Демоны лабиринта. Глава 9. Лазурный свет

1
После этого коридор лабиринта действительно изменился – в нем стали происходить странные вещи. Сначала стены его как будто бы ожили. Из них стали вырастать жуткие серые лица, больше и выразительнее человеческих. Некоторые из них почему-то напоминали Глебу Игоревичу тех, кого особенно и не хотелось вспоминать: Певунов… Маргарита Богданович… Зеленкина… Тимоха… Эти лица искажались, корчились, как будто бы охваченные судорогой, цепенели, потом опять уходили в стену… Но при всем этом их злые, холодные глаза постоянно следили за Глебом Игоревичем и Старцем. Было такое ощущение, что теперь весь лабиринт находится под их неусыпным контролем. И от этого обоим было неуютно и беспокойно.

Изменилось и само пространство лабиринта. Оно стало каким-то густым, вязким. Каждый шаг в нем теперь стоил Глебу Игоревичу и Старцу особых усилий. Так бывает во сне: ты идешь к важной цели, а невидимая стена стоит на твоем пути и не подпускает к тому, что для тебя так важно. Из-за этого движение Глеба Игоревича и Старца по коридору лабиринта замедлилось.

Глеб Игоревич остановился.

- Что-то я устал… И на душе тяжело почему-то…

- Ну да, – отозвался Старец. – Это все из-за них.

- Кого ты имеешь в виду? Опять демонов?

- Не знаю, что тебе и сказать. Разве нет? В своей земной жизни люди многое понимают неправильно. Добро принимают за зло, а зло – за добро. Тело считают началом жизни, а о душе забывают. Истинными святынями пренебрегают, а ложные превозносят. Все перепуталось.

- Ты уходишь от ответа...

- Да нет, не ухожу – хочу приблизить тебя к его пониманию. И напоминаю, что дар Гермеса позволяет тебе обходиться в этом без посторонней помощи. Важно только, чтобы вопросы, которые ты задаешь себе, были правильно формулированы.

- Да? – вяло отреагировал Глеб Игоревич. – И все-таки почему мне стало так тяжело на душе?

- Это предчувствие важного испытания, которое стало еще ближе. Для каждого человека оно составляет итог жизни, и ты его уже предчувствуешь. А кроме того, тебя гнетет бремя открывающейся тебе мудрости. Помнишь, в Откровении Иоанна Богослова: «И взял я книжку из руки Ангела, и съел ее; и она в устах моих была сладка, как мед; когда же съел ее, то горько стало во чреве моем»? Это все о ней – о мудрости. Ее обретение радует того, кто ее ищет, но каким бременем она становится потом! 

Старец замолчал, а Глеб Игоревич стоял, все еще задумавшись. И казалось, что открывающаяся мудрость действительно легла ему на плечи тяжким грузом, принеся с собой и эту усталость…

- Да, во мне что-то и вправду изменилось, – он как будто искал у Старца поддержки. – Я вот все думал и понял знаешь какую вещь?

Старец молчал, выжидательно глядя Глеба Игоревича. Наконец, он заговорил медленно, осторожно подбирая слова.

- Мне кажется… Я даже четко это вижу: наше общество духовно деградирует. Оно быстро… все быстрее движется по пути материального развития, отказываясь от прежних высоких, сакральных идеалов и подменяя их профанными, ложными ценностями. Материальное во всех его аспектах выходит в жизни человека и общества на передний план. Вот смотри: торговые центры стали новыми храмами, в которых человек молится… самому низменному – жадности, алчности, стяжательству. Человеку перестал думать об Истинной Реальности.

Старец стоял, внимательно глядя в лицо Глеба Игоревича. Лица на стенах лабиринта тоже застыли в напряженном внимании. Только глаза их оставались живыми и, казалось, смотрели теперь вполне осмысленно.

- Другой пример – медицина, – продолжил Глеб Игоревич. – Она сейчас тоже уходит… давно ушла в материальную сферу. Я уже не говорю о том, что мерой человеческой жизни она сделала деньги – это ее общее материальное измерение. Я хочу сказать, что медицина потеряла свои духовные начала и лечит исключительно тело. Ну кто из медиков сейчас думает о божественном промысле, о корнях, которые болезнь человека имеет в Истинной Реальности? Известно, как они относятся к изменению пола. А к клонированию человека? К идее вечной жизни? Вот медики и спорят с Богом, поправляют Его. Да еще и гордятся этим. А мы ведь знаем, чем это кончается – Вавилонской катастрофой!

Старец обреченно покачал головой:

- Ты прав в том, что врачи изменили Истинной Реальности и перешли на сторону демонических сил. По сути, сами стали демонами, выполняя их работу.

- Ну не все же врачи… оказываются демонами, – голос Глеба Игоревича звучал слабо и неуверенно.

- Да, не все. Есть и такие, которые с Богом не спорят. Делают свое дело, обращаясь к Нему молитвенно и признавая Его промысел. Вспомни Парацельса, или Пирогова, или – совсем уже близко – архиепископа Луку…

Оба замолчали. Старец думал о духовных началах медицины, возвращающей человеку жизнь и телесное здоровье. Глеб Игоревич старался понять, как в сознании ученого могут соединиться мысль о Боге и научное познание мира – безграничное и ограниченное.

