Финик

    Никогда с такою приятностью не вспоминается нам лето, как в самые тёмные дни поздней осени. И ещё если при этом переживаешь одиночество, расставание с любимым или томишься сладкой печалью о быстро-промелькнувших годах недавней лёгкой молодости.
    Она, человек почти обеспеченный, вечно занятой, строгий и с лицом красивым, но без всякого выражения, заканчивала этот ноябрьский день невыносимо грустно.
    В её двухкомнатной, странно обставленной квартире было всегда безлюдно и тихо. Прошло уже несколько месяцев с того дня, когда закончилась длинная и запутанная сеть собственной глупости и слабости, лжи и предательств любимого. Последнее постепенно убивало в ней желание жить — она уже не чувствовала свои мысли, свои желания, свои эмоции; ей казалось, что она посторонняя, неважная, незначительная: просто нелепое тело, что заполняет пустое и бессмысленное мировое пространство. Нечто равнодушное и холодное с тех пор появлялось в её глазах, быстро застилая всё тёплое и цветное. И когда близкие люди разговаривали с нею или по привычке жаловались, ожидая сочувствия и понимания, как было прежде, то она без особенного участия кивала, механически говорила односложные, ничего не значащие фразы и с тихой покорностью выслушивала до конца, пока человек сам не догадается оставить её.
    Сегодня, проснувшись поздно утром с головою тяжёлой, она ещё долго лежала в постели. Комнату наполнял неприятно рассеянный белесоватый свет солнца, от бескрасочности которого раздражались у неё глаза. Тогда скоро она встала, нерешительно прошлась по комнате, опустила занавески и снова вернулась в постель. Закутавшись в одеяло и подобрав ноги, она обняла себя за плечи, сжалась в маленький комок и в неподвижности пролежала так до самого вечера.
    Ни одного внешнего звука не доносилось к ней из-за тёмных и узорчатых занавесок. Вокруг было неприятно тихо и невыносимо тревожно; она будто бы ждала кого-то, но никто не являлся. Она, будто бы в темноте,  хотела услышать человеческую речь, увидеть любимые нежные руки, легко плавающие в воздухе, хотела почувствовать безмолвное объятие, но вместе с этим она решительно ничего не хотела и была обессиленно-равнодушна. Она перевернулась на другой бок и сжалась ещё сильнее.
     Вдруг резко и жалобно прозвучал звонок в коридоре. От этого внезапного звука она вздрогнула и выпрямилась, сбросив белое одеяло на пол. Звонок с настырностью продолжал звонить, и с каждой секундой более и более ею овладевало беспокойство и давно неиспытанное радостное чувство. «А может быть, это Он?» — хрипло воскликнула она в потолок. И, кивнув сама себе, босиком побежала открывать дверь. Дверь открылась, и в полосе подъездного света стоял высокий, с проседью незнакомый мужчина в лёгкой серой куртке. Он смотрел так кротко и по-доброму, что у него улыбались все черты лица. На одной руке его был намотан кожаный поводок собаки, а другая была за спиной.
— Добрый вечер! — резво сказал мужчина и неловко перемянулся на месте. — Прошу простить меня за столь поздний к вам визит, но вы моя последняя надежда…
    От недовольного и строгого взгляда девушки он вмиг растерялся весь, но тут же протёр лоб свободною рукою и пришёл в себя. 
— Перейду сразу к делу, — после сказал он уже поспокойнее. — Видите ли, я очень люблю животных: кошечек там, собачек, да даже крыс и мышей люблю, но моя жена самый бездушный в этом плане человек — она всю живность терпеть не может. Зато любит людей, а я наоборот… Но не в этом главное зло. А в том, что она часто уезжает по командировкам, и я остаюсь один, а мне, вы просто не представляете! так хочется за кем-то поухаживать, приласкать, полюбить. А по своей бездушности жена категорически не разрешает никого заводить в наш уютный дом, даже крошечного хомяка или черепашку… А я не могу так.
     И вот однажды, месяц тому назад, я выхожу, как обычно, из магазина, и ко мне приластился этот пёсик.
    Он ласково дёрнул за поводок, и из тени ног, волнуясь и дрожа, вышла рыжая такса с блестящей шерстью и чёрным носиком. 
— Это Финик, — поведал мужчина, сел на корточки и погладил его. — Правда же, похож на финик?
    Девушка, что всё это время недвижно и безмолвно стояла в чёрном проеме двери, одобрительно кивнула.
