Вороны слетались

Свернув с шоссе на извечно исковерканную сельскую дорогу, машина чавкнула, угодив правым колесом в залитую водой ямку, и затихла, жалобно простонав на прощанье.
– Ядрить её в корень, – вяло выругался водитель Василий, привыкший к подобным передрягам, и, скосив глаза на пассажира, добавил: – Всё, Петрович, приехали. Колесо, видать, прокололи. Я же говорил:  подвеску надо менять…
– Как не вовремя, – замотал головой Иван Петрович Рябов, редактор московской газеты.
В районе его ждал представитель Минсельхоза, прибывший вручать орден местному передовому механизатору по итогам успешной уборочной кампании. Засуетившись, дёрганым движением Рябов извлёк из кармана телефон, но дозвониться не удалось: абонент оказался недоступен.
Водитель с видом знатока изрёк:
– Бесполезно. Здесь низина – сигнал не берёт.
– Но надо же что-то делать, Василий. Меня люди ждут, – редактор растревожился, заёрзал на сиденье.
– Вот что, – успокоил шофёр, – по карте тут километрах в двух-трёх село должно быть и почта. Вы пока посидите, а я пойду насчёт помощи потолкую. Давайте номер телефона – сообщу о задержке.
Рябов поспешно написал на вырванном из блокнота листке спасительные цифры и напутствовал:
– Ты, Василий, объясни потолковей: так мол и так…
– Да уж разберусь, Петрович, мне не впервой, – хмыкнул водитель и торопно направился в сторону видневшихся на обозримом горизонте домов.
Рябов несколько минут сидел неподвижно. Человек динамичный, он терялся, места себе не находил от вынужденного безделья, а тут…
Откуда-то сверху тёмной тучей налетела стая крикливых ворон. Облюбовав корявые ветви придорожных тополей, скандальные птицы продолжали переругиваться на все лады, действуя на нервы. Рябов вышел из машины, намереваясь ноги размять и прогуляться вдоль дороги. После недавнего заунывного осеннего дождя обочина раскисла, скользила, но рядом заприметилась с виду более устойчивая тропинка. На неё и шагнул редактор. Избавляясь от назойливого вороньего карканья, Рябов безотчётно стал удаляться в сторону. Чавкающая под ногами липучая грязь удивительным образом успокаивала. Спустившись в небольшую ложбинку, он аппетитно вкусил почти забытую в городской неразберихе тишину и запах подопревшей полыни.
– День добрый, мил человек!
Рябов не сразу заметил застывшего поодаль старичка в телогрейке и ломаной шапке. Тот стоял, опершись на длинную крепкую палку, и оценивающе ухмылялся.
– Здоров, папаша, – машинально ответил редактор, но сбавил шаг: местный старожил мог быть полезен. – Скажите, далеко отсюда Подзавалово?
– Эк, хватил, – покачал головой старичок, – почитай, вёрст двадцать. Пешком не осилить, да ещё по нашей хляби… А вы, простите, по какой надобности туда?
– Там чествуют вашего комбайнёра Фёдора Селиванова, а я из газеты.
– А чего это наш Федька натворил-отчебучил?
– Говорю же, заслужил он хорошей работой всяческие почести. А мы вот на дороге застряли, шофёр мой пошёл в сельсовет за помощью. Опаздываем, значит.
– Ну-ну, – старичок закряхтел, мелкими шажками двинулся навстречу. – Чем же вам подсобить? Ума не приложу…
– Ничего, отец, как-нибудь справимся. Я вот тут погуляю пока.
– Да тут давно никто не гуляет, – хитро прищурился старожил. – Тропинка на кладбище ведёт. Была деревня Макариха, когда-то люди жили вольготно, справно. А потом война, хрущёвские закидоны. Кто уезжал, а старики, знамо дело, дотягивали до погоста. Как-то быстро и незаметно деревуха наша вымерла, иссохла землица, а потом и кладбище зарастать стало. Будто и не плодилась здесь жизнь…
– Постойте, постойте, как, говорите, деревня называлась?
– Макариха, – старичок приблизился, испытующе разглядывая внезапного гостя. – А что, знакомое прозвание?
– Господи, так у меня отец родом из этих мест, правда, как в армию ушёл, так и не вернулся домой. Мы с сестрой уже в Москве родились.
– А как батю звали? – старичок зашамкал беззубым ртом, глаза его от резких порывов ветра заслезились.
– Пётр Макарыч Рябов. А что, вы его знали?
– Петьку, что ли? – натужно засмеявшись, дед хлопнул себя по плечу. – Да мы с ним, почитай, погодки, вместе на войну пацанами сбежали.
У Рябова перехватило дух. Он расстегнул верхнюю пуговицу пальто, ослабил узел шарфа.
– Это ж надо, какая встреча! – Рябов не знал, как совладать с нахлынувшими эмоциями, внутри всё заклокотало и забурлило; за долгую репортёрскую кочевую жизнь он много чего повидал, но и представить себе не мог, что такое возможно.
