Оркестр

Меню в ресторане не отличалось оригинальностью, интерьер – тем более. Никаких модерновых лепных завитушек, «холода и прагматики» стиля хай-тек или узорчатого обыгрывания восточной темы, только резные стулья с красными бархатными сидениями, шторы и ковры в тон, бра в виде подсвечников – все. Хотя обстоятельства не дали супругам Тому и Линде долго выбирать заведение среди множества других, чтобы уютно провести вечер. Они буквально нырнули в дверь ресторана, проходя мимо, чтобы спрятаться от заставшего врасплох ливня. Со смехом вбежали внутрь, сели за круглый столик на двоих, стряхивая капли воды с волос, одежды. Линда почти наугад заказала подоспевшему официанту горячее и салат – себе и мужу. Вино – «белое сухое, что попроще». Минут через двадцать подали жареного морского окуня с рисом и овощами.
– Ты знаешь, как называется ресторан? – спросила женщина супруга, отрезая от аппетитной хрустящей рыбины небольшой кусочек.
– Тоже не обратил внимания. Влетел сюда, боялся – промокнем, – ответил Том, привыкший ужинать дома или в изученных кафе на своей улице.
Парочка не спеша расправлялась с горячим, бросая обреченные взгляды в окно: небо как будто прикрыли темным занавесом, сменив декорации по ходу спектакля. При этом в начале дождя постановщики явно переборщили с объемом вылитой на головы людей воды и теперь экономили, чтобы ее запасов хватило до вечера.      
– Долго придется здесь сидеть, – расстроенно произнес Том. – Посмотри, а народу становится все больше.
Линда обернулась – и правда, зал наполнился людьми, что было странно при абсолютно «нелетной» погоде. Одни посетители уже привели себя в порядок после навязанной им уличной водной процедуры, другие вытирали руками лицо и одежду, что-то искали в сумочках или карманах. Одеты все были отнюдь не в вечерние наряды, а кто во что горазд – простые кофточки и блузки, джинсы, ветровки. Возраст вновь прибывших гостей мало что говорил об их социальном статусе – от двадцати пяти до шестидесяти. Люди крутились возле сервированных столиков, но почему-то не занимали места.
– Что тут происходит? – наклонившись в сторону мужа, тихо спросила Линда, явно не претендуя на ответ Тома. – Вряд ли это поминки, ведут себя слишком весело, может – группа туристов?
Пара уже закончила трапезу, но не спешила выйти из ресторана в надежде узнать, что будет делать здесь собравшаяся компания, в которой набралось уже человек тридцать. Вдруг мужчины и женщины, как по команде, стали рассаживаться на свободные стулья, причем, происходило это под контролем администратора, появившегося из служебной двери.
– Пожалуйста, без самодеятельности, читайте записки, кто где должен находиться, – произнесла сотрудник ресторана так, чтобы все услышали. – Для маэстро очень важна расстановка. 
В этот момент рядом с супругами стоял официант, Линда была так заинтригована происходящим в зале, что не удержалась и спросила его – готовится какое-то мероприятие?
– Мадам, дважды в неделю у нас проходит репетиция оркестра. По договоренности с дирижером мы закрываем ресторан. Но, думаю, вам позволят остаться из-за дождя. Других посетителей все равно нет. Может, только попросят пересесть за другой столик. Я сейчас узнаю.
Линда недоуменно взглянула на супруга. Пара была далека от искусства (он работал в компьютерной фирме, она – в ателье по пошиву), но не настолько, чтобы не заметить отсутствие нот и музыкальных инструментов у людей, занявших свои места.
– Первый раз вижу такой оркестр. Наверно, они будут петь. Официант случайно перепутал, это хор, – с улыбкой проговорила Линда Тому, пытаясь найти срочное подтверждение своим мыслям.
