Моль - глава 2

(Hole - Doll Parts)

Чего тебе, Адам? Она моя, понял? – звучало это крайне развязно и недружелюбно.
- Я знаю, - ответил тот. Нестриженые волосы покачивались, заправленные за одно ухо, частично закрывая лицо, но все же шрамы, ползущие по нему двумя полосами, были видны вполне отчетливо: один скользил от наружного края глаза вниз по щеке, местами заметно углубляясь, другой пересекал наискось тонкой белой линией рот.
- Знаешь, да? Тогда какие вопросы?
- За что ты её?
- Тебе интересно… ну, так слушай: её… вот её опять кинули, значит я не получу своих денег. Видишь связь?
- О… - Адам медлил какие-то секунды, разглядывая его правильный череп оппонента. Абсолютно гладкий, будто натертый воском, огни придорожной заправки на заднем плане даже отражались в нем. Такую голову, должно быть, сплошное удовольствие лепить из глины. Настоящая находка для скульптора. Сутенер заметно напрягся, когда рука собеседника опустилась во внутренний карман, но в ней оказался лишь кошелек. Лицо Адама ничего не выражало, пока он отсчитывал бумажки.
- Хватит?
- Это что?
- За нее. Я плачу, а ты перестаешь…
- Ой, зачем тебе это?! Жалость, да?.. Я тебе скажу…
- Позволь, я сам буду распоряжаться своими деньгами, - голос Адама звучал спокойно и даже мягко, но заставлял уступать.
- Ну… это справедливо. - кивнул тот в ответ, многозначительно поджимая нижнюю губу, что делало его похожим на древнего истукана. Увидев, что рука с купюрами отдаляется, он буквально вырывал их. – Учти, только как моему старому знакомому… Всё… вставай, говорю, всё.
Силуэт лысой головы быстро, на удивление быстро исчез в темноте.
Тело продолжало лежать. Всё как полагается: ноги, плохо прикрытые короткой обтягивающей юбкой, обутые в сапоги на длинных каблуках. Одна была чуть поджата к животу. Как виделось, ей досталось неслабо. Разве могла, как следует, защитить кожаная куртка от многочисленных ударов, которые наносит здоровый мужик…
 Она была молодой, совсем молодой. Адам убедился в этом, откинув черные, почти под цвет одежды, волосы с лица девочки, миловидность и чистоту которого не изглаживало даже такое обилие косметики. Пожалуй, даже какое-то кукольное. Оно могло бы вызвать зависть многих женщин и, наверняка, вызывало. Вот только серо-голубые глаза были открытыми, оставаясь будто стеклянными, неживыми. Однако, дотронувшись до тела, можно было почувствовать, как поднимается и опадает бок.
- Ты жива? Ты можешь говорить?
Наконец глаза обратились на него:
- Он ушел?
- Не волнуйся.
- Помоги встать тогда…
Терпя боль во всем теле, она оказалась на ногах. Уже наступала промозглая осень, с ней холод, и благо дождь, который обещали, еще не прошел, и не превратил в грязь ту пыль, что покрывала собою дороги.
- Спасибо… да я сама отряхнусь, - прозвучало несколько растеряно.
- Как твое имя?
- Рокси, а что?..
- Рокси… это Роксана, если полностью?
- Ну, да, - вздохнула она, внимательно рассматривая его. – А ты… ты ведь и есть тот самый Адам, который держит ломбард в центре города?
- Да, - легкая усмешка, редко сходившая с резаных губ Адама, и носившая оттенок чего-то нервного, проявилась еще ярче. – Ну, сначала там был татусалон, но… ломбард этому городу нужнее, как оказалось, и куда выгоднее. Скажи, если не секрет, сколько тебе?
- Девятнадцать, - с каким-то вызовом и гордостью произнесла она. – Вернее… скоро будет. Ну, совсем скоро.
- Тебе очень идет это кольцо, - заметил Адам, указывая на ноздрю.
- Да? Ну… спасибо, - Рокси усмехнулась, пряча глаза.
- Что такое? Ты смущаешься? Проституток обычно сложно смутить.
- А ты в основном с проститутками дело и имел, как видно, – съязвила она в ответ.
- Да, к сожалению, как правило, с ними… не обижайся на меня. 
Повисла тишина и тьма становилась гуще. Проезжающие автомобили освещали их лица на короткое время, как прожекторы. Свет будто застывал на темно-красной помаде. Было видно, что боль от побоев еще не прошла – она заставляла девушку временами замирать, закрывать глаза.
- Может тебе к врачу?
- Нет… дай лучше сигарету, если есть.
- Держи. Держи всю пачку…
Она присела на корточки. Ветер, едва ощутимый кожей, сносил выходящий из ее ноздрей дым.
- Сейчас пройдет… спасибо тебе.
- Не за что…
- Да нет, есть.
- Почему же так выходит, что тебя кидают? Я так понимаю, это не первый раз…
Рокси молчала, будто вопроса и не было. Лишь жадно втягивала дым, глядя в сторону, глядя на дорогу с какой-то непонятной тоской и ненавистью.
