Дмитрий Митюрин. Дело Принципа

Иллюстрация: репродукция миниатюры из газеты, современной описываемому событию.

  (Статья Дмитрия Митюрина из журнала "Загадки истории" (номер тридцать два, две тысячи двадцать второй год, двадцатая страница)).
  Убийство наследника австро-венгерского престола эрцгерцога Франца Фердинанда Европу взволновало, но не сильно. Однако дальнейшие же события нарастали снежной лавиной. Парадокс заключается в том, что масштаб и острота конфликта, переросшего в мировую войну, в значительной степени оказались предопределены позицией России. Хотя Россия в мировой войне была не заинтересована абсолютно.
  Война за кардинальный передел мира зрела довольно давно. В тысяча восемьсот восемьдесят втором году начавшая претндовать на роль общеевропейского гегемона Германия создала так называемый Тройственный союз, в который вошли также Австро-Венгрия и Италия. Это вызвало тревогу в Париже, где не могли смириться с утратой захваченных немцами в тысяча восемьсот семидесятом году Эльзаса и Лотарингии.
  Встревожились и в Петербурге, где имели зуб даже не столько на Германию, сколько на Австро-Венгрию, мешавшую России расширять влияние на Балканах. В итоге в тысяча восемьсот девяносто первом году возник русско-французский союз между самодержавной монархией и самой демократической в Европе республикой. А в тысяча девятьсот четвёртом году через заключение союза между Лондоном и Парижем окончательно сложилось "Сердечное согласие" - Антанта.
  Италия постепенно дрейфовала в сторону Антанты, поскольку имела набор территориальных претензий к австрийцам. Зато в орбиту германского влияния стала входить Турция, армия и флот которой перевооружались по немецким лекалам и муштровались немецкими инструкторами.
  Самый серьёзный конфликт пролегал между Берлином и Лондоном. Германия хотела уничтожить доминирование Британии на море и в мировой экономике.
  Ещё большую роль играла тайная сила, которую можно окрестить "Золотым интернационалом". Речь идёт о международных финансово-промышленных группах, ставших прообразом нынешних транснациональных корпораций. До начала двадцатого века их базой являлась Англия, а после Первой мировой войны - Соединённые Штаты.
  Начиная с правления Александра Третьего, этот "Золотой интернационал" пытался подчинить российскую экономику, низведя страну до уровня полуколонии и сырьевого придатка (вроде Китая, Турции или Персии). Оружие использовалось и экономическое (внешние займы, торговые тарифы, биржевые атаки), и идеологическое (пресса), и самое настоящее, которым вооружались разного рода эсеры, большевики, анархисты.
  Однако добиться решающего успеха не получалось. В тысяча девятьсот одиннадцатом году в одном из аналитических обзоров германской разведки говорилось, что Россия развивается рекордными темпами и к тысяча девятьсот семнадцатому году "победить эту страну будет невозможно".
  Естественно, ждать тысяча девятьсот семнадцатого года было невыгодно не только Германии, но и странам, считавшимися созниками России. И Россию, в лице Николая Второго, начали в мировую войну втягивать.
  Самым подходящим регионом для такой операции были Балканы, традиционно считавшиеся "пороховым погребом Европы". В тысяча восемьсот семьдесят восьмом году, благодаря победам русской армии, было создано автономное Болгарское княжество, причём Австро-Венгрия за невмешательство в конфликт получила право оккупировать принадлежавшую османам провинцию Босния и Герцеговина.
  Болгария в тысяча восемьсот восемьдесят шестом году стала союзницей Австро-Венгрии, но Петербург частично отыграл потерю, после того как в тысяча девятьсот третьем году королём Сербии стал Пётр Первый Карагеоргиевич.
  Великосербские националисты мечтали о создании государства, объединявшего всех южных славян, и первым кандидатом на включение в такое государство видели Боснию и Герцеговину, где примерно поровну было православных сербов, хорватов-католиков и босняков - славян, принявших мусульманство.
  Когда в тысяча девятьсот восьмом году Габсбурги объявили об аннексии Боснии и Герцеговины, это стало ударом не только для сербских "державников", но и для России, которая Сербии покровительствовала. В Петербурге даже призывали объявить Австрии войну, но за Австрию вступилась Германия, а вот Франция и Англия по отношении к союзнице-России такой же преданности не проявляли.