Однако ноты в руках необычных исполнителей все-таки появились. Их раздали оркестрантам вместе с просьбой дирижера о том, что он накануне внес небольшие правки, и перед началом игры каждый должен внимательно просмотреть свою партию.
Официант, обещавший что-то узнать, снова подошел к Линде с Томом и сказал, что маэстро разрешил им, в виде исключения, присутствовать на репетиции.
– Дождь не унимается, можно сидеть и слушать – будет интересно.
Супруги даже не поняли, радоваться им или наоборот – поскорее сбежать из ресторана до начала репетиции, увильнув от великодушного жеста со стороны человека, которого они еще не видели.
– Давай останемся, допьем вино. А если совсем не понравится – уйдем. Нас не осудят, – сказал Том и прочитал в глазах жены согласие.
Все музыканты уже сидели за сервированными столиками, сосредоточенно изучая партии. Их тарелки и салатницы были пустыми, зато некоторые бокалы официант живо наполнял водой.
– Почему он налил в одни совсем мало воды, а в другие – до края? – с любопытством спросила Линда.
Вопрос снова выглядел риторическим, Том, как и его жена, понятия не имел, что происходит вокруг. Он как будто даже смутился из-за своего незнания, но, назвав жену «дорогая», пообещал, что скоро все прояснится, не стоит торопить события.   
Наконец в зал вошел дирижер – мужчина лет пятидесяти пяти. Невысокого роста, но крепкий, с гордой осанкой. Крупные черты лица, широкий открытый лоб, тонкие губы. Волнистые волосы на две трети подернуты се-диной, причем, они торчали паклей, как будто маэстро давно не пользовался расческой. На мужчине был серый мешковатый костюм, белая сорочка с широкими манжетами и красный легкий шарфик, изящно пропущенный под воротничком. Несмотря на аксессуар, внешний вид его был далек от парадного – одежда казалась несколько поношенной и даже старой.
– На кого-то он похож, – тихо сказал Том жене.
Линда сдвинула брови, изображая усиленную работу памяти. С полминуты она молчала, а затем огорошила мужа безошибочным ответом – словно поймала подсказку в воздухе. Маэстро похож на композитора, портрет которого висит в квартире ее мамы.
– Точно, на Бетховена, лицо один к одному, да и фигура! – воскликнул Том, стараясь не привлечь внимание окружающих. 
В этот момент уличенный «двойник» поставил вплотную к себе пюпитр и взял дирижерскую палочку.
– Все готовы? – спросил мужчина, озирая сидевших вокруг него людей за столиками. – Прошу быть внимательнее, нам скоро выступать.
Оркестранты молча кивнули. Тогда маэстро артистично взмахнул рукой и, взглянув на женщину лет тридцати пяти, подал ей знак. Особа ждала указания дирижера начать игру и ударила краем ножа по пустому бокалу, который она держала за ножку. Раздался легкий прозрачный звук, достаточно громкий, чтобы в тишине заполнить большой зал. Линда и Том не успели опомниться, как вслед за первой прозвучавшей «нотой» молодой парень, сидевший за соседним столиком, провел вилкой по поднятой крышке супницы, а женщина постарше чокнулась наполненным водой фужером с мужчиной, ждавшим движения ее руки. После этого в зале закружил целый хоровод тонких, переходящих один в другой звуков с различной эмоциональной окраской и длительностью. Выглядели они слаженно, гармонично и даже наметили нечто наподобие темы необычного музыкального произведения, если так можно было назвать то, что исполняли находившиеся в ресторане люди. Отследить, с использованием каких столовых приборов их издавали, было невозможно, звуки рождались в разных частях зала, и музыканты, отыграв на одном «инструменте», сразу переключались на другой, чтобы успеть за командой дирижера. 
По отдельности все эти стуки, треньканья и перезвоны выглядели простыми и знакомыми, но они были так искусно подогнаны друг к другу, переплетены, что рождали вместе несвойственную их бытовому происхождению гармонию, заставлявшую испытывать эстетическое наслаждение.