- Ладно, я пойду, можешь не отвечать, просто будь осторожнее… и знаешь, мне кажется… кажется, что это, вообще, не твоё всё.
Её лицо вдруг посветлело, взгляд наполнился теплотой. Она вдруг кивнула, улыбнувшись открыто:
- Пока.
- Ладно. В любом случае, удачи тебе. Береги себя.

(Pearl Jam - Footsteps)

Адам уходил не спеша, всё ещё чувствуя на себе взгляд серо-голубых глаз, наблюдая за своею тающей тенью, и звуки с заправки удалялись тоже. Либо девочка была здесь недавно, либо была и, правда, особенной… но в ней точно не было чего-то такого, что необходимо для выживания и просто принадлежности к той среде, в которой она очутилась. Чувствовалась едкая, бесплодная жалость, которую, наверное, стоило гнать. Последний раз он чувствовал такое много лет назад, в ту пору, когда смывал кровь с полов и помогал убирать туши собак в бойцовском клубе. Видел, как не хотели умирать псы, еще десяток минут назад, кипевшии яростью. Сколько щенячьего и беспомощного, как оказывалось, жило глубоко в них. Они вспоминались и до сих пор.
Минув лесную тропку, он оказался дома. Сняв полупальто, постоял какое-то время в прихожей, где, как и во всем доме присутствовал прелый запах старости, какой часто заводится в местах, где мало что обновляется в обстановке, и в которых редко, что происходит. Первые минуты после входа к нему приходится привыкать.
В целом жилище нельзя было назвать убогим - дом был просторным и хотя обветшал, носил следы былого достатка хозяев, что жили здесь ранее.
Нужно было что-то поесть. Раздевшись по пояс из-за кажущейся духоты, он, проковылял на кухню и включил свет. Зашипела сковорода, и, будто, не замечая раскаленных капель масла, которые попадали ему на тело, Адам снова и снова прокручивал в памяти недавние кадры: ее волосы были мягкими на ощупь, пахнущие не духами, а чем-то другим… будто цветами. Левая рука до сих пор сохранила этот запах, который вдыхали ноздри сейчас, а он смотрел в потолок, желтый, потрескавшийся от времени, покрытый местами непонятно откуда взявшимися пятнами плесени. Ремонт никогда не делался здесь и никогда, должно быть, не будет сделан, думал он, всё четче видя юное лицо с колечком в левой ноздре, вспоминая момент, когда испугался слишком сильно для беспокойства за жизнь случайной встречной, что она мертва… и почему-то ему так хотелось, чтоб она оказалось живой.
Громкий и частый стук в дверь заставил вздрогнуть, и образ в голове Адама стал вдруг реальным - Рокси стояла перед ним на пороге у входа в дом, отчего-то тяжело дыша.
- Мда… ничего себе, снова ты? - не смог скрыть удивления он, просунувшись в проем приоткрытой двери.
- Похоже на то… - вздохнула Роксана, окинув взглядом голый торс человека перед ней и сразу же отвела взгляд. Оказывается не только его лицо, но грудь и живот тоже были украшенами шрамами и рубцами в паре-тройке, о происхождении которых можно было бы только гадать.
- И что тебя смущает на этот раз? – удивился Адам. – Ладно, сейчас оденусь. Чудная ты ей-богу…
Через секунду он вернулся, наскоро напялив на себя фланелевую рубашку.
- Ну что, так лучше?.. Чего молчим? Ты что же, шла за мной?
- Нет… не совсем, - выдавила из себя она, ни то до сих пор от боли, ни то от холода, ни то просто сильно волнуясь, глядя куда-то в сторону. – Слушай… если хочешь, я уйду… просто уйду.
- Ты не дергайся так сразу, ладно?
- Так что же… мне войти?
- Ну, что ж… зайди. Есть хочешь?
- Можно было бы, - наконец улыбнулась Роксана, и прошла в прихожую с каким-то невероятным достоинством.
- Можешь не разуваться.
- Ок… - слушая стук собственных каблуков, она также неспешно прошла в полумрак кухни, к столу, бесшумно села. – У тебя тут мило довольно, полумрак…
- В темноте это место выглядит лучше, поверь мне… слушай, тут только мясо готово у меня. Будешь? Я мог бы сварить что-нибудь, если подождешь…
- Да не надо. Давай так.
- Хлеба хоть возьми.
- Ты-то сам что?..
- Я уже, - соврал он.
- Темнота - это совсем неплохо. Я люблю, когда в помещении мало света.
Рокси ела так, будто голодала сутки, если не больше, хотя и старалась не подавать виду, старалась делать всё медленнее.
- Да уж… - произнес Адам, обходя её сзади, легко коснувшись плеча девушки, от чего она вздрогнула.
- Ты что? Я тебя пугаю?
- Пугаешь?.. Да ты чего?! Сначала заступаешься за меня, теперь пускаешь в дом, кормишь… и умеешь готовить, видимо.
- Пришлось научиться.
