Везпертина когнитивная

Лафкадио Хирн. Vespertina Cognitio

1.

Я сомневаюсь, что существует какая-либо другая форма ужаса, которая хотя бы приближается к страху перед сверхъестественным, и особенно к страху перед
сверхъестественным во снах. Детям знаком этот страх как ночью, так и днем
; но взрослый вряд ли будет страдать от него, кроме как во сне,
или в самых ненормальных условиях из виду, производится болезни.
Причина, на наш здорового бодрствования, поддерживает воспроизведение идей гораздо выше эти глубоко лежащие регионы по наследству эмоции, где обитают первобытные формы террора. Но даже такой, какой известен взрослому только во сне, нет страха, сравнимого с этим страхом наяву, - ни одного такого глубокого и в то же время такого смутного, - ни одного такого невыразимого. Неопределенность ужаса делает невозможным его словесное выражение; и все же страдание настолько интенсивно что, если его продлить более чем на определенные секунды, оно убьет.И причина в том, что такой страх связан не с индивидуальной жизнью: он бесконечно более масштабен, чем может объяснить любой личный опыт; это пренатальный, наследственный страх. Она обязательно тусклая, потому что составлена из бесчисленных размытых миллионов унаследованных страхов. Но по той же самой причине ее глубина бездонна.Тренировки ума под цивилизация была направлена на покорение страха в целом, и-за исключением того, что морально-этические качества ощущения, которые принадлежат к религии, сверхъестественного в частности. Потенциально в большинстве из нас этот страх существует; но его источники хорошо охраняется, и вне сна, он вряд ли может возмутить любого
энергичный ум, кроме как в присутствии фактов, что так чуждо все относительно
опыт, воображение вцепились прежде чем причина может бороться с сюрпризом.

Только однажды, после периода детства, я познал эту эмоцию в
сильной форме. Это было замечательно, поскольку представляло собой яркую проекцию страха во сне в бодрствующее сознание; и переживание было особенно характерным тропическим. В тропических странах из-за атмосферных условий
угнетение снами является более серьезным страданием, чем у нас, и является
возможно, чаще всего во время сиесты. Все, кто может себе это позволить, проводят свои ночи за городом; но по очевидным причинам большинство колонистов должны довольствоваться тем, что проводят свою сиесту и ее последствия в городе.
Западно-индийский сиеста не нравится, что полуденный сон без сновидений
что нам нравится на севере летом. Это скорее оцепенение, чем
сон, начинающийся с неприятного ощущения тяжести в основании
мозга: это беспомощная капитуляция всего ментального и физического
находясь под избыточным давлением света и тепла. Часто его преследуют уродливые видения, часто прерываемые сильными скачками сердца. Иногда
его беспокоят также звуки, которые в другое время не замечались. Когда
город лежит полностью обнаженный перед солнцем, к полудню лишенный всякой тени, и без путников, тишина становится удивительной. В этой тишине
шелест пальмового листа, похожий на бумагу, или внезапный звук ленивой волны
на пляже, - как цоканье измученного жаждой языка, - слышится очень отчетливо.
увеличенный до ушей. И этот полдень с его чудовищной тишиной - для
чернокожих людей час призраков. Все живое бессмысленно с опьянение светом;-даже леса дремлют и поникли в своих переплетениях лиан, опьяненные солнцем....После сиесты я чаще всего вздрагивал, но не от звуков,
а от чего-то, что я могу описать только как внезапное озарение
мыслью. Это могло последовать за особым внутренним волнением, вызванным,
Я полагаю, из-за какого-то ненормального воздействия тепла на легкие. Медленное удушающее ощущение пробивалось в сумеречную область между
полусознанием и настоящим сном, и там пробуждались самые ужасные
фантазии, - фантазии и страхи перед погребением заживо. Это были бы
сопровождаемый голосом, или, скорее, идеей голоса, насмешливым и
упрекающим: "Поистине, свет сладок, и это приятная вещь
чтобы глаза могли видеть солнце._... Снаружи день, тропический
день, первобытный день! А ты спишь!!... "Хотя человек живет много лет
и радуется им всем, все же..." _" ... Спи дальше!- все это великолепие будет таким же! когда твои глаза станут пылью!... "И все же пусть он помнит дни
тьмы, ИБО ИХ БУДЕТ МНОГО!"

