Местный критик

дневник Бабы Агапы

Написал я, со слов деда Митяя, рассказ про Игорюню, как его Агафья Тихоновна от телесной хвори и от дури вылечила. Но перед выпуском произведения в свет я его на местном населении обкатываю. Народ пробу снимает, мнения высказывает, а кто и конструктивные предложения вносит. Что-то вроде интерактивного общения с читателями у меня происходит. А потом и в печать отдаю.

Посему намылился я в город по издательским делам, но на автобус опоздал. Решил, пойду пешком, может, попутка какая встретится, подбросит. И точно, прохожу мимо Катерининого дома, а из гаража Игорь выезжает, тоже в город собрался.

— Садись, Николай Иванович, на заднее сидение, там у меня ещё один попутчик, пообщаетесь.

Открываю дверь — Баба Агапа собственной персоной. До города путь недолгий, десять километров всего, поэтому я только и успел от Агафьи Тихоновны приглашение на вечерний чай получить.

Иду к Агапе, а сам думаю: «Что-то я к Агафье зачастил, да всё не по своей воле». Знаю, что Баба Агапа просто так к себе не приглашает.

Сидим на открытой веранде, липовый чай с мёдом пьём — благодать после жаркого дня.

Баба Агапа, пока за столом сидим, разговор о деле никогда не заводит. Поначалу я думал, что у неё тактика такая, своими угощениями гостя размягчить, умаслить, а потом, как говорится, и тёпленьким его брать. Но Агафья такой ситуацией никогда не пользуется. Не желает она, видите ли, ни ловить человека на слове, ни обещаний обманным путём получать. Другие у неё принципы и подход другой. Интересно ей, чтобы человек сам свою ошибку понял и сам себе ОТК (отделом контроля) был.

Со мной повела речь издалека. Стала выспрашивать, почему я до семидесяти лет дожил, к литературному труду себя неспособным считал да даже и не думал об этом, и вдруг сочинять начал? Какие я задачи перед собой ставлю, когда свои рассказы пишу?

— Да никаких я задач не ставлю, просто открылось что-то во мне, как половодье захватило и понесло; пишу, на мой взгляд, занятно-шутейные были-небылицы, читаешь, и на душе радостней и светлее становится.

— А историческая правда где? — не унимается Агапа.

— Какая историческая правда может быть в шутках и анекдотах, весело — вот и вся правда.

— А ответственность перед читателем? — гнёт свою линию Агафья Тихоновна.

В общем, положила меня Агафья на обе лопатки, так как умных вопросов у нее в запасе было гораздо больше, чем у меня ответов.

Перед моим уходом протягивает какую-то тетрадь и говорит:

— Возьми, здесь у меня записи о месячной трудотерапии Игоря, сына Катерины. Прочитала я твой рассказ. У деда Митяя голова, конечно, светлая, но сам он свидетелем тех событий не был, со слов других рассказывал, а это третьи руки получаются. Ты уж меня прости, поэтому я тебя про историческую правду и ответственность писателя перед обществом мучила.

Перед сном решил я дневник Бабы Агапы полистать, да так увлёкся, что до рассвета просидел. Читаю и думаю: «Вот где историческая правда и ответственность перед обществом. Потому что эти величины не словами, а делами только измерить и можно». Решил сделать что-то вроде поправок, как в Госдуме ко второму чтению, и рассказать о стратегии и тактике Агафьи Тихоновны, применённой к следующей ситуации.

Оставил Игорюня после сноса старого и строительства нового дома большую кучу мусора в лесу (нагадил, одним словом, на общественной территории). Убирать отказался, да не просто отказался, а зло посмеялся и над Агапой, и над деревенскими жителями, что они его помойку вычистили. И повторюсь ещё раз (с уточнениями из дневника) — почти весь «мусор» в дело пошёл. Брёвна и доски, что не гнилые, перепилили на дрова; крашеные остатки сложили для костра, что вечерами молодёжь устраивает (для открытого огня как раз подходят); шифер получше — на навесики израсходовали; кирпич целый — разобрали, а мелочь и дырявый шифер — на починку дорожных ям пригодился; и стёкла в дело пошли — деду Митяю тепличку обновили, а бой стеклянный вместе со стеклопосудой, собранной со всей деревни, на стекольный завод сдали в переработку; мебель старую и ветошь огонь съел; железо в переплавку пошло. И на свалку всего ничего отвезли — в одном маленьком прицепчике уместилось, а была целая гора — несколько самосвалов.

Баба Агапа — старушка непростая, всё под карандаш — кто на общественных работах трудился, даже каждому что-то вроде трудочасов вывела, как в колхозах при Советской власти — колхозникам не деньги за работу платили, а трудодни выводили и потом натурой рассчитывались — зерном, овощами…

Когда же к ней больной Игорь пришёл помощи просить, про себя решила, что Игорь должен обществу свой долг отработать. И первым этапом лечения определила ему трудотерапию (конечно, травками его потчевала, мази накладывала да примочки делала, но это её дела, и от людских глаз они скрыты были). Вот тут-то её записи и пригодились. Рассудила Агапа так: кто помойку за Игорюней ликвидировал, на того Игорь и поработать должен. Одним словом, долг платежом красен.

Первым в списке у неё Иван значился — мужик крепкий, на работу спорый и общие дела всегда поддерживает, не отворачивается. Всё успевает, хотя никуда не торопится, но поспешает, да и жена ему под стать.

