Революция 1905-1907 годов вошла в историю как буржуазно-демократическая революция нового типа. Впервые в истории её гегемоном, вождем всех трудящихся масс выступил рабочий класс. Будучи по своему социально-экономическому содержанию буржуазно-демократической, по средствам и формам борьбы она явилась пролетарской. По определению В.И. Ленина, одна из наиболее характерных особенностей первой русской революции заключалась в том, что она одновременно являлась революцией крестьянской: основные массы участников революции – это крестьяне. Основным экономическим вопросом являлся аграрный (земельный) вопрос. Острый недостаток земли, крепостнические формы эксплуатации (отработки и издольщина), непосильное налоговое бремя, полное бесправие, хронический голод превзошли все пределы крестьянского терпения, и они вступили в смертельную схватку с классовым врагом.
Крестьянский характер революции 1905-1907 годов особенно ярко проявился в типичных земледельческих регионах, таких как Поволжье, и в частности, Симбирская губерния. В.И. Ленин отмечал:
«Поволжье – один из крупных центров крестьянского движения. В Поволжье перед рабочей партией особенно настойчиво выдвигается задача: вести самостоятельную классовую политику пролетариата, постоянно разъясняя при этом крестьянской массе, что она может добиться земли и свободы только… примыкая к революционному пролетариату» (Пол. Собр. Соч., т.14, стр.209).
Дореволюционные исследователи тогдашнего землепользования подсчитали, что крестьянская семья, имеющая 3-4 работников, при существующих технических условиях могла освоить 15 га земельных угодий, причем более половины земли надо отводить под пашню. Тогда, утверждали они, основная масса крестьянских хозяйств могла бы кое-как сводить концы с концами. На самом же деле в нашей губернии крестьяне имели земли в 3, а то и в 4 раза меньше. Здесь в среднем на крестьянское хозяйство приходилось 6-8 га разных земельных угодий.
Перед революцией 1905 г. население губернии составляло 1млн. 800 тысяч жителей, 93% населения – крестьяне. Из всех 245 тысяч крестьянских хозяйств 70% - бедняки, 19%- середняки и 11% - кулаки. На долю семьи бедняцкой в среднем приходилось земли 4-6 га, середняцкой – 11га и кулацкой – 37га. Общей земельной площади в губернии было около 4 млн. га. Чуть больше половины этой площади находилось под пашней и усадами, 7% - под лугами, 33% - под лесами. Остальные площади – выпасы, неугодья.
Все крестьяне вместе взятые имели земли 1 млн. 600тысяч га, или 41% от всей общей площади. 1046 дворянских имений держали 29% земельной площади губернии – это 605 га на имение в среднем. Таким образом, одно помещичье хозяйство имело земли в сто раз больше, чем крестьянское. Остальные 30% земельной площади в наших местах принадлежали уделу, т.е. царю.
И еще один средний показатель в неравномерном землепользовании: бывшие удельные крестьяне после отмены крепостного права получили земельных угодий в размере по 7,8 га на двор, а бывшие помещичьи – только по 3,6 га. Порядка двадцати тысяч крестьянских семей совсем не имели земли и жили продажей своей рабочей силы. Это батраки. Вместе с огромной массой малоземельных бедняков они являлись ударной силой аграрной революции. Их угнетали в первую очередь крупные помещики.
В наших местах это графиня Толстая, владевшая в Н. Туарме, Ст. Зиновьевке 16831 га сельхозугодий; дворянский род Родионовых, имевших столько же земли в Вешкайме, Вырыпаевке, Ермоловке, Сосновке, Шарлове, деревне Глотовке. В Ховрине 3129 га отменных полей, лугов, лесов принадлежало барину Фредериксу. Капитан второго ранга Юстицкий держал в Мухине 2300 га земельных угодий. Губернский секретарь Половцев пользовался в Бутырках земельной площадью в 1698 га. Столбовой дворянин Н.Н. Языков владел землями в Ермоловке и Б.Станичном в количестве 1483 га. В Котяковке и в Верхней Туарме 918 га угодий принадлежало помещику Фадееву. Вдова тайного советника С.А. Гулак-Артемовская 2148 га земли имела в Чуфарове и Зимненках. Еще большими участками она владела за пределами Карсунского уезда, в частности, за городом Симбирском, вверх по Волге, где теперь находятся дачные участки сотен горожан. Н.А. Анненков владел 3700 га угодий в Криушах, Малом Анненкове и Карауловке. Другому Анненкову принадлежало 2500 га земли в Белом Ключе и деревне Безводня.
Огромные участки сельхозугодий и лесов принадлежали местным купцам: братьям Андреевым – более 3000 га в Ховрине и Кротовке, братьям Барышевым – 2125 га в Зимненках и др. местах, Виноградову – 4266 га в Беклемишеве, Горелышеву – 2800 га в Вырыпаевке и других селах, Красникову – 1100 га в Канабеевке, другому Красникову - 1290 га в Бекетовке.
Несправедливое распределение земли, сложившееся после отмены крепостного права, неизбежно вело к революционному взрыву – 1861 год порождает 1905-ый.
Часть помещиков начали вести свое хозяйство по - капиталистически: нанимали батраков, приобретали сельхозтехнику, заводили агрономов, зоотехников и стремились применять агрозоотехнические приемы в земледелии. Такие хозяйства, именуемые экономиями, появились в Мухине, Вешкайме, Оборине, Нижней Туарме. Большинство же дворян хозяйничали полукрепостническим способом: сдавали землю в аренду на условиях отработок или издольщины.
Хочется обратить внимание на такой факт: и те и другие помещики не хотели иметь дело с местным населением, односельчанами, их лучше устраивали люди со стороны. Такое обстоятельство обусловливалось открытой классовой враждой, накапливаемой веками. Дворянские усадьбы, возвышающиеся над селами, крестьяне сравнивали с осиными гнездами, а «благородные» дворяне, чтобы оставить односельчан без куска хлеба, неохотно давали им работу.
Условия аренды и займа существовали кабальные. Обычно у помещиков землю большими площадями арендовали кулаки, ростовщики и другие спекулянты и пересдавали маленькими загонами крестьянам втридорога. Это, как правило, 22 пуда пшеницы или 24 пуда ржи, овса, проса с гектара. Исключительно тяжелыми были условия займа: деньги – до 240 проц., хлеба – 200 проц., т.е. за пуд хлеба, занятый весной, осенью платили два пуда. По договорам аренды или ссуды крестьяне закладывали свою землю, лошадь, корову.
Изнуряли крестьян денежные и натуральные налоги. Их было множество: государственный налог – 7 рублей с мужской души, губернский налог, уездный налог; лез в тощий мужичий карман и так называемый мирской налог на содержание школы, больницы и, прежде всего, аппарата призрачного волостного и сельского самоуправления. Кроме налогов, крестьяне со времен отмены крепостного права ежегодно вносили выкупные платежи.
В 1904 году в нашей губернии в среднем на крестьянский двор денежного налога приходилось 40 руб. 20 копеек (на эту сумму надо было продать 100 пудов ржи) и 10 пудов хлеба, а среднегодовой доход крестьянского хозяйства перед революцией составил 38 рублей. Даже маломощный середняк, по статистическим данным, выглядел так: имея 3-4 гектара посевов, собирал 200-250 пудов урожая. В денежном выражении это равнялось сумме около 100 рублей, почти половину своего годового труда землепашец должен был отдавать самодержно - помещичьему государству в виде прямого налога.
Примитивные сельхозугодия, господство ручного труда, нецелесообразность применения удобрений в связи с частными разделами земли не позволяли крестьянам получать нормальные урожаи. Даже небольшая засуха сводила на нет условия землепашцев. Сильные неурожаи и недороды сменяли друг друга. Такими были годы 1896, 1897, 1988, 1900, 1903, 1905, 1906. Голодовки и хроническое недоедание стали уделом трудовой деревни.
1904 год оказался урожайным. О последующих годах можно прочесть в симбирских газетах: «Урожайность нынешнего, 1905 года, в большинстве случаев не вознаграждала даже трудов крестьянина, а некоторые загоны не пришлось даже убирать. Сухое в начале лето к концу было обильно дождями. Эти поздние дожди не могли поправить хлеба, но зато благоприятно повлияли на озими». Однако 1907 год был засушливым, и крестьяне Карсунского уезда едва собрали семена.
Разразившийся в 1900-1903 годах экономический кризис, непопулярная в народе война с Японией и поражение в ней царизма ещё больше осложняли положение народа.
В промышленном отношении Симбирская губерния являлась слаборазвитой. Перед революцией здесь насчитывалось только 18 тыс. рабочих. Более ранними и крупными промышленными заведениями были суконные фабрики, на которых было занято 80 проц. всех рабочих. Другие отрасли фабрично-заводского производства составляли мукомольные, винокуренные, асфальтные и силикатные, деревообрабатывающие, кирпичные, стекловаренные, свечные, кратофельно-крахмальные, сыроваренные предприятия. В городе Симбирске действовали чугунолитейный и механический заводы с общим числом рабочих 75 человек.. В Сызрани и Алатыре функционировали по одной полукустарной мастерской, на которых трудились по 23 рабочих. В Карсунском уезде находилось 5 суконных фабрик (4172 рабочих), три из коих - в Гурьевском фабричном районе, две писчебумажные фабрики и одна по производству картонно-оберточной бумаги (Базарный Сызган), 14 лесопилок, 8 винокуренных заводов (почти все в селах Вешкаймского района), две крупные мельницы, заведение по сухой перегонке дерева(Шарлово).
Класс пролетариев уезда насчитывал 5 тыс. человек. Более половины всех людей, занятых в промышленности губернии, были женщины. Рядом с ними беспросветно по 14-15 часов в сутки трудились три тысячи малолетних детей и подростков.
Если в 1904 году среднегодовой по стране заработок рабочих равнялся 206 рублям, то в Симбирской губернии он не превышал 125 рублей. На суконных фабриках мужчины зарабатывали в месяц от 5 до 15 рублей, женщины - на 50 проц., дети и подростки – в 6-7 раз меньше, чем мужчины. На суконной фабрике купца Кузнецова в Усть-Урене (Карсунский район) рабочий день начинался в 3 часа 30 минут утра. Зарплата выдавалась 2-3 раза в год. Правда, в фабричной конторе рабочий в два счета мог взять талоны – «кузнецовские деньги», на которые в магазине фабриканта можно было забирать по повышенным ценам испорченные продукты и залежалые товары.
Ужасными были жилищные условия. Квартиры рабочих, по утверждению очевидцев, представляли собой «живые могилы». Врач, посетивший рабочее общежитие рабочих механической мастерской в Симбирске, писал: «Мне пришлось увидеть такую картину, где действительно «света божьего» не видно, а уж солнца и подавно. Когда я спускался в подвал по крутой и темной лестнице, я предполагал - не попал ли в ад. В подвале две сырые и темные комнаты, где помещаются рабочие, кузнецы и мастера, где они спят на нарах и, как объяснил хозяин, кушают. Каждое утро болит голова у взрослых и детей. Рабочие после тяжелого труда при горне, где жара достигает 50 градусов, лезут на нары и, кое-как закусив, снова выходят на тяжелую работу». («Очерки истории Ульяновской организации КПСС», стр.62).
Подлинными руководителями революционных масс, отважными борцами за дело народа выступили большевики. В Симбирской губернии во время первой русской революции вели работу местные организации нескольких политических партий: группа РСДРП, эсеровская группа, губернские отделения кадетов, октябристов, черносотенцев, которые вели борьбу между собой за влияние над массами.
Симбирская группа РСДРП возникла весной 1904 года на прочной основе большевизма. За годы революции социал-демократической группы выросли до 300 человек. Основателями ее были молодые большевики – симбиряне В.В. Рябиков и В.В. Орлов. Они руководили организацией до середины 1906 года, когда во избежание ареста, по решению партийного комитета, должны были оставить город Симбирск. После них партийную группу возглавили Д.И. Ульянов, З.П. Соловьев, С.И. Черномордик. Несколько позднее в руководящий комитет войдут П.Д. Винокуров, М.И. Кузнецов, М.А. Гимов и В.Н. Брюханов.
Для работы в деревне при партийном комитете была создана специальная группа в составе С.И. Черномордика, В.В. Рябикова и П.Д. Винокурова. Она обеспечивала постоянную связь с крестьянами, во многих местах губернии создала конспиративные квартиры для большевистских агитаторов. Такие явки действовали и на нашей стороне, что подтверждается данными из секретных документов царской охранки. При обыске в доме В.В. Орлова 18 сентября 1906 года (ныне в этом доме музей) жандармы обнаружили полузашифрованный список явочных мест, где в частности указано:
«… Вешкайма – Тимофей Михайлин (главный рабочий ж.д. станции);
Насакино (Ник)- Иван Андреевич Волков, Осип Ульянович (от Николая).