- Так что же нам с тобой делать теперь? – Глеб Игоревич произнес этот вопрос вслух, хотя в глубине души уже знал, что услышит от Старца в ответ, и был заранее согласен с ним.

- А что нам делать? – быстро и как-то легко отозвался Старец. – Принимать все как есть. Вот увидишь, все решится само. И так, как надо. Но главное – мы должны идти. Это твой путь, и ты должен пройти его до конца.

- Все решится само, – задумчиво повторил Глеб Игоревичи, – и я должен пройти свой путь до конца… И на все воля Твоя, Господи.

Они двинулись по коридору лабиринта, и его сопротивление уже не казалось им таким тяжким, непреодолимым. А в глазах лиц, все еще вырастающих из стен, появилось новое, неожиданно теплое выражение. Казалось, теперь эти два путника уважаемы ими.

2
- Ты знаешь, мне кажется, что скоро эта моя жизнь закончится, – Глеб Игоревич сделал акцент на слове «эта». – Я так чувствую.

- Хорошо… Дар Гермеса расширяет твое сознание, – как-то некстати отозвался Старец. Казалось, он был чем-то озадачен, отвечал коротко и сухо.

- А что потом? Смерть?

- Ты же знаешь, смерти нет. Вот сейчас ты жив или мертв?

Опять оба замолчали. Движение по коридору лабиринта обоим давалось с большим трудом, и это их беспокоило. Беспокоили и лица, угрюмо глядевшие на них из стен.  Все в лабиринте теперь рождало тревогу.

- А что это за лица? Они мне напоминают тех, с кем я сталкивался когда-то в жизни.

- Так и есть. Мысль, возникающая в глубине твоей души как ответ на какой-то вопрос, всегда истинна. Ведь она приходит из Истинной Реальности.

Тяжелые шаги обоих отзывались в лабиринте тупым коротким эхом. Тревога все усиливалась, и темнота впереди сгущалась. Глеб Игоревич обеспокоенно поглядывал на Старца, который вдруг стал каким-то непонятным, далеким. И говорить он не хочет…

Глеб Игоревич еще раз попытался его расшевелить.

- Вот скажи мне, чего в жизни следует бояться?

- Ничего. Страх – это оружие темных. Избавишься от страха – победишь их нападки.
 
- А когда человек боится… обжечься, например, или перейти реку по тонкому льду? Это его тоже темные искушают?

- Нет, это совсем другое. Это не страх, а опасение.

- А в чем разница?

Старец тяжело вздохнул, но на вопрос Глеба Игоревича ответил.

- Опасение – это когда человек допускает, что дурные последствия могут иметь его собственные поступки. Нельзя опасаться дождя или града. И у него всегда есть возможность выбора. Страх же не связан с этой возможностью. Он порождается неизвестностью и фантазией.

- Точно! – стремительно отреагировал Глеб Игоревич. – Когда русский человек делает что-то на «авось», он признает опасность содеянного, но пренебрегает ею, даже не опасается!  – Он засмеялся: - Вон какое словечко нашел – «содеянного»!
Но Старца оно не развеселило. Оба опять замолчали и побрели дальше по коридору лабиринта. И оба почувствовали какую-то новую опасность. Что за чувство это было – опасение? страх?

- А знаешь, – обратился к Старцу посерьезневший Глеб Игоревич, – я скажу тебе еще одну вещь. Я понял это, думая об Истинной Реальности и демонах, которые на нас покушаются. В обычной земной жизни человека они могут появляться сразу в нескольких обличиях. Понимаешь? Один демон – один! - имеет на земле одновременно несколько обличий.  И все они могут быть рядом с человеком – это зависит от его силы. В битве с одним из таких демонических проявлений, человек, вроде бы, одерживает победу. Но оказывается, он побеждает лишь видимость, иллюзию, и рядом с ним тут же появляется другая, такая же земная демоническая фигура. На самом деле бороться нужно не с видимостями, а с самой демонической сущностью. Что ты на это скажешь?

Старец согласно кивнул головой. Видно было, что эти слова Глеба Игоревича ничуть его не удивили.

- Да, это так. Помнишь в сказках? Герой сражается с трехголовым драконом, и если он отрубает его головы по очереди, они тут же вновь отрастают. Рубить надо все три головы сразу. Так уничтожается сущность дракона. Согласись, напоминает ситуацию с демонами.

- Похоже. Только в жизни как справиться с ними по сути?

- Каждому человеку это открывает его мудрость. Набираться сил, становиться неуязвимым… Это одна из задач, которую нужно решить на пути.

Вновь оба замолчали, оба продолжили свой путь по коридору лабиринта. И только сейчас Глеб Игоревич почувствовал настороженность Старца, его внимание ко всему происходящему вокруг. Потому и был он таким отчужденным, немногословным.

И вдруг в ореол света, окружающего Глеба Игоревича, из темноты лабиринта ворвалась седая сгорбленная старуха. Она летела над каменными плитам пола, глаза ее были закрыты, протянутые вперед руки с кривыми от подагры пальцами жадно ловили воздух. Она пыталась найти Глеба Игоревича и Старца, схватить их, растерзать, вернуть в темноту коридора – туда, откуда огни только что они пришли.

