Первыми зацветают подснежники

               

               

               

ПЕРВЫМИ  ЗАЦВЕТАЮТ  ПОДСНЕЖНИКИ
               
                1.
               
      
                ЦВЕТЫ  НА  СНЕГУ

        - Э-гэ-эй! Люди, просыпайтесь!
Вслед за звонким криком раздался хлёсткий хлопок пастушьего кнута.  Это Илька, подпасок  сельского чабана Игнатия,   гонит овец на пастбище. Под весёлые покрикивания пастушка хозяйки, провожающие скотину из дворов, сонно переговариваются:
- Ишь, какой голосистый у нас овечий подпасок! С таким не очень-то проспишь!
     От   Илькиных криков  оживилась и Марфа Филипповна. Подняв голову от подушки, она  одобрительно  подумала: « Ладный паренёк растёт у соседки, истинный кормилец будет!»
          В окна падал розовый  цвет – до утра  ещё далековато, а Марфе  Филипповне не спалось. Ломило суставы, горели натруженные руки, в голове стоял надоедливый непрерывный звон. «Боже праведный, – тоскливо  вздохнула женщина, – да что это  со мной?»
     Во дворе, хлопнув крыльями, прокукарекал петух  и тут же испуганно смолк, словно подавился собственным криком. Восток слегка забелел; краешек неба, задетый серенькой маленькой тучкой,  стал окрашиваться в  лимонно-сиреневые тона.
« Господи!  И чего мне не спится в такую рань?!» – поглаживая  ноющие запястья рук, подумала Марфа Филипповна, вставая со  скрипучей деревянной кровати.
Она  не спеша включила приёмник, купленный ещё в первые послевоенные годы, из его  тёмного круга сразу же вырвалось: »Лето, ах, лето!»
Марфа Филипповна осуждающе покачала головой – надо же – спозаранку глотку дерут!..
Кряхтя, она   слегка потёрла больные ноги,  потопталась на месте, приводя их в чувство, затем прошла к порогу и распахнула дверь в сенцы.
В лицо пахнуло предрассветной свежестью, но она  не принесла Марфе Филипповне успокоения:  на душе висело  какое-то беспокойство, словно что-то  должно случиться…
     Среди сельчанок Марфа Филипповна мало чем отличалась: так же, как и все остальные бабы, носила цветастый платок, скрывая под ним  раннюю седину. Вот разве только худоба    была непривычна  для  её  почтенного возраста. А ещё тихоней слыла Марфа Филипповна –  не горлопанила, как  иные её сверстницы.  И о себе она мало говорила – жила затворницей,  напоказ себя не выставляла.   Вот за эту  немногословность  и уважали   Марфу Филипповну на селе: при случае советоваться к ней бегали;   как скажет она, так и поступали –
 дурного Марфа Филипповна  не посоветует.
        В молодости она слыла красавицей –
недаром Серёга Соколов, лучший из механизаторов, посватался именно к ней, хотя за ним бегали   многие девчата, в надежде  очаровать едва ли не первого красавца на селе.
Марфа Филипповна  вспомнила это и улыбнулась   своим  тёплым воспоминаниям, её    глаза  повлажнели, она  радостно приосанилась.

