Глава 51 Анклавное мышление

Вперёд, на Запад!

Глава 51
Анклавное мышление

626 год, дорога от византийской крепости Каламита, готская крепость Дорос, ныне Мангуп, дорога на готскую крепость Готенгард, ныне Эски-кермен.


Трибониан лежал в жёсткой, трясущейся повозке на мешках с сеном. Один маленький мешок дополнительно лежал у него под головой. Мешки были огромными, сено упругим, колебания мягкими, Трибониан блаженно расслаблялся, глядя вверх. Над его головой проплывали кроны зелёных сосен, клочки яркого неба, потом они въехали в горный лес, и зелень сосен сменили пестрые краски осенних буков. В вышине летали хищные птицы, нарезая круги, в ветвях деревьев порхали птахи поменьше.
Трибониан смотрел вверх, и размышлял:
– Сейчас наш отряд идёт навстречу неизвестным врагам, и каждый шаг приближает меня к опасности.
В то же время, с каждым оборотом колёс я удаляюсь от Византии, ищеек императора, и патриарха, так что опасность становится всё меньше.
Возможно, Платон сумел бы средствами геометрии отобразить зависимость степени опасности от расстояния между крайними точками, и найти положение в пространстве, где результирующая сила двух источников опасности минимальна.
С другой стороны, Аристотель непременно указал бы, что количественное определение в данном случае бессмысленно, ибо источники опасности подвижны, и достичь безопасности можно, только качественно изменив ситуацию.
А вот Фукидид бы сначала исследовал ситуацию во всей её полноте, учел бы все данные, и нашел бы способ, как уничтожить малую опасность, а потом нейтрализовать большую. Гераклит сконцентрировался бы на средствах, противоположностью своей уменьшающих опасность, а вот Эмпедокл несомненно, искал бы метод любовью победить вражду.

Одновременно с этими длинными рассуждениями, Трибониан задавал вознице простые короткие вопросы, и получал на них короткие простые ответы.
Скоро он уже знал, сколько церквей в долинах, и в каких местах стоят часовни, и как лучше проехать, чтобы посетить их все.
Возница объяснил ему, что горная крепость Каламита осталась у них по левую руку, а они свернули направо, в сторону готской крепости Дорос, откуда путь лежит к готской же крепости Готенгард, а потом уже они поедут к крепости Фулла, где население состоит из греков, хазар, армян, и небольшого количества крещёных готов и прочих северных варваров.
Трибониан кивал, уясняя взаимное расположение укреплённых пунктов на пути, ведущем от Херсонеса к степям Тавриды.
Когда маршрут стал ему понятен, он снова замолчал, и предался рассуждениям:
– Раз уж я иду путём Фукидида, то мне нужно составить план. План должен содержать основной смысл, некий правильный идеальный путь. Что это за идеальный путь? Вторгнувшийся враг должен быть разбит. Таков наш путь.
Второе, что может нам помочь – это то, что мы можем оценить качественно. У нас осень, крестьяне собрали урожай, и они хотят его защитить.
Далее, идёт то, что можно измерить. У нас минимум два дня – это то время, которое крепость Фулла может продержаться, и то время, которое необходимо магистру Антонию, чтобы собрать конницу. У нас три важных крепости с церквями в них. И там же мы можем собрать подкрепление, используя особенности мышления здешних поселян.

Повозку тряхнуло на ухабе, Трибониан подпрыгнул, и сел, глядя вперёд. Дорога пошла под уклон, они миновали очередной перевал, и теперь спускались по внутренней гряде гор, оставляя позади склоны, глядящие на море.
Характер леса немного изменился, стало меньше сосен, больше буков, появились кривые дубы. Трибониан снова поудобнее устроился лёжа на спине, и вновь погрузился в размышления:
– С этим ясно, теперь нужно подумать о полководце. В данном случае, это тот, кто управляет ситуацией, а значит, придется мне браться за дело. Что ж, я знаю, чего я хочу, и надеюсь, никому не понятны мои намерения.
Пятое – закон. Вот с этим ясно не всё. Я бегу от закона, но об этом знаю пока только я сам. По закону, Теодорих и Валамир облечены властью, но они не имеют опыта составления планов, они исполнители. Ладно, они пригодятся при необходимости наказаний. А вот с наградами у нас совсем бедно... или нет? Я могу выделить на награды десяток золотых, начнём с разведчиков...