- Это же моя мать! – потрясенно пробормотал Глеб Игоревич. – Но как она здесь?..

- Это часть твоей жизни, и самый главный твой демон, – ответил Старец, старавшийся не терять ее из вида. –  Где же ей быть?

Старуха все быстрее кружила вокруг Глебв Игоревича и Старца, время от времени делая в их сторону резкие выпады и что-то злобно бормоча. Вот стали различаться ее слова:

- Скотина безрогая! Когда ты прекратишь эти безобразия? Слушаться так и не научился! Все вранье! Черт тебя подери! Родила сына на свою голову!

- Ты зачем сюда пришла? – закричал Глеб Игоревич, и это был крик отчаяния. - Хочешь и здесь мою кровь сосать?

- Она не слышит… – угрюмо отметил старец.

- Ну да. Она и при жизни меня не слышала. И не видела. Всегда была озадачена собой, своим душевным комфортом.

- Безжалостный… Безжалостный… Совести у тебя нет! – уже кричала старуха, все пытаясь дотянуться до Глеба Игоревича и Старца.

Она все более настойчиво старалась дотронуться до Глеба Игоревича – хотя бы коснуться его руками. А на груди у нее, как раз против сердца, появилось большое черное пятно. Оно стало быстро разрастаться, закружилось необычным водоворотом и стало втягивать в себя свет, который окружал Глеба Игоревича.

Старец ловко увернулся от старухи при очередном ее выпаде.

- Будь осторожнее. Эта чернота заразна. С рук ее еще можно снять, но если она дойдет до сердца…

Глеб Игоревич в свою очередь сделал ловкое движение.

- То что?

- Схватишь эту болезнь – черноту души. Психиатры о ней знают. Человек перестает признавать других, живет наедине с самим собой – со своей злобой. И этим от него легко заразиться.

Глеб Игоревич и Старец мало-помалу продвигались по коридору лабиринта вперед – туда, где их ожидало что-то очень важное. А старуха стала быстро кружить вокруг Глеба Игоревича и Старца, исступленно крича: «Ну что? Хорошо тебе? Хорошо?». И после нее оставался шлейф какой-то черной плесени. Так она убивала огонь знания, который Глеб Игоревич добывал в лабиринте с таким трудом.

- Заразиться… – произнес он задумчиво. – Я с ней всю жизнь прожил, с этой ее злобой.

- Да, у тебя хорошая защита. Высшие силы тебя берегут для больших дел. Вот смотри…

Старец вдруг стал расти на глазах. Его дождевик упал на камни коридора, обнажив могучий торс. Огромная бычья голова с мощными рогами высилась над широкими плечами. И вот это уже хорошо знакомый Глебу Игоревичу минотавр. Его глаза налились страшным кроваво-красным огнем, он весь напрягся, поднял голову к темным сводам коридора и исторг из себя ужасающий рык.

И старуха прекратила свое черное кружение. Она как-то сникла, сжалась, опустила голову и улетела в серую стену лабиринта. А на этом месте на стене остался еще один сжимающий сердце лик.

Глеб Игоревич взглянул на минотавра и увидел, что он опять превратился в дорогого ему друга и учителя, кутающегося в свой дождевик. Он улыбался и указывал куда-то вперед в темноту коридора.

- Смотри!

Далеко впереди, на самой границе света и тьмы в коридоре лабиринта еле виднелся высокий изысканный портал, тяжелая резная дверь, к которой вели несколько ступеней. Но ручки у двери не было.

- Да, мимо такой двери точно не пройдешь! – Глеб Игоревич не мог ею не восхититься. – Там наверняка что-то особенное. Но как ее открыть?

- Спрашивай у себя самого, – отозвался Старец. – Внутренний голос подскажет.

- Или помогут высшие силы, если их правильно попросить, – в голосе Глеба Игоревича звучала сила и уверенность. – Идем?

Оба поднялись по ступенькам к самой двери. Глеб Игоревич приложил к ней ладони рук, молча склонил голову и так затих.

Прошло совсем немного времени; замок двери щелкнул, и она тяжело распахнулась.

3
Они оказались в огромном храме. Казалось, он вбирает в себя весь мир. Своды его уходили далеко вверх, и было видно, что под ними ходят какие-то тревожные, грязные облака. Лампад в храме тоже не было, но в нем не было темно. От его стен исходил едва заметный зеленоватый свет, в котором все виделось призрачным переменчивым, каждый миг иным. И все это производило тяжелое, гнетущее впечатление.

Глеб Игоревич и Старец потихоньку пошли туда, где, как им казалось, должен был находиться алтарь, и звуки их осторожных шагов терялись в темном, обманчивом пространстве. Вдалеке, в самой середине храма, они увидели огромный занавес из тяжелого зеленого бархата, скрывающий что-то важное и таинственное.

- Ну? Ты понимаешь, где мы? – тихо спросил Глеба Игоревича Старец.

- Пока нет, – тоже тихо ответил Глеб Игоревич. – Но теперь я понимаю, почему мне было так тяжело на душе. Это храм звал меня к себе.

- Да, это Храм Зла.

Странно, но Глеб Игоревич не удивился этим словам Старца.

