Керчь послевоенная. Доктор Фима и дельфин. 3 часть

           Лето 1948 года. Каникулы. Мне уже 9 лет. Наша сплочённая компания (человек 12 от 9 -ти до 15 -лет) с утра пораньше приступила к очередной операции по поискам в трюмах затопленных судов добычи интересующих нас предметов на продажу и обмен. Как всегда, перекладным способом от корабля к кораблю мы добрались до середины пролива на заранее выбранную и осмотренную цель. Огромная ржавая грузовая баржа, уткнувшись кормой в илистое дно, позволяла работать только с середины палубы. Внезапно раздался громкий крик одного из ребят, заглядывавшего в трюм. Прибежав, мы увидели в длинном коридоре судна большого дельфина, заплывшего туда через огромную пробоину в борту под водой. Как безумные, сдуру, сгоряча мы стали прыгать по железной палубе и орать.

           Вы бы слышали, как гудит железная палуба от прыжков полутора десятков идиотов!

           Дельфин страшно испугался. Он стал метаться, изгибаясь всем громадным корпусом в тесноте коридора и каким-то невероятным способом выплыл через развороченный борт, задев боком торчащие острые углы пробоины. Поднявшись на вздыбленный нос судна, мы увидели, как за плывущим дельфином тянется тонкая красная дорожка.  Он плыл всё медленнее и медленнее, затем круто развернулся, выбросился на береговой песок и застыл. Нам стало стыдно и больно! Если бы мы его не напугали, он не спеша выбрался бы из трюма.

           День добычи пропал. Мы вернулись к берегу. К лежащему на песке дельфину. За время, пока мы плыли,здесь уже собралась толпа рыбаков. Из стоящих здесь ангаров. С ближайших кварталов спешили любопытные. Длинный, неровный разрез на боку животного с висящими по краям раны обрывками кожи стал на жаре немного подсыхать. Дельфин лежал без движения. Иногда по поверхности его туши пробегали судороги. Женщины из рыбацких сараев заботливо закрывали разрез листьями лопухов от налетевших полчищ мух. Перед нами лежала афалина - самый крупный подвид  из трех  обитающих в Чёрном море дельфинов. Самый умный и сообразительный, поддающийся дрессировке и научным исследованиям. Весом обычно 170 - 300килограммов, длиной до 3 -х метров.

           Минут через двадцать явилось руководство : бригадиры, капитаны шаланд и маленьких старых сейнеров. И сразу же началось деловое обсуждение. Меня всегда поражала способность морского народа к быстрому, деловому, конкретному решению любых сложных ситуаций. Тут же было принято сразу два решения: не возвращать раненого дельфина в воду и вызывать врача, чтобы спасти пострадавшего.

           Не было особых споров, кого именно вызывать. Конечно, доктора Фиму.  И мы, его друзья, об этом кричали громче всех. Никто не возражал. Народу уже к тому времени было человек триста : врослые и дети. Некоторые стояли уже в воде.

           Сразу же за доктором были отправлены два мотоцикла с колясками. И я с моим другом со двора. Нас, как детей офицеров, пропускали в военный лазарет. Там  доктора уже не оказалось. Он ушёл домой. Мы нагнали его у ворот. За пять минут он собрался, и мы поехали.

           Внимательно осмотрев дельфина, доктор собрал "совет старейшин". А всех остальных попросил отодвинуться на десять - пятнадцать метров  от пациента и прекратить всякий шум и беготню по территории. Это было выполнено мгновенно.

           Фима, поднятый на плечи, заявил, что его не учили оперировать рыб. Но он попробует. Кто - то уточнил, что дельфин - не рыба, а животное.  Доктор выдвинул два ультиматума :обеспечить тишину и порядок и попросить уйти с пляжа женщин с маленькими детьми; включить коллективный разум и быстро, спокойно, без лишних слов ответить на его вопросы, которые он уже сформулировал, пока ехал на мотоцикле, планируя операцию. Без решения этих вопросов он за операцию не возьмётся.