Адрес комитета: Карсун, село Белый Ключ (что на Барыше) Карсунской волости, Василию Захаровичу Нестерову…»
Осенью 1905 года по инициативе Восточного бюро ЦК РСДРП в Казани проведена конференция крестьянских работников партийных комитетов Поволжья и Урала. Одним из активных организаторов конференции явился С.И. Черномордик, представитель симбирских большевиков. В свете решений III съезда партии делегаты конференции рассмотрели важнейшие тактические и организационные вопросы работы в деревне.
После конференции симбирские большевики усилили свою деятельность среди крестьян. Аграрная группа разработала примерные приговоры сельских сходов о налогах, о воинской повинности, о солдатах, о стражниках, о бойкоте I Государственной Думы. Большевицкие агитаторы звали крестьян к открытым и решительным действиям – самочинно захватывать помещичьи земли, смещать царских чиновников с их постов и создавать свои органы революционной власти. Для обобщения опыта крестьянского движения в Карсуне в декабре 1905 года большевики провели уездный крестьянский съезд. На съезде также были определены конкретные формы классовой борьбы в данное время.
Симбирские большевики имели подпольную библиотеку, располагали приличным типографским оборудованием и в разное время издавали газеты: «Симбирская народная газета», «Наши дни», «Сызрань», «Самарская лука». В мае 1906 года в Карсуне вышел первый номер газеты «Простое слово». Газета предназначалась для крестьян. Большевики в ее издании участия не принимали. Регулярно выпускались и распространялись прокламации и листовки на злободневные темы тиражом от 3 до 10 и более тысяч экземпляров, часть прокламаций и листовок специально адресовалась деревне.
В период наивысшего подъема революции, в декабре 1905 года, губернский комитет РСДРП в своей прокламации горячо призывал:
«Граждане рабочие, крестьяне, солдаты! Теперь, когда ваши братья умирают на баррикадах Москвы и Петербурга, смывая своей кровью вековой позор рабства, несите свои силы на алтарь свободной России, поддержите каждый, кто чем может, дело освобождения. Революция растет с каждым днем, разливаясь, как бурный весенний поток, по широкой русской долине, и никакая сила не остановит её победного шествия. Старая самодержавная помещичья Россия превращается в развалины, а из них встает прекрасный, как молодая дева, светлый, как солнце, дивный образ молодой свободной России, озаренной пожаром восстания… Да здравствует победоносная революция! Да здравствует демократическая республика!»
В прокламации обращается внимание на практические задачи в текущий момент: создание крестьянских комитетов для руководства аграрным движением, конфискация земли и т.п. Здесь есть и такие слова: «города и деревни должны быть как брат и сестра». С этой революционной прокламацией были знакомы жители станции Вешкайма, Красного Бора, Каргина, Вырыпаевки, Коченяевки, Таволжанки и других селений.
Симбирская группа большевиков имела и военную организацию, которой руководил Ю.А. Кролюницкий. Огромной заслугой большевиков является создание в период революции первых в губернии профсоюзов и руководство их деятельностью. Выполняя решение партийных съездов, симбирские большевики успешно овладели всеми формами революционной борьбы.
На южной окраине нашего уезда, на берегах речек, расположились недалеко друг от друга четыре суконных фабрики: в Гурьевке – фабрика купеческого дома Акчуриных, в Румянцево – помещика Протопопова, в Базарном Сызгане – фабриканта Белоусова и в Измайловке (Сенгилеевский уезд) – купца Шатрова. На этих предприятиях беспросветно трудились около пяти тысяч мужчин, женщин и детей.
Волнения рабочих здесь начались с первых дней революции, но настоящий бой с эксплуататорами текстильщики провели в августе – сентябре 1906 года. В это время гурьевский фабричный район являл собой огромный революционный лагерь. Бастовали все рабочие. К ним присоединились крестьяне соседних сел и деревень.
Сплотившиеся пролетарии четырех фабрик создали руководство: Союз рабочих депутатов – один из первых Советов на территории Симбирский губернии. Штаб Союза рабочих депутатов находился в центре промышленного района, на Гурьевской фабрике, а его отделения – на каждой фабрике. Бастующие выставили экономические и политические требования, начали подготовку к вооруженному восстанию.
В начале сентября, в период семидневной забастовки на фабриках, губернатор стянул к месту событий военные силы: казаков, драгун, солдат- всего более 1000 человек. Карателями руководил из Симбирска сам губернатор, на месте выступления рабочих – лично карсунский уездный исправник. Наступление на восставших рабочих осуществлялось с учетом требований военного дела: в зависимости от обстоятельств использовалось то дневное, то ночное время; то лезли напролом, то маневрировали; палили то залпом, то ограничивались беглым огнем; пускали в ход то приклады и штыки, то казачьи шашки и нагайки. Особенно свирепствовала 3-я рота Ревельского полка из Карсунского гарнизона. (В Симбирской губернии карательные операции проводили солдаты, казаки и офицеры из Минской, Оренбургской губерний и из Эстонии, а там это же делать заставляли людей из наших мест). Силы были неравные; восстание было подавлено. Неуспех текстильщиков объясняется и тем, что они действовали недостаточно дружно, не было у них решительного и умелого руководства.
Начались повальные обыски, аресты и массовые увольнения. Протопопов уволил всех 1500 рабочих. Спекулируя на безвыходном положении голодных рабочих, он хотел от участников революционного движения добиться раскаянья, выраженного в письменной форме, и отказа впредь от участия в забастовках, от себя хозяин пообещал учесть кое-какие их требования. Рабочие меж собой рассудили: «Туманом затуманивает. Стань овцой, а волк готов». «Миротворческая» попытка угнетателя оказалась тщетной. Из сел он набрал новых рабочих; там и в каждом селе рабочей силы в избытке, взял на фабрику часть уволенных.
Крестьянские волнения в губернии начались в 1905 году. Как они происходили в наших селах и деревнях? Сначала о 1905 годе, времени революционного подъема.
О размахе аграрного движения в наших местах говорит шифровальная телеграмма, полученная симбирским губернатором в мае 1905 года. В ней сказано: «Царь ждет от вас и всех исполнительных органов сугубой энергии и распорядительности. Требуется: 1) предварительная осведомленность, 2) непоколебимая решимость в случае беспорядков и 3) быстрая кара за беспорядки. Всякие разъяснения излишни. Министр внутренних дел».
Из переписки губернской администрации с уездной: «В ночь на 12 апреля, - сообщает исправник – по трактовым на Карсун селениям: Вешкайма, Вырыпаевка, Пески, Б. Станичное и на улицах города Карсуна, через которые из этих селений должны проезжать люди на базар, разбросаны у домов обывателей прокламации противоправительственного содержания, часть коих печатная, другие копированы рукописно чинами полиции, собрано прокламаций в Карсуне – 144, Вешкайме – 16, Вырыпаевке – 15, всего 216 экземпляров».
Из Карсуна: «Сведения для представления к административной высылке крестьянина села Коченяевка Арискина Ефима Евдокимовича, 48 лет, имеет троих детей, жена Акулина Ивановна. Арискин имеет близкое знакомство с лицами революционного направления. Например: с арестованным за политическую деятельность крестьянином села Коченяевки Григорием Никифоровичем Денисовым и бывшим членом Государственной Думы Матвеевым и др. Сам Арискин является распространителем антиправительственных идей. По собранным агентурным сведениям вполне установлено, что он принимал участие на незаконных митингах, бывших в конце июля в селениях Каргино и Измайловка. В Каргине собравшийся народ агитировала неизвестная женщина. В противоправительственной речи она призывала народ к неплатежу податей, недаче детей в военную службу, насильственному противодействию властям. Агитаторшу эту во всем энергично поддерживал названный Арискин, который, произнося речь, встал среди народа на скамейку. Равным образом Арискин постоянно ведет пропаганду среди крестьян своего села при каждом сборище и на сельских сходах. Например, в Коченяевке был собран сельский сход для составления приговора к представлению в землеустроительную комиссию. На сходе Арискин возмущал народ отменить составление такого приговора, говоря, что не нужно покупать землю, а надо таковую добиваться силой. Большинство бывших на сходе перешло на его сторону, и приговор составлен не был».
Кроме того, Арискин обвиняется в оскорблении Каргинского сельского старосты и в оказании сопротивления властям. В документе собственноручное заключение Шемякина: «Подлежит безусловной высылке в предотвращение вредной дальнейшей агитации».
Арискин 15 месяцев просидел в тюрьме, после чего по санкции прокурора был освобожден.
Грозные выступления рабочих в губернии назревали давно и вовсю развернулись с первых дней революции, имея ярко выраженный политический характер. Нередко рабочее движение сливалось в единый поток с аграрным движением. Выступления железнодорожников и рабочих гурьевского текстильного района стали наиболее крупными революционными событиями в крае.
7 октября 1905 года в Москве началась всеобщая политическая стачка, буквально на другой день забастовали железнодорожники станции Батраки и Сызрань. 10 октября их поддержали и служащие ветки Симбирск-Инза. Вскоре движение на линиях дорог Симбирской губернии прекратилось. Вооруженное восстание в Москве и других городах в декабре 1905 года является вершиной первой революции. В это время симбирские железнодорожники поднялись вновь: забастовали рабочие и служащие железнодорожных линий Симбирск-Рузаевка, Сызрань-Инза, Алатырь-Темерязево. На многих станциях избраны стачечные комитеты. Они направили своих представителей в Центральный стачечный комитет на узловую станцию Рузаевка.
10 декабря 1905 года Центральный стачечный комитет захватил власть в свои руки, провозгласил Рузаевскую Республику во главе с избранным президентом. Движение поездов остановилось, пропускались только поезда с продовольствием для голодающих. Буржуазия была обложена специальным налогом – контрибуцией, выпущены свои деньги, закрыты все винные лавки и кабаки, образована боевая дружина. Рузаевка оказывала всевозможную поддержку бастующим на всей дороге.13 декабря местные власти арестовали стачечный комитет на станции Базарная. Из Рузаевки последовала грозная телеграмма, и 1000 рузаевских вооруженных рабочих собралась выехать на выручку своих товарищей. Арестованные были освобождены.
Рузаевская Республика, которой восхищался В.И. Ленин, жила и действовала до 21 декабря. Железнодорожники станции Вешкайма, Чуфарово, Шарлово активно участвовали в описанных событиях. Небольшой коллектив станции Вешкайма собрал и передал центральному рузаевскому комитету в порядке помощи 600 рублей. На эту станцию доставлялась для распространения нелегальная социал-демократическая литература, здесь останавливались агитаторы-большевики. Революционную работу на станции возглавлял её начальник Голиков Андрей Андреевич. Из следственного дела видно, что он был связан с крестьянами из сел Вешкайма, Вырыпаевка, Сурки, Каргино, Беклемишево, Коченяевка. Сельские активисты тайно приезжали к нему за советами по поводу проведения сельских сходов и характеру принимаемых на них постановлений, у него ходоки получали нелегальную литературу. Голиков даже обвинялся в попытах задержки отправки 43 новобранцев по железной дороге на русско-японскую войну. Не имея прямых доказательств на этот счет, губернатор ограничился строгим предупреждением Голикову: «… Кто идет против – идет против царской воли». Голиков был снят с работы и арестован после провокационного письма-доноса предводителя Карсунского уездного дворянства Протопопова Шемякину.
По одному делу с Голиковым были брошены в тюрьму как «действующие агитаторы» крестьяне села Сурки Лукьянов Григорий Семенович, Пиянин Аким – сельский староста, Денисов Андриян, занимавший должность сельского писаря в Сурках; из Вырыпаевки были схвачены сельский писарь Иван Зотов и крестьянин Степан Афанасьев. В Беклемишеве арестовали Васянина Петра Тимофеевича.
В письме Протопопова исправнику указывается: «По сведениям, полученным от священников и земских начальников, противоправительственной деятельностью занимаются…». И перечисляет Голикова и сельских агитаторов. Дальше: предводитель помещиков уезда, зная, что деньги попа купят и Бога обманут, предлагают начальству пойти на прямой подлог с использованием наемных провокаторов. Он пишет: «Довожу о вышеизложенном до вашего сведения на тот предмет: не представляется ли возможным найти улики против поименованных лиц, хотя бы для этого потребовалась особая ассигновка из дворянских сумм, чтобы привлечь этих людей к ответственности и тем достичь успокоения умов в этой местности».
Архив сохранил некоторые подробности ареста начальника ст. Вешкайма. Рано утром 12 февраля 1906 года на станцию приехал помощник исправника арестовывать А.А. Голикова, но нашел его дома больным. Вызвал из села Вешкайма врача земской больницы С.А. Архарова. Тот составил письменное заключение: «А.А. Голиков болен крупозным воспалением легких с температурой 40 градусов, беспокойство его, тем более вывод на улицу, грозит больному смертельной опасностью». Полиция, охраняя квартиру Голикова, дождалась его выздоровления и произвела арест.