- Мое знание бессильно перед его величием и всеобъемлемостью. Почему мы здесь?

- Тебе предстоит пройти особое испытание – скорее всего, последнее. Ты встретишься с самим Князем Тьмы – Он так решил!

Глеб Игоревич гордо поднял голову, весь встрепенулся, даже притопнул ногой, как боевой конь перед сражением.

- С самим Князем Тьмы? Хорошо, встречусь!

- И ты спокоен? – в голосе Старца прозвучало искреннее удивление. – Ты ведь даже не представляешь, с чем ты столкнешься.

Глеб Игоревич задумался, уйдя в тяжелые для него воспоминания.

- Когда-то мне казалось, что воплощение зла – это моя мать. Она всегда подавляла меня, отрицала все мои поступки, контролировала каждый мой шаг. И я перестал бояться. Возненавидел зло в ее обличьи.

- Вот поэтому демоны все еще имеют над тобой силу. Но Князь Тьмы покажет зло иначе. Он коварный. Он только предложит тебе принять его, но это предложение будет таким заманчивым! Увидишь, тебе самому захочется принять его…

- Как я могу его принять? – искренне удивился Глеб Игоревич. – Я же его ненавижу!

- О! Он покажет тебе сладость зла, и ты перестанешь его ненавидеть. Будь осторожен.

С этими словами Глеб Игоревич и Старец подошли к занавесу. За ним прозвучал голос – ровный, глубокий, необыкновенно приятный. Но было непонятно, он принадлежит мужчине или женщине.

- Я рад приветствовать вас. Давно у меня не было таких гостей!

Старец наклонился к уху Глеба Игоревича и прошептал чуть слышно:

-  Приветливость – западня. Не верь. Он все делает для себя.
А вслух произнес спокойно и тоже ровно:

- Слуг твоих на земле много. Чем же выделяемся мы? Тем более что мы тебе и не слуги вовсе.

Голос звучал из-за занавеса все так же ровно и спокойно:

- Душа человеческая не всегда знает, кому она служит.

- Душа человеческая служит тому, кто в ней зажег огонь, – смело возразил Старец.

– И даже если она заблудилась…

- Проходя через заблуждения, душа растет… – в голосе прозвучали металлические нотки. – Не так ли?

- Проходя – значит, минуя эти заблуждения и возвращаясь к истине, – Старец, в свою очередь, заговорил громче и тверже. – А если он в заблуждениях остается да еще начинает их любить… Вот это и есть твой соблазн.

Напряжение голоса возросло еще более, и теперь в нем слышалась откровенная ирония.

- Такие, как ты, мечтают о свободе души, а в действительности готовят ей новую клетку. Пусть душа сама решает, как и с кем ей быть.

- Она и решает, – тут же отреагировал Старец. – Должна решать! Но не надо посылать ей соблазны в этом.

Голос вновь стал глубоким и приятным.

- С тобой интересно. Впрочем, как всегда.

Некоторое время перед занавесом царила глубокая тишина. Можно было подумать, что таинственный обладатель голоса – и Глеб Игоревич со Старцем знали, кто это – куда-то незаметно удалился. Неожиданно голос зазвучал вновь:

- С кем ты пришел на этот раз?

В ответе Старца прозвучала все та же твердость и даже суровость:

- Не притворяйся, ты все знаешь сам. Он дошел до тебя, преодолев все западни лабиринта, и это его возвышает. Я горд, что иду с ним рядом.

- О, твоя похвала дорого стоит! И чего вы хотите?

- Закончить путь в лабиринте. Пройти к центру, в котором находится обитель Всевышнего. И мы знаем, что попасть туда можно только пройдя вратами зла в алтаре твоего храма. Таково будет последнее и самое главное испытание этого человека.

- Да. Пройти в обитель Всевышнего можно лишь вратами зла, – задумчиво повторил голос. – И может быть, посвятив себя ему…

- Ну так впусти нас в святая святых! – Старец сделал шаг вперед по направлению к занавесу.

- Впустить? – за занавесом прозвучал зловещий смех. – Но это нужно заслужить. Что вы можете? В чем ваша сила? Вон, спутник твой еще ни слова не произнес. А ведь именно его воля и решимость сейчас особенно важны.

Глеб Игоревич тоже чуть выступил вперед.

- Сила моя в том, что я – человек. Мною соединяются миры, – он сделал еще шаг, почти вплотную приближаясь к занавесу, гордо поднял голову: – Вот ты… Что бы ты делал, если бы не люди? Особенно те, в душах которых ты поселился?

На этот раз в голосе звучала снисходительность, но силы и уверенность в нем почему-то не было:

- Эти люди сами сделали свой выбор. А я только собираю их.

- И это тоже ложь! – резко возразил Старец. – Ты говоришь о свободе выбора, чтобы душа не понимала своей порабощенности. Ну ладно. Что мы должны сделать, чтобы пройти дальше? Я говорю «мы», потому что мы с моим спутником составляем единое целое. И мы оба свободны, ты это знаешь.

- Ладно… - голос вновь зазвучал тепло и приятно. – Давайте сыграем в игру – это ведь тоже испытание. Вы ничего не потеряете. Если выиграете, я впущу вас в святая святых моего храма и вы, если захотите, пойдете дальше, проиграете – останетесь здесь навсегда. Ну как?