— Его по-настоящему зовут Fenice. Вот посмотрите, у него на ошейнике есть медальон. Девушка ещё раз лениво кивнула, и нагнув голову вбок, взглянула на золотистый и плоский медальон в форме сердца.
— Что вы от меня хотите? — грубо спросила она затем и посмотрела в глаза мужчине.
— Этот пёсик был брошенным, — начал он осторожно. — Я долго кормил его у магазина в надежде на то, что хозяева объявятся, но того не случилось. Тогда я забрал его к себе. И это, я вам скажу, был самый лучший месяц в моей жизни. Но внезапно командировка жены была сокращена по каким-то неведомым обстоятельствам, и она приехала раньше обычного. Какую же истерику она мне сегодня закатила… И сразу поставила меня перед выбором: или она, или собака. К Финику я очень привязался и очень любил, но терять из-за него мою Лолочку я не хотел. И потому мне сегодня было приказано куда угодно деть собаку, да хоть привязать где-нибудь в лесу и оставить её, бедную,  умирать… Иначе меня не пустят домой. Поэтому я уже с пяти вечера хожу по квартирам в нашем районе и предлагаю отдать Финика в добрые руки. Как видите, из сотен людей никто не согласился приютить пёсика. А ваша квартира последняя… Ведь уже поздно, а завтра мне на работу.
 — Прошу вас, возьмите его, — затем заумолял он после секундного молчания, с осторожностью поднимая собаку. — Посмотрите на него: какое же он чудо! Как его можно оставить без дома?
    Финик ласково моргал, переводя свой тихий взгляд с одного человека на другого, и пугливо поджимал хвост к розоватому животу, а черноватые лапки его мягко свисали на руку хозяина.
— Он добрый и хороший, а самое главное — воспитанный! — произнёс мужчина, а Финик тут же подтвердил слова его, когда вдруг взвизгнул и чихнул несколько раз от волнения.
— Уберите его от меня! — неожиданно вскрикнула девушка, и краска появилась на лице её. — Не нужна мне ваша собака. У меня и без неё проблем хватает. Сами как-нибудь разбирайтесь. До свидания!
    И она захлопнула дверь с ненужной силой.
    Вернувшись в комнату, ей овладело сильное и раздражённое утомление. Она легла в постель почти машинально, как будто не понимая, что делает. И закрыв глаза, она быстро уснула.
    Сквозь зарождающейся дивный сон вдруг до слуха девушки донеслись какие-то странные звуки, похожие на вопли. Она тут же поднялась и прислушалась, но ничего не было. Тогда она в остром напряжении всматривалась в темноту, стараясь хоть что-то разглядеть. Мелкие, неприятные и неразборчивые мысли стали одолевать её. Снова что-то завизжало, загрохотало в темноте, но уже более отчётливее. Это было в коридоре. Она тревожно, на цыпочках прошла ощупью туда и осторожно остановилась у двери. Вопли продолжались. Со страшной нерешимостью она взялась за замок и медленно отперла дверь. Впустив холодный подъездный свет в коридор, она вздрогнула, смутилась, прикусила нижнюю губу, но всё же была рада, что за дверью не было ничего страшного.
— Вот и хозяин у тебя, — сказала девушка, когда подошла к Финику, который несчастно был привязан к перилам и отчаянно пытался вырваться, трясся своими шёлковыми ушками. — Что мне с тобой делать? Здесь ты будешь всем мешать, а у нас соседи знаешь какие злые.
    И, немного подумав, она решила:
— А давай я тебя отнесу на улицу? Там пока не так холодно. Ты переночуешь, а завтра утром тебя обязательно кто-нибудь заберёт. Да?
    Финик, успокоившись, посмотрел на неё медными ласковыми глазами, полными надежды и непонимания. И три раза взвизгнул от вновь приобретённого счастья — счастья находиться рядом с человеком. 
    Было около полуночи, когда девушка вернулась домой. Она оставила Финика привязанного к ржавой горке на детской площадке, с тем расчётом, что дети раньше взрослых заметят собаку и возьмут её к себе. С такими здравыми и успокаивающими мыслями она и легла спать.
    Ей снился любимый сон: цветущие деревья, золотистые поля, очарование и таинственность влюблённости, ясное, родное, такое близкое небо, и Он, весёлый, воздушный, ласковый и безмятежный. Он в белой, слегка помятой рубашке. Она в жёлтом летнем платьишке. У неё на голове соломенная шляпка; у него зачёсанные назад чёрные волосы.
