Дмитрий Митюрин. Как Русь победила смуту

  (Статья Дмитрия Митюрина из журнала "Загадки истории" (номер двадцать четыре, две тысячи двадцать третий год, двадцатая страница)).
  Избрание Михаила Фёдоровича Романова на престол выглядело несколько неожиданным решением. После масштабных потрясений Смуты юный царь смотрелся как-то несерьёзно. Тем не менее имено Михаил Фёдорович стал основателем новой династии, при которой Россия стала империей и вписалась в Европу.
  Своб родословную Романовы вели от боярина Андрея Кобылы, поступившего в тысяча триста сорок седьмом году на службу к московскому князю Симеону Гордому. Уровень знатности по боярским меркам был так себе, но статус семейства поднялся после того, как в тысяча пятьсот сорок седьмом году Анастасия Романова стала первой русской царицей и первой из шести жён Ивана Грозного. В народе она оставила хорошую память и предание о том, что отравили её завистники-бояре.
  Младший из трёх рождённых ею сыновей, Фёдор, пережил отца и унаследовал в тысяча пятьсот восемьдесят четвёртом году престол, но сам детей не оставил. С его смертью пресеклась династия Рюриковичей, в связи с чем для избрания нового государя пришлось созывать Земский собор - собрание представителей всех свободных сословий Московского царства.
  Новым государем избрали боярина Бориса Годунова. Избрание состоялось двадцать седьмого февраля тысяча пятьсот девяносто восьмого года. Взойдя на престол, царь Борис начал зачищать представителей тех боярских семейств, в которых видел соперников.
  Самые масштабные репрессии обрушились на племянников Анастасии - Фёдора, Михаила, Александра, Никифора и Ивана Никитичей Романовых. Захват их подворья в Москве напоминал военную операцию, после чего все они были разосланы по монастырям. В итоге выжили только старший Фёдор и младший Иван, причём старшего постригли в монахи под именем Филарета.
  В тысяча шестьсот четвёртом году с отрядом из польских авантюристов и казаков в Московское царство вторгся самозванец, выдававший себя за спасшегося в Угличе царевича Дмитрия. В истоию он вошёл как Лжедмитрий Первый и по самой убедительной версии был дворянином Григорием Отрепьевым, ранее служившим Романовым и отданным то ли в монахи, то ли в послушники после погрома тысяча шестисотого года. Так началось Смутное время.
  После кончины Годунова Лжедмитрий Первый стал царём. Однако его популярность оказалась подорвана союзом с католической Польшей и женитьбой на дочери одного из польских спонсоров - Марине Мнишек. Двадцать седьмого мая тысяча шестьсот шестого года самозванец был свергнут и убит, а новым царём бояре провозгласили Василия Шуйского, которому пришлось вести борьбу с новым самозванцем из Польши - Лжедмитрием Вторым.
  Взять столицу мятежники не смогли, но разместились в подмосковном селе Тушино, после чего растеклись по всему царству. Марина Мнишек признала во втором самозванце своего якобы спасшегося мужа и даже родила от него сына Ивана. Фёдора Романова (Филарета) Лжедмитрий Второй объявил патриархом.
  Шуйский обратился за помощью к противникам поляков - шведам. Самозванца разбили, и сам он погиб. Марину же с сыном взял под крыло казачий атаман Иван Заруцкий.
  В сентябре тысяча шестьсот девятого года польский король Сигизмунд Третий начал открытое вторжение в Россию, но застрял под Смоленском. На помощь городу было послано царское войско, разбитое в битве при Клушино (четвёртое июля тысяча шестьсот десятого года). Шведы после битвы ушли и занялись оккупацией Северо-Запада.
  Василия Шуйского бояре свергли и постригли в монахи, создав Семибоярщину, которая, впрочем, не обязательно включала именно семь человек и периодически менялась по составу.
  Опасаясь волнений в Москве, новое правительство впустило в Кремль польский гарнизон. Сам этот предательский акт был осуществлён втайне, но шестого сентября тысяча шестьсот десятого года на Сухаревом поле организовали Земский собор, провозгласивший царём сына Сигизмунда Третьего, королевича Владислава. Он, однако, не хотел переходить в православие, что считалось обязательным условием для избрания. Прибывшая к Сигизмунду Третьему во взятый Смоленск делегация, возглавляемая патриархом Филаретом, была арестована.
  В августе тысяча шестьсот двенадцатого года к столице подошло Второе ополчение Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина, которое, совместно с остатками неудачного Первого ополчения Дмитрия Трубецкого, помешало войску гетмана Яна Ходкевича прорваться в Москву, а в начале ноября вынудило польский гарнизон в Кремле к капитуляции.
