Шоколадка

Плыли бело-серые облака над людьми, плыли красные флаги и транспаранты над толпой, плыла бравурная музыка, улетая под порывами весеннего ветра за пределы улиц. И плыл, иногда теряясь среди красного разноцветья, белый бант. Валька тоже плыла, счастливо улыбаясь,  вместе с толпой, крутя головой с огромным белоснежным бантом на макушке, на отцовских плечах. Мир, труд, май, детство, счастье. Металлический нереально-неземной голос прокричал что-то неразборчивое, все вокруг тоже закричали, замахали флагами. Валька высоко-высоко выше всех подняла свой красный флажок и тоже закричала: - Ура! Урааа!

- Ура! – подхватил мамин голос. Валька засмеялась, протянула руку навстречу маминой улыбке и проснулась. Счастье исчезло, как не бывало. Валька попыталась зажмуриться, вернуть себе то детское ощущение беспричинного счастья. Она даже застонала от усилия, но вместо счастливых воспоминаний на неё накатила отвратительная волна похмельной тошноты. Валька сплюнула горькую слюну, не поднимая головы, вытерла ладошкой запекшиеся губы, снова закрыла глаза и попыталась поглубже зарыться в вонючие лохмотья на земляном полу ниши под лоджией, которые служили ей постелью. Но провалиться в небытие не удалось, что-то мешало. Валька закряхтела, и, превозмогая тошноту, подняла голову. Рядом с её норой стояла бабка и тыкала в неё палкой.

- Жива штоль, девка ты? А я гляжу, ктой-то тута полёживат. Думаю, проверить надоть бы, жив ли человек то… Ты, Валька, чё ли? - и старушка наклонила по-птичьи голову, разглядывая Вальку.

 Валька села, по неосторожности зацепив лбом пол лоджии, который служил ей потолком. От боли она зашипела что-то нецензурное, сквозь собственные завывания до неё донёсся чужой голос.

- Ох, Валька, Валька, до чево-жеж ты, девка, докатилася, на ково похожа то. Слава Богу мамка не дожила. Тьфу… – прохожая старушка оперлась на клюку, наблюдая за Валькиными телодвижениями.

Валька разлепила губы: - Пошла на йух, карга старая...
 
Скрип какой-то вместо голоса, даже старуху толком послать не получилось, Валька сплюнула, прочищая горло в сторону бабки, та поспешила повернуться и чуть не бегом отправилась по своим делам. Валька медленно наклонилась, стараясь не расплескать неуверенное равновесие, вытащила из-под лоджии большую драную сумку, ей вдруг до жути захотелось пить. Валька нашарила  бутылку, трясущимися руками отвинтила крышку и хлебнула отвратительную тёплую воду.

После нескольких неудачных попыток Валька ползком выбралась из своей норы, взяла сумку за полуоторванную ручку, и потащила её за собой, поднимая клубы пыли.
 
Шла Валька целенаправленно, к ближайшей колонке. Она нажала на рычаг, в глубине что-то загремело, зашуршало, Валька навалилась всем телом, наконец вода полилась. Для начала Валька напилась, вода была ледяная вкусная, без химических примесей, из артезианской скважины. Она усмехнулась про себя: вон какие слова помнит, не все мозги пропила. Умывшись, Валька достала бутылку, вылила вонючую тёплую воду, налила свежую. Всё это она делала медленно, стараясь не потревожить своё похмельное нутро, которое, тем не менее, противно ныло и требовало очередной порции всё сильнее и сильнее.
 
Но Валька не торопилась, она задрала грязную джинсовую юбку, сняла трусы, повесила их на ручку колонки и, приловчившись, принялась плескать водой на голое тело, фыркая и ухая. Где-то позади неё раздался хохот.

