Девичьи посиделки

Вечерело. Погода за окном разыгралась не на шутку. Ледяной ветер гонял в разные стороны крупные хлопья снега, сплошной стеной падающие с хмурого неба, стучал в стекло замерзшими веточками березы, разросшейся за лето около дома.
А в центральной горнице большой деревенской избы тепло и уютно. Дед Никола в цветастой фланелевой рубахе и толстом поясе из собачьей шерсти, повязанном на поясе, устроился на горячей лежанке. Ныл застарелый радикулит, заработанный еще в далекой молодости.

Его супруга Клавдия Васильевна, оккупировав большое кожаное кресло, занималась вязанием свитера для мужа. Казалось, ее руки мелькают сами по себе, а она краем глаза следит за концертом на экране телевизора, да за мечущимся по комнате пятнадцатилетним внуком Ильей.

Высокий угловатый юноша был отправлен родителями в деревню на новогодние каникулы. Мол, нечего в городе за компьютером тухнуть, езжай на свежий воздух к дедушке с бабушкой. Погода стояла морозная, без особой нужды выходить на улицу из жарко натопленного помещения не хотелось, но разве удержишь дома молодого парня, если и зазноба его деревенская тоже здесь. Вот и носится от одного шкафа к другому, изредка спрашивая бабулю, где взять чистую рубаху или носки.

-- Ты куда это, постреленыш, собираешься? – деду надоело наблюдать за суетящимся внуком. – На посиделки что-ли?

-- Не, деда! Танцев сегодня не будет. Девчонки забастовали, решили девишник устроить без пацанов. Я к Ваське Егорову. Посидим, в игры поиграем, музыку послушаем. Вернусь поздно.

-- Дело молодое. Иди, чего тебе со стариками сидеть. Только смотри, за девками шпионить не удумайте! Чревато, знаешь ли!

-- Почему, деда?

-- Бабулю спроси. Вишь, ехидно ухмыляется.

-- Нет уж, ты, старый, начал, ты и рассказывай! – оторвалась от вязания Клавдия Васильевна.

-- А чего, просвещу молодое поколение! Пусть знает парень, как опасно и коварно ваше женское племя! Рассказать, Илюха?

-- Конечно, деда!

-- Был я в то время чуть постарше тебя. Молодой, дерзкий, море по колено. Ничего и никого не боялся. А почему? Да потому, что мозгов в голове было маловато, да и опыта никакого.
Молодежи тогда в деревне было много, это и немудрено, все-таки центральная усадьба совхоза. Жили дружно. Гуляли вместе и ребята и девчата. Бывали, конечно, казусы всякие, но без особой злобы. И вот, как-то летом девчонки  решили провести девичьи посиделки без парней. А нас еще особо предупредили, чтобы не вздумали подглядывать, мол, хуже будет.
Собрались мы с пацанами, посидели, семечек поклевали, по стопке пропустили веселья ради. Но, скучно без девчонок. Ребята меня и подбили. Сходи, Никола, посмотри чем они там занимаются. А мне что, море по колено, мозгов кот наплакал. Рубашку праздничную одернул и вперед.
Видел, наверное, сгнивший домишко на отшибе у озера?

-- Это где череп на колу висит, да ступа полусгнившая?

-- Точно, внучок, этот. Жила там бабка одна, Никитишной все звали, а местные - Бабой Ягой. Худущая, носяра длинный, платок тонкий на затылке повязан, блузка темная и юбка до пят. Только седые космы волос из-под косынки торчат. Вылитая бабка из сказки. Мужской пол на дух не переносила, а девчонок привечала. Говорят, в молодости была приветливая, работящая. Муж любимый, хозяйство в порядке. Потом супруг  уехал за длинным рублем на север, да и пропал с концами. Долго его ждала, но пришло только тоненькое письмо. Что уж там было написано, не знает никто. С тех пор замкнулась, мужской пол возненавидела. А Бабой Ягой прозвали с легкой руки дядьки моего Никифора. Он с юности любил эту женщину, а она выбрала другого. Когда тот пропал, пришел свататься, но получил от ворот поворот. Обиделся, сделал ей ступу и обозвал этим именем.
 