  Через три года грянул Агадирский кризис, по итогам которого Германия отказалась от претензий на Марокко, но получала кусочек Конго (Центральная Африка). Ни одна из сторон довольна не была, и все жаждали реванша.
  В тысяча девятьсот двенадцатом году Италия отобрала у Турции Ливию, после чего Турцию поколотили ещё и её бывшие колонии - Болгария, Греция, Сербия, Черногория. В следующем году трое партнёров при содействии турок и румын поколотили Болгарию.
  Поскольку Сербия и Черногория числились в российских клиентах, были опасения, что, затеяв свару с соседями, они втянут в конфликт и Россию. Тогда за Турцию или Болгарию вступились бы Австрия или Германия, и война действительно распространилась бы на всю Европу. В Петербурге такого развития событий боялись, но к лету грозовые тучи, казалось, рассеялись.
  Поскольку Россия войны не хотела, сценарий составлялся таким образом, чтобы соскочить с крючка у царя не было ни одного шанса. При этом учитывались факторы как личного порядка (понятия долга, патриотизма), так и особые отношения, связывавшие Россию с Сербией.
  После заранее анонсированного прибытия эрцгерцога Франца Фердинанда в город, он и супруга отправились на автомобильную экскурсию. Первый из расставленных по предполагаемому маршруту боевиков Неделько Чабринович бросил гранату, отскочившую от откидного верха машины и ранившую около двадцати зрителей. Покушавшийся проглотил пилюлю с ядом и прыгнул в реку, но яд оказался слабым, и полицейские вытащили Чабриновича из воды, после чего толпа его избила.
  Эрцгерцог приказал остановить автомобиль и распорядился, чтобы раненым оказали первую помощь. Затем кортеж продолжил движение к Ратуше, промчавшись на большой скорости мимо трёх других боевиков.
  В Ратуше эрцгерцог выплеснул эмоции на мэра и выразил благодарность жителям Сараево за поддержку.
  Прогулку по городу следовало свернуть, но эрцгерцогу предложили навестить в госпитале тех, кто пострадал от взрыва гранаты. Разумеется, отказаться было невозможно. И автомобиль поехал в госпиталь, причём самым рискованным маршрутом: по узенькой улице, где расположился ещё один боевик - Гаврило Принцип.
  Шагнув вперёд, он произвёл два выстрела из пистолета с расстояния в полтора метра. Первая пуля смертельно ранила эрцгерцога, вторая попала графине Хотек в живот. Принципа арестовали на месте.
  Убийство эрцгерцога стало поводом для антисербских погромов. Но это была мелочь по сравнению с тем грандиозным погромом, который в ближайшее время ожидал Европу.
  Двадцать третьего июля тысяча девятьсот четырнадцатого года, заручившись поддержкой Берлина, австрийцы предъявили сербам ультиматум из десяти пунктов (от запрета враждебных Австрии газет до увольнения конкретных военных и чиновников).
  Сербия воззвала к России, но Николай Второй даже не мог связаться с главным союзником, президентом Франции Раймоном Пуанкаре, поскольку тот накануне отбыл из России (это был официальный визит) и теперь находился на пароходе в море.
  По совету из России сербы приняли ультиматум за исключением пункта о допуске австрийских полицейских к участию в расследовании на своей территории. Австрийцы признали ответ неудовлетворительным и двадцать восьмого июля объявили войну Сербам.
  Здесь возникает вопрос, почему лидеры, ранее проявлявшие разумную сдержанность во время боснийского (тысяча девятьсот восьмой год) и марокканского (тысяча девятьсот одиннадцатый год) кризисов, теперь буквально рвались в бой?
  Мотивы были следующие.
  Кайзер знал, что к тысяча девятьсот семнадцатому году Россия завершит программу перевооружений и победить её будет практически невозможно. Кроме того, он рассчитывал на нейтралитет Англии.
  Франция понимала, что в случае разгрома России станет следующей жертвой Германии.
  Англия понимала, что через несколько лет немцы будут иметь флот, равный британскому, следовательно, драться надо сейчас, пока ещё можно рассчитывать на Россию и Францию.
