Привет из будущего

Роберт Кортни младший слыл человеком нелюдимым и малообщительным. Впрочем, почему слыл – он действительно был замкнутым и неразговорчивым. Правда, это не мешало ему быть вежливым и обходительным в те нечастые моменты, когда уклониться от беседы было невозможно, а прекрасное воспитание и достойное образование, полученные им в качестве отпрыска древнейшего аристократического рода старой Англии, делали такое общение приятным и поучительным. И, тем не менее, не часто можно было увидеть его втянутым в обсуждение каких либо проблем или новостей. Он вовсе не был букой, но чопорность и некоторый снобизм, впитанный им с молоком матери и которыми был пронизан весь его воспитательный процесс с самого детства, делали его в наш сумасшедший двадцать первый век человеком, словно переброшенным из времени, отстоявшим от настоящего на два столетия назад.   
Тем удивительнее было получить от Роберта (за давностью лет знакомства, позволю себе фамильярность называть его просто по имени) письмо, запечатанное сургучом с оттиском герба дворянского дома Кортни, следующего содержания:

«Милостивый государь!

Имею честь пригласить Вас в восемь часов после полудня завтрашнего дня года 2016-го на презентацию моего изобретения, работу над которым я вел последние семь лет своей жизни. Демонстрационная модель изделия находится на моей загородной вилле в графстве Хэмпшир, что на юге Англии (Вы должны помнить это место), куда и предлагается прибыть в вышеозначенное время.
Фуршет и напитки подразумеваются.

Заранее благодарю и всегда к Вашим услугам
                граф Роберт Кортни мл.»

Внизу левее титула стояла его витиеватая подпись.
Даже если бы у меня было сто важнейших дел и тысяча убедительных аргументов отклонить это приглашение, я бы никогда этого не сделал. И вовсе не потому, что мне так льстило его внимание – в конце концов, мы дружили со времен учебы в Итонском колледже, и в его доме я всегда был принимаем без предварительного доклада, а потому, что Роберт был человек слова и дела. И если он решился представить свое изобретение, чем бы оно ни было, на всеобщее обозрение, то это могло означать только одно – там есть, что показать ему, и есть на что посмотреть другим.
Назавтра, без четверти восемь, я припарковал свой «Астон Мартин» во дворе трехэтажного дома, построенного в начале прошлого века, еще прадедушкой Роберта, и после этого неоднократно ремонтированном и расширившимся за счет пристроек, которыми каждый новый Кортни, получавший дом в наследство, в изобилии добавлял к основному архитектурному замыслу. Надо сказать, что Роберт сделал лишь одну, и она скорее напоминала добротный сарай. Долгое время ни я, ни кто другой не имели ни малейшего понятия, каким целям призвано было служить этому сооружению, но теперь, кажется, дело прояснялось – скорее всего, там и находился опытный образец семилетней деятельности графа.
Дворецкий приказал отогнать машину в гараж и любезно проводил меня в просторную прихожую. Признаться, я был несколько обескуражен, когда там обнаружилось еще некоторое количество людей, человек семь. Троих я знал, это были всем известные профессора Кембриджского университета, еще в одном я неожиданно узнал знаменитого футболиста. Сдержанно приветствовали друг друга, после чего каждый вернулся к своим занятиям – профессура продолжила, видимо, научный диспут, трое незнакомцев – беседу о чем-то своем, их с интересом слушал спортсмен. Мне же оставалось только с глупым видом рассматривать гобелены, в изобилии развешанные по стенам залы.
Ровно в восемь часов двери гостиной распахнулись, и хозяин дома самолично пригласил нас войти. Посреди комнаты был сервирован сандаловый стол викторианской эпохи, очень гармонировавший с общим дизайном помещения, выдержанном в том же стиле – сколько ни бывал здесь, никогда не переставал удивляться изысканности вкуса моего друга. На скатерти ручной вязки стояли вазоны с фруктами, блюда с домашней выпечкой, сахарницы, наполненные шоколадными конфетами. Разнообразию вин, представленных в ассортименте, могла бы позавидовать карта любого из престижнейших ресторанов. Для любителей крепких алкогольных напитков, были выставлены несколько сортов коньяка и виски.