 * * * * *

Как часто, с этим призрачным крещендо в моих ушах, я погружался в
террор со стороны диванчик, чтобы заглянуть сквозь решетчатый ставень на
огромные световые, без глушителей, завораживает;--потом кинулся холодной воды
над моей головой, и попятился назад, к палящим матрас, раз
сон, снова разбудил тот же голос или звон
мой собственный пот ... ощущение не всегда необходимо отличать от
вызванный бежит многоножки! И как я раньше тосковал по этой
ночи с ее Южным Оттенком! Не потому, что ночь всегда приносила в город
прохладу, а потому, что она приносила облегчение от _ тяжести_
этот безжалостный солнечный огонь. Ибо ощущение такого света - это ощущение
потока чего-то весомого, - чего-то, что тонет, ослепляет, обжигает и парализует одновременно, и наводит на мысль о жидком электричестве.
 * * * * *
Однако бывают моменты, когда тропическая жара, кажется, только усиливается
после захода солнца. В горах ночи, как правило, восхитительны
круглый год. Они еще более восхитительны на побережье, обращенном к
пассатам; и вы можете спать там в комнате, обращенной к морю, обласканный
теплым, сильным бризом, - бризом, который воздействует на вас не порывами
или дуновениями, а постоянным непрерывным дуновением, - великим обмахиванием
ветер - течение мирового вихря. Но и в городах других
побережье-практически все они расположены у подножия лесистых хребтов, отрезая торгово-ветерок,--влажной атмосфере иногда становится ночью
что-то Безымянное, что-то хуже, чем воздух перегрет консерватории. Сон в такой среде, как правило, сопровождается кошмарами самого ужасного рода.
Мой личный опыт был следующим:--
II
Я совершал экскурсию по острову с гидом-полукровкой; и нам пришлось
остановиться на одну ночь в небольшом поселении на подветренном побережье, где мы поселился в чем-то вроде ночлежки, которую содержала пожилая вдова.
В ту ночь в доме было всего семь человек: пожилая леди,
две ее дочери, две цветные служанки, я и мой проводник. Нам
наверху отвели комнату с одним окном, довольно маленькую, - в остальном это была типичная креольская спальня, с голым чистым полом, тяжелой мебелью
старинного образца и несколькими креслами-качалками. Там было в одном углу
кронштейн, поддерживающий что-то вроде домашнего святилища, которое креолы называют капелла. В святилище находилось белое изображение Богородицы, перед
которым в чашечке с маслом плавал крошечный огонек. По колониальному обычаю
ваш слуга, путешествуя с вами, спит либо в одной комнате, либо перед порогом; а мой слуга просто ложится на циновку рядом с огромную кушетку с четырьмя колоннами выделили мне, и почти сразу же начал храпеть. Прежде чем лечь в постель, я убедился, что дверь была надежно заперта.
 * * * * *
Ночь была душной; Воздух, казалось, сгущался. Единственное большое
окно, выходящее в сад, было оставлено открытым, но в этой атмосфере не чувствовалось никакого движения. Летучие мыши - очень большие летучие мыши - беззвучно летали туда-сюда; - одна даже обмахивала мое лицо крыльями, когда кружила над кроватью. Тяжелые запахи спелых фруктов--nauseously сладкое-Роза
из сада, где пальмы и бананы стоял неподвижно, как будто сделаны из
металл. Из леса над городом несся обычный ночной хор
древесных лягушек, насекомых и ночных птиц, - шум, который нельзя передать точно описывается любым сравнением, но наводит на мысль посредством бесчисленных резких звенящих тонов о воображении широкого медленного водопада из битого стекла. Я
ворочался на горячей жесткой кровати, тщетно пытаясь найти одно местечко
чуть прохладнее остальных. Затем я встал, придвинул кресло-качалку к
окну и закурил сигару. Дым висел неподвижно; после каждой
затяжки мне приходилось его сдувать. Мой мужчина перестал храпеть. Бронза
его обнаженной груди, блестевшей от влаги в слабом свете
алтарной лампы, не свидетельствовала о дыхании. Он мог бы быть монахом.
труп. Тяжелая жара, казалось, всегда становиться тяжелее. Наконец, совершенно
измученный, я вернулся в постель, и спала.
 * * * * *
Он, должно быть, было далеко за полночь, когда я почувствовал первые смутные
беспокойство,--библиотеки suspicion_,--что предшествует кошмар. Я
он был едва в сознании, сон-осознанное собственно, узнали себя в этом
очень номере,--хотел встать. Тотчас же беспокойство переросло в
ужас, потому что я обнаружил, что не могу пошевелиться. Что-то невыразимое в
воздухе овладевало Уиллом. Я попытался закричать, и изо всех сил
получился только шепот, слишком тихий, чтобы кто-нибудь мог его услышать. Одновременно
Я услышал шаги, поднимающиеся по лестнице, - приглушенную тяжесть; и
начался настоящий кошмар - ужас от жуткого магнетизма, который
удержание голоса и конечностей - безнадежная борьба воли с немотой и
бессилие. Крадущиеся шаги приближались, но с лентором недоброжелательно.
размеренно, - медленно, медленно, как будто лестница была глубиной в несколько миль. Оно
достигло порога, - подождало. Затем постепенно и беззвучно
запертая дверь отворилась; и Существо вошло, сгибаясь на ходу, -
существо в мантии, -женственное, -достающее до крыши, - на которое нельзя смотреть!Пол-доски скрипели, как она приблизилась к кровати, - и потом ... с бешеными усилие-я проснулась, вся в поту, мое сердце бьется, как будто его собирались лопнуть. Свет в святилище погас: в темноте я ничего не мог разглядеть но мне показалось, что я услышал удаляющиеся шаги. Я определенно слышал, как снова скрипнула доска. Паника все еще охватывала меня, и я действительно был не в состоянии пошевелиться. Мне пришло в голову, что разумнее всего зажечь спичку, но я пока не осмеливался подняться. Вскоре, когда я затаил дыхание, прислушиваясь, раздался новый звук.
волна черного страха прошла через меня; потому что я услышал стоны, - долгие
кошмарные стоны, - стоны, которые, казалось, отвечали друг другу
из двух разных комнат внизу. И тут рядом со мной мой проводник начал
стонать - хрипло, отвратительно. Я крикнул ему:--;;;Louis!--Louis!;;;