- Опять эти мальчишки, - Валька повернулась к подросткам, которые хохотали, показывая на неё пальцем, от полноты чувств подталкивая друг друга локтями, сгибаясь пополам от приступов ненатурального смеха. Тем не  менее, мальчишки держались немного в стороне, зная на собственном опыте,  что можно ожидать от этой ненормальной.  Валька повернулась к ним задом, задрала юбку, и похлопала себя по голым ягодицам.

- Ну, Шоколадка, ну даёт! – новый взрыв смеха не заставил себя ждать.
 
Валька невозмутимо сняла с колонки трусы, подставила их под струю, пожамкала, что символизировало, по-видимому, стирку, и натянула на тощие ляжки. Затем вдруг неожиданно для пацанов, сделала резкий выпад в их сторону. Мальчишки кинулись врассыпную, гогоча и насвистывая. Но разогнала их больше не Валькина угроза, а приближающиеся прохожие, тоже видевшие эту сцену.

-А ну пошли отсюда, сорванцы! Быстро в школу. Чего травите убогую, как не стыдно то.- И, обращаясь уже к Вальке: - Иди уже, иди с Богом, не позорься ты тут перед людями. Неча пацанов развращать.

Валька повела на сердобольную женщину глазом, увенчанным лиловым синяком, харкнула, стараясь достать до говорившей. Та отшатнулась.  Валька хотела засмеяться, но из глотки вырвалось  скорее воронье карканье, тем не менее, такая победа над неприятелем её тоже удовлетворила. Видимо для усиления эффекта, Валька, по возможности грациозно, подняла свою потасканную клетчатую сумку, повесила её на сгиб локтя на манер дамской и, задрав голову повыше, модельным шагом отправилась дальше.
 
Валька родилась в этом небольшом уральском городке, в котором весной пахло сиренью, летом в кустах по Уралу чудно пели соловьи, зимой городок заносило снегом по самые крыши. Валькины родители были уважаемыми людьми в городе. Отец работал инженером в сельхозтехнике, мать главным бухгалтером ликёроводочного завода. Дом у них был, как говорится, полная чаша. Старший сынок лобастый и рукастый был весь в отца, а младшая Валька, вернее Валечка, как её все называли, росла необыкновенной красавицей.

С самого раннего детства она привыкла к умильным восхищениям каждого встречного-поперечного:
 
- Ну и красавица у вас подрастает! Как вы ухитрились такую красавицу народить?

Отец только улыбался, поглаживая буденовские усы, а мать вся вспыхивала и счастливо смеялась. Если это происходило во время нечастых застолий, Степан, уже успевший принять на грудь свою норму, поворачивался к слушателям и заявлял:

- Сын у нас умник, красавец, подрастёт все девки его будут, хорррош! – упирая на Р рокотал он. – Доченька, Валечка, вся в меня, красавица наша!
 
На этом месте все слушатели, разгорячённые возлияниями, начинали хохотать. Степан был хоть и видным мужчиной, но красавцем его никак уж назвать было нельзя.

Тогда Степан толкал  жену плечом и заявлял:

- Слушай, Любушка, может у тебя там ещё лучше есть?!- при этом он поворачивался к окружающим и выразительно подмигивал. Успех был сногсшибательным, смеялись долго и охотно.

А Валечка кроме того была ещё и умницей. Отличница, комсомолка, спортсменка, ну и просто красавица, это всё о ней. К 16 годам Валечка из пухлого розовощёкого ангелочка, превратилась в знойную красотку с формами Софи Лорен. Смуглая кожа, огромные, распахнутые миру глаза, пухлые губы, кудрявая тёмно-русая шевелюра, всё, всё в этой девушке было прекрасно. И она это знала. Но её лёгкая фигурка с гордо поднятой головой мелькала  на улицах родного города одним и тем же маршрутом: дом – школа – дом, изредка библиотека, всегда в одиночестве.
 