– Господа, – громким бодрым голосом возгласил Роберт, и азартно потер руки, – прошу садиться. У меня есть, что вам сообщить.
Все были удивлены такой невиданной доселе раскрепощенностью хозяина. Расселись.
– Угощайтесь, господа, угощайтесь, – весело продолжил хозяин дома, – я приказал накрыть легкий стол, так как не планировал надолго здесь задерживаться. Я лишь введу вас в курс дела, возможно, отвечу на некоторые вопросы, а затем мы пройдем в лабораторию, где я практически попытаюсь продемонстрировать возможности сконструированного мною аппарата.
Он на секунду умолк, но тут же внес изящную ремарку в свое вступительное слово:
– Но вина и крепкие напитки самого высшего качества, рекомендую без ограничений. Особенно хорош двадцати пяти летний «Джонни Уокер», голубой лейбл.
Некоторое время официанты разливали в хрустальные бокалы и фужеры спиртное в соответствии с предпочтением каждого из присутствующих. Когда суета, характерная для начального этапа каждого застолья, несколько успокоилась, любезный хозяин познакомил собравшихся друг с другом. Как я уже говорил, четверых я узнал, а остальные неизвестные мне оказались один – доктором медицины, двое других – репортерами из популярного газетного издания и с телевидения.
– Дорогие друзья, – несколько отошел от своей чопорной манеры ведения беседы Кортни младший, – я знаю, что меня считают человеком странным, даже чудаковатым…
За столом возникло протестующее волнение.
– Нет, нет, не спорьте, – категоричным жестом остановил протест Роберт, – это так. Я совершенно не в обиде на такое мнение, ибо прекрасно отдаю себе отчет, что сам дал множество поводов, чтобы оно имело право на существование. Но сейчас настала пора развенчать устоявшиеся слухи.
Он сделал небольшую паузу, все ждали не перебивая.
– Так вот, я категорически не согласен с навешанным мне ярлыком затворника и молчальника. Про себя, скорее, могу сказать, что являюсь эдаким cupitor impossibilium – искателем невозможного. Семь лет я провел в постоянных раздумьях, расчетах и конструировании, которые и не давали мне сосредоточиться на чем-нибудь другом, на простых человеческих отношениях, общении между людьми. Даже в те недолгие и нечастые моменты, когда вам, друзья мои, удавалось втянуть меня в беседу, прервать которую я не мог из этических соображений и норм общепринятого поведения, я мысленно оставался в своей лаборатории, наедине со своим детищем.
Изо дня в день проводил я эксперименты и ставил опыты, сутками напролет без сна и отдыха, едва притрагиваясь к еде, просиживал за письменным столом, делая расчеты, выискивая закономерности – и терпел неудачу за неудачей! О, сколько раз я опускал руки и говорил себе: «Ubi nil vales, ibi nil velis », но проходил день, другой, неделя – и я вновь начинал сначала, вспоминая слова Томаса Эдисона про никак не загоравшуюся лампочку: «Я всего лишь нашел тысячу неверных способов, осталось найти один правильный».
И вот что странно, чем больше я терпел неудачи, тем больше верил в успех задуманного. И, наконец, спустя много лет с начала работы, пазл, как говориться, сошелся – я создал устройство, благодаря которому могу видеть будущее!
За столом повисла неловкая пауза, потом возникло некоторое движение. Мне, признаться, стало несколько неудобно за моего друга, все это сильно напоминало действо из романа Герберта Уэллса конца девятнадцатого века «Машина времени». Нет, я абсолютно не брал под сомнение, что Роберт говорил искренне и чистую правду, и наверняка был сам в этом уверен, просто поверить в то, что он действительно изобрел способ перемещаться во времени, было довольно сложно. Наверное, он просто переутомился из-за своих научных изысканий и сейчас выдавал желаемое за действительное. Errare hamanum est .