- Только не знаю, зачем тебе…
- Недавно открыл тут, но как правило много за раз не пью, - перебил он, ставя на стол початую бутылку вина, извечная ухмылка становится снова шире. – Вот и осталось. Довольно приличное. Пьешь?..
- Я… - лишь пожала она плечами, в который раз уже смущенная и удивленная всем этим вниманием, свалившимся на нее. – Я давно не пила ничего такого.
- Тем более.
- Но… одна я не буду, - из её уст это прозвучало очень уверенно.
- Хорошо, - вновь ухмыльнулся Адам, ставя второй бокал.
Время от времени взгляд Роксаны бывал необыкновенно пронизывающим, что выдерживать его становилось непросто, но после она сама прятала лицо, не желая смотреть прямо, осекаясь, теряясь. И сейчас, после внезапной паузы между ними, она отвела глаза, бросив как-то наиграно скептично:
- Да уж… свечей не хватает только.
- А что? Можно… - восприняв фразу буквально, с ближайшей полки Адам зацепил какую-то банку с большим красным огарком и погасил лампочку над раковиной. – Здесь только одна… держу её на случай, если электричество выключат. Такое бывает иногда. Хотя в подвале есть, конечно, генератор…
- Я… я не понимаю… - в каждом её зрачке горело по крошечной свече, пламя в банке вздрагивало и свет плавал по лицам. – Не понимаю, зачем это всё тебе.
- Что всё?
- Ну, еда, вино, свеча… насчет нее я вообще в шутку сказала.
- Убрать?
- Да нет… но тебе не обязательно это делать.
- Я знаю, - Адам выпил быстро и закурил. – Разве плохо?
- Нет, это здорово всё, но…
- Просто это единственная свеча… у меня тут нет серебряных подсвечников или чего-то подобного, что делать…
- Да не в этом дело же… и надо, наверное, пить за что-то…
- Так ли это важно?
- Нет, возможно… но мне вот хочется выпить… выпить за праздники. Короткие, редкие и такие правдоподобные.
- Неплохие слова, - кивнул Адам, наполняя стакан вновь. – Неплохие…  знаю цену таким дням.
- Значит и у тебя они тоже редки. А у меня последнее время их вообще не бывало. К тому же после праздников становится грустно всегда. Особенно, если думаешь, что они будут длиться дольше, чем на самом деле.
- Их мало, что и говорить…
- …но объясни, зачем? Меня же это мучает, понимаешь?
- Что здесь мучительного может быть?
- Не поверишь, может… это все мелочи по сути, но никто, - казалось, вот-вот ее голос начнет срываться. – Никто не делал для меня ничего подобного… ладно. Слушай, а можешь встать сейчас с места. Ну… поднимись.
- Зачем?
- Пожалуйста, просто встань передо мной.
Он встал. Теперь их глаза были совсем близко и в её - лишь молчаливый вопрос. Наконец, она тяжело вздохнула, притянув его к себе, обхватив своими худыми руками. Рокси обнимала его, будто ища опору. Адам, неловко опустил пальцы ей на плечи, чувствуя ее дыхание и биение сердца. Запах, недавно бывший таким призрачным, бил в ноздри, ее запах, и сколько было в ней близкого и далекого одновременно в этот момент. Ни то плача, ни то волнуясь, она дрожала.
- Скажи мне… просто скажи, что мне нужно делать дальше.
- Ты про свою жизнь?.. - спросил Адам шепотом, проведя рукой по её волосам. - Я со своей-то до сих пор не знаю, что делать.
- Нет, другое… не знаю, зачем я пришла, на что я вообще рассчитывала… если бы ты потащил бы меня на кровать – это было бы ясно. Если захлопнул дверь у меня перед носом, это тоже можно было бы понять. Но ты внимателен, ты искренне добр и даже взглядом меня не раздеваешь, просто сидишь и смотришь в глаза… и это ужасно, потому, что дверь всё равно в итоге захлопнется, понимаешь? Захлопнется!
- Тише…
- Что? Я же должна буду уйти, уйти туда, откуда пришла… Давай. Пожалуйста, давай пойдем в комнату, - говорила она.
- Не стоит.
- И почему же?.. да хоть здесь прямо! Я хотя бы узнаю, как это происходит по-нормальному, когда от человека не воротит.
- Я же тебе в отцы гожусь.
Рокси отпустила его и сделала пару медленных шагов назад, развязно покачиваясь, задрав подбородок гордо и обиженно. Губы её дрожали. Тушь, смешавшись со слезами, оставила два длинных потека на щеках.
- Вот как… может, ты просто импотент?
- Нет, за меня не беспокойся… и я тебе не советую со мной так разговаривать.
- Ну, тогда голубой! Ну, скажи… может, тебе, вообще, маленькие мальчики нравятся?..
В следующую секунду она оказалась лежащей в углу, но Адам сразу бросился к ней, помогая встать.
- Чёрт… жаль, правда… жаль, что так вышло… дай-ка вытру, - он приложил полотенце к углу её рта.
