Там, где живёт шаман

Всё дальше на север. По шоссе, глотая разметку осевой и выплёвывая её белым паром через выхлопную. Мимо паркинга отеля, где оставлена машина, мимо бревенчатого шале, где вокруг застеклённого огня сгрудились разноцветные свитера туристов, где горячий кофе и тройной вакуум стекла за которым уютно метёт позёмка.
Всё дальше ухожу с двенадцати зарядным «зауэром» флягой спирта и отключённым спутниковым линком. Всё дальше петляет меж кривых сосен моя лыжня. Всё дальше и дальше зовёт меня Север.
Там на краю дня и ночи стоят силуэты чумов напоминающие песочные часы, в которых иссякло и остановилось время-песок. 
Стойбище. Сюда, далеко-далеко так и не добрались охотники за душами. Черепа мессий разбиты медвежьей лапой, обглоданы песцами, белеют теперь меж кочек усыпанных жёлтой и сладкой, как мёд, морошкой.
Здесь живут люди Севера. Бог им без надобности. Оленеводы, охотники, рыбаки верят только в собственные силы.

Чуть поодаль отдельным зубцом возвышается чум. У входа сидит человек одетый в пыжиковую парку, обшитую множеством амулетов вырезанных из кости.  Продублённая ветром и морозом лицо покрыто маской нерпичьего жира. Из под чёрной, лакированной чёлки, подстриженной в кружок темнеют непроницаемые глаза Азии. Человек улыбчив, аскетично жилист и цепко кривоног.
Это местный шаман Толик.
Если соскоблить нерпичий макияж с его щёк и приодеть в костюм от Брукса за пару косарей, то его врядли отличишь от биржевого трейдера. Оба держат форму, с той разницей, что последний бегает по утрам в Центральном парке Нью-Йорка и поспевает повсюду, а первый курит трубку и никуда не спешит. В отличие от вудуиста с Пятой авеню, извлекающего золотишко из пустоты для того чтобы ездить на «корвете» последней модели, Анатолий моет его на галечных перекатах, чтобы купить в фактории табак и порох. Но об этом: Тсс! Молчок! Толик не служит Мамоне и не декларирует доходов. Он никому не служит и ничего не декларирует. Прожжённый старатель скрывается от исполнительных листов, как ветеран СС скрывается от исполнителей Моссада. Летом он  шароворит по матке-Тундре, охотится, собирает травы. Толя знаком с азами фармакологии и фитотерапии. Бродяжит аж до бачки-Окияна грозно, качающего ледяные валы. На его каменных пляжах Толя стреляет котиков, занесённых в Красную книгу. Шаман не умеет читать, но зато разбирается в психоделиках и галлюциногенах. Зимой, слушая Курта из старенького МР3, улетает в грибном трансе. Белой Совой настигает «семьсот сорок седьмые» следующие рейсом Tokyo-Paris. Заглядывает в иллюминаторы, ухает филином и хохочет, пугая пассажиров и порождая интернет-сенсации. Но если кто-то заболел или, скажем, не ловиться песец стойбищане идут к Анатолию, чтобы тот по своему селектору связался с духами и попросил помощи. Шаман принимает подношения и важно кивает головой больному: Не ссы! Всё будет ОК. Легко вскочив на тренированные ноги, он поднимает палец для усиления кульминации и неожиданно ударяет в бубен: Шоу-тайм!! Начинает тихо кружиться вокруг костра и собственной оси.
--Э-хея-я ..э-хэйя – На-нара-на-на..
Позвякивает колокольцами глухо стонет бубен. Шаманья душа, заполняя его, вибрирует натянутой кожей медвежьего пузыря и ускоряет темп. Всё кружится каруселью вокруг костра. Стены иглу сливаются, исчезают. Кругом только ночное небо со шлейфами магнитных бурь. Шаман, получив пинок центробежной силы, разбегается и летит над тундрой. Он сзывает души предков. Те, побросав свои загробные дела, собираются над родным стойбищем. И Толик, рухнув на ягель, впадает в транс. От кружения и грибов в ушах шамана раздаются голоса. Они наперебой стараются что-то сказать. Может какие акции скоро пойдут вниз, а какие подскочат? Может приказывают возобновить охоту на китов? Но скорее всего ругаются и советуют прекратить заниматься ху@нёй, беспокоить их понапрасну. Толик не знает, что именно звучит в его голове и языком выталкивает первобытное, нечленораздельное. От этого зрелища и резонанса низких частот зрители приходят в ужас.
Иногда направленное пси-поле помогает больному и Анатолий в почёте, уважаем, сыто отрыгивает подношения, иногда остаётся на бобах. Соседи клянут его последними словами, могут и поколотить. На севере народ прямой, неиспорченный манерами.
===
Каждое утро я встаю, одеваюсь. Иду в ванную комнату бриться и чистить зубы. Умывшись, надеваю цепочку с амулетом. Совершив селф-камлание, что-нибудь прошу у третьего лица. Осенившись жестом, смотрю в зеркало и задаю себе вопрос. Единственный вопрос и он всегда один и тот-же: Чем я отличаюсь от первобытного дикаря? Дипломом, кучей чужих мыслей, считанных в мою голову? И получаю ответ. Единственный и он всегда один и тот-же.

Ничем.