Нужные слова

Часть 1. Север. Кузнец и ведьма.


Попутчица

В поезде стояла прохлада: работал кондиционер, с верхней полки сдувало. Ольга спустилась вниз и уставилась в темный квадрат окна. Спать - надоело, читать - устали глаза. Она ехала на север: сначала до Москвы на самолете, а после - Мурманским поездом до станция "Чупа". Там ей посреди ночи предстояло успеть выскочить из вагона за обозначенных в расписании две минуты, что учитывая ее огромный чемодан со снарягой, казалось делом нешуточным. На станции, как следовало из письма, ее должен был встретить некий Иван Быстров и умчать по бездорожью на раритетном Зиле на берег Белого моря. Вперед, в белоснежную глушь на базу водолазов МГУ!
Зачем, спрашивается, она подписалась на это? Ольга сдвинула брови и задумалась, ее отражение в темном окне повторило за ней. Конечно, уж если совсем начистоту, она просто не хотела оставаться в пустом доме одна на все новогодние праздники. В этих стенах накопилось слишком много нерешенных вопросов, на которые пока она не готова была услышать ответы и потому сбежала нырять. Под водой многое прояснялось, просто потому, что лишнее отваливалось само. Ольга нуждалась в свежем взгляде на свою, зашедшую в тупик, жизнь. Предстояло пройти курс обучения по подледным погружениям, познакомиться с природой севера и, если повезет, увидеть северное сияние. Уже сейчас ныряльщица, имеющая опыт погружений только в теплых морях, мысленно содрогалась. Все это мероприятие, несмотря на теплый комплект поддевы и сухой неопреновый гидрокостюм, казалось ей умопомрачительно обмораживающим. Но ее мятущейся душе требовалось отрезвление севером, и уж точно не сглаживание острых углов тропическими пейзажами.
Оставалась скоротать бесконечно тянущийся вечер и пережить несколько ночных часов. Ольга вздохнула, потянулась по привычке за телефоном, но тут же отдернула руку.
 - Не писать и не звонить! – приказала она себе мысленно, — "умерла, так умерла"! А главное, не ждать от него смс.
Она решительно настроилась на неделю тишины без связи с ее обыденным внешним миром. Семь дней на Белом море, а там, кто знает, может с чистого листа начать...
На станции "Медвежьегорск"с названием, навивающим определенные ассоциации, дверь в купе шумно отъехала. Вломилась, иначе и не скажешь, яркая женщина, неопределенно возраста. Ей можно было дать и тридцать, и пятьдесят. Новая пассажирка в короткой норковой шубке с капюшоном, без головного убора звучно водрузила свою увесистую сумку на стол и тяжело плюхнулась на противоположную полку. Нежданная соседка сразу же заполнила собой всё пространство: резко запахло духами, алкоголем и рыбой. Ольга вежливо поздоровалась, вздохнула и мысленно посчитала количество часов, которое еще придется провести в одном купе. Уставившись в окно, она надеялась абстрагироваться от происходящего и может быть, разглядеть в лесу, примыкающему к железнодорожному полотну, силуэт медведя.
- Глупость, конечно, зимой медведи спят, но с другой стороны — всякое же бывает, такая вон дичь щеголяет без охраны да еще и с запахом рыбы! – подумала Ольга, шумно вздыхая.
- А вы до куда едете? – начала беседу незнакомка, явно желая почесать языком.
Ольга повернула голову и снова посмотрела на попутчицу. Ярко-голубые дерзкие глаза, алая помада, вздернутый нос, короткий ежик черных волос, серьги кольцами, на шее золотая цепь. Ольга не назвала бы ее красивой, но что-то в ее лице притягивало то ли неприкрытая острота бойких, словно кого-то ищущих глаз, то ли бог его знает что!
- Я до Чупы, – коротко ответила Ольга, продолжая непроизвольно разглядывать свою попутчицу, – а вы?
- Пиво будешь? Меня Татьяной зовут, – не слыша вопроса, произнесла соседка по-свойски и извлекла из своей вместительной сумки банку "Балтики" и пакет с рыбой, завернутой в газету.
- Я Ольга.
- Я в Кемь еду к матери, завтра к обеду там буду, – женщина развернула газету и, выудив из чуда сумки складной нож, принялась резать рыбу. - Была в гостях, ну мы там отмечали. Ясное дело, праздник! Вот рыбой угостили меня. Так что ты, будешь пить?
Ольга отрицательно покачала головой:
- Пиво не пью, мне от него плохо, а вот рыбу попробовать можно, – и поспешила перевести тему, - Кемь, странное название!
- Не хочешь как хочешь, – хохотнула Татьяна, – мне больше достанется. Я так-то тоже не пью, но как туда еду, не могу на трезвую, тяжело на сердце, – и она потерла грудь в подтверждение своих слов. - А в названии города ничего странного нет. У нас всё просто, без выкидонов, не то что у вас там, – и она махнула рукой в неопределенном направлении. - Ссыльных отправляли к ейной матери, поэтому и К Е Мь! А теперь вот и я к матери еду туда.
- А сами вы где живете? – поинтересовалась Ольга, подозревая, что в Кеми жизнь несладкая.
- То здесь, то там, – сделав глоток из кружки с подстаканником, ответила Татьяна. - По работе мотаюсь часто. Все хочу развязаться с Кемью, но не отпускает она пока. Жду, может он вернётся.
- Кто вернется? – мягко поинтересовалась Ольга.
- А ты сама откуда будешь? – зыркнув глазами, спросила попутчица. Она вылила оставшееся пиво из банки в стакан и сделала несколько жадных глотков.
- Я с Урала, – улыбнулась Ольга, ей странно было так говорить. Вообще-то, она считала себя из Сибири, но последние несколько лет жила на Урале. Но эти подробности Татьяне точно были ни к чему. Ольга читала в ее лице потребность выговориться. Есть такие люди, до краев переполненные, им хочется говорить много и громко, им очень нужны молчаливые слушатели. И Ольга готова была выслушать Татьяну, чтобы не гонять в голове свои мысли.
- С Урала?! – возбужденно удивилась соседка, — и он с Урала, не видала его там?
- Кого? – не поняла Ольга, предполагая, что если беседа пойдет в таком русле и нить повествования потеряется утопленная в "Балтике", то ей придется поспешно ретироваться на верхнюю полку. А попутчица тем временем достала из бездонной сумки еще одну "торпеду".
- Кузнеца моего! – посерьезнев, проронила Татьяна. - Год прошел уже, а я все равно его жду. Но знаю, он не вернется из-за этой ведьмы...
- Кузнец и ведьма? – удивилась Ольга.
- Да, именно, кузнец и ведьма! – Татьяна залпом допила пиво и налегла на рыбу. После недолгого молчания попутчица выдала:
Хочешь историю печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте? – и глянула на соседку изрядно замутненным глазом.
- Да, – кивнула Ольга, полагая, что эта фраза звучит иначе, но поправлять не стала. Она молча укутала ноги одеялом, в знак того, что слушать готова.
Поезд располагает к неторопливым беседам, это вам не самолет, когда всё на бегу и не поговорить толком. В поездах время течет иначе, то застывает, как муха в янтаре, то ускоряется, чтобы нагнать расписание. А ты, как дитя у Христа за пазухой: едешь, ешь, как не в себя, сладко спишь под мерный стук колес и немного скучаешь. За окном мелькают деревеньки, куда двадцать первый век так и не добрался по раздолбанным проселочным дорогам, пролетают города все в огнях, точно новогодние елки, и летят бескрайние поля, и нет конца этому пути. И вдруг, попутчик! В этот момент линии ваших судеб пересекаются. Сидит, он напротив, смотрит на тебя, ест свою жареную курицу, или "Доширак", так что во всем вагоне от запаха уши в трубочку сворачиваются, или рыбу, купленную у бабульки на станции, пьет чай, стучит ложкой о стакан в железном подстаканнике, сахар в кубиках кидает, выбегает покурить на остановках. И вот он рассказывает тебе свою историю: в поездах они так и просятся наружу. Само время выдавливает их из памяти, и они откровенно лезут на свет как грибы после дождя. А потом, когда время пришло, каждый выходит на своей станции, чтобы никогда больше не встретиться. Но узор линий судьбы остается в твоей памяти, ведь откровенность, доступная со случайным попутчиком, все равно что исповедь.

