Заселение новых земель

Первыми славянскими переселенцами, которые пришли на острогинскую землю, были вятичи. С 8 века племена вятичей, продвигаясь по речному пути через Оку, Клязьму, Всходню, обживали холмистые берега Москвы-реки.
В XI веке Волга и Днепр, основные водные пути, по которым плыли купеческие суда, подвергались нападению кочевников и утратили своё значение. Не получая торговой подпитки от «варяжского пути», Киев, стоящий на богатых и оживлённых ранее караванных путях, пришёл в упадок. Великокняжескую власть Киева и её влияние на всю Русь добила распря удельных князей, их раздоры и междоусобица. Спасаясь от грабежей и убийств, люди бежали в приокские и западные земли. На новых местах, где жили племена вятичей, началось массовое строительство селений – острогов, которые со временем превращались в города.
В отличие от воинственных племён, которые завоёвывали и грабили Римскую империю, вятичи не порабощали угрофинские племена, а вместе с ними совместно осваивали и обживали землю междуречья Оки и Москвы.
При системе земледелия с перелогом на один крестьянский двор приходилось до 15 десятин в трёх полях, поэтому первоначально образовывались сельские поселения, не превышающие 5-6 дворов. Селища второй половины XIII-XV вв. такими и были, им было достаточно пахотных земель на вершинах холмов.
По речному пути, освоенному вятичами, проходил известный в истории волок из Москвы-реки к реке Всходне в IX–XII вв., чтобы связать северные русские земли с южными.
Насколько была полноводна река Всходня даже через несколько веков свидетельствует немецкий путешественник Адам Олеарий, посетивший Московию в 17 веке, отмечая, что, переправляясь через быструю и многоводную реку Всходню, «чуть было не утопилси».
Эта территория, являющаяся соединительным звеном между Москвой и Клязьмой, была древним торговым путем, узлом дорог от Балтийского моря к Каспийскому и Азовскому, от Смоленска и Новгорода на Волгу. На «Всходне» из Москвы в Клязьму с древнейших времен существовал «мыт»: здесь ещё в XV и XVI вв. брали за проезд и провоз товаров особую дань. В очень раннее время «Всходня» оказывалась таким пересечением путей, при котором необходимо должен был вырасти крупный посёлок, а потом и город.
Действительно, как показывает обилие памятников, здесь начало концентрироваться население, возникал земледельческий, торговый, а вместе с тем и промышленный центр, который имел основания расти и стать тем, чем стала впоследствии Москва. Однако, торговые пути через Москву в направлении к Ростову и в Суздальскую землю, а также в Чернигов и в Киев были всё же удобнее; через Москву же шла прямая и самая древняя дорога из Новгорода к Азовскому морю. В истории будущей столицы Яуза сыграла таким образом решающую роль. Путь по ней от Москвы-реки к Клязьме оказался более удобным, чем путь через Сходню, и это определило перенесение древнейшего центра из «Всходни» в «Кучково» – Москву.
Жили вятичи на реке Смородине, так они называли реку Москву в 8-10 веках, и от них начинается славянская история острогинской земли... Но в то время название поселения было другим… Храм Макоши…