– Простите, сэр, мои сомнения, – профессор из Кембриджа даже не счел нужным подняться из-за стола, – но научными кругами всех прогрессивных стран давно доказано, что перемещения во времени не возможны. Есть некоторые робкие надежды, впрочем, никем экспериментально не подтвержденные, на то, что, перемещаясь в космическом пространстве на околосветовых скоростях, можно из настоящего попасть в будущее, но только из-за того, что время на корабле и на Земле будет течь с разной скорость. Проще говоря, день в космосе – это год на планете, я здесь не претендую на точную сопоставимость пропорций. При этом вернуться в исходную точку, уже не представляется возможным.
Роберт Кортни младший понимающе кивнул.
– Поверьте, господа, – сказал он, – я прекрасно отдаю себе отчет, как сейчас выгляжу в ваших глазах. Но я вовсе не сумасшедший. Три тысячелетия назад казалось очевидным, что плоская Земля покоится на трех слонах, которые в свою очередь, стоят на огромной черепахе; за тысячу лет до нашего рождения никто не сомневался, что наша планета – центр вселенной; жителю девятнадцатого века мобильный телефон и компьютер показались бы чудом; в 1940 году простой магнитофон занимал объем двухэтажного дома. Так почему же вы не можете поверить в то, что именно здесь и сейчас станете свидетелями очередного технического прорыва?
– Все предполагают, что у гения есть знакомые, но кто поверит, что твой знакомый гений? – пробубнил я себе под нос, но все услышали.
– Но перемещение во времени не возможно! – поддержал своего коллегу еще один кембриджский ученый.
– А я и не говорил, что могу перемещаться во времени, – ничуть не смутился Роберт, – я лишь заявил, что могу видеть будущее, и готов вам это доказать.
– Это лишь игра слов, – включился в диспут третий профессор, – перемещаться, видеть… Вздор! Вы, может быть, находясь в плену собственных иллюзий, и расскажите нам то, что видите будущее, но мы-то видеть ничего не будем!
Кто действительно отдавался делу, для которого был приглашен сюда, так это репортер и корреспондент. Для них сам факт попадания на закрытую пресс-конференцию к такому оригиналу, как Роберт Кортни, уже был огромным успехом в карьере, а как закончится это мероприятие, значения не имело – улетят в грядущее – сенсация, не получится – скандал со смешным финалом. В любом случае, оба представителя средств массовой информации были в выигрыше.
– Ошибаетесь, дорогой профессор, – ответил изобретатель, – лично вы будете видеть, и еще трое из здесь присутствующих. Всего, включая меня, пятеро – модель пробная, поэтому количество мест ограничено размерами лаборатории, но в принципе, их может быть сколько угодно. В перспективе, это могут быть специально оборудованные залы, наподобие современных кинотеатров, где, приобретя билет, люди могут посмотреть будущее в реальной протяженности времени – скажем, два часа – в определенном месте Земного шара в заявленном будущем.
– Как-то очень туманно, – вскинул я брови, – то есть в афише будет указано, примерно так: «Спешите видеть! Уэльс, Кардиф, полтора часа реального времени в 3275-м году».
– Мой милый друг, – Роберт обошел стол и положил мне руку на плечо, – ты даже сам не понимаешь, как облегчил мне задачу своим таким простым, но наиточнейшим объяснением. Лишь одна ремарка: перемещение в конкретный момент времени происходит дискретно, а наблюдение за ним после попадания в заявленный год, день, час, минуту, секунду идет уже непрерывно.
– Значит, в процессе, с позволения сказать, движения к искомой временной позиции, промежуточные этапы будущего наблюдать невозможно, – это опять я, ободренный похвалой моего друга, решил закрепить за собой образ «толкового всезнайки», – а остановившись в этой позиции, временное кино потечет в привычном нам диапазоне, где секунда равняется секунде, а столетие – столетию.
