – почтовая. Только и красоты в деревне – озеро да лесные холмы за ним.
У дома на лавочке сидел старичок, как мне показалось, такой же древний, как и его дом. С зимы он так и не снял уютные валенки.
- Здравствуйте, дедушка!
- Здравствуй, сынок. Куда путь держишь?
- Да вот – приехал увидать Карелию, посмотреть, как здесь живут.
- Откуда сам-то?
- Из Москвы.
- Так, заходи – погости, побалакаем.
Много чего рассказал мне старый карел о соседях, о себе, о Великой Отечественной. Перед войной отслужил он срочную службу и уже было собирался домой, как началось… Его «обучили и поставили при артиллерийской роте». Как-то уже в Германии отдали им приказ: огонь из всех орудий. «Стреляли долго мы. Надо, думаю, дать пушкам отдохнуть, да не удобно как-то командира учить. Грохот стоял на всех батареях. Вдруг вижу, что-то в небо взлетает и падает около нас. Подбегаю – ствол орудия первой батареи. А я–то на второй был. Прибегаю туда – ни одного человека. Раскалённое орудие взорвалось, всё вокруг покорёжило, а людей землёй засыпало».
Теперь получает старик пенсию 25 рублей и тихо радуется, что дожил, вот, до этого лета. Глядишь, и до следующей весны дотянет. Но в избе у него чисто, ухожено. Горшки, стоящие перед печью, – мытые. По углам висят вышитые полотенца, на столе – скатерть с красным вышитым орнаментом. Это всё – племянница, что с ним живёт. Она глухонемая, но рублей 30 в месяц зарабатывает. Вот и хорошо им вдвоём. «Однако надо съездить в город попросить пенсию побольше».

6 Сплав на Киваче
Река Сунна, на берегах которой устроен заповедник «Кивач», была одной из немногих сплавных рек Карелии. Тут был найден компромисс между хозяйственными потребностями края и идеей охраны природы. Заповедная часть леса, прилегающая к водопаду, не знала устрашающего рокота бензопилы и сохранялась почти в девственном состоянии. Но выше по течению реки были лесозаготовительные участки, поэтому среднее и нижнее течение пришлось приспособить для лесосплава. Здесь река проходит последовательно через два озера – большое С;ундозеро, а потом - П;андозеро. Последнее, видимо, считается пренебрежительно маленьким, ибо его нет ни на одной типографски изданной туристской схеме Карелии. На самом деле это коварное искажение действительности, в чём я позже убедился. Из Пандозера Сунна течёт к Кивачу и устремляется к Кондопожскому заливу Онежского озера. Таков был и путь сплавного леса.
На этом пути устроено несколько небольших плотин для повышения уровня воды, а на водопаде соорудили обходной «канал» - деревянный жёлоб, который напрямую соединял верхний и нижний уровни реки в обход всех трёх ступеней водопада. Понятно, что жёлоб имел большой угол наклона, поэтому часть речной воды, отводимая в него, с огромной скоростью и рокотом неслась в его досчатых «берегах». Где-то выше по течению рабочие улавливали сплавной лес, не давая ему пойти в сторону водопада и направляя брёвна в жёлоб. Какими-то сумасшедшими рыбинами они неслись наперегонки, сталкиваясь, скрежеща по дну, стуча по стенкам, образуя пену и брызги. Далеко был слышен этот шум и скрипящий стон дерева. Попробуйте представить себе, каково приходится рабочим, когда в этом ужасном потоке возникает затор – тяжеленные брёвна лезут друг на друга и грозят выскочить из сдавливающего их искусственного русла!
После нескольких минут этого захватывающего буйства брёвна снова оказывались в спокойном течении реки, снова становились медлительными, послушными и вспоминали о только что случившемся, как приболевший пенсионер вспоминает о былых приключениях. Теперь им предстоял прямой путь на Кондопожский целлюлозно-бумажный комбинат.