– Восхитительно, – произнесла чуть слышно Линда, выражая восторг Тому, – муж в ответ кивнул с улыбкой, стараясь не выдать своего присутствия на репетиции лишними словами.
Парочка была явно не готова к столь эксцентричному действу, а между тем, отзвучав первые минуты, оркестр блеснул лишь скромной частью всего богатства музыкальной палитры, которой он обладал. В присутствии Линды и Тома продолжали рождаться новые сочетания звуков, по выразительности не уступающие тем, которые извлекает искусный пианист, скрипач или флейтист. Вот только антураж был иной: через три столика от супругов сидел настоящий виртуоз игры чайной ложкой на фарфоровой чашке. Он умудрялся создавать звуковые эффекты наподобие скретчей, причем, разной длительности и интенсивности. Работы у «мастера» было хоть отбавляй, редкая музыкальная фраза обходилась без его участия.
Рядом в центре зала расположились две женщины, которым в оркестре отвели роль «точильщиц ножей». Дамочки по сигналу дирижера старательно возили лезвиями друг о друга, издавая зловещие металлические звуки. Следующим в этом же ряду сидел средних лет худой мужчина, он выглядел полной противоположностью своих соседок и мягко ударял рукой о железную крышку от кастрюли, имитируя глухой сигнал гонга. Молодому и крепкому парню доверили сразу две такие крышки, он держал их впереди себя, хлопая по сигналу дирижера, а затем смыкая на груди, чтобы таким образом погасить звук.
За другим столиком две девушки лет двадцати пяти лихо управлялись с хрустальными стаканами, проводя по их ребристым бокам (порознь или одновременно, с разной динамикой) маленькой позолоченной вилочкой для лимона. Слушая их, Линда вдохновенно сказала Тому, что эти переливные звуки напомнили ей журчание воды, спускающейся по ступенькам горного водопада. Производимый эффект усилился, когда сосед, лысый мужчина в рубашке с засученными рукавами, стал наливать в бокал газировку из бутылки, издавая легкое приятное бульканье. Если бы о звучании необычного оркестра писал в журнале музыкальный критик, он наверняка ввернул бы в статью фразу о том, что нестандартные возможности инструментов, которыми пользовались при игре исполнители, помогли им погрузить слушателя в акустическое лоно самой природы.
А еще критик отметил бы, что окончательную завершенность игра оркестра приобретала благодаря редкому взаимопониманию между участниками диковинного творческого коллектива и его самозабвенным руководителем. Не глядя в партитуру, маэстро подавал сигнал то одному, то другому музыканту, подчиняя их индивидуальную исполнительскую волю объединяющей идее сложного по составу, но стройного многоголосия. Амплитуда движений рук «Бетховена» непредсказуемо менялась, а вместе с ней росла или наоборот – стихала сила звучания инструментов. Жесты дирижера были так же выразительны и естественны, как любая нота, родившаяся в зале ресторана. Кстати, музыканты хоть и посматривали иногда в свои тетрадки, знали партии наизусть: в ритмически сложных пассажах чувствовалась кропотливая тренировка и работа памяти. Конечно, это была не первая репетиция оркестра, игра которого, несмотря на экспериментальный характер репертуара, выглядела не хаотичной, а слаженной и осмысленной.    
– Интересно, что у них написано в нотах? – шепотом спросила Линда у супруга.
Том в который раз пожал плечами, предложив супруге заглянуть после репетиции в чьи-нибудь листки.