Из-за её красоты, а  также, отчасти, и из-за вздёрнутой к небу головы, сверстники её побаивались. Парни постарше, пуская слюни, не торопились с признаниями в любви, опасаясь не соответствовать и нарваться на отказ. Да и провинциальный городок жил патриархальными устоями, девушки себя блюли. Так что Валечка всегда шествовала по улицам в одиночку, тем более, что и подруг у неё тоже не было. Трудно было с ней соперничать.

Весной того года, когда все десятиклассники уже напряглись в ожидании экзаменов, приспичило Валечкиным родителям уехать в соседний городок на юбилей Степановой сестры. После застолья родители там и заночевали. Вечером Валечка усердно занималась, впрочем, как обычно, не зря родителя на неё надеялись. Брат где-то гулял, после окончания школы он окончил курсы шоферов и работал водителем в райпотребсоюзе, ожидая призыва в армию.

В начале двенадцатого ночи, когда у Валечки уже начинали слипаться глаза, появился её любимый братец, чуть-чуть навеселе.

- Сестрёнка, я к тебе, помоги!

- Что такое? - встревожилась Валечка.

- Да всё норм, вот только хата мне нужна на эту ночь, позарез, – и братец провёл ребром ладони по горлу.

Валечка была неглупа, она сразу поняла причину необычной просьбы.

-А кто она? Я её знаю? Познакомишь? – вопросы сыпались без остановки.

- Потом, всё потом…
 
И тут до Валечки дошло…

- А я-то куда же? Мне то?.. Я не пойду никуда!
 
Брат посерьёзнел:

- Собирайся, тебя ждут. Друг мой. Только оденься потеплее.

Ну да, Валечка была молода, заинтригована, да и брату доверяла. И  как можно было пропустить такое необычное приключение!
 
Уже через несколько минут она открыла калитку и шагнула в темноту. Навстречу ей от забора отделилась тень.

- Привет! Пойдём! – и парень уверенно взял её ладошку своей горячей шершавой мужской рукой.
 
Её будто током пронзило от макушки до самых пяток.
 
- Вот оно как бывает, - подумала Валечка.

Парень неторопливо, но уверенно вёл Валечку за собой. Его рука ласково, но настойчиво перебирала её пальчики, и от каждого движения горячая волна накатывала на Валечку, приглашая её в новый для неё мир чувственных наслаждений.

Шли они недолго, парень привёл её на площадку детского садика, которую она помнила с детства, сама сюда ходила. Но теперь в ночной полутьме, окружающие площадку кусты казались ей непроходимой чащей, за которой скрылась вся её предыдущая жизнь. Парень усадил её на колени. Следующие полчаса Валечка запомнила, как один непрекращающийся телесный восторг. От его поцелуев ей хотелось плакать и смеяться одновременно. У неё закипала кровь, Валечка не предполагала в себе такой силы эмоций. Она даже практически не поняла, что с ней произошло. Всё было настолько ново и в то же время так естественно, так восхитительно и так волнующе.

- Так вот она какая, любовь! Не в книжках, не в анекдотах, наяву, - поняла Валечка.

Парень с усилием отстранился от неё, взглянул ей в глаза:

- А ты оказывается, красавица, - прошептал он. – Я боялся, что будешь уродиной, когда твой братец …
 
Он не договорил, его раскосые глаза блеснули в свете фонарей, и он вновь властно и нежно притянул к себе податливое девичье тело. Той ночью они болтали, хохотали, танцевали в неярком лунном свете, целовались до одури, любили друг друга. Той ночью Валечка открыла в себе женщину.
 
Под утро, прощаясь у калитки, она спросила:

- Как зовут тебя?
 
И с удивлением увидела его внезапно построжевший взгляд, услышала твёрдое: - Ни к чему это!

Он повернулся и просто ушёл. Ушёл, чтобы никогда не вернуться.

Брат молчал, она уж и плакала, и умоляла, и золотые горы обещала, молчит как кремень.

Закончила Валечка школу, поступила в институт и уехала в большой город.