– Когда я составлял список приглашенных, – еще раз похлопал меня по спине граф, – ты был в нем на первой позиции.
– Пусть так, – не унимался профессор, первым высказавший свои сомнения, – а что положено в основу изобретения? Каков принцип действия устройства, которое вы собираетесь нам продемонстрировать?
Мой друг в притворном ужасе замахал руками.
– Увольте, сэр, не сейчас. После показа, если все пройдет нормально, я обязательно представлю докладную записку, все расчеты и обоснования, но объяснения на словах займут чертову уйму времени. К тому же, в некоторых э-э-э…
Он замялся, подыскивая нужное слово.
– …моментах, что ли, я действовал, руководствуясь не математическими расчетами и физическими законами, а скорее, по наитию, и сам хочу просить у вас объяснений, почему классические научные догматы здесь не действуют, а решения, принятые вопреки им, дают положительные результаты!
Он вернулся на свое место и, сделав глоток вина, продолжил:
– Но если уж совсем в двух словах, то, как уже упоминалось вашим коллегой, все основано на эксплуатации идеи движения наблюдателя быстрее скорости света. Между прочим, в наше время открыты гипотетические частицы – тахионы, скорость которых выше скорости света! Мы видим объект благодаря отраженному от него свету, так, например звезды на небе, их видимый спектр, это тот свет, который шел от них некоторое количество времени, миллионы и миллиарды лет. Для этих звезд на период испускания ими светового сигнала мы, как получатели этого сигнала, видим их прошлое, но для них оно является будущим, и хотя, может, их самих уже и не существует, для нас они вполне реальны. Извините, я сам пока путаюсь в объяснениях, и порою мне кажется, что несу несусветную чушь. И именно от вас надеюсь получить теоретические объяснения того, что мне удалось осуществить на практике.
В целом же, моя идея заключается в том, что развив скорость, существенно превосходящую световую, а потом… ну, типа, затормозив и остановившись, мы будем видеть будущее, которое как бы догоняет нашу наблюдательную позицию.
– Но ведь обратно-то вернуться уже будет нельзя, это ведь тоже самое, что полет в космосе на околосветовых скоростях с заранее известным финалом окончательного финиша в будущем, которое теперь станет для космонавта настоящим, – я не знал, что футболист, а эта фраза принадлежала именно ему, может выстраивать такие сложноподчиненные предложения.
– Именно над этой проблемой я и бился дольше всего, – хитро прищурился хозяин дома; поймал себя на мысли о том, что такое поведение идет ему больше, чем снобизм лондонского аристократа, – и нашел выход!
– Какой же? – сейчас было интересно всем.
– Я, опять же, экономя ваше и свое время и нервы, не стану углубляться в теорию вопроса – все документальные выкладки будут представлены позже – скажу лишь одно: наблюдатель или наблюдатели на самом деле никуда не летят – все происходит в киберпространстве. «Путешественник» – назовем его так, сидит в кресле помещения, для которого киберпространство является единственной реальностью. Это как зеркальное отражение макрокосма, ничем не отличается от оригинала, ну, только, право – лево перепутаны.
– А-а… – открыл было рот неугомонный профессор.
– Господа, – совсем уж отклонившись от обычной линии своего поведения, перебил его граф, – поднимем бокалы за успех нашего предприятия и пройдемте в лабораторию; умоляю, хватит вопросов, там сами все увидите.