Начальником ст. Шарлово, почти до конца 1905 года, работал Дмитрий Васильевич Праотцов. Потом перевели его в Камандак. Праотцов оказывал большое влияние на крестьян окрестных селений. В жандармских бумагах он характеризуется как активный член партии эсеров. За подписью жандармского полковника в досье Праотцова написано: «…сын Пензенского губернского секретаря Д.В. Праотцов за политическую деятельность привлекался к ответственности в пензенском жандармском управлении. Имел близкое знакомство с руководителями революционного движения, вращался постоянно в кругу неблагонадежных лиц, разъезжая по Карсунскому уезду, возбуждал крестьян к ниспровержению государственного строя. При обыске у него оказались пистолет и революционная литература. От показаний отказался категорично. Посажен в Карсунскую тюрьму, потом – в Симбирскую. Заключение: Праотцов Д.В., несомненно, один из главарей партии Социалистов Революционеров Симбирской группы и при его неутомимой деятельности в этом направлении является весьма опасным для Симбирской губернии».
На этот раз Праотцов попал в руки полиции при таких обстоятельствах: 25 июля 1906 года он с небольшой группой своих людей захватил ценный груз со склада ж.д. ст. Вешкайма. Их заметили охранники и после перестрелки захватили. Подобные акции полиция называла ограблением, эсеры же – одним из нормальных способов добывания средств на партийные нужды – реквизицией казенных денег и ценностей со складов, из винных лавок, почтовых отделений, учреждений и т.п.
Целовальник Ховринской казенной лавки №37 жил с семьей при самой лавке. Поздно вечером 5 мая 1906 года к нему заходят трое мужчин в масках: один с ружьем, второй с пистолетом. Потребовали отдать им денежную выручку. Продавцу ничего не оставалось, как передать им имеющиеся в кассе 124 рубря.
В период установления и утверждения власти Советов в губернии Праотцов, будучи в г. Симбирске, стоял на позиции правых эсеров.
«1905 года, декабря 10 дня мы, нижеподписавшееся общество крестьян Симбирской губернии, Карсунского уезда, Каргинской волости, села Сурков, бывшие крестьяне генерала Дурасова, из числа 78 человек в числе 64 домохозяев, быв сего числа на полном сельском сходе, где имели суждение о своем крестьянском положении:
1. До 19 февраля 1861 года мы находились под ведением генерала П.Ф. Дурасова. По манифесту вышли на выкуп с наделением земли от Дурасова. На 164 ревизских души (мужчин) получили во всех трёх полях 244 десятины (3,5 га в среднем на двор), и та у нас находится за полями других обществ, частных владельцев и удела на расстоянии до 8 верст. Земли наши прямо-таки сплошные камни и глина; только десятая часть земли имеет среднее качество. После выкупа население наше выросло в 10 раз, а земли остается всё столько же.
2. Наши люди в качестве рабочих во владельческих имениях за самую низкую плату, от 3 до 5 рублей в месяц, с темной зари до глубокой ночи работают без всякого отдыха, дабы заработать кусок хлеба на пропитание своих семейств.
3. С одной стороны нашему селу подошли земли села Каргино, с другой – Ахматово Белого Ключа, с третьей стороны - земли Дурасова и четвертой – земли Мордовского Белого Ключа. Выходит, наше село со всех сторон охвачено чужими землями, за которыми располагается наша земля. Мы не можем выпустить на волю свой скот, постоянно платим штрафы за потраву, у нас нет выгонов и выпасов. В центре наших полей имеется земля генерала Дурасова, которая не позволяет нам выгонять скот для пастьбы на своих угодьях. Кроме того, усадьба Дурасова занимает весь центр нашего села.
4. Земли у нас мало и та плохая, а поборы у нас растут все более и более. Нет никакой возможности платить эти поборы.
5. Арендовать нам землю негде, урожай мы получаем 25-30 пудов с десятины (4-5 центнеров с га). Чем же каждый человек в течение года может содержать свое хозяйство? Поэтому нам и приходится работать во владельческих имениях за кусок хлеба».
Подписали: «Сельский староста Пиянин и рядовые грамотные: Григорий Борисов, Роман Иванушкин, Алексей Николаев, Петр Никоноров, Парамон Симонов, Илья Григорьевич Пронин, Фадей Фадеев…» и др.
Хлебопашцы Каргина находились «под ведением и рабством нашего помещика господина Герасимова», напишут они в своем приговоре. Положение их было таким же непомерно тяжелым, как и крестьян из Сурков. Поэтому приговор каргинского общества, приятый 18 декабря 1905 года, получился аналогичный сурковскому. У бывших владельческих крестьян обоих селений одинаковыми были и качество земли, и душевой надел, и урожаи, и чересполосица в землепользовании, и кабала у местных богатеев. Об аренде земли каргинцы запишут: «Негде и дорого арендовать».
Характерная особенность для Каргина: здесь было еще одно сельское общество, которое состоялось из бывших удельных крестьян (чувашская часть жителей села). Об этом в приговоре сказано: «В нашем селе еще имеется другое общество – удельное, которое имеет разных угодий в десять раз больше нашего». Еще можно выделить: «за неимением своих пастбищ и прогонов мы ежегодно входим в сделку с нашим помещиком и удельным обществом, за что платим деньгами и выполняем чрезвычайно много полевой работы».
Об оригинальном приговоре из Ховрина будет сказано позднее, а сейчас, коротко, о приговоре беклемишевских крестьян, составленном 12 декабря 1905 года:
«Мы, бывшие госпожи Галаховой из числа 104 домохозяев, имеющих право голоса, явились на сход в числе 78 человек»… Кроме земли, леса, водопоя для скота, прогрессивного и косвенного налогов (… чтобы косвенный налог брали с предметов роскоши, а не с товаров первой необходимости – соль, керосин, спички, чай, сахар и т.п.), здесь шестым пунктом включили: «чтобы было введено всеобщее начальное образование, чтобы дети наши по бедности могли продолжить свое образование и в высших школах за счет государства».
Из Каргина и Сурков приговоры отправлены в Крестьянский союз – всероссийскую массовую революционно- демократическую организацию, возникшую летом 1905 года (распался в 1907 году). Беклемишевские крестьяне, направляя свой приговор симбирскому губернатору, писали ему: «… всенижайше приемлем смелость просим войти за нас с ходатайством перед высшим правительственным учреждением о наших крестьянских нуждах». Разумеется, результат от этой «всенижайшей» просьбы оказался такой же, как в басне «Волк и Ягненок». Но крестьяне скоро поймут свою ошибку.
Из приведенных фактов правомерно вытекает вывод: в первый год революции более значительные крестьянские выступления в нашей местности относятся к концу года. В последующее время, 1906-1907 годы, аграрное движение здесь принимает более массовый и острый характер.
Вокруг Каргина, Чуфарова, Ховрина явно обозначаются революционные очаги, которые делают попытки установить связи между собой. Среди крестьян формируются свои вожаки и агитаторы; распространением революционной литературы занимаются 80-летний крестьянин из Криуш Лонин и 17-летние ребята Гриша Денисов, Саша Левин из Коченяевки и Ховрина.
Большое место займут такие формы классовой борьбы, как погромы, нападения на помещиков, управляющих, изгнание их и захват имений, столкновения с полицией и войсками, неподчинение властям и т.д. Усиливаются и репрессии против крестьян.
В начале 1906 года старший советник губернского правления официально извещает губернатора: «Полицейские и следователи работают день и ночь даже в праздники. Все тюрьмы переполнены. В уездных тюрьмах содержится на 75% выше нормы. Здесь не только камеры, а и коридоры заполнены арестантами, в губернской тюрьме приходится занимать темный коридор и карцер не в виде наказания, а по нехватке помещений».
Шемякин получает телеграмму от графини Толстой «25 июня 1906 года в Ахматово- Белом Ключе и Каргине крестьяне волнуются. В экономию Герасимова явились человек 200, разгромили усадьбу, в саду сломали садовые деревья, разогнали рабочих, запретили сгонять барский скот на пастьбу и т.д.».
Вендель, управляющий имением Антонова в Ахматово-Белом Ключе, сообщает в Карсун 28 ноября 1906 г.: «Более недели крестьяне села Ахматово- Белый Ключ производят самовольные порубки леса во владельческой даче. Со временем беспорядки усиливаются все больше и больше и выражаются в потраве хлебов, повреждении плодовых деревьев в саду, уничтожении ягодных деревьев и огородных овощей, похищении из садка рыбы, в изгнании работников и жнецов из экономии и, наконец, в разных угрозах о насильственном завладении собственностью владельца».
В это время в Каргине находился помощник исправника, но без солдат. Местными полицейскими силами он ничего поделать не смог. На место волнений помчался сам исправник, приказав перебросить из Карсуна в Каргино роту солдат, мобилизовав для них перевозки «25 крестьянских подвод одноконных и одну пароконную для офицеров». Несмотря на угрозы полиции, подводы в Карсуне нашлись только на второй день и то только до села Вешкайма. В Вешкайме рота совсем застряла.
Под давлением крестьян волостной старшина и сельский староста искали не лошадей, а причины для оправдания. Проходят сутки, другие, а транспорта для карателей нет и нет. Сообщая об этом губернатору, Шемякин возмущался: «…Таким образом, вместо беспорядков, начавшихся 25 июня в 34 верстах от Карсуна, вызванная мною рота идет трое суток, а когда будет - неизвестно». Он требует принятия суровых мер к земству, сельским старостам и волостным старшинам. Исправник настойчиво требовал у губернатора присылки в уезд новых воинских сил.
Рота добралась до цели своим ходом. Под непосредственным руководством уездного начальника проводились облавы, обыски, аресты крестьян, «зараженных крамолой». Солдаты хоть и нужны в других местах, а из Каргина никак не вырвутся. 3 июля здешний земский начальник пишет в губернское правление: «В этих селах беспорядки продолжаются – травят посевы и луга скотом, рубят леса, вышибают окна в господских домах. Ломают деревья в садах. Я провел сходы в Ахматово Белом Ключе и Каргине. Помещики согласились сдавать землю в аренду больше и по сходным ценам и только своим односельчанам равными долями». Это похоже на уступку со стороны перепугавшихся дворян.
Новый взрыв волнений в Каргино произошел весной 1907 года, о чем рассказывает телеграмма губернатора Дубасова в город Сызрань начальнику охраны Симбирского района о высылке в село Каргино войск для подавления крестьянского выступления: «4 мая 1907 года. Получены сведения о беспорядках в имении Герасимова при селе Каргино, в 15 верстах от ст. Вешкайма. Волнуются сразу несколько селений. Прошу вашего распоряжения немедленно направить в Каргино роту из Карсуна. Карсунскому исправнику предлагаю отправиться на место беспорядков лично, о распоряжении мне телеграфируйте».
Летом 1906 года графиня Толстая развернула монархическую пропаганду: народ – тело, царь – голова и, вместе со своими прислужниками, написала, как бы от крестьян, верноподданническое письмо Николаю II . Оно началось: «Великий государь, батюшка! Не оскудела еще людьми святая Русь. Только клич кликни, и как один человек, воспрянется весь народ твой под стяг царский. Никто и ничто не в силах изменить наши к тебе чувства».
Письмо на сходах ни в Нижней Туарме, ни в других местах не обсуждалось. Управляющий собрал несколько подписей, и графиня с письмом укатила в Петербург. Крестьянам казалось, что в письме были лишь высокопарные слова, но, оказывается, там было сказано, что «крестьяне в земле не нуждаются». Когда это выяснилось, «возникли новые беспорядки, - сообщал исправник, - везде собирались толпы, которые требовали вернуть письмо. Крестьяне готовились к бунту, наметили срок его начала. Управляющий графини был неоднократно бит».
Волнение во владениях Толстой подавлено военной силой.
В Ахматово-Белом Ключе борьба крестьян нарастала. Село это в то время было немалым – в нем проживало более 1200 человек. Перетрусивший помещик стучался во все двери карательных учреждений. Телеграмма из департамента полиции симбирскому губернатору: «благоволите принять меры охраны имения Антонова в Ах. Белом Ключе Карсунского уезда, где по имеющимся сведениям крупные беспорядки».
18 июня 1906 года исправник информирует губернатора: «Крестьяне Ах. Белого Ключа проявляют в имении Антонова самоуправство: травят скотом хлеба, рубят лес. 16 июля они в числе 80 человек вышли в поле и поделили между собой паровую землю помещика. Мною принимаются экстренные меры».
Хоть и было доложено об «успокоении», в селе борьба продолжалась. Вскоре: «Крестьянин села Ах. Белый Ключ Никифор Аверкин посажен на два месяца в тюрьму за оскорбление местного помещика».