***
Вознёсся к небу погребальный костёр. Вокруг него дымился глубокий ров, закиданный сырой соломой и загороженный плетнём из прутьев.
Пылающая крада пламенем и чадящим дымом закрыла тайный переход усопшего к праотцам.
– Почил братец Вратко в присных облаках! Трудно будет мне одному в березол спахать ляд на дебрях! – Бакула вытер пот со лба, подумал о делах насущных, – скоро праздник урожая! – Вернёмся, братище, уж вечер, во двор. Затопим каменку. Погреюсь. Чересла побаливают. Выпью квасу. Лягу на лавку.
– Авось не за долами твой конь подковой о чаяние стучит, надумаем, аки дальше жить. Ты моложе меня, пожнёшь хлеб и посеешь! Узришь младую траву! – согласился Вязга.
Два путника, разбив ритуальные трёхручные миски, закинули за плечи заступы, двинулись от могильного кургана к жилью. Ростом высокие, статные, тёмно-русые волосы до плеч.
На них надеты косоворотки, длиной до колен. Поверху синие накидки, удерживаемые застёжками. На ногах высокие сапоги с мягкими голенищами. В сапогах таятся ножи от зверья.
В сером небе пронеслась стая уток. Выше сетей-перевесов, натянутых между высокими деревьями.
– Не словили ни одну птицу! – закинув голову, молвил Вязга.
– Днём парят высоко! О ночь зри! Не зевай! Аки забьётся крыльями, опускай за бичеву мрежу к землишке.
Вошли в слободу.
На трёх телегах вятичи привезли пойманную сетями рыбу.
Рыбаки Поруба, Буян и другие молодцы таскали её мешками из вретища по крутой тропинке в посад и складывали в деревянные кадки. А женщины пересыпали рыбу солью.
– Знатный улов, – похвалил Бакула, – поздоровался с ними.
Возле рыбаков бегали дети, весело кричали.
– Когда же рыбаки остальные воротятся? – поинтересовалась старая женщина.
– Не тревожься, баушка, вот телеги им отвезём и с новой рыбой все вернёмся, – ответил Буян.
Вязга и Бакула направились к вождю.
Всеслав, седоголовый старец с волосами до плеч и с окладистой бородой, одетый в свиту длиной до икр, поправив серебряную гривну на шее, учтиво встретил странников.
– Наша община одобрила преисполнить тебе покон праотцов, дабы мог твой брат, обутый в плесницы, повстречаться с Яруном, Ярилой и его отцом Велесом.
– Рад это вняти, – ответил Бакула, – вы приютили нас из племени кривичей равно с вами, яко близких по духу людей. Жаль, что Вратко не перенёс разлуку с Новгородом, умер от тоски по родным местам. Остались мы вдвоём с Вязгой.
– Истая слава Новгороду – отцу градов славянских! Обманом Олегша вознёс Киев и принизил Новгород, – старец потряс руками, и добавил, – Бакула, уж год аки с братьями водишься с нами. Нет ли у тебя жажды породниться? Выбери себе красну девицу.
Бакула поклонился в пояс и ответил:
– Благодарю, отец. Мне мила одна девица.
– Аки же её зовут, молодец?
– Инга.
– Инга? Но у неё суженный Зубаха есть. Ушёл он на ловъ и не вернулся. Два лета от него нет повестей.
– Люба она мне. Буду я тожно ждать. Коли воротится её муж, выжгу из сердца рачение, а коли познаю, что он не животен, то дозволь мне взять Ингу.
Покачал головой и ответил старец:
– Трудный ты себе удел выкроил, молодец. Надломленную вейю хочешь оживить. Сохнет Инга по любимому. А ты ей сердце уязвити!
Преклонил колени на сырую персть богатырь Бакула:
– Не кори меня, вождь племени. Разреши мне в эту пору-вересень в путь тронуться. Пойду я в дремучие леса. Васнь, изведаю, что содеялось с Зубахой.
– Аки же ты пойдёшь, скоро снега заметут все дороги? Дед Мороз начнёт колотить бородой, он в это время злой на людей.
– Не страховиты мне сипуха и морозы. Шуба волчья тёплая, кровушка греет жилы. Зимой проще сыскать городища и людей по дыму. Поживу, поскитаюсь, прознаю. Коли сгину в пути, не яритесь.
– Один пойдёшь чи с братом? Вязга – кузнец, ой аки нам сейчас надобен! Наральники, сошники, серпы, копья и мечи ковать. Зубаха ловкий коваль, но дождёмся ли мы его?
– Вязга мой старший брат, сам глагол поведати.
– Любо, твою волю в ладу примечу на резах, положу в храм Макоши, дабы кудесник поворожил, куда тебе прок выйдет.
Берёзовые перелески отделялись лугами. Чуть пожелтевшая трава, озарённая скользящими лучами солнца, светилась каждой былинкой.
Ирица и Милева, завязав узлом последние колоски в поле, запели песню. На них надеты льняные рубахи и красные клетчатые понёвы. Поверх плат на голове увяслы и серебряные браслетные височные кольца. К ряснам подвешены поднизи из золота и драгоценных камней. Бусы из горного хрусталя и красного сердолика.
Глянули на стоящих в отдалении мужчин. Зарделись румянцем. Прикрыли длинными крылами рукавов лицо.
Высокие рубленые избы посада и полуземлянки по крутому яру, с остроконечными крышами, присыпанными землёй, виднелись издалека на мысу около реки.
Минули те времена, когда их мирные поселения были окружены только оградой для защиты от зверей, остерегаясь набегов киевских дружин, вятичи стали использовать валы, рвы и крепостные стены.
Не подступиться незаметно врагу через крутизну оврагов, ров, вал и частокол из заострённых сверху и врытых в землю брёвен. К боевому полю вели ворота, сторожевая башня позволяла далеко просматривать округу. На реке была переправа к слободкам, где жили хлебопашцы, охотники, рыболовы и прочий ремесленный люд.

Сеяли рожь, просо, пшеницу, ячмень, горох, лён, коноплю. Ежегодно оттесняя от жилья лес лядом. А столицей вятичей был город Дедославль.
Племена вольнолюбивых вятичей по реке Оке пришли на эту свободную угористую землю с незапамятных лет, никого не вытесняя. По какой-то причине в древности люди здесь перестали жить, об этом напоминали полуразрушенные валы городищ и курганы.
День стоял осенний тёплый, солнечный.
Внутри посада жизнь шла своим чередом.
Из глубоких колодцев-журавлей женщины черпали воду вёдрами и носили коромыслами для питья скотины и приготовления пищи. Коровы и овцы бродили возле домов. Козы щипали траву с крыш. На телегах вятичи завозили сено и складывали его в стога. Свиньи грелись у крепостных стен. Из маленьких рубленых окошек изб тянулся дымок.
Инга вышла за околицу, ступая по траве в лёгких красных черевьях из опойки, принесла к молодой берёзе горячие пироги в расшитом узорами полотенце. Ленточку из косы привязала к ветке. Припала грудью к белому стволу. Запричитала:
– Здравствуй, милаша кудрявая! Жёлтую красу в былие осыпала. Грустно тебе, аки мне. Скоро застят стезю вьюги-заметухи. Идеже мой сокол по небу плывёт?
Вдали блистала полоска воды от лучей солнышка. Ельник подступил к берегу.
– Э-э-эй! – донёсся голос.
Инга взглянула на реку. Мелькнула уткой ладья и исчезла за елями.
– А! А! Кем это речено?! – воскликнула радостно Инга, поправила повязку на голове, затронула слегка ладонью бусы и серебряную лунницу, и, подхватив подол сарафана, побежала к реке.
У яра разворачивались к берегу три купеческих ладьи с белыми парусами. Молодцы с размаху гребли вёслами и задорно распевали песню.
“И вот Матерь Сва бьёт крылами
по бокам своим с двух сторон,
аки в огне вся сияя светом.
И все перья её – иные:
красные, синие, рыже-бурые,
жёлтые и серебряные,
золотые и белые.
И так же сияет, аки Солнце-царь,
и идёт она близ ясуни,
и так же сияет седьмой красой,
завещанной от богов…”
– Гонцы ясуни возвращаются! Горней для сердца поют! – ликующе произнесла Инга…