Как я и предположил, мы направились в пристройку, которую Роберт Кортни приказал поставить у восточного крыла его загородного дома. Напоминала она скорее ангар для небольшого самолета, и как жилое помещение воспринималось с трудом, однако, именно там младший из рода Кортни провел большую часть своего времени за последние семь лет. Внутри, однако, все было гораздо уютнее: обстановка выдержана в деловом стиле хай-тек, меблировка минимизирована – несколько книжных шкафов, под завязку наполненных литературой, в углу небольшое отгороженное помещение лаборатории с непонятного на первый взгляд назначения аппаратурой, четыре стационарных компьютера последних моделей, объединенных в единую сеть между собой и с тем, что стоял в домашнем кабинете графа. Довершал обстановку большой письменный стол с огромным кожаным креслом, в стиле, в котором была выдержана гостиная, которую мы недавно покинули. Смотрелось оно здесь чужеродно.
На столе царил «творческий беспорядок», мне даже показалось, что Роберт специально потрудился над его созданием.
Посередине «ангара» находилось закрытое помещение, чем-то напоминающее кабинку для переодевания на пляже, только несколько больших размеров. Я прикинул на глаз – если это и есть наблюдательный пункт за будущим, то пять человек там разместиться вполне смогут.
– Вот, господа, – хозяин мастерской указывал на сооружение, которое я рассматривал секундой раньше, – это и есть опытный образец. Сразу оговорюсь, что я опробовал его на временном расстоянии всего в один час. При этом, перед скачком во времени вперед, я попросил своих слуг каждые десять минут поочередно заходить в это помещение и проставлять время прихода на листке бумаги, лежащим на письменном столе. После того, как я вышел из компьютерной программы, заменяющей настоящую действительность на кибернетическую модель, я сел в свое кресло и уже в реалии смог пронаблюдать этот час. Он в точности повторил события, уже виденные мной. Что интересно – находясь внутри демонстрационной модели, я видел не только попеременно заходящих в лабораторию слуг, но и себя, сидящего в кресле – парадокс, ведь стоило мне выйти из комнаты и получалось, что я нарушил картину, виденную из точки, где остановился, обогнав свет на шестьдесят минут. Но я не сделал этого, сам не знаю почему, меня будто что-то держало. Зато я точно уверился, что реализовать свою идею мне удалось.
Он сделал небольшую паузу и поспешно, стараясь избежать вопросов, продолжил:
– Итак, мне нужны четыре добровольца. Позволю себе высказать пожелание на предмет кандидатур: господа ученые из Кембриджского университета и ты, друг мой.
Роберт в который раз положил руку на мое плечо. Возражений ни от кого не последовало.
– А что же делать нам? – спросил футболист.
– Ну, представителям прессы и так все ясно, – ответил Кортни младший, – а вы, Уэйн, человек сильный, спортсмен; в нынешнем эксперименте ваша задача помочь физически доктору, если вдруг что-то пойдет не так. Впрочем, в этом случае вам помогут и корреспонденты, и слуги – так что не переживайте, справитесь. Но я уверен, что все пройдет без эксцессов, а эта подстраховка – лишь соблюдение норм безопасности.
На какое-то время замолчали все. Наконец, тишину нарушил все такой же бодрый голос хозяина:
– Если вопросов нет, прошу участников эксперимента пройти в киберзал, оставшиеся вне машины, могут рассредоточиться согласно собственным предпочтениям.
– Вас, – он обратился к журналисту из газеты, – прошу вести подробный отчет.
Тот часто закивал.
– А вас, – на этот раз фраза адресовалась репортеру, – фиксировать все происходящее на камеру.
Я посмотрел на часы, была половина десятого вечера.
Необходимые пояснения были сделаны и мы, непосредственные участники эксперимента, прошли внутрь кабинки демонстрационной модели. Внутри не было ни одного угла, мы словно оказались в скорлупе яйца, из которого предварительно изъяли белок и желток. Более того вся внутренняя обшивка стен представляла собой огромный замкнутый экран. Сейчас он был кофейного цвета.
Расселись – благо места для этого были предусмотрены. Граф собственноручно надел нам на головы странные конструкции, которые назвал шлемами, подключил какие-то провода к рукам и ногам, прикрепил на грудь и шею датчики неизвестного нам назначения. После этого проделал те же манипуляции с собой и подсел к встроенному в стену монитору и панели управления. Нажал несколько кнопок.