 
7    Пандозеро

В один из погожих дней я решил прогуляться вверх вдоль русла реки, посмотреть на Пандозеро и как там происходит пропуск сплавного леса. По схеме местности, срисованной на биостанции, путь составлял примерно 5-6 километров, поэтому я рассчитывал вернуться к обеду. Я как-то не придал значение тому, что на схеме эта дорога была обозначена не сплошной линией, как другие, а пунктирной. «Наверное, дорога редко используется, ухабиста и местами заросшая, - подумал я. – Но мне не на лимузине ехать!» Очень скоро я понял свою ошибку.
«Дорога» оказалась еле проходимым просеком, скорее – лесной тропой. Тенистый лес не давал ей просохнуть даже в солнечный день, и на каждом шагу можно было поскользнуться или попасть в болотистую лужу. С веток капал вчерашний дождь. От него и от комаров пришлось закрываться штормовкой, несмотря на теплынь. Не очень уютно чувствуешь себя в густом незнакомом лесу, когда не знаешь, что ждёт тебя за поворотом, закрытым тёмными елями. Или – кто ? Почему-то вспомнилась плацкартная байка о рыси, которая прыгает на плечи с ветки дерева… А если что – убежать смогу?
Лучи солнца испаряли влагу с листьев деревьев, с травы, с земли. В этом «предбаннике» сухим было только моё горло. Какое счастье, что его можно освежить то горстью черники, то дарами кустика смородины или малины! А вот и ручеёк. Чуть не наступил в него! Какая чудесная вода! Но можно сделать только несколько глотков: все излишки сейчас же выйдут потом на спине. А она и так мокрая. Пять минут передышки, прохлады, тишины.., полного одиночества.
Однако пора. Я сделал шаг… и буквально из под ног что-то с резким шумом и криком выскочило, метнулось в кусты и также неожиданно пропало. Нужна была пара минут, чтобы замершее сердце снова заработало.
Я шёл и развлекал себя, сочиняя неприхотливые шагалки-припевки: «что вижу – о том пою»…

К чёрту: болота! Не знаю, дойду ли.
Лес не кончается, жрут комары.
В этих местах не пройти без дороги.
Здесь только ноги – опоры твои.
А там, в Москве, без всяких событий,
девчонки знакомые вам улыбаются.
А здесь тебе –  дорогу найти бы.
Это Карелией, брат, называется.

Птица кричит над тропою, пугая:
«Ты здесь – не наш, ты – чужой человек».
Лишь на минуту ручей приласкает –
и снова – дорога и мокрый мой след.
А там, в Москве, от солнышка – зонтик,
девчонки знакомые вам улыбаются.
А здесь тебе не выкинуть фортель.
Это Карелией, брат, называется.


Шутками – шутки, а мишка здесь бродит,
Лоси оставили след у болот.
Старый валежник тропу загородит –
трус или слабый совсем пропадёт.
А там, в Москве, без всяких событий,
девчонки знакомые вам улыбаются.
А здесь тебе –  дорогу найти бы.
Это Карелией, брат, называется.

Наконец за деревьями показался просвет. Ещё несколько шагов – и мрачная зелень недовольно расступилась, открыв сверкающую, будто стразами, огромную гладь воды. Что общего у этой мрачной чащобы, у мокрой кривой тропы с её колдобинами, комарами и этой завораживающей сияющей голубизны, темнеющей лишь у дальнего берега, где самодовольные ели подступили к самой воде?! Почему они всегда рядом?
Наконец, можно снять штормовку и сесть на неё. Лёгкий ветерок отгоняет комаров, сушит вспотевшую спину. Хорошо-то как! Плеснула какая-то рыба. Прижавшись к берегу, отдыхают на своём длинном пути промокшие стволы сплавного леса. Поверхность озера доносит разговор сплавщиков. Пойду к ним.

