Почту за честь

    В который уже раз он приблизился к висящему на стене зеркалу. Оттуда на него посмотрел пронзительно синими глазами молодой человек приятной наружности, с копной курчавых, отливающих медью, волос на голове, облачённый в самый лучший (надо сказать пока единственный) светло-серый костюм. Голубая рубашка, так удачно гармонирующая с цветом глаз, обтягивала широкую грудь. Стального цвета галстук, завязанный широким узлом и туго обтягивающий ворот рубахи вокруг крепкой загорелой шеи, дополнял его наряд.-«А ничего себе так я выгляжу, подходяще для такого случая», - самодовольно и вместе с тем слегка иронично подумал о себе Марк Наумович и лукаво подмигнул своему отражению. Марк, 28-ми лет отроду, приехал в этот большой сибирский город К… три года назад, как молодой специалист. Ему посчастливилось получить направление в крупный проектный институт города, занимающийся гражданским строительством. Работать он начал проектировщиком и эта работа ему очень нравилась. В стране как раз (а это было начало шестидесятых годов прошлого столетия) наступила Хрущёвская «оттепель» и пресловутый пятый пункт анкеты, определяющий национальность, несколько потерял свою остроту. Воз-можно поэтому обстановка в институте царила благожелательная и Марк как-то естественно влился в коллектив. В скором времени он снискал всеобщее уважение и, в определённой степени, даже любовь. По своему характеру он был человеком эмоциональным, импульсивным, увлекающимся. Энергия молодости так и плескалась в нём через край. Ни одно институтское мероприятие не обходилось без его участия. А сколько в нём таилось тонкого, весёлого, остроумного юмора! Ой-ой-ой! – не передать словами. Он знал массу всяких весёлых историй и умел мастерски преподнести их слушателям. Некоторые даже подозревали, что он сам их сочиняет, но при малейшем намёке на это, Марк энергично отмахивался руками, протестуя: «Что вы?! Что вы?! Как можно?! Мне ли такое придумать?!». Но одно в нём было бесспорно – он прекрасно рисовал и писал стихи. Оформление всех институтских стенных газет почти целиком ложилось на его плечи, хотя он и не был её редактором. Особенно ему удавались дружеские шаржи, приводившие коллектив в неописуемый восторг и над которыми смеялись до упаду. В общем жил Марк активной жизнью, полной оптимизма и самоотдачи, как жила тогда вся передовая молодёжь, стремящаяся вывести свою страну на небывалые высоты.
По прошествии трёх лет, его однажды вызвали в партком института. Хотя он не чувствовал за собой никаких особых грехов, всё же сердце тревожно ёкнуло: «Зачем?». Но все его страхи испарились, когда секретарь парткома, старый партиец, с доброжелательной улыбкой пожал ему руку, усадил напротив себя и, испытующе глядя ему в глаза, с особой заинтересованностью спросил:
 - Как живёшь, Марк Наумович? Какие планы на будущее?
Марк пожал плечами и неопределённо ответил: - Живу хорошо. Планов много, а только я не спешу, у меня ещё вся жизнь впереди. - Эх, молодость, молодость! Не спешит он, видите ли, - с какой-то грустью сказал секретарь. – А надо спешить! Надо! – горячо продолжал он. – Жизнь, она ведь как, раз! – и промелькнула, не успеешь глазом моргнуть.
Секретарь ненадолго замолк, о чём-то задумавшись, а потом – как гром с ясного неба: - А не пора ли тебе, дружок, в партию? Я давно за тобой наблюдаю. Ты на хорошем счету в институте. Сам директор тебя хвалит. С удовольствием дам тебе рекомендацию и другие уверен, поддержат.Крайне взволнованный и изумлённый Марк, ошарашено глядел на секретаря парткома, не в силах поверить услышанному.Дело в том, что в те времена интеллигенцию принимали в партию по лимиту, а уж с такой фамилией, как у него и ей подобными, и вовсе крайне редко. Тем лестнее ему было услышать такое предложение из уст Самого секретаря. Марк встал со стула, вытянулся, как струна, и, как-то напыщенно, враз охрипшим голосом, сказал: - Благодарю за доверие! Почту за честь!