– Ввожу исходные данные, – в наушниках шлема раздался его сосредоточенный голос, – для наглядности переместимся на два часа в будущее. Сейчас возникнет ощущение сходное с тем, которое испытываете, когда самолет набирает высоту, может слегка заложить уши.
Он ввел какие-то параметры, у меня немного закружилась голова, но это быстро прошло. Более ничего не почувствовал.
– Прибыли в расчетное время, – услышал я.
Стены ли вокруг нас стали прозрачными, или это просто было проецируемое изображение. Я совершенно ясно наблюдал мастерскую, как бы находясь в ней, но не являясь частью присутствующих там людей и предметов. Но видел там и доктора, и футболиста, и обоих корреспондентов – и это было абсолютно нормально, а вот то, что там присутствовали три кембриджских профессора и я сам – повергло меня в шок. У нас были странно озабоченные лица, а мой друг Роберт, недоуменно морща лоб, что-то говорил нам. Вдруг я обернулся и помахал рукой.
– То, что вы, господа, видите сейчас, на самом деле будет происходить через два часа, – услышали мы в наушниках шлемофонов, – а раз мы мило беседуем в лаборатории, значит, эксперимент прошел успешно.
После некоторой паузы, дав нам возможность подольше полюбоваться на самих себя, Роберт заговорил снова:
– А теперь не будем мелочиться и рванем на тысячу лет вперед. Извините, но такой скачок займет некоторое реальное время, минут пять.
Опять легкое головокружение, на этот раз, уши действительно заложило. Мы ждали, но вокруг нас была лишь бездонная чернота. Иногда ее прорезали какие-то мгновенные вспышки, настолько быстрые, что я не был уверен в том, что это не кажущееся явление.
– Что происходит? – я первым решился нарушить тишину, – когда мы прибудем? Пять минут давно прошло.
Через некоторую паузу Кортни ответил:
– Мы давно прибыли, я сам ничего не понимаю. С тысячелетней отметки я уже дважды опускался вниз, сейчас мы отстоим от начальной точки всего в двух сотнях лет. Но складывается такое впечатление, что вокруг нас ничего нет!
– У меня кровь идет из ушей, – послышался испуганный голос одного из ученых.
– А у меня из носа, – подхватил второй.
– Успокойтесь господа, – голос Роберта был спокоен, но прежнего задора в нем не чувствовалось, – через минуту мы будем в точке инициирования.
Все изображения исчезли, мы вновь были просто внутри демонстрационной модели. Шлемы сняли самостоятельно, отсоединили провода и датчики. Мое самочувствие, как и самочувствие Кортни, было вполне нормальным, а вот два профессора сразу попали в руки доктора медицины. Впрочем, и там ничего страшного не было – кровотечение остановилось еще в «капсуле времени». Третий ученый ни на что не жаловался, но было заметно, что он как-то сник. Док пожал плечами.
– От волнения, – сказал он, – непривычная обстановка, закрытое пространство, да и в будущее, как в зеркало, не каждый день смотришь – бывает.
Мне показалось, что он уязвлен, тем, что не его, как непосредственного участника «полета», выбрали в качестве наблюдателя. Видимо это почувствовал и граф.
– Не переживайте доктор, – сказал он, – в следующий раз вы обязательно посмотрите в лицо будущему.
Мы столпились у письменного стола. Для начала Кортни сделал заявление для прессы, в котором уверил, что эксперимент завершился удачно, но возникли некоторые проблемные моменты, которые требуют дополнительных исследований. После чего мы попросили корреспондентов больше ничего не записывать и не снимать, и приступили к обсуждению всего пережитого, увиденного, а главное – не увиденного во время эксперимента. На моих часах было тридцать одна минута двенадцатого. Я посмотрел на опытный образец и помахал рукой.
