Моль - глава 3

Чувство безразличия одолевало – состояние, когда готов идти вперед только ради того, чтоб не оставаться на одном месте, не предаваться рассуждениям.
Было холодно, еще холоднее становилось из-за усиливающегося по временам ветра. Он трепал волосы, заставлял вжиматься в куртку. Рокси права – ей всё равно рано или поздно придется остановиться, вернуться туда, где она привыкла спать. От этих мыслей передергивало. Становилось туманней, и в тумане, как свеча в банке на кухне Адама, плавали огни той же заправки, возле которой они так случайно столкнулись.
Почти безлюдно. Лишь пара человек стояла возле грузовика, и сразу Рокси ощутила что-то неладное - её заметили. Стало страшно и одновременно противно за свою беспомощность, за этот внезапный ступор. Двое уверенно направлялись к ней, она это видела, отступая в тень, стараясь не делать резких движений, будто бы в окружении змей. Было некуда деться, даже, если снять обувь и побежать. Не останавливаясь, Роксана нащупала в своем кармане нож, который уже как-то раз спас ей жизнь. Расстояние сокращалось, лица были плохо различимы в темноте… да и к чему лица. Это были немолодые люди, судя по голосам:
- Нам что, бегать за тобой?
- Пошли вы…
- Чего-чего?
- Да что слышал!
- Мы знаем, кто ты. Мы видели уже тебя здесь, - зловеще звучали слова, как нечто роковое. – Ну… убери ножик, радость моя.
- Мне плевать, что вы видели.
- Слушай, мы хотели по-доброму решить всё с тобой, но раз ты не понимаешь человеческого языка…
Рокси начала пятиться быстрее, пока вдруг не уперлась в кого-то спиной. Вначале она вскрикнула, когда рука легко обхватила её сзади.
- Да не бойся ты… - произнес знакомый голос.
В тот же момент что-то щелкнуло возле её уха, и черный револьвер вытянулся над её плечом.
- У меня в барабане шесть пуль. Даже, если стрелять крайне плохо, шансов у вас немного, - громко обратился к ним Адам.
- О… здравствуй, Псина… тебя до сих пор так называют ведь?
- Я всё сказал, - подытожил он, не реагируя на оскорбления.
- Она проститутка, только и всего… ну, да. Хотя с кем же ты мог еще связаться.
- Это тебя не касается, - он мягко проводит большим пальцем по щеке Роксаны и какая-то странная волна покоя накрывает её. Теперь всё будет хорошо, у нее нет сомнений.
- Дело твое… ладно, будь по-твоему… но почаще оглядывайся, когда ходишь по улицам.
- Постараюсь.
- Серьезно. Жди беды. Тебя скоро и, правда, пристрелят, как собаку… ты, как есть, совсем выжил из ума, верно говорят, верно.
Фигуры стали удаляться. Всё это время Адам держал их на мушке.
- Ну, вот, кажется, и всё… дай посмотреть, - не переставая прижимать к себе Рокси, он поднял ее руку, которая до сих пор сжимала нож. – Судя по тому, как держишь, ты не особо-то умеешь им пользоваться.
- Уже пользовалась.
- Ну, убить-то вряд ли сможешь… хотя, может быть, и к лучшему, что не сможешь… Неважно. Слушай… - Адам развернул её лицом к себе, читая в нем растерянную усталость. – Ты прости меня, ладно? Прости, я был неправ. Пойдем домой…
- Ха… - усмехается Рокси и отворачивается в сторону, в глазах у нее снова собираются слезы. – Я… я всё-таки тебя не понимаю…
Адам лишь целует её в ответ, целует долго и, кажется, что всё её тело, как тряпичная кукла, становится мягким.
- Когда ты ушла, - продолжает он, не разжимая объятий. – Будто выкачали из всех комнат воздух, знаешь… странное дело... и я почти сразу почему-то почувствовал, что тебе угрожает что-то.
- Я не знаю что говорить… - голос Рокси выровнялся, но слезы все равно продолжали капать.
- Просто пойдем.
Они двинулись не спеша, немного смешно вцепившись друг в дружку.
- Слышала?.. ведь и тебя убьют, если что.
- Да плевать.
- Я серьезно.
- Я тоже.
- …ладно, завтра подумаем об этом, сейчас сил нет. Пойдем быстрее, похоже, что дождь...
