Миссия Кругосветка и японский замок

Часть первая. Великая милость.

Задача была, по сути, невыполнимая. Без предупреждения нагрянуть в закрытую и неразговорчивую страну, вооружившись четырьмя японскими хёрюминами. Этих бедолаг прибило штормом к берегам России. В 1793 году их выловили на Алеутах и доставили в Иркутск, а потом и в Петербург – для особой миссии. За десять лет русской жизни открытий было немало – от странных столовых приборов до конной статуи Будды прямо на берегу реки. Правда, никто из прохожих ей почему-то не кланялся.

Прекрасна была столица далекой империи, а все-таки хёрюминов тянуло домой. Неуютно и горестно жить, когда все на тебя пальцем показывают. Лучше уж под замком, но среди своих. Этим ломом русские и решили взломать тот самый амбарный замок, который повесили на Японию сёгуны Токугава. Гостей принял сам император и предложил вернуться на родину. А заодно - совершить увлекательное путешествие вокруг света. Кораблем с красивым названием «Надежда» командовал человек с жуткой фамилией. Слово «Крузенштерн» было для японцев какой-то фонетической эквилибристикой. Послушали, подивились, но повторять не стали.

Николаю Петровичу Резанову с фамилией повезло больше, чего нельзя было сказать о его личной жизни. Он был на грани нервного срыва. Молодая супруга отправилась к Господу, рожая второго наследника огромного состояния. С горя просил отставки, но государь сказал: «Ты, брат, лучше развейся. Заодно и пользу Родине принесешь. Поезжай-ка послом в Японию! Первым будешь. А там все печали как рукой снимет». Николай Петрович поехал – и не прогадал. Его ждали такие душевные бури, что боль от семейной драмы и впрямь затихла.

Император Орэкисандара оказал великую честь. Лично прибыл в Кронштадт, чтобы проводить в дальний путь. Этот остров близ Петербурга хёрюминам очень понравился. Напоминал Японию. Куда ни глянь - море и корабли, военные в форме и кирпичные дома наподобие тех, что голландцы строили на Дэдзиме. Строгость и дисциплина – что может быть лучше? Посланник государя Резанов любил наблюдать за птицами. Он долго стоял на палубе, глядя на берег и бормоча что-то себе под нос – будто прощался.

Самолюбивый капитан "Куру-сан" принял его в штыки. Слыханное ли дело - «хозяйское лицо» отбирает власть? Быть «смотрящим за парусами» он не хотел, но высочайший указ связал руки - в угоду Российско-Американской компании. Только вот путь до Нагасаки был долгим, а характер Крузенштерна - под стать его фамилии. За 16 месяцев он доходчиво объяснил «самозванцу», чего стоят его приказы. Команда - по древней морской традиции - встала на сторону офицера, и ни в грош не ставила бедного посла. Его переводчик Хёбэ-Киселев из числа хёруминов от такой дерзости хватался за голову.

На корабль невесть как попал злой шутник, скандальный бретер и авантюрист Федор Толстой по прозвищу «Американец». Во флоте этот граф никогда не служил. Вроде как, бежал от наказания в Преображенском полку и выдал себя за двоюродного брата-тёзку. «Развращенный молодой человек, не чтущий ни Бога, ни власти», перессорил всех матросов. И, страдая от безделья, выдумывал совершенно дикие выходки. Напоил однажды корабельного священника, и когда старик – мертвецки пьяный - лежал на палубе, припечатал его бороду сургучом с казенной печатью. Пришлось обрезать под самый подбородок. Или вот еще. Был у команды любимец – ручной орангутан, которого Толстой купил на острове в Тихом океане. Так этот наглец запустил его в каюту самого Крузенштерна - и все записи оказались в чернилах. Резанова же и вовсе ругал без пощады - даром что кавалер его свиты.

Деликатный посол мужественно сносил оскорбления, но под конец совсем занемог душою. Он стал обидчивым и капризным, и запершись в каюте, строчил кляузы в Петербург. Смерть мерещилась ему на каждом шагу. Случайный шорох или скрип вызывал приступ паники – руки тряслись и сердце бешено колотилось. Но когда шторм сорвал паруса и чуть не разрушил корабль, он, казалось, даже не вздрогнул.