Мы оба разом сели. Я услышал, как он тяжело дышит, и понял, что он
нащупывает в темноте свой кортик. Затем хриплым от страха голосом
он спросил:--;;;_Missi;©, ess ou tanne?_;;; [Monsieur, est-ce que vous entendez?]

Стонущие продолжали стонать, всегда в крещендо: затем раздались
внезапные крики: "Мама!_" - "Манзелл!_" - и топот босых ног,
и звуки зажигаемых ламп, и, наконец, общий шум
испуганные голоса. Я встал и нащупал спички. Стоны и
шум прекратились.

- Госпожа, - снова спросил мой человек, - Вы согласны?_" [Месье, есть
que vous l;;;avez vue?]

--;;;_;;a ou le di?_;;; [Qu;;;est-ce que vous voulez dire?] Я ответил в
замешательстве, когда мои пальцы сомкнулись на спичечном коробке.

-- "Фэнмил"?_" - ответил он.... ТА ЖЕНЩИНА?

Этот вопрос поверг меня в шок, повергнув в абсолютную неподвижность. Затем я задался вопросом, могу ли я
мог бы понять. Но он продолжал на своем наречии, как будто разговаривал сам с собой
:--

-- Высокий, высокий, как эта комната, этот Зомби. Когда она кончила, пол
треснул. Я слышал... я видел.

Через мгновение мне удалось зажечь свечу, и я подошел к
двери. Она все еще была заперта - на двойной замок. Ни одно человеческое существо не смогло бы
проникнуть через высокое окно.

--;;;Louis!;;; Я сказал, Не веря в то, что я сказал,--;;;you были только
мечтать.;;;

-- Мисс, - ответил он, - это был не сон. _ Она была во всех комнатах
, прикасалась к людям!_

Я сказал,--

-- "Это глупость! Смотрите! - дверь заперта на два замка.;;;

Луис даже не взглянул на дверь, но ответил:--

--"Дверь заперта, дверь не заперта, Зомби приходит и уходит.... Мне не нравится
этот дом.... Миссис, оставьте свечу гореть!";

Последнюю фразу он произнес повелительно, без использования уважительного
_soupl;©_ - точно так, как говорит гид в момент общей опасности; и
его тон передал мне заразительность его страха. Несмотря на свеча,
Я знал, что на одно мгновение ощущение кошмара за пределами сна! В
совпадения ошеломленного разума, и отвратительный примитивный необычные встроенные
само по себе, как уверенность, к объяснению причины и следствия.
Сходство моего видения с видением Луи, скрип
пола, слышимый нами обоими, посещение кошмара в каждой комнате
последовательно, - все это составляло более чем неприятную комбинацию
доказательств. Я попытался опалубка ногой в то место, где я
думал, видел рисунок: он произнес тот же громкий скрип, что
Я и раньше слышал. ;;;_;;па ка сам речитативами©v;©_,;; ќ сказал Луи. Нет!--чтобы не было
так, как мечтала. Я оставил свечу гореть и вернулся в постель - не для того, чтобы
спать, но думать. Луи снова лег, положив руку на рукоять
своего кортика.