Кузнец и ведьма

- Ее звали, как тебя, – с какой-то претензией в голосе начала свою исповедь захмелевшая Татьяна. – Мы жили с ней на одной лестничной площадке, дружили вроде. С виду она, ну как ты мышь серая! Тихоню поначалу строила из себя.
Ольга даже не успела возмутиться, так откровенно мышью ее еще никто не называл.
- У женщин севера, видимо, свои стандарты красоты, — подумала она, размышляя, остановится ли Татьяна на второй банке пива, или достанет еще одну.
- Сначала она, как ты, холодная такая ходила, нос воротила от мужиков наших, все принца ждала заморского. А потом, как в подоле принесла не бог весть от кого, так сразу демоницей стала.
- Кем? – не расслышала Ольга.
- Ведьмой! – выпалила Татьяна. - Злая стала, скалилась на людей, как волчица, на собак, а по ночам выла. Вот натурально тебе говорю, выла! Я всё слышала, за стенкой ведь у нее жила. Жалела я эту вертихвостку тогда, а зря. Дурой была! – женщина в сердцах махнула рукой, и на минуту умолкла, воскрешая воспоминания.
- Я ведь советовалась с ней по амурным делам, как раз кузнец ко мне повадился ходить! И вот вспоминаю это всё, – рассказчица звонко икнула, – знаешь, а ведь было у них общее что-то. Взгляд этот звериный — вот что!
Ольга представила свирепый взгляд хищника и поежилась, всё-таки они ехали по глухим местам, где вокруг ни души, только снег и дикие звери.
- Кузнец мой пришлый был, – продолжила Татьяна, после короткой паузы. - Сразу видно ненашенский! Наши-то мужичонки низкорослые, красномордые, как под копирку – все на одно лицо. А этот - другой, я сразу в него влюбилась: плечи широченный - шкаф натуральный, ручищи, как ковши у экскаватора, борода, как положено, и глаза черные - натуральный медведь! Его, кстати, все и звали -Михалыч, боялись и уважали. Взгляд звериный и силища в руках нечеловеческая – таков был Степан Михайлович, – женщина печально вздохнула. - Ты бы видела, что он с металлом вытворял, как будто кружево вязал, а какие ограды отливал, да кресты на кладбище – загляденье! Люди ценили его. Дело своё он исправно исполнял, душу вкладывал. А по натуре то он был романтиком, точно тебе говорю! – и Татьяна многозначительно подняла руку, указывая указательным пальцем в верхнюю полку, подразумевая перст указующий в небо.
Воображение Ольги тут же нарисовало портрет былинного молодца, причем сразу в кольчуге и с мечом в руке.
- Говорил он мало, ни слова ни полслова от него не дождешься, – уплывала по волнам воспоминаний попутчица, — но раз посмотрит на тебя своим горящим взглядом — сразу всё понятно! Как-то раз он обмолвился, что пришел с Южного Урала, название какое-то сказал, на реке он жил, вылетело из головы, помню, холодильник такой был у матери.
- Юрюзань? – предположила Ольга, у ее родителей тоже был такой холодильник.
- Да, похоже, – кивнула Татьяна, – как я поняла, оттуда он родом, но оказался у нас тут на севере, занесла судьбинушка. То ли натворил там что, то ли счастья искал, не сказывал мне, ей, наверное, поведал, ведьме этой. Но и это уже не имеет значения, – Татьяна махнула рукой и печально вздохнула, — но чует мое сердце, что туда он вернулся, рано или поздно все возвращаются к истокам.
- Все возвращаются к истокам, - про себя повторила Ольга, размышляя о том, куда бы могла вернуться она. Истоки — это там, где ты родился, там, где твой дом. А где мой дом?
- Домой я его пригласила к себе в тот вечер. На беду позвала, кто ж знал, – продолжала Татьяна. - Душу ведь он мне вынул, а своей так и не раскрыл. Полюбила я его глаза звериные, руки сильные, плечи каменные. Молчун, он был, ну и ладно, я за двоих трещать была готова. Он мне ничего не обещал, это правда, но я надеялась, что скажет однажды хоть одно теплое словечко, – женщина тяжело вздохнула и потянулась за стаканом.
- История о несчастной любви, – подумала Ольга вздыхая.
- Как щас помню, – продолжила попутчица, - мы стояли на балконе, курили. Хорошо так было, тепло и снежно. Так как-то по-особенному тихо. В этот момент мне очень хотелось признаться ему в любви, но он все куда-то в сторону смотрел, думал своё, далекое. Так бы и стояла вечность, лишь бы рядом. Но вдруг он напрягся, подскочил и побежал. Что? куда? Что случилось? Я не сразу поняла, что это ведьма летит.
- В смысле, летит? – не поняла Ольга,— на метле, что ли?
- Дура ты, на метле — из окна летит! Суицидница эта, тоже дурой была, - хмыкнула Татьяна. – Выпрыгнула она со второго этажа попьяне. Я ж говорю, как родила она от моряка залетного, который поматросил и бросил, совсем с катушек девка слетела, жить не хотела. То пила, то руки на себя накладывала. Душа у нее метущаяся, такие не могут жить спокойно. Всё ей страсти хотелось, бури. Как шторм - она на берег бежит, а в грозу - под дождь. В тот день, когда кузнец у меня был, она чудила не на шутку. Может случайно свалилась, скользко было тогда или счеты с жизнью свести хотела. Платье на ней красное было, как щас вижу, перед глазами это алое пятно на снегу.
Я не поняла сначала, в ступор впала, стояла как не в себе, пока сигарета пальцы не обожгла. До чего же красиво она лежала! А может от того, что смерть рядом была, так заворожило меня? Говорю тебе – ведьмой была эта девка! Вот тогда кузнец мой в нее и влюбился. В тот самый миг! Подскочил, как ошпаренный, бросил меня и понесся к ней, только дверью хлопнул. В мгновения ока подле нее оказался, а она глаза безумные приоткрыла, его увидала и смехом зашлась.У меня от того вороньего карканья, как ее сиплый голос звучал, до сих пор мороз по коже. Ну что с нее взять — шальная баба! А кузнец мой на коленях возле нее стоит и смотрит, глаз не отводя. А она знай хохочет, а встать не может, ноги отнялись, ясно дело! Хоть и второй этаж, но ноги она переломала знатно, и в тазу что-то съехало, но это позже я узнала, все-таки жили в одном доме. Ну вот, лежит она на снегу. Народ начал собираться. Вроде и скорую вызвали. А Михалыч навис над ней, и от всех закрыв, ласково так шепчет:
- Тихо, родная, успокойся, только не двигайся, я тебя в больницу отвезу.
А она то хохочет, то стонет ему в ответ:
- Не хочу в больницу, не мешай умирать, пойди прочь!
- Глупая, – говорит, он, а сам ее по голове своей огромной ручищей нежно так гладит, а у нее слезы из глаз катятся и снег топят.
- Знаешь, – глухо проговорила Татьяна, и в этой интонации прозвучала и боль, и обида и что-то еще очень личное, - никогда не слышала я раньше, чтоб он так ласково разговаривал, со мной никогда! Мне все казалось, что нужно ключ к нему подобрать, какие-то нужные слова найти. А какие эти нужные слова?
А он ей все шептал:
- Ты только живи, я тебя вылечу и любить буду.
- Сгинешь со мной, не губи себя, – она ему в ответ.
А на меня никто и не смотрит, как будто нет меня...
В общем, скорая приехала, сгреб он ее в охапку и в больницу. Ушел от меня и больше не возвращался — помешался на ней! – здесь Татьяна выдержала паузу и сделала глоток пива. На ее ярком лице затаилась горечь обиды, и скорбно поджатые губы, говорили о том, что она все еще не отпустила эту боль. Ольга понимающе вздохнула, и Татьяна, тряхнув головой, продолжила:
- Ну а потом что: выходил он ее, конечно, и вместе с сыном ее к себе в дом забрал. Стали жить они семьей. Странным был этот союз, скажу тебе! – задумчиво проговорила попутчица, — он ее точно любил, как я его, примерно, а вот она... Знаешь, я не понимаю! Вот честно! – Татьяна развела руками и возмущенно воскликнула: — Как его можно было не любить?!
- Говорят, что сердцу не прикажешь, – тихо проговорила, Ольга, а про себя подумала:
- Татьяна полюбила кузнеца, кузнец – ведьму, а ведьма – моряка. Почему такая фатальная не взаимность?!
На душе стало тоскливо и неуютно. Ольга плотнее закутала ноги в одеяло и снова обратилась в слух.
- Замуж за него она так и не пошла, – продолжила попутчица, — он звал, сказывали, и не раз, а она ни в какую. Все свое твердила: откажись от меня, а то сгинешь! - Нормальная, нет? Зачем, спрашивается, тогда к нему жить пошла, зачем ухаживания принимала? – досадовала Татьяна. - Одним словом, вертела она им, как хотела. А он шкаф с виду, а душа-то, как у котенка. Я знала его душу, и любила его, и сейчас люблю, а он – э-эх! – Татьяна в сердцах махнула рукой и утерла навернувшуюся слезу. Помолчали немного.
- Может, чаю? – предложила Ольга.
- Тащи, – понуро пробубнила соседка.
И понимаешь, ну нет тут логики никакой, чистой воды приворот! – сделав глоток горячего чая, изрекла Татьяна. - Приворожила она кузнеца моего, ведьма эта! Оттого он и с катушек слетел! - и, утерев нос тыльной стороной руки, соседка продолжила:
- Ну короче, дальше так было. Городишко у нас, сама понимаешь, небольшой: три двора, две калитки. Я, конечно, все об этой парочке знала. Постоянно на глазах моих терлись. Ведьма вроде в себя пришла, ходить начала нормально, но видно по женски всё отбила себе в тот раз. Он детей хотел, а она родить не могла, но правда пыталась какое-то время. А как поняла, что не сможет, совсем дурная стала. По ночам все на берег сбегала, он боялся, что утопиться, ходил за ней по пятам. И ведь все для нее в дом тащил, ковал от рассвета до заката, чтобы только ей какую новую цацку принести. А ей все не то, лица на ней нет, только хохочет, как полоумная, да на море сбегает. А потом и вовсе беда.
В цеху работал кузнец, халтурка там у него была, балка рухнула какая-то и прямо ему поперек хребтины. Ходить-то он смог, но все, что ниже пояса, работать стало с перебоями, ну сама понимаешь, о чем я. Тогда совсем все плохо у них стало. И как-то пришла она к нему и говорит:
- Говорила я тебе, Степан, сгинешь со мной, то-то и оно. Отпусти меня, пока жив. Лучше нам порознь жить!
- Не отпущу – говорит, не проси даже!
- Тогда сама уйду!
- Не пущу, – отвечает, – а коли уйдешь, найду и верну силой, потому что, ты моя! – и глазами звериными сверкнул. Котеночек то помер в нем той зимой лютой, как спину прошибло, а зверь проснулся.
- Где написано, что я твоя? - усмехнулась она.
- На небе! – он отвечает.
- Небо про меня забыло, не про мою оно честь, – хохочет она, - так что я свободна!
- Ты моя, и с другим тебе не быть, – повторил он, и видно было, что не шутит.
- Как остановишь меня? – смеется ведьма.
- Убью!
- Это она мне сама рассказывала, что так дело было. Ну а потом, все как по писанному. Завелся у нее любовник, ясное дело, все на моих глазах. Работали мы вместе на железке всей гурьбой. Фамилия у него смешная - Заяц, как щас помню. Ну он и был зайцем настоящим: трусливый донельзя, но похотливый! А по части амурных дел - настоящий шельмец! Всех баб на железке обошел, ни одной юбки не пропустил мимо. И вот понимаешь, снюхалась она с ним. Ты понимаешь? Нет, ты не понимаешь?! – Татьяна раскраснелась от возмущения. Где Заяц, а где Степан Михалыч! Медведя на зайца поменять, слыханное ли дело! – рассказчица на минуту умолкла, хлебнула остывшего чая и задумалась.
Ольга смотрела в темноту за окном, размышляя о том, что хоть на севере, хоть на юге, каждый ищет любви и взаимности, но получается какая-то бесконечная драма. Отчего так? Почему ведьма не смогла успокоить свою душу и принять кузнеца? Почему она сама сейчас как неприкаянная едет непонятно куда, только чтобы свою драму не усугублять? Но драмы-то и нет! Просто любовная лодка разбилась о быт. А может быть, сразу выбрали дырявую посудину, и теперь только вопрос времени...
- Знаешь, - внезапно заговорила Татьяна дрожащим от волнения голосом, — есть такие вещи, которые хочется высказать, а некому, потому что не поймут, потому что слишком личное. Сокровенное такое, что из самой глубины черпаешь, там, где без прикрас, голый как на духу, понимаешь? Вот так сердце свое голыми руками из груди вынимаешь, и дымящееся, и такое все неприглядное, трепещущее, кровавым сгустком на ладонях держишь. Знаешь? А они, эти рожи вокруг, не понимают, не умеют, не чувствуют. Смотрят и смеются, не дай бог, или морды воротят. А тебя корежит, чисто как агония внутри, как будто вывернули наизнанку. А сердце не унять, даже так, даже в пустоту, оно все равно просится говорить, когда уже не может молча носить в себе. Когда жжется, ворочается все внутри, ты меня понимаешь? – Татьяна пронзительно посмотрела на попутчицу, мерцающими от слез глазами.
Ольга кивнула, она понимала.
- Я никому этого не рассказывала и не расскажу никогда, только тебе, потому что ты скоро уйдешь, и мы никогда больше не увидимся. Это слишком такое, не знаю как и сказать, и стыдно, и больно и жжет, понимаешь? Тебе говорю, потому что ты слушать умеешь, и знаю, не осудишь, поэтому тебе расскажу, рвется изнутри, нет сил носить больше. - Татьяна набрала воздуха в легкие и продолжила:
- Как-то я застала их, когда они занимались, ну сама понимаешь чем. Не спрашивай, где и как, они меня не видали. А я стояла и смотрела, хотела смотреть! Это было еще до того случая со спиной. Кузнец мой тогда был особенно хорош, мышцы так и рвались из-под кожи, настоящий атлет, и волосы такие у него гладкие были. Челка на глаза все падала, а он убирал назад, а я мечтала рукой своею по его волосам провести. Потом подстригся он под ноль, но это потом. Лето стояло, и я стояла и смотрела на них как бесстыжая девка. Но не на них, на него. А он так ее целовал нежно, боже, ты не представляешь как, – Татьяна закрыла глаза. - И знаешь, я не видела ведьмы там, это он со мной любовью занимался, потому что это я его любила всем сердцем, а ее там и не было. И было это и нежно, и пронзительно, и проникновенно, говорю тебе, а у меня до сих пор мурашки по коже, сколько было там страсти! Да и все эти слова, не передам я тебе, это только прочувствовать можно кожей, волоском каждым, каждой порой! В самом конце этой схватки любовной он издал такой оглушительный вопль, что казалось, не человек то был, а медведь в человечьей шкуре, и излившись, он упал как подкошенный. – Татьяна замолчала, закрыла глаза, как будто проживая это снова и снова. И потом продолжила хриплым, как будто чужим голосом:
- Я потом еле в себя пришла, как шальная была сама не своя. Не могла забыть этот его вопль. Так и стоит до сих пор в моем теле он, как колокола звон, от которого поджилки дрожат и сердце сжимается в груди. Потом, ну позже гораздо, когда Заяц завелся, я ведь даже ходила к ней, просила, разговаривали, чтобы она бросила эти глупости, и вернулась к кузнецу. Я даже на такое пошла, понимаешь, лишь бы он счастлив был! Но она только хохотала, как безумная, говорила всё как не в себе:
- Кровь нас связала, кровь и развяжет!
- Всю душу она ему вымотала! Два раза он ее возвращал, и в лес увозил. Не спрашивай, что в лесу он делал с ней, но она возвращалась оттуда ни жива ни мертва и, как отлежится, снова сбегала.
- Сбежала, - говорит, - зараза моя, но от меня не убежишь, я ее везде учую!
Заразой ее звал, понимаешь. Она болезнью его была, зачем такая бедовая любовь, когда с ума сводит?! Похудел он, лицом почернел, озверел вконец. И в последний раз забрал он ее прямо у Зайца из хаты, и уволок в лес. Люди сказывали, что утопил он ее в Белом море, а сам медведем стал. Но это все сказки, конечно, – Татьяна потянулась к подушке.
- А что на самом деле? – желая узнать конец, спросила Ольга.
- Ушел он, вот что! Вернулся туда, откуда пришел, чует мое сердце – глухо проговорила Татьяна. - А потом, на железке знакомый говорил, что видал Михалыча в Петрозаводске. Его трудно не заметить, шкаф такой. Да не один он был.
- С ведьмой? – удивилась Ольга, и даже как будто обрадовалась, в глубине души надеясь на хеппи-энд.
- Можно и так сказать, – хмыкнула Татьяна, – с волчицей! Вел, говорит, ее на поводке, а она все пятилась, не хотела идти с ним, а глаза, говорит, ну точь-в-точь как у ведьмы. - Ну, а когда он ее Зарой кликнул, стало быть заразой, сразу стало понятно, кто это.
- Кто? – не поняла Ольга, – собака?
Может и собака, этой бабе только собачья жизнь! – укладывая голову на подушку, сообщила Татьяна.
- В Индии говорят, что души грешников превращаются в собак.
- А я тебе про что! – кивнула Татьяна. - Вот и обратилась она в тварь эту по заслугам, не зря ж заразой он ее кликал.
- А почему ты не нашла другого, – спросила Ольга, – почему не отпустила его?
- У нас на севере говорят: здесь людей мало, а человеков еще меньше! Коль нашел своего, вцепись зубами и не отпускай! А я не зубами, сердцем в него своим проросла. А сердцу не прикажешь, такая вот история! Но я найду его, слышишь?! Мне просто время нужно, уже и зацепка есть у меня.  Отойдет мой кузнец, собака ведь не баба, а ему жена нужна! А коль найду его я, то уж второй шанс не упущу! Не сдамся, подберу нужные слова, вот увидишь, – пробормотала Татьяна сонно, и, уронив голову на подушку, погрузилась в глубокий сон, в котором ее кузнец, становился только ее и ничьим больше.
Ольга посмотрела на часы, до "Чупы" оставалось полчаса.