В этот момент оркестр от тихой вступительной части перешел к развитию. Музыканты заметно прибавили громкости, сменив одни способы звукоизвлечения на другие, более активные, резкие. Сидящий недалеко от Тома мужчина стал с сильным нажимом возить вилкой и стучать по круглому алюминиевому подносу, заранее оставленному официантом. Звуки получались машинные, тревожные – как в работающем цехе. В дальнем углу зала кто-то неожиданно разбил две тарелки, напугав Линду и Тома, затем об пол металлическим градом ударил набор чайных ложек. Характер музыки резко изменился, а дирижер как будто ждал нужного момента, чтобы поддать жару. Одним акцентированным взмахом палочки он, словно волшебник из фильма про Гарри Поттера, сотворил впечатляющее по эмоциональной силе крещендо посредством нарочито громких вращений столовыми и чайными ложками внутри молочников, чашек и суповых тарелок одновременно. Бокалы, рюмки, железные подставки под салфетки и другие предметы сервировки также были на «полную катушку» задействованы в кульминационной части исполняемого оркестром произведения (что это было – симфония или концерт, неизвестно). Несколько минут, на пике громкости, неистовое бушевание всех музыкантов напоминало звуки забастовки в тюрьме и одновременно – яростную трескотню швейной фабрики, в которой угадывались звенящие нотки рукопашной схватки, издаваемые неподражаемой группой исполнителей на ножах и вилках. Большинство музыкантов встали со своих стульев, поддавшись импульсивности дирижера, не жалевшего себя ради искусства. В этот момент он воистину напоминал демиурга. 
Том и Линда сидели за столиком так, словно боялись быть пораненными пролетавшими в опасной близости от них осколками этого смертоубийственного месива звуков, созданного буйной фантазией композитора. Парочка в страхе переглядывалась, желая скорее вернуться к начальной прозрачности и точности каждой ноты, в которой им было намного удобнее. И это чудо внезапного разрешения музыки, ее пластичного, но непредсказуемого перетекания из одного состояния в другое наконец-то произошло. Дирижер сделал завершающее круговое движение руками, неуклюже присев, и тогда оркестр смолк. Удаленным эхом недавнего акустического пиршества в зале стал звук нарочно брошенной на стол тяжелой стеклянной перечницы, из которой высыпались озорные черные шарики. Том и Линда даже без специальной подготовки догадались, что в этот момент оркестр впервые использовал в игре звукоусиливающую аппаратуру, с ее помощью бархатистое расслабляющее тремоло черного перца волшебным образом перенеслось в напольные колонки, установленные по углам зала.
– Здорово, мне так понравилось! – с восторгом произнесла Линда, у которой глаза блестели от удовольствия. – Хорошо, что мы здесь оказались сегодня, ничего интереснее в жизни не слышала!
Тома радовало то, что игра в прятки с дождем, загнавшим их в незнакомый ресторан, принесла Линде бонус в виде будоражащего музыкального приключения. Самому мужчине нервно клацающая и звенящая всеми столовыми приборами репетиция показалась вульгарным и утомительным мероприятием, явно не вписывающимся в ранее сложившиеся представления о художественном творчестве. Но ради жены Том был готов пересмотреть любые свои пристрастия и взгляды на культуру.      
Нужно заметить, что в процессе игры дирижер вдруг начинал стучать палочкой по пюпитру, останавливая музыкантов и требуя от них исполнить тот или иной отрывок заново, с большей отдачей и выразительностью. Том и Линда в начале репетиции не улавливали разницы между повторенными фрагментами произведения, но к середине второй части они стали понимать, чего добивался от оркестрантов их руководитель.         
– Стукните крышкой о супницу резче, агрессивнее, как будто вы собираетесь разбить посуду, мы должны испугаться за ее сохранность. Этот момент – кульминация, здесь поздно раскачиваться! Не бойтесь, если крышка треснет, вам выдадут новую, – добивался нужной экспрессии дирижер.
В другой раз он устроил разнос целой группе музыкантов, задачей которых было имитировать процесс разрезания бифштекса на пустой тарелке. Звук от манипуляций столовыми приборами получался сложный, двойной – от ножа и от вилки, к тому же дирижер требовал, чтобы каждый исполнитель двигал ими в разнобой с коллегами, а не в одном ритме.