Внезапно она останавливается и обнимает его, прижимаясь головой к плечу, по-прежнему не поднимая глаз:
- Знаешь… просто то, что ты есть на этом свете – это уже много…
   

(Mourning Becomes Electra – So Long)

Она сидит в ванной полной горячей воды. Заботливая рука отирает спину губкой, отирает с осторожностью реставратора старые и свежие следы побоев. Гадать об их происхождении не приходится. Рокси лишь улыбается, обхватив ноги. Мокрые волосы облепили колени и небольшую грудь.
- Хорошая краска у тебя – совсем не смывается, - замечает Адам, сидя на корточках подле нее, не вынимая из зубов сигарету, даже не стряхивая пепел, который и сам сваливается серыми комочками на кафельный пол, распадаясь, теряясь.
- Я никогда не красила волосы. Они всегда были такими черными.
- Здорово, что тут скажешь.
- Ты грустишь. Я это чувствую.
- Глядя на твои синяки, загрустишь…
- И не говори… ха, а знаешь… так ведь абсурдно.
- Всмысле?
- С твоим поцелуем. У меня этот поцелуй первый… разве не смешно?
- Неожиданно, так скажем.
- Тем не менее. Я и, правда, никогда ни с кем не встречалась, не подпускала никого к себе, меня даже считали лесбиянкой… ну, а проституток в губы как-то не принято целовать, знаешь ли. И хорошо.
- В курсе… - тяжело вздыхает Адам. – И не только в здешних местах.
- Но я ничего своим ртом такого не делала. Один, правда, хотел меня заставить…
- Даже так?
- Да. Но ничего не вышло, – болезненно смеется Роксана. – Штаны снять не успел, как уже заблевала всего…
- Может, ты помолчишь лучше?
- Ну, да… тебе неприятно, понимаю.
- Это не совсем подходящее слово… лучше давай вымоем тебе голову.
- Хорошо, - соглашается она, зажмурившись. Она садится прямо, отбрасывая волосы за спину, прикрываясь руками. – Вот скажи… это просто в голове у меня не укладывается: ты смотришь на меня по сути голую и у тебя даже нет желания дотронуться до меня и прочее?..
- Я и так дотрагиваюсь, как видишь.
- Но речь ведь о другом, сам понимаешь ведь. Нет, это не то, что плохо… Просто это странно.
- Мои желания как-нибудь потом обсудим… ладно? – Адам целует ранку на ее губе, которую оставил тогда сгоряча. – Извини еще раз, что ударил… просто, у всех есть как бы любимая мозоль, на которую нельзя наступать. Больное место или что-то вроде того…
- Ты всё равно чудесный… - произносит девушка после некоторой паузы, не открывая глаз. – Не зря я не поверила им... им всем.
- Да уж… Столько убить за короткое время… страшно то, что человек к очень многому способен просто привыкнуть. И к вкусу крови он привыкает, не хуже животного… говорят, если собака нализалась человеческой крови или, тем более, отведала человеческого мяса, она навсегда запомнит этот вкус – её можно только пристрелить…
- И ты чувствуешь, что привыкаешь?
- Понимаешь… Я смутно помню те убийства, которые сам совершил, будто и не я дейстововал, а кто-то вел меня. И этого кого-то я знаю. Давно уже знаю. Это все равно, что вспоминать сны. Это сложно описать… у насилия есть привлекательная сторона, и я знаю эту сторону не понаслышке. Это все неспроста… Rolling Stones пели о симпатии к дьяволу. Что ж, так оно есть. Я открыл для себя внезапно… как бы лучше сказать… сладость гнева что ли, я научился отдаваться ему по полной. Тогда, еще будучи подростком. Вернее мне открыл это тот некто, тот внутренний голос, который с того момента как я выбрался из того подземелья начал меня посещать. Он мне долгое время казался моим собственным… Гнев – это будто живая, реальная стихия, которая несет тебя, а ты несешься в ее центре и сносишь все на своем пути. Не чувствуешь ни боли, ни ответственности, ничего… только ощущение силы. Пусть непродолжительной, но такова суть, наверное, всякого кайфа. В это есть даже некая доля умиротворения, как ни абсурдно. Да… ты находишься в центре самого гнева, а внутри тебя будто бежит неспешно поток песка как в песочных часах… но что касаемо последних убийств, всё довольно размыто.