«Периодически возникавшие в течение осени и зимы 1906 года самовольные лесные порубки в даче землевладельца при селе Ах. Белый Ключ Алексея Васильевича Антонова с 11 января 1907 года приняли массовый вид. Крестьяне, делая массовое сопротивление лесной страже, стали вывозить сырорастущие деревья еженочно. Сельские власти отказались ходить с обыском. В ночь 14 января крестьяне села загородили проезд в лес, и когда было проехали до досмотра староста экономии, полесовщик и конторщик, то их молодые люди встретили криками: бей их и бросали в них кольями, сильно зашибли руку конторщику. 3 января у полесовщика за доказ на порубщиков сожгли гумно с копнами снопов, у экономического старосты отравили собаку. А управляющему Венделю крестьяне сказали, что они разорвут его на части за вызов стражников, что довольно работать на помещиков и лес они поделят. Когда прибывшие пристав и стражники стали делать обыск, идя сразу по обоим порядкам улицы, крестьяне выкрикивали разные вызывающие оскорбления и дерзости и кидали в стражников поленьями. Крестьянин Алексей Грачев не давал стражникам делать обыск, оказывал им сопротивление и дважды пырнул ножом в спину стражника Кирсанова. По имеющимся сведениям, у крестьян Ах. Белого Ключа имеется всякое оружие, с которым они ездят на порубку леса. При обыске часть бревен нашли во дворах, улицах, в оврагах и в поле. Часть бревен использовали уже на постройки и на дрова. Виновные привлекаются к ответственности, Грачев – арестован».
26 апреля 1907 года исправник телеграфировал губернатору: «Этой ночью сожжена усадьба Антонова в селе Ах. Белый Ключ». Подобное происходило и в соседних селениях. 20 декабря 1906 года губернатор грозно потребовал от Карсунского исправника: «Примите самые решительные меры к прекращению беспорядков в имении Толстой. Исполнение доложить».
Вот донесение: «Вчера, 17 декабря, на хуторе графини Толстой при селе Нижняя Туарма явилась толпа народа из крестьян села Нижняя Туарма и потребовала удалить из хутора всех рабочих, угрожая в противном случае нанесением им побоев, ввиду чего рабочие вынуждены были покинуть хутор. Управляющий Фрейман скрылся. В ночь на 18 и 19 декабря крестьяне, действуя скопом и имея при себе огнестрельное оружие, увезли из хозяйства 50 возов соломы. Кроме того, крестьяне села Ахматово Белый Ключ, действуя так же, увезли соломы 20 возов. При повальном обыске у многих крестьян обнаружены и отобраны по 2-3 воза соломы. Среди инициаторов выступления крестьяне села Нижняя Туарма: Кузьма Гусев, Иван Выборнов, Николай Баландин, Алексей Выборнов, Иван Афанасьев, Михаил Звягин, Моисей Выборнов, Егор Баландурин. Они арестованы, начато судебное преследование».
Кроме присутствующих в имении 11 конных штатных стражников, поставлена еще полусотня казаков. Еще сообщение по Нижней Туарме.
«В первые дни мая 1907 года, - пишется в следственном деле, - крестьяне села Нижняя Туарма разгромили удельную мукомольную мельницу на речке Туарма, арендуемую в течение 22 лет местными зажиточными крестьянами Матвеем Звягиным и Дмитрием Будаловым. Когда же арендаторы решили купить эту мельницу, составили договор с Симбирской удельной конторой и дали задаток уделу 2000 рублей, крестьяне решили воспрепятствовать этому. Явились толпой к мельнице, побросали арендаторов в воду и строго предупредили их, что не допустят покупки мельницы. Но арендаторы продолжали налаживать сделку с уделом. Тогда крестьяне собрали сход и всем обществом явились к мельнице, распрудили плотину, вырыли канаву и отвели воду от вершника».
Исправник, закончив следствие, 6 мая арестовал 10 человек. Главным подстрекателем беспорядка признан сельский староста Дмитрий Ефимович Звягин, 33 лет. Вместе с ним заключены в уездную тюрьму Феоктист Трофимович Приказчиков, 46 лет, Ефим Семенович Сумароков, 46 лет, Павел Давыдович Шумелов, 40 лет, Андрей Захарович Сухов, 30 лет, Александр Прокофьевич Попков,29 лет, Алексей Давыдович Шумелов, 42 лет, Сергей Семенович Баландурин,55 лет, Дмитрий Александрович Стяжкин,18 лет, Илья Дмитриевич Родионов, 30 лет.
Схваченных крестьян сперва отправили в Каргино, в волостную арестанку. Все общество Нижней Туармы, вооружившись чем попало, отправилось туда же на выручку своих однообщинников. Полиция поспешила арестантов отправить в Карсунскую тюрьму. Кулаки в ту пору входили в большую моду – признанную опору самодержавно-дворянского государства в деревне. Поэтому губернатор принял решительные меры в их защиту – все указанные 10 человек активистов аграрного движения в Ниж. Туарме были представлены к административной высылке в отдаленные места страны сроком на 2 года.
Особая комиссия при министерстве внутренних дел отклонила эту огульную артельную кару. Просидев 3 месяца в тюрьме, арестанты под залог недвижимого имущества были освобождены из тюрьмы, оставшись под негласным надзором у полиции. Всех крестьян села за посягательство на имущество удела, т.е. собственность самого «Российского престолодержателя Николая II, и за расправу над местными кулаками – мироедами отдали под суд".
В Котяковке стояла усадьба дворянина Николая Сергеевича Федорова, поэтому и населенный пункт называли «сельцо». Барский дом построен на горе, высоко над лугами и рекой Барыш. Хозяйство вести помещик старался на капиталистический лад, с применением наемной рабочей силы. Имелся особняк у Федорова и в Симбирске.
Революционные события в сельце развивались бурно. Начало августа 1906 года. Депеши: губернатор – исправнику: «Полученные сведения: в Котяковке, имении Федорова, крестьяне производят самоуправство. Обратите серьезное внимание, виновных привлекайте к ответственности, понадобится - арестуйте». Исправник – губернатору: «В Котяковку, в имение Федорова, командирован пристав со стражниками для принятия указанных вами мер». Исправник губернатору: «В Котяковке крестьяне совершили нападение на помещика Федорова, его жену Александру Павловну и управляющего Осипа Степановича Сенкевича. Они избили, чуть не задушили управляющего. От Федорова потребовали, чтобы он вышел из дома. Когда Федоров вышел на крыльцо, мужики стали ругать его, засучили рукава и стали приступать к помещику, но последний уговорил крестьян, напомнив им о последствиях…».
На этом месте на минутку прервем доклад исправника, чтобы сказать о некоторых подробностях столкновения, видных из объемистого следственного дела. Федоров, успокаивая мятежный пыл крестьян, говорил о древнем происхождении своего рода, высоком назначении дворянства, как блюстителя «святоотеческих заветов и преданий». Доказывал неистребность дворянского сословия, при чем ссылался на Степана Разина и Емельяна Пугачева. Среди крестьян нашлись такие, которые смогли ответить Федорову.
- Говоришь: дворяне высокородные, а крестьяне худородные, вы сахарные, а мы аржаные. Врешь, барин! Густо врешь! Когда появились мы, крестьяне, тогда и духа вашего барского не слышно было. В бездну времени, в безграничную даль минувшего уходят корни крестьянского рода – племени. Велик и наш родоначальник: мы идем от первого пахаря земли русской, родного любимого сына Матери сырой земли Микулы Селяниновича – поильца и кормильца народного. Когда появился пахарь – появился и хлеб. С тех пор: хлеб всему голова, а хлебопашество – царь всех промыслов.
В актив революционных действий котяковских крестьян входит и такой факт: 10 декабря 1906г. они объявили своим лес помещика Комарова и приступили к его вырубке. На зов помещиков губернатору: «Спасайте, умоляю принять меры немедленно!» - тот всегда отзывался. Так и в данном случае: в Котяковке опять налет стражников, повальный обыск, изъятия, аресты, тюрьма. После смерти мужа (конец 1906г), в прошлом морского офицера капитана второго ранга Юстицкого, хозяйкой с. Мухино стала Лидия Васильевна Юстицкая. Мухинская экономия была крепкой – 2300 га земли, конный и винокуренные заводы, батраков сколько угодно. Хорошо заметные крестьянские волнения в селе относятся к 1907 году. В апреле этого года губернатор потребовал от начальника симбирского жандармского управления отчет «об агитации в имении Юстицкой при селе Мухино и сведения о неблагонадежных лицах этой сельской общины». Жандармы вместе с Карсунским исправником сообщили ему:
«В имении госпожи Юстицкой при селе Мухино занимаются вредной агитацией: 1) Крестьянин Иван Кузьмин; 2) Муж местной учительницы Щербаков Василий Константинович; 3) Игнатий Иванович Семенов и А.Г. Макаров, по профессии плотники и ежегодно отлучающиеся на заработки. Макаров 7 лет находился в отлучке и вновь появился в Мухино».
Губернатору сделал сообщение земский начальник: «…Произведения революционного содержания имеются у учителя Каргинского земского училища, у мужа мухинской учительницы В. Щербакова, у крестьянина с. Мухино Игнатия Ивановича Семенова, у крестьянина деревни Ст. Дурасовка Тимофея Аверьянова, у крестьянина с. Беклемишево Василия Панфилова».
В селе смело действовала молодежь.
«В имение землевладелицы при селе Мухино Л.В. Юстицкой 2 марта явились крестьянские ребята села Мухино Петр Иванович Федоров,19 лет, Евгений Степанович Аверьянов,19 лет, Николай Яковлевич Земсков, 21 год, Петр Васильевич Галашин,20 лет, Василий Тимофеевич Терехин,20лет, и потребовали выдачи им экономического старосты, которого они собирались убить. Но нигде не найдя старосты, крестьяне стали буйствовать: перебили стекла в окнах конторы, в домах служащих и рабочих экономии. Ребята громко кричали о своей решимости убить экономического старосту. Виновные арестованы. Исправник».
Еще один эпизод, связанный тоже с притеснением крестьян в землепользовании:
«11 июля 1907г. крестьянин с. Мухино Андрей Васильевич Карманов, вооруженный пистолетом, потребовал у подлесничего Петра Багнера прекратить немедленно работы по закладке питомника на данном месте. В противном случае он угрожал убить подлесничего. При помощи лесной охраны у Карманова был отобран револьвер «Бульдог» крупного калибра, заряженный шестью пулями. Исправник».
Карманов около месяца сидел в тюрьме в порядке предварительного заключения и три месяца по суду.
О пламенном крестьянском агитаторе из села Коченяевка Арискине сказано выше. Теперь о юном революционере из этого же села Грише Денисове. Вот дело политзаключенного Григория Никифоровича Денисова, крестьянина из села Коченяевка Карсунского уезда Каргинской волости, обвиняемого по статье 129 уголовного уложения (борьба с самодержавием). В деле 20 листов, исписанных от руки и на печатной машинке.
Основные возбуждения дознания: отношение карсунского уездного исправника. Из которого следует, что «Денисов в селе Ахатов-Белый Ключ распространял преступные прокламации, причем и был арестован 3 августа 1906 года. При обыске в доме Денисова найдено: 4 брошюры и 50 экземпляров прокламаций на революционную тему. Общие сведения об арестованном: Денисов Григорий 1889 года рождения (17 лет), занимается письмоводителем в сельском правлении, холост, живет на средства отца. Отец – Никифор Денисов, мать – Ефимия, братья: Василий, Павел, Артемий, сестры: Евдокия, Анна, Елена и Варвара все живут при отце».
К Грише Денисову власти проявили жадный интерес. Юношу из Карсунской тюрьмы немедленно этапировали в Симбирскую. Допрос его начал сам глава губернского жандармского управления полковник Дубельт, а губернатор дело Денисова поставил на свой личный контроль. Заслуживает нашего уважения поведение Гриши на допросе. На вопросы следствия, откуда взял революционные материалы, кого из революционеров он знает, неизменно отвечал: «Брошюры и прокламации нашел, с революционерами не связан».
Теперь продолжим цитирование архивного документа, рассказывающего о событиях в Котяковке.
«…Вечером в доме жена помещика подошла к окну – с улицы был сделан удар по окну дубовым колом. Стекло и переплеты рамы полетели в комнату, хозяйка была сильно ранена. По оценке Федорова, «это был террористический акт с целью лишения жизни». Выявлено: озлобление крестьян вызвано тем, что Федоров не сдал крестьянам землю в аренду или исполу. Можно ждать новых насилий». Так и случилось, мелкие стычки не прекращались, но вот 29 апреля 1907 года: «Телеграмма со станции Чуфарово. Симбирск, Соборная площадь, Федорову: сегодня ночью сгорела усадьба, двор, рабочая конюшня, картофелеварка. Тушить было нельзя, крестьяне окружили место пожара, бросались камнями. Прошу рассчитать меня, жизнь в опасности. Управляющий Синкевич».
Так все и было. Глядя на пожар, крестьяне рассуждают:
- Хороший дом, да черт жил в нем.
- А еще чем же этих Федоровых расшатаешь?
- Конечно. Нашими мозолями нажил. А мы как голыми родились, так, видно, голыми и помрем. Богаты только нищетой. Пощупай в своих карманах: в одном пусто, в другом нет ничего.
- Бедность не порок! – сказал кто-то.