– Ваши ножи должны достать меня до самого нутра. Я хочу услышать пилораму, а не ужин тяжелобольных в госпитале, – внушал дирижер своим подопечным.
Во время короткого перерыва Линда не выдержала и подошла к одному из столиков, собираясь заглянуть в нотные тетрадки музыкантов странного оркестра. Единственной понятной закорючкой для дамочки, имевшей в своем культурном багаже два месяца частных занятий по пению в детстве, был скрипичный ключ, размещавшийся, как ему и положено, в начале каждой нотной строки. Все остальные знаки – квадратики, палочки и кружочки, пугающие аббревиатуры, цифры – выглядели для слушательницы египетской грамотой.
– Обалдеть! – с нескрываемой завистью к владельцу мудреной тетрадки произнесла Линда. – Мне в такой науке никогда не разобраться.
Остаток перерыва женщина проговорила с участницами оркестра, интересуясь, как они попали в музыкальный коллектив, давно ли играют вместе, насколько это сложно. Незнакомки оказались веселыми болтушками и охотно рассказали Линде все, что знали: оркестру уже три года, записались они в него, прочитав обычное рекламное объявление в журнале – дирижер искал «бескорыстных единомышленников» (как было напечатано в тексте) в молодой, но перспективный коллектив. Сначала им было трудно, но теперь играть нестандартную музыку, написанную одаренным дирижером и композитором – подлинное удовольствие. Музыкантши признались, что маэстро с густой шевелюрой а-ля Бетховен только на репетициях кажется строгим и требовательным, как и подобает настоящему руководителю оркестра. А в обычные моменты жизни – «он просто душка».
Слова эти произвели на Линду такое окрыляющее действие, что Том не узнал жену, когда она вернулась за их столик. В глазах законной половины мерцал магический огонь, вызванный к жизни дыханием только что отзвучавшей музыки. Муж поддержал любимую в ее внезапном порыве, произнеся самые простые и правильные слова, не подозревая, чем в итоге обернется для него приятный вечер.
– Милая, я рад, что тебе понравилось.
После перерыва супружеская пара на той же эмоциональной ноте дослушала репетицию. Финальная часть произведения была величавой, громкой, может, чуть пафосной, но Линде и уступчивому Тому, с их начальным слушательским опытом игра оркестра показалась превосходной. Дирижер приберег напоследок самые артистичные жесты и, словно разбрасывая их среди музыкантов, дал каждому еще раз блеснуть мастерством – буквально по паре тактов. Концовка вызвала у случайных слушателей бурю эмоций.   
А когда в зале совсем стихло, и официанты принялись убирать на столах, складывая за исполнителями ресторанную утварь, не нужную больше для извлечения звуков, Том и Линда вышли на улицу. Дождь перестал лить, парочка поймала такси и уехала домой, шутливо обсуждая необычное приключение, выпавшее им. В тот момент мужчина не поверил бы словам, что через неделю его жена всерьез объявит себя музыкантом оркестра, извлекающего звуки с помощью керамических тарелок, солонок и хрустальных фужеров…
Произошло это тихо, мило, по-семейному. Том заметил, что Линда, вопреки всем привычкам, стала задерживаться после работы, и спросил дома перед ужином – по какой причине. Вот тут Линда и огорошила его ответом, пропустив слова сквозь озорную улыбку.
– Мне так понравилось на репетиции, решила поиграть вместе с этими замечательными людьми, которых мы с тобой слушали…
Том уже начал трапезу, вооружившись столовыми приборами, так что ему даже не пришлось выражать удивление по поводу неожиданного намерения жены. Выпавшая из руки вилка звонко клацнула о край тарелки, хорошо, что вермишель, густо смазанная соусом песто, не разлетелась во все стороны, иначе пришлось бы собирать с пола.
– Дорогая, но ты же ни на чем не умеешь играть, – высказал здравую мысль глава семьи.