- В смысле? Как амнезия?
- Да нет, говорю же… как во сне, хорошо помню последние секунды, как перед пробуждением, а остальное будто в тумане. Не знаю, почему так. Я много не понимаю и боюсь, что не контролирую. Поэтому и хотел, чтобы ты поняла, что со мной не стоит иметь дела…
- Нет. Меня ты никогда не убьешь… кого угодно, но не меня.
- Может оно и к лучшему, типа защитная реакция психики или как-то так… Но тогда на заправке монтировкой… я убил вполне сознательно. Это было… но это была и самооборона, я уже говорил.
- Убийство есть убийство. А потом? Несознательно?
- Да, знаешь. Я не хотел убивать ее, я не помню, как резал горло… ей Богу. И это меня настораживает. Да и полицейский. Я помню, как меня взбесило его покачивание на стуле. И видимо я из под него просто выбил опору… а может и сам стул сломался. Этого-то я не помню. Помню его разбитую голову, рассвет, пустые бутылки… И еще странная вещь, знаешь… время от времени мне снится дурной сон. Один и тот же причем. Давно уже. С детства.
- Да?
- Да. Стайки насекомых, кишащие всюду. Такие мотыльки, белёсые. Похожи на моль… хах, именно с молью меня любила сравнивать мать когда-то, забавно. Может это и правда моль или что-то вроде. Они покрывают все, не оставляя ни единого свободного сантиметра, не останавливаясь ни на секунду, шевелятся, ползают… и создают такой гнетущий шум, он даже переходит в гул… просыпаешься, но будто продолжаешь слышать его. Раньше это случалось реже. Но звук крыльев… его я что-то раньше не помню. Тревожный такой, угрожающий.
- А последнее время?
- Каждую ночь, почти… если удается крепко заснуть, конечно. Особенно теперь почти каждую ночь. А долгие годы они меня вообще не мучили.
- Старайся не думать об этом сейчас, какой смысл… ха, лучше скажи мне, - пытаясь сменить тему, указывает она на желтого утёнка на краю ванной. – Ты что? С ним купаешься?
- Купался, может, в детстве. Не помню… - невозмутимо отвечает Адам. – Я чаще душ принимаю.
- Зря. Я люблю лежать в воде... тем более душ напоминает мне о приюте – там был только душ, иногда только холодный, - от этих слов её передёргивает.
- Что вы там делали целыми днями?
- Работали, учились… там можно было плохо учиться, но нельзя было плохо работать – за это наказывали.
- Не удивлен.
- Работа была самая разная. Распределялась по возрасту, по силам… должна была, по крайней мере. Вообще, учиться мне было интересно. Я любила читать. Пряталась в библиотеке иногда, могла сидеть там полдня.
- Я мало читал… - смыв пену с волос, он молча отсаживается чуть дальше прямо на кафель, откинув голову к стене. – …Знаешь, хочу попросить тебя – не думай, что я сильный. Это не так. С твоим сутенером – я просто дал денег и всё, ничем не рисковал. С теми двумя – у меня был ствол, а с оружием всё гораздо проще. Я не герой, так что не питай иллюзий, чтоб не было потом горечи…
- Мне и не нужен герой.
- Я не смогу тебя всегда ото всех защищать… по сути – я сломленный и больной человек, способный на отчаянные движения, которые часто принимают по ошибке за проявление силы.
- Адам, я вижу это в тебе. Эти… недостатки. Не надо бояться меня разочаровать, мы живые люди.
- Понимаешь… всё, к чему я прикасаюсь, разваливается.
- Думаешь, и я развалюсь? – спрашивает Роксана, прижавшись щекой к краю ванной, внимательно, как кошка, глядя на него.
- Хочется верить, что нет.
- Знаешь, как бы мне не приходилось тяжело, я всегда рано или поздно убеждалась, что всё не зря, что всё для чего-то… и, если бы я родилась в нормальной семье, имела всё, что обычно имеют в детстве, из меня бы выросла абсолютная сволочь.
- Откуда такая уверенность?