Несколько крепких мужиков в резиновых сапогах и пропотевших клетчатых рубахах отдыхали на озёрном ветерке. С утра они подгоняли к берегу и расчаливали связки сосновых стволов, приплывших от северного края озера, подводили их к тому месту на южном крае, где озеро снова переходит в реку. Сюда, как в воронку, они завтра будут загонять стволы, которые через несколько минут приплывут к Кивачу. Другие мужики встретят стволы там и направят их в обходной жёлоб. Но это – завтра. А сегодня сплавщики решили отдохнуть, собрать для дома грибы. Дом их – где-то на том, северном конце вытянутого Пандозера. А сюда они приходят на лёгком моторном катере – таком же неприхотливом трудяге, как и они сами. Вот он – стоит привязанный к берегу и тоже радуется передышке в работе. Солнечные блики отражаются на его бортах, и едва заметное движение воды приятно их поглаживает.
Однако пора домой. Корзины с грибами, багры, топоры, брезентовые куртки заброшены на катер. Кто-то уже завёл мотор, и он зафырчал, выбрасывая струйку дурно пахнущего дыма.
- Ну что, парень, поедешь с нами? А вечером мы тебя сюда вернём.
- Захочется ли вам из-за меня сюда плыть?
- Сказали – значит доставим.
Трудно было отказать себе в удовольствии в такой приятный денёк пройти на катере через всё озеро, мимо зелёных островов – таких приветливых и заманчивых.
- Поехали!
За рассматриванием незнакомых берегов, за угадыванием видов, которые сейчас откроются за тем и за другим островом, время прошло незаметно, и вскоре мы причалили к берегу.
Пока я прошёлся до ближайшей деревни, посмотрел плотину на входе реки в озеро, пока сплавщики варили грибы и бегали за бутылкой, день как-то поник. Пропали солнечные блики и голубое озеро стало серо-синим. Пропало и солнышко: ему ещё далеко было даже до вершин елей, но его закрыли невесть откуда взявшиеся серые тучки. А за ними с запада надвигались другие тучи – тёмно-сизые, тяжёлые и молчаливые. Вокруг всё стихло, и стало слышно как неожиданно родившиеся, ещё слабенькие, но уже – волны стучали о берег.
- Может, вы меня перевезёте обратно?
- Не, парень, попозже: поедим, отдохнём немного.
- Куда же позже? Смотрите, какие тучи подходят.
- Да, тучки хорошие. Погода портится. А то оставайся здесь переночевать?
- Нет, мне надо к себе ( кто их знает, какими они станут, когда напьются).
- Ну раз так… Ты грести умеешь?
Ещё бы! Со школьных лет я старался использовать каждый удобный случай, чтобы в Измайловском парке или на какой-нибудь загородной лодочной станции взять на часок-другой лодочку и покатать маму, знакомую девушку, да и просто самому получить удовольствие от лёгкого скольжения по воде и нарочито крутых разворотов, как бы невзначай демонстрирующих умение пользоваться вёслами и мою «молодецкую удаль».
- Тогда бери нашу лодку и дуй на то место, где мы тебя взяли. Да держись ближе к островам, чтобы ветром не унесло.
Они указали на грубо сколоченную плоскодонку, какие повсеместно изготавливали в карельских деревнях. Мне уже пришлось попробовать такую лодку – тяжёлую, всегда протекающую, плохо управляемую. Здесь такие называли карбасами. Но выбора не было, и я налёг на вёсла.
Как назло подул встречный ветер. По озеру пошла волна. Я боялся, что меня накроет дождь и чаще, чем обычно, придётся вычерпывать из лодки воду: недаром на дне всякого карбаса всегда валяется черпак. Да и промокать не хотелось. Не люблю я этого. Ну что поделаешь: сколько путешествовал, в каких ни оказывался обстоятельствах и при всякой погоде – а этого не люблю! Однако я не знал, ЧЕГО  на самом деле нужно бояться…
Погода в Карелии всегда готова преподнести сюрприз. На фоне тёплых солнечных дней может наступить резкое похолодание. В два часа дня ещё ничто не намекает на то, что в четыре пойдёт сильный дождь. Но всё это – ерунда по сравнению с фокусами, которые происходят на широкой глади карельских озёр. Это пришлось испытать и мне.
Те сизые тучи вдруг закрыли всё небо. Теперь им нечего было стесняться, и в  откровенной злобе они обрушились в озеро стеной дождя. Ветер делал удары капель тяжёлыми и колючими. И не так силён был, вроде, ветер, но в один момент поднялась сумасшедшая волна. Откуда что взялось?! Озеро взвелось навстречу тучам. Вода била в плоские борта несчастной лодочки с явным умыслом перепрыгнуть или сломать их. Ветер временами резко менял направление, но при этом нарочно всегда дул так, чтобы отвернуть лодку от нужного курса. Что лучше: вернуться назад или стараться двигаться вперёд? Да и можно ли теперь вообще двигаться в нужном направлении?
Дождь в сговоре с волной заливали плоскодонку. Вёслами я не столько продвигал её вперёд, сколько  удерживал от раскачивания и кружения. В паузах между порывами ветра можно было бы пройти немного вперёд, но надо было вычерпывать воду, чтобы вообще остаться на плаву. Залитые водой ботинки и промокшее всё на мне – не до этого: лишь бы остаться на плаву!
«Держись ближе к островам», - советовали сплавщики. Неужели тёмные промокшие куски леса, зловещими силуэтами поднимающиеся над водой, это те острова, которые днём манили сверкающей на солнце зеленью? И как подойти ближе к островам, если ветер относит от них? Что же я – спасую? Что же – у меня не хватит сил? Стараясь заглушить возникшее на секунду паническое настроение, я заставил себя не учащать взмахи вёслами, а равномерно и сильно отталкиваться от воды. Не победит же меня это озеро! Вот: я уже двигаюсь к острову…
Вода снова наполнила лодку. Чёрт возьми, неужели надо бросать вёсла и браться за черпак? Но не тонуть же здесь. Главное – вычерпывать воду быстрее, чем она заполняет лодку. Я её – из лодки, а она обратно. Быстрее работай, быстрее..! Когда лодка освободилась от воды, я оглянулся на остров. Он был на том же расстоянии, как и в начале моего манёвра: пока я работал черпаком, лодку отнесло на «исходную позицию».
Вытянутая форма Пандозера похожа на огурец. Я двигался как бы по длинной его оси. Берега слева и справа были значительно ближе, чем дальние точки, между которыми мне надо было пройти. Но и эти «близкие» берега пропадали за завесой дождя и тумана и, скорее, угадывались сизыми полосками над чёрной водой, нежели действительно просматривались. На какой-то момент показалось, что сил осталось немного. Попытаться ещё раз приблизиться к островам или плюнуть на них, не тратить зря силы и двигаться вперёд насколько это возможно? «Может ветром унести», - предупреждали мужики. Пусть унесёт: куда-нибудь да вынесет. Правда, неизвестно, что там за берега, но – как нибудь. А там дойду пешком куда надо. «Главное – живым останусь», - вторил чей-то неприятный шепоток изнутри.
Прекратить паникёрские настроения! Налегай на вёсла!