           Вот эти вопросы :
1)как соорудить длинный устойчивый операционный стол под его рост и надёжно закрепить на нём тушу дельфина, чтобы, дёргаясь, он не рвал швы;
2)как поднять, принести и положить его на правый здоровый бок;
3)как добыть шовный материал, так как шовный материал для человека здесь не подойдёт,(это должна быть  сапожная дратва, сплетённая из хлопка, пропитанная смолой или горным воском - она не размокнет в морской воде) и некоторые сапожные инструменты: шило сапожное,крючки.

           (Через две - три минуты бригадиры отправили мотоциклистов и велосипедистов в разные концы города - в сапожные мастерские.)

4)как вернуть обратно пациента без повреждения в родную среду;
5) каким образом провести операцию без анастезии? Ведь количества, необходимого для подобной операции,как сказал доктор, ему и за пять лет не выдадут!

            Сомнения некоторых граждан в том, что Фима не умеет лечить морских животных, были презрительно осмеяны! Жители Керчи и её окрестностей твёрдо верили, что Ефим Аркадьевич умеет лечить всех!

             К моему глубокому потрясению, через двадцать минут коллективный разум ответил почти на все вопросы, а ещё минут через сорок они технически были воплощены.

             Остался нерешённым только пятый, очень важный вопрос - анестезия. Здесь гений народа дал сбой. Правда, были отчаянные (но от души!) предложения. Например, осторожно ковшиком наливать в бутылочную пасть дельфина очень добротный, очищенный самогон, полведра которого уже стояло в рыбацком сарае для празднования дня рождения одного из самых уважаемых бригадиров. Фима поблагодарил рыбаков за редкий пример такой бескорыстной любви к животным. Но с присущим ему одесским юмором заметил между прочим, что сильно сомневается, пьют ли вообще дельфины спиртное, а если и пьют, то сколько. Пациент может ведь умереть на операционном столе от передоза! Или потом после употребления забудет, как держаться на воде. Все посмеялись и вздохнули с облегчением! И дорогой напиток предложили, не пожадничали, от всей щедрости души, и самогон уцелел!
             Фима сказал, что рискнёт без анастезии - в ином случае пациент всё равно обречён. 

              Бригадиры и капитаны отодвинули подальше зевак, и работа закипела. Надежный и устойчивый хирургический стол соорудили из мажары, так в Крыму называлась самая большая повозка с тремя осями, запрягаемая одной или двумя парами лошадей. Лошадей выпрягли. Человек двадцать мужчин подтащили её поближе к  урезу воды. И поставили перед ней доктора,углубив колёса телеги под его рост. Постелили помост из деревянных решёток, чтобы доктор мог двигаться вдоль разреза. Сняли с сейнера прочный большой парус, аккуратно втащили на парус тушу дельфина и положили на стол. Теперь нужно было прочно зафиксировать канатами дельфинье тело. Чтобы не повредить его кожу, под канаты подложили мягкие валики старых сетей. Всё было готово.

               Доктор в белом халате и шапочке и два его ассистента из местных с дратвой в руках и инструментами. На огромном пространстве установилась тишина. Два с половиной часа белая фигура Фимы двигалась по помосту, обрезая, выравнивая,зашивая, прокалывая и снова зашивая.  Помощники по очереди вытирали его лицо от пота и брызг крови. Для надёжности Айболит зашил края разреза дважды.

               По окончании операции доктор ещё раз осмотрел пациента. По привычке хотел пощупать пульс, но натолкнулся на скользкий плавник. Погладив дельфина по голове, Фима вздохнул, снял халат и побрёл в ангар.