- Просто знаю и… когда я раздевалась перед этой толпой в баре... мне было совестно, Адам. В первый раз стыд будто опалил меня, но я старалась это перешагнуть, и так легко перешагнула, что даже страшно стало. Я убедила себя, что этот стыд – просто что-то вроде комплекса, стеснительности, скованности, которую надо сбросить, а то, что делаю, казалось забавным, это и правда было весьма забавным до поры до времени… да и прибыльным. Еще бы не забавно – дразнить их всех своим телом нагло, самоуверенно, не давая, однако, ничего большего. Будто мстя им всем за то, что произошло со мной в двенадцать лет… но вот меня насилуют и я прямо-таки соприкасаюсь с этим заново… Боже, если бы я их помнила, как следует, может быть, и не стала обтирать задницей шест. Кто знает… и вот меня швыряет совсем круто, и тогда-то я начала понимать, что разжигала в тех людях, в их сердцах, - говорит Рокси, уходя в себя всё глубже, теребя перед глазами кончики волос, сидя в той же позе в мутной от мыла воде. – Ведь всё обрушилось на меня же… и это страшно, поверь, когда тебе дается почувствовать тяжесть и вонь всего этого, когда сталкиваешься с этим лицом к лицу, а не заигрываешь… понимаешь меня?
- Понимаю… отчасти, по крайней мере.
- Да, конечно, те, кто меня трахал уже потом, скорее всего меня и не видели никогда в этом баре и что? Но видели многие другие – в их душах тоже самое, не лучше… а многие потом шли из того бара… куда? В бордели и тому подобное. И я оказалась там же…
- Тише, - Адам подползает к ней, пытаясь заглянуть в лицо, проводит рукой по голове.
- А если бы не видели меня танцующей там, пошли бы домой… у многих же есть семьи, да?
- Не драматизируй так.
- Ты просто не понимаешь.
- Это в прошлом, слышишь…
- Сам знаешь, даже, если раскаяться, шрамы остаются. Они будто реальны, мне даже кажется, что я иногда чувствую, как они ноют иногда.
- Знаю.
- Я… я верю, - Рокси вдруг крепко обхватывает его шею руками. – Он дает нам почувствовать боль, чтобы мы пришли в себя… а ты? Ты мог бы?!
- Что?
- Поверить… хотя бы ради меня.
- Я не могу ничего обещать.
- Попробуй. Пожалуйста… тебе, быть может, и дано было узнать тот ужас, вымазаться в крови, чтоб в итоге возненавидеть убийство… этот гнев... знаешь, ведь многие святые прошли таким путем. Я не умничаю, не сердись только…
- Пора спать, наверное… надо достать тебе чистое полотенце.
- Кажется, ты меня и впрямь, как ребенка воспринимаешь… - с некоторой досадой произносит она.
- Я не из тех, кто целуется с детьми. Но… в тебе и правда есть что-то детское, оно то всплывает явно, прямо на поверхность, а порой мне кажется, что ты чуть ли не старше меня. Такие вещи говоришь…
- Занятно… вспомнила, как читала в одном романе трогательный фрагмент, где проститутка читает убийце Евангелие. И вот он практически сбылся… не подумала бы, когда читала, совсем бы не подумала.
- Вставай, надо вытереться, - велит Адам, растягивая полотенце как ширму и укутывая её одним движением. – Фена вот жаль у меня нет…
- Папаша… - смеется Рокси, стоя перед зеркалом, послушно позволяя возиться с её волосами.
- Ну, а что? Хочешь спать с сырыми волосами?
- Мне всё равно.
- Заболеешь. У меня тут сквозняки.
- Ну… - она облокачивается спиной на грудь Адама. – Если заболею, то ты будешь за мной ухаживать. Так что, я не против.
- Разбежалась… посмотри-ка.
- Куда?
- Ну, в зеркало.
- И… что ты видишь там такого?
- Прямо красавица и чудовище.
- Да уж… кстати, если уж на то пошло, в этой сказке чудовище было расколдованно.
- Не помню.
- Ну, это я… так, - Роксана поворачивается к нему, проводит рукой по жесткой, как наждак, щеке. – Не думай, что я смеюсь или шучу… но ты красивый. Правда.
- М… ну, да. Был бы, если б не шрамы. Мне это говорили.
- Честно говоря, даже не представляю тебя без них. Это был бы уже не ты, наверное. Сам бы ты от них наверняка бы избавился при возможности, да?..
- Ты еще спрашиваешь…
- А я считаю, в них что-то есть… честно. И глаза. Да, глаза у тебя полузакрыты слегка почти все время. Зеленые, как крыжовник. Ты вообще задумчивый такой.
