О царской семье 2. Изоляция и февральский мятеж

Во второй части цикла рассказов «О царской семье» будут показаны причины, по которым Февральская революция оказалась такой быстро успешной. М.Палеолог в своих мемуарах приводит малоизвестные самокритические признания  лидеров  Февральского мятежа – кадета Василия Маклакова и «народного социалиста» Александра Керенского. Обоих на третьем месяце революции не покидал изумление от столь быстрого и почти бескровного падения монархии. «Вот почему   ничего не было готово, - сокрушался Маклаков 11 апреля 1917 года. – Я говорил вчера об этом с Максимом Горьким и Чхеидзе (лидером думской фракции меньшевиков и одним из руководителей Петросовета): они до сих пор не пришли в себя от неожиданности». Спустя три года, в годовщину Февральской революции, бывший премьер Керенский, вступая в Париже, признал,  что за два дня до революции его друзья, и он сам считали, что «революция в России невозможна».  Эти слова вызывают больше удивление, т.к. даже небольшие меры, применяемые царской администрацией к бунтующим рабочим приводили к отказу последних заниматься революцией. Так, военный губернатор Петрограда, генерал Хабаров, велел расклеить по городу приказ «Всякие скопища запрещаются. Предупреждаю население, что возобновил войскам разрешение употреблять для поддержания порядка оружие, ни перед чем не останавливаясь». Несмотря на предупреждение на Невском собралась огромная агрессивная толпа, которая стала теснить войска, оскорблять офицеров и солдат, пытались наносить удары солдатам стоящим в шеренге. Те в ответ вынуждены были дать несколько предупредительных залпов в воздух, и когда это не возымело действие дали залп по толпе. Несколько человек было убито и ранено. Решительное поведение властей и войск подействовало на рабочих отрезвляюще.  Французский посол записал в своем дневнике: «К концу дня двое из  моих агентов информаторов, которых я послал в рабочие кварталы, докладывают мне, что (прим. – принятая мера) …  привела в уныние рабочих, и они повторяют: «Довольно нам идти на убой на Невском проспекте».  Все старания революционеров поднять рабочих на новые демонстрации не имели успеха, до тех пор, пока не  появилось известие об отказе Волынского гвардейского полка  стрелять в рабочих в случае демонстраций. Это сообщение  сразу вызвало небывалый революционный подъем в настроении рабочих. Революционеры и рабочие поняли, что как они бы себя не вели, солдаты стрелять не будут.
Здесь невольно возникает вопрос: «Почему Николай II, под командованием которого русские войска на фронте одерживали одну победу за другой, странно бездействовал по отношению к возрастающему революционному движению?». 
Объяснение этому очень простое. Царь находился в информационной блокаде. Так, например, в последние месяцы 1916 года по Москве прокатились выступления под лозунгом «Долой царя», включающие в себя избиения полицейских, грабежи оружейных магазинов и погромы. Причем, антицарские настроения овладели всеми слоями общества.  Графиня Анна Ратцау, проведшая три дня в Москве,  рассказывала: «Я ежедневно обедала в различных кругах. Повсюду крик возмущения. Если бы Царь показался в настоящее время на Красной площади, его встретили бы свистками. А Царицу бы разорвали на куски. Великая княгиня (Елизавета Федоровна,   принявшая монашество после  гибели мужа) такая добрая, сострадательная чистая, не решается  больше выходить  из своего монастыря. Рабочие обвиняют её в том, что она морит народ голодом… Во всех классах общества чувствуется дыхание революции». Но во время всех этих событий и настроений московский градоначальник сообщал Царю об успешной борьбе с революционными выступлениями и о сохранении в Москве спокойной обстановки. Царю, находящемуся на войне и далёкому от тыла, со всех концов империи приходили донесения об успешных  пресечениях антицарских демонстраций, о незначительности и разобщенности революционных выступлений, о преданности ему большинства народа. Искаженно показывали Николаю II и отношение к нему народа. Максим Горький в романе «Клим Самгин» показывает имевший место действительный случай. По всему пути прохождения царского поезда вдоль железной дороги стояли группы агентов охранки переодетых в народные костюмы и изображающих крестьян за работой. Эти люди громко кричали здравницы Царю, приветственно махали руками и всячески изображали безграничную к нему народную любовь. После прохождения поезда «крестьяне» переодевались в свою городскую одежду и  возвращались к своим обязанностям агентов охранного отделения. Всё это объясняет, почему Царь не считал важным обращать внимание на обстановку в тылу и все свои силы сосредоточил на фронте.  А внутригосударственные проблемы доверил  решать  чиновникам – управленцам.  Другой причиной отсутствия внимания ко внутреннему положению в стране, была безграничная любовь Николая II к Родине. Во время войны он считал главным для себя её защиту, всё остальное было для него второстепенным. А.А. Танеева, ближайшая к императрице, писала, что Государь после каждого разговора  о войне повторял «Выгоним немца, тогда примусь за внутренние дела!». А  однажды возмущенно произнёс: «Почему… не хотят понять, что нельзя проводить внутренние государственные реформы, пока враг на Русской земле? Сперва надо выгнать врага!».      
