Игра. Глава 19. Прогулка

        Многоэтажное здание спортивно-развлекательного комплекса я изучил достаточно хорошо и знал, что выхода из него нет. Двери, выводящие на свежий воздух, были заперты и оснащены сигнализацией. Но когда лица узников совсем посерели, выход на стадион неожиданно раскрылся. Раскрылся для всех, потому что иначе мы просто бы зачахли в бетонных коридорах и бесчисленных глухих комнатах.

     Мне запомнился вечер, когда добрую половину из нас, как по тревоге, выгнали на футбольное поле с вышками, автоматчиками и колючей проволокой по периметру. Над нами тонуло в рыхлых облаках небо, с запада дул легкий прохладный ветерок, запах травы щекотал нос.

Когда-то на этом поле играли в футбол. Но обветшалое сооружение, построенное полвека назад, закрыли на ремонт, покрытие вместе с подложкой его прежние хозяева поспешили демонтировать, однако вывезти не успели. Спортивно-развлекательный комплекс был моментально перепрофилирован: со скоростью спринтера его занял победитель государственного конкурса экспериментальных проектов социальной адаптации и профессиональной ориентации граждан, не реализовавших свои способности традиционным путем. И профессор постоянно хвастался, что покрытие это прежним собственникам не отдал, а очень выгодно продал двум предпринимателям. Они заключили с ним договоры на оказание погребальных услуг, а ценный материал использовали для устройства могил.

Теперь природа брала свое. Через песчано-гравийный слой, служивший основанием для искусственного покрытия, пробивалась трава. В основном, это были сорняки, которых спартанские условия сильно не угнетали.
 
     Третья часть была отделена от остального поля «ежами» из арматуры и сентиментальной красной ленточкой с бантиками. Она предназначалась для прогулок пленников. На остальной площади сочно-зелеными островками росла довольно высокая трава, быстро занимавшая все бОльшую территорию.

     Все, кто участвовал в оздоровительном мероприятии, включая меня, ходили по стадиону не спеша и молча. В большинстве своем это были одинокие угрюмые люди, державшиеся обособленно. Но встречались и парочки, и небольшие группки. Кое-кто кивал головой, приветствуя знакомых и с серьезным видом интересуясь делами и здоровьем, что свидетельствовало, скорее, не о вежливости и учтивости, а о массовом помешательстве.

     Несмотря на обилие серых пижам, люди были, в целом, одеты довольно пестро. Чувствовалось их стремление выглядеть обыкновенно, приобщиться к новому порядку вещей. Тут, думал я, и удивляться нечему: меняются внешние обстоятельства или объективные условия, как еще говорят, и человек, как гитарная струна, постонав и пофальшивив, настраивается на общий лад. Те, у кого это получается быстрее, пользуются милостью режима и снимают с себя мышиную униформу, как это сделал Роберт и масса ему подобных.

Вот оно, не сложившееся, но строящееся государство, – думал я. Пока еще на плацу не видно колонн, но они обязательно сформируются. И глашатай у микрофона, и размеренные команды с трибуны тоже будут. Все впереди. Без этого нельзя.

Но все-таки не эти мысли занимали меня тогда больше всего. Я с тоской посматривал на территорию стадиона, отделенную от нас красной лентой, и думал о близкой, манящей запахом разнотравья, и в то же время такой далекой свободе, о свободе в самом конкретном и одновременно самом абстрактном значении этого слова.

Вдруг среди многоликой толпы я заметил Вита. Он стоял, держась обеими руками за арматурного «ежа», и, казалось, о чем-то размышлял. Я подошел ближе и увидел на его лице глубокий шрам, которого раньше не было. Поблекшая кожа как тугая матовая пленка обтягивала острые скулы, тонкий нос вытянулся вперед и торчал над верхней губой знаком "больше".

Дотронувшись до его плеча, я спросил:

– Тебе плохо?

Он медленно повернул голову в мою сторону и еле заметно утвердительно кивнул. Потом, делая над собой усилие, проговорил:

     – Кружится голова и тошнит.

Глаза подростка потускнели и смотрели на меня беспокойно, несосредоточенно, как у рассеянного ребенка, страдающего близорукостью. В моей памяти непроизвольно возник взгляд Марты...

Сначала я аккуратно, не поворачиваясь резко, взял его на руки и намеревался направиться к административной части спортивно-развлекательного комплекса, ведь куда-то надо было идти с ним, что-то делать... Но он издал звук, похожий на стон, и с трудом шевеля губами, сказал:

     – Травы сорвать...

Ничего не понимая, я, не спеша, присел вместе с ним на корточки, протянул руку под висящую дугой красную ленту и захватил пучок зеленого костра.

     – Еще, – тихо попросил Вит, и я сорвал еще несколько пучков травы.

     Он крепко прижал траву охапкой к своей клетчатой рубашке и удовлетворенно скомандовал:

     – Иди!

     По дороге, стараясь не мучить Вита лишними вопросами, я все-таки узнал, что шрам на его лице остался от косы, которой он случайно поранился, пытаясь заточить, и что трава нужна была для жеребенка Бима. Выяснилось, что на прогулку Вит вышел впервые.  Оказалось, он не помнит, как попал в спортивно-развлекательный комплекс и не представляет, что за его воротами течет какая-то другая жизнь.

     Около самого входа в здание на нас налетел фотограф, который вырвал у меня сына, поставил его на ноги, схватил за шиворот и силой поволок от меня. Снова он напомнил хищную птицу. Его колкий взгляд требовал не соваться не в свое дело и пресекал всякое желание быть просто человеком.

     Экспериментатор скрылся с Витом внутри помещения, а я остался на свежем воздухе. "Сделать узником своего сына... Оказывается, и такое возможно. Ему бы дать вдохнуть паров нашатырного спирта, а потом опять вывести погулять", – не переставал думать я о Вите.

Отчетливо помня небезобидные проделки юноши, я все-таки считал, что неуравновешенность его психики – не вина, а беда. Мальчуган, лишенный материнского тепла и возможности познавать мир естественным путем, обязательно вырастет ущербным. А с таким отцом ущербность непременно перерастет в болезнь. Как и чем помочь Виту?.. Как и чем?.. Стоп! Но ведь он говорил мне о каком-то жеребенке, значит…