- Не знаю… со стороны виднее. Разреши я закончу, - простодушно меняет тему Адам, проводя расческой по волосам как можно осторожнее, чтобы не вырвать ни одного. – Если ты повернешься спиной, будет проще.
- Не хочу, - твердо говорит она, глядя ему в лицо прямо и серьезно.
- А чего хочешь?
Рокси снова опускает глаза и прижимается к нему. Её буквально трясет в преддверии истерики:
- Господи… Адам… какие же они были все мерзкие! И каждый по мне ползал, как паук!
- Тише… так, иди сюда, - он подхватывает её на руки и уносит в комнату, пытается положить на кровать. – Тише. Я рядом, слышишь?
- Это как… как будто, тебя каждый раз хоронят заживо… засыпают вонючей землей…
- Ляг. Послушай, отпусти мою шею и ляг. Я никуда не уйду.
- Не уходи… они ползали всегда, понимаешь… просто, когда только раздеваешься, не чувствуешь этого. Сотнями глаз они ползали…
- Их нет, - шепчет Адам, и ком непривычно подкатывает к горлу от жалости. – Никто тебя не тронет. Никто.
Вскоре Рокси засыпает, наконец, успокоившись, так и прижав его ладонь к своей щеке. Адам не решается отнять её. Понимая, что в такой позе и придется провести последние предрассветные часы, он опускается на пол.


***
(Nirvana – Heartshaped box)

- Понимаете, ваш сын ведет себя не как типичный хулиган, возможно, дело в… - Его мать лишь ухмыляется глядя в лицо молодой девушке-психологу и выходит вон. В этой комичной тишине и Адам и девушка замолкают на несколько секунд, глядя вслед его матери.
- Капец… - говорит хрипло Адам, доставая сигарету. – Не думайте о ней, она часто так себя ведет.
- У тебя хорошо всё заросло после операции, я смотрю.
- Замолчите, пожалуйста, - говорит он грубо, выпуская ноздрями дым, глядя с вызовом на эту самонадеянную девочку, которая только лишь недавно окончила университет, и, конечно, крайне мало знала о том, с чем ей придется столкнуться в этом месте. Ее нелепые очки, которые лишь портили её своеобразное интересное лицо, обрамленное блондинистыми кудряшками. – Твою мать… какая же Вы дура.
- Что??
- Простите, но вы просто глупы… - устало и как-то снисходительно произносит Адам. – Без обид. Просто Вам встретятся персонажи куда хуже меня. Понимаете? Как Вы будете здесь… я не знаю.
Она молчит, нервно теребя край блузки.
- Куда ушла твоя мать?
- Да ушла с концами… Она всегда так уходит в подобных случаях. Уж поверьте.
- Но… что тебя задело сейчас? Тебе и, правда, хорошо провели операцию…
- Да насрать! – вскакивает Адам с места. – Я как был уродом для всех, так и останусь. Да врачи классно потрудились, не спорю. Теперь губа верхняя как родная, хотя и шрамы никуда не делись, глазом могу вот мигать даже… да, это всё круто. Но людям вокруг насрать, поверь. Я для них просто Псина, или урод, или как там еще. Вы сами слышали, как меня зовут за глаза…
- Ну, ты же сам поставил себя так… - робко произносит она.
- Я ничего не ставил, бл**! Я просто выживал. Понимаете? Выживал! И все дела…
- Адам, я всё понимаю…
- Врёте, всё понимать просто невозможно… А самое главное, чего Вы не понимаете – я всегда был уродом для них. Да, дело совсем не в лице. Вот так. Всегда так было и будет. Просто теперь меня обходят стороной. А большего мне и не нужно. И правильно делают. Ну, что? Вы горе психолог, которая пытается найти со мной общий язык, уже не знаю в который раз. Да, похвально! Только я все ваши ходы-выходы знаю, уж поверьте. Со мной уже «занимались». Меня взять на это не так просто.
- Послушай, - она лишь нервно трепещет ресницами, расчесывая шею.- Я тебе не враг. Я очень долго читала твое дело.
- И подробно?
- Да…
- Ну, значит Вы мне априори враг. Т.к. значит, Вы знаете слишком много обо мне.
- Что за бред…
Внезапно Адам опускается на стул, по-прежнему не разжимая кулаков. Но уже чуть успокоившись.