Сколько длилось это единоборство? Теперь и не вспомнить. Тогда мне было не до наблюдения за часами. Но всё закончилось. Волна ослабла. Притихшее озеро отдыхало  от шторма. Каким-то образом я оказался там, откуда отплыл на катере (Господи, как давно это было!). Как и в каком состоянии шёл по лесной тропе – не помню. Наверное, прекратился дождь и посветлело, потому что до темна я успел попасть к водопаду на свою стоянку.
Да, в тот раз я хорошо покатался на лодочке!


P.S.     В июне 2016 года радио и телевидение сообщали о трагедии, происшедшей на Сямозере – к западу от Петрозаводска. Это озеро гораздо крупнее, чем Пандозеро, о котором я рассказал. Группа школьников, отдыхавших в каком-то коммерческом «Парк-отеле», отправилась на лодочную прогулку (поход) по озеру. Но плавсредства почему-то перевернулись и 13 мальчиков и девочек утонули. Тело 14-го позже нашли на берегу одного из островов. Это притом, что у всех были спасательные жилеты и четыре студента-инструктора с ними, а поход начался, конечно же, в хорошую погоду. Что же случилось на озере? В СМИ много и долго анализировали халатность руководителей и низкую квалификацию инструкторов. Наградили уцелевшую школьницу, которая спасла несколько человек. И только раз я услышал о непосредственной причине катастрофы: ребята попали во внезапный кратковременный шторм.
Полагаю, что с ними случилось то же, что и со мной. Какой-то неожиданный и очень сильный порыв ветра поднял огромную волну. Не удивительно, что каноэ неопытных школьников перевернулись, а умения и сил противостоять волне и доплыть до берега у них не было. Вот такие фортели выкидывают карельские озёра. Разве от этого застрахуешься?