Над головой карлика снова засветило яркое солнце, он поднял голову, и осмотрелся.
Отряд преодолел ещё один заросший лесом перевал, и теперь оказался в свободном от гор пространстве, со всех сторон окружённом длинными отвесными скалами, обрамляющими долины нескольких рек.
Далеко на севере к небу поднимался столб дыма.

– Вот и приехали, – сказал себе Трибониан, и помахал рукой, привлекая внимание шагающего рядом Теодориха.
– Привал? – сообразил усталый вандал.
– Да, привал, – ответил Трибониан, – соберите всех, мне есть что сказать этим добрым людям.
Поселяне собирались вокруг телеги, самые сильные стояли впереди, а те, кто послабее, ещё только спускались по горной дороге.

Трибониан смотрел на толпу, и думал:
– Что заставит их идти на бой с неизвестными силами противника? Вряд ли эти люди знакомы с зачатками логики. Сосчитать силы, дни пути, количество оружия и припасов – это не для них. Сопоставить цифры, сделать подсчёт – это работа, им недоступная.
Провести вылазку, получить результат столкновения, и экстраполировать результат на всю массу участников? Нет, это богопротивные методы философии, это логика, это то, против чего борется сейчас и церковь, и император.
Трибониан скользнул взглядом по толпе мужиков:
– У каждого минимум трое родственников их возраста в окрестных деревнях. Если пойдём прямо сейчас, не имея информации о противнике, то все погибнут. Поэтому нужно послать разведку, и дождаться результатов.
А чтобы они не учудили чего-нибудь, нужно потратить время, и заодно набрать ещё народу.

Трибониан поднялся на край телеги, и опёрся о плечо Гундемира, поднял к небу правую руку:
– Братие! Ныне был дан мне знак! Сегодня пятница, и видение моё можно считать истинным! Явилось мне, что нечестивый враг идёт поганить нашу святую землю! Задумал отец зла искоренить здесь истинную веру, сгубить народ, и отнять урожай ваш, выращенный в поте и труде! Посему следует всем нам сперва укрепить Дух свой на воскресной службе заутренней, и там же освятить святой водой оружие своё! Явилось мне, что даже простой камень, окропленный святой водой, дарует нам победу! И ещё явилось, что кто короткое оружие благословит, тому короткая дорога на небо будет дарована. А кто длинное, хоть рогатину, хоть вилы, хоть лопату на длинной рукоятке – тому дорога окажется длиннее, и проживет он ещё долго в мире сём, полном греха!
В толпе послышались перешептывания, кто-то бросил на землю булыжник.

Трибониан вытащил из кармана пять золотых монет:
– Вот золото! Его получат те, кто сейчас отправится на разведку под командой нашего славного воина Валамира, и принесёт достоверные сведения о количестве, вооружении, и планах врага! Если приведете пленного, каждый получит ещё по три золотых монеты!

Валамир пожал плечами, похлопал по левому предплечью, где был спрятан кинжал, выбрал на основе своих собственных критериев из добровольцев пятерых, заодно взяв повозку, запряжённую парой лошадок. Он быстро договорился с Трибонианом о месте встречи, пожал руки Теодориху и Гундемиру, обнялся с Сандалфом.

Разведка бодро покатила в сторону дыма, а оставшиеся продолжили слушать осененного благодатью предводителя:
– Остальные пойдут в крепость Дорос, – вещал Трибониан, – там купим железные наконечники для копий. Оттуда пойдем в город готов, а потом на скалу Дори. Там встретимся с разведкой, отслужим воскресную заутреннюю, и двинемся в бой.

Толпа приободрились. Смертельное столкновение откладывалось на три дня, у их вождя есть план, есть золото, они будут сыты эти три дня, а потом наверняка победят.

– Чужаки, безусловно, сильны, – вещал Трибониан, – но правда на нашей стороне! Мы защищаем своё, а они пришли отобрать наше! Не бывать этому!

Толпа загудела.

– Что я делаю здесь, – думал Трибониан, – я такой же чужак среди них, и вообще, как житель мегаполиса, я никому не родной. Единственное родство, которое мне доступно, – это родство по духу, по взглядам, и убеждениям. Я чувствую симпатию к Брунгильде, пожалуй, к Вардану, уважаю Прокопия, люблю этих грубых варваров...

Он набрал полную грудь воздуха, стараясь перекричать гул толпы:
– Прогоним чужаков!
Толпа подхватила лозунг, некоторые впали в экстаз, и стали бесноваться, потрясая своим грубым оружием.