- Прости… слушай, прости меня… - тихо повторяла она, испуганная, но не тем, что тот может ударить ее еще раз, а лишь тем, что задела его куда сильнее, чем рассчитывала. – Не надо мне было… Прости…
- Прижечь бы, вообще… а… ладно… - он отёр лицо Роксаны, смазывая и большую часть макияжа. – Понимаешь… когда мне было семь лет, я попался в лапы к одному извращенцу. Несколько дней он держал меня в подвале.
- Я… я же не знала… Господи.
Они не заметили, как снова стояли обнявшись.
- Так что… это больная тема для меня, пойми, - Адам гладил её голову, проводил пальцами по длинным волосам, спускавшимся почти до поясницы. Рокси почти успокоилась.
- Понимаю… теперь понимаю.
- Просто… я не хочу сейчас вот и всё. И не будем об этом.
- Не будем, - кивнула она послушно.
- Всю эту историю тебе расскажу попозже, если дашь мне время, ладно? Только подумать, уже тридцать лет прошло. Почти ровно причём… - Адам заглянул ей в лицо, но она ничего не ответила. - Тебе даже лучше не накрашенной, наверное. Природная красота, видимо, или как это называется…
- Спасибо.
- Опять неловко от моих слов? Ну, что ты?
- Ну… да… неважно.
- Я вижу, тебе не очень-то нравится твоя работа.
- Да уж, ты наблюдательный.
- Так в чем дело?
- Ни в чем. А по поводу кидалова ты спросил сегодня… так меня никто не кидал.
- Да?
- Да. Потому что никто и не снимал. Я просто пряталась… хоть какая-то отсрочка. Но, наверное, глупо. Вечно прятаться не получится. Но и плыть по течению…
- Мерзко. Вот это верно… верно… - продолжал за нее Адам шепотом, заметно оживляясь, даже теряя спокойствие, будто вспомнил что-то чрезвычайно важное. – Лучше быть убитым иной раз… да?
- Да, - без колебаний ответила она. – Да… а что я сказала особенного?
- Ничего, - пробормотал он в ответ, садясь за стол, проводя руками по лицу. – Не все просто это понимают, попадая в подобные ситуации… хотя, я, можно сказать, тоже плыву. Так ведь?
- Не знаю…
- А ты молодец… молодец…

(Abecedarians - Dinner)

После некоторой паузы он продолжил говорить, сцепив руки перед собой в замок, глядя на них напряженно исподлобья:
- Правда. Тебе могло показаться, что я неплохой малый… так слушай. Я когда-то и, правда, был милым забитым мальчиком из религиозной семьи. После того случая в семь лет, я очень изменился: врачи говорили о патологической агрессивности на фоне много чего… не помню все эти ублюдочные медицинские  слова.  Я  часто лежал в психушках и меня долго старались не подпускать к другим детям. Одному я проломил голову арматурой, другому вцепился зубами в лицо и еще несколько случаев в таком роде. Я был самым проблемным в каждом классе, да и в каждой школе… Их я тоже сменил не одну. Закончил в учреждениях для трудных... или просто тупых подростков. В старших классах я чуть не зарезал преподавателя. Не убил, но унизил при всех. Однако, он был неплохой человек на самом деле. Я понял это уже потом, через много лет. Кроме двух отморозков, с которыми я пропадал целыми днями, у меня друзей не было. У одного из них был автомобиль, за баранкой которого, так сложилось, часто сидел я. Однажды им пришла в голову такая оригинальная идея – подвозить на ночной трассе девушек… они убивали их, Рокси. Убивали и насиловали.
- А ты?
- А я вел машину и старался не смотреть в зеркало. Там было мало полицейских. На том шоссе. И я мог ездить без прав. Они научили меня... Изначально я, правда, не знал об этом замысле… говорю откровенно. Я правда всё же молчал, боялся что-либо сказать. Но эти девочки… они всё чаще мерещились мне… будто кошмары наяву смотришь. В итоге я таки сдал их. Пришел ночью в участок, там дежурил один полицейский… но приятели пришли за мной слишком быстро. Пасли, как оказалось. Однако, я чудом умудрился стравить их – один задушил второго, а первого прикончил уже я сам. Размозжил ему голову бампером. Так я впервые убил. Но раскаяния в этом не почувствовал… И да и сейчас не чувствую. Это, вообще, как по мне, не человек был…  Я мгновенно убрался из города. Убрался довольно далеко. Много всякого повидал и не жалею, что сбежал из дома – есть что вспомнить. Жалел только, что раньше этого не сделал. И вот, я вернулся несколько лет назад… не знаю зачем. Просто должен был вернуться, как это бредово не звучит. Открыл тут дело. Какое-то время дела очень неплохо шли, но не суть… А не так давно я, как мне показалось, полюбил женщину. Её муж часто поколачивал её, я видел следы… но я убил его.
- Я видела… мельком правда, там такая толпа была.
- Ты была там?..
- Ну, да. Я много где бываю.