 - Да ты садись, садись, - добродушно рассмеялся секретарь. – Вот тебе бумага, пиши заявление. На первом же партий-ном собрании решим этот вопрос.
Марк, дрожащей от волнения рукой, выводил строчки, а сам думал: Ну надо же! Меня в партию! Невероятно! Вот отец, будь он жив, удивился бы, так удивился!
* * *
С того памятного разговора прошло более двух недель. Марк всё это время находился в состоянии эйфории. Он с не-терпением ждал партийного собрания. И вот этот день, наконец, настал. Как уже было сказано выше, Марк этим утром поднялся ни свет, ни заря.
Когда стрелки часов показали семь, он вышел из комнаты, прошёл  по пустынному в этот ранний час коридору в вестибюль, где за столом мирно почивала ночная вахтёрша его общежития и вышел в прохладу тихого, свежего майского утра. По широкой улице, засаженной, цветущей в это время сиренью, Марк зашагал к институту, с наслаждением вдыхая полной грудью густой аромат весны. На душе было светло и радостно. Самые смелые мечты уносили его далеко вперёд. «Сегодня свершится то, что откроет мне широкую дорогу!», удовлетворённо подумал он.Пешеходов на улице было немного и только у хлебного магазина, мимо которого лежал его путь, выстроилась длинная очередь. А на самой крыше магазина красовался лозунг «Догоним и перегоним Америку по мясу, молоку…» и т.д. Глядя то на лозунг, то на очередь Марк усмехнулся: «Вот ведь какой парадокс. – размышлял он. – Живём в век индустриализации, догоняем Америку по всем статьям, целину подняли, а с хлебом в стране почему-то напряжёнка». Настроение как-то сразу испортилось.Почти в конце очереди Марк заметил своего хорошего знакомого. И, вдруг, в нём взыграло что-то буйное, озорное, бесшабашное, для него самого неожиданное (не иначе чёрт по-путал). Он приветственно замахал рукой знакомому и, смеясь, прокричал: - Догоним Америку по хлебу, мясу, молоку и маслу на душу населения!Знакомый в ответ тоже со смехом бросил: - Догоним, догоним, только перегонять не будем, чтобы наши рваные штаны не увидели.Посмеялись так и разошлись.В приподнятом настроении Марк явился в свой отдел, а ровно через пятнадцать минут его вызвали в партком.«Наверное старик будет мне указания давать, как вести себя на собрании», - подумал он и не спеша направился в парт-ком. Всё, что произошло дальше, Марк потом вспоминал, как дурно сон.
Секретарь парткома стоял опершись обеими руками в стол, по бычьи наклонив голову вперёд. Из-под седых бровей на Марка глянули полные злобы глаза. Лицо его пылало даже не морковным, а синюшно-свекольным цветом. Казалось, его вот-вот хватит удар. - Ты!  – брызгая слюной, заорал секретарь, шарахнув при этом по столу кулаком. – Да как ты смел?! Смеяться над партией!?
Дальше пошла сплошная непереводимая, нецензурная брань, которую, наверное, было слышно по всему институту. Чего только не было сказано в адрес Марка. Но в каждой фразе секретаря подтекстом звучало – «Жаль, что сейчас не тридца-тые годы, а то бы тебя … (нецензурное) пустили в расход без суда и следствия!».
Марк, побелевший, как снег, стоял молча, не шелохнувшись, почти не слушал секретаря и не пытался оправдаться. Его неотвязно сверлила одна только мысль: «Какая тварь успела донести?!».В заключении секретарь достал заявление Марка и с остервенением порвал его в мелкие клочья.