Ещё более вероятны подобные неожиданности на Белом море. Когда я был на Соловецком острове и на острове Анзер… Анзер – маленький островок, куда я попал, прочитав где-то, что монахи там варили соль. Хотелось посмотреть, не осталось ли что-нибудь от этой деятельности. По легенде, укладывая в воду огромные камни, монахи соорудили что-то вроде дамбы – сухую тропу, по которой можно было перейти с одного острова на другой. Помните фильм «Бриллиантовая рука», когда персонаж Миронова, занесённый на маленький островок, увидел невесть откуда взявшегося мальчика и с «флагом» пошёл за ним «пешком по морю». Может, авторы фильма взяли идею этой сцены с той анзерской «тропы»? Для меня Белое море не сохранило этот переход и пришлось воспользоваться обычной лодкой местных добытчиков морских водорослей…
 Так вот: в тот погожий день на причале Соловецкого острова я встречал катер «М. Лермонтов», на котором должен был вернуться на «большую землю». Вот он вошёл в бухту и подрулил к причалу. Матросы катера бросили концы на берег. Надо сказать, что к этому моменту над островом незаметно разыгрался ветерок, но никто не придал значение его приятному дуновению. Матросы на берегу приняли концы… Но вдруг катер рванулся от причала и каким-то странным движением боком понёсся обратно в сторону моря. Концы вырвало из рук матросов на причале, и они ошалело смотрели на удаляющийся катер. Не растерялся только капитан теплохода. Он дал команду бросить оба якоря и тем сумел остановить потерявшее управление судно и, возможно, не дать ему перевернуться. И всё это натворил невесть откуда взявшийся сильнейший порыв ветра. Не сумев потопить катер, он, видимо, расстроился и убрался восвояси так же неожиданно, как и появился. Катер вернулся к причалу, и его пассажиры, так и не поняв, что случилось, благополучно сошли на берег.

 



8 Компот на память

Нет путешествия без неожиданностей, в том числе и драматических. Иначе, зачем выходить из дома? Поэтому путешественник должен быть морально готов к всяческим испытаниям.   Умные люди говорят, что количество «неожиданностей» и «испытаний» можно резко сократить, если проявлять предусмотрительность, осторожность в своих поступках. Полностью согласен. Но не получается! Многое даётся собственным опытом. А опыт этот набирается с помощью и таких вот историй.

