4. Лора. Спрут. Навязчивые повторения

Автор:    Лора


Всё, всё, успокойся, уговаривает себя Маша. Ты в безопасности. В норке, в клетке, в домике. Он не достанет тебя. Но смыкаются веки от усталости. Щупальца спрута скользят по шее, сжимаясь всё сильнее. Проснись, проснись, — кричит себе, пытаясь вырваться. Невероятным усилием удается резко открыть глаза.


— Вы так боитесь летать? — спрашивает мужчина, сидящий рядом.

— Это заметно?

— Конечно. Мы еще не начали разбег перед взлетом, выруливаем на полосу, а у вас пальцы побелели. Крепко вы вцепились в подлокотники.

— Ой, да, точно, — не без удивления разжимает пальцы Маша, — давно не путешествовала одна.

— По воле судьбы, составлю вам компанию, — улыбается попутчик, — взял для вас плед у стюардессы. Закутайтесь, прикройте глаза – так легче. А самолет взлетит. Все будет хорошо.   


***


— Все будет хорошо, я люблю тебя, — сквозь годы и пространство прорывается голос Виктора. Теплое марево окутывает, кружит и мягко уносит в тот далекий, самый счастливый, из всех счастливых, день.


Уже несколько месяцев Маша мягко игнорирует ухаживания нового аспиранта.  Вот только щемяще дразнит душу картинка-видение. Что-то вроде иконы или древней фрески. В ореоле солнечных лучей впервые Виктор появился на кафедре. Дверь распахнул и что-то спросил. Звук голоса завис. Слова потеряли значение. Только темперной росписью рубашка в цвет неба, галстук в тон. А главное – мысль. Ее странная мысль: такого никогда не зацепить. Странная, будто чужая, мысль. Ведь Маше никогда не приходилось, и в принципе не надо никого цеплять. Друзей, приятелей, ухажёров, воздыхателей вокруг нее всегда с излишком. И мальчишки, бегущие резво наперегонки: тот победит, кто первый подхватит спортивную сумку и донесет от машины до квартиры. И маститые академики, что, не скрывая удовольствия, фотографируются с ней, поднимают бокалы в ее честь на фуршетах научной элиты. Звучит это обычно: за вас, за светлое будущее нашей науки. А о сверстниках и мужчинах плюс-минус вообще нечего говорить. Все стараются ей услужить, помочь, быть полезными или просто перемолвиться словом.


— Мария — мой ассистент. Но вы ошибетесь, господа, если решите, что ее преимущество — красота и длинные ноги. Главное – отличное образование и интеллект. Ее работы вы найдете в очень серьезных журналах, — шутливо хвастается ею заведующий кафедрой, знакомя с зарубежными учеными.


Нельзя сказать, что с равнодушием относится Маша к знакам внимания. На восторженные взгляды отвечает она приветливой улыбкой, легким, чуть снисходительным поклоном головы. Но никому не демонстрирует предпочтений. Никто из коллег не осведомлен о ее личной жизни. Ко всем она относится ровно, вежливо, дружелюбно. А ее тайное восхищение Виктором-аспирантом скрыто очень глубоко. Он женат. И это табу. Семейно-родовой запрет. Никакого флирта. Изо всех сил сдерживает себя она. Виктор, кажется, чувствует это.  Его ухаживания постепенно сглаживаются и замещаются спокойным, искренним проявлением дружеских чувств. И тогда все становится проще.


Теперь, прежде чем разъехаться по домам, закончив совместную работу, Маша и Виктор прогуливаются по университетскому парку.   Обсуждение научных проблем плавно перетекает в обсуждение личных, потом очень личных, почти интимных. С Виктором можно говорить о том, о чем не поговоришь ни с родными, ни с подругами. Да и сам он становится все откровенней. Так зарождается близость. Общие темы, общие тайны.


В тот памятный день совпало слишком многое: жена Виктора наконец-то ушла к своему футбольному комментатору; Маша выпроводила нахлебника-сожителя; пришел гонорар за первую совместную статью; солнце светило неистово, птицы задыхались от весеннего щебета. Счастье ворвалось свежим ветром и запечаталось первым страстным поцелуем.


Я люблю тебя, говорил ей Виктор, и, казалось, солнечный нимб, в котором впервые он появился, охватил их двоих золоченой светящейся сферой и закружил по жизни. Удавалось все.  Они были так гармоничны и хороши собой, что где бы ни появлялись вместе, их всегда провожали взглядами. Завкафедрой часто пользовался этим. Он знал, если отправить их двоих к спонсорам, получение гранта почти гарантировано.


Жизнь кипела: выступления на конференциях в лучах прожекторов и свете любящих глаз; работа со студентами; опыты в лаборатории. По вечерам уютные кафе, по выходным улетные клубы. Дурманящий блеск. Дикие танцы и безудержная страсть. Командировки, отели, рестораны. И круглосуточная любовь.


Примерно через год Маша вдруг заметила, исчезли приятели, друзья, подружки. Отлетели, сорвались за круг общения центробежными силами. Ну и пусть, думала Маша, значит не так они были нужны. Ведь она счастлива.  Виктор звонит по сто раз на день, у обоих дела идут хорошо. Вечером бегут домой, чтобы с порога броситься в объятья. Вот уже накопили на первую поездку в Испанию.  Барселона, Саграда-Фамилия, сангрия, испанские тапасы с осьминогами, огромная белоснежная кровать и море. Море чувств, море вкусов и запредельной страсти. На обратном пути, правда, попали в турбулентность. Хорошо потрясло. Страшно. С тех пор в самолетах только вместе, только вдвоем, на взлете и на посадке — только в его объятиях.