Хулигана Толстого со скандалом высадили на Камчатке. А на корабль явился генерал-губернатор Кошелев с шестью десятками солдат. Все по душу Крузенштерна. Следствие признало его виновным в организации бунта. Капитану грозила смертная казнь. Он требовал исполнить приговор сразу – не дожидаясь конца экспедиции. Перед Японией - делать нечего - пришлось мириться. Негоже было врагами ехать на переговоры о стратегической дружбе. Государь, как никак, велел Резанову завершить образование Российско-Американского края. Аляске нужна была продуктовая база поближе и новый - более удобный - торговый маршрут. Японцы владели лакомым куском суши, но ни с кем не хотели делиться. 28 сентября 1804 года русские нагрянули в Нагасаки – попытать счастья.


Часть вторая. Не очень хороший человек…

… Опасный. Таких сразу видно. На станцию ввалился, запыхавшись. Глаза навыкате, кровью налиты, вид изможденный. Сила в нем дикая, зверская, и не знает, куда девать ее. Птица гордая, но подбитая. Мундир Преображенский - диво в этих краях - истерт весь, кое-где порван, и грязь в него крепко въелась. Видимо, беглый из части. А то и еще похуже... Такой ведь и впрямь убить может.

Спрашиваю - куда путь держите, да по какой надобности. Бытописец Вигель выражает свое почтение. А он - в Петербург. Отсюда, из Удмуртии, путь неблизкий. Если повезет, пару лет на санях и телегах. Говорит - ничего, из Петропавловска добирался. Там оказия вышла - чуть не сорвал кругосветное плавание и посольство в Японию. Поссорил капитана Крузенштерна с послом Резановым. Рассказал, что тот пишет жалобы императору. А как утаишь? Словом, был найден крайним и ссажен на берег ради мира и благоденствия.

Графу Толстому в кругосветке минуло двадцать. "Американцем" прозвали друзья-картежники и поэты - за то, что потянуло на край света. Все тело его, начиная от шеи, было в какой-то диковинной хохломе, только вместо цветов - узоры туземные, звери и птицы. Одна из них - во всю грудь. Это он со смертью "договор" заключил. Двенадцать дней терзала проклятая, да не взяла. На острове не то полинезийском, не то алеутском, лечило его племя аборигенов. Пока без сознания лежал, с ног до головы разукрасило. Рисунки сакральные, отгоняли злых духов. И браслеты на память остались - по одному за каждый день болезни. Говорил, двенадцать жизней должен отдать".

Перед чинами граф не робел. Юношей вызвал на дуэль офицера, который его оскорбил. После далекого плавания так вошел во вкус, что убил одиннадцать человек. Его звали "татуированный дьявол", и намекали, что продал душу. Пуля его не брала, и дуэль с ним считали самоубийством. Азартен был до безумия, и за картами мухлевал. Кто смел упрекнуть - получал вызов. Той самой двенадцатой жертвой чуть не стал поэт Пушкин, обладатель такого же буйного нрава. Спасла только шестилетняя ссылка. Когда вернулся, оба поостыли и, почуяв родство душ, стали чуть ли не братьями. Граф сосватал ему девицу Гончарову и был увековечен в стихах. Писателей вдохновляли его авантюризм, отвага и выдающийся ум. Грибоедов в "Горе от ума" прозвал алеутом. И племянник Левушка вниманьем не обошел.

"Дьявол" пригодился на войне. Бил шведов и французов, отличился при Бородино. Дважды разжалованный в солдаты, дослужился наконец до полковника. Кутузов истребовал для него орден. Смерть взяла реванш, когда Толстой остепенился и завел семью. Снова пощечина свету - женился на цыганской плясунье. Дама сердца спасла от позора, когда он фортуну свою на картах растратил. Не дала спустить курок и попасть на "черную доску". Достала все сбережения, невесть чем нажитые, а сам цыганский барон снял перстень с руки. В браке родили они двенадцать детей. Десять не успели вырасти. Дочь Сарра, восхитившая Пушкина своим поэтическим даром, умерла в 17. Осталась лишь "кудрявый цыганенок" Прасковьюшка - похожая на поэта, которого не убил "дьявол". Набожный под старость лет, он видел в этом волю небес. Жаль, в юности не попал в Японию - узнал бы о беспощадной "карме". И научился вести переговоры со смертью.