- Да, в нашем городке давно это пошло – типа гладиаторских боев у кабаков, такое развлечение у народа. Чуть не завалил меня… сука, здоровый, но ничего… ничего, в итоге я пробил башку его же монтировкой, он быстро скончался. Но это так, ерунда всё, по сути самооборона… тут уж либо он, либо я… но дальше, я встретился с ней. Встретились возле одного водоема, что ближе к центральной части города. Я рассказал ей всё, рассказал о своих чувствах - она не поняла меня. Посмеялась, оскорбила, плюнула мне в душу хорошенько. Вот ей больше всего на свете, видимо, нравилось плыть по течению, лишь бы ничего не решать… и что же, Рокси?.. я и её убил. Перерезал горло бритвой и скинул в озеро. Дальше был шеф полиции. Он хотел меня шантажировать, еще и мораль читал. И его я убил, а труп отвез в одно место неподалеку, там негашеная известь съела уже, должно быть, давно всё, и костей не осталось небось… по сути неважно… ну, что? Я всё еще кажусь тебе хорошим человеком?
- Во-первых, «хороший» здесь не причем. Во-вторых, я и так знаю всё это, - невозмутимо ответила Рокси. – За исключением подробностей.
- В смысле?
- Все знают, Адам. Только поговаривают, что все девушки - твои жертвы, а те двое – только подельники были и якобы ты их в конце-концов убил, чтоб не осталось никаких свидетелей.
- Пусть думают, что хотят. Я не удивлен.
- Да… а оказывается всё с точностью наоборот. О них вдруг вспомнили, после того, как была найдена мертвой эта… твоя, и пропал этот полицейский. Вообще, что-то против тебя замышляется, если судить по слухам.
- Ты так легко веришь мне? Ты… зная всё это, пришла сюда вот так запросто?
- Да. Когда я увидела тебя сегодня, наконец, вблизи, лицом к лицу… Короче говоря, я просто не поверила, что всё, что говорят, правда. Не верилось почему-то, что ты насильником можешь быть.
- Довольно глупо с твоей стороны, прости уж… и что замышляют?
- Не знаю точно. Думаю, убьют. Убьют или покалечат так, что лучше бы убили. А что там именно, это уж не знаю… такие слухи.
- Ничего, - Адам достал из ящика револьвер средних размеров и небрежно положил на стол. – У меня для них тоже кое-что есть. Не узнаешь? Пушка нашего шефа… а ты? Как ты на всё это смотришь?
- Не судите да не судимы будете.
- Чего?..
- Ты не знаешь, откуда эта фраза?
- Знаю.
- Я не была в твоей шкуре. Я не знаю, какого быть тобой. Но я уверена, что ты убивал не ради удовольствия или выгоды… либо тебе было больно, либо страшно, либо и то, и другое вместе, а это немало; это иногда может свести с ума, может толкнуть на отчаянное дело. Боль и страх… но оправдывать тебя я тоже не стану.
- Пока он умирал, я сидел и смотрел, просто сидел рядом с ним, пил пиво и смотрел, – Адам сидел, сгорбившись, глядя по-прежнему на свои кулаки.
- Тебе же самому сейчас от этого страшно.
- Не знаю…
- Я знаю. Вижу… тем более, ты же не судишь меня и не приговариваешь ни к чему. Не суешь носом грязь… и правильно.
- Да я и не знаю о тебе ничего.
- Могу рассказать, - Рокси достала из нагрудного кармана сигарету, прикурив её от свечи. - Возможно, наши жизни даже чем-то похожи... тоже строгость, религиозность. Только у меня родителей не было никогда, я выросла в приюте. Не здесь, конечно, далеко отсюда. Правда, веры там скорее можно было лишиться, но однажды к нам привезли мальчика. Бледный, истощенный, его привезли туда, как видно, умирать. Только зачем, не знаю. Абсолютно не шевелился, смотрел в одну точку и только двигал губами. Он постоянно молился, Адам, и сколько любви было в его глазах… я подошла к нему тихонечко и наклонилась, чтобы послушать и так стояла очень долго. А на следующий день его не стало. Уверена, это был маленький святой. Мне иной раз кажется, что это специально для меня его привезли туда. Это как бы было по провидению что ли… и может не стал этот случай своего рода переломным моментом в моей жизни, но по крайней мере, я поверила, что написанное в Библии не такая уж ерунда, и что Бог все-таки есть и слышит нас видимо, раз тот малыш так обращался к нему… правда, я всё равно успела нагрешить в жизни потом.. ну, а однажды, через несколько лет нас всех повышвыривали на улицу.
- То есть? Еще до восемнадцати? Не должны были.