Соседские кумушки узнавали теперь новости только от родителей:
 
- Наша Валечка первый курс отлично закончила; наша Валечка диплом получила, красный!; наша Валечка опять к морю улетела, поэтому не приезжает; наша Валечка решила второе высшее образование получить.
 
Кумушки дисциплинированно восхищались, а за спиной родителей недоумённо переглядывались и плечами пожимали – ни разу, ни разочка Валечка в родительский дом не приехала. Ходили, правда, какие-то неясные слухи. То ли кто-то видел Валечку где-то, то ли слышал что-то, а может и не видел ничего, а может то и не Валечка была. Город её подзабыл.

Прошло почти 10 лет, когда летним жарким днём Валечка вновь появилась в родном городе. Теперь это была ослепительно красивая, современная,  уверенная в себе женщина, по-прежнему гордо несущая свою голову. Белый летний костюм подчёркивал южный загар и осиную талию. Валечка, не обращая внимания на взгляды, прошествовала по улицам городка и скрылась за калиткой. В доме что-то как-будто упало, послышался смех и плач, всё это вместе и одновременно. Скоро всё стихло.

Вечером мать, встречая корову из табуна, взахлёб рассказывала любопытным соседкам, что Валечка собралась замуж. Вот – вот подъедет её жених, будет просить руки.
 
И действительно, не прошло и недели, как к знакомой калитке подкатил невиданный в этих краях белоснежный лимузин. Соседки потом дружно удивлялись, как он смог протиснуться среди узеньких улочек нашего городка, а мальчишки также дружно спорили, судя по шильдику, был ли это Додж, Крайслер, кто-то даже утверждал, что это был Кадиллак.
 
Водитель вышел, открыл заднюю дверку, и все соседки дружно охнули. Мужчина, появившийся из машины, был стар. И не просто стар. Он был уродлив. Впереди висел грушеобразный живот, на голове сияла лысина, обрамлённая волосиками мышиного цвета. Лицо подробно разглядеть не удалось из-за больших тёмных очков. Водитель почтительно подхватил пузана под руку и повёл в сторону калитки.
 
В доме тоже заметили прибывшего. Выскочила Валечка, чмокнула старичка в макушку. Он что-то ей пробормотал, и Валечка упорхнула. В свой черёд вышли встречать гостя Степан и Люба. Гость скривил губы в улыбке, в ответ на приглашение войти в дом, мотал головой, а тут уже и Валечка выскочила, с чемоданом. Клюнула отца с матерью в щёки, впорхнула в машину, помахала небрежно, и вот уже заморский невиданный зверь скрылся за углом.

Родители Валечки затаились. Степан со двора не показывался, Люба на все расспросы отвечала:
 
- Торопились они очень на самолёт. На Мальдивы, сказывают, повёз он нашу Валечку в свадебное путешествие.

Соседки дружно вздыхали, то ли из-за непостижимости существования таких мест как Мальдивы, то ли из-за несоответствия молодых друг другу. Но все сошлись на – «зато богатый» и «с лица воду не пить».

Не успело закончиться лето, как вездесущие соседки с удивлением обнаружили, что Валечка опять гостит у родителей, только на улицу не показывается.
 
- К свадьбе готовится, молодец, девка, блюдёт себя, - заключила одна.

- И родителей опять же уважила, - подхватила вторая.
 
- Когда свадьба-то? – это уже у Любы спрашивают.

- Скоро, - брякнула Люба и быстро-быстро скрылась за калиткой.

- А играть то свадьбу где будете, здесь или в городе? - кинулась вслед Любе с очередным вопросом соседка.
 
В ответ ей только щеколда стукнула.

- Загордились, ой загордилися, - дружно резюмировали соседки.

Недельки через две ночную улицу разбудил громкий гудок и не менее громкая музыка. Возле Валечкиного дома стоял огромный чёрный Крузак, ярко блестевший своими боками в свете фонарей. Валечка выпорхнула из калитки, и опять с чемоданом, Крузак газанул и скрылся за поворотом.