      Утро, а за ним и день наступили как-то  живо и сразу. Увидев хозяйку, с завалинки спрыгнул рыжий кот Филимон и, выгнув спину, принялся тереться  о ноги Марфы Филипповны.
- Ах ты, славный мой! –  ласково сказала  она, погладив  кота.
То  уткнулся мордочкой в её мягкий тапок  и, жмурясь, громко замурлыкал, как бы извиняясь за ночные свои  похождения.
     Марфа Филипповна  прошла  на кухню  и принялась готовить завтрак для себя и для кота-сладкоежки...
       Во второй половине дня, когда дома и деревья стали отбрасывать удлинённые тени, к Марфе Филипповне нагрянули нежданные гости – двое мужчин в военной форме. Тот, что постарше, представился капитаном   Свиридовым и объявил, что они из военкомата и привезли Марфе Филипповне письмо.
С этими словами капитан подал Марфе Филипповне плотный пакет с множеством штемпелей и марок.
Марфа Филипповна охнула, руки её задрожали и она медленно осела на   табурет.
- Что вы, что вы, Марфа Филипповна? – участливо  бросился к ней второй мужчина, что был помоложе, – да вы не тревожьтесь, это же обычное письмо. Давайте вместе разберёмся, что вам пишут издалёка.
И он принялся вскрывать конверт. Достав письмо,  подал его Марфе Филипповне.
Она растерянно поднесла его к глазам  и стала вникать в крупно напечатанный текст. В нём сообщалось, что её, Марфу Филипповну, приглашают в Венгерскую народную республику  в город, где погиб её сын, на   открытие монумента Славы
 - Батюшки мои! – всплеснув руками, произнесла Марфа Филипповна, – вот оно,  предчувствие  моё предрассветное! 
 И  сразу обмякла,  склонив седую голову к столу.
      Гости быстро откланялись, чтобы не мешать её переживаниям.
      Сборы в дорогу были недолгими.
 В провожатые Марфа Филипповна взяла Лидочку, однополчанку сына. Вместе они   воевали, вместе мечтали об устройстве  мирной жизни, да  вот не случилось. Остался  сыночек Костя лежать на чужбине, а Лидочка,  покалеченная войной, вернулась  домой в конце сорок пятого  хотя и с  правительственной наградой, но без милого друга.
      …И вот они, две  русские женщины, стоят, склонив головы,  перед обелиском героям великих битв войны.  На стеле среди  других фамилий россиянки прочитали своё, родное:
   K.S. SOKOLOV
Марфа Филипповна  в волнении опустилась на колени и  дрожащей рукой  положила  на постамент букет белоснежных ромашек, тех самых, которые любил её сыночек Костик. А рядом лежали ещё цветы,  охапки  цветов. Даже глаза разбегались от их яркой пестроты. И все они незнакомы, неведомы для Марфы Филипповны. Даже аромат нездешних цветов был другим, не таким, которым пахнут   сады и луга  её родной Степановки…
 Лидочка, которая  давно уже не Лидочка, а Лидия Анатольевна, скорбно положила букет алых гвоздик и глубоко задумалась. Ей вспомнились  другие цветы – они были в крови её смертельно раненного  друга и боевого товарища, в крови умирающего Костика. Кровь, казалось,  прожигала её руки,    подтаивающий снег,   попадала на   едва проклюнувшие головки  зацветающих галантусов, а попросту – подснежников.
Они всегда зацветают первыми.
А вокруг творился настоящий ад – шёл яростный бой.
                ***         
     Зимой в ходе наступления наших  войск,   взвод, в котором  сражался рядовой Костя Соколов, попал в изрядную переделку – прежде чем пойти в наступление, их подразделению пришлось отбить  несколько жестоких атак противника.
- Вперёд ! Вперёд, ребята! – покрикивал молоденький лейтенант, вскидывая автомат.
Костя бежал первым в цепи. Земля дыбилась и гудела от  разрывов, смешивающих снег с грязью. Зима в тот год не поскупилась на снегопады.  Даже река Тисса лежала под белым покрывалом.
Медицинская сестра Лидия ( её ласково  называли во взводе Лидочкой), беспрерывно перевязывая раненых, не теряла из виду  и Костину фигуру: его широкую спину и сбитую на затылок шапку. Бросив в очередной раз взгляд  вперёд, она  похолодела, не увидев   бегущего Кости. Поправив на спине санитарную сумку, она бросилась к серой фигуре, лежащей на снегу.
Подбежав, Лидочка увидела его, истекающего кровью.
- Потерпи, потерпи,  миленький! –
  шептала Лидочка, склоняясь над  умирающим Костей...
   И сейчас все детали того боя  и гибели Кости  в одно мгновение вспыхнули в памяти    Лидии Анатольевны, застывшей перед обелиском.  В голове её шумело, сердце пронзала  боль, как и в те  горькие  минуты, когда Костю предавали земле. Она  прислонилась к Марфе Филипповне, и они  обнялись.
 В   отеле, куда их  проводили после официальной церемонии, обе дали волю горьким слезам.
- Костик, сыночек мой, вот где я тебя нашла, – горько рыдала Марфа Филипповна, – теперь можно и помирать, жаль только, что не рядом с тобой  упокоюсь…
Лидия Анатольевна как могла, успокаивала  Марфу Филипповну. Но разве можно успокоить сердце матери, потерявшей сына?..
Опять потекли разговоры и воспоминания о  милом Костике.
Марфа Филипповна вытерла слёзы, глубоко вздохнула и задумалась. О сыне Косте она думала всегда; вот и сейчас ей привиделся  случай из  его детства.
   Будучи  дошкольником,   однажды Костик с истошным воплем  вбежал в дом.
- Мама, мамочка! – кричал он.
Марфа Филипповна, готовившая  болтушку для поросят, бросилась навстречу:
- Что? Что случилось, Костенька?
Мальчик  прижался  к матери и взахлёб  рассказал о том, как за ним от самой речки  скакала зелёная лягушка.
Марфа  Филипповна  поцеловала сына, улыбнулась и произнесла:
- Сыночек, наверное, ты сильно разозлил  её, вот она и бросилась.
- Нет, что ты, мама? Я только хотел погладить её веточкой по  зелёной спинке, а она прыгнула.
- Глупышка ты  наш, да разве она может тебя укусить?
 Костик подумал и рассмеялся. Глядя на сына, рассмеялась и Марфа Филипповна.  Костик тогда прижался к ней и виновато  попросил:
- Мам, ты не говори папке, что я от лягушки убегал.
- Не скажу, не скажу, родной! – успокоила она Костика…
    И  теперь, вспоминая тот забавный случай, Марфа Филипповна с горечью подумала:» Ох,  сыночек дорогой! Лягушки  испугался, как   же на врага  ты шёл,  не дрогнув?!»