- Мы должны заранее знать правила этой игры, – объявил Глеб Игоревич. – И быть уверенными, что ты их на ходу не изменишь.

- Правила? – отозвался голос. – Все будет очень просто. Вы зададите мне вопрос, изложите просьбу. И если я ошибусь или отвечу отказом, вы выиграли, если нет – проиграли.

Раскатистый, зловещий смех пронесся по храму, и казалось, это оглушительный гром гремит по всей земле, обещая беды и разрушения. Наконец, голос опять зазвучал, и в нем слышались нотки превосходства:

- Я смеюсь, потому что для меня нет ничего невозможного.

Глеб Игоревич стоял спокойно, пережидая и этот громоподобный смех, и всплеск странного хвастовства. А затем проявил деловитость, удивившую даже Старца.

- Поклянись самым святым для тебя, что ты не изменишь эти правила.

На этот раз голос зазвучал в пространстве храма торжественно и строго. И казалось, по земле разносится грозный, все сметающий на своем пути смерч.

- Клянусь! Всем злом, что есть в земной жизни. Всем черным воинством моим. Клянусь самим собой! Потому что для меня нет ничего более святого, чем я сам.

Глеб Игоревич и Старец быстро переглянулись и ответили одновременно:

- Хорошо. Тогда начинаем.


4
Но тут из полумрака храма в облако света, окружающего Глеба Игоревича, вновь ворвалась седая сгорбленная старуха – его мать. Глаза ее были по-прежнему закрыты, руки протянуты вперед. Она медленно поднималась все выше и выше, будто готовясь нанести сверху самый главный, смертельный удар. Видя это, Старец заторопился.

- Погоди. Сначала один вопрос и одна просьба.

- Нет!

- Вот видишь? – улыбнулся старец. – Ты уже нарушаешь свою клятву. Потому что ложь и обман – твоя суть. Видимое ты выдаешь за истинное.

Старуха над головой Глеба Игоревича отчаянно взвизгнула, заметалась из стороны в сторону, делая выпады в направлении Старца, быстро забормотала:

- Тварь поганая! Чтоб тебе провалиться! Скотина! Мерзота!

А голос отозвался недовольно, но согласно:

- Ну хорошо! Пусть будет так. С тобой действительно нужно быть очень внимательным…

При этих его словах старуха тоже чуть успокоилась, замолчала. Но из нее все еще сочилась злоба, как сочится слюна из пасти бешеной  собаки. Понятно было, что она служит своему хозяину, охраняет его как может.

Глеб Игоревич, указав на нее Старцу, произнес тихо:

- Смотри. Она и в жизни всегда была такой. Вечное недовольство, нападки…
 
Старец так же тихо откликнулся:

- Понимаю.

А громко произнес, обращаясь к таинственному собеседнику за занавесом:

- Ну вот. Ты согласился.

Он замолчал на мгновение и продолжил по-прежнему уверенно и твердо:

- Итак, мы знаем, кто ты. Но как звучит твое имя? Назови его.

За занавесом воцарилась тишина. Но вот голос зазвучал вновь, н на этот раз в нем не было ни силы, ни уверенности. Наоборот, в нем звучала какая-то растерянность.

- Мое имя скрыто за семью печатями молчания…

Старец с облегчением вздохнул, постаравшись сделать это незаметно.

- Ну что же? Вот ты и нарушил свою клятву первый раз. Ответил на мою просьбу отказом.

- Ты очень ловок, мой гость. Как же я назову свое имя, если после этого потеряю себя самого, всю свою силу и славу? – теперь в голосе звучала плохо скрываемая досада. – Кроме того, узнав мое имя, ты обретешь власть надо мной…

- Это все разговоры, – холодно возразил Старец. – Ты ответил отказом и нарушил клятву. Теперь просьба: открой нам свой лик.

- Я не могу этого сделать, потому что у меня его… нет – голос звучал растерянно.

– Мой лик уходит в меня самого вместе с моей любовью к себе.

Старец вздохнул с облегчением еще раз и уже не скрывая этого.

- Ты дважды ответил отказом – ты проиграл. Поэтому освободи путь к нашей цели. Открой занавес.

- Да, я поклялся самим собой и нарушил свою клятву, – в голосе прозвучала странная нотка покорности. –  Вы пройдете в святая святых моего храма – материального мира. И вы все-таки увидите отблеск моего образа, но вам придется пройти через испытание. Тот, кто хочет приобщиться к свету Неизреченного, действительно не может его миновать.

При этих словах занавес упал. И Глеб Игоревич со Старцем увидели возвышение, на котором стоял большой золотой ларец. А над ларцом находилась огромная, ослепительно-черная воронка, окруженная языками такого же черного пламени. Она бешено вращалась, втягивая в себя все, что было вокруг, – и языки черного пламени, и странно свернувшееся пространство, и определяющееся в настоящем время, и даже саму себя. Черное пламя вокруг нее про стиралось все шире и шире. И при этом все оставалось странно постоянным, незыблемым.
Изменилось лишь одно. На груди старухи проявилось такое же черное, как эта воронка, пятно; оно странно исказило старуху, скрутило, как пеньковую веревку. И она унеслась в воронку со страшными ругательствами. Стало тихо.