– Средневековье, – с горечью размышлял Трибониан, глядя на беснующуюся толпу, – с таким же энтузиазмом они распнут меня, или бросят на костёр. Только христианству удалось обуздать эти души, не облагороженные знанием. Печально, что я могу сейчас ими управлять, но завтра священник натравит эту же толпу на меня. Впрочем, в эпоху древних богов философам не было легче, взять хоть Сократа. Как это не горько признать, но философия досталась нам от времён гигантов, а боги древности – это жестокие воплощения страстей человека, лишённого контроля своих собственных желаний.

Он снова набрал полную грудь воздуха, и закричал:
– Смерть чужакам!

Его клич подхватили, воодушевление усилилось.

– Ну, всё, отдохнули, пора и в путь, – подумал грустный карлик, и прокричал:
– На Дорос!
Толпа пришла в движение, и они направились на дорогу, ведущую к одной из скал, мысом своим заходившей глубоко в лесистую долину.

Трибониан снова лёг, держась руками за края повозки, и продолжил свои размышления:
– Переход от древних религий к монотеизму – это развитие. При всех издержках одержимости, при всех этих разрушениях древних храмов и статуй, при том, что люди стали реже мыться, и меньше внимания уделять внешней красоте тела, – он не удержался от усмешки, – христианство делает большой шаг вперёд, так как оно, хоть и использует страсти, но оно же и учит обуздывать свои страсти и эмоции. Здесь мы видим не деградацию, но прогресс.
А вот с титанами всё иначе. Гибель титанов, и установление власти древних богов было даже не регрессом, это была катастрофа планетарного характера.

Отряд подходил к большому водоёму, созданному при помощи дамбы в русле ручья. Около водоема располагалось торговое поле с лавками менял, палатками торговцев, стояли большие постоялые дворы, кузницы, мастерские.
Над ними возвышалась гора с отвесными стенами, наполовину скрытыми лесом.
Эта гора только узкой перемычкой соединялась с горным массивом, и на этой перемычке в незапамятные времена была возведена стена. За стеной участок плоскогорья расширялся, там был огромный луг, где могло прокормиться стадо, круглый год обеспечивая защитников горы-крепости мясом и молоком. На самой высокой точке горы был возведён храм, вокруг него теснились постройки.

Трибониан смотрел на громаду горы, и размышлял о титанах:
– Кеос – это равновесие, центр масс и оси вращений планет вокруг звёзд, и звёзд вокруг Небесной оси. Это закон природы, это обезличенная сила, которую можно понять, измерить, и предсказать.
Как можно победить Кеоса? Только уничтожив знания. Что же случилось с нами тогда, когда по представлениям древних, боги сошлись в битве с титанами?

Отряд рассыпался по поляне, Трибониан выделил денег на закупку продовольствия, тут же задымили постоянные печи и временные костры, а Трибониан с вандалами и Сандалфом пошли к кузнецам. Наконечники для копий были заказаны, некоторое количество готовых копий было приобретено. Заодно купили всё , отдаленно похожее на древки, а также тяпки, кирки, лопаты и цепы. Их отряд снова стал расти, из окрестных селений сбегались люди, готы почти все были в дедовских доспехах, с длинными мечами. Сандалф недоуменно крутил головой:
– Не могу понять, почему они не разбегаются, а собираются?
Трибониан отвлекся от своих размышлений:
– Это инстинкт.
– Какой инстинкт?
– Стадный. У них анклавное мышление, едва услышат о чужаках, начинают собираться и бегут выгонять.
– Прям, как горные козлы? – спросил Сандалф.
– В точку. Жители узких долин чувствуют недостаток пространства, и всячески охраняют его, в стычках с соседями укрепляя характер. Поэтому их очень легко поднять на драку, восстание, сорвать с места.
Трибониан купил себе просторный кожаный плащ, который можно было скатать, и зафиксировать в таком положении ремешками, и на всю компанию варваров взял вина, хлеба и сыра. Несколько золотых монет он выделил на хмельное для поселян, и лагерь постепенно засыпал в прекрасном настроении.

Когда лагерь погружался в сон, он снова влез на свою повозку, завернулся в свой безразмерный плащ с капюшоном, и долго лежал, глядя на звёзды.