А  Лидия Анатольевна  всё  думала о том же бое –  прошлое не отпускало её.
       Вспоминался умирающий Костик, его приглушённые стоны, его голова  у неё коленях  и кровь, бегущая  из    раны на чужой истоптанный снег с  первыми весенними  галантусами. И всюду виделась она, молодая русская кровь – на цветах и на снегу. Она, словно красная роса, алела на лепестках подснежников. Разве такое забудешь?
       …Лидия Анатольевна накапала корвалола и дала выпить изнемогшей от слёз Марфе Филипповне.
 Уснуть они  в эту ночь не могли – тяжкие думы не давали сна. И  рвался изнутри Марфы Филипповны надрывный голос:

« Ой вы, ветры, ветры  чужестранные!  Обласкайте сыночка милого, чтоб спалось ему легко  на  чужой   да на сторонушке!

…А дальше были проводы; через два дня  их встречала  родная Степановка. Стояла глубокая полночь, она словно  огромная птица, раскрыла над селом свои звёздные  крыла.
        Но и рассвет уже загорался на востоке.
 
                ***

     Вот и лето незаметно пролетело.  Опять завыли, закрутили осенние ветры, опять с деревьев полетела листва.
       … Марфа Филипповна потихоньку поправилась, понемногу стала гулять по улице. А потом пришёл такой час, что хватило  сил пойти  в школу на  пионерское чаепитие.
С ней по-прежнему была дружна Лидия Синицына, она жила неподалёку и  часто навещала мать Кости.
 Лидия Анатольевна тоже сильно сдала за эти годы,  да и фронтовые раны сказывались. Добро, что муж был рядом. Алексей  оказался человеком    с понятием и близко к сердцу принимал заботы и переживания жены. Помнил он и Костика задорным и весёлым парнем, когда-то отбившим у него дивчину, но Алексей спокойно относился  к  девичьим увлечениям жены. Чего ревновать к прошлому, которого давно нет?  Он и Марфе Филипповне всегда готов помочь. Вот этой весной   был случай. Налетел   на село ураганный ветер, свалил у старушки ветхую ограду   палисадника. Алексей увидел,  недолго думая, взял молоток, гвозди  и в  один момент её и починил.
Годы между тем брали своё. К середине лета  Марфа Филипповна совсем слегла.
Как-то в очередной раз навестив старушку, Лидия Анатольевна нашла её совсем беспомощной.
- Как ты тут, тётя Марфа? – спросила она с порога.
- Да вот дышу помаленьку. Зажилась я на этом свете.  Побывала на могиле Кости, теперь можно и на вечный покой.
- Не спеши хоронить себя – туда никогда не поздно…
Марфа Филипповна лишь слабо повела рукой.
Лидия Анатольевна прибралась у неё в избе, поговорила с ней о том о сём и отправилась домой. По дороге она дважды оглянулась на окна  Марфы Филипповны и вздрогнула, будто в бок её что-то кольнуло. А утром узнала:  нет больше мамы Костика – сердечный приступ накрыл.
   Хоронили Марфу Филипповну всем селом. Много скорби и слёз было. И Лидия Анатольевна много плакала. Ведь со своей  девичьей любовью, с последним   островком молодости прощалась.

