Светлый дом

Светлый дом. Мягко, осторожно подкралась сиамская кошка, навестив взволнованную гостью. Женя вздрогнула, изящное животное остановилось не у ее ног, а напротив гроба, навострив коричневые уши, тревожно подергивая хвостом. Женя осенила себя крестным знамением, подумала о нешуточной ответственности – читать Псалтирь у гроба умершей матушки, жены отца Николая.

 Страх, чувство греховности, боль от внезапной утраты…  Отец Николай, общаясь с Женей уже два года, знает о всех тайных движениях ее души, о самых темных, потаенных лабиринтах.
 
Знает о пережитых сомнениях, инвалидности, знакомстве с православным психологом, вступлении в храмовую общину, где на девушку возложили обязанность читать дома Псалтирь за живых и усопших. Женя никогда не читала священную книгу у гроба, отец Николай знал и об этом. Пригласил в дом, доверился…  Страшно. Прекрасно и непривычно.
 
Зеркала открыты. Батюшка не любит суеверия. Женя видела в большом зеркале лицо с гордо вздернутым носом, четко очерченными скулами, волевым подбородком. Глаза красивые, зеленые, обрамленные пушистыми ресницами, но вид в целом упрямый, даже немного вызывающий. Отец Николай всеми силами старается направить угловатую душу духовной дочери на путь истинный. Женя меняется – осторожно, постепенно. Идет к цели маленькими шажками, спотыкаясь, падая, но неизменно поднимаясь.

Смерть матушки Ирины сильно подкосила отца Николая. Когда Женя вошла в просторный, светлый дом, батюшка встретил ее со слезами на глазах. Подвел к столику, заставленному фотографиями. Женя взяла в руки снимок, с которого смотрела молодая, красивая пара, еще не знающая о предстоящих испытаниях.

 Гостья знала, что этим людям пришлось перенести много невзгод.  Под конец земной жизни матушка лишилась ног и передвигалась на инвалидной коляске. Отец Николай ухаживал за женой с невероятной самоотверженностью, никогда не роптал на тяжелый крест.

Батюшка отказался от себя по слову Христову, но не забывал духовных чад, в том числе и Женю. Исповеди становились суровее, строже, требовательнее, отец Николай не признавал формальности, неискреннего, фальшивого «раскаяния.»

-- Ты снова исповедуешься формально! – гремел голос духовника над опешившей Женей. – Нет в тебе страха Божия!

Женя плакала, вытаскивала на свет полузабытые грехи, батюшка накрывал голову епитрахилью. Острые бесовские когти отпускали, но лишь на время. Девушка снова отправлялась в нелегкое путешествие по дороге жизни, сопровождаемая отцом Николаем, всегда готовым исцелить раны исповедью и беседами.

Женя шла по извилистой дороге судьбы, словно странница-богомолка в старые времена. Шла, изнемогая, обливаясь потом, хромая… Когда духовная дочь падала и цедила сквозь зубы раздраженные жалобы, отец Николай помогал подняться, поил холодной, живительной водой слов Христовых. Всегда рядом. Всегда неравнодушный. Всегда внимательный, серьезный, сосредоточенный.

Дорога привела Женю в дом духовника. Дом светлый, но неспокойный. Не все в нем верующие. У отца Николая пятеро детей и пятнадцать внуков. Живут вместе, в одном доме. У отца Николая есть проблемы и он их не скрывает, но это нисколько не умаляет авторитета батюшки среди прихожан. Его не жалеют. Ему сопереживают.

Проблемы с детьми и внуками надорвали здоровье матушки, но до последнего вздоха она не переставала молиться за них. Так рассказывал отец Николай. Женя запомнила. Будет помнить всю жизнь.
 
 Женя видела кухню в бежевых тонах, женщин, хлопочущих по хозяйству. На круглом столе, покрытом ажурной скатертью, стояла ваза с конфетами. Любила матушка сладкое… Дочери отца Николая невероятно красивы. Черноволосые, черноглазые, стройные, двигающиеся с поразительной грацией. Женственность скользила в каждом движении.
 
Женя со стыдом вспомнила глупые детали своего облика два года назад – драные джинсы, мальчишескую стрижку, стоптанные кеды. Неэстетично. Грубо. Хорошо, что отец Николай помог это осознать.

Женя задрожала. Неизвестный творец изобразил на стене напротив евангельскую сцену, Христа и самарянку. Судя по лицу женщины, разговор подошел к концу, ведь такая улыбка может быть только у человека, осознавшего свои ошибки и твердо решившего больше никогда их не повторять. Взгляд самарянки не растерянный, не испуганный, а торжествующий. Совсем скоро она пойдет к своим соплеменникам, расскажет о встреченном Мессии. Новая жизнь!
 
-- Начинай читать! – сказал отец Николай. Женя моментально выпрямилась и перестала дрожать. Уверенно открыла Псалтирь, больше не думая о недостоинстве, греховности. Если Господь привел ее сюда, значит, так надо.
 
Отец Николай спасал ее, вытаскивал из грязи, болота. Надо помочь и ему.

Женя начала читать, вживаясь, врастая в каждую фразу. Иногда в комнату заглядывала старшая дочь отца Николая – женщина с черными косами, словно выпорхнувшая из старой сказки. К сиамской кошке присоединился кот той же породы, вместе они сидели у гроба с важным видом, будто что-то чувствовали, понимали… Время от времени Женя посматривала на евангельскую сцену, встречалась взглядом со счастливой самарянкой. Таинственность укутывала плечи теплой шалью.

Женя читала.

Женя знала, что навсегда запомнит роспись на стене, черноволосых женщин, изящных кошек, столик с фотографиями. Девушка почувствовала себя сопричастной великой тайне, этому способствовала вся атмосфера светлого дома. Милая, добрая матушка покинула семью, но смотрела на любимых из другого мира. Видела она и Женю, впитывающую в себя святые слова.

Вечерело. Женя читала.
 
Отец Николай задернул шторы, включил свет. Удивительно! Лицо матушки прояснилось, на губах появилась улыбка – такая же ликующая, как у самарянки. Слова царя Давида огненными письменами запечатлевались в душе Жени. Псалтирь читалась с такой радостью, что оттаял бы самый черствый, самый бессердечный человек.

Матушка улыбалась.

Самарянка улыбалась.

Женя читала.
 
Впоследствии девушка вспоминала, что совершенно не чувствовала усталости. Родственница, случайно узнав о чтении Псалтири над матушкой, ужаснулась.
 
-- Ты что, Женя?  Страшно было?
 
-- Страшно не из-за смерти, а из-за своих грехов, -- улыбнулась Женя. – Но это сначала. А потом – радостно.

-- Радостно?!

-- Да. И радости нашей никто не отнимет у нас.