Как-то я остановился на берегу небольшого озера вблизи маленькой карельской деревни. Быстро поставив палатку и устроив костровище для приготовления ужина, я присел на валун передохнуть с дороги. Какая тишина, какая красота кругом! Над вечерним озером далеко и ясно слышны рассуждения  подвыпивших деревенских  мужичков и брань жён, разводящих их по домам. Вот и эти звуки пропали. Погасли оранжевые края облаков, гладь озера потемнела и заснула. В синеющей дымке перестали различаться силуэты отдельных деревьев. В котелке бурлили макароны к ужину…
Утром, позавтракав и приготовив дровишек на вечер, как обычно пошёл в лес. Был светлый день. Сырая трава искрилась на солнце. Особенно соблазнительно краснели подосиновики и шарики брусники. Обычно, часов в пять-шесть вечера с запада подходили тучи – к  этому времени я старался вернуться.
Возвращаясь к берегу, услышал гомон голосов. Ещё несколько шагов – и я увидел толпу молодёжи на своей полянке. Уже были растянуты их палатки, и кто-то возился с обедом у костра. Вот тебе раз, - с недобрым предчувствием удивился я. – А что с моими вещичками и палаткой? Мне почему-то представилось, как они валяются где-то на дне озера. Но всё оказалось не так плохо. Моя палатка стояла на месте, а костровище… ребятам пришлось устроить на этом месте своё большое, так как это самое удобное место для костра.
- Мой котелок?
- Он где-то тут, в сторонке… Хотите, пообедайте с нами? Правда: у нас суп совсем тёплый.
Оказалось, что это плановая туристская группа, следующая по официальному  маршруту. А одной из точек маршрута является как раз моя полянка. Кто бы знал! Инструктор оказался весьма доброжелательным, а ребята – студенты из разных городов страны – что им со мной делить? Несколько дней мы жили по-добрососедски, а с одной девочкой… даже очень. Жаль, что она из Киева.
Наступил день, когда им надо было сворачиваться и ехать в Петрозаводск. Их маршрут заканчивался. Мы распили ведро прощального компота. Что-то ещё осталось, и они перелили это в мой котелок: «Вы же теперь один остаётесь».  Стало немного грустновато. Я пошёл их проводить несколько километров до проезжей дороги. Ребята, наверное, специально немного поотстали, чтобы мы с Наташкой могли поговорить. Да что же говорить? Москва и Киев… Дружба по переписке?
Возвращаться к одинокой палатке как-то не хотелось. Я побродил по лесу и вернулся только к вечеру. Возиться с ужином не было настроения. Выпил компот и лёг спать.
Под утро что-то во мне ворочалось и не давало спать. Я встал и почувствовал, что мне очень плохо. Мутило. Что же это, я ведь ничего не ел? Компот?! Он целый день простоял в котелке на солнце. Неужели испортился? Или в него что-то попало? А ещё – много позже я слышал в одной из радиопередач, что приготовленную пищу не рекомендуется долго держать в алюминиевой посуде: окислы алюминия токсичны. Может, от этого?
Я ожидал, что со временем станет лучше, но становилось всё хуже. Тело обмякло в слабости. Выступил пот. Через некоторое время я понял, что умираю. Господи, как же грустно умирать в одиночестве! Уж если умирать – так на проезжей дороге… Может кто-то поможет! Или хоть похоронят.
Машинально сложил палатку, ополоснул этот злосчастный котелок (может, и не в нём дело?), собрал рюкзак. Как тащился к дороге – не помню. Плечи не чувствовали тяжести. Кажется, я вообще ничего не чувствовал. Только ужасно хотелось пить.
Вот и дорога. Ба, а вот – колодец! Только бы дойти до него. Ноги не хотят двигаться. Сбросил рюкзак на обочину. Так легче. Дошёл. В полуразрушенных стенках колодца чернела мутная вода, в которой плавали отвалившиеся от стенок гнилые доски. Нет, это пить я не буду. Сел около своего рюкзака. Точно помню, что не умер, но не уверен, что был жив. Наверное, заснул?
«Долго будет Карелия сниться…»
- Куда тебе? – растормошил меня водитель остановившегося грузовичка. Я очнулся, с надеждой посмотрел на машину, но, увидев надпись «почта», понял, что эта меня не возьмёт: не положено. Однако в следующий момент почувствовал, что мне лучше. Боже мой, да я почти в форме! Неуверенно назвал следующую точку намеченного маршрута. Оказалось – по дороге. Рюкзак взлетел в кузов, и мы поехали. Сколько я сидел на обочине, отключившись, – пару минут, пару часов? Этот водитель спас меня. Чем бы добрым ему отплатить?

9    На лесоповале

Лес местами расступался и открывал взору маленькие голубые озёрца. Деревья слегка качались на ветру. А вон в тех ёлочках неплохо было бы остановиться на денёк-другой. Постой, я же только что умирал! Какие ёлочки?
Мы ехали в Рай-Губу, что стоит на берегу большого Сундозера.
Водитель сказал, что в посёлке базируется бригада лесозаготовительного совхоза и есть общежитие лесорубов. Ко мне ещё не вернулось желание быть одному, и я воодушевился наличием общежития.
Грузовик подкатил почти к дверям длинного досчатого барака. Хозяйка встретила меня приветливо. За мои продукты она будет меня кормить.
- Свободной комнаты сейчас нет, - предупредила женщина, - будете жить с соседом-вальщиком. Но он не очень-то вам помешает: приходит очень поздно, обычно пьяный и сразу ложится спать. А то и вовсе не придёт: где-то у баб ночует.
Я втащил рюкзак в небольшую комнатку. Две кровати, две тумбочки, стол и гвозди в стене для одежды. За тумбочкой в углу – скопище пыльных водочных бутылок. Я представил себе вваливающегося в комнату пьяного здоровяка, который днём руками ломал сосны, а теперь оказался обиженным отказом какой-то очередной бабы… И тут перед ним оказываюсь я – помеха его заслуженному отдыху. Почему-то стало не по себе.
Под его кроватью лежал небольшой фибровый чемодан с металлическими уголками. Тогда такие были непременными спутниками всех командированных и просто шатающихся по стране. Я знал, что это нехорошо… мне было неловко, но я его открыл. Уж очень хотелось представить себе, что меня ждёт вечером. Пистолета и награбленных ценностей тут не было. На дне пустого чемодана валялась какая-то нечистая рубаха и бритвенные принадлежности. Это всё? Неужели остальное пропил? А где же «длинные рубли», которых так много зарабатывают вальщики? Неужели все они обернулись тем, что заполняет угол за тумбочкой?
Можно ли быть спокойным в ожидании такого соседа? Наверное, от нервного потрясения я заснул сразу и крепко.
Проснувшись утром, я увидел уже умытого и одетого здоровяка.
- Привет, сосед! – вроде бы улыбнулся он. – Ну, чем будешь заниматься? Хочешь поехать с нами в лес? Через пять минут машина отходит.
Он любовно заворачивал в тряпку большой топор.
Что он сделает со мной в лесу? – была первая из разбуженных мыслей. – Разрубит на куски или закопает целиком?
Он заметил мою нерешительность:
- Ну ладно, отдыхай, а завтра, если захочешь, поедем.
Я остался один. Осторожно вышел в коридор, не имея желания встретиться ещё с кем-то из обитателей общежития. Но барак был уже пуст: все уехали в лес. Я успокоился. Хозяйка из моей крупы сварила на завтрак гречневую кашу. Аппетитный дух дошёл из кухни до моей комнаты. Думаю, и они с дочкой поели с удовольствием. Тогда гречка была дефицитом даже в Москве, а тут вообще её варили только по праздникам. Приготовленная женской рукой, по-домашнему, она насытила и согрела. А что, пожалуй, завтра можно поехать в лес. Ведь я видел лесозаготовку только в кинохронике.