  И только Россия действовала альтруистически.
  Дело происходило в разгар летнего сезона, когда многие персонажи, способные предотвратить надвигающуюся войну, находились на отдыхе. Им, как правило, требовалось время, чтобы вернуться и вникнуть в суть происходящих событий.
  Иногда их выводили из игры самым грубым и эффективным образом.
  Пользовавшийся влиянием на царя и особенно на царицу Григорий Распутин был категорически против войны с Германией. Но в Петербурге в нужный момент его не оказалось. Он отправился в родное село Покровское, где его пырнула ножом душевнобольная Хиония Гусева. Суть своих претензий к "старцу" внятно она так и не изложила. Душевнобольные вообще идеальный объект для манипуляций и использования вслепую.
  Во Франции антивоенную партию возглавлял популярный социалист Жан Жорес, но в самый разгар шовинистической кампании он был застрелен.
  Двадцать девятого июля Германия направила ноты Франции и России. Париж получал предупреждение, что военные приготовления, которые Франция собирается начать, вынуждают Германию объявить состояние угрозы войны. То есть, Францию собирались карать войной за то, что она вроде бы "собирается" сделать.
  От России же требовалось свернуть любые военные приготовления, ведущиеся против Австрии, на том основании, что они представляют опасность и для Германии. И это было правдой, поскольку в боевую готовность приводились войска Варшавского военного округа, прикрывавшие как русско-австрийскую, так и русско-немецкую границы.
  Царь знал об этой коллизии, равно как и о том, что в России мобилизация займёт порядка тридцати дней - в два раза больше времени, чем в Германии, Австрии и Франции. Немцы же, цепляясь к России и заступаясь за Австро-Венгрию, первый удар готовились нанести по российской союзнице Франции.
  Тридцать первого июля Николай Второй санкционировал введение всеобщей мобилизации. Начальник Генштаба Николай Янушкевич узнал об этом по телефону и начал рассылать соответствующие приказы в войска. Аппарат, соединяющий его напрямую с императором, он разломал, боясь, что царь передумает.
  Французы теоретически имели возможность отсидеться, но тридцать первого июля кайзер потребовал от них полного свёртывания военных приготовлений, а кто-то услужливый обнародовал и черновой вариант германской ноты, согласно которой для демонстрации миролюбия французы должны были отдать немцам в залог две крепости. Французы, узнав об этом, взревели от возмущения.
  Немецкий ультиматум, врученный в полночь первого августа германским послом Пурталесом российскому министру иностранных дел Сазонову, был ещё жёстче: "Если к двенадцати часам дня Россия не демобилизуется, то Германия мобилизуется полностью". Сазонов спросил, означает ли это войну. Пурталес ответил уклончиво: "Нет, но мы близки к ней".
  В полдень состоялась вторая встреча и переволновавшийся Пурталес вручил Сазонову сразу два заготовленных варианта ноты с официальными объявлениями войны, из сопоставления которых следовало, что, независимо от русского ответа, воевать немцы всё равно собирались.
  И на фоне этих событий, пытаясь оттянуть время, необходимое для концентрации армий, кайзер Вильгельм Второй слал своему кузену Николаю Второму успокаивающие телеграммы, и только первого августа объявил, что его "вынуждают вести войну", а сам он "чист перед Богом". И тут же кайзер послал ещё одну телеграмму, где выразил надежду, что русские войска не перейдут границу. В Петербурге, конечно, удивились, но продолжать комедию с перепиской не стали.
  В это время основные силы немцев уже двигались на Францию, попутно оккупировав нейтральные Люксембург и Бельгию. Третьего августа Германия объявила войну Франции, обвинив её в воздушных бомбардировках своих городов, чего не было и в помине.
  Четвёртого августа Англия вступила в войну, сославшись на нарушение бельгийского нейтралитета. Колебания и туманные речи британских политиков сыграли роковую роль, поскольку задиристость кайзера объяснялась его надеждой на то, что Альбион воздержится от участия в схватке.
  И только через день, словно вспомнив, с чего всё началось, Австро-Венгрия объявила войну России. Для обеих империй эта война стала последней.