А потом голос зазвучал вновь.

- Я смог открыться вам только в этом образе. Но вы все поймете. Мое проявление – эта ослепительная чернота. Да, я – свет, потому что когда-то сидел одесную Господа нашего, Имя которого неизреченно, и я был Его светоносцем. Я – чернота, потому что мысль о Господе я подменил в себе мыслью о своем «Я». Чувствуете разницу?  Я стал для себя Богом! Господь отдает свою благодать всему сущему, а я забираю ее у сущего. Ну вот, я исполнил свою клятву и сохранил себя самого. Я все еще силен и правлю этим миром!

Глеб Игоревич и Старец стояли молча и чувствовали, что вид этой воронки и откровения этого голоса мало-помалу лишают их духовных сил, желания идти вперед к их цели.

- Сейчас вы пройдете через врата зла и лжи туда, куда вы стремитесь, – продолжил голос. – Но сначала я открою вам глаза на мир, в котором вы находитесь. Главное в нем – это любовь к себе, потому что только она дает вам душевные силы. Как вы можете любить кого-то, если не любите себя? Это первая мудрость.

Голос сделал эффектную, театральную паузу, как бы давая Глебу Игоревичу и Старцу возможность подумать над тем, что они только что услышали. Глеб Игоревич и Старец молчали.

- Ну хорошо, – продолжил голос, – я открою вам еще одну мудрость, которая поможет вам пройти этот лабиринт. Жизнь дается человеку лишь один раз, и это великое счастье. Но она требует жертв – так устроен мир. И чтобы жить, получать желаемое, вы можете приносить любые жертвы, совершать любые поступки. Главное, чтобы вы сами оставался в выигрыше, были счастливы.

Голос опять сделал паузу. Глеб Игоревич и Старец по-прежнему хранили молчание, никак не отзываясь на услышанное. Несмотря на это голос продолжил, все более воодушевляясь.

- Помните, жизнь – это игра. Вот и играйте. И нет никакой Истинной Реальности. Верить можно лишь тому, с чем вы действительно имеете дело. Вдумайтесь, вы сейчас идете в пустоту, в иллюзию. И весь ваш путь – пустая трата сил! Все было напрасно! В игре важен лишь выигрыш – вот для него и играйте. А в этом вам помогут деньги – ведь выигрыш можно купить. Все продается и покупается! Поэтому копите деньги, лишь это имеет истинный смысл.

Голос умолк. А старец потянул Глеба Игоревича за рукав.

- Идем. Чем дольше мы будем здесь стоять, тем больше сил потеряем.


5
Они осторожно двинулись в направлении дьявольской воронки, пылающей черным пламенем. Для обоих это были шаги в неизвестность. Но главное – каждый такой шаг давался им с все большим трудом и на душе у обоих становилось все тяжелее, гадостнее. «Может, и в самом деле все это не имеет никакого смысла?» – спросил себя Глеб Игоревич, и Старец понимающе взглянул на него. Но они шли…
Первые языки черного пламени коснулись Глеба Игоревича, еще, еще… И вот они со Старцем полностью погрузились в подвижное черное марево… И тут на Глеба Игоревича обрушились воспоминания. Нет, он их не звал, не думал о них как о чем-то дорогом и ценном для себя. «Уходя не оглядывайся». Они сами оживали в его сознании, пролетая мгновенными вспышками. И вместе с тем каждое длилось, развертывалось во времени подобно тому, как события обнаруживают его существование. Это была последовательность образов? Да, Глеб Игоревич понимал, что он летит сквозь них стремительно, как сквозь какой-то странный тоннель, в конце которого смутно видится желанный голубой свет. Где-то в самой глубине его сознания шевельнулась успокаивающая мысль: «Вот и конец лабиринта…». Но в то же время эти воспоминания нахлынули на Глеба Игоревича как спрессовавшаяся в едином образе, невообразимо сложном и неоднозначном, как вся его жизнь. И это тоже было правдой.

Но главное – каждая из ситуаций требовала короткого ответа «да» или «нет». Так было нужно ответить на один безмолвный вопрос: был ли он честен в ней перед собой, перед миром – перед Богом?

Вот он ребенком стоит у калитки дома, в котором их семья тогда жила. Старая, мощеная булыжником улица с огромными развесистыми липами. Мимо проходят праздничные девочки в белых фартуках и с большими белыми бантами, с цветами. Первое сентября. Ему как-то гадостно на душе, и он кричит девочкам: «Девчонка-печенка, съела поросенка…». Это была зависть к идущим в школу?

- Да!

Вот он возвращается в поезде из Петрозаводска, провалив вступительный экзамен в консерваторию. Мать так хотела, чтобы он закончил ее, был музыкантом! А у него на душе легко и солнечно. Кажется, что закрылась одна жизненная тема и он стоит на пороге какой-то новой – яркой и интересной жизни. Это был легальный уход от ответственности?

- Нет. Это было осознание своего пути.