     Часть 2. Юг.  Тайна черного дома


       Глава 1. Взаимно

Это было их первое лето вместе, тихое и трепетное. Оно ступало неслышно, на цыпочках, чтобы не спугнуть внезапно настигшее их счастье. Снаружи они по-прежнему жили своей обычной жизнью, ходили на работу, общались с родственниками и друзьями, но эта обычность была лишь видимостью — внутри всё изменилось.
Отгремели бури разводов, драмы и травмы потеряли свой накал, раны заросли до состояния возможности прикасаться к телу и к душе. Они уже не были молоды и не пуганы. У каждого из них за плечами оставалась история с продолжением, которая занимала значительную часть жизни, и делала из них тех, кем они были теперь.
Они вошли в ту пору, когда чистого листа уже нет и не может быть, но появляется глубокое понимание того, что быть вместе — это подарок. А возможность вместе создавать новую историю, может быть, не такую долгую, но со счастливым концом, когда "они жили долго и счастливо и умерли в один день" – это мечта. Сложностей в отношениях хватало, ведь их семья теперь была гораздо больше, чем только "ты и я". Но они справлялись, и отгоняли прочь страхи о том, что их знакомство длится всего год с небольшим, а с прошлой жизнью связывают десятилетия, где их знали и поминали по-разному и далеко не всегда добрым словом.
- Знаешь, – тихо говорила она, натягивая футболку на поджатые колени, — иногда мне страшно, что прошлого больше, чем нашего с тобой настоящего.
- Я знаю, – притягивая ее к себе и целуя в макушку, отвечал он, – иногда и мне страшно от этого.
- Но когда ты прикасаешься ко мне вот так, и я чувствую твое тепло, страх отступает, – она улыбнулась и провела рукой по его волосам, убирая непослушную прядь со лба.
В тот день они пообещали друг другу уважать прошлое, не ревновать к нему, но и не бередить без надобности. Вообще, им несказанно повезло, ведь они могли разговаривать и при этом слышать друг друга, а еще спать в одной постели, заниматься любовью и проводить вместе свободное время. Она продолжала удивляться, как возможно такое счастье: видеть утром его лицо на подушке рядом, смотреть, как он варит кофе в подаренном ею халате, целовать его и чувствовать ответные поцелуи, и читать в его глазах тот же вопрос - как возможно такое счастье?! Они словно оказались одни на острове обетованном, куда их корабли, изрядно истерзанные штормами, прибило после долгих бурь. Любовь? С определениями не спешили, но абсолютно точно можно было сказать, что в их душах росло глубокое, зрелое чувство, а главное, оно было взаимным!

Лето приближалось стремительно. Готовились к этому событию на полном серьёзе. Ольга торопила дни, чтобы, наконец, показать Олегу одно из своих любимых мест в Башкирии, где два года назад она как будто родилась заново, обретя и дом, и родителей и важные смыслы. То место определенно обладало силой, а его очаровательный хозяин славился обаянием и незаурядным чувством юмора, а его жена — удивительной добротой и гостеприимством. Николай Евгеньевич – тот самый хозяин поляны, всегда ждал Ольгу с распростертыми объятьями. Этот седовласый джентльмен в полном расцвете сил обещал гостье, как обычно: теплый прием, парное молоко, горячий самовар и ворох забористых историй, накопленных за годы жизни, изрядно покидавшей его по миру. Ольге очень хотелось, познакомить Николая Евгеньевича с Олегом. Она даже немного переживала, понравятся ли они друг другу.
Все равно, что знакомство с родителями, – хмыкнула Ольга, поражаясь своему волнению. Ей очень хотелось, чтобы мужчины нашли общий язык и прониклись симпатией друг к другу. А еще Ольга была бы в восторге от благословения на долгую совместную жизнь от ставших важными для нее хозяина и хозяйки поляны. Правда, об этом она даже боялась мечтать, чтобы ничего не загадывать наперед.
Николай Евгеньевич, напоминал ей отца, точнее, она бы хотела, чтобы ее отец был таким, как он: порядочным семьянином, ответственным гражданином и в то же время — отчаянным авантюристом. А их дом – казался ее отчим домом, которого не было и в помине, но если бы был, то именно такой: на дикой поляне, вдали от цивилизации, дом настоящего Робинзона — бесстрашного труженика, победителя стихий!
Олег предлагал взять байдарку и спуститься по Юрюзани вниз, останавливаться в красивых местах по настроению, никуда не торопится и просто отдаться спонтанному потоку настоящего. Ольга приняла с восторгом такой план: побыть вдвоем на природе, посреди леса и гор без суеты, графиков и точных планов, было ее мечтой. 
Начали готовиться к поездке. Для сплава требовалось выкопать из недр гардеробной гидрокостюм. На Урале погода непредсказуема, а мерзнуть Ольга не планировала. Снаряга лежала в самом дальнем углу кладовой, и добраться до нее оказалось делом непростым. В прошлом Ольга часто ныряла, но это время осталось позади, как и многое другое. Конечно, она пользовалась снаряжением периодически, но конкретно в этот мешок не заглядывала давненько, уже и позабыла, что в нем храниться кроме костюмов. Ольга потянула пакет на себя. На глаза попалась бирка с тюленем и надписью: "Север зовет", а ниже дата. Автоматически прикинув, сколько лет прошло с той памятной поездки на Белое море, Ольга присвистнула. Двенадцать лет! А в памяти все, как вчера, и эта яркая попутчица с ее трогательной историей о кузнеце и ведьме.
Помнится, в ту поездку на подледный дайвинг, Ольге все мерещилась утопленница, та несчастная женщина, которую прозвали ведьмой. Дайвинг тогда не задался. Под толщей льда в темной воде на фоне истории о пропавшей жене кузнеца, было жутковато.
Вообще, это она сама придумала, что кузнец утопил неверную возлюбленную. Та северная попутчица ей так и не рассказала, что на самом деле стало с бедной женщиной. История кончилась тем, что в последний раз кузнеца видели на вокзале на пару с собакой, больше похожей на волчицу. И тогда Ольга решила, что он все же убил свою жену на почве ревности, утопил тело в море, а сам скрылся с места преступления. А волчица, скорее всего, была обычной собакой для отвода глаз. Поверить в то, что женщина обратилась в волчицу и ушла вместе с кузнецом, здравомыслящий человек вряд ли бы согласился. Но та история запала ей в душу.
Северная поездка оставила неизгладимый отпечаток в памяти. Именно там, в Чупе, глядя в морозное, мерцающее от обилия звезд молчаливое небо, которые видело и знало исходы всех историй от начала времен, Ольга приняла решение о разводе. Ей отчаянно захотелось выйти из драмы, прежде чем у ее "кузнеца" наступит аффект, и его молот размозжит ее череп.
Ольга дернула плечами и поежилась. От кафельного пола и воспоминаний повеяло холодом. Как же хорошо, что все позади. В пакете оказались подарочные футболки, которые она так и не вручила в тот раз теперь уже бывшему мужу. Еще несколько минут женщина в задумчивости сидела на полу в гардеробной, придавленная грузом воспоминаний, все еще сжимая в руках свой старенький гидрик. Двенадцать лет прошло! И все же, как быстро летит время...