– А вы давно здесь не были? – старичок посерьёзнел, утомлённо опершись на палку.
– Всё собирался, даже когда отец жив был, – смутился Рябов. – Он мне много о своей малой родине рассказывал… Да самому всё недосуг было приехать. И вот тебе раз – нежданно-негаданно…
– А я Трофимыч, – почти шёпотом в глубокой задумчивости изрёк старик. – А Федька, значит, Селиванов – мой двоюродный внук.
– Так давайте вместе махнём в Подзавалово, – расчувствовавшись, раскинул руки Рябов; ему хотелось обнять хлипкого неухоженного старичка, прижать к груди, как когда-то отца, который при жизни не очень-то был избалован теплом и лаской.
– Да не, – отмахнулся Трофимыч, – я своё давно отгулял. Вот, один-то и остался со всей деревни. Мой домишко во-он там, на косогоре. А сюда хожу проведать жену-покойницу Анфису. Недалеко от неё и твои предки лежат…
– Как, кто? – Рябов ощутил неприятное жжение в груди: гипертония давала о себе знать.
– Тихо, тихо, сынок, – старичок уже был рядом, невероятно цепкими руками накрепко схватил за лацканы пальто, встряхнул что есть мочи. – Вижу, переживаешь, это хорошо. Совесть, стало быть, от отца передалась… Ничего, что раньше не сподобился. Как говорится, лучше поздно, чем никогда. Хочешь, я тебя проведу на могилку бабушки твоей Марфы Захаровны? Знатная женщина была, первая красавица в округе. И отец твой весь в неё, девки буквально слипались, как на мёд… Ну так что, пойдём?
Рябов оглянулся: не вернулся ли шофёр? того не видать – и кивнул в знак согласия: «Пошли!»
Трофимыч ловко орудовал палкой, не позволяя себе соскальзывать на мокрой траве. Шёл он бойко и уверенно, несмотря на почтенный возраст. По дороге, не оглядываясь, через плечо вёл беседу:
– Я ведь председателем колхоза был в горбачёвскую пору. Но не по мне их дикие порядки, ушёл на пенсию. Ладно, в войну люди надрывались и после Победы вкалывали не покладая рук. За палочки-трудодни, потом – за гроши. Но почему же спустя столько лет после лихолетья мы так и не поднялись, не уберегли землю? Конечно, вам там в столице недосуг крестьянскими бедами горюниться. А что станет, когда мы уйдём? Совсем дорогу забудете к отчему дому, к истокам…
Сквозь пожухлые буйные заросли репейника и борщевика с трудом угадывались верхушки осиротевших деревянных крестов. К большинству могил не подобраться. Лишь в одном месте змеилась узенькая тропка, проложенная Трофимычем. Он резко остановился около почерневшей от осадков и ржавчины оградки, указал заскорузлым пальцем на осевший холмик с остатками надгробия:
– Вот тут твоя бабка лежит. Как видишь, скоро и следа не останется: некому ухаживать. Одна здесь, мужа-то на фронт проводила в сорок втором, твой дед и сгинул без следа подо Ржевом…
Рябов непроизвольно потянулся к холмику, намереваясь смахнуть грязь и увидеть хоть какую-то надпись. Трофимыч остановил:
– Нет там ничего, один только я знаю. Записи были в сельсовете, но за это время столько воды утекло… Хотя ты мужик грамотный, захочешь – раскопаешь что-нибудь в архивах. Но это уже дело твоё. А по мне и то хорошо, что ты случайно здесь оказался. Я как бы тебе эстафету передал. Скоро-то и мне на покой уходить… Вот тут моя Анфиса похоронена. Если вспомнишь, напомни Федьке, чтобы приладил меня рядом с ней, всю жизнь не разлей вода были. А не вспомнишь – греха особого нет: кто я тебе?! Да и вообще никто никому ничем не обязан…
Сквозь скрипучий шорох ветра с дороги донеслись автомобильные гудки. Рябов встрепенулся:
– Это мой Василий помощь раздобыл, пора возвращаться.
Уловив печальный взгляд Трофимыча, Рябов неловко пожал ему руку и заговорил, словно извиняясь:
– Нам ехать надо. Давайте я вас подвезу до дома. А может быть, на обратном пути заскочу…
– Не стоит. До моей хаты дороги нет. Да и не увидимся мы боле. Чего уж толковать…
В глазах старика расплёскивалась тоска. Он знал, о чём говорил. И в этом была сермяжная правда жизни. Сокровенные мечты, простые житейские желания всегда пожираются неотвратимостью кутерьмы, которая доминирует в этом мире.
И уже в машине Рябов, поостыв, засомневался, что сможет когда-нибудь сюда вернуться. Хотя на всякий случай сказал Василию:
– Будь добр, запомни это место и вот тот домишко на пригорке, где живёт Трофимыч.
Словно из ниоткуда обрушилась банда оголтелых ворон, закружила над автомобилем чужаков, оглушила руладами пожарных сирен.
Шофёр удивлённо пожал плечами, но всё же смиренно ответил:
– Будет сделано, шеф…