  Пришло время определяться, кто будет править землёй Русской. И снова встал вопрос о созыве Земского собора. Приглашения прислать на него делегатов рассылались по городам и весям уже с середины ноября.
  Логика предполагает, что более крупные города должны были прислать большее число представителей, но насколько полномочны они были? Новгород, например, контролировался шведами, и захватчики, скорее всего, имели на новгородских делегатов рычаги давления, проталкивая на престол брата короля Густава Второго Адольфа - принца Карла Филиппа.
  Теперь о кандидатах. Монеты с королевичем Владиславом чеканились в Москве с осени тысяча шестьсот десятого года, но после всего, что произошло, шансов на избрание у него осталось немного. Принц Карл Филипп выглядел предпочтительней, однако его избрание увязывалось с возвращением захваченных шведами земель, что не устраивало его венценосного брата.
  Иногда среди зарубежных кандидатов называют и короля Англии Иакова Первого. Англичане действительно проявляли острый интерес к развитию торговли с Россией, но и веру он не стал бы менять и ездить в Россию было далековато.
  Потенциально перспективным кандидатом мог стать брат императора Священной Римской империи Матиаса - Максимилиан. Габсбурги были известны всей Европе и вряд ли могли бы действенно контролировать Россию, зато их самих можно было использовать для давления на Польшу. Увы, Максимилиан от предложения отказался, сославшись на возраст (пятьдесят четыре года).
  В общем, выбирать оставалось из русских.
  Самой очевидной кандидатурой выглядел освободитель Москвы Дмитрий Пожарский, однако в аристократической иерархии его статус был весьма невысок. В случае избрания герой войны относительно скромного происхождения для упрочения власти постарался бы ослабить крупнейшие боярские кланы. Угадывая такую перспективу, бояре против него сплотились, и князь решил в рискованную игру не вступать, боясь новой Смуты.
  Трубецкого (из Гедиминовичей) по родовитости трудно было перешибить, но поддерживали его только казаки, да и то максимум половина из них, в то время как бояре видели в нём разбойника-атамана.
  Прочие кандидаты в той или иной степени были связаны с Семибоярщиной, что автоматически снижало их шансы. Звучали также идеи выбрать кого-нибудь из династии свергнутых царей - Годуновых или Шуйских, но и здесь возникали тревожные ассоциации со Смутой.
  В общем, при видимом обилии кандидатов все они оказывались непроходными. Здесь-то и прозвучало имя, которое, вроде бы, устроило всех.
  Речь шла о сыне патриарха Филарета, шестнадцатилетнем Михаиле Фёдоровиче Романове. При этом в Земском соборе участвовал и его дядя Иван Никитич Романов, тоже скомпрометировавший себя как член Семибоярщины и поддерживавший кандидатуру Карла Филиппа. Узнав, что баллотироваться предлагают его племяннику, он почувствовал себя задетым и бросил фразу: "Тот есть князь Михайло Фёдорович и не в полне разуме".
  Однако правитель "не младой" и "вполне в разуме" не очень-то всех и устроил бы, поскольку мог слишком энергично разобраться с участниками и виновниками Смуты. Большинство же деоегатов, скорее, настраивалось всё забыть и строить страну заново.
  Имела значение и фигура отца юного кандидата патриарха Филарета, оказавшегося в плену из-за своей патриотической позиции на переговорах с поляками. Романовы вообще пользовались авторитетом в народе, поскольку ассоциировались с царицей Анастасией, тратили много средств на благотворительность и снискали репутацию несправедливо гонимых. Наконец, Михаил Фёдорович приходился двоюродным племянником последнему представителю династии Рюриковичей - царю Фёдору, что добавляло ему легитимности.
  Главным лоббистом Михаила стал его дальний родственник Фёдор Шереметев - тоже из бывших членов Семибоярщины, явно рассчитывавший сыграть не последнюю роль в новом царствовании.
  Помимо него Михаил приходился родичем и многим другим представителям знати, в сотрудничестве с оккупантами замечен (хотя бы по причине возраста) не был. Правда, вместе со своей матерью инокиней Марфой (урождённой Ксенией Ивановной Шестовой) в тысяча шестьсот одиннадцатом - тысяча шестьсот двенадцатом годах находился в занятом поляками Кремле, но на положении пленника, не способного как-либо повлиять на ситуацию. После освобождения мать вывезла отпрыска в фамильную вотчину село Домнино под Костромой. Однако по окрестностям шнярыли банды польско-литовских "полевых командиров", промышлявших грабежом. Мать с сыном укрылись в Ипатьевском монастыре. Туда-то Михаилу и доставили приглашение в самодержцы.