***
Выехали из города до пробок, болтали, слушали музыку, любовались буйством зелени за бортом. В открытые окна заплескивался теплый июльский воздух, трепал ее волосы, а она трепала его непослушную шевелюру. Смеялись над всякими мелочами. Смех вместе с ветром врывался в автомобиль и не покидал их во время всего пути. Держались за руки, потому что хотелось чувствовать близость и хотелось касаться. Она смотрела на то, как он поворачивает руль, как косит на нее улыбчивым глазом, как подпевает знакомую песню, и все это в нем ей нравилось, она любовалась каждым его движением.
- Бо-же,— томно вздыхала она, – как же красиво сегодня все! И ты мой дорогой, как Аполлон в лучах летнего светила!
- Ну ты скажешь тоже,— смеялся он, – нашла Аполлона.
- Нашла! – кивала она, нежно поглаживая его колено.
Он и правда сейчас ей казался самим совершенством, не по общим глянцевым канонам красоты, но по канонам любви.
- А вот так делать не надо, – накрывая ее ладонь своей, приговаривал он, — а то мы далеко не уедем, максимум до ближайших кустов!
- О, как романтично! – звонко хохотала она, - в придорожных кустах у меня еще не было.
- Хочешь попробовать? – решительно надавив на тормоз, поинтересовался он.
- Ну нет, только не в этих! – хихикала Ольга, - дальше будут кусты посимпатичнее, хотя с Аполлоном все равно в каких!

На заправках ели мороженое, обнимались, пили вкусный кофе, который бывает только на заправках, менялись за рулем. Не смотрели в телефоны, ничего не фотографировали, никому не звонили и даже ехали без навигатора! Они сообща решили провести несколько дней по-настоящему без связи и лишних виртуальных колебаний, наедине друг с другом и с природой. Забытая роскошь!
- Я вот думаю, – вслух размышляла Ольга, — если посчитать, сколько времени люди проводят друг с другом по-настоящему? Вот так, не в телефонах, близко рядом глаза в глаза? То, наверное, получится совсем немного. Утром на работу торопятся, бегут, потом обратно. И так живешь вроде несколько лет, а настоящих дней, который действительно вместе, близко – по пальцам пересчитать!
- Ну вот у нас с тобой как минимум пять настоящих дней ожидается, – Олег поднес Ольгину ладонь к губам и нежно поцеловал, — Люблю запах твоих рук, – и он поцеловал ее снова.
- Ой, ну ты скажешь, – Ольга засмущалась, — чем же они пахнут по-твоему, руки как руки!
Принимать комплименты она потихоньку училась, но все еще иногда смущалась от пронзительной близости, звучащей в его словах. Она все еще не могла до конца поверить, что так бывает, когда можно не ждать подвоха, не держать контроль по всем фронтам, просто жить, наслаждаясь каждой минутой с ним рядом.
- Они пахнут солнцем, какао и ванилью, – шептал Олег, продолжая гладить ее ладонь, и от его прикосновений по ее коже бежали мурашки.
- Они пахнут тобой, любовь моя, и это лучший запах, который я вдыхал, – он сделал паузу и, улыбнувшись, добавил, – вдыхал сегодня!
- Ах ты подлец, только сегодня! – шутя накинулась на него Ольга, – и схватив его за грудки требовательно заявила:
- Тормози, эти кусты очень даже подходят, я больше не могу терпеть! Хочу тебя!
Он не стал возражать, почему бы и нет! Путешествие обещало быть жарким!

Лежали в траве без одежд, смотрели на огромных синих стрекоз, проносящихся с громким треском крыльев по безоблачной лазури неба. Улыбались друг другу, ничего вокруг не замечая.
- Посмотри на меня, – тихо проговорил Олег и в его приятном голосе послышались торжественные ноты. Ольга медленно приподнялась на локтях и посмотрела любимому в глаза.
- Смотрю, – выдохнула она нежно.
- Просто смотри, – прикладывая палец к ее губам, прошептал он, – ты видишь перед собой самого счастливого человека, который даже не думал, что заслужил столько счастья. Спасибо тебе, любовь моя!
- О-о-о, – только и смогла выдохнуть Ольга, дрожащим от волнения голосом, и протянула руки к любимому.
- Нет, позволь и мне смотреть на тебя, я хочу запомнить этот момент. Это лето, этот июльский день, траву в твоих волосах, твои бездонные глаза, и это солнце над нами.
Подбородок у Ольги дрогнул, она смотрела на Олега, не моргая, и слезы катились из ее лучащихся светом глаз.
- Это слезы счастья, – пролепетала она, но я больше не могу смотреть на тебя, мне мало взгляда, обними меня крепко, и никогда не отпускай!
- Иди сюда, – выдохнул он и прижал любимую женщину к своей груди, зарывшись лицом в ее волосы. Так, они сидели, крепко обвивая тела друг друга, и вечность проносилась над ними в этом мгновении, освященная лучами древней молчаливой звезды. Это и было счастьем!

Позже остановились у полузаброшенной деревеньки, коих по пути попадалась изрядное количество, спустились к реке, плескались как дети до тех пор, пока не проголодались, как самые настоящие лесные звери. По дороге купили у бабулек пирожков с луком и яйцом, и банку парного молока. Уплетали за обе щеки, и, казалось, ничего вкуснее никогда и ни ели.
- Мне все больше и больше нравится наше путешествие, – прижимая к себе Ольгу, ворковал Олег, – почему мы раньше в него не отравились?
- Потому что ждали отпуска и погоды, – мурлыкала Ольга в ответ.
- И еще мне нравятся твои молочные усы, дайка я их оближу!
- А почему ты мне сразу не сказал, что я с усами?! Хочешь, чтобы я помурлыкала, как кошечка? – улыбнулась Ольга.
- Хочу и еще как! – и Олег многозначительно посмотрел на любимую.
- И я тебя хочу! – глядя на своего мужчину глазами, полными любви, проговорила совершенно счастливая женщина, — но если мы не доедем до места дотемна, придется ночевать в лесу, ибо к берегу мы ночью не проберемся, там опасный спуск. Но с тобой, милый мой, я готова ночевать хоть где, даже здесь, на обочине!
- Ну если все так, как ты говоришь, то давай немного ускоримся. Все-таки хочется засветло оказаться в том месте, о котором я столько слышал!
Нужно было ехать быстрее, чтобы успеть до ночи на поляну, но вокруг сгущалась такая невообразимая красота, что упустить ее не представлялось возможным, и они все равно кое-где останавливались и наслаждались. Вот поле подсолнухов уходит желтыми волнами до горизонта, а вот цветущий иван-чай розовым облаком украсил вершины зеленых холмов.
- Смотри, смотри! – Ольга тычет пальцем в окно.
- Красота! – кивает Олег.
- Красотень!- восторгается Ольга.
А поля все тянутся до самого горизонта, то сиреневые, то желтые, то зеленые. И такая красота, что не наглядеться на эту ширь и пестроцветье, а аромат стоит, что в груди все замирает от восторга, и над всем этим священный гул тружеников пчел.
- Медовая страна, – улыбается Ольга, – купим мед по дороге?
- Конечно, – кивает Олег, – медовая страна для медового месяца, — нежно сжимая ладонь любимой, намекает он.
- Пока только пять дней, а там глядишь, и созреем до целого месяца, – влюбленным глазами, глядя на Олега, мурлычет Ольга.
Остановились возле небольшой речушки, которая так и манила плавным изгибом пологого берега. Сели на бревно, уплетая оставшиеся пирожки. Вода в реке оказалась такой прозрачной, что видно было все до самого дна. Мимо прошел щупленький старичок с удочкой на плече и жестяным ведерком. Его колоритные седые усы притягивали к себе внимание, и, как будто зная об этом, он шел, не торопясь, высоко подняв голову, и, казалось, что его губы вот-вот расползутся в улыбке. Да как тут можно было не улыбаться?! Когда благодать накрывала своим священным покрывалом этом умиротворенный край полей, тихих рек и гудящих жизнью медоносов лугов!
Река текла, не спеша, неся свои хрустальные воды бесшумно и сонно. Усач все еще позвякивал ведерком, переставляя ноги словно в замедленной съемке.
- Ты чувствуешь, время тут течет иначе? – тихо спросила Ольга, словно боясь спугнуть очарование безмятежности.
- Да, – протяжно выдохнул Олег. - И это очень приятно замедлиться тут с тобой!
- Да! – счастливо улыбнулась Ольга, и ее медовая улыбка застыла на лице, запечатлевая волшебную тягучесть этого дивного места. Хотелось просто быть здесь, зависнув в блаженстве на неопределенное время, пока светит солнце, бежит река, и идет усач, позвякивая ведерком, и пока рядом бьется сердце того, кто чувствует этот момент вечности так же, как и ты.


     Глава 2. На поляне

     Снова Михалыч

Вечером разожгли костер, расселись у самовара. После нескольких дней уединения в полевых условиях, цивилизация, представленная удобствами дома хозяина поляны радовала несказанно. Ольга первым делом приняла душ и помыла голову, и вся свежая и сияющая уселась на стул, поближе к огню. Она обожала гонять чаи под звездным небом и слушать увлекательные истории, из прошлого, которых у хозяина поляны имелась целая гора, и обязательно какая-нибудь особенная, козырем в рукаве. Ольге нравилось просто быть здесь, в этом тихом, чистом месте, до краев переполненном природой, почти нетронутой рукой человека.
Николай Евгеньевич уже уселся на свой любимый деревянный стул, с резной спинкой. В своем традиционном вечернем одеянии: махровый халат на толстом подкладке, галоши на меху и войлочная шапочка с алой звездой, хозяин поляны выглядел солидно, как настоящий барин, в которого бы превратился Робинзон Крузо, переехавший на Урал.