- Не то эту богадельню закрыли, она вроде была полулегальная, уже не отвечу точно… не то просто избавились чиновники от нас, как они умеют это делать через юридические лазейки. Кто их знает. Дети вообще в таких местах живучие, но никто не научит их защищать свои права цивилизованно, в суде и прочее… Впрочем, не важно. Работала и жила, где получалось и как получалось. В разных городах. Месяцы тянулись за годы. Ужасно. В итоге, одна знакомая уговорила попробовать себя в стриптиз-баре. Она знала, что я люблю танцевать больше всего на свете… точнее любила. Дела шли очень хорошо, я непросто справлялась – я вызывала восторги, деньги потекли. Появились и, как мне казалось, друзья. Думала тачку себе куплю какую-нибудь вот-вот, права получу… Ха, как же! У всего есть обратная сторона. На меня, конечно, положил глаз хозяин заведения – резко послала подальше. Я всех слала, вообщем-то. Какое-то время он просто гадил мне, делал подлянки мелкие, пускал слухи. Впрочем, завистников и без него хватало. До поры до времени я это терпела, но потом он меня изнасиловал. Мало того еще и выставил на крупную сумму денег. Подставил, короче… запугали очень сильно, я попала в лапы к этому… он привез меня сюда… не хочу подробностей поднимать. Больно...
- Вот оно что.
- Да. Вообще, впервые меня изнасиловали еще в двенадцать. В том приюте… но не суть. Короче, ты понял: все полетело к чертям, и вот я оказалась здесь… вот так вот.
- Ясно.
- Благо спросом я не пользуюсь, - криво улыбнулась она. – Все недовольны мной, лежу, как убитая… по сути меня просто каждый раз насилуют.
- Я понял… но причем тут Бог?
- При том, что без Него я бы была еще хуже… вижу, по крайней мере, какой могла бы быть без Него, и мне жутко, когда я думаю об этом слишком долго.
- Так и не думай.
- Потому-то, мне всё это и противно. А если бы без Него… да, мне было бы проще – со многим бы мирилась, на большее шла и соглашалась, многое бы было легче. Стала бы, может, хорошей проституткой. Как тебе кажется, а?..
- Мне никак не кажется.
- Ты удивлялся тому, что краснею… а я рада, что еще умею хотя бы иногда краснеть. Жаль реже, куда реже это происходило со мной раньше.
Адам внимательно смотрел на нее, по-прежнему держа руку на револьвере.

(Limp Bizkit – Walking Away)

- Убери эту штуку, - попросила Рокси. – Она меня пугает.
- То есть, - не реагировал на просьбу Адам, какая-то тяжелая тень скользит по его лицу. – Я для тебя мог бы стать чем-то вроде неплохого трамплина? Взлетного поля, да?
- Что?..
- Ну, оно ведь так и есть… Скажи мне, вот совсем недавно, буквально только что, ты спрашивала меня, что тебе делать.
- Да.
- А как бы ты хотела, чтобы всё было? Как бы закончился этот вечер?
- Мне сложно так…
- Напрягись.
- Тебе не кажется, что это несколько жестоко?..
- Так нужно. Просто скажи, как ты все видишь в идеале. Не буду смеяться над этим… постараюсь, по крайней мере. Не заботься, вообще, о том, что подумаю я.
- Как будто это так легко…
- Твои слова вряд ли что-то изменят.
Возникла недолгая пауза, слышно лишь тиканье часов.
- Как вижу в идеале… я остаюсь, ты просто берешь меня за руку и говоришь, что мне больше никуда не надо идти. А дальше… можно просто жить, заботиться друг о друге, не знаю… может, глупо, но как-то так.
- Так просто и красиво… - будто подводил итог Адам, понурив голову. – А весь драматизм заключается в том, что ты сказала бы это каждому, кто оказался бы с тобою добр.
- Нет, - отрезала она.
- Просто подвернулся я… и не пытался я быть с тобою внимательным, обходительным и так далее. Не очень-то это умею. Всё как-то само собой…
- Вот именно! Само собой – это-то и важно… твои слова могут меня смущать, радовать, ранить, злить. Меня мало чьи слова волнуют всерьез, но твои… я не знаю, почему так, - она сделала паузу, будто собираясь с силами, вздыхает. – Потому что никто никогда не казался мне таким родным и знакомым. Такое чувство, что мы были с тобой знакомы всегда…И я – я тебе ведь близка чем-то… хотя бы чем-то, согласись? Ты это чувствуешь, но отгораживаешься, - Рокси внезапно хватает его обеими руками за запястья. – Ты ведь боишься быть кому-то нужным, боишься, что кто-то будет нужен тебе. Так же, как боишься поверить в Того, кто только и может избавить тебя от всей крови на твоих руках. Ведь с каждым убийством тебе всё тяжелее жить, разве нет? Может… может, именно поэтому, что тебе тяжело с этим жить, ты и не безнадежен.
- Что это?.. – Адам ловил себя на мысли, что хочет дать ей вторую затрещину за сегодня. -  Откровение святой блудницы Роксаны? Которая верует, но отдается. Отдается, но, тем не менее, верует. Что это было сейчас? Проповедь?
- Сейчас ты говоришь совсем не то, что думаешь обо мне на самом деле, - покачала она головой, печально усмехнувшись, будто бы со снисхождением, но оставаясь лишь внешне спокойной. – А чтобы верить, нужно мужество… никогда не думал об этом?
- Угу.