– Милый, там никто сначала не умел, но их быстро научили. Я говорила с дирижером по телефону, ему сейчас нужен человек, который бы освоил щипцы для салата, льда и для колки орехов, – радостно объявила Линда, смотря на Тома без тени сомнения. – Так здорово! Для меня проведут специальные занятия, обучат нотам, технике звукоизвлечения, чтобы я смогла репетировать. Сказали – все получится, главное слушаться маэстро.
Муж погрустнел, не ожидая от супруги такого непредсказуемого шага. Еще недавно Том тихо радовался про себя обретенному, благодаря Линде, ощущению комфорта и внутренней ясности в их наполненной влюбленным воркованием семейной жизни. В сознании мужчины жена обладала кротким нравом, поступки ее всегда казались взвешенными и осмотрительными. И тут вдруг такое! Привычное доверие к Линде не могло исчезнуть сразу, но Том понял, что разыгрываемая им с женой шахматная партия не будет выглядеть отныне такой легкой и предсказуемой, как раньше, «соперник» способен на сюрпризы.
– Дорогая, но мы собирались с той недели начать посещать кинолекторий, может, проводить досуг вместе разумнее?
Линда в эту минуту наливала в тарелку суп половником и слегка задела о край. Раздался знакомый застольный звук, но почему-то именно сегодня он подействовал на женщину не так, как всегда, и отвлек от разговора.
– Милый, прости, что ты сказал?
Тема будущей карьеры оркестрового исполнителя за ужином развития не получила, но в течение недели Линда несколько раз возвращалась домой около полуночи и возбужденно рассказывала Тому, чем занималась с музыкальным наставником. Они осваивали нотную грамоту и премудрости игры на металлических ресторанных щипцах для различных продуктов.
– Том, это здорово! Я уже смогу отличить по звуку одну пару от другой. У щипцов для пирожных лопатки большие, с прорезями, звук у них пустой, вялый. А щипцы для лимона очень маленькие, они звучат остро, как сказал дирижер – стаккато. Еще есть щипцы для рыбы, мы, дорогой, такими дома не пользуемся. У них вместо одной лопаточки – вилка, из-за этого звук получается раздвоенный. Мне показали, что пишут в нотах, когда нужно использовать те или иные щипцы, для игры в оркестре это очень важно.
Том обожал жену и был готов до бесконечности слушать любую чепуху из ее уст. Но только не о занятиях музыкой, потому что Линда не проявила раньше к этому никаких способностей. Скорее наоборот: все попытки супруги воспроизвести звучащую с экрана телевизора хитовую мелодию приводили к нелепому конфузу. Даже если она высказывала в компании свое мнение о модном певце, приятели снисходительно отшучивались и переводили разговор на другую тему. Поэтому, когда Линда самозабвенно решила посвятить себя музыкально-исполнительскому искусству, требующему от нее наличия хотя бы малой доли таланта, Том твердо решил, что это «женская блажь«, и она должна пройти, чем скорее – тем лучше.
Но, к сожалению, каждый прожитый с Линдой день свидетельствовал об обратном. «Болезнь» супруги прогрессировала на глазах, выявляя новые симптомы и заставляя Тома всерьез беспокоиться за их общее семейное будущее. Линда все чаще пропадала на репетициях, а вечера дома посвящала индивидуальным занятиям (безумным, по словам мужа), добиваясь «повышения мастерства игры», как называла это, с подачи дирижера оркестра, увлеченная дама. Она запиралась в ванной или на кухне и часами издавала металлические звуки доверенными ей ресторанными щипцами для мяса или для спагетти.
Однажды терпение Тома лопнуло, он слегка вспылил: постучал в дверь к Линде и попросил перестать лязгать «чертовыми щипцами», потому что у него скоро треснет голова. Резкий выпад стал первым тревожным звонком в отношениях супругов, чей счастливый брак до этого момента не омрачил ни один бытовой конфликт.