Молчали, слушали, как трещат поленья в костре, наблюдая, как искры выстреливают в небо, словно крохотные кометы. По вечерам в долину спускался туман, становилось сыро. Река нехотя заползала под клочковатую белую шубу, скрывая свое извилистое тело в густой пелене до самого утра. Изредка большая рыба била хвостом по воде, оглашая долину гулким плеском. А после все живое, словно скованное непроглядным туманом, замирало на ночь в ожидании спасительных лучей солнца.
Костер на поляне, точно сердце ночи, пульсировал неистово, выбрасывая прожорливые языки ввысь, пытаясь лизнуть притягательную мякоть неба, нависшую над головами. Тьма сгущалась все сильнее и как будто наступала со всех сторон, и оттого, хотелось жаться друг к другу, кутаться в теплые пледы, говорить шепотом, а пыхтящий самовар, солидно возвышающийся посреди стола, казался настоящим спасительным маяком. В такие темные летние ночи, когда сидишь, упираясь в небо головой, что-то разворачивается внутри, что словом не передать. Как будто стоишь на краю бездны, заглянув в которую на все свои вопросы получишь ответы, к которым еще не готов. И потому сидишь в оцепенении, и только сердце колотится гулко, да так громко, что еще больше не по себе становится. В такие ночи ощущаешь себя больше и шире. И вот уже, кажется, сердце бьется так сильно, что все вокруг пульсирует в этом ритме. И ты уже не одно только тело. Теперь ты чувствуешь тоньше, только сказать о том не можешь. Нет таких слов. Тут какой-то другой язык нужен. И очень хочется крикнуть в эту темноту что-нибудь пронзительное, священное, как заклинание, но звук застревает в горле, и туман опускается на плечи, осаживает тебя холодным прикосновением. Ты оглядываешься, пытаясь ухватить свою иллюзорную реальность за хвост, но туман все меняет, и даже лица тех, кто рядом с тобой возле костра, совсем иные в такую ночь. Дрожь бежит по ногам, и ты понимаешь в этот момент, что если подчиниться законам тьмы и затаившись глядеть во все глаза, то тогда откроется нечто этакое, о чем потом только шепотом.

Ольга в задумчивости глядела в темноту, ощущая себя расширившейся до размеров всей этой любимой ею поляны, скрытой сейчас туманом. Олег и Николай Евгеньевич как будто находились внутри нее, а сама она и была этим облаком тумана. Щенок, свернувшись в клубок на ее коленях, тихо посапывал, подергивая передней лапой, и по его довольной морде, сразу было понятно, что ему снятся собачьи сны. Погладив теплую голову пса, Ольга тихо спросила:
- Николай Евгеньевич, помните, вы обещали рассказать про тот заброшенный дом, где мы своего щенка нашли. И вообще, так все это странно и чудно! – женщина всплеснула руками, а пес приоткрыл один глаз и, убедившись, что все в порядке, снова засопел.
- Я ведь мечтала о собаке, – продолжила Ольга, нежно поглаживая найденыша, — вот именно о такой, черненькой, гладенькой. И вот, пожалуйста, мечта сбылась! Возле заброшенного дома пришел к нам этот малыш, такой же черный, как и дом, в котором он прятался.
- Из черного дома, говоришь, он пришел? – задумчиво произнес хозяин поляны и потянулся за кружкой, чтобы налить кипяток из вовсю пыхтящего самовара.
– Да, про дом тот есть что рассказать. Знавал я его хозяина. История длинная, – и Николай Евгеньевич шумно отхлебнул горячий чай из кружки и отчего-то нахмурился.
- Я люблю истории на ночь, – переглянувшись с Олегом, мол, я же тебе обещала, будет интересно, тихо проговорила Ольга. - Расскажите?
- Отчего не рассказать, – подтянув к себе банку с медом, кивнул хозяин поляны.
- Историю эту помню хорошо, мы тогда только переехали сюда с Валей, а вот уж и десять лет минуло! Время-то как летит...
Николай Евгеньевич налил себе еще чаю и, помешав длинной жердью поленья в костре, начал свой рассказ.

- Его звали Михалыч, он и жил в том доме. Я его как увидел, сразу понял, что имя ему подходит как нельзя лучше — такого великана сложно иначе назвать! Говорят же, имя – это судьба. Вылитый медведь! Было б у меня ружье в тот раз при встрече впотьмах, мог бы с перепугу я его и пристрелить, но Бог миловал, – и Николай Евгеньевич, усмехнулся, прихлебывая чай.
Ольга дернула плечом, неприятный озноб пошел по телу, что-то про Михалыча показалось ей отдаленно знакомым. Пес открыл глаза и дернул лапой.
- Спи, малыш, — прошептала Ольга ласково и передвинула ноги ближе к огню, приготовившись слушать дальше.
- Он жил  тут еще до нашего прихода, выше по реке. Нелюдимый, неразговорчивый, но в целом вроде нормальный мужик. Правда, что-то звериное иногда промелькивало в его глазах, дикое, но с кем не бывает. Но с такими лучше не ссориться, это факт, – Николай Евгеньевич, хмыкнул и потянулся за медом.
– В общем, можете себе представить: здоровый детина, метра два, наверное, не меньше. Борода лопатой, ручища как ковши, и глаза как угли – черные, свирепые. Так, мне показалось в первую нашу встречу. Вот как сейчас помню, картинка эта: на реке его встретил впервые. Я, честно сказать, сначала даже немного струхнул, подумал, медведь, чуть деру не дал. Валька потом надо мной смеялась, говорит, а сама смеется и краснеет:
- Михалыч ведь и ежа не обидит! Ну да,  здоровый, но видно же, что добрый!
Где уж Валя разглядела его доброту, я не знаю! Но, видимо, на баб этот громила другими глазами смотрел. Одним словом, женщины его любили! Нахаживали разные из деревни. А моя-то, благоверная, его все подкармливала при случае, вертихвостка! – И хозяин поляны беззлобно погрозил кулаком в сторону дома.
- А один раз даже прикатила к нему какая-то мадам совсем издалека, с чемоданом на колесиках, по ухабам-то, да по лесам! Через нашу поляну к нему неслась. Валя с ней беседы вела. Ей-богу, как кошки к нему ходили девицы! А та востроглазая с чемоданом, вообще порох: глянешь и обожжет!
- А как ее звали? – поинтересовалась Ольга, размышляя, не ее ли, это попутчица из поезда двенадцатилетней давности. Неужели, все-таки нашла она своего кузнеца?!
- Не знаю про ту даму, что и как, это лучше у Вали спроси. Помню, что она проходила через нас дважды, как раз после того случая с собаками. А на обратном пути с Валей они чаи гоняли на кухне при закрытых дверях, меня не пустили уши погреть! Спроси у хозяйки моей, она про ту востроглазую больше расскажет. А ты почем спрашиваешь, знавала ее, что ли? – спросил хозяин, Ольгу.
- Сложно сказать, – женщина пожала плечами, – может, и знавала, а может, спутала с одной знакомой. Но это мы потом выясним, дальше то историю про дом расскажите?
- А дальше, – Николай Евгеньевич, снова потянулся за кружкой, – так вот та заваруха как раз вышла в аккурат перед приездом той дамочки.
- Какая заваруха? – подал голос Олег.
- Слушайте, все расскажу по порядку, – и, сдвинув шапку на макушку, Николай Евгеньевич потер лоб и продолжил, предварительно откашлявшись, что означало - рассказ будет долгим.
- Мы тут, знаете, каждый особняком живем, почти отшельниками, за это и ценим эти места — никто в душу не лезет. Раз в две недели, а то и реже, встречались мы с Михалычем на реке: иногда рыбачили вместе. Он не отличался разговорчивостью, это я все трещал, а он только головой кивал, точно Герасим из "Му-му". Валька мне его всегда в пример приводила, мол, он не такой балабол, как ты. Видишь ли, подавай ей работящего молчуна! Но каков я есть, такова уж только могила исправит! В общем, сосед наш всегда при деле был, то что-то мастерил, то рыбачил, то охотился. Но, мне кажется, не от хорошей жизни он пришел в наши места, тут нет людей с простой историей! Но бог его знает, какая нечистая его занесла, я могу только гадать. Думаю, каждый имеет право на свою тайну. А я вам расскажу то, что видел своими глазами, и история эта про собаку!