Самая расторопная соседка потом утверждала, что в машине сидел совсем даже не тот жирный старикан, а наоборот моложавый и поджарый
.
- А что это никак наша Валечка, опять уехала? – елейным голосом поинтересовалась соседка, едва завидев Любу, выгонявшую поутру корову.

- Уехала, - вздохнула Люба.

- А с кем это? – не удержалась соседка.

- Сама переживаю, - поделилась Люба, - поссорились они с этим-то Владимир Семёнычем. Другого нашла, - совсем перешла уже на шёпот Люба.

- Ну и к лучшему, и к лучшему, - слащаво запела любопытная соседка. – Этот-то как вроде помоложе будет. Красавице вашей под стать. Да и денежки у него поди тоже водятся, на эндакой махине приехал.

 Люба махнула рукой, вытерла концом платка глаза и скрылась за калиткой.

Примерно через месяц ситуация повторилась. Опять Валечка впорхнула в подъехавший автомобиль и умчалась к будущему счастью. Потом опять и опять. Менялись автомобили, постепенно место Крайслеров и Доджей заняли Мазды, Хонды и Рено. Года через два иномарки закончились, у дома останавливались теперь гремящие внутренностями Жигули и гнилые допотопные Москвичи. Валечка уже не выпархивала из дома, а тяжело выползала из очередной машины, высоко задирая худые смуглые ноги в неизменной мини юбке, и, покачиваясь, скрывалась во дворе.

Родители как-то резко постарели, оба давно уже были на пенсии. Корову продали, сил не было ухаживать. Люба выходила из дома только по самой крайней необходимости в магазин. От соседок глаза прятала, но надо отдать им должное, они её не донимали, с Валечкой и так всё было ясно.
 
Соседки свой вердикт вынесли давно:

- Шалава и есть шалава, а родителей жалко.

В ту пору с лёгкой руки одного из Валечкиных кавалеров за ней и закрепилось прозвище «Шоколадка». Она всё ещё была почти красива, смуглая, тонкая, но на лицо уже легла печать. Вечно спутанные волосы, одутловатые щёки в красных прожилках, губы в коростах, и при этом неизменный яркий кричащий макияж: синие тени до самых бровей, густые стрелки, алый рот. Неизменным осталась в ней только привычка высоко и гордо нести свою порочную голову.

Зимой как-то тихо и незаметно умер Степан, Люба ходила с палочкой, в поведении же Вальки ничего не поменялось, а с наступлением весны, соседки с удивлением заметили у неё выросший живот.

В роддом её забирали в полупьяном состоянии, она орала что-то непристойное и никак не могла попасть ногой на ступеньку скорой. Молоденький фельдшер брезгливо подставил ей руку. Наконец, она угнездилась и скорая умчалась.
 
В роддоме её поместили в отдельную палату, чтобы не травмировать остальных рожениц. В первый же вечер после роддома, оставив новорожденного сына на попечении Любы, Валька ушла. Вернулась она только через три дня, и, не взглянув на сына, потребовала у матери денег: душа горит.

- Что ж тебя твои кавалеры не поят, - заплакала мать.
 
- Пошли они все кобыле в трещину, - заскрипела зубами Валька, схватила десятку, протянутую матерью, и снова сбежала.

Валька вытягивала у матери всю пенсию, на что та с внуком жила, непонятно. Люба совсем превратилась в старуху, одна радость только и была у неё - подрастающий внучок, Ванечка. Ванечка рос назло невзгодам. Был он такой же смуглый, черноглазый как Валька. От отца достались ему длиннющие белёсые ресницы, да густые светлые вихры, торчащие как Бог на душу положит.
 