– Дорогой, я тебя не узнаю. У тебя ко мне претензии? – выпалила Линда в сердцах, приоткрыв дверь, после чего снова укрылась на своей территории и продолжила музыкальные упражнения. 
Тому отчасти повезло, что судьба не захотела мучить его долго и болезненно, подкидывая все новые и новые обжигающие сознание доказательства серьезного разлада с Линдой. Черные тучи сгустились над головой безобидного человека в один день, когда он решил посетить очередную репетицию оркестра, скорее всего, из чувства солидарности со спутницей жизни. Мужчина не устоял перед испепеляющим желанием «услышать своими ушами», чего добилась в искусстве его очаровательная Линда.
Когда фигура Тома появилась вечером в зале ресторана (буквально за пять минут до начала игры), было видно, что Линда обескуражена и растеряна этим визитом без предупреждения. Выглядела супруга восхитительно: классическое черное платье по фигуре, уложенная в парикмахерской шевелюра. Но муж никогда не видел свою половину такой – чужой, недовольной его выходкой женщиной и вынужденной защищать личную территорию от ненужных посягательств со стороны. И как ни обидно, эту «внешнюю угрозу» в глазах Линды вдруг стал олицетворять боготворивший ее Том, который в том момент ждал более теплой реакции на свой визит.
Подойти близко к Линде не было возможности, мужчина расположился за свободным столиком в углу зала, как и в день первого посещения парочкой «ресторана с сюрпризом». Когда оркестр, по сигналу дирижера, привел в действие магический механизм производства замысловатых звуков, Том не спускал глаз с любимой жены, норовя уловить каждое движение ее тонких красивых рук. Линда изящно выкручивала кисти то в одну сторону, то в другую, управляясь ресторанными щипцами, как кастаньетами. Том был уверен, что супруга во время исполнения музыкального произведения окажется в тени, будучи новичком, поймет это и быстро свернет исполнительскую деятельность. Но харизматичный дирижер, похоже, нарочно нагрузил партию Линды сложными ритмическими фигурами и трелями. В процессе игры «Бетховен» явно уделял жене повышенное внимание и без конца жестами указывал ей, когда нужно сменить одни щипцы на другие, чтобы снова блеснуть мастерством. Тому показалось это странным, даже лишним, но он все равно искренне радовался успехам своей избранницы.   
Армагеддон случился во время короткого перерыва, когда музыканты оркестра разбрелись по залу, давая голове и рукам отдохнуть от сосредоточенной возни со столовыми приборами. Дамочкам этот момент был нужен, чтобы восстановить правильную геометрию причесок и яркий окрас на губах. Мужчины кинулись кому-то звонить и рассказывать друг другу анекдоты. Только Линда осталась на месте и даже не взглянула на Тома. А через минуту она подошла к дирижеру и начала о чем-то радостно болтать с ним. Том продолжал с обожанием смотреть на супругу, но в этот момент к нему вдруг подсел мужчина лет сорока пяти, в скромном сером пиджаке и белой рубашке. Главной достопримечательностью незнакомца были выстриженные под машинку волосы на висках, по которым Том безошибочно определил исполнителя на изящных хрустальных салатниках с позолотой по бокам. Незнакомец в первой части репетиции виртуозно солировал, но затем музыка прибавила громкости и стала бравурной – утонченные нотки, производимые его хрупким инструментом, утонули в несмолкаемой ресторанной трескотне.
– Меня зовут Билл, – представился кудесник позолоченных салатников. – Вам тоже приглянулась эта вертихвостка с щипцами? Смотрите только на нее…
Том не ответил на хамство в адрес Линды и собирался отойти от мужчины, но тот успел вставить еще одну остроконечную фразу, перевернувшую жизнь несчастного супруга с ног на голову.
– Недавно появилась в нашем оркестре, а уже соблазнила дирижера. Сами видите, липнет к нему, как девчонка. Они любовники!