  Собор открылся шестнадцатого января тысяча шестьсот тринадцатого года, а первое голосование по кандидатуре Михаила состоялось то ли четырнадцатого, то ли семнадцатого февраля. Результаты признали нелегитимными, поскольку многие делегаты до Москвы ещё не добрались. Кроме того, от Михаила требовали к третьему марта (дню решающего голосования) лично прибыть в Москву. Видимо, где-то в промежутке между указанными датами и произошла ставшая легендарной история с Сусаниным.
  Михаил в такой ситуации ехать с риском для жизни в Москву не собирался (да и мама бы не пустила), и третьего марта он всё-таки был выбран - заочно. Под грамотой об избрании стоят подписи более двухсот тридцати делегатов, что вызывает вопрос: куда делись ещё не менее пятисот человек? Возможно, в ситуации, когда некоторые города присылали избыточное число представителей, полномочия многих из них были отвергнуты. Но можно предположить, что полномочия отбирали прежде всего у тех, кто собирался голосовать не как надо. В общем, и в семнадцатом веке срабатывало приписываемое Иосифу Джугашвили правило: "Не важно, кто голосует, важно - кто голоса подсчитывает".
  Немного поломавшись, матушка отпустила сына в Москву, благословив его Фёдоровской иконой Богоматери, которая стала фамильной реликвией Романовых.
  Двадцать первого июля тысяча шестьсот тринадцатого года Михаила венчали на царство.
  Через год после его избрания на престол были захвачены Марина Мнишек, Заруцкий и четырёхлетний сын Лжедмитрия Второго - Иван. Марину уморили в тюрьме, Заруцкого посадили на кол, а бедного ребёнка, ставшего жертвой политических игр, повесили. Говорят, что это преступление проклятием легло на род Романовых, предопределив трагическую судьбу последнего императора и его семейства. Хотя если это и была месть высших сил, то очень сильно отсроченная.
  С Романовыми ассоциируется трёхсотлетний имперский период российской истории, хотя этот блеск связан отнюдь не с Михаилом Фёдоровичем. Всё его тридцатидвухлетнее царствование представляло собой лишь растянувшийся эпилог к Смутному времени.
  До тысяча шестьсот семнадцатого года шла война со Швецией. Новгород удалось вернуть, а вот крепости на Карельском перешейке и побережье Финского залива северные соседи за собой удержали, так что решать этот вопрос пришлось уже Петру Первому.
  В тысяча шестьсот восемнадцатом году королевич Владислав предъявил права на русский престол и устроил поход на Москву, закончившийся неудачей. По условиям Деулинского перемирия был произведён размен пленников, и вернувшийся на Родину Филарет Романов крепко, до самой кончины, удерживал нити управления не только церковью, но и государством.
  Его кончина в октябре тысяча шестьсот тридцать третьего года совпала с окончанием Деулинского перемирия и началом новой войны с Польшей, закончившейся сокрушительным поражением.
  В социально-экономическом же плане в стране воцарилась стабильность, а крестьян окончательно закрепостили. Так что ни с прогрессом, ни с модернизацией царствование Михаила Фёдоровича не ассоциируется.
  Прогресс тогда шёл из Европы, а Европа ("немцы") для русской элиты сводилась к Польше и Швеции - врагам, которые в Смутное время откусили от Московского царства изрядные куски.
  Правда, отдельные "западники" в России встречались, но до середины семнадцатого века их мнение мало что значило. Самым известным из них был двоюродный брат Михаила Фёдоровича, Никита Иванович Романов. Он постоянно общался с "немцами", любил "немецкую музыку", иногда ходил в европейском платье, а когда одел слуг в ливреи, это вызвало негодование самого патриарха.
  У сына Михаила Фёдоровича, царя Алексея, интерес к европейским веяниям проявлялся сильнее, чем у отца, выразившись и в обученных на западный манер полках "иноземного строя", и в попытках создать флот, и даже в организации придворного театра.
  Но по-настоящему модернизация закрутилась только при Петре Первом. И толчком для неё стало увлечение царя флотом, начавшееся с найденного юным Петром в сарае старенького ботика. Отремонтировав это судёнышко, он катался на нём по Плещееву озеру.
  Ботик раньше принадлежал Никите Ивановичу Романову, которого и можно назвать первым "европейцем" из царствующей династии.