- Да, бедность не порок, а вдвое хуже, - ответили ему.
- Не бойся, народ! Солнышко восходит, барских не спрашивается.
Долго беседовать недосуг. Вон управляющий бегает, рабочих и служащих экономии тушить огонь налаживает. Крестьяне взялись кидать в них камни и палки, целясь главным образом в управляющего; - разогнали. Потом окружили усадьбу, чтобы никого не допустить к тушению пожара. Из соседнего села Соплевки, гремя колоколом, подкатил пожарный насос, и его не допустили к работе.
Исправник извещает губернатора: «Ночью на 29 апреля вместе с полусотней казаков 8-го Оренбургского казачьего полка прибыл в сельцо Котяковку Каргинской волости. Крестьяне находились по своим домам. Около догоревших построек имения Федорова никого не было. Экономический староста и остальная прислуга были пьяны, управляющий Синкевич с семьей скрылся в д. Верхняя Туарма. Вокруг Котяковки я поставил казачий караул и через сельского старосту предупредил крестьян о невыезде из сельца. Аресты и обыски начал с пяти часов утра».
Мудрено оказалось найти виновных в поджоге. Классовая солидарность, общая ненависть к помещику и то положение, что «знайка по судам ходит, а незнайка дома сидит», - жители Котяковки молчали. Кого же арестовывать? Только того, кого подозревал бежавший с перепугу и доставленный теперь обратно к месту происшествия управляющий имением.
Схвачены и брошены в губернскую тюрьму Иван Васильевич Агеев, 46 лет, имеет 4-х детей, Василий Иванович Братчинин, 45 лет, имеет 5-х детей, Лукьян Андреевич Братчинин, 65 лет, имеет 8 детей. Тимофей Васильевич Агеев и Федор Михайлович Антропов из сельца скрылись, но через некоторое время разысканы в г. Сызрани и арестованы. Всех пятерых обвинили в поджоге и во всем том, что было на пожаре. А главный пункт обвинения каждому так сформировали: «Сношение с представителями крайне левых партий».
Обвинительное заключение на бумаге составили, а убедительных доказательств виновности нет; их ищут. Ничего определенного заключенным не говорят, хотя они вот уже полугода томятся в набитой - перенабитой тюрьме. Иван Васильевич Агеев, вспомнив о существовании царского манифеста от 17 октября, в котором обещались народу политические права и свободы, решил искать справедливости у губернатора и с открытой душой пишет ему письмо:
«20 лет я работаю кузнецом на Федорова. 22 апреля по приказу управляющего Синкевича я прибыл в контору. Здесь я стал просить у него уплатить мне за произведенные в экономии кузнечные работы - 32 рубля 47 копеек. Синкевич в выдаче этих денег мне отказал. Я стал просить уплатить хотя бы часть долга, так как в это время я действительно нуждался в деньгах. Но управляющий выгнал меня вон из конторы. Уходя, я сказал, что по приезду барина расскажу ему все, что Синкевич предпринимает по отношению к нам, крестьянам. Управляющий пришел в ярость и пообещал мне за все это отомстить. В день пожара я все время работал в кузнице. После пожара, по указке управляющего, карсунский исправник вызвал меня на допрос. Лишь только я вошел в контору, как управляющий Синкевич сказал исправнику: вот еще скандалист и смутьян. Я хотел было дать объяснения исправнику, но он крикнул мне: «Молчать!». Я пояснил, что говорю правду. Исправник на меня опять: «Молчать! Нам нужны не праведники, а угодники. Хоть на старости лет учись молчать, а не говорить. А уж если тебе очень захочется чего сказать, то прежде каждое слово хорошенько прожуй. Понял? А то буду учить тебя по-другому». Прошу разобрать мое дело, проверить мною изложенное, из которого видна моя невиновность. Семейство мое находится без меня в критическом положении и в недалеком будущем будет подвергаться всем ужасам голодной жизни».
Арестанты из Котяковки писали начальнику губернии и коллективное письмо, где, в частности, указывали: «Со дня нашего ареста прошло уже 5 месяцев, но мы все сидим и не знаем за что. Это крайне обидно. Мы обременены семействами, в которых являемся единственными работниками. Просим вызвать нас в свою канцелярию, дабы мы могли вас уверить и доказать вам нашу невиновность».
Тем временем губернатор, оставив без всякого внимания прошения крестьян, заканчивал оформление документов к административной высылке. Прокурор Симбирского окружного суда отправил губернатору протест: «…у карсунского исправника к арестованным из Котяковки мотивы не убедительны, нет юридических улик». Губернатор ответил прокурору: «Улик нет, но есть предписание прекратить беспорядки. Если поджигатель пойман на месте – он преступник и строго карается по суду, а если же он только заподозрен – административная высылка на 2 года под негласный надзор полиции».
Агитаторы и руководители крестьянских волнений в Котяковке полный срок высылки отбывали в глухих местах Оренбургской губернии. Через 2 года вернулись домой, и опять депеша. Губернатор – исправнику: «Установите за крестьянами с. Котяковка, отбывшими срок высылки в Оренбургской губернии, негласное наблюдение».
11 августа 1907 года по политическим мотивам арестован крестьянин с. Коченяевка Григорий Трофимов. Из уездной тюрьмы он переведен в губернскую. По агентурным данным, он обвинялся «в призыве крестьян к поджогам и грабежам дворянских усадеб, к насильственному изъятию у помещиков земель». До конца года Трофимов находился в заключении.
Неспокойно было в Беклемишево. 6 августа 1906 года здесь арестован «за вредную агитацию, приведшую к беспорядкам», крестьянин Петр Тимофеевич Васянин. В Карсунской, а потом и в Симбирской тюрьмах он томился почти до конца года. Весной 1907 года крестьяне сожгли дом купца Виноградова, а в ночь на 2 сентября пустили «красного петуха» в квартиру урядника. В пожаре сгорели все полицейские бумаги, находившиеся при уряднике. Утром, когда рассветало, жители Беклемишево и Ст. Дурасовки увидели на воротах многих дворов что-то вроде самодельных листовок, написанных крупными печатными буквами. В них значилось: «Уряднику квартиру не давайте. Он нам совсем не нужен. Кто представит ему квартиру, у того дом сгорит так же, как сгорел у Григория Андреевича Егунова, где до этого жил урядник».
Царским ищейкам долго не удавалось найти виновников пожаров. Подозревали многих, но зацепок не находили. Наконец урядник остановился на крестьянине Иване Кирюхине. Его арестовали и бросили в «карсунский тюремный замок». Судебный следователь не нашел никаких улик виновности Кирюхина. Сельских сход Беклемишева дал положительную характеристику Кирюхину и требовал его освобождения. Но арестованного держали в застенках, готовя на него бумаги для ссылки «куда Макар телят не гоняет». Губернатор Дубасов на этих бумагах написал заключение: «Крестьянину И.С. Кирюхину воспретить пребывание в пределах Симбирской и смежных с ней губерниях сроком на 2 года».
Кроме того, «поджигатель» Кирюхин обвинялся за «вхождение в состав революционных организаций». Отец Кирюхина, Степан Кузмич, дважды обращался с прошением губернатору о передаче сына ему на поруки, но безрезультатно. Он писал: «Ныне, когда следствие окончено, я снова осмеливаюсь просить отдать мне на поруки заключенного сына моего. Пожалейте меня старика – отца, прослужившего 26 лет верою и правдою в должности волостного старшины и удостоившегося быть при священном короновании ныне царствующего государя – императора, утрите слезы старухи – матери несчастного сына и осиротелой семье возвратите отца, работника и кормильца».
Приказ о высылке Кирюхина в столице не утвердили. Однако из тюрьмы выпустили через 8 месяцев после ареста.
Во всех селениях по реке Барыш от Белого Ключа до Березовки и Канабеевки в 1906,1907 годах бурлили народные волнения, крестьяне продолжали наступать на помещиков и царскую администрацию. Факты – лучшее доказательство этого.
Статский советник Брюханов 12 июля 1906 года пишет симбирскому губернатору: «Крестьяне села Березовки Анненковской волости, увлеченные революционным аграрным движением, в первых числах июля месяца захватили принадлежащие мне луга, состоящие при названом селе, разделили между собой и выкосили. Между тем луга эти уже были сданы в аренду разным лицам, и большая часть денег за аренду получена. Главнейшими деятелями по захвату лугов были восемь местных крестьян, а именно: Макаров Я.Я, Макаров Н.Я., Макаров В.А., Платонов А.В., Платонов В.И., Гусев И.Я., Гафидов Е.С., Макаров В.А.
Я уже обращался к вашему превосходительству по настоящему случаю телеграммой, теперь же письменно повторяю свою покорнейшую просьбу принять самые решительные меры к прекращению расхищения нашей собственности и отобранию от виновных скошенного с моих лугов сена и передаче его нашим арендаторам. Вместе с тем ходатайствую о возбуждении против виновных уголовного расследования, так как безнаказанность, несомненно, поведет к дальнейшим захватам моей пахотной земли и лесов. По должности члена Саратовского окружного суда я лишен возможности лично в настоящую минуту оградить свои интересы, а посему я льщу себя надеждой, что к просьбе моей вы не останетесь безучастны».
Нет необходимости указывать, что меры к Березовским крестьянам были приняты. Ни один случай посягательства на помещика, его собственность не оставался без последствия. Цитируя или разбирая документы, приходится упоминать придворные, светские и воинские звания, княжеские, графские титулы. Это, кажется, позволяет лучше понять, кого кормили-поили сельские трудники - пахотники, сами оставаясь голодными. Разные Брюхановы припеваючи жили в столицах и других городах, а дармовые «свои» земли сдавали в аренду. Наш предок от зари и до зари гнул спину в поле, а, по меньшей мере, половина его беспросветного труда уходила дармоедам в виде арендной платы.
Карсунскому исправнику: «14 июля 1906 года крестьяне деревни Константиновки Анненковской волости самовольно забрали рожь у местного помещика Рыжкова. Просим помощи. Управляющий имением».
Криуши в начале XX века было село довольно крупное: 214 дворов, более тысячи жителей. К селу, его окрестностям пристроились несколько дворян. Тут усадьбы, экономии, хутора, лесные дачи. Принадлежали они дворянам разной величины: Терминской М.И., Анненкову Н.Л., Панютиной В.И., Митропольской Е.П. Тут же на хороших земельных угодьях и в других пригодных условиях устроились купцы и кулаки: И.Ф. Кондратьев с паровой мельницей и хутором, Долинник, Рогов, Мороз, Федоровская. Дворянские имения мельчали, разорялись, но крестьянам от этого не легче. В октябре 1906 года в лесах Терминской и других владельцев криушинские крестьяне произвели массовые порубки леса на дрова и постройки. Осуждено 26 человек.
С 1 февраля до начала мая 1907 года в Карсунской тюрьме сидел 80-летний крестьянин из села Криуши Прохор Ильич Лонин. Допросы вел жандармский ротмистр Любимов. Суть дела: на основе агентурных данных в доме Лонина сделали обыск и нашли спрятанные в денежной шкатулке 17 прокламаций и нелегальных газет издания Симбирской группы РСДРП, призывающих «к учинению бунтовщических деяний и к насильственному ниспровержению существующего государственного и общественного строя. Одна из прокламаций напечатана в типографии красной краской». Нашли свидетелей из односельчан, показавших, что «Лонин возмущал народ не выполнять разные повинности, как казённые, так и общественные».
В конце мая 1907 года управляющий барским имением села Матюнинка писал в Петербург своему помещику В.Н. Стобеусу, имевшему придворный чин камер-юнкера двора его величества и светский – коллежского советника (полковник): «Имею честь донести вам, что в имении вашем при с. Матюнинке лес порублен самовольно крестьянами сёл Канабеевка и Матюнинка, а также и землю в имении вашем, как яровую, так паровую, запахали самоуправством без платежа аренды».
Стобеус- губернатору, губернатор- исправнику с приказом: «Изобличенных в самоуправной запашке чужой земли арестовать в порядке охраны». Последнее слово придаёт делу политическую окраску. Приказано-исполнено: половина канабеевских мирян оказались в тюрьме. В самой Канабеевке местные помещицы сестры Герасимовы все годы революции находились в состоянии постоянного страха и смятения.
В первых числах ноября 1906 года, отвечая на требования губернатора «о прекращении бесчинств в имении Герасимовых», исправник писал: «В даче сестер Герасимовых в общей сложности вырублено леса крестьянами с. Канабеевки 13 десятин. При повальном обыске у 35 крестьян найдены бревна и дрова из сырорастущего леса. Виновные привлекаются к ответу».
5 ноября становой пристав провел сельских сход в с. Канабеевка. Уговаривал, запугивал и отчитался: «Мужики обещали: больше самовольную порубку производить не станут». А «мужики» подобные встречи с полицейскими чинами считали пустопорожним словотолчением. 28 марта 1907 года исправник рапортует в Симбирск: «В лесной даче помещиц Герасимовых при селе Канабеевка произведена самовольная рубка леса местными крестьянами». Вскоре сестры посылают жалобу на крестьян села Соплевка. Губернатор приказывает земскому начальнику: «…немедленно, вне всякой очереди разобрать протоколы о самовольной порубке леса крестьянами с. Соплевки в даче Герасимовых, о выполнении этого поручения меня уведомить».