                Бойня

- Была у Михалыча собака, под стать хозяину – дикая! Все выла по ночам, а по реке звук далеко идет. Люди в деревне поговаривали, что его собака – вовсе не собака, а что это жена его — оборотень! Ну я в эти бредни не верю, – рассказчик усмехнулся, – если б жена, то бабы не ходили бы!
Внезапно откуда-то со стороны деревни послышался долгий, протяжный вой. Ольга и Олег переглянулись. В такую ночь, как эта не очень-то хотелось встречаться с оборотнями.
- Воет, сучка! Как чует, что про нее говорю, – прокомментировал Николай Евгеньевич и снова прислушался.
- А это она, что ли? – прошептала Ольга поежившись.
Может, и она! – многозначительно изрек Николай Евгеньевич. - Сучка у Михалыча была настоящая оторва, – продолжал хозяин, — таскала моих кур, да кроликов душила! И морда наглая такая, дерзкая у нее, все время как будто с ухмылочкой. И никого ведь эта тварь не признавала, ни с кем ни считалась, хоть кричи на нее, хоть замахивайся — только зубы скалила. В общем, не собака, а ходячая катастрофа для наших животинок. Спасу от нее не было. Но Михалыч с ней как с ребенком носился, даже голос не повышал. Казалось, порой, что это она ему хозяйка, а не он ей. К людям он не очень-то расположен был, а сучку свою любил.
А звали собаку как? — глухо спросила Ольга. Воспоминание снова обожгло ее память: кузнец и ведьма!
- Злата, что-то в этом роде, не помню уже, но что-то на "З", – Николай Евгеньевич шумно отхлебнул из кружки и продолжил, - Эта его Заза...
- Зара? – уточнила Ольга.
- Может и Зара, — кивнул хозяин, — постоянно сбега;ла от него и паслась у нашего курятника. Михалыч находил ее, конечно, сажал на цепь даже, но та выла без конца, а потом все равно сбегала. В итоге выстроил он для нее вольер. Это моя Валентина его упросила. Устали мы от ее набегов, ей-богу, хоть бери ружье, да стреляй. Михалыч послушал нас и меры принял. Мы с женой выдохнули, и куры наши тоже. Перестали мы эту наглую морду видеть. Но разве дикое животное удержишь в клетке? То-то и оно! Выть она стала пуще прежнего. Точно говорю вам, была она шальных кровей, все в лес смотрела. Нет, не была она собакой! И зачем он ее при себе неволил – непонятно! Толку-то от нее, только вред!
- А кем же она была, оборотнем, что ли? – предположила Ольга.
- Да ну, ты брось, – усмехнулся хозяин, — я в эти бредни не верю. Волчицей – вот кем! – уверенно заявил Николай Евгеньевич. – Она ведь в благодетеле своем хозяина не признавала, нос воротила, а Михалыч все цацкался с ней, а нужно было отпустить! Всем бы лучше стало. Она свободы хотела. А он ее в клетку посадил. В общем, чужая душа -  потемки! Видать, была дорога она ему, эта несносная животина, да только насильно мил не будешь!
- И что, отпустил он ее в итоге? – поинтересовался Олег.
- Слушайте дальше, вот как дело было, – и Николай Евгеньевич, поставив кружку на стол, на секунду умолк, собираясь с мыслями.
- После охоты это случилось. Я сдуру увязался с ними в тот раз. К Михалычу, бывало, приезжали братки из дальней деревни: охотились они вместе, вечером квасили, а утром уезжали. Матерые типы такие. Как уж они снюхались, не знаю, но общее у них было точно: им нравилось убивать. Я-то охотник такой, по воробушкам в основном. Как Валя моя говорит, больше болтун, чем охотник. А те приезжали, прямо профессиональные киллеры. С такими опасно ссориться и пить, но это теперь я умный задним числом!
После охоты, как водится, сели мы за стол, отказаться было нельзя. Так, я поневоле попал на ту бойню. Задержался дольше обычного, а потом неудобно было уйти, момент все никак не подворачивался.
Охотники пили крепко, с каким-то внутренним остервенением. Они как будто пытались погасить черное, злое пламя, неумолимо пожирающее их нутро, по какой-то странной ошибке заливаясь самогоном вместо воды. Опустошенные железные кружки глухо ударялись о доски массивного стола и вновь стремительно наполнялись. Хмельная река уносила участников пира все дальше, по течению вниз, отбирая у них остатки человеческого облика, превращая в настоящих зверюг.
Мы сидели на улице, под жестяным навесом, возле добротной бревенчатой избы Михалыча, подозрительно зыркающей на нас темным проемом небольшого оконца. Отсюда открывался красивый вид на белый скалистый гребень, венчающий холмистый хребет, по ту сторону реки. Тут же под навесом к жилищу моего молчаливого соседа примыкал вольер, бросающийся в глаза новизной доски, еще не тронутой дождями.
Всех собак, их было пять вместе с волчицей, загнали в вольер, как баранов в стайку. Михалыч с интересом наблюдал за своей Зарой, как она будет вести себя в компании, и лишь изредка поглядывал на косые рожи товарищей. Он не пил, лишь молча глазел на все происходящее, казалось, будто он смотрит кино, и в его темных глазах вспыхивал живой интерес. Михалыч хлебал квас из большой стеклянной кружки, и как будто вел какой-то тайный диалог, глядя на скалящуюся в углу вольера волчицу. А та неотрывно смотрела на хозяина все с тем же вызовом и периодически открывала пасть, клацая зубами. После кружки самогона мне и самому казалось, что они ведут беседу на каком-то своем, лишь им понятном языке.
Пахло дымом, горелым мясом и кровью – рядом висели освежеванные туши убитых косуль. Вечерело. Солнце, поранившись о макушки сосен, наливалось кровавой краснотой, оповещая о скорой кончине дня. Охотники продолжали пить, и их хриплые речи становились все громче. Последние полчаса, я сидел как на иголках, подыскивая подходящий предлог, чтобы улизнуть, но суровый взгляд хозяина дома, который он периодически бросал и на меня, не давал мне сдвинуться с места. А между тем, что то тяжелое витало в воздухе, точь-в-точь как перед бурей.

Михалыч цедил квас, крутил своей огромной головой по сторонам, иногда прислушиваясь к рассказам охмелевших гостей, и поглядывал на волчицу. Он смотрел на всех нас сверху вниз, с высоты своей громадины роста, и было в этом взгляде ощущение превосходства и отстраненности.
Я томился, поглядывая на гребень, за который уползало солнце, и старался не пить крепко, сосредоточенно наблюдая, когда появится лазейка, чтобы слинять. В общем, оставался в кондиции, а после и вовсе мгновенно протрезвел, когда это началось.
- Что началось?! – в голос спросили Ольга и Олег, все ближе подсаживаясь к угасающему очагу.
Николай Евгеньевич, подбросил дрова в костер и, многозначительно помолчав, изрек:
- Бойня началась, натуральная бойня! Не успел я уйти тогда, как завыла волчица. Видно, не я один чуял неладное. И завыла она так протяжно, зловеще, что мурашки по коже побежали! Все охотники враз подняли головы и на минуту умолкли. Нам всем стало не по себе. И только Рябой – так звали главаря этой шайки, ухом не повел, опустошая очередную кружку. Этот грузный мужик лет пятидесяти, пил особенно крепко: ему не везло на охоте, и уже не в первый раз. Его братки поговаривали, что он начал слепнуть на один глаз и, видимо, так оно и было. Но Рябой только отмахивался от всех, и чуть что хватался за ружье, когда слышал шуточки в свой адрес. Но в этот вечер его натурально перемкнуло. Злая гримаса исказила рябое лицо, после того как кто-то из его дружков усмехнулся:
- Был Рябой, да стал Косой!
- Я вам покажу сейчас косого, черти! – процедил Рябой сквозь зубы, и, вскинув ружье, направил его на собак.
Я толком не успел понять, что произошло, как прогремел выстрел. Я оцепенел, глядя во все глаза. Собаки завизжали, волчица оскалилась, и громкий жалобный, душераздирающий скулеж пронзил тишину. Чернышка, ласкова молоденькая сучка, собака одного из охотников, как подкошенная завалилась набок, безуспешно пытаясь дотянуться до кровавой раны в боку. Пьяный убийца угодил ей в брюхо. Смертельно раненная собака, не понимая, в чем провинилась, вращая полными слез глазами, жалобно выла, призывая всех к ответу. Но отвечать было некому. А этот вопль и повисшая в воздухе тишина раззадорили Рябого пуще прежнего! Он гаркнул каким-то утробным криком и, дико вращая безумными глазами, вскочил на ноги, размахивая ружьем. Он ослеп в пьяном угаре и готов был убить любого! Казалось, он окончательно лишился рассудка.
Я с ужасом смотрел на это бессмысленное пьяное кровопролитие и молился, чтобы Михалыч остановил убийцу. Я боялся, что если открою рот, Рябой пристрелит и меня. Этот ублюдок, вконец потерял человеческое обличье. Но Михалыч сидел неподвижно, точно каменная глыба, не сводя черных, остекленевших глаз, со своей волчицы. А та, нужно отдать ей должное, оказалась смелее меня. Зара отплясывала в клетке танец ярости, кидаясь на сетку, устремив свой хищный взгляд на убийцу. Она скалилась и рычала, и если бы ее выпустили, она разорвала бы его на клочки. Мы все будто оцепенели. Рябой вновь вскинул ружье. Остальные собаки, поджав хвосты, сгрудились у дальней стенки вольера и притихли. Лишь только плач истекающей кровью Чернышки, шумное дыхание убийцы и тихое рычание Зары нарушали тишину. Раздался щелчок. Рябой снова выстрелил, а затем еще раз. Я перестал, что-либо понимать, не в силах отвести глаз от этой бойни. Михалыч застыл, не сводя глаз со своей волчицы. Мне кажется, он хотел, чтобы Рябой пристрелил ее, оборвав странные узы, связывающие их.
Пьяный ублюдок тяжело ранил еще одну собаку. Предсмертные стоны невинных животных слились воедино с пронзительным воем волчицы. Я чувствовал, как у меня дергается подбородок, с трудом сдерживая слезы гнева, судорожно сжимая кулаки под столом. Я готов был задушить этого убийцу собственными руками, и вот уже почти решился, как поднялся Михалыч, как будто очнувшийся ото сна. Одним движением мощной руки, он выдернул ружье из рук Рябого. Прицелившись, он добил сначала бедную Чернышку, которую еще несколько часов назад я гладил по черным теплым бокам, потом вторую собаку — молодую лайку с пушистой белой кисточкой, на повисшем хвосте. Я больше не мог на это смотреть, мне стало невыносимо тошно. Как в тумане я на ватных ногах поднялся из-за стола и поплелся к реке не оборачиваясь. Мне было стыдно и горько. Зара снова завыла, я зажал уши руками и побежал прочь.
Но внезапно раздался еще один выстрел. Я дернулся и замер на месте. Я не знал, кому предназначалась эта последняя пуля, может, они стреляли в меня?! Я обернулся. На берегу никого не было. И помню, подумал тогда со злой горечью, что этой пули по праву заслуживал Рябой.

Повисла пауза. Ночь навалилась на плечи. Ольга прижала щенка к себе и зажмурилась. Теплая рука Олега легла на ее плечо. Внутри клокотали и поднимались противоречивые чувства. Николай Евгеньевич откашлялся и шумно высморкался. Было заметно, что ему до сих пор непросто вспоминать об этом.

- С тех пор мы перестали общаться с соседом, – глухо проговорил он. - Злосчастную клетку Михалыч разломал после того случая, это мне Валя сказала, она видела, когда ходила ягоды собирать. А Зару свою он вроде отпустил, не мог он ее пристрелить! Не верю я в это. Иногда я думаю, кому досталась та последняя пуля? Но, как говорится: меньше знаешь, лучше спишь!
- Вот так история! — выдохнула Ольга.
- А ты думала, Оленька, у нас и не такое бывает, места-то безлюдные! – Николай Евгеньевич, потер лоб рукой и потянулся за кружкой и, хлебнув чая, продолжил:
- Вскоре после того случая волчица исчезла. А потом и Михалыч сгинул. Валя говорит, что он мог к той девице податься, ну той востроглазой с чемоданом, уж больно у нее глаза влюбленные были. А может, залег на дно в какой глуши, от своих дружков – убийц подальше, если Рябого завалил, но это вряд ли, конечно. У нас места дикие, каждый сам себе власть и судья! Все мы под Богом ходим, и всем по заслугам, и за грехи воздастся с лихвой! Ну а дом тот долго пустой не простоял, сгорел вскоре. Может, молния попала, или спалили туристы-сплавщики по неосторожности. Сухое лето было в тот год, вода совсем упала. Вот такие дела. Никакой мистики.

Ночь, набрав силу, вступила в свои права. Глядя в догорающий костер, Ольга тихо проговорила, нарушая тишину:
- Пойду-ка я за медом в дом схожу, спать перехотелось совсем!
- И то, правда, а то и чай пить не с чем, – согласно кивнул Николай Евгеньевич, протягивая Ольге пустую банку.
Ольга, аккуратно переложив теплого щенка на колени Олега, поднялась, чтобы размять затекшие ноги, и направилась к дому.
- Интересно, что обо всем этом расскажет Валя, – подумала она.