                2.

                РАДОСТЬ  ВДОХНОВЕНИЯ               

      Всю ночь непрестанно лил дождь, звонко стуча по крыше. Ветер порывами рвал его  и волнами относил  в сторону веранды.  Ненастье приводило Настю в состояние уныния.
  Мысль,  что  ей не удаётся написать портрет  бабушки, не давала  Насте покоя. « Что же это такое?» – думала она. Ведь  ей хорошо помнится каждый штрих, каждая чёрточка  бабушкиного лица. И жизнь её во всех деталях помнит.
       Помнит и тот зимний холодный день, когда Ольге Васильевне стало плохо.  Какое-то  тревожное  чувство накатило на  бабушку. И Настя понимала её такое состояние – так  бывало всякий раз, когда она  смотрела по телеку что-то батальное.
Когда  случалось подобное, Насте  самой становилось  тревожно. А на этот раз Ольге Васильевне стало совсем невмоготу. Губы её посинели, руки задрожали и покрылись бледностью.
-  Тебе нездоровится, бабушка? – испуганно спросила   внучка, бросаясь к  кровати Ольги Васильевны.
– Ой, бабуля, да ты вся горишь! –  всполошилась она, кидаясь к телефону.
 Скорая приехала быстро, но было уже поздно…
      На сельском кладбище  в нестройном ряду крестов появился ещё один холмик.  Мала была  Настя, а память, на удивление, оказалась  цепкой.  Она и сохранила   даже самую крупицу тех дней. Когда  вспоминает Анастасия своё детство, что-то  сладостное  пробегает  по её сердцу.  Именно память детства помогла ей найти решение в написании бабушкиного портрета. Вспомнилась такая пронзительная деталь: букетик   подснежников на свежей бабушкиной могиле. Откуда   цветы зимой, в мороз?  Кто положил?  До    взрослых лет    оставалось  это для Анастасии загадкой.  И, работая над портретом, она думала о ней, об этой загадке. Всего-то  шесть крохотных бутончиков, голубых пролесков под стать небу, а такое волнение!  Она помнила как, держась за рукав   шубы плачущей матери, донимала её расспросами:
-  Мама, эти  подснежники с юга привезли?!
 Она  тогда ещё не знала, что эти цветы  не на юге   растут. 
 Это сейчас Настя  знает, что  ничего  тайного  в том не было; кто-то из сослуживцев привёз цветы  уснувшей навек  своей бывшей однополчанке.
     Уже  много лет спустя, будучи замужем, Настя  узнала тайну появления этих  цветов на могильном холмике. Подсказал муж Нариман,  он тогда  с мальчишками катался   на санках    с  горки невдалеке от кладбища. Ребята    своими глазами видели, как какой-то   чужой  дядька  в сопровождении  их учительницы   Алины Сергеевны   положил  эти цветы на  могилу её бабушки.  Солидный из себя, седой, не по-нашему одет, видно, издалека приехал. В школе потом говорили, будто из   Чехословакии  он…
     С замужеством, работа Насти над портретом бабушки затянулась. Муж  задумал строить дом, и  она  погрузилась в хозяйственные хлопоты. Нелегко   далась   ей эта стройка. А  с рождением ребёнка   пошли новые заботы. Да и учёба в художественной школе отнимала немало времени – всё это надолго выбило Настю из творческого настроя. Начались  нелады  с мужем, а там, где нелады, до творчества ли? Ох и трудные для Насти настали времена! Вот и  не спится ей под  рокот разгулявшейся непогоды. Да и ребёнка долго  пришлось укачивать.