    Счастливый смех на её алых губах и восторг в карих глазах, и щёки рдеют краской. И пальцы тянутся к лицу любимого, точно бархатом обвивая его кожу.
— Ты меня любишь? — мягким шёпотом говорит она ему, едва касаясь губами шеи.
— Люблю тебя, люблю.
    Она сияет ликующей радостью и идёт среди трав и колосьев, как истинная царица далёкой страны. И кокетливый ветер целует её ноги, и милое солнце ясного дня  рассыпает у её ног золото своих горячих лучей, и Он, милый, бесценный, смотрит на неё глазами горящими, страстными, любящими.
    Потом… потом случилось нечто совсем неожиданное. Предметы стали с быстротой сливаться и сгорать; и только одинокое дерево в своей чёрной мохнатой шапке стояло перед всем в полной различимости. Она подошла ближе и с ужасом увидела, как на одном коротком сучке болтался истерзанный и повешенный за шею Финик… Она, поражённая страшным зрелищем, не поняла даже, что за собакой уже долгое время стоял Он и вместе с петлёй всё более и более сжимал шею мёртвого, окровавленного, ни в чём неповинного Финика.
— Ты… ты, зачем это? — прошептала она, давясь слезами.
— Он занимал твои мысли, мешая нашей любви. Он лишний, всегда был лишним. А лишнее необходимо отсекать.
— Но… но… но так неправильно…
— Неправильно? — усмехнулся он. — Да откуда ты знаешь, как правильно?
    Может быть, впервые за несколько месяцев её сознание разгорелось с горьким чувством, и она ясно поняла, что всё это время безнадёжно и фальшиво старалась убежать в тот навсегда угасший правильный идеал жизни, где она желала заботы, понимания и тёплой искренней любви. И она почему-то вдруг вспомнила бедные глаза Финика, который хотел того же. Она теперь до боли понимала его, жалела и сроднилась с ним чем-то необъяснимым.
    Она проснулась, охваченная дрожью. Как будто чья-то шершавая тяжёлая рука схватила сердце и жмёт его. Быстро одевшись, она сошла вниз на улицу и решительными шагами пошла к детской площадке. Когда она остановилась у горки, Финика не было, а кожаный поводок его был перерезан. Необычайный страх пронесся по её телу каким-то скверным ощущением, похожим на то, когда входишь в подвал, сырой и затхлый. Она прислонилась спиною к железной трубе горки и всё смотрела в ту сторону двора, где начинался лес и где даже днём таинственно сгущалась темнота. Было тихо, и всё имело такое выражение, точно сейчас придёт кто-то, дотронется до плеча девушки и скажет нечто ужасное. Но никого не было. Только небо смотрело на неё неотступно и пристально, да влажные ветки, шелестя, вздрагивали от еле заметного ветра. Странное впечатление и уверенность быстро опутывали её сердце, мешая понять то, что происходит. Доверившись этому чувству, она резко сорвалась с места и побежала в самую гущу леса. Долго бежала она по листьям, тропинкам и веткам, бежала куда глаза глядят, пока несколько не пришла в себя, и тогда только при магическом свете луны она остановилась у одинокого тоскливого дерева. Душно стало ей в горле, хотелось воды и отдышаться. От усталости она опустилась на холодную землю и закрыла лицо руками. Сквозь белые пальцы закапали крупные капли слёз, медленно падая на прелые листья. В душе её смешивались бесчисленные оттенки чувств, противоречивых, сильных, настоящих; она не знала, куда деть себя от себя, и в груди болью зияло опустошение. Вскоре слёзы перешли в истерику и вопли.
    Вдруг с затихающим плачем она услышала, как где-то рядом что-то взвизгнуло и затрещало. Девушка протерла пальцами опухшие глаза, поднялась и,  обернувшись, увидела мерно качающуюся петлю, а в петле очертания таксы.
— Финик! Финик! — с отчаянной радостью восклицала она. — Финик, милый мой! Сейчас… сейчас всё будет хорошо!
    И когда Финик был освобождён, то он с небывалой веселостью вскочил на плечи девушки и облизал ей всё солёное лицо своим приятным и тёплым языком. А она сжимала Финика крепко-крепко в руках своих, горячо целовала его уши, носик, лапки, лобик и плакала от боязной мысли, что когда-нибудь сможет его потерять.