Часть третья. Переговоры со смертью

Невесело начался срок губернатора Хиды. Сам великий сегун Иэнари доверил ему быть смотрящим за Нагасаки - воротами священной земли. И сразу такое испытание. С поста на мысе Ябо сообщили о русском корабле. Его здесь ждали больше десяти лет. Некий Лаксман - посланник императрицы Екатерины - еще в прошлом веке добился разрешения на повторный визит. Но сейчас время опасное - в Европе война. Голландию заняли французы, а через Дэдзиму - с голландскими привилегиями- торгуют американцы. На редкость плутовской народ, хуже англичан. Русских надо проводить вежливо. Не хватало притащить войну еще и на острова. А с Карафуто пусть айны пока разбираются.

К вечеру прибыли с донесением. Корабль "Надежда", капитан Куру… (язык сломаешь) привез посла от самого государя Российской империи. Предлог тот же, что и в прошлый раз. Спасли мол от бедствия четырёх херюминов. Цудаю, 62 года, Гихэй, 44 года, Сахэй, 43 года и Тадзюро - 35 лет. Вместо того, чтобы красиво уйти из жизни - такой позор. Десять лет они, значит, в России прожили, а теперь забирайте назад - домой захотели. Примем, не сомневайтесь. Этих бы хёрюминов допросить хорошенько и до конца жизни в тюрьму посадить - дома и стены греют. Так, кажется, говорят в России?

Начальник голландской фактории Дефф пожелал лично взглянуть на русских. Вместе с посланцами отправился на корабль. Сначала пошли переводчики, потом чиновники-баниосы, а уже в конце - со всеми почестями - господин обергофт с капитанами кораблей. Поклониться баниосам, конечно, забыл - пришлось дурака локтем ткнуть. А дальше все, как договаривались: спектакль раболепия перед японской властью, что дружбой Голландию удостоила. Ладони сложил, в пол уткнулся и ждал, пока суровые господа подняться не разрешат. Переводчики в это время и вовсе в ногах валялись. Взгляните, гости дорогие, на наши обычаи, и повторяйте за нами.

Посол оказался проницателен, горяч на голову и нетерпелив. Кланяться не захотел. Обычаи ваши, говорит, уважаем, только наши не хуже - и от них не отступим. Да и не подобает большую дружбу с таких глупостей начинать. Требовал встречи с сегуном, которого почему-то называл императором. Посмотрим, как запоет через месяц. А пока военными лодками окружить, оставить подальше от города и никаких контактов с голландцами с глазу на глаз. Этот петух Дефф возьми да скажи, что за деньги в город выходит, да раз в год к сёгуну ездит. Разозлился посол, теперь жди беды. Какие уж тут поклоны. Кораблям двух крупных держав в одной гавани тесно.

Часть четвертая. Любовь к родине

Губернатор Нагасаки отлетал как от стенки горох. Выдавать четырех "возвращенцев" упрямый русский посол отказался. Сказал - императору лично в руки. А что было делать, если из Эдо уже пришел короткий и резкий, как лезвие бритвы, ответ с указанием "вежливо тянуть время"? Выкручивайся, Хида, как хочешь. А не сможешь - всегда есть красивый и легкий выход. Слухи ползли быстрее, чем Хида мог за ними угнаться. Русские прознали о судьбе японцев, возвращенных ими двенадцать лет назад. Вместо родного дома - стены тюремные до конца жизни. Новоприбывших, ясное дело, ждала та же участь.

"Предателей рубят - щепки летят.

Любовь к родине,

Как ты порой губительна!"

Русский посол ступил на берег после месяца ожидания. Дом соорудили в Мэгасаки рядом с рыбным базаром. На самом берегу - так, что во время прилива вода доходила до маленького оконца с двойной железной решеткой. Вокруг - забор из высокого тростника. Голландцы жили напротив, но любые контакты с ними строго запрещались. От ворот забор уходил в море, образуя закрытый путь для гребных судов - от корабля к посланнику. Едва он зашел в дом, ворота закрыли с обеих сторон, а ключи отправили губернатору.