- Мне 15, но на самом деле я старше Вас. На самом деле мне Вы ничего не сможете дать. Я уже всё получил.
- Всмысле?
- Без смысла... я могу идти?
- Нет, - твердо ответила девушка.
- Что значит, нет?..
- Ты совсем в этом всем не заинтересован?
- Нет.
- Не боишься, что опять закроют в психбольнице?
- Это неизбежно. Лишь вопрос времени. Ну?.. Пробуйте дальше.
- Ты ударил мальчика стальным прутом…
- Я просто заявил о себе.
- Заявил? – не верит своим ушам девушка.
- Он перевелся в наш класс недавно. Решил утверждаться за мой счет. Здоровый. Думает, если здоровый, то всё можно… Я прекрасно знаю, как это всё происходит дальше, если промолчать, стерпеть, проигнорировать. Если продолжит упорствовать, рожу бритвой изрежу. Чтоб как у меня была.
- Ты носишь с собой бритву?? – глаза её округляются почти до диаметра стекол очков.
- Не регулярно. Я прячу её. И где, конечно, ни за что не скажу. 
- Так… Ясно, слушай… Как бы я ничего не слышала. Но. Расскажи мне свою историю, Адам. Пожалуйста.
- Вы же читали всё, разве нет?
- Я хочу услышать от тебя. Мне это поможет понять суть…
- Что именно мне рассказывать?
- Что… скажи, что произошло в том месте с тобой 8 лет назад? Как попал туда, что переживал, что видел.
- Послушайте, - Адам опирается на стол всей тяжестью тела, космы свисают как это обычно и бывает. – Хотите помочь мне? Дайте денег… мне нужна новая куртка. Эта уже в лохмотья, видите же…
- У твоих родителей нет денег?
- Всё у них есть… просто мстят мне так. Вот и всё.
- Хорошо, Адам.
- Чего хорошего-то?
- Я думаю, мы можем с этим что-то придумать. Хочешь?
- И в чем подвох?
- Ни в чем. Но ты рассказываешь всё, как есть в твоей жизни.
- Я не понимаю, зачем это Вам?
- А тебе и не надо. Договорились? Если хорошую, но секонд-хенд, пойдет?
- Главное, чтоб приличная была. Чтоб подошла мне.
- У моего брата как раз была, - улыбается она, переставая быть серьезной, склонив голову в бок. Будто не школьный психолог, а старая знакомая, заботливая старшая сестра, вся такая своя в доску. – Классная. Натуральная кожа. С кучей молний, заклепок и прочего. Он из нее вырос давно, а тебе придется впору. Нууу, может, немного великовата будет, но ты же еще растешь?
- Да… умеете делать интересные предложения.
- Ну, и чудесно! Но тогда ты мне расскажешь всё, что помнишь. Как можно подробнее.
- Хорошо, - вздергивает бровь Адам и тушит сигарету об подошву поношенных кед. – Потом напишете об этом где-то, да?
- Нет, не стану, не в том дело…
- А в чем тогда?
- Послушай… нет, наша сделка сделкой. Но… мне просто жаль, что все так произошло с тобой, правда. Я, может, и не смогу помочь тебе, но у меня есть желание понять.
- С чего бы вдруг?
- Не знаю, вот так вот. Отчасти профессиональное, но мне это нужно. Твой рассказ.
- А мне нужно время подумать… Нет, я не вы**ываюсь перед Вами. Просто это, правда, было страшно и, чтоб вспомнить детали, мне надо как следует собраться и через что-то, возможно, перешагнуть. Понятно?
- Да, Адам. Я могу понять…
- Вот и отлично. Когда я получу мою куртку?
- Хоть в следующую нашу встречу… в этой, наверное, холодно уже? – произносит она, проводя по рукаву пожелтевшей и изодранной джинсовки, но Адам дергается, как дикий зверек и встает с места.
- Да… уж не жарко, поверьте. Ладно… я приду. Через пару дней. Не будет куртки – не будет и разговора.
- Я поняла тебя. Не волнуйся.
Выходя из комнаты, Адам поворачивается и произносит, сначала ожидается, что какую-нибудь остроту, но он выглядит слишком собранным:
- А самое грустное… вы, так называемые “взрослые”, совсем не знаете, в каком мире приходится жить вашим детям. Вы слишком быстро забываете всё…