Он смотрел на мириады мерцающих огоньков, и размышлял:
– Титан Гиперион олицетворяет звёзды и их свет. Как древние боги, живущие на Олимпе, кстати, не самая высокая гора, смогли одолеть того, кто управлял звёздами и всей этой бесконечной бездной? Нам где-то крупно соврали.

На небе одна из звёзд сорвалась со своего места, прочертила яркий свет, и исчезла в яркой вспышке. Трибониан продолжил свои размышления:
– Океан – это вообще первоначало всего сущего. Он в титаномахии не участвовал, как нам говорили, да и как можно уничтожить Океан?
Отец титанов Уран олицетворяет Небо. Оно пока вроде ещё не упало на Землю. Его невозможно победить.
Дед титанов Хаос. Это вообще нечто неуничтожимое, это некая бесформенная основа бытия. Как можно уничтожить то, что не имеет формы?

С гор подул сильный холодный ветер, Трибониану пришлось спрятать под плащом и лицо. Оторвавшись от созерцания звёзд и пригревшись, он быстро заснул.

Теодорих и Гундемир на свои деньги взяли ещё вина и жареного мяса, и с толком проводили вечернее время. Сандалф назначил постовых, распределил время страж. Оставшиеся на ногах поселяне пробовали петь свои песни, потом пробовали драться, наконец, вся толпа улеглась рядом с кострами.

Варвары закутались в свои плащи, и прилегли на охапках душистого сена. Лагерь заснул.

Незадолго перед рассветом Трибониан проснулся на той же самой повозке. Он слез, разминая больные суставы, и побежал к ближайшим кустам в поисках места для облегчения. Найти свободное место оказалось непростой задачей, но он справился, в своем неподражаемом стиле, славно пошутив над любителями оставлять пустые сосуды из-под выпивки. Потом он спустился к водоёму, и довольно долго плескался в воде. Замерзнув, он снова закутался в свой плащ, и так дождался первых лучей всё ещё теплого осеннего солнца. Едва он согрелся, как с горы спустились трое священников и прямо на открытом месте начали богослужение. Трибониан вел себя тише воды, ниже травы, и смиренно стоял в толпе, истово повторяя слова молитв.
Впрочем, мысли его при этом бродили достаточно далеко, он всё вспоминал древнюю историю борьбы богов и титанов:
– Япет – уничтожитель, символ разрушения, деструкции, это неизбежность изменений, приводящих к разрушению равновесия.
По крайней мере, три титана – Япет, Гиперион и Кеос, точно символизируют законы природы.
Кронос изначально олицетворял плодородие, а позднее слился с Хроносом – олицетворением времени.
Но потом произошла какая-то катастрофа, и над людьми стали властвовать Марс, Афродита, и Юпитер – предельное выражение их простых желаний.

В это время священники раздули кадило, и по влажному от утренней росы лугу поплыли волны ароматного дыма, смешиваясь с клубами утреннего тумана.
Служители пели, а Трибониан продолжал свои размышления:
– При древних богах сейчас они лили бы кровь, и приносили жертвы, возможно, и даже наверняка – человеческие.
Но сейчас священник смиряет их души любовью, как это не странно. Они идут убивать, но при этом не впадают в боевое безумие, уподобляясь... уподобляясь кому?

Он посмотрел на Сандалфа. Гот был сосредоточен и спокоен. Трибониан попробовал представить его в священной ярости его предков, и поёжился.
Находясь здесь, на границе обитаемой части Ойкумены, он вдруг осознал, что та сила, с которой безуспешно боролись философы, уже непобедима, и попытки её победить принесут много горя человечеству. Если христианство рухнет, и мир вернётся к культам старых богов, страсти вырвутся из-под контроля людей, и будут причинять им только страдания.

Богослужение кончилось, люди поднялись.

Сандалф отправил в передовой дозор несколько молодых поселян, и толпа, весьма условно разделенная на отряды, двинулась к крепости готов – Готенгарду. Толпа росла, принимая в себя всё новых закованных в броню готов, и поселян иных народов, вооруженных нехитрым крестьянским инвентарём, или просто длинными палками.
Колонна ещё не успела растянуться, они шли, нестройно наступая друг другу на ноги, толкаясь, и ругаясь.

Трибониан посмотрел на них, и прошептал:
«Идут они, грязные, пьяные,
Поют свои песни, ругаются...
И горестно церкви туманные
Пред ними крестами склоняются».

https://t.me/+Y85Pr4gUjH04NGMy