Года через три мелькнула, но была заброшена на задворки сознания здравая, казалось бы, мысль. А может не надо было так делать?  Может быть что-то не так? Продали квартиру Маши. Ипотеку оформили на Виктора. Это ж просто так, чтоб Маше не возиться с платежами. Ведь правда, это только поэтому? Новая квартира светлая, просторная. Виктор следит, чтоб всегда в доме были свежие цветы. Маша к цветам почти равнодушна, но все равно приятно. А свою квартиру он оставил жене. Это ж правильно. Благородно. Она, кстати, тут же ее продала. Все это не важно. Не важно, что не расписаны. Ну и пусть. Это другим нужны штампы в паспорте. А им не надо. Ведь все и так хорошо. Не хочет он разводиться до совершеннолетия дочери, пусть не разводится.  Я люблю тебя, я люблю тебя, — в стотысячный раз повторяет Виктор. А у Маши работа новая, высокооплачиваемая. Диссертацию, правда, забросила. Надо ж было Виктору помочь защититься. У него, как назло, в самый пиковый момент – творческий застой. Пить даже начал.  Если б не Маша не защитился бы, точно. Я люблю тебя, я люблю тебя – что за ночь была после защиты!


На пятый год жесткие времена настали. Виктор дома. В депрессии. Уволили с работы. Маша дополнительные заработки находит. Ведь привыкли уже пару раз в году отдыхать на морях-океанах, по выходным куда-нибудь поблизости смотаться, все округи объехать. И привычку к добротным вещам не хочется терять. Только вот деньги из общей, теперь уже только Машей пополняемой копилки, вдруг исчезать стали. А орал, как орал. Ах ты, сука, меня подозреваешь! Но как только Маша сказала: уйду. В ноги бросился по полу ужом извивался. Люблю тебя, люблю, прости дурака – проиграл. И вот как не простить его. Ему ж так тяжело. Хотел же как лучше. Любимый, любимый.


Еще год прошел. У Маши все чаще мысли: что-то не то, не то. Люблю до дрожи. А он? Присосался, использует как возможно. Тянет из нее жилы. Целый день в игрушки компьютерные играет. Ничего по дому не делает. Опять выпивать начал. Может стоит набраться сил, уйти. Оставить ему эту чертову квартиру. Иначе не отвязаться. Денег швырнуть, чтобы с голоду не умер. Вот тут бы решиться, но, как назло: Виктор бедро сломал. Посреди комнаты, на паркете поскользнулся. Не бросать же его безработного, беспомощного, на костылях. Лечила, выхаживала. Выходила. Работу помогла найти. К каждому собеседованию его готовила. Рекомендации для него собирала. Радовалась, что зарплата больше, чем у нее. Но странно получилось. В доступе на общие расходы только ее деньги. Ипотеку досрочно погасили ее же деньгами. А его зарплата неприкосновенна, на его карте копится. Но, когда на Машины деньги он букет ей на день рождения купил, не выдержала, сказала, не хорошо это как-то, обидно даже. Ох, кричал он, как кричал. Ах ты, тварь меркантильная, я люблю тебя, а тебе только деньги, деньги! А потом вдруг опомнился. И снова: прости и ужом по полу.  Плачет, ноги целует, твердит: люблю тебя, люблю. В ресторане стол заказал, своей картой расплатился. Номер на одну ночь в гостинице снял. С джакузи. Вид из окна фантастический. Вернулись чувства. Все как раньше. А может и не исчезали никуда.


Я люблю тебя – так часто повторяет Виктор. Какое же счастье просыпаться и засыпать от теплого придыхания – я люблю тебя. Может быть ей просто всегда нужны эти слова: и днем, и ночью, и утром, и вечером. И сейчас, уставшей, закутанной в плед. И тогда, кружащей в танце в разноцветье огней. И давным-давно, той юной, скользящей босиком по зеркальному песку у кромки океана.


Странно. Ни мама, ни отец, никогда не говорили ей: я люблю тебя. Может быть, Виктор произнес эту фразу ровно столько раз, сколько она должна была услышать? Может быть есть какая-то доза озвученной словами любви. И Виктор проговорил эти слова за всех: за бабушек и дедушек, за родителей, за мальчишек, которые били книжкой по голове. За всех, кто влюблялся и любил, но не сказал, не прозвучал, не озвучил.  Виктору понадобилось семь лет. И закончились слова любви. Выплеснулись до остатка.  Выкрикивая последние, он изменил слово люблю на любил:


— А теперь не люблю! У меня другая жизнь. У меня семья. Ради меня она ушла от него. Дочке нужен отец. А ты — все. Изжила. Доиграла свою роль в моей жизни, пустышка, — Виктор выплюнул эти слова, и Маша увидела, как сползает человеческий облик. Жуткий слизкий спрут выпустил свои щупальца, сбрасывая тело Виктора как поролоновую одежду. Спрут обвил вокруг Машиной шеи гибкий щуп с прохладными присосками и, медленно сдавливая, начал душить.


***


— Мы приземлились, просыпайтесь. Страшное позади.

Маша очнулась от легкого касания и замерла изумленно — иллюминатор за головой попутчика сверкнул неоновым нимбом.

Какой приятный мужчина. Жаль, упущено время. Такого, наверно, никогда не зацепить, — успела подумать Маша, пока по громкой связи традиционно прозвучало:

— Пожалуйста, оставайтесь на своих местах

до полной
              остановки
                самолета.