2. 13 Мать, дочь и отец

Ведьмы гиблого леса
Часть II Запретный плод
Глава 13 Мать, дочь и отец
Карен, сожительница Эндрю, была вдовой вот уже четыре года. Потеряв мужа, трагически и безвременно погибшего на охоте, и тут же разродившись недоношенным ребенком, который умер, она осталась одна с восьмилетней дочкой Джулией. Молодой колдун, в ту пору еще не растерявший свою привлекательность, но женатый на ведьме Эльвире, ухлестывал за ней. Потом Эльвира попалась на жертвоприношении, и ее сожгли на костре. Эндрю сразу же, без обиняков, предложил Карен жить вместе, обещал помогать с ребенком. И чтобы спасти свою дочь от нищеты и публичного дома, вдова согласилась.
Это была высокая худая бледная женщина, с длинными черными волосами, и черными глазами, будто провалившимися в глазницы. Они казались еще больше из-за постоянных темных кругов вокруг них, ибо горе никого не красит. Заостренный нос с длинной узкой переносицей, обветренные губы, ввалившиеся щеки. И в целом, лицо ее было неприветливо, отталкивающе, даже некрасиво. Но она была ласковой и милой, с детской душой и добрым сердцем. Однако светлые дни счастья и радости так и не наступили в ее жизни.
Воспользовавшись безутешным горем Карен о любимом муже, ее унынием, Эндрю расшатал ее веру в Бога, склонив к колдовству. Он часто угрожал ей расправой над дочерью, чтобы получить желаемое, и рассудок Карен стал изменять ей. Она начала бить Джулию в его присутствии, чтобы он думал, что девочка для нее не такая уж великая ценность, а наедине ласково с ней обращалась. Ребенок плакал, страдал, винил во всем себя, но потом стал подозревать, что мать боится «отца». Так ей велено было называть верховного колдуна.
Девочка вместе с матерью работала по дому: подметала, мыла посуду, пряла, вязала, помогала кормить свиней. Мэг обучала ее вместе со своими детьми, Лилит и Сэмом, черной магии: колдовству с зеркалами, гаданиям на картах и человеческих костях, заклинаниям бесов. Но для нее это все оставалась просто игрой. Она не была еще в полном смысле одержима нечистой силой, хотя кое-какие «дары ведьм» уже имела, просто не знала, как ими пользоваться. Лилит и Сэму она казалась из-за этого глупой, они высмеивали ее и задирались. Джулия оставалась в недоумении.   
Время шло, и неумолимо приближалась пора ее цветения. В этом году ей исполнялось уже двенадцать лет, а значит, бал сатаны, на котором она должна будет понести от Эндрю ребенка, продолжив ведьмин род, был не за горами.
Карен в прямом смысле слова сходила с ума от мысли об этом, рвала на себе волосы и с ужасом ждала, когда обычное женское у Джулии обнаружится. И совсем не удивилась, когда поняла, что девочка уже скрывает это. Она устроила названному мужу скандал, разыграв сцену ревности, и выгнала его в лес к Мэг, а сама провела два месяца в тишине и покое, ласково обращаясь с дочуркой, с прискорбием обнаружив, что та боится ее, как она Эндрю. Они вместе пекли хлеб и плели венки из цветов, пели песни за работой в огороде. Они вспоминали о том, сколько счастья было в их семье, когда еще жив был первый муж Карен, настоящий отец Джулии, и вместе оплакивали его. Любовь растопила лед, сковывающий в последнее время их детско-родительские отношения, но до полного доверия было еще далеко…
Джулия бледная, теребя длинную темно-русую косу, спустилась с чердака, где с самого утра возилась с шитьем. Мать вымешивала тесто для пирогов.
--- Доча, помоги мне с начинкой. Поди собери яички, - там, наверное, сегодня немало. Раскудахтались на весь двор! Отвари, измельчи, смешай с лучком и укропчиком…
  Потом женщина заметила испарину на грустном миловидном личике дочери, уже утратившем детские пухленькие очертания, и обеспокоенно заглянула в задумчивые, не по годам взрослые, зеленые глаза:
--- Живот не болит?
--- Опять болит, мам, - заныла Джулия. - Мы вчера ели сало. Все из-за него!
--- Ну, значит, сало. Я тебе травяной отвар сделаю, чтобы полегче было, вот только с пирогами управлюсь. В сундук, на чердаке, я собрала всю нашу сношенную одежду, и положила тебе новенькие панталончики. Ты ведь шьешь кукол, тебе пригодятся тряпки…
--- Ой, мама, спасибо! Да, тряпки! Тряпки нужны… А панталончики я нашла…
--- Вот и умница, - сосредоточенно сказала Карен. – Ты отдохни, я начинку сама приготовлю. А утром не залеживайся. Спускайся пораньше, будем снова весь день готовить вместе!