     Но наконец-то  стихло за окном; угомонился дождь. На улице заметно прояснилось. Прояснилось и на душе Насти.
       Она  подошла к окну, взглянула на улицу: свежо-то как! И вдруг словно тёплая капля упала ей на сердце – пробудилась мечта закончить портрет бабушки.  Появилась уверенность, что он получится. Непременно получится! И  она  поспешно спустилась в свою уютную  мастерскую, где привычная обстановка   картин, эскизов и набросков  настраивала   её на доброе расположение духа и  на вдохновение. За это  Настя  и любила свою мастерскую  -  привычный запах красок   как бы завораживал её и кружил голову.
Прибрав густые   волосы цвета спелой пшеницы в пышный пучок, она решительно достала   с полки  незаконченный портрет. Установив его на мольберте, отступила на несколько  шагов,  внимательно всмотрелась в него и поняла, чего   не хватает в картине – всё   очень просто:  она же писала бабушку Ольгу  весной среди кустов сирени. Вышло несколько празднично и  витиевато. А это никак не отражает её  подлинной  житейской сути.   Ведь она  была великой труженицей:  в войну,  будучи медицинской сестрой,  спасла  множество человеческих жизней, до последних дней  ей шли письма от  спасённых ею  однополчан. И потом, в мирные дни, работая   в  сельском  медпункте,  дни и ночи не расставалась  со своей санитарной сумкой. Она и должна    стать самой главной приметой на бабушкином портрете – вот какой детали недоставало – сумки, перекинутой через плечо, а в руке букетик подснежников!
 
Когда Настя решила так, невольно почувствовала облегчение.   Наконец-то она сумела найти то,  чего искала долгие месяцы.
 
…Прошло уже много времени, когда  сияющая Настя, довольная своей творческой работой, поднялась из мастерской  к мужу.
- Нарим!  Посмотри! Как   тебе портрет моей бабушки? – радостно крикнула она. – Да посмотри же  скорей!
Нариман,  не спеша отложил в сторону  сковородку   с шипящим маслом и, вытирая на ходу руки,   подошёл к жене.
 С полотна на него как живая  смотрела баба  Ольга.
« Да, Настька постаралась, – разглядывая портрет, одобрил он работу жены, – даже скобочку седины как-то ловко под  коленкор платочка уложила!»
Нариман обнял  Настёну и нежно  поцеловал её в щёку.
Она, продолжая любоваться портретом, восторженно воскликнула:
 
      - Нарим!  Я думаю, моя картина будет на выставке  будет самой-самой!
И Настя, прильнув к мужу, радостно обняла его.
- Ну-ну,  довольно, – сказал Нариман, освобождаясь от рук жены. – Идём на кухню     обед   готов! 
И он   потянул  Анастасию за собой.
Из детской послышался плач маленькой Сони, и они кинулись к  дочурке…

                ***
     Время  мало что меняло в жизни Насти. Подрастала дочка Сонечка, радуя родителей своим детским очарованием;  картины охотно  раскупались.  Доченька   уже  начала  произносить первые слова. Настя, целуя дочку,  ласково прижимала её  к груди и счастливо улыбалась.
Расходы семьи возрастали,  и Нариман со стройки  стал возвращаться поздно.   
А Настя всё кружилась вокруг дочки. В ней вдруг пробудилась  страстная материнская нежность, неведомая ей прежде. Иной раз накатывало такое состояние, что так бы и замиловала родную кроху.  И столько  этой нежности струилось в её  глазах, столько радости излучали они, что Наримана   это приводило в недоумение, а порой  вызывало и ревностное чувство. Но ничего этого Настя не замечала. Каждое утро, покормив дочку, она сажала в коляску и совершала  с ней прогулки по  зелёному сельскому скверу.
…Весеннее утро ало разгоралось над селом. Одевались в свой неизменно зелёный наряд рябинки и вишни за окном дома Стоговых. Ветер
ласково набегал шаловливой волной на молодую листву, и  деревца, казалось, кокетливо сами заигрывали с  тёплым влюблённым ветром.
     Вот и этот раз вышла Настя с дочкой погулять.  Она катила коляску с розовощёкой девочкой и светло улыбалась ветру и солнышку.
На аллее встретили Динару, милую девушку, приехавшую  недавно из города и работающую  на почте. Они каждое утро с ней встречались, обмениваясь тёплыми приветствиями.  Так было и на этот раз.
   - Здравствуйте, тётя Настя! – приветливо помахала рукой Динара. – Далеко ли  собрались в такую рань?
На смуглом лице девушки   обозначились миловидные ямочки. Динара  смахнула со лба  копну волос и   подошла к  Насте.
- О! Какое чудо блаженствует здесь! –восхитилась девушка, заглядывая в коляску.