               Дальше всё делалось организованно и быстро - начинало темнеть. Десятка четыре рыбаков прокопали под колёсами к воде длинные глубокие дорожки и аккуратно покатили телегу с привязанным дельфином. План заключался в следующем : закатив телегу в море, сравнять её площадку с поверхностью воды и ссунуть туда животное мягко и без травм. В полной мере осуществить это не удалось. Сил у людей не хватило - колёса тяжёлой телеги с трёхсоткилограммовой тушей по мокрому песку не проворачивались. Пришлось запрячь лошадей. Развязав канаты и убрав сети, дельфина удачно спустили в воду. Его бережно приняла родная среда.

               Немного полежав, дельфин пришёл в себя. Слабо шевельнул плавниками и как - то боком, медленно, рывками поплыл. Вскоре в наступивших сумерках мы потеряли его из виду.

                Как кричали, обнимались и радовались люди, мне трудно описать. Вынесенного на руках из ангара доктора носили кругами по пляжу, гладили его, обнимали и целовали. Затем его снова отнесли в контору рыбколхоза, где капитаны и бригадиры в своём кругу отпраздновали день рождения своего товарища и второй день рождения дельфина. По такому случаю непьющий Фима, чтобы не обидеть народ, тоже употребил.

                Утром следующего дня я увидел распухшие руки моего взрослого друга. Целая мотоциклетная колонна сопровождающих принесла его поздно  вечером   во двор, внесла в дом и старательно уложила в постель. Он со своими распухшими руками спал мёртвым сном и улыбался.

                Народная мифология по этому редкому случаю расстаралась вовсю, вплоть до слухов и песен. Первоклашки, с озорными мордашками, проходя мимо наших ворот,заглядывали во двор и пели :

                В рыбколхозе доктор Фима
                оперировал дельфина.
                Бок дельфина не болит.
                Фима - доктор Айболит!

                Для меня, девятилетнего мальчика, эта история была не совсем понятна. Целое лето я наблюдал, как рыбаки ежедневно проводили лов дельфинов, забивая их без всякой жалости.  А вчера, помогая одному, искалеченному, так радовались. Вот и пойми эту жизнь и этих взрослых. Я знал, что это их профессия, добыча и доход. Но что - то здесь не сходилось. Решив, что я это пойму, когда вырасту и поумнею, я никому не задавал эти вопросы.

                Необычайная весть о спасении дельфина быстро разнеслась по всему побережью. Все хотели знать, выжил ли дельфин. Пару недель на обоих берегах пролива сотни глаз осматривали берег и море на всём его сорокакилометровом протяжении. Но прошли и две, и три недели - и стало ясно, что афалина жива. Умершая рыба или дельфин  переворачивается кверху брюхом и плывёт. Его бы сразу заметили. Усилия Фимы, десятков помощников и соучастие многих наблюдателей не пропали даром.
                Происшедшее вселило дивную радость в сердца людей, что в эти трудные годы бывало совсем не часто.
               
                * * *
               
                Впоследствии следы и судьба любимого и почитаемого мной взрослого друга затерялась в дымке десятилетий. Моя кочевая жизнь сына офицера и потом моя собственная офицерская двадцативосьмилетняя служба в Советской Армии (Куба, Афганистан и т. д.) не дали мне возможности его найти.

                Прошло 74 года. Долго и постоянно я живу в Одессе. Выросли мои дети и внуки. Но память о моём друге нисколько не тускнеет. В минуты разлада с самим собой, каких - то житейских осложнений я прихожу на Софиевскую улицу и иду вниз, мимо Художественного музея, захожу в городок мединститута и представляю себе, как по этим старым плитам много лет назад ходили Фима, его отец и дед. Затем снова спускаюсь вниз по Софиевской, где метров через сто совершил свой  дерзкий побег вверх на горку мой незабытый друг. Войдя в арку высоких железных, ещё дореволюционных ворот, я мысленно провожаю глазами карабкающегося по крутому склону Фиму, и мне становится стыдно за свои мелкие горечи, неудачи и трудности по сравнению с его судьбой.