Баба Агапа в тетради даже пометку сделала, если у них никакой работы не найдётся, то в порядке шефской помощи одинокой бабе Акулине помочь, хоть и старые сковородки от копоти почистить. Слаб ещё Игоряша, больно болезнь его скрутила, и на тяжёлые работы не годен.

Пришли к Ивану, посмотрел он на Игорюню и говорит:

— У меня для легкотрудников работы нет, всё ребятишки делают, единственное, может, летний туалет почистить, только нет у меня времени за тобой, Игоряша, доглядывать, а если тонуть станешь — доставай, а если захлебнёшься — откачивай. — Пошутил Иван, хотел парня поддержать. Иван мужик добродушный, про таких говорят, и мухи не обидит; но у Игоря сил даже улыбнуться не было. Поэтому первый день ознаменовался чисткой песочком утвари у бабы Акулины. Правда, условия Игорю создали: и в тенёчке, и на удобном стульчике низеньком, имелась даже раскладушка под яблоней для отдыха да отвар целебный, Бабой Агапой приготовленный, пациент — деваться некуда.

Но Агафье Тихоновне идея насчёт чистки летних туалетов очень понравилась. Правда, отложила она её до поры, когда Игорь немного окрепнет. Но с учётом этого планы скорректировала. Кто был в списке — обошла, всё разузнала, попросила работы в данном направлении приостановить, пояснив, что они будут выполнены, но чуть позже, а нужно это для воспитательных целей. Народ общественного старосту охотно поддержал.

Первая неделя прошла в основном в чистке закопчённой посуды и мелкой работе, вроде подай-принеси. Но никто от услуг Игоря не отказывался, так как уже в деревне знали, Баба Агапа лечит Игоря трудом, и надо всячески ей помогать.

Правда, к Игорю относились по-разному, как и он раньше к людям: кто спокойно, а кто и с насмешкой; но Игорь молчал, молчала и Баба Агапа, наблюдала только. Когда же Андрейка уж очень изгаляться стал (обида старая на Игорюню у него была, ещё со школы — без синяков в пятом классе Андрюха домой не возвращался; все синяки и затрещины от Игоря получал, вот и вспомнил старое), Баба Агапа взяла его за руку да отвела в сторонку, из своей фляжечки попоила и спросила:

— Легче тебе стало от того, что ты так его обижал и унижал. Видела, что и ударить хотел. Так скажи мне честно — полегчало?

Андрюха стоит, глазами хлопает:

— Не могу в себе разобраться.

— Даю время, чтобы ты подумал, легче тебе становится от того, что ты другого унижаешь, или ещё какие чувства в тебе от этого просыпаются? Мы к тебе через три дня придём. — Взяла Игоря за руку, как маленького, и говорит: «На сегодня работа закончена, пойдём на речку купаться».

Сидят на речке, прохладой от воды веет, течение медленно водоросли шевелит, водомерки туда-сюда снуют, хорошо.

Через час видят, идёт к реке Андрей с двумя удочками и прямо к ним направляется. Подошёл и говорит:

— Прости меня, Игорь, за слова мои поганые, что тебе сегодня говорил. Ты всегда гоголем, а сегодня я тебя слабого увидел и решил пнуть за старые обиды, только Агафья Тихоновна мозги мне на место поставила. Подумал я и понял, что нет ни радости от победы, ни удовольствия, когда ты верх над человеком берёшь, который заведомо тебя слабее. Когда это понял, и все обиды на тебя куда-то ушли; ещё понял, что если бы ты тогда меня не пинал, может, и не стал бы я спортом заниматься и в десант бы не попал, другим бы путём пошёл и кто знает, куда бы зашёл, а может, спился бы, как мой отец, и не было бы меня уже на этом свете.

У Игоря от таких речей слёзы из глаз потекли. Сидит, лицо каменное, только слёзы текут и текут. Пришлось Бабе Агапе опять свою фляжечку волшебную доставать и уже Игорюню отпаивать. Потом ребята рыбачить стали, а Агафья за котелком пошла, чтобы ушицы сварить. Уха — вещь полезная, а сваренная на костерке — и лечебная.

«Вечер прошёл в теплой дружественной обстановке», — так записала Агафья в своем дневнике в графе «Итоги дня».

После всего случившегося Игорь с Андреем закадычными друзьями не стали, но хорошими приятелями — наверное. Андрюха, с разрешения Баба Агапы, над Игорем (во время его болезни и прохождения общественных работ) шефство взял, хотел и в работе помогать, но Баба Агапа по-своему повернула.

— Работа только для Игоря, пусть сам попотеет, а вот вечерами, пожалуйста, можешь ему компанию составлять, а то я старовата молодого парня развлекать. Он окреп уже немного, можно и в клуб сходить, только не очень усердствуй, знаю я тебя. Режим у Игоря строгий: в 23.00 отбой и перед ним час процедуры, подъем в 6.00. Так что время для развлечений с 19 до 21 часа, и не опаздывать, а то на твои инициативы вето наложу.

Просмотрел я записи Бабы Агапы и понял, что Игорь за месяц намеченную программу выполнил. В конце трудотерапии в клубе общее собрание было — судили Федьку-механика за лень и пьянку.

После собрания Игорь поднялся на сцену и у всей деревни прощения попросил за дурь свою и гордыню непомерную.

На том собрании я рядом с Митяем сидел. После слов Игоря он мне и говорит:

— Ударника коммунистического труда за версту видать, Агапа кого хочешь перекует.

— Не робей, Митяй, она только на молодых свои опыты ставит, мы с тобой ей без надобности.

— Ну тогда можно со спокойной душой и по домам идти.