- Да. Мне кажется, я тебя насквозь вижу.
- Правда? - вскинул он бровь. – И что я сейчас собираюсь сделать, как ты думаешь?
- Ну, что обычно делают люди в неудобных ситуациях - будешь тупо молчать или начнешь спорить, - Рокси устало закатила глаза.
- Не верно, - он взвел курок револьвера, освободившись от её рук, и пытаясь, привычно ухмыльнуться, но лицо сковала, будто судорогой.
- Ты не будешь стрелять в меня, я знаю, - Роксана лишь подвинулась ближе к направленному на нее оружие, она смотрела, то в черное дуло, то в глаза напротив нее, которые так пытались казаться безразличными. – В кого угодно, но только не в меня, - тонкие пальцы протянулись к лицу Адама, но он грубо остановил руку, сжимая ее довольно больно.
- Слушай внимательно. Сейчас ты уйдешь, - переборов себя, настолько твердо заговорил он вдруг сквозь зубы, что сомнения в серьезности слов не оставалось. – И, надеюсь, что считать до десяти мне не придется…
Рокси была удивлена. Она предпочла бы дюжину пощечин.
- Что ж… ладно, - произнесла она еле слышно, еле терпя боль в пальцах, но все равно напрочь игнорируя оружие, которое ее так настораживало несколько минут назад. – Ты тут сказал, что в отцы мне гордишься.
- Так и есть. Когда ты родилась, я был примерно такой как ты сейчас. Только еще глупее, но гораздо, значительно злей…
Она кивает, не скрывая едкой гримасы:
- Какой молодой папаша… надо же.
Резким и злым движением высвободив руку, Роксана быстро вышла за дверь. Вышла, не оборачиваясь. И где-то далеко еще, будто были слышны её шаги…
Вина осталось еще немного, чуть менее четверти бутылки; свеча почти догорела и плавала в парафиновой луже. Алая, как губы Рокси. Губы, которые он ударил тыльной стороной ладони, на которой даже остался развод то ли от крови, то ли от помады. Может быть, и того, и другого. Она была готова подставить ему и другую щеку. Она смогла бы. Как ни крути, сильная девочка…
Бутылка была допита несколькими глотками. Адам выдохнул, кладя голову на руки, оставаясь снова один в темноте.


(Korn – Blind)

Он прыгал по школьному двору, петляя от нападавших, как-то до странного весело размахивая длинной цепью. Прыгал, как боксёр на ринге. И, как на ринге, здесь были зрители, толпа продолжала стекаться, чтоб посмотреть, как мальчик двенадцати лет ведет этот неравный бой. Враги были крупнее его, и, хотя один уже сидел на земле, держась за рассеченную голову, второй еще кружил вокруг него, как волк. Вот-вот и должна была появиться администрация школы, но он надеялся успеть: и расквитаться, и уцелеть…
Люди вокруг кричали что-то разношерстное, противоречивое. Толпу, для которой зачастую сложно определиться на чьей она стороне, будто лихорадило. Лихорадило и природу: то выглядывало яркое солнце, то скрывалось за серыми тучами. А драка продолжалась. Подростки поднимали столбы пыли. Длинная цепь рассекала воздух. Вот, изловчившись, мальчик попал в колено противнику, и тот сразу же осел, сдавленно вскрикнув. Первый подросток, более-менее оправившись, подобрался ближе, но кровь заливала глаз, мешая обзору, что сыграло не в его пользу – увернуться просто не хватило времени и цепь попадала прямо в лицо. Прозвучал скулеж и ругань. Еще два удара приходятся уползающему по спине. Становится ясно, что он ретируется окончательно.
Теперь оставался только один. Мальчик, вращает цепью всё яростнее. Роли поменялись – теперь он наматывает круги вокруг своего врага, теперь уже хромающего. Его движения приобретают некоторое подобие танца, какие танцуют дикие племена. Лицо, черты которого плохо различимы из-за зарослей рыжих волос, застыло в какой-то жуткой гримасе. Оно выражало лишь холод и осмысленную безмолвную злобу. Такие лица должны быть, возможно, у солдат, но не у детей. Злоба читается и в лице его оппонента, но всё более беспомощная и жалкая. Злоба в детских лицах… где еще ей ярче и страшнее просиять.
Попытка перехватить цепь рукой, когда та оказывается наконец в опасной близости, не увенчалась успехом. Боль пронзила всю руку, и парень был вынужден признать поражение. Но вряд ли это признание кому-либо было нужно. Он был вынужден стать просто наблюдателем, уперев голову в землю от боли, слушая свист цепи над собой.
- А ну брось!.. Не смей его трогать, слышишь! – эти слова взрослых рыжеволосый мальчик услышал, и, как ни странно, они подействовали, по крайней мере, так казалось, со стороны. Цепь замедлилась во вращении. Он чувствовал тяжелую волну слабости, поворачиваясь к людям, приближавшимся всё быстрее. Его рука начала интуитивно раскручивать цепь сильнее, вызывая некоторые всплески паники, но быстро ослабела. Ребенок упал без сознания. Почти сразу начался припадок. «У него эпилепсия… держите язык…»; «При эпилепсии должна идти пена… это что-то еще» - продолжают доноситься обрывки чьих-то фраз.