А вот он гуляет по Зеленоградску с сотрудницей его кафедры. У них близкие отношения, но интима не было. Каждый раз, когда он мог бы случиться, в сознании Глеба Игоревича вырастает стена: осторожно, опасность! Он твердо знает, что она, при ее уме и расчетливости, умении использовать людей в своих интересах, свяжет его интимом или семейными отношениями, и о науке придется забыть. А когда она заявила, что хочет ребеночка, Глеб Игоревич окончательно понял: расставание неизбежно. Замуж она так и не вышла, ребенка не родила – с головой ушла в науку и в себя саму. Был он честен перед этой женщиной?

- Да. Расставание было лишь средством самозащиты и тоже осознание того, что их дороги не сходятся.

Другая ситуация. Он следит на научной конференции за тем, как выступает его аспирантка, но при этом любуется ее молодостью, умными, чуть подкрашенными глазами за легкими очками в тонкой металлической оправе, ровной чистой кожей, прямыми волосами, заколотыми на затылке, и к сердцу его подступает оглушительная нежность. Он хочет и ее любви тоже, и ему понятно, что они будут близки. И были! Это было честно?

- Да, это была потребность любви, и она была честной. Тогда он любил ее. И как было больно, когда они расстались!

Вот Глеб Игоревич, мать и брат жестоко, почти до драки, ссорятся, утверждая собственные жизненные позиции, и Глеб Игоревич зовет мать жить с ним в квартире, которую ему только что выделил университет. Позвал бы он ее опять, если бы осознавал истоки ее злобы?

- Да. Потому что верил в очищающую силу добра.

Глеб Игоревич мчался сквозь события своей жизни и понимал, что он летит в коридоре лабиринта. И сияющий голубым светом выход из него все ближе, ближе. И что жизнь уберегла его от многих соблазнов. А может быть, с ним рядом был тот, кто направлял его мысли и поступки и берег для чего-то очень важного. Вспомнился старец. Где он? Успевает ли за ним в этом полете? «Я как всегда, рядом, – раздался внутри знакомый голос. – Но теперь ты впереди, а я следую за тобой».
Неожиданно все прекратилось – и круговерть пожирающей саму себя воронки, и буйство черного пламени вокруг, и стремительный полет в коридоре лабиринта, и воспоминания о прошлом. Глеб Игоревич увидел, что вновь находится в коридоре лабиринта, рядом с ним стоит улыбающийся Старец, а впереди голубым светом сияет выход из лабиринта. Путь к нему был открыт.

Неожиданно позади, там, где все еще клубился густой черный туман и изнывали без добычи самые страшные, роковые демоны, раздался голос, в котором уже не было ни глубины, ни ровности. Лишь пустота слышалась в нем.

- Теперь нет моей силы над вами. Вы прошли через горнило зла, потому что ваша душевная чистота защитила вас. Она оказалась надежнее, чем я думал. А Тот, чье имя непроизносимо, шлет вам свой свет и ждет вас. Идите! Я вижу, вы этого достойны.

Глеб Игоревич и Старец двинулись вперед по коридору – туда, где все ярче разгоралось заветное голубое сияние, распространявшее утренний свет радости и надежды.


6
Теперь идти было легко и приятно – было такое ощущение, что они шагают по цветущему весеннему лугу. И казалось, какая-то волшебная сила помогает им преодолеть последнюю часть их долгого и трудного пути. С каждым их шагом вокруг становилось светлее, и это тоже радовало. В воздухе поблизости порхали невиданные пестрые бабочки, и это тоже укрепляющие веру Глеба Игоревича и Старца в их скорую победу.

Прервав молчание, Глеб Игоревич обратился к Старцу:

- Я хочу тебя поблагодарить. Без твоей помощи я бы давно пропал в этом лабиринте. И твоя строгость тоже была очень кстати…

- Не благодари. Ведь я всего-навсего проекция в этот мир сокровенных глубин твоей собственной души. По сути, я – это ты сам. Потому я и был всегда рядом.
Эти слова не удивили Глеба Игоревича: о чем-то похожем он и сам давно догадывался. Некоторое время они оба шли молча. Потом Старец вновь заговорил, открывая Глебу Игоревичу последнюю важную истину. Точнее, проясняя ее.

- Каждый человек встречает в лабиринте своего собственного Минотавра. И эта встреча может привести его к небесным вратам, но может и низвергнуть в бездну. Тебе было суждено первое. Ты – сильный.

Глеб Игоревич задумчиво повторил, размышляя по своему обыкновению над словами Старца:

- Было суждено… Иными словами, состоялось то, что было предначертано.
- Да, это так, – подтвердил Старец.

Вновь оба замолчали. Они просто шли вперед. И голубой свет впереди становился все ближе, все ярче. И золотые искры мерцали в нем.

Глеб Игоревич заговорил первым:

- Я не знаю, откуда у меня эта мысль… Пусть она выразится в виде вопроса. Правда ли, что абсолютное Добро не ждет от нас ничего, кроме молитв?

- Это как понимать молитву. В ней мы обычно просим. «Хлеб наш насущный дай нам днесь…» Но лучше всего, если мы попросим за других. Что нам самим действительно нужно, Господь знает и без нас. А если мы попросим за других, мы уподобимся Господу. Еще лучше, если мы вознесем хвалу Ему: «Да святится имя Твое…». Это – наша жертва.