В дребезжащем и подрагивающем служебном автобусе ехали женщины, сидевшие кучкой, и мужчины, вольготно развалившиеся на остальных местах. Такое разделение должно было скрыть от посторонних глаз то, что многие из них всего два часа назад проснулись (попарно) в одной пастели. Это предательски выдавали незамысловато-сексуальные шуточки, которыми они обменивались, странная осведомлённость о том, кто где ночевал, и искринки в смеющихся глазах.
Приехали. Прямо на траву вытащили бензопилы, топоры, какие-то свёртки с едой, рабочую одежду. Каждый знал, куда надо идти и что делать. В лес уходил просек свежей вырубки. Жёлтые срезы пеньков, ещё не тронутые дождём, плакали солнечной смолой по поверженным высоченным соснам. Их, видимо, вывезли вчера, а по сторонам просека валялись мешавшие добыче хороших деревьев берёзки и осинки. Это не товарный лес, это – на дрова.
Шуточная дуэль между мужчинами и женщинами постепенно уступала место рабочей сосредоточенности, необходимым замечаниям о плане сегодняшней работы и скупым распоряжениям бригадира – моего соседа по комнате. Тут он был в своей стихии: его беспрекословно слушали, и даже в обращённых к нему шуточках чувствовалось искреннее уважение. А он не кичился своим бригадирством. Взвалив на плечи пилу и захватив канистру бензина прозапас, он первым двинулся туда, где кончался просек и ещё нетронутой чащобой стояли огромные деревья, деревья поменьше и лесной кустарник. Как полководец перед боем он оглядел место, оценил высоту, толщину и расположение деревьев, выбрал сосну, с которой надо было начать. Неспеша подошёл к ней, одел рукавицы и улыбаясь обернулся на меня. Я был тут единственный, кто не знал, что сейчас произойдёт и где таится смертельная опасность. Неизвестно, чем бы кончилась для меня эта «экскурсия», если бы не его скупые, но заботливые указания и замечания. Он как опытный учитель минимально ограничивал моё любопытство и мои передвижения, но чётко обозначал, где я могу находиться, а где меня вдавит стволом в землю. Я быстро усваивал его уроки, и к концу дня он уже работал спокойно.
Вспоминая первые ощущения на участке лесоповала, я немного представляю, как ощущали себя жители луганского посёлка под неожиданным артобстрелом со стороны украинских военных частей. Тишина девственного леса вдруг прорезалась сначала одной, потом несколькими «пулемётными очередями» рокочущего звука включаемых бензопил. Их ужасный шум, при котором не слышишь слов рядом стоящего человека, возникший слева, справа, сзади разрывает в клочья недавнюю тишину, давит на уши, дезориентирует, погружает в состояние неосознанного беспокойства. К этому гулу и рокоту добавляется  пробуравливающее тебя визжание – это зубья цепной пилы вонзаются в ствол дерева и безжалостно кромсают его без всякой анестезии. И, не дав тебе опомниться, начинает работу «тяжёлая артиллерия». Сначала слышишь треск ломающихся веток, а через мгновение что-то ухает и земля вздрагивает от удара падающего лесного исполина. Страшно становится оттого, что большое дерево падает не одно, а, ломая по дороге, тащит за собой несколько тонких деревьев и они рассыпаются вокруг. Трудно рассчитать, куда упадёт колючая крона основного дерева, подминающая и погребающая под собой всё, что под ней оказалось. Наблюдая за вальщиком, я учился предугадывать, куда будет падать его дерево. Но одновременно работало несколько вальщиков, и я не мог охватить вниманием всё поле битвы. Трудно было сопротивляться  почему-то возникшему желанию остаться живым. Откуда берутся эти глупые осторожнические настроения?   Пришлось ретироваться к автобусу.
 Однако любопытство тянуло меня на просек. Постепенно я постигал суть работы бригады и приёмы мастеров. А им, особенно во время обеденного перерыва, забавно было учить московского мальчишку.
Оказывается, нет здесь никакого хаоса. Каждый лесоруб учится, прежде всего, так подпиливать ствол, чтобы он падал в нужном направлении. Это направление задаётся линией просека. Во второй половине дня на нём появляется трелёвочный трактор, который вывозит товарный лес в определённое место. Трактор имеет «на спине» наклонную площадку, на которую с помощью лебёдки затаскивают два-три «хлыста». Так называют стволы, с которых отрубили все ветки и сучья. Это дело женщин. Стволы удобно взваливать на спину трактора и везти комлями вперёд. Значит, дерево нужно положить так, чтобы комлем оно смотрело на просек. Устраивая транспортировочный просек, приходится расчищать его от мелких лиственных деревьев, от елового сухостоя. Всё это тоже приходится спиливать. Но опытные вальщики, экономя свой пот и время, стараются так выбрать для спила большое дерево, чтобы, падая, оно свалило и побольше маленьких. А уж женщины обкорнают топорами и распилят лесную мелочёвку.