Люди искренне преданные Царю и его семье пытались рассказать ему о настоящем положении дел. Но Николай II мало обращал внимания на их предупреждения, т.к. на его письменном столе лежали груды отчетов и донесений о том, как на просторах Российской Империи ведется успешная борьба с революционным движением и какая из-за этого везде спокойная обстановка. Невнимание Царя к предупреждениям вызывало горестное  недоумение у преданных ему людей, которые, к сожалению, не понимали того, как   местные власти различных рангов сознательно формируют у Николая II искаженное восприятие действительности. Есть рассказ современника о реакции на невнимание Царя искренне ему сочувствующего Н.Н. Покровского (тайного советника, члена Государственного совета): «На мой вопрос  «Неужели нет никого, кто мог бы  открыть императору глаза на это (прим. – предреволюционное) положение?». Он делает безнадёжный жест: «Император слеп!». Глубокое страдание изображается на лице этого честного человека, этого прекрасного гражданина, чью прямоту сердца, патриотизма и бескорыстие, я никогда не в состоянии буду достаточно восхвалить». 
Вводили в заблуждение и Царицу. Великая княгиня  Виктория Федоровна, супруга великого князя Кирилла,  вспоминала, как  в декабре 1916 года была принята императрицей и рискнула заговорить с ней о больных вопросах:
С болью и ужасом, — сказала Виктория Федоровна,  — я констатирую всюду распространенное неприязненное отношение к Вашему величеству.
Императрица остановила ее:
— Вы ошибаетесь, моя милая. Впрочем, я и сама ошибаюсь. Еще совсем недавно я думала, что Россия меня ненавидит. Теперь я осведомлена. Я знаю, что меня ненавидит только петроградское общество, это развратное, нечестивое общество, думающее только о танцах и ужинах, занятое только удовольствиями и адюльтером...
Она как будто задыхалась, произнося эти слова; она вынуждена была на мгновение остановиться. Затем она продолжала:
— Теперь, напротив, я имею великое счастье знать, что вся Россия, настоящая Россия, Россия простых людей и крестьян — со мной. Если бы я показала вам телеграммы и письма, которые я получаю ежедневно со всех концов империи, вы тогда увидели бы. Тем не менее, я благодарю вас за то, что вы откровенно поговорили со мной.
Царица не знала, что руководители охранного отделения  приказали отправлять ей ежедневно сочиняемые самой же «охранкой» десятки писем и телеграмм в таком стиле: «О, любезная государыня наша, мать и воспитательница нашего обожаемого царевича!.. Хранительница наших традиций!.. О, наша великая и благочестивая государыня!.. Защити нас от злых!.. Сохрани нас от врагов... Спаси Россию»...
Таким образом, Николая II и его семья оказались изолированными от  информации о подлинной обстановке в стране. Становиться ясно, что информационная блокада не  позволила последнему русскому Царю во время увидеть всю опасность положения, в котором находились монархия и страна. Из-за этого он не мог предпринять какие-либо действенные меры по обузданию всё нарастающего революционного движения.