            Нашла


Стояла одна из тех летних ночей, в которую спать совершенно невозможно. Все вокруг в неверном свете далеких пульсирующих звезд дышало жизнью стремительного несущегося лета. От такой бессонницы хотелось расшириться и взлететь в высокое, многослойное небо, чтобы с первым лучом рассвета излиться на теплую сонную землю звенящей внутри радостью. Ну а после, насладившись сполна ночным блужданьем, завалиться в мокрую от росы траву и, вдыхая бесконечное многоголосье полевых цветов, забыться на пару часов коротким глубоким сном. Ольга, взбудораженная рассказом Николая Евгеньевича, быстро дошла до дома, рассекая туман, окутавший поляну, и постучала в железную дверь. На кухне горел свет, Валя не спала.
- Заходи, – послышался тихий голос.
Ольга прошла по скрипучим половицам через темные сени. Приятно пахло парным молоком и березовыми вениками. Скинув кроссовки, гостья переступила порог.
- Я к вам по заданию, – улыбнулась Ольга, – велено меда передать на стол, и еще у меня вопросик есть. Николай Евгеньевич нам про Михалыча рассказывал, помните его?
- А как же, – улыбнулась Валя, – хороший был мужик!
- А ту женщину, которая приходила к нему после истории с собаками, помните?
Валя потянулась за банкой с медом и кивнула.
- С теми собаками жуть вышла. Как вспомню, так слезы на глазах! А Татьяну ту, я помню, конечно. Мы с ней тогда долго болтали. Хорошая девка! И Коле я говорила, что к ней он уйдет, если образумится и пить бросит! Ведь хороший Степан был мужик, и Татьяна девка ладная, чем не пара! Погоди, – Валя посмотрела на Ольгу поверх очков в толстой оправе, — а ты ее откуда знаешь?
– Я как-то ехала в поезде с ней, Татьяна эта - случайная попутчица моя. Тесен мир, однако! Она тогда рассказала мне начало истории, но мне хотелось бы узнать и конец.
- Диву даюсь, – всплеснув руками, пожала плечами Валентина, обувая галоши на шерстяной носок, – как же тесен мир!
- Это точно, – согласилась Ольга, – очень! А может, мы встречаем лишь только тех, кто нам нужные слова скажет?
- Да, и такое возможно!— проговорила Валя и открыла дверь, впуская ночь в дом, – Ты пока грейся тут, чай пей, а я мед отнесу. Скажу им, что у нас девичник! – и хозяйка, подмигнув, скользнула в темноту.
Ольга, уселась на мягкий стул со спинкой и протянула руки к чайнику. На улице и, правда, стало зябко из-за ночной сырости. А здесь, при свете старого торшера под желтым абажуром с бахромой было тепло и уютно. Ей нравился этот дом, своей простотой и ощущением умиротворения, которое накрывало ее каждый раз словно пуховым одеялом, стоило оказаться здесь на поляне. Ей все здесь нравилось, так бывает исключительно в тех местах, где чувствуешь, что вот оно - твое родное!

Валя вернулась быстро, плеснула в чайник воды из графина, поставила заварник на стол и придвинула к Ольге вазочку с конфетами.
- С чего начать, – сдвинув очки на кончик носа, проговорила хозяйка дома.
- Помню, как она прискакала сюда, с чемоданом на колесах, такая все взбудораженная, нервная, резкая. Вот точно Востроглазая! Иначе и не назовешь, ершистая до не могу, баба-порох! Искала она нашего Михалыча. Где ему, сердешному от влюбленной женщины скрыться! Такая из-под земли достанет, – Валя засмеялась и, вспоминая их первую встречу с Татьяной, прищурила глаза. Ей явно было приятно вспоминать эту историю. Ольга облегченно вздохнула, очень надеясь, что хотя бы здесь будет какой-то намек на счастливый финал, после всех мытарств и страданий ее попутчицы и несчастного кузнеца.
- В общем, искала она его долго, судя по ее рассказу, но таки нашла, упорная она девка! И когда туда шла к нему, ежом через нашу поляну прокатилась, зыркала только глазами голубыми, чуть искры не летели, а вот обратно вернулась другим человеком!
- Как это, вернулась другим человеком? – не поняла Ольга.
- Мягкой вернулась, как будто была холодной и острой, а вернулась теплой и круглой. Такой взгляд у женщин иногда бывает, как у сытой кошки, знаешь? – Валя подмигнула.
- Да понимаю, о чем вы, – улыбнулась в ответ Ольга, – то есть он ее принял? А отчего же она тогда у него не осталась?
- Могу тебе только ее рассказ передать, а уж отчего, да почему, сама решай, – наливая кипяток из чайника, проговорила Валентина.



    Глава 3. История Татьяны



Я полюбила  его с первого взгляда.  Такое ни с чем не спутать, поверь мне на слово. Стоило ему появиться в нашем городишке, я сразу поняла – это он!  Когда Степан шел по улице, смотря поверх голов наших коротконогих мужичков, размахивая своими огромными ручищами, я любовалась им, как завороженная и благодарила судьбу за встречу. При одном взгляде на него мое сердце выпрыгивало из груди, а ноги подкашивались, словно ватные. Представь, за всю мою жизнь я впервые ощутила такое, аж сама испугалась, не заболела ли?!
Ты не думай, я никогда не была замухрышкой, или девкой из робкого десятка! Женихов у меня всегда хватало, но этот, пришлый, оказался из другого теста, и я влюбилась, как девчонка. Робела перед ним, не зная, как к нему подступиться, и, конечно же,   мечтала,  что и он меня полюбит однажды.   
Степан мой был уникальным! Он ведь совсем не пил тогда, в отличие от местных мужиков,   и много работал, в кабак и на танцы не ходил, только на охоту, да на рыбалку. Встретить его, вот так просто, невзначай, оказалось  для меня задачкой не из легких! Хотя он всегда был близко - в мастерской, неподалеку от моего дома. Он работал по металлу - ковал на заказ. Но однажды  случилась долгожданная оказия: умерла моя двоюродная тетка. Как говориться, не было бы счастья, да несчастье помогло! Вот так и случилось. Тетка отправилась в мир иной,  а я прямиком к Степану отправилась, заказывать оградку на кладбище. Не знаю, что уж то был за счастливый день в году, но он впервые на меня посмотрел заинтересованным взглядом, как на женщину, понимаешь?! А до этого сколько бы я не вертела хвостом, не вылавливала его в магазине, да на улице – ноль эмоций, смотрел на меня, как на мебель. Я уж и надежду стала терять, все думала, ну что же со мной не так?! Вроде, все говорят, что красотка, огонь-девка, а он морду воротит, и вдруг увидел! У меня тогда чуть обморок от счастья не случился. Я знаю такие взгляды, это был тот  самый!
 Когда Степан Михайлович появился в нашем захолустье я уже год как разошлась со своим алкоголиком. Были у меня, конечно, женишки на примете, но все не то. Сердце молчало, понимаешь?! А когда моего Михалыча увидела, сразу внутри екнуло, мол – это ОН! Ребенка захотела от него родить. Смешно, да? Придет же такое в голову! А вот стукнуло и прямо засело внутри. Ей богу, что со мной тогда творилось!
 В общем, с той оградки теткиной и началось наше душевное знакомство. Стал он ко мне на чай захаживать, не устоял перед моими уговорами, но дальше дело никак не двигалось. Я робела перед ним словно пятиклассница, а он смотрел на меня сверху вниз и порой так отстранено, что мороз по коже. В такие моменты, я думала:
- Какого ж рожна ты приперся, раз глядишь на меня, как на пустое место!
Но иногда он и теплые взгляды кидал, даже ласковые, от которых я млела и расплывалась как квашня. Ну а уж если рукой невзначай коснется, или попросит кипятка подлить, да еще так посмотрит, как один он умел, я вообще от счастья с ума сходила. Ей богу, дурочка влюбленная! Сама от себя шалела.
 Не простой он оказался фрукт, не то что наши местные! Тем только плечиком поведи, да глазом моргни: сразу бегут как похотливые козлы, а этот не такой. А я девка не глупая, хоть и влюбленная по уши,  смекнула тогда, что к нему надо подход найти. Торопиться некуда, пускай пообвыкнется, присмотрится, принюхается ко мне, а там, глядишь, моя любовь его сердце холодное и растопит! Душа у него добрая, к любви способная, я это точно знала, хоть и зверем порой он глядел на людей.
Спать я перестала по ночам вся в томлении. Голову ломала, как же его разморозить мне, чтоб обнял, да поцеловал, да своею назвал. Я ведь его всем сердцем полюбила, такое со мной впервые случилось в тридцать-то лет! И все мне казалось, что нужно подобрать какие-то нужные слова, чтоб открыть путь к его сердцу. По ночам, ворочаясь от любовных мук, с боку на бок, я такие сонеты ему сочиняла! Мама дорога!  Да к утру все забывала, пустая башка!
Степан сам молчун по натуре, но вот слушать байки любил.  Бывает сядет, кружку литровую в свои ручищи возьмет и сидит, чай цедит, а я, знай, ему сказки сказываю, все что сорока на хвосте принесла. Сидит он глазом своим ласковым на меня косит, а я и довольнехонька. Мне с ним просто рядом быть за счастье! Ну а если комплимент какой скажет, так я и вообще на седьмом небе! И иногда, мне казалось, что  так бы просто и сидела я подле него все дни напролет, и ничего другого мне и не надо! Наверное, такова и есть любовь, которая ничего не просит в замен, был бы милый рядом.
 