Когда Ваньке исполнилось три года, в город вернулся старший Любин сын Валера. Сын жил с семьёй в далекой столице, работал на хорошей должности, получал неплохую пенсию, как ликвидатор аварии на Чернобыльской АЭС. Две дочки подрастали у него. Внучек Люба видела только на фотографиях, о новостях узнавал из редких писем. Вроде всё хорошо у сына, не то, что у дочери.
 
Но в первый же день после приезда Валеры, матери стало ясно, что теперь жизнь её станет ещё беспросветнее. Валера пил. Напившись, он бил себя в грудь, плакал горючими слезами над своей загубленной жизнью, костерил последними словами жену, которая выгнала его из собственной квартиры. Наутро просыпался смурной, хмурый. Уходил за самогонкой. Возвращался довольный, в предвкушении первой рюмки, шутил, улыбался. Вечером всё повторялось.

Валька, уходившая раньше из дома, чтобы не слышать плача ребёнка, не видеть укоряющих глаз матери, теперь тоже стала напиваться дома. Любе с внуком приходилось скрываться от пьяных детей и их таких же пьяных друзей в малюсенькой спальне, куда всё равно доносились пьяные вопли.

Ранней весной Люба умерла, переживая перед смертью только о маленьком Ванечке. Обнаружили её алкаши через сутки, случайно перепутав двери.

После похорон, на которые собирали соседи и родственники, Ванечка остался один на один с вечно пьяной мамашей, дядькой и их собутыльниками.

Где-то через полгода активизировалась опека, скорее всего сердобольные соседки не выдержали и сообщили куда следует. Когда в дом зашли женщины и мужчины в форме, повидавшие многое за время своей работы, то и у этих людей, привыкших к виду грязи, к самым мрачным притонам, сдавило сердце.
 
Посреди смрадной, ужасающе грязной комнаты, на столе среди селёдочных хвостов, лежала пьяно улыбающаяся Валька, бесстыдно нагая, её тело дёргалось под напором серенького пьяненького мужичонки, вихлявшего на ней своим голым задом. Несколько пьянчужек одобрительно покрякивали, увлечённо наблюдая за процессом в ожидании своей очереди. Рядом со столом, держа мать за подол, свесившегося со стола халата, стоял белокурый грязный ангелок и грыз чёрствую корку хлеба.
 
Ваню забрали в детский дом, Валька ни разу не пришла к сыну. Ей было некогда. Вдвоём с братом они пропивали его чернобыльскую пенсию, которую ежемесячно исправно платило государство.
 
После очередного запоя Валька не увидела рядом брата:

- Ты чё, лахудра, забыла чё-ли? Помер братец твой, уж пятый день сёдни как, - просветил её очередной сожитель.

- Похоронить бы надо, - с трудом вспомнила Валька.

- Да без нас уж похоронили, за счёт государства. Давай лучше помянем… - и всё пошло по прежнему.

Скоро исчез из Валькиной жизни последний сожитель, а вместе с ним уплыл и родительский дом. Замки оказались поменяны, заборы неприступны, а окна загородились от нескромных взглядов новыми занавесками.
Валька только плюнула:

- Проживу…

Так и жила с тех пор на улице, изредка расплачиваясь собственным телом с самыми непритязательными мужчинками за возможность переночевать под крышей.

- Шоколадка идёт, вон Шоколадка идёт, - кричали мальчишки. Ватага мальчишек окружила её, хохоча и улюлюкая.

- Шоколадка, на, пососи! – крикнул считавший себя самым смелым.

Остальные заржали, прямо загоготали. Валька ощерилась, из её зловонного рта вылетали такие же зловонные слова.  Она бросилась на своих обидчиков, пытаясь в ярости поймать хотя бы одного. Но они легко уворачивались от её неуклюжих движений.

И тут Валька заметила неподвижную фигуру, она схватила мальчишку за руку, упав при этом на колени. На неё смотрел Ванька. И столько горя и ненависти было в его взгляде, что Валька мгновенно узнала и вся вспыхнула в ответ.