Роберт пытался что-то объяснить нам, но по его озабоченному лицу было видно, что он и сам находится в недоумении и замешательстве. Его изобретение, несомненно, работало, но что за черный фон был на круговом экране? Будто мы просто висели в космосе. В конце концов, пришли к совместному решению повторить эксперимент через три дня.
– А пока, – сказал граф, – мне надо кое-что проверить. Не смею Вас больше задерживать, господа. Впрочем, желающим остаться, постелют в гостиной.
Желающих не оказалось. Условились, что мы все, в этом же составе, соберемся в восемь вечера в воскресенье; сегодня была среда. Ой, нет – время уже за полночь – наступил четверг.
____________________________________________________

Три последующих дня я провел в каком-то приподнято возбужденном состоянии. Мысли об эксперименте прошедшем постоянно вертелись у меня в голове, не давая сосредоточиться на делах текущих, а фантазии на тему нового опыта подолгу не давали заснуть по ночам. Да, что там дела и сон – это теперь казалось совершенно не важным, пустой тратой времени. От возможных перспектив использования сконструированного Робертом Кортни аппарата захватывало дух.
К концу второго дня ожидания – ибо я не жил своей жизнью, я ждал назначенного срока повторных испытаний – мне позвонил Уэйн, тот футболист, что присутствовал на первом эксперименте. Я с удовольствием согласился с ним встретиться и последующие полтора дня, мы уже не расставались, он даже остался у меня в доме в ночь перед новым опытом. Но несмотря на то, что все наши разговоры были только о «машине времени», мы так и не нашли никаких объяснений ни ее антифизической сущности, ни тому, что увидели (увидел я, он – принял на веру) переместившись на тысячу лет вперед.
В воскресенье вечером, точно в назначенное время, все приглашенные участники эксперимента собрались в гостиной загородной виллы семейства Кортни. На этот раз нас рассадил по местам дворецкий. Вид у него был несколько смущенный и, как показалось, растерянный.
Часы пробили восемь часов, но хозяина дома не было. Мы терпеливо ждали, изредка обмениваясь ничего не значащими репликами. Прошло десять минут, пятнадцать. Все это было очень странно, если принимать во внимание пунктуальность хозяина дома и его щепетильность в вопросах соблюдения договоренностей и обещаний.
– Брассет, – я, как наиболее частый гость графа, обратился к мажордому, – однако, все возможные сроки вышли. Где же ваш хозяин?
– Сэр, – ответил тот, – я сам в недоумении; дело в том, что мистер Кортни минут за десять до вашего прихода, выскочил из кабинета и быстрым шагом направился к пристройке, где обычно проводил все свободное время. Он что-то бормотал себе под нос, но я разобрал только типа «вау мини» или «михи». Он скрылся за дверьми своей лаборатории и больше я его не видел. Точно могу сказать только одно – оттуда он не выходил.
– Vae mihi, – задумчиво проговорил профессор из Кембриджа, – по латыни, кажется, «горе мне».
Доктор кивнул, подтверждая слова ученого. Мы переглянулись.
– Предлагаю больше не ждать хозяина, – сказал футболист, – и пройти в мастерскую; если он не выходил, то там и поговорим с ним.
Вся наша группа, ведомая Брассетом, двинулась к пристройке дома. Дверь оказалась не запертой. Вошли. Роберта видно не было, единственное место, где он мог находиться, это опытная установка.
Не успели мы переброситься и парой слов, чтобы принять решение, что же нам делать, как дверца «машины времени» открылась, и из нее вышел Кортни младший. На графе не было лица, точнее, лицо, конечно, было, но белое, как мел и с таким потерянным выражением, что всем стало не по себе. Да что там не по себе – откровенно страшно стало.
Хозяин обвел нас взглядом, но клянусь – я был уверен, что он ничего не замечает вокруг себя. Роберт сделал несколько шагов, но тут силы оставили его, и он в изнеможении опустился на пол. Уэйн и доктор бросились к нему на помощь, подхватили под руки, я пододвинул кресло. Репортер с телевидения снимал.