Промышленность Карелии своим рождением обязана замыслу Петра великого о войне со Швецией и обретении земель, обеспечивающих России выход в Балтийское море, то есть, в Европу. Для этого на основе карельских рудных месторождений им был заложен пушечный завод и при нём посёлок, ставший впоследствии Петрозаводском. По этому же замыслу возникли верфи Лодейного Поля. А для них и для строительства жилья нужен был строительный материал – податливая в обработке и долговечная карельская сосна. Так развилась лесозаготовка и сплав леса. Вместо пушек Онежский тракторный теперь выпускает мощные трелёвочные трактора и механизмы для лесозаготовки. Это одно из ведущих предприятий Карелии.
Теперь, видя в кинохронике эпизоды лесозаготовки и трактор Онежского завода, я явственно вспоминаю гул двигателя этого неутомимого работяги, его удивительную проходимость и мощь. Бывало, зацепленное им здоровенное дерево хватается ветвями за своих соседей, сопротивляется вывозу, давит трактор своей тяжестью – так он в усердии аж встаёт на дыбы, и передние части гусениц проскальзывают в воздухе, будто машина машет руками и взывает о помощи. Но пуще взревёт мотор, поднатужится машина и выдернет свою добычу из лап чащобы. Вот какие машины делали в Петрозаводске!

Бежали деньки, мой рюкзак худел. Пришло время возвращаться в Москву. На приличные сувениры денег не хватало. Хватило только на брошку из карельской берёзы – для мамы. Зато – из настоящей, какой должны стать тоненькие саженцы у биостанции на Киваче. Ещё купил маленькую салфеточку с вышитыми красными птицами – уж больно она напоминала те полотенца, что делала глухонемая племянница старика. Интересно, получил ли он пенсию побольше? А салфеточка эта до сих пор лежит у меня в комнате.
Уже забылись какие-то подробности того путешествия. Наверное, спуталась последовательность некоторых эпизодов. Но сохранилась первая любовь: любовь к этой дождливой, болотистой, неказистой – к этой прекрасной Карелии!


* - Первое моё путешествие по Карелии – 1966 год. Потом я туда ездил в 1974 и 1976 годах. Потом – заездами.