На окраине села Насакино находилась усадьба мелкопоместного дворянин Ник. Карлина. К нему пришел крестьянин из Насакина Иван Андреянов и попросил срубить в лесу помещика 10 кольев. Помещик послал сына узнать, сколько же кольев нарубил Андреянов: оказалось – целый воз. На упрек: «Почему так много нарубил?»- последовал ответ: «Сколько надо, столько и нарубил. Лес наш! А если с отцом будете трепаться – сожжем вашу усадьбу».
Немало больших исторических событий украшают биографию Чуфарова. Одно из них – героическая борьба крестьян во время рассветного солнца революции 1905-1907 годов. Три года они наступали и дали решительный бой весной 1907 года, когда и так тяжелое положение бедноты усложнилось надвинувшимся черным ужасом голода.
Чуфаровская помещица Софья Андреевна Гулак-Артемовская, вдова тайного советника (по воинской марке – генерал-лейтенант), слыла в среде карсунского дворянства одной из наиболее сановных особ. Противоречия между Гулак-Артемовской с ее старыми душевладельческими замашками и крестьянами села имели место постоянно, а с начала революции приняли открытый и явно враждебный вид и выражались в самых острых формах классовых столкновений.
С чуфаровскими крестьянами всегда действовали вместе сельские труженики соседнего села - Насакина. Наглядным признаком организованности и возросшей политической зрелости крестьян служит и тот факт, что в последней декаде апреля восстание одновременно охватило всю Анненковскую волость. Существовала договоренность о единовременном выступлении крестьянских масс Чуфаровской округи и Ховринской. Но в Ховрине, по оценке полиции, «медленно запрягали» и с выступлением опоздали.
Условия аренды и займа, зарплата за работу в экономии, пастбища и выгоны, дрова и другие лесоматериалы – вот те вопросы, по которым происходили трения. Проходили шумные сельские сходы, где «сталкивались», как поступить в той или иной обстановке: просить, требовать, угрожать или брать самовольно.
17 марта 1907 года управляющий чуфаровским имением Люро (у большинства управляющих фамилии нерусского происхождения), не получив должной поддержки от уездного исправника, телеграфирует губернатору: «…разграбили корм, инвентарь. Если полиция не окажет помощи, все будет разграблено. Одна надежда – полиция, войска».
На место волнений приезжает становой пристав со свитой стражников во главе с урядником и приступает к «успокоению». Люро выразил желание иметь дополнительно военизированную охрану на средства владелицы имения, и вскоре в селе появился частновладельческий конный отряд стражников. Тем не менее, ухватистому управляющему опять приходилось беспокоить начальника губернии: «На пасхальной недели нападение со стороны крестьян повторилось, причем, это нападение сопровождалось поджогами и уничтожением инвентарного имущества. Возможны дальнейшие беспорядки. Полиция бездействует».
Прибывшие с воинской частью «блюстители порядка», по указке Люро, арестовали Писарева И.А., Приказчикова О.И., Сергеева И.С., Петряева А.А., Швецова С.В., Артемова И.И., Швецова П.И., Мишина Я.Н.. Их продержали в тюрьме около месяца и отпустили домой за неимением никаких веских доказательств в виновности.
А народное брожение усиливается. Документы рассказывают: «23 апреля в селе Анненково, той же волости, происходили беспорядки, выразившиеся в избиении управляющего имением княгини Шаховской германского подданного Крель, урядника Русакова, обезоружении и избиении отряда стражников и оказании вооруженного сопротивления властям. В то же время выступили крестьяне селений Чуфарово, Насакино, Березовки, Никулина».
Несколько подробнее тот факт изложен в первой симбирской большевистской газете «Наши дни» (№11, за 28 апреля 1907г.): «На днях в нашем селе разыгралась кровавая драма. Причиной послужил ненасытный аппетит господина помещика. Его притеснениям нет границ. В заключение он построил загородку по дороге к крестьянскому выгону. Крестьяне ее сломали. Управляющий имением напал на крестьянское стадо. Крестьяне ударили в набат и бросились на стражников. В результате урядник и управляющий свезены в больницу и трое стражников уложены на месте. Барский дом разбит, все уничтожено. Разгром перекинулся и в соседние села, где запылали помещичьи хутора. Телеграммой вызваны войска. Прибыли две роты солдат, драгуны и казаки. Селения буквально наводнены «усмирителями». Что-то будет. Ал. Ков.».
Дело о восстании крестьян только в Чуфарове содержит 74 листа. На одном из них написано: «23 апреля 1907 года крестьяне села Чуфарово и деревни Насакино большой толпой явились в усадьбу Гулак-Артемовской, разогнали стражников, служащих экономии и произвели разгром усадьбы: выбили окна, двери, поломали и частично растащили имущество».
Назначенная карательная экспедиция к вечеру этого же дня должна добраться до Чуфарова. Прослышав об этом, в селе ударили в набат. К церкви прибежал двадцатилетний Дмитрий Аверьянович Здобнов и во всю свою молодецкую силу стал бить в главный колокол. Удары все учащались. Загудел набат. Плывет над окрестными селами и деревнями призывный звон, поднимая угнетенный люд к оружию.
Сполох всполошил население. Как и в старину по зову вечевого колокола, стар и млад бегут на церковную площадь. Из Насакино артель вооруженных крестьян привел сельский староста Иван Александрович Волков. Собралось людей видимо-невидимо.
- Слушай, народ! – громко просит Николай Дмитриевич Михайлин. – Митинговать у нас нет времени, казаки рядом. Крепче держите топоры и вилы и поторопимся на большак.
- Бунты бунтуете, сами себе яму роете, - подал голос домовитый мужик.
- Закройся! Не портий нам праздник! Не подрезай крылья! Не пойдем к казакам на поклон! – раздавалось с разных сторон.
В то далекое время через Чуфарово по правобережью реки Барыш проходила большая дорога на Карсун, к Пензенскому тракту. По ней должны прибыть каратели. Повстанцы эту дорогу на околице перекрыли забором-баррикадой, здесь готовились к отпору. Прискакала сотня оренбургских казаков. Сотник потребовал от собравшихся перестать бушевать и отправиться домой.
- Ишь, чего захотел, разбойник-душегубец! Уезжай сам, пока целый, мы тебя не звали, - ответствовал пожилой мужчина, бурно поддерживаемый крестьянами.
Казачий офицер дико орал, приказывая разойтись.
- Не борзись, горлодёр, все равно не напугаешь! – храбрился все тот же дед. Обращаясь к своим, он наставлял:
- Вы, ребятушки, не робейте. Отвага и кандалы рвет. А у казаков-то храбрость ведь бутылочная.
Казаки умели расправляться с безоружными: лавиной, со свистом, бросились на толпу, теснили её, топтали, давили лошадьми, размахивали обнаженными шашками. Финал? «Толпа казаками была разогнана без открытия огня», - зафиксировано в протоколе следствия.
А чуфаровцы не сдавались. Не успел простыть след карателей, а в селе снова чрезвычайное событие. Вот свидетельства. Губернатору: «По отбытии казаков в ночь на 25 апреля были сожжены в усадьбе Гулак-Артемовской конюшни и другие надворные постройки… Исправник»; «…днем 28 апреля сожжен хутор Гулак-Артемовской. Сгорели дома для рабочих и служащих экономии, скотный двор. Убыток – 15 тысяч рублей. Исправник». Чуфарово, Насакино опять наводнены казаками, полицейскими разных чинов, повальные обыски, массовые аресты. «…дальнейшее развитие беспорядков было прекращено лишь арестом главных руководителей и участников погрома. Исправник».
В чуфаровской зоне выросли из местных крестьян заметные руководители аграрного движения. Наиболее влиятельным сельским вожаком являлся житель села Чуфарово крестьянин Николай Дмитриевич Михайлин. Умный, энергичный, грамотный, опытный. Несмотря на незначительный возраст (30 лет), он побывал во многих городах страны, приходилось ему работать вместе с городскими рабочими, встречаться с профессиональными революционерами. Тогда у него была дочь Пераскева в возрасте одного года.
В следственных документах Михайлину дана такая характеристики: «Главный агитатор и подстрекатель, имеет общение с людьми политически неблагонадежными. Был ходоком в Государственную Думу с целью получения инструкций от членов Думы».
Большим авторитетом среди населения волости пользовался сельский староста из Насакино Волков Иван Андреевич. В 1907 году этому крестьянину было 52 года. Умело и осторожно, по мере своего общественного положения, вел он агитационную работу. Владея опытом конспирации, успешно распространял революционную литературу по всей волости, получая её от партийных агитаторов.
Рядом с Волковым действовали насакинские агитаторы крестьяне Хрящев Андрей Андреевич и Богаткин Федор Иванович, 28 лет. В следственном деле они характеризуются тоже как «главари и подстрекатели крестьян», активные участники погромов, организаторы сопротивления войскам.
В силу сложившихся обстоятельств на этот раз казаки и представители органов сыска надолго задержались на месте беспорядков. В Чуфарово и Насакино они схватили более 100 человек. Арестованных до 2 мая держали под усиленной охраной в уцелевших помещениях Гулак-Артемовской, сортировали их и подсчитывали, кому и что вменить в вину: погром, поджоги, отпор казакам, кто и сколько раз избил Люро, стражников, экономического старосту и т.д.
Давайте постараемся представить себе положение и настроение жителей Чуфарово и Насакино в те дни: страх за близких, плач голодных детей, надо сеять яровые, а нет ни семян, ни сеятелей, корова висит на веревках от бескормицы, нет даже керосина, чтобы осветить избу утром и вечером. 2 мая около двух десятков арестованных пешком под казачьим конвоем отправились в Карсун, всех остальных задержанных отдали под суд. На проводы угоняемых в заключение сбежалось население. Плачущим родственникам не разрешали приблизиться к арестованным.
- Люди добрые, не забывайте наших малых детей. Мы вернемся. Не все ненастье – наступит и вёдро, - воскликнул Андрей Андреевич Хрящев.
В пути конвоиры приказали арестантам идти «возжой», в затылок друг другу. Так они брели по грязи до карсунской тюрьмы. Вот такие бесконечные вереницы сгорбленных, растоптанных жизнью тружеников земли, тянувшихся к тюрьмам и в изгнание, были символом царского режима. Лишь простые люди повсюду сочувствовали этим жертвам произвола.
Из села Судосеево гнали в карсунскую тюрьму 14 арестованных крестьян. 30 марта 1907 года их остановили на ночевку в селе Старое Погорелово, поместив в арестантском доме при волостном правлении. Видя вереницу еле-еле шагающих мокрых, измученных людей, многие жители села сбежались к арестантской. Сельский староста Аникин стал убеждать сопровождающих стражников, чтобы они побросали оружие и уходили.
Этап возглавил становой пристав. «К нему приступил, - говорится в рапорте исправника губернатору, - живущий в Ст. Погорелове котяковский мещанин Василий Алексеевич Земчихин и предъявил настоятельное требование об освобождении сопровождаемых им арестованных, а затем стал смущать собравшихся по двору волостного правления людей вооружаться и силой освободить арестованных, называя их своими братьями». Аникин и Земчихин арестованы и заключены в тюрьму.
Из числа чуфаровских и насакинских узников губернской администрацией были представлены к высылке без суда Михайлин Н.Д., Хрящев А.А., Богаткин Ф.И., Волков И.А., Семенов И.К., Здобнов Д.А., Сергеев М.В., Филатов М.В., Федоров В.И., Фалов А.Я..
Учитывая, что административные репрессии часто становятся бумерангом, летящим обратно в самодержавие, министерство внутренних дел вынуждено было, по возможности, отклонять эти меры, особенно когда они применялись в массовом порядке и без достаточных улик виновности. В данном случае подверглись высылке в Олонецкую губернию (Карелия) на два года каждый: Михайлин Н.Д., Хрящев А.А., Богаткин Ф.И. Остальные осуждены на разные сроки тюремного заключения.
В ховринском углу крестьянское брожение продолжалось тоже на протяжении всей революции. Эти селения относились не только к уезду Карсунскому, но и к волости Карсунской. Близость уездного города помогала местным сельским руководителям вносить организационное начало в классовую борьбу. Посмотрим, что здесь было.
22 июля 1906 года на стол симбирского губернатора ложится телеграмма из Петербурга:
«Убедительно прошу оказать всевозможное содействие к усмирению аграрных беспорядков, возникших в имении моем в селе Ховрино Карсунского уезда.
Барон Лев Фредерикс, генерал-адъютант свиты его величества».