-  За этим чудом глаз да глаз нужен! – польщённо посетовала Настя, – вот решили  немного прогуляться. Погода-то какая стоит!
   И  Настя широко  повела рукой – как Сонечке не уснуть на таком воздухе?!
   Прежде чем проститься, женщины улыбнулись друг другу и разошлись. 
    Вернувшись с прогулки, Настя  позвала мужа и тихо сказала, кивнув на коляску:
- Взгляни, Нарим, как   улыбается во сне Сонечка!
Нариман  неохотно    подошёл к   коляске и,  мельком  посмотрев на дочку,  равнодушно  пожал плечами: спит как спит, чего  тут удивительного?
    Настя   неодобрительно покосилась на него и  отошла, обиженная скупым вниманием к дочери.
Ох, не ведало, не чувствовало  женское сердце в приливах своей нежности  к дочурке, что   уже полгода  как её муженёк засматривается на   молодое  смазливое личико…
     Весна   же бушевала,  и не только во дворах, но и в сердце Наримана. Не по этой ли причине  он тихо-тихо, почти крадучись, вышел из дома и поспешно скрылся в узком переулке, разделявшим две соседние улицы.
Не оттого ли в доме Стоговых  настало
что-то гнетущее?

                ***

          Ох, уж эти страдания души!   
    Настя сидела возле кроватки дочки и тупо смотрела в одну точку.
Измена…
      « Почему?  Отчего эта подлая измена? –
растерянно думала она о муже. – Господи, как несправедливо устроен мир! И чего ему не хватало? Что теперь – простить, забыть всё?»
      Настя тяжко вздохнула  и хрустнула пальцами. Прощать   она не могла, не хотела и не умела. Сама душа восставала против. А  в груди ныло и ныло, словно  неумолимо тоскливая струна гудела там. Это другие  женщины умеют легко  забывать  супружеские измены,  а Настя не такая – её сердце ранимо.
О,  как  завидовала она сейчас Людке  Самойловой – воспитательнице детсада!  От неё муж ушёл в другую семью, а ей бы  хоть  бы  хны, не охнув,  завела себе другого  мужика. Даже походку изменила, какой-то высокомерной стала, ходит, горделиво поглядывая по сторонам – смотрите, мол, вот я какая – назло  бывшему нашла себе  красавчика!..
Нет! Настя не хотела искать  замену мужу.       Она вся в себя ушла.
   … Всю нежность и любовь она перенесла на  дочку.
Была боль,  была, чертила, как заноза, но  Настя в себе держала её. Уложит дочку в кроватку, уйдёт в поле, наревётся вдоволь, тем и утешит себя.  От её плача   испуганно вспархивала  стайка    малых птах, ютившихся на луговых кустиках  татарника. Пыталась  Настя справиться с собой, но ничего не получалось, и разносился  над лугом плач молодой женщины.
 
   … Отревелась.
 Подняла к небу опухшее лицо, глубоко  вздохнула и  медленно поднялась на колени. В траве беззаботно прыгали кузнечики, один из них скакнул  прямо к Насте, словно решил поддержать и утешить  её своим стрекотанием. Жаркое июльское солнце  палило, в небе плыли легкие  перистые облачка.
Настя стряхнула  с платья муравья,  потёрла ладони, с которых полетела лёгкая пыльца и поднялась. Медленно, будто во сне, зашагала к селу. Плачь не плачь, но жить как-то надо. Сонечка вон подрастает. Анастасия понимала: боль душевная   утихнет   не скоро, но жить надо, ради дочки надо.
  И мать её, Екатерина Андреевна, это понимала, поджидала дочь у калитки и, как могла, по-бабьи, утешала:
 - И  чего ты в панике ищешь утешения, девонька?  И  чего так убиваешься?  Тебе дочь ещё растить!
  Брала  Настю под руку и  уводила домой.
 