Вот девчонки и решили свои посиделки устроить у нее. Когда я подкрался к дому и затаился в кустах, девичий сабантуй только начинался. Погода стояла теплая, мух и комаров совсем немного. Сидеть в засаде довольно комфортно, да и окна в дом были открыты. Хорошо видно и слышно, как развлекается молодое женское сословие.
  Кто-то сидит на длинных скамьях вдоль стены, у многих вязание в руках. Кто-то стол накрывает. Много всяких вкусностей принесли с собой. Песни грустные протяжные поют.

«Что стоишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Головой склоняясь
До самого тына.»

Песни поют, а спицы так и мелькают в умелых женских руках. Заканчивается одна, запевают следующую.

«Сама  садик я садила,
Сама буду поливать.
Сама милого любила,
Сама буду забывать.»

А я лежу в кустах, балдею. Женское певучее многоголосие обволакивает, завораживает. Стал даже забывать, что делаю в засаде. Чуть не вылез, да к девкам не полез.

-- Что-то красавицы мои совсем загрустили, не пора ли за стол садиться, да настроение поднять! – донесся скрипучий голос Бабы Яги.

В доме сразу стало шумно и весело. Рукоделье отложено в сторону, скамьи сдвигались к накрытым столам. Потом минут на пять наступила тишина, слышались только негромкие разговоры, да чавканье.
А я лежу под кустами, на слюну исхожу, девчонкам завидую. Сам, чай, тоже проголодался.

-- Не попробовать ли нам, красавицы мои, наливочки моей, на клюковке настоянной? – опять проявила инициативу Никитишна.

Возгласы одобрения! Один тост, второй, третий. И понеслось!
«Брага моя браженька, да и медовая о-о-ой
С кем тебя я пить буду? Присоветуй. О-о-ой
С кем тебя я пить буду? Присоветуй. О-о-ой
Моего хорошево дома нету. о-о-ой
Моево хорошево дома нету. О-о-ой»

Потом пошли другие, а под «Барыню-сударыню» столы были отодвинуты в сторону, пошел перестук каблучков и удалые возгласы.

-- Эх, сейчас бы мужичка какого-нибудь завалящего! – сквозь шум веселья прорезался бас Мотри Чесноковой.

--Помнишь, Клава, Мотрю Чеснокову? – обратился дед к жене.

-- Таких людей, как Мотря, до конца жизни не забудешь, если встретишь! – уже давно отложила в сторону вязание Клавдия Васильевна, слушая расказни деда. – Дал же господь силенок человеку, на трех мужиков бы хватило. Помню, как где драка случается, там Мотря разнимает, а драчуны воробушками разлетаются в разные стороны. Уехала потом БАМ строить и пропала с концами.

-- Во-во, у нее и голосок был под стать силушке. Как гаркнет, не только мужики в стороны шарахаются, птицы с веток замертво падали.
Дом заходил ходуном, девки, подогретые настойкой на клюковке, веселились вовсю.
Потом смотрю, дым повалил не только из печной трубы, но и из открытых окон.
Вскоре и сама старуха показалась в чердачном окне. Как она там оказалась, до сих пор не пойму!

-- Зря, я в настойку мухоморы добавила для крепости! – чихая, кашляя и вытирая слезящиеся глаза, причитала бабка.

И тут она узрела сверху меня.

-- Девки, мужичок в кустах притаился! – пожарная сирена голосит тише, чем Никитишна с чердака.

Двери в доме затрещали, и вся толпа разгоряченных девчонок выскочила во двор. Впереди, как всегда, Мотря. Да и остальные под стать ей. Раньше девки были не чета нынешним. На молоке и картошке взращенные, огородами закаленные. Румянец во всю щеку, взгляды шальные, силушка в движениях играет.

Хоть и не боялся я в ту пору никого и ничего, а здесь, струхнул. Это ж если поймают, страшно подумать, что со мной сотворят. Озноб по всему телу прокатился, сердце упало в пятки, а я в бега. В тот день, точно, мировой рекорд поставил по бегу с препятствиями. Новые порты и рубаху пришлось на тряпки пустить после того случая, да и царапины долго заживали. Вдобавок еще и ремня от бати получил.

-- Так что, сынок, мотай на ус ошибки старшего поколения! – усмехаясь, взяла в руки вязание Клавдия Васильевна.

-- Дед, девки так и не поймали тебя? – заинтересовался Илья.

-- Одна поймала, но это уже позже. Лет через пять. Вон, сидит, ухмыляется! – раздался с лежанки затухающий голос. Вскоре послышалось негромкое похрапывание деда.