Вот, оказывается, с кем имели отношения ховринские сельчане. Более трех тысяч гектаров пашни, лугов и лесов находилось во владении этого угнетателя с западно-европейским дворянским титулом и высоким званием члена свиты русского царя. «Лев» этот приходился близким родственником последнему министру императорского двора В.Б. Фредериксу. Назначение указанного министерства заключалось в изыскании средств для царствующей особы, его семьи и родственников в обслуживании всей многочисленной и праздной императорской фамилии. Кроме того, министр Фредерикс, наряду с авантюристом Распутиным, фрейлиной Вырубовой, министром внутренних дел Протопоповым через некоторое время составляет неофициальное закулисное правительство – придворную камарилью.
Учитывая матерость просителя, губернатор торопится: через день в Ховрино уже стояла воинская часть.
В Оборино крупное хозяйство-экономию держал дворянин П.Н.Маркьянович, в самой деревне стояла барская усадьба, на реке Барыш – мельница и лесопилка. На полях и скотоводческих фермах помещика день и ночь работали до 70 батраков, постоянно живших при экономии.
Давным-давно, при крепостном праве, деревней этой владела некая помещица Оборина. Отсюда и пошло официальное название населенного пункта – «деревня Обориной», которое сохранилось чуть ли не до наших дней. Историк И.П. Шмыгин в своей книге «Крестьянское движение в Симбирской губернии в 1905-1907 годах» борьбу оборинских крестьян считает одним из ярких примеров, подтверждающих то положение, что в ряде мест в имениях временами распоряжались не сами помещики и их управляющие, а крестьяне.
22 июня 1906 года оборинский помещик Маркьянович решил уволить несколько работников, набранных из числа крестьян Оборино. Однако вместо того чтобы получить расчет, батраки предъявили встречные требования помещику: немедленно уволить всех «посторонних», т.е. взятых со стороны рабочих и служащих. Через два дня крестьяне почти всей деревней явились к помещику и под угрозой смерти заставили выполнить его эти требования.
Из рапорта губернатору явствует, что увольнению подлежали молодые работники из оборинских крестьян, активно выступавшие против хозяина
Н.П. Маньшин, А.П. Фомичев и А.С. Игнатьев. В документах говорится: «24 июня к владельцу Маркьяновичу пришли крестьяне общества деревни Обориной. Из толпы выделились рабочие Маньшин, Фомичёв, Игнатьев и стали требовать от владельца удалить из экономии всех посторонних рабочих и служащих с целью прекращения работ. При этом они угрожали убить неисполнителей требования, выражаясь так: «будем драть шкуру». Наконец толпа принялась к выполнению своего требования насильственными вооруженными мерами. Опасаясь вредных последствий возмущенной толпы, все рабочие и служащие принуждены были со своими семьями выехать из экономии. Главари беспорядка Маньшин, Фомичев, Игнатьев арестованы. Ведется дознание. Принимаются другие меры по «наведению порядка ».
В начале июля исправник докладывал: «После успокоения волнений часть рабочих и служащих вернулась в экономию Макьянович, но без семей из опасений новых неприятностей со стороны крестьян». В суматохе исправник дело по трем арестованным в Оборино поручил вести судебному следователю. Тот квалифицировал действие обвиняемых как сельскохозяйственную забастовку и считал возможным отпустить их до суда на поруки с залогом по 100 рублей за каждого.
Жандармерия заметила оплошность исправника, взяла дело в свои руки, а арестованных перевели из уездной тюрьмы в губернскую. Губернское жандармское управление по - другому определило виновность молодых людей из Оборино: «…посягательство на устои самодержавного государства, ст.129» и оформило документы к их высылке на 2 года в глухие отдаленные места страны. В представлении указаны некоторые биографические данные политзаключенных:
1. Маньшин Николай Петрович- крестьянин деревни Обориной, 20 лет, жена Пелагея Сергеевна, сын Иван 1,5 года;
2. Игнатьев Андрей Семенович (он же Дарьин), крестьянин деревни Обориной, 21 год;
3. Фомичен Ананий Петрович, крестьянин деревни Обориной, 31 год, жена Пелагея Егоровна, дочь Анна 11 месяцев.
Родители узников обращались к губернатору с прошением об отмене административной высылки: «умоляем отменить это жестокое распоряжение и отдать наших детей нам на поруки до суда. Приговор, которому мы подчиняемся безропотно, пожалейте нас убитых горем, бедностью в этот ужасный голодный год». Разумеется, мольба отцов и матерей осталась, как говорят, «гласом вопиющего в пустыне».
Особое совещание при министерстве внутренних дел не соглашается на высылку оборинских крестьян. Это был самый первый случай по симбирской губернии, когда решение губернатора о высылке отменялось. Происходило все это как раз накануне убийства Старынкевича.
Теракт на главу губернии, крутой подъем аграрных волнений приводят губернские власти в состояние страха и растерянности. Вице-губернатор Арцыбышев, заступивший в управление губернии, освобождает из тюрем 48 политзаключенных, в том числе руководителей рабочего движения в Гурьевском фабричном районе. За это Столыпин в особо секретной переписке ругал вице-губернатора самыми поносными словами, обвинял его в политической слепоте: «вы даете повод врагам уличать правительство в бессилии». Арцыбышев оправдывался: «Вы сами не утвердили решение наше о высылке крестьян деревни Обориной Маньшина, Игнатьева, Фомичева, а фабричных рабочих хотел отпустить сам еще здравствующий Старынкевич».
Так оборинское крестьянское выступление летом 1906 года, и фамилии его вожаков оказались в папках с особо секретными бумагами, а потом в центральном госархиве. Поспорили-поругались столица и губерния, а репрессии против народа усилились: слоны трутся меж собой - мошек давят.
Но и оборинские крестьяне не прекратили борьбу: они решили покончить с поганой ямой – усадьбой Маркьяновича и своего добились. Исправник - губернатору: «В ночь на 25 апреля в экономии Маркьяновича при деревне Обориной от поджогов произошел большой пожар. Сгорели барский дом, скотный двор и другие постройки. Во время пожара произошли беспорядки: местные крестьяне побили окна в оставшихся помещениях и рамы в парниках. Убытки большие - подсчитываются. Виновные не пойманы».
В августе 1906 года в деревне Федоровка, располагавшейся рядом с Ховрино, произошло бурное выступление крестьян. Вот как оно описано в полицейских бумагах:
«28 августа пристав 3-го стана Карсунского уезда с урядником прибыл в д. Федоровку для обнаружения виновных в самовольной порубке леса на даче господина Анненкова и остановился у дома лесного сторожа. Скоро к дому сторожа собралась толпа народа. Крестьяне обратились к приставу с вопросом, для чего он приехал. Потом стали кричать: «Давайте заберем станового пристава!» Пристав, видя такое настроение народа и не имея возможности защищаться, намеревался было уехать и только сел в тарантас, как Иван Потапов стал задерживать лошадь, выражаясь при этом, что они, крестьяне, его, пристава, не отпустят, прежде чем не разделаются с ним. Михаил Загуменнов и Алексей Самонов силой вытащили пристава за грудь с тарантаса и насильственно ввели в дом сторожа, куда следом вошла толпа народа. В доме толпа набросилась на сторожа и стала бить его за услугу полиции. Пристав же, воспользовавшись этим, скрылся из избы, сел на лошадь и уехал, причём, когда садился в тарантас, кто-то его кулаком ударил по голове, а затем за ним побежала толпа народа и оскорбляла его разными неприличными словами. Главарем подстрекателей этих беспорядков был крестьянин Василий Тимофеев».
Уже подчеркивалось, что ни одно крестьянское выступление, ни один его участник не оставались без преследования со стороны властей. Так было в Оборино и Федоровке. За нападение на станового пристава наибольшее наказание – высылку на два года – получили Василий Матвеевич Тимофеев, Михаил Филиппович Загуменнов, Иван Порфирьевич Потапов, Алексей Иванович Самонов.
Настроение ховринских и соседних крестьян в какой-то мере можно определить по содержанию приговора, принятого ими весной 1907 года. Этот приговор, напоминающий гибрид программы и присяги, разработан местными силами под руководством сельского писаря, старшего унтер-офицера запаса Павла Ивановича Храмова. Было представлено разными лицами 4 проекта приговора. Для их обсуждения на тайное собрание сходились дважды в доме Александра Никифоровича Левина. Всяки раз на собрании присутствовало около 100 человек из Ховрино и соседних селений, особенно из Кротовки. В результате деловых дебатов и появилось нижеследующее постановление.
«Приговор.
На общем собрании, обсудив настоящее (текущее) положение, мы пришли к такому заключению. Что вторая государственная дума избирается для того, чтобы дать трудящемуся народу всю землю и получить волю. Но Дума сама по себе бессильна в борьбе с самодержавным правительством. Без борьбы правительство несомненно не даст народу ни земли, ни свободы, даже возмещенных уже в Манифесте 17-го октября. А поэтому члены Государственной думы, отъезжая в Петербург, призывали народ к сплочению и единству, для того, чтобы в нужный момент оказать Думе могучую поддержку в борьбе за лучшее будущее. Вполне сознавая, что Госдума будет сильна только поддержкой своего народа, мы постановили объединиться в одно целое и стоять друг за друга, один за всех, все за одного, причем все нижеподписавшиеся должны помнить и исполнять нижеследующее:
1. По первому зову Государственной думы мы должны встать, как один человек, и исполнять то, что будет указано Госдумой непосредственно или через постановления губернского или уездного комитета;
2. Во время заседаний Госдумы не должно быть с нашей стороны
ни погромов, ни грабежей, никаких насилий над кем бы то ни было, дабы тем самым не вызвать преждевременного выступления на борьбу с самодержавным правительством. Если же в указанное время кто – либо из нашего общества будет замешан в преступлениях, то он должен предаваться суду, но отнюдь не должен отдаваться в руки представителей административного произвола. При этом мы обязуемся не допускать никаких насилий над личностью наших сельчан со стороны стражников и вообще полицейских чинов, в таких случаях должны отстаивать неприкосновенность личности каждого члена общества, хотя бы пришлось вступить в открытую борьбу;
3. если кто-либо из лиц, проживающих в нашем обществе, будет шпионить и тем подвергать опасности наше общее дело и лиц, участвующих в общей борьбе за права и свободу угнетенного народа, то таких лиц предавать на суд всего общества. Такому же суду будут подвергаться и все лица. Которые будут сеять раздор и разделение в народных массах и тем самым оказывать самодержавному правительству содействие. В таких случаях сельское общество имеет право виновных лиц лишить земельного надела и даже исключить из своей среды без права дальнейшего проживания в этом обществе. Примечание: лица, состоящие в какой- либо полицейской должности, как-то стражники, урядники, так и прочие, а также волостные старшины и сельские старосты, являющиеся орудием в руках администрации и противодействующие освободительному движению, должны немедленно оставить службу под угрозой применения к ним пункта №3 настоящего приговора;
4. Настоящий приговор всеми нами должен соблюдаться свято и нерушимо, нарушившие его подвергаются общественному суду, и к виновным может быть применен тот же 3-ий пункт. Следить же за выполнением настоящего приговора, а равно вести сношения с уездным комитетом и соседними сёлами в случае общего объединения уполномочиваем из своей среды следующих лиц в составе шести человек. Под чем и подписуемся».
Кажется, именно вот эти доморощенные идеи и помешали одновременному выступлению ховринских крестьян с чуфаровскими и позволили уцелеть усадьбе Федерикса. Тем временем революционные события в округе развивались и принимали все более политическое направление.
Весной 1907 года в газете «Вестник народа» опубликована статья под названием «Село Ховрино и деревня Кротовка Карсунского уезда, в последний день масленицы». В ней рассказывается о том, как жители этих селений, стар и млад, совместно проводили демонстрацию с красными флагами, пели революционные песни, выступали с политическими речами, отслужили в церкви молебен в знак солидарности с Государственной Думой. Душой молодежи был семнадцатилетний Саша Левин. На демонстрации он шел во главе колонны демонстрантов с высоко поднятым стягом цвета пламени. Скорее всего, это было первое красное знамя освободительного движения в истории сел нашего района. Саша был и запевалой революционных песен «Варшавянка», «Вихри враждебные веют над нами…» и др.
Во время уличного шествия пели и остросатирические песни, высмеивающие самодержавные порядки. В дело юного революционера в качестве вещественных доказательств приложено несколько запрещенных песен:
Царь наш батюшка с царицей
Живут весело в столице.
Эй, эй хе-хе-хе,
Живут весело в столице.
Сладко кушают и пьют,
По семи с нас шкур дерут.
Перву шкуру царь дерет
На свой жирный царский род.
Он вторую с нас снимает
И министров одевает.
Для полиций, нас же сечь,
Третью он сдирает с плеч.
А четверту снять готов,
Для господ и кулаков.
Чтоб жандармам уплатить,
Надо пятую спустить.
А шестую надо взять,
Чтоб попов всех содержать.