Каменистая поверхность жестко столкнулась с его головой. взметнулся рыжий куст волос, открывая лицо. В расслабленном состоянии оно не казалось не таким уж безобразным, как обычно: криво сросшийся порез на губах создавал впечатление, что половина верхней губы будто чужая, будто взята у другого человека; шрам же, сползавший от внешнего края брови, искажал веко таким образом, что казалось , будто глаз когда-то принадлежал сенбернару. Происходящее вокруг напоминало крысиную возню, звучала смесь голос и шорохов, мальчик чувствовал, как руки хватают его и тащат куда-то. Совсем как тогда и он кричит, пытаясь вырваться…
…перед тем, как темная пелена расступилась, мальчик услышал голос своей матери. Он никогда не бывал связан с чем-либо хорошим. Глаза открывать не хотелось.
- Вот полюбуйтесь, - слышно, как его цепь падает на стол под звук голоса директора, лысой, тучной амёбы, самодовольной и слишком уж отстраненной, чтобы понять хоть кого-то кроме себя. – Ваш сын сегодня изувечил двух учеников. Инвалидами благо не сделал… так… и что? Вы всерьез хотите меня убедить, что вот он учился в христианской школе? Нет, я догадываюсь, что его оттуда выкинули и немудрено за что… но что он проучился там так долго…
- Да… да-да… да, - как заводная игрушка, нервно повторяла его мать, женщина с резкими чертами лица и рыжими волосами. Цвет волос – это почти единственное, что осталось у них общего. Чертами лица мальчик все более походил на отца, чем на мать. Что было странно и лишь увеличивало дистанцию между матерью и сыном. Она, как всегда, замечала всё…
- Это уже не первая драка, Вы понимаете, да?..
- Он у нас не в себе… он и раньше был странным, но…
- Я знаю прекрасно, что с ним случилось и через что он прошел, но я не могу это терпеть… мы не можем этого терпеть.
- Да, пожалуй… он нуждается в лечении. Мы уже занимались с ним, он у нас…
- Ха! А вот это интересно… - оживился директор. - Т.е. он уже побывал в сумасшедшем доме? Очень интересно… ответьте мне на один вопрос: Вы считаете, что было корректно с Вашей стороны утаить этот факт? И, кстати, любопытно узнать, как Вы этого добились!
- Я… я просто хотела, как лучше, он был нормальным…
- Кому?! Вы?! Врёте?! Скажите наконец…
- Ладно, - взяла себя в руки женщина, обретая холодность и самообладание. По крайней мере видимые. – Что Вы сейчас хотите от нас? Да, пусть всё так… но…
- Они первые начали… - подал голос мальчик, встав с дивана, на котором он лежал всё это время, глядя в стену и слушая. – Первые, понятно…
Мальчик видел, как смотрит на него та, которая должна ассоциироваться для него с защитой и надеждой…однако, она никогда не была для него такой. Он хочет еще что-то сказать в свою защиту, но не успевает, пощечина обжигает его щеку. Удар такой сильный, что ребенок чуть не падет.
- Ничего себе… - человек вскочил из кресла, он не привык каждый день видеть такое. – Однако… и часто Вы вот так с ребенком?
- Он заслужил… - процедила женщина сквозь зубы.
- Я внесу это в протокол, если что… слушайте, я не могу так.
- Да вноси! – не выдержала женщина. – Что?! Что, гаденыш, ты доволен теперь? Рад, ну, скажи!..
Мальчик стоит, замерев в одной позе, нестриженые волосы неряшливо свисают. Всё-таки мать пугает его, хотя куда меньше, чем в прошлые годы. И не слышно ни извинений, ни всхлипов.
- Почему ты вечно всё портишь?! Разрушаешь всё к чему не прикоснешься… как моль, как паразит! Когда ты уже обрежешь всё это дерьмо?! Скажи, когда?! -  женщина схватила его за космы, открывая миру часть его лица, к которому она до сих пор сама не могла привыкнуть. Она хотела подчинения, но услышала лишь злое:
- С-с-сука…
- Что? – не верила она своим ушам, ибо такого не слышала от своего нелюбимого чада еще никогда. – Да… как ты…
- Сука! – закричал он и вырывался, оставляя в руке матери длинные рыжие нити волос. – Не подходи…
Но она сделала шаг и получила удар, который запомнила на всю жизнь. Потому что в этот момент её привычный мир рухнул.
Наступила тишина. Такая, от которой звенит в ушах. Лишь красная струйка неспешно вытекала, будто выкатывалась, из ноздри женщины, умножая её ненависть и тупое негодование, умножая расстояние между нею и сыном. Не только в аллегорическом смысле… он вырвался еще раз из чьих-то рук и помчался по коридору, к выходу, куда глаза глядят. И ещё она ясно поняла одно - больше он не станет ей подчиняться.