                ***
И началась для  Насти новая жизнь.
 Подолгу стоит она в своей художественной мастерской возле картин, которые писала в часы вдохновения. Теперь же у неё нет особого желания писать. Вроде бы она по-прежнему всё та же – стройная, миловидная с пышной светлой косой, а вот в душе её произошёл надлом. И прежние картины ей не доставляли  радости. »Это всё не то», – думала она, задумчиво оглядывая свои работы. Не об этом когда-то мечтала её  молодая восторженная  душа. И на Анастасию находила апатия. « Не то, не то», –
  сурово думала она, расхаживая из угла в угол, пока однажды   к ней в мастерскую не постучал соседский русоволосый мальчик   Толя с большими внимательными глазами  и робко  попросил, протягивая ей свой рисунок:
- Тётя Настя, посмотрите, пожалуйста, что у меня получилось!»
Настя  взглянула на лист картона с изображением  знакомой берёзки из  соседского палисадника и ахнула: какая точность письма, какая игра светотеней! Вот чего   недоставало большинству её работ. До чего же талантлив этот Толя! Как точно всё изобразил!   Ему  ещё бы мастерства.   И у Насти    созрело желание открыть детскую   художественную студию при своей мастерской.    Похвалив мальчика, она   спросила:
- Толик, а есть ли ещё ребята, умеющие рисовать?
 
-  Есть, тётя Настя, есть! В классе многие хотят писать картины, как и вы.
 Ответ   мальчика обрадовал Анастасию  Петровну, и она решительно произнесла:
- Тогда, Толенька, давай мы вот так поступим – собирай  ребят и   в следующую среду   приходите ко мне в мастерскую, будем вместе  учиться рисовать.
   С этого  дня всё  переменилось в жизни Насти.    Её прежние  печали и переживания  отпали, словно старая листва с весеннего дерева.  Она постаралась забыть  Наримана, и что  когда-то   была предана  самым близким ей человеком.
 И только однажды её сердце дрогнуло, когда неожиданно повстречала  бывшего мужа, идущего в обнимку с Динарой.  Столько беззаботного веселья было в их голосах, что  её даже передёрнуло.  Она резко отвернулась  и поспешила  свернуть  в ближний  переулок.
А потом всё успокоилось и пошло своим чередом.  Занятия в студии увлекли её. Она и не заметила, как  Сонечка подросла. Но один случай  всколыхнул её и едва не выбил из привычной колеи.
 Как-то утром к ней в мастерскую   заявился Нариман.   
 Какие перемены! Его было не узнать.   Лицо опухло, взгляд  мутный, сам едва на ногах стоит.
- Настя, я пришёл!
- Как пришёл, так и уходи, – спокойно ответила она.
 - Я совсем пришёл!
-   Не поздно ли? – сказала она.
- Ты прости меня!
- Бог простит! – сурово ответила Настя и выпроводила его за порог.
Постояла, прислушалась, а когда стихли его шаги, села и заплакала…
   
    Той же весной была  выставка работ   Настиных юных студийцев. Толя  Кручинин за картину «Плакучая берёза» получил первую премию.
Анастасия получила много поздравлений от родителей её воспитанников, от членов жюри, и  была страшно рада этому. Возбуждённая и счастливая, она вышла на улицу, раскрыла ладони и радостно вздохнула: осуществилась мечта её!..
Услышав детские голоса, она оглянулась и увидела, как взявшись за руки,  к ней бегут Толик и Сонечка. У дочери косички вразлёт, розовый берет сбился набок.  Остановившись возле Анастасии, возбуждённые и  восторженные, они  воскликнули в один голос:
- А мы сейчас  подснежники  видели на проталинке! 
 Глядя на раскрасневшуюся дочку,  Настя подумала: » Боже, как  же  мы похожи!  Ах ты, счастье  моё  лучезарное!»

Толя  поднял  на неё глаза  и     дрогнувшим голосом попросил:
- Анастасия Петровна! А можно, я напишу портрет Сони?
- Конечно, можно! У тебя  же призвание художника.
И она обняла ребят.