- Ах так! Негодная я! Не нужная никому, да? Стыдишься матери? Так вот тебе! Вот вам всем! – вот тогда Валька впервые и показала свой коронный номер с голым задом.
 
Мальчишки ржали, отпихивали друг друга, стараясь рассмотреть подробности. Ещё бы, бесплатное развлечение! За их спинами уходил Ванька, он изо всех своих маленьких сил старался, чтобы не дрожали плечи.

30 декабря вечером в полиции города раздался звонок, старушечий голос произнёс:

- Тут человек замёрз. Она у меня под лоджией жила. Валентина это, Шоколадка…

- Аааа,- понял голос в трубке. - Сейчас приедем, заберём.

Примерно через час в дверь старушки позвонили.

- Выйдите, тут подписать надо, что вы труп обнаружили.

Возле дома стоял милицейский уазик, освещая фарами пространство под лоджией.
 Рядом топтались двое полицейских. Третий с папочкой сидел в машине.

- Туточки она и жила, под лоджией у меня. Я ей туды и матрас и одеялко скинула.
 И поесть когда-никогда тоже. Ну и уходила она иногда, куды не знаю. Не слыхать тады было её. А вернётся, чё-то вошкается, бормочет чего-нибудь, а то и песню запоёт. Ну вот… А тут пошла я мусор выносить, думаю, дай ка я её палочкой потыкаю, разбужу, штоб не замёрзла. Хучь чаю ей горяченького плесну за ради праздника. А она вот, не шевелится.
 
Тут тот, который с папочкой, передал старушке ручку и деловито приказал:

- Вот здесь и здесь свою подпись поставьте.
 
И уже нетерпеливо тем двоим:

- Грузите уже что ли, в морге заждались. Тут праздник на носу, всем некогда, а она ни раньше, ни позже…

Труп погрузили, машина уехала.
 
Старушка ещё постояла,  вздохнула раза два и поплелась в подъезд. Там её встретили с расспросами вездесущие соседки.
 
- Вот ведь какая она гордая была, Шоколадка то. Ни у кого помощи не попросила, померла, а не пошла на поклон, – высказала своё авторитетное мнение одна из соседок.

- Когда ей просить то, некогда, пила жеж без просыху, тьфу, - припечатала вторая.

- А всё ж таки живой человек, - рассудила третья.

Поговорили, повздыхали, да и разошлись готовиться встречать Новый год.

Морг стоял на территории районной больницы немного в отдалении от остальных корпусов. Через стенку с ним соседствовала кочегарка. В новогоднюю ночь дежурный кочегар, как водится, принял на грудь. Смена сменой, а Новый год никто не отменял. Прикончив бутылочку под домашнюю закусочку, (молодец, жена!) кочегар прилёг на диван и вскоре захрапел. Но спать ему долго не пришлось. Разбудили его какие-то посторонние звуки. Снилось ему, что он молодой и красивый сплавляется по горной реке, и совсем рядом с ним журчит и плещется прозрачная вода.
Кочегар открыл глаза. Действительно, к привычному шуму работающей кочегарки примешивались равномерные звуки.

- Салюты пускают, - сообразил кочегар и перевернулся на другой бок.
 
Через полчаса он опять открыл глаза, во сне ему опять явственно послышался плеск волн о берег, привиделась прелестная купальщица, выходящая из морской пены.

- Вот привязался сон-то, всё вода и вода.
 
Он прислушался, плеск воды слышался отчётливо.

- Вот козлы, опять в морге кран не закрыли. Ну и чё я сделаю? Кто сейчас пойдёт от новогоднего стола кран в морге закрывать? Сами виноваты, - рассудил он и заснул крепким сном до утра.