Хоть немножко царь посбавь,
Нам последнюю оставь…
Демонстранты собрались в Ховрино, с песнями пришли в Кротовку и обратно вернулись сюда. В обоих селениях провели митинги. Саша некоторое время находился на нелегальном положении. 2 ноября 1907 года был схвачен и брошен в тюрьму. Его обвинили, кроме перечисленных действий, в «…противоправительственной агитации среди крестьян, выразившейся в возмущении крестьян не платить налогов, отбирать у помещиков землю, не признавать начальствующих лиц» и т. п. Итоговая формулировка обвинительного заключения: «возбуждение крестьян к ниспровержению существующего государственного строя». 22 декабря молодой революционер отправлен на север, в Олонецкую губернию на два года под гласный надзор полиции.
Отец Саши, Александр Никифорович Левин, 52-летний многодетный ховринский хлебопашец, являлся одним из руководителей революционного кружка и авторитетным вожаком крестьян. Революционную работу ведёт его 24-летний сын Петр Александрович. Их обоих, отца и сына, по тому же обвинению, что и Сашу, выслали в Олонецкую губернию. Вскоре туда отправлен 3-ий человек из этой семьи - Александр Александрович Левин.
Это тоже единственная в наших селах такая семья сельских революционеров. Наша сельская молодежь активно выступала во многих местах: в Ховрино, Коченяевке, Каргино, Котяковке, Нижней Туарме и др.
Учителя сельских школ, как правило, решительно становились на сторону угнетенного крестьянства. Такие примеры были и у нас. Молодой учитель Семен Иванович Никишин, выходец из крестьянской семьи д. Кротовка, работал в школе села Малое Станичное (Карсунский район), а по летам находился в Кротовке у родителей. Здесь он, вместе со здешними агитаторами, проводил агитационную работу среди населения, за что и был арестован. В его следственном деле в порядке улик находятся личные письма. В одном из них он сообщает новости:
«На днях загорелась в трех местах одновременно экономия барона Фредерикса в Ховрино, но, к сожалению, была потушена. По подозрению арестована собака, бежавшая в это время по двору. Вот ныне как: надоело людей арестовывать, стали хватать собак».
Сатирические песни, распеваемые в Ховрино и Кротовке и дошедшие до нас в архивной папке с делом Саши Левина, писаны рукой Никишина. Коль зашла речь о собаках, то надо упомянуть, что им немало досталось от ретивых карателей. Газета «Симбирские вести» № 88 за 1906 год сообщала:
«В одном населенном пункте Карсунского уезда на казака осмелилась по своей глупости залаять небольшая собачка. Бравый «защитник царя и отечества» бросился на нее с целью изрубить, как крамольницу, но «преступница» скрылась под ворота. Тогда, долго не думая, казак изрубил шашкой запертые двери, крыльцо, разбил в трех окнах стекла, изрубил в них рамы, цветы, занавески. Потом, отвратительно ругаясь и дико крича, гонялся за прохожими с шашкой».
В 1906 году Мария Петровна Лавинская, дочь симбирского служащего, окончила в Симбирске женское духовное училище и в этом же году прибыла на учительскую работу в Кротовскую земскую школу. Отроду ей было 18 лет. В Кротовке квартировать устроилась в простой крестьянской семье Василия Федоровича Козлова и скоро в ней стала « как своя». Учительница быстро влилась в жизнь деревни, прознала трудную крестьянскую долю. Социальная несправедливость возмущала ее. Она сближается с сельскими активистами и начинает вести политическую работу.
27 июля 1907 года в Симбирске Мария Петровна Лавинская была арестована и заключена в женскую тюрьму. Это произошло после того, когда полиция обнаружила ее письма при обысках в Кротовке. Жандармов заинтересовали такие выдержки из писем:
«Очень сожалею, что пожар у Фредерикса был подавлен; пусть бы уж все сгорело. Еще хорошо, что не поймали тех, которые поджигали, рискуя потерей своей жизни. Может быть, так дело и пройдет благополучно, т.е. никого не арестуют, раз подозрения нет». Подписывается: «Ваш товарищ М.П.». Еще: «Здесь в помощника полицеймейстера бросили бомбу, но жалко, что не убили его».
Уездная полиция, закончив расследование дела учительницы Лавинской, предложила выслать ее в отдаленные места за «причастность к революционной организации». 22 июля 1907 года исправник – губернатору:
«В селе Ховрино не прекращаются поджоги усадебных построек барона Фредерикса, разгоняются рабочие и служащие имения, продолжается агитация среди крестьян». Губернатор повелевает арестовать руководителей крестьян и обезглавить, таким образом пытались усмирить аграрное движение в этой местности. 26 июля уездная полиция во главе с новым исправником Соловьевым совершает туда налет, делая обыски и аресты.
В протоколах значится: «В деревне Кротовке у Федора Ивановича Гончарова обнаружены: рукописный устав боевой дружины и брошюра «Для крестьян». В этой же деревне у Василия Федоровича Козлова найдено за иконами: два письма на его имя от учительницы кротовской школы Лавинской из Симбирска; два листка с «Варшавянкой»; прокламации РСДРП «Граждане» - 2 экз., «Манифест ко всему российскому крестьянству» - 2 экз., манифест Государственной думы «Народу от народных представителей» - 3 экз. Часть прокламаций были приклеены к стенам, их уничтожили путем соскабливания. В селе Ховрино при обыске в доме С.П. Малашина найдены нелегальные брошюры – 5 штук, прокламации издания РСДРП – 4 шт. и шестизарядный револьвер без патронов. Нелегальная литература найдена в домах С.П. Данилина и А.Н. Левина. Были арестованы П.А. Левин, С.П. Данилин, С.П. Малашин, А.Н. Левин, П.И. Храмов, Ф.И. Гончаров. Эти товарищи за активную политическую деятельность против царизма были высланы в Олонецкую губернию на 2 года. Срок отбыли полностью».
Довольный успехом исправник в обширном докладе своему прямому начальнику-губернатору рисует картину крестьянского движения в этой части уезда и называет меры, принятые им.
«1 августа 1907 года. Доношу вашему превосходительству, что село Ховрино с прилегающими к нему деревнями Кротовка и Оборино являются гнездом революционного движения. Агитация, затем предвыборные собрания в Первую и Вторую Госдумы сделали свое дело в смысле распропагандирования в духе революционного движения; видную роль также сыграла в этом направлении печать левого лагеря.
Из среды крестьян стали выдвигаться свои собственные агитаторы. В данной местности таким лицом является крестьянин села Ховрино П.И. Храмов. Служивший ранее сельским писарем, а затем бывший выборщиком в Первую и Вторую Госдумы, Храмов, не попав в Думу и оставшись в своем селе, принял на себя обязанность порайонного агента революционной партии и стал из среды своих однообщественников, а также соседних деревень вербовать сторонников освободительного движения и таким путем образовал революционный кружок, который находится в постоянном общении с другими кружками через таких же агентов, как Храмов, и посторонних крестьянской среде, вроде учительницы деревни Кротовки Лавинской.
Во время вспышек аграрных крестьянских движений в селах Анненково, Чуфарово 22 апреля сего года и прочих селениях село Ховрино с деревней Обориной и прочими соседними деревнями примкнуло к той округе с целью совместной работы к осуществлению задач революционной партии. Но вспышки в селах Анненково и Чуфарово были подавлены; крестьянам села Ховрино, упустившим момент, пришлось сдержаться и ограничиться отдельными проявлениями революционного характера. Ими была сожжена усадьба Маркьяновича в деревне Обориной, ограблена казенная винная лавка, отнят револьвер у жены управляющего имением барона Фредерикса,совершены поджоги имения барона. В политической агитации они доказывали, что царь и самодержавие "нам не нужны".
Душой этих революционных проявлений, главным организатором был Храмов со своими сообщниками из села Ховрино. После обысков многие были арестованы. Об аресте крестьян Козлова и Федина, отсутствующих в момент ареста, сделано распоряжение, об обыске учительницы Лавинской по телеграфу был опрошен полицеймейстер, и данные обыска у неё подтвердили принадлежность её к революционному кружку.
Об учителе Никишине и крестьянине Андрее Морозове, проживающем около года в городе Вольске, сведения собираются. Такие же сведения собираются о жене управляющего имением барона Фредерикса при селе Ховрино Марии Александровне Сазоновой, которая, по имеющимся у меня агентурным сведениям, вполне сочувственно относилась к крестьянскому движению. Высылка из губернии перечисленных лиц и продолжительный арест некоторых из них прекратили бы волнения среди крестьян этой округи…».
Два с половиной года продолжалась аграрная революция. Крестьянские волнения, хоть они были стихийными, неорганизованными, политически незрелыми, сильно подорвали экономику помещичьего землевладения. Однако основы такого землевладения сохранились: попуганные в годы революции помещики по-прежнему оставались в стране самыми крупными собственниками земли и злейшими врагами малоземельного крестьянства.
Установившаяся после подавления революции реакция свирепствовала в городе и деревне. Симбирская губерния ряд лет оставалась «на положении усиленной охраны». Примером разгула и беззакония служили так называемые «Обязательные постановления» губернатора, которого за глаза называли «симбирским самодержцем». Эти образчики самочинной расправы над людьми трижды выходили только в 1907 году. В последнем из них (от 20 октября 1907г.) 24 пункта, и каждый начинался словами: «Нельзя» или «Воспрещается»; за их нарушения – денежный штраф до пятисот рублей или арест до трех месяцев:
«Нельзя. Все нельзя!» - вот единственный козырь всевластной администрации. Местный журналист так в стихотворной форме выразил царивший произвол:
Нельзя писать о бюрократе,
Об офицере и солдате,
О забастовке и движенье,
О духовенстве и броженье,
О мужике, о министерстве,
О казне, казачьем зверстве,
О полицейских, об арестах,
О грабежах, о манифестах.
Но остальное все – печать
Должна сурово обличать,
Когда напишешь – посмотри:
«Сто двадцать девять и сто три».
«Сто двадцать девять и сто три» - это статьи уголовного уложения, говорящие об оскорблении «величества» и покушении на свержение существующего строя, под которые можно подвести все что угодно.
Непосредственными организаторами исполнения воли губернатора являлись уездные исправники в деревне и полицеймейстеры в городе. К проведению всеохватывающего надзора и слежки привлекалось и само население, всячески поощрялись доносы. Села и деревни делили на кварталы по 10 и 100 хозяйств во главе с десятником и сотником из числа «благонадежных» местных жителей.
Крестьяне продолжали сопротивляться и бороться. Но это было лишь эхо революции. Приведем примеры только по селу Бекетовка.
Андрей Матвеевич Федотов родился в 1883 году в крестьянской семье. Здесь вырос, окончил школу, стал писарем. В 1907 году органы охранки в городе Самаре при обыске в социал-демократической явке обнаружили адреса, в том числе и адрес Федотова. В это время он жил в селе Белозерье (Карсунский район) и работал конторщиком в экономии князя Трубецкова. При обыске в квартире у Федотова найдена нелегальная литература, переписка с друзьями. Арестован, до 10 марта 1909 года сидел в уездной тюрьме, затем представлен к административной высылке.
Осенью 1908 года помещик Н.В. Бекетов черкнул губернатору: «Крестьяне Малой Бекетовки загоняют свое стадо на мои пастбища». За это сельский староста Николай Иванович Жаренов снят с должности и заперт в тюрьму на один месяц, а пастух из крестьян этой же деревни Иван Федорович Курзов арестован на две недели.
Николай Николаевич Чурашов, крестьянин из села Бекетовка, в 1908 году брошен за тюремную решетку на три месяца «за нападение на сельского старосту».
Из приведенных фактов, не погрешив против истины, можно сделать заключение: в селах и деревнях, входящих теперь в Вешкаймский район, крестьянские волнения в 1905-1907 годах прокатились мощной волной. Революционное движение имело массовый характер с применением разнообразных форм, включая наиболее острые, как разгром барских имений и столкновения с полицией и войсками во многих местах. В селениях Старое Погорелово, Красный Бор, Мордовский Белый Ключ, Мордовская Кандарать крупных выступлений не было. В этих местах крестьяне лучше были обеспечены землей и другими сельхозугодьями, там не мешала чересполосица, отсутствовали господские усадьбы, всячески стеснявшие крестьян.
Революция 1905-1907 годов пробудила к политической жизни широкие массы трудящихся. Только в наших селах и деревнях сколько было участников революции, сколько выросло на местах руководителей крестьянского движения. Очень много! Все они шли в ногу со своим революционным временем. Их запугивали попы, чиновники, полицейские, высылали в глухие, отдаленные места. А они боролись и оказались достойными своей исторической эпохи.
С чувством благодарности мы вспоминаем борцов первой нашей революции и по достоинству их оцениваем. В прошлом – семена будущего. Поэтому воспитание на истории, на революционных традициях занимает значительное место в комплексе мер по воспитанию подрастающего поколения.
Революция 1905-1907 на земле Вешкаймской
© Copyright: Николай Кузнецов 7, 2024
Свидетельство о публикации №224031401448
Свидетельство о публикации №224031401448
Рецензии