Руки и ноги у Тома стали ватными, он испугался, что сейчас упадет со стула. Мужчина пригнулся всем телом к столу, стараясь не потерять сознание. Дальнейших слов музыканта с бритыми висками он уже не разбирал. Том не был готов к жестокой правде, раскрывающей всю подноготную его семейного союза с Линдой. Заявление оркестранта хоть и выглядело сплетней, но все равно прожигало нутро, лишая преданного Тома самого дорого в жизни, от чего он добровольно никогда бы не отказался.         
– Ее здесь никто не любит, вцепилась в нашего маэстро, как пиявка…
Болтливый мерзкий палач, напросившийся на знакомство, почувствовал, что нашел благодатную почву для своих грязных новостишек, и решил подлить масла в огонь, не догадываясь, что этими словами подвергает Тома смертельной пытке.
– Увидите, опять выйдут отсюда, держась за руки…
Тому хватило выдержки, чтобы не вступить в драку с хозяином серого пиджака. Он хладнокровно молчал, надеясь, что все услышанное не найдет реального подтверждения. «Врун, жалкий врун», – убеждал себя обманутый супруг, – «Она не опустилась бы до такого». Но жить спасительным надеж-дам оставалось недолго. Линда заметила, что муж говорит с ее коллегой, и как только освободилась, сразу подошла к убитому известием Тому. Бритые виски успели ретироваться в противоположную часть зала и с некоторым удивлением наблюдали за общением двух людей, как оказалось, знакомых между собой.   
– Том, не жди меня, ты сам все понимаешь. Я не вернусь, – Линда сказала это открыто, без извинений, преамбул и даже без элементарной жалости к близкому человеку, раздавленному таким поворотом судьбы.
Сцена расставания была предельно скупой – без слов, как в немом кино. Общее прошлое некогда счастливой пары оказалось перечеркнутым по взаимному согласию – встречным прощальным взглядом. Линда вернулась к своему столику, а Том, под тяжестью волны случившегося, продолжал какое-то время сидеть в ресторане и смотреть на супругу, наверное, для того, чтобы память впитала ее зримый образ как можно полнее. В этом был свой резон, потому что после репетиции он больше ее не видел…

«Нас развела музыка» – Том долго будет повторять эту фразу, с грустью объясняя расставание с Линдой родственникам и друзьям, когда те недоуменно поднимали болезненную тему. И хотя сам он был далек от творчества и понимания психологии людей искусства, мужчина не врал, узнав однажды, с какой ураганной силой оно может ворваться в жизнь человека и нарушить сложившийся порядок вещей. Том искренне любил Линду и принял ее в новом воплощении музыканта: с ресторанными щипцами в руках, внимающую каждому слову и жесту дирижера, сроднившуюся с самой идеей кухмистерского оркестра. Расставание не было для мужа вынужденным. Другое дело – Линда: пережив глубокие внутренние метаморфозы, она ощутила естественное желание бросить Тома и связать свою судьбу с человеком, соответствующим ее нынешней инкарнации.
В день расставания Том обещал Линде не мешать ее новому счастью и сдержал слово. Брошенный, он не досаждал женщине ревнивыми преследованиями после репетиций, не подрезал ее автомобиль на проезжей части, чтобы в гневе выкрикнуть из кабины оскорбления. Даже спустя время, когда по городу вдруг разлетелась новость, что оглохший дирижер экспериментального коллектива, нажив себе пневмонию, воспаление кишечника и цирроз печени, лежит при смерти, повторяя трагичный финал Бетховена, на которого он был похож, как две капли воды, Том не попытался вернуть любимую супругу. А Линде после смерти маэстро не пришла в голову мысль вернуться к оставленному когда-то мужу. Она продолжила жить духом гения среди покоренных вершин искусства, открытых ей дирижером и композитором своей необычной музыкой.