Всюду посты и у каждого - караулы. В доме посла - его свита и четверо хёрюминов. Лишние на берегу не задерживались. Гостей с корабля считали и вежливо провожали назад - в том же количестве. "Надежде" разрешили зайти в гавань и встать на ремонт после полного разоружения. Забрали порох, пушки и личное оружие - под аккомпанемент голландских кораблей. Шесть часов они салютовали крепостям императорским. Выстрелов насчитали не меньше четырехсот. Баниос предупредил - вы, мол, не вздумайте им ответить. И пусть не говорят, что у японцев нет чувства юмора.

Тянулись недели и месяцы. Моряки развлекались безделицами вроде воздушного шара. Натуровед Лангсдорф склеил его из подручных материалов и нарисовал двуглавого орла. Дважды сей аппарат летал сторону берега, приводя местных в неописуемый восторг. В третий раз не рассчитали - горящее облако ветром унесло на дома. Когда от одной из крыш повалил дым, вскричали, что "русские поджигают город". Слава Богу, улеглось. Но потом с берега сообщили о другом бедствии - посерьезней. Одного из хёрюминов нашли с перерезанным горлом.

Часть пятая. Талая вода

Доктор Эспенберг – свет европейской медицины – не раз имел дело со смертью. Убийства всех мастей видел и в родной Германии, и в России, где он работал уже долгие годы, поэтому его отношения с кровью можно было считать фамильярными. В этот раз, на японской земле, смерти удалось избежать, но картина от этого становилась еще страшнее. Он отчаянно думал о чем-то прекрасном, лишь бы не упасть в постыдный обморок рядом с жертвой. Сочинил хокку, для души и чести спасительное:

Алеет на закате

Талая вода. Кровь земли

Возвращается в землю.

Зловещая тишина японского плена должна была закончиться именно так. Тадзюро – самый молодой из четырех хёрюминов – истекал «талой водой» в доме русского посла. Попытка самоубийства. Перерезал горло бритвой. И только охрана помешала свершиться беде. Нарочный от Резанова срочно привез с корабля Эспенберга и Лангсдорфа, но медиков к умирающему не пустили. Вокруг столпились баниосы со свитой и ждали сигнала от губернатора. Наконец, явился местный врач с отполированной круглой башкой. После осмотра назвал рану неопасной. Жить будет, а вот говорить – вряд ли.

Никакая это была не бритва, простой кухонный нож. Бедняге отрезали язык – самым грубым и варварским способом. А уже потом полоснули бритвой – для виду, или просто не успели убить. И это в резиденции посла, нашпигованной лучшими военными Нагасаки. Теперь очевидно, что безопасность русской дипмиссии волновала их меньше всего. Полный контроль – вот, что было важно. Эспенберг не любил, когда из него делали идиота. За полгода жизни на корабле он стал болезненно нетерпим к японским обычаям. О диких законах чести пусть белощеким подружкам рассказывают. Когда позор неизбежен, они себе брюхо режут, а не язык.

Подсказка пришла, откуда не ждали. Кто-то из баниосов пустил слух, что тот самый Тадзюро еще при первой встрече на корабле передал им письмо с жалобой на русскую власть. И разоблачил «страшные намерения миссии Резанова» – обратить всех японцев в христианскую веру. Что могло поставить более жирный крест на будущих переговорах? И при том - вполне легитимный. Религиозная фанатичность японцев была известна всему миру. Из-за нее-то сёгуны Токугава страну и закрыли. Иноверцам сказали держаться подальше и запретили все христианские символы. Торгуя с голландцами, не пускали их дальше насыпного острова Дэдзима. Разве что за особую плату. Но то – голландцы, не русские.

В тот день Эспенберг нарушил правила и остался на берегу - присмотреть за раненым. В содержании - да и в существовании - скверного письма он сомневался. Но Тадзюро закрыл рот на замок и оправдать себя был не в силах. Баниосам приходилось верить на слово – и не только. Они образно дали понять, что переговоры накрываются медным тазом. В апреле – через семь месяцев почетного плена - посол Резанов выехал в Нагасаки в торжественном паланкине. Встреча с губернатором Хидой была первой и последней. «Мондзэн бараи» по-японски значит «от ворот поворот». Его и получили, со всеми церемониями. Русских кораблей здесь больше не ждали. А хёрюминов просили впредь передавать через голландцев. Гнев посла было не унять, но его взяли в охапку и убрались - подобру-поздорову. Спасибо, что живы. В глубине души все знали - рано или поздно эта дверь распахнется сама собой. И от японцев научились выжидательной тактике.