Джулия, подобрав под себя ноги, легла на родительскую кровать, терпя менструальные боли. Вкусно пахло тестом, от растопленной печи разливалось по комнате мягкое убаюкивающее тепло, которое особенно приятно согревало в холодный дождливый августовский день.
Но распахнулась дверь, и на пороге показался сердитый и промокший насквозь Эндрю. Карен и Джулия вздрогнули от страха и неожиданности. 
--- Хватит с меня изгнания! – рявкнул он, широкими шагами входя в дом, и усаживая свое грузное тело на стул за столом. -  Жрать давай, я устал с дороги!
Карен засуетилась, доставая остатки вчерашнего ужина: грибы, сало, хлеб, лук и молоко. Девочка не двинулась с места, и по-прежнему лежала на кровати, свернувшись комочком. Мать, искоса взглянув на нее, потом на Эндрю, взбеленилась и гневно выкрикнула:
--- Джулия, почему ты не помогаешь отцу переодеться в сухое?
Дочь с ужасом открыла глаза, и в первый момент возмутилась таким несправедливым отношением, поэтому ответила так же, как и мать, грубо, повысив голос:
--- А пусть отец сам попросит, если ему помощь нужна!
Она беспечно употребила слово «попросит» вместо нейтрального «скажет», и Карен не преминула этим воспользоваться, начала кричать:
--- Ах-ты, дрянь такая! Тебя, соплю, еще и просить надо! Выросла сволочь на мою голову!
Женщина выхватила из ведра с водой у очага половую тряпку и с размаху хлестнула ею Джулию, потом еще раз. Девочка закрыла лицо руками, вытерпела побои, поднялась и открыла сундук у окна с чистой одеждой, отыскала в нем штаны и рубаху для отца. Так и не дождавшись обещанного травяного отвара для облегчения болей, она взяла маленькую корзиночку, накинула плащ с капюшоном от дождя и отправилась в курятник собирать яйца. Потом молча помогала матери начинять пироги.
За ужином Карен решила упрочить свою легенду ревности, и снова заговорила о юной соседке Клэр.
--- Я знаю, почему ты вернулся, - сказала она мужу. - Ты все-таки решил ее обрюхатить. Хотя, может быть, у нее и кровь еще не текла…
--- Текла, - невозмутимо ответил Эндрю. – Я сам видел. Она не ожидала, что начнется. На работе в поле. Засмущалась, конечно, пошла переодеваться. А я ей сказал: не бойся, с каждой женщиной это когда-нибудь случается, - он посмотрел на Джулию и плотоядно улыбнулся.
--- И ты, конечно, решил, что это у нее в первый раз!
--- Конечно, в первый! Клэр совсем еще малышка. Так бы и съел ее в порыве сладострастия!
--- Сколько ей? Шестнадцать? Так это уже поздно!
--- Поздно ли, рано, а в этот раз я дождусь, пока девочка вырастет и сама позовет меня.
--- Когда девочка вырастет, тебя она не позовет.
--- Лучше скажи, что сама соскучилась.
--- Кто? Я? Никогда! – фыркнула Карен. – Но чем больше я осмысливаю нашу жизнь, тем больше ее понимаю, и теперь почти даже не сомневаюсь, что это ты убил моего мужа, чтобы закабалить меня.
--- Ты – моя женщина! – прорычал Эндрю. - Поняла? И заткнись!
Он наотмашь дал Карен пощечину, и та упала со стула.
--- Ты убил его! – закричала она вне себя от ярости. - И когда-нибудь ты мне за это ответишь! Бесноватый выродок!
Но она тут же пожалела об этом, и вся сжалась от страха, потому что Эндрю выпрямился во весь рост, поднявшись из-за стола, и со словами «ты давно это говоришь» два раза ударил ее ногой в живот.
Джулия в панике вскочила, бросив ужин, и дрожа полезла на чердак, заперлась на засов. Эндрю безразлично плюхнулся на место, двумя пальцами с наслаждением отправил в рот кусочек сала.
Карен некоторое время валялась на полу, корчась от боли, потом поднялась, и села на сундук у окна, вглядываясь в сгущающиеся сумерки, но ничего не видя перед собой. Она утирала сами собой катящиеся слезы и душа ее была наполнена молчаливым стоном отчаяния.
«О, если бы ты был жив, мой муж, мой рыцарь, - думала она, - ты бы сказал: это – моя родная, любимая, и ты, бездушный ублюдок Эндрю, заплатишь за все страдания, которые причинил ей. Но нет никого… И не найти никого, чтобы попросить о помощи и защите. Уже не очаровать, не соблазнить, не поманить за собой, потому что давно состарилась от горя, изрезана морщинами, и полоумная…»