 * * * * *

Я долго думал. Теперь внизу все стихло. Жара спадала
наконец-то; и редкие порывы прохладного воздуха из сада
возвещали о пробуждении морского бриза. Луи, несмотря на свой недавний
ужас, вскоре снова начал храпеть. Затем я вздрогнул, услышав
скрип доски - довольно громкий, - той самой доски, которую я пробовал своей
ногой. На этот раз Луи, казалось, не услышал этого. Там ничего не было.
Она скрипнула еще дважды, и я понял. Сначала сильный жар, а затем
изменение температуры последовательно деформировали и
разворачивали дерево, чтобы произвести эти звуки. В состоянии
сновидения, которое является состоянием неполного сна, могут быть слышны шумы
достаточные, чтобы сильно воздействовать на воображение, - и могут привести в движение
длинную череду искаженных фантазий. В то же время мне пришло в голову,
что почти одновременные переживания кошмаров в разных
комнатах могут быть вполне объяснены тошнотворной атмосферой.
угнетенность часа.

Все еще оставалось уродливое сходство двух снов, которое следовало
объяснить; и естественное решение этой загадки я также смог
найти после небольшого размышления. Совпадение, безусловно, было
поразительным; но сходство было лишь частичным. То, что мой
проводник увидел в своем кошмаре, было знакомым порождением вест-Индии
суеверия - вероятно, африканского происхождения. Но фигура, о которой я мечтал
, раньше не давала мне спать в детстве, - призрак, созданный для
меня впечатлением от некой ужасной кельтской истории, которая не должна была
об этом рассказывали любому ребенку, наделенному воображением, благословенным или проклятым.


III

Размышления об этом опыте привели меня впоследствии к размышлениям о значении
того страха, который мы называем "страхом темноты", но на самом деле это не так
страх темноты. Тьма, как простое состояние, не мог бы
возникло чувство, - ощущение того, что, должно быть, предшествовали какие-либо определенные
идея призраков тысячи веков. Унаследованный инстинктивный страх,
проявляемый детьми, - это не страх темноты сам по себе, а страх перед
неопределимой опасностью, связанной с темнотой. Объясняется эволюцией.,
этот смутный, но объемный ужас имел бы своим первичным элементом
впечатления, созданные реальным опытом - опытом чего-то действующего
в темноте; - и к нему примешивался бы только страх перед сверхъестественным
как гораздо более позднее эмоциональное развитие. В первобытной пещере мрак, освещенный
ночные глаза, - в черноту леса-зазоры по реке-маргес, где
уничтожение лежал в засаде, чтобы захватить пить; - в umbrages запутанных
берега, скрывая ужас;--сумрак python;;;с логова;--место
поспешное убежище вторя ярости голодный зверь-отчаянный человек; - в
место захоронения и воображаемое пугающее родство погребенных с
обитатели пещер: - все эти и бесчисленные другие впечатления от
связь темноты со смертью, должно быть, породила тот наследственный страх перед тьмой
темнота, которая преследует воображение ребенка и все еще иногда овладевает
взрослым, когда он спит в безопасности цивилизации.

Не всякий страх сновидений может быть страхом незапамятных времен. Но это
странное кошмарное ощущение, что тебя удерживает невидимая сила, действующая
на расстоянии - достаточно ли это объясняется простым
подавление силы воли во время сна? Или это может быть составной частью?
наследование бесчисленных воспоминаний о том, что тебя поймали? Возможно,
истинное объяснение не предполагает внутриутробного опыта чудовищных
гипнозов или чудовищных сетей, - ничего более поразительного, чем
эволюционная уверенность в том, что человек в ходе своего развития
оставил после себя условия ужаса, несравненно худшие, чем любые ныне существующие
. И все же остается достаточно психологической загадки кошмара
чтобы вызвать вопрос, не хранит ли человеческая органическая память записей о
исчезнувшие формы боли, - боли, связанной со странными способностями, когда-то проявленными
какой-то ужасной исчезнувшей жизнью.