Но всю ночь ему снились то прекрасная незнакомка в одном фартуке на голое тело, жарящая ему яичницу, то она же, купающаяся в фонтане, а то даже и строгий главврач, сурово грозивший ему пальцем за чужие провинности. Утром его разбудил сменщик, и он, обрадованный, что теперь может три дня вволю погулять до следующей своей смены, поспешил домой, ни разу и не вспомнив о льющейся в морге воде.

Вечером первого января ему позвонил сменщик и заорал в трубку:

- Я на, заколебался на, шуршит и шуршит на. Хто хто, крыса поди на! Шуршит и шуршит на, а не видать нихде… Мышеловку надоть, али кота крысолова на. Днём ишо ничё на, мужики тута приходили на, посидели малёхо на. А как все разошлися на, тута и началось.. Я уж и орал на, и в стенку стучал на, ничё её не берёт на. Спать не даст, ****юга на.
 
- Да не кипеши ты, Мишань, прими ишо граммов так 100-200, никакая крыса тебе нипочём.

В понедельник в 8-30 утра третьего января сотрудница морга санитарка Анна Матвеевна, в обиходе, Нюрка, привычно вставила ключ в замочную скважину, тщательно прикрыла входную дверь, и наощупь стала шарить по стене, разыскивая выключатель. Глаза у неё были закрыты, по причине полной темноты в помещении и вчерашних новогодних излишеств.
 
Как назло выключатель никак не нашаривался, к тому же Нюрке вдруг почудился какой-то посторонний запах, вместо запаха привычного формалина. Она замерла, принюхалась и резко открыла набрякшие веки. В то же момент на неё надвинулась тень, и на плечо легла рука. Нюрка издала нечеловеческий рык и отключилась.

Когда в 9 часов после планёрки в морг зашёл доктор, он застал почти мирную картину. Нюрка лежала поперёк прохода, не подавая признаков жизни, свет был включён, а за его рабочим столом сидело непонятное существо с синей одутловатой мордой и малиновыми губами. Существо было замысловато  заверчено в несколько слоёв разномастной одежды, включая неизвестные доктору мужские брюки, Нюркины шерстяные носки и его собственный рабочий халат, увенчанный монограммой, которую собственноручно вышивала ему жена.

Существо мирно хлебало чай, постанывая и редкозубо улыбаясь.

Патологоанатомы люди не робкого десятка. Доктор для начала сунул ватку с нашатырём под нос Нюрке, затем приступил к допросу неизвестного существа.

Как вы уже, наверно, догадались, это была Шоколадка. В морге после морозной улицы она отогрелась, ожила. Проявив замечательное присутствие духа, наша героиня для начала решила побаловать себя гигиеническими процедурами. Она и помылась над раковиной с ног до головы, и бельишко состирнула, привет кочегару! Закономерно после этого опять подмёрзла, пошла бродить по помещениям, собирая одежду. Она не побрезговала снять с одного из покойников брюки, здраво рассудив, что они ему больше без надобности.
 
Смерть от холода ей больше не грозила, и в остальном ей повезло. В холодильнике нашлась колбаска, яйца, (ещё один привет кочегару!), в столах печенье и конфеты. Шоколадка два дня блаженствовала, попивая чай и молясь всем Богам, чтобы её подольше не обнаружили.

Весть о чудесном воскрешении быстро разнеслась по городу. Город гудел: вот это Шоколадка! Вот так год начался! Долго жить будет Шоколадка, раз её заранее похоронили. Кочегары и Нюрка стали героями дня, их просили рассказать новогодние приключения снова и снова. И как водится, при этом приключения обрастали всё новыми и новыми подробностями.

Дежурную бригаду полиции в полном составе заставили писать объяснительную. Объяснительную пришлось писать и остальным участникам происшествия, включая главврача, который Шоколадку и видом не видывал, и слыхом не слыхивал. Постепенно всё успокоилось, в городе появились новые происшествия, чудесное воскрешение со временем забылось.

А Шоколадка замёрзла ровно через год, в декабре.