Идиллия наша длилась не долго.  На беду,  выпала ведьма из окна - соседка моя, бесноватая. Степан ее как увидел, так  все у нас разом и закончилось, толком не начавшись, а казалось вот еще чуть-чуть и он оттает... Не знаю, от чего его переклинило на этой безумной. Может,  сглаз какой  или порча на крови, но чует мое сердце, было там что то нечистое примешено. Ибо с того самого злосчастного дня он за ней стал ходить по пятам, как собачонка на привязи. А после, когда она устала от него отбиваться, и вовсе ее к себе перевез. А она ведь полоумная была, вот правда тебе говорю! То выла, то хохотала, то головой о стенку билась. Поломанная, душа метущаяся!
 Я не смирилась, конечно, но затаилась на время. Решила поглядеть, куда их кривая выведет. А было у них криво все с самого начала! Это я тебе точно говорю! Ведьма от  кузнеца моего все сбегала, а он ее каждый раз находил и возвращал. А потом неблагодарная эта и вовсе себе любовника на стороне завела. Потому как насильно мил не будешь, так то! Это я и для себя поняла, как не тяжело мне было это признать.
По началу я  злорадствовала ужасно, наблюдая их мыльную оперу. Городок то у нас маленький, все как на ладони. А потом опять сердце во мне заговорило, я ведь даже ходила к этой дуре, пыталась ее образумить, чтобы она Степана не мучила. Но не тут то было, она мне всё твердила:
- Так ведь я его не держу! Это он прилип ко мне, как банный лист. Отлепишь?!
Я бы с радостью, да не тут то было! Степан будто помешался на ней. А я все смотрела на ведьму эту и думала, что же в ней такого есть,  чего во мне нет? Ведь он ей не нужен совсем. А может именно это его и цепляет?
 Короче, дебри темные - в чужих душах копаться. Но Михалыч упорным оказался, даже меня в этом деле перещеголял. И когда мадам его не на шутку загуляла, он нашел ее и увез в лес.
 Как-то ведьма сказала мне, что он грозился ее убить. Помню, тогда она посмотрела на меня странно, что холодом могильным повеяло от ее взгляда, и говорит:
- А может именно этого я и хочу? Тошно жить мне Таня, тошно!
А я знаешь, поняла, что она не шутила. Соседка моя та еще суицидница была, он же ее в первый раз увидел, когда она из окна выпрыгнула. Все хотела счеты с жизнью свести, а тут нашла чьими руками!
И стало мне страшно, что погубит она Степана моего. Пробовала я с ним говорить, но все без толку. Он меня в упор не видел, морду воротил. Я снова для него пустым местом стала. Как не обидно это было признать, но я смирилась до поры. Я решила подождать, чем дело кончится, хеппи-эндом точно не пахло.
 
Ждать долго не пришлось! После очередного ее загула, кузнец схватил свою ведьму в охапку и уволок в лес. И оттуда она уже не вернулась! Не знаю, что там случилось.  Может избил ее до полу смерти, да она сбежала от него в другой город. Но я знать доподлинно не могу, свечку не держала. А слухи-то ползли разные. Вскоре сына ведьминого тетка ее родная забрала и увезла к себе. А я в то время перевелась в соседний поселок по работе. Ну а слухи все множились. В городке нашем поговаривали, что кузнец из леса  вернулся с волчицей на веревке. Я помню, тогда собралась по-быстрому, прыгнула в тачку и поехала домой, сердце меня вело. Застала я кузнеца у ворот мастерской, с мешком на плече, а он уже линять собрался.
- Уезжаешь? - спросила я, едва сдерживая слезы. В душе словно что-то оборвалось.
 Он кивнул в ответ  и так посмотрел на меня тоскливо. Ты бы видела,сколько боли было в том взгляде.  Ну я  и не сдержалась,  прильнула к нему всем телом, заплакала. А он по голове меня погладил, и дальше стоит.
- Куда хоть?  скажи?! – прошептала я одними губами.
- Восвояси, – пробасил он.
- Может останешься, – прорыдала я, – как  мы тут без тебя?!
- Нет, не могу, – мотнул он головой.
- А если в гости приеду? Пустишь?! – вырвалось из самого сердца у меня против воли.
Он ничего не ответил словами, но в его взгляде промелькнула живая искра, подарившая мне надежду на встречу. Все у человека можно отнять, и он переживет, если надежда жива!
И Степан уехал. Закрыл свою мастерскую, взял собаку под мышку и тихо исчез из наших мест, поминай, как звали! А ведьмы и след простыл.
 Помучилась я, покручинилась, сердце болело сильно, переживало за него, где он? Как устроился на новом месте? Потом устала переживать, попыталась даже новый романчик закрутить, но не смогла забыть его. Не отпускал кузнец мое сердце, словно приковал к себе навеки.  И тогда, я как щас помню, одним днем все решила.  Прям как голос свыше услышала:
-  Найди его!
 И сразу все изменилась, как свет включили в темной комнате. Смысл появился, понимаешь? Я осознавала, что шансы найти его ничтожно малы, но чувствовала, вот ей богу, в животе где-то,  что меня будто ведет кто-то и шепчет так тихонько:
- Найди его, найди!
 Уж и не знаю, кто это был ангел или бес, но если говорят, что любовь от Бога, то  стало быть ангел меня вел. Он вел родимый!
 И вот чудесным образом так совпало, что адресок его мне на глаза попался. Я тогда в паспортном столе работала. Ну разве не чудо? Его карточка, а там адрес по прописке, откуда он выбыл ранее.  Там значилось некое село Ежовка в Башкирии,  улица Береговая. И тут меня как осенило, он же как-то говорил, что родом с Южного Урала. И когда я увидела этот адрес, мое сердце так и забилось. А это значило наверняка, ангел мне сигнал подал, что там я его найду!
 Нас разделяло три тысячи километров, его равнодушие и мои сомнения. Я ведь всю жизнь была разумной бабой. Это может я с виду только кажусь безрассудной. Я прекрасно понимала, что могу его там не найти – это раз, могу найти – но он меня прогонит – это два, могу найти его с ведьмой – это три, могу найти его не в себе – это четыре, могу найти и вовсе с другой бабой – это пять. Как видишь, вариантов со счастливым концом я себе не рисовала, как говорится: хочешь мира, готовься к войне! И я готовилась: изучала маршрут, планировала отпуск, покупала билеты, и обратно тоже. Я и не ждала манный небесной,  ведь не первый день живу на свете. Но я очень хотела его увидеть,если выпадет такой шанс, и ребенка от него хотела сильно, а там уж, как Бог даст!
 Прошло почти два года с тех пор, как он исчез из нашего города. У меня не было никаких гарантий, что я найду его по этому адресу. Ведь он мог быть где угодно, хоть в Африке! Кто ж его знает? Но чуяло мое сердце, что найду я его на Урале. Уж или умру прямо у него на глазах или добьюсь своего! Ты не знаешь, какая я настырная, если что в разум войдет! А тут не в разум, в сердце вошло!
Вот так я у вас здесь и оказалась. В том селе мне наводку дали. Благо мир не без добрых людей. Знали его там старики, они и сказали мне:
- Иди по берегу реки, как дома  закончатся, увидишь скалы, пройдешь по воде, потом лесок небольшой, поле, на поле дом с зеленой крышей, мимо пройдешь, и снова по берегу, а за следующим поворотом   его дом стоит, прямо на берегу. Держи курс на белый гребень скалы, тогда не ошибешься!

Вот и нашла я своего Степана там. Спасибо ангелу – довел! Я и раньше верила в чудеса, а после того, как увидела моего кузнеца, пуще прежнего верить стала.
  Надо признать, места тут у вас сказочные. Дышится то как, голова плывет! У нас на севере по-другому совсем. Природа хороша,  но ты же ждешь, что было дальше? Томить не буду, слушай. Мечта моя сбылась! Может, и не так, как я себе это представляла,  но все же сбылась, грех жаловаться. Я нашла своего кузнеца! И он не прогнал меня, впустил, даже обрадовался при встрече. С тех пор, как мы не виделись, он изменился. Раньше ведь он не пил совсем,  а теперь стал прикладываться. Но признаться честно, я этому даже рада была, ведь он наконец заговорил со мной по-человечески, по простому. Синяя вода ему язык развязала. Как пришла я к нему, признал меня, обнял рядом усадил, как родную. Выпили по рюмочке за встречу, потом еще по одной. А он сидел, сидел, да как заплачет. Вот бы с роду не подумала, что он умеет слезы лить. А тоже ведь человек – не зверь все -таки. Плакал он у меня на плече, как ребенок, все ему жалко какую-то собачку было. Да мне ли знать какую? Много он чего бормотал,что я толком и не разобрала.
- Давно отпустить я ее должен был, да не мог, любил  ее, – так он говорил, - но тот, кто любит, разве станет неволить? –  спросил и на меня посмотрел, серьезно так.
- Нет, не станет, конечно, – качнула я головой, и сама тоже заплакала. Такая печаль накатилась на меня, такое понимание всей этой жизни дремучей, и больно, и сладко стало на душе. В тот миг почувствовала я такой прилив любви к нему,что разом стало понятно, что не будет у нас с ним "и жили они долго и счастливо и умерли в один день", но будет нечто большее. И в этом я не ошиблась!
 И он пустил меня к себе в дом, и уложил в постель, и целовал меня, и ласковые слова говорил. А еще те самые слова прошептал на ушко, которые я так ждала! А потом мы занимались любовью, но про то я тебе рассказывать не стану. Сказка то была, моя настоящая, но пора и ей заканчиваться.
 Степан много чего мне поведал о своей жизни лихого и дикого за эти ночи,но это навсегда останется между нами. Душа у него раненая, многого натерпелась, но ведьму он все же не убивал, теперь я это точно знаю. 

 Время наше с ним быстро пролетело, как одно мгновенье. Пришла пора мне в обратный путь собираться. Он не просил меня остаться, но и не гнал. Но я ж не дура, все понимаю, сердцу не прикажешь...А если любишь, то неволить не станешь! Истину Степан сказал, а против нее не попрешь, как бы ни хотелось.  Обняла его я в последний раз, и собрав, что было душевных сил, пошла прочь,  не оборачиваясь. Все на вашу зеленую крышу смотрела, как на маяк в ночи.  Спасибо что пустили, а то совсем не в себе я была. Вот рассказала тебе все, душу отвела, и прямо легче стало. Теперь смогу уехать спокойно. А вот еще что, на прощанье, в нашу последнюю ночь,  я ему пообещала, что если ребенок родится, то я ему весточку пришлю.Чую я нутром, будет у меня дочка.   Если захочет, найдет меня, как я его нашла,  а если нет - так тому и быть! Я ему за все, что было, благодарна, ибо сердце мое познало любовь, а это на всю жизнь мне подарок! Вы уж только  приглядывайте за ним, ладно?! Ну а мне пора давно, засиделась. Ну  и не поминайте лихом!


        Эпилог


Гравий шуршал под колесами, пока автомобиль неторопливо полз по извилистой дороге, пробираясь наощупь, в плотной пелене утреннего тумана. Кузя спал на заднем сиденье, уткнувшись мордочкой в спальник. Щенка так назвали в память о кузнеце, возле дома которого, он был найден. Они ехали домой, теперь уже втроем.  Теплая рука Олега, легла Ольге на колено, выводя ее из задумчивости.
- Да я все вспоминаю о Татьяне. Как думаешь родила она дочь?  А со Степаном, что стало?
- Кто же знает, это одному Богу известно, – пожал плечами Олег, - а тебе какой бы финал хотелось?
- Мне бы хотелось, чтобы у каждого человека был шанс начать все с начала, без драм, без терзаний, чтобы взаимно и от сердца. Еще бы хотелось, чтобы у детей были отцы, а у жен мужья, и чтобы люди научились разговаривать друг с другом и научились слушать. А главное, слушать голос сердца, который те самые нужные слова подскажет и позволит начать сначала, ведь "В начале было слово".