Старец помолчал некоторое время, словно обдумывая то, что скажет сейчас, и продолжил уверенно:

- А еще молитва – это струна, которая связывает нас с Господом. Как ее настроишь, так она и прозвучит. И в ее звуке ты услышишь голос Бога. Молись и слушай, как твоя молитва отзывается.

- Меня никто этому не учил… – откликнулся Глеб Игоревич.

- Видать, не приходило время. А теперь пришло.  Все имеет свое время.
Опять оба замолчали. Казалось, окончание их пути в лабиринте не только радует обоих, но и печалит. И вновь Глеб Игоревич задал свой вопрос:

- Скажи мне, почему этот… демон зла не забрал нас в свой мир силой? Неужели мы были настолько непобедимы?

Старец улыбнулся.

- Ты забыл, что ты получил непобедимость в дар от Гермеса? Но есть и другое, – в голосе его зазвучала твердая нотка. – Свой выбор каждая душа должна сделать сама и он должен быть добровольным. Это космический закон. Любое насилие рано или поздно вернет душу на исходное место. В добре или в зле! А вот если она сама решила… или попросила… Это будет уже мистическое рабство. От него освободиться гораздо труднее. Смотри…

Старец указал Глебу Игоревичу на неожиданные изменения, произошедшие в лабиринте. Его стены исчезли – на их месте трепетал голубой свет, в котором играли маленькие молнии. Сводов лабиринта тоже не было видно – прозрачное, наполненное утренним светом небо простиралось вверху безбрежным куполом, на котором еще виднелись последние звезды. А прямо перед ними стояла высокая, сложенная из камней арка, на замковом камне которой – Глеб Игоревич заметил это сразу – виднелся рельеф греческой буквы «альфа».

- Что это? – спросил он Старца.

- Это ключ ко всему тому, что сейчас должно произойти. «Альфа» – начальная буква греческого слова АНТРОПОС – «человек». Вместе с тем это начальная буква финикийского слова АЛЕФ – «бык». Кроме того, буква «альфа» заставляет нас подумать о Господе. Вспомни, Он сам говорил о себе: «Я есмь альфа и омега» – начало и конец всего сущего. И сам этот камень держит собой арку – вход в Истинную Реальность. Чувствуешь? В этом камне соединились человек, бык и Бог, и этим единством поддерживается вход в Иной Мир.

Глеб Игоревич и Старец подошли к арке – к видневшейся у ее основания алой черте, за которой открывался бесконечный лазурный мир, переливавшийся золотыми искрами. А в центре этого мира ослепительно сиял огромный столб, уходивший куда-то в небо. Это было дерево, кроной уходившее за облака и держащее на себе небо и все мироздание.

- Ну что же? – вздохнул Старец. – Мы пришли. Дальше ты пойдешь один. Но сначала…
Он стал стремительно расти, увеличиваться в размерах… И через мгновение рядом с Глебом Игоревичем стоял уже хорошо знакомый ему минотавр. Он был незыблем, как скала, гордая бычья голова его венчала могучий торс, ноздри мощно раздувались от желания борьбы и победы, в больших темных глазах отражалось светлое утреннее небо, сияющие рога уходили куда-то вверх к последним утренним звездам.

- Ты когда-то спрашивал меня о моем истинном облике, – голос минотавра, казалось, разнесся по всей Вселенной. – Вот он! Теперь твое сознание в состоянии его вынести. И я тебе открываюсь.

Он помолчал, внимательно посмотрел на Глеба Игоревича сверху вниз и заговорил вновь:

- Ты меня спросишь, почему тебе дальше нужно идти в одиночестве. Дело в том, что встреча, которая тебе предстоит, – самое важное и самое интимное, что есть в жизни человека. Поэтому он и должен быть один. Но тебе не привыкать, ты знаком с одиночеством. А я всегда буду с тобой в глубине твоей души. Буду твоим внутренним голосом.

Минотавр ловким движением фокусника извлек откуда-то из-за спины бутон красной розы, протянул Глебу Игоревичу.

- Это тебе. Ты достойно прошел через все испытания. И это твоя награда и пропуск туда, – он указал на голубое пространство с сияющим мировым древом посередине. – Береги эту розу. Она тоже символ твоего пути и той великой цели, к которой ты шел.

Глеб Игоревич почувствовал, как множество его земных жизней уходят в прошлое, и сердце его защемило.

- Спасибо. За все. За розу, за мудрость, за справедливость ко мне.
Минотавр протестующе мотнул головой.

- Себя благодаришь. Ну, ступай в эту арку. Это твое рождение в новую, совсем другую жизнь.

Глеб Игоревич осторожно переступил алую черту под аркой, сделал несколько шагов по старой дорожке, вымощенной колотыми камнями с растущей между ними зеленой травкой. На какое-то мгновение он увидел себя лежащим на белом столе; врач молча стоял рядом, опустив руки и глядя в окно операционной; медицинская сестра выключала аппаратуру, другая сестра накрыла его с головой белой простыней. И все пропало...

Он остановился, чтобы еще раз увидеть Минотавра. Тот махнул рукой:

- Уходя, не оглядывайся! Забыл?

Глеб Игоревич повернулся и пошел по дорожке в лазурный, с золотыми искрами свет.