– Прекратите, – я закрыл объектив рукой, – нашли время.
Тот выключил камеру и, ворча под нос что-то на подобие «нас для этого и позвали», отошел в сторону.
Вскоре стараниями дока хозяин дома несколько ожил, взгляд обрел осмысленное выражение. Он еще раз обвел всех взглядом и остановил свой взор на докторе.
– Простите, сэр, – сказал Роберт и, собравшись с силами, поднялся на ноги, – но я частично обманул Вас – будущего с моей помощью Вы не увидите, но, как и обещал, обязательно посмотрите ему в лицо.
Он перевел глаза на меня.
– Друг мой, сколько денег у Вас на счету? – каким-то обреченным тоном спросил он.
Такого рода вопроса я, право, не ожидал, может быть именно поэтому, не задумываясь над причиной интереса, и ответил чистую правду:
– Что-то около полутора миллионов фунтов.
Он усмехнулся.
– Этого больше, чем достаточно – тратьте их не задумывая… Тратьте на самые бесовские желания и не скупитесь, друг мой, не жалейте ничего.
Он прошел в отгороженное помещение лаборатории, прикрыл дверь. Все недоуменно молчали.
– Мне одному кажется, что пахнет дымом? – поинтересовался корреспондент из газеты.
Действительно, из микрощелей двери опытного образца, как из носика чайника пар, вырывались струйки дыма. Мы бросились к «машине», дверца легко подалась – внутри был Ад, овальное помещение было охвачено огнем объемного пожара. Пламя выплеснуло наружу, обдав жаром наши лица; у одного из профессоров опалило волосы.
Но в этот момент всем стало не до пожара – из лаборатории раздался громкий выстрел. Когда мы распахнули дверь лаборатории, картина, представившаяся нашим глазам, была ужасна – на полу лицом вниз лежал Роберт Кортни младщий, все было в крови и сгустках, видимо, мозгов, разлетевшихся на добрые три метра. Задняя половина головы у него отсутствовала полностью, что не удивительно – правая рука графа сжимала «Smith & Wesson» модели 500 калибром 12,7 мм; из ствола шел сизый дымок. Самоубийца выстрелил себе в рот.
…Пожар был потушен. Все присутствующие, включая прислугу, опрошены полицейскими, приехавшими через пятнадцать минут после вызова на место происшествия. По нашим единогласным показаниям (успели договориться), молодой граф покончил с собой из-за неудавшегося эксперимента, который похоронил дело всей его жизни, причем как в переносном, так и в прямом смысле. Детали не уточняли. При этом, никаких пояснительных записок в печатном исполнении и материалов исследования на магнитных носителях, не нашли – по-видимому, Кортни младший отнес их внутрь демонстрационной модели и сжег вместе с ней. Нас попросили не покидать пределов страны до конца расследования.
Долго уговаривали корреспондентов не предавать огласке то, свидетелем чего они стали. Представители СМИ, вроде бы, согласились, но через день в одной, правда не самой популярной газете, вышла статья называвшаяся «Привет из будущего», которая заканчивалась такими словами: «…какое же будущее ждет нас, если один его вид вынуждает молодого, титулованного, богатого и талантливого человека расстаться с настоящим таким страшным способом, не считаясь даже с гневом Божьим?» Очень верные слова, несмотря на то, что их автор скотина, не умеющая держать слово.
Прошла неделя с того рокового вечера. Пока ничего страшного не произошло, если не считать извечного противостояния Евросоюза и Америки с Россией. Но к этому все привыкли, как говориться: привычное не ужасает, даже если это привычное кошмар. Что же такое ждет всех нас в ближайшее время, что Роберт решил не доживать до него? Может, мне действительно начать тратить деньги на кутежи?
А вдруг он ошибся, сделал неправильный вывод? Ведь наиболее частый источник ошибок – это делать выводы вместо наблюдений. Meliora spera.