Она вела дневники своей памяти

 почти всю свою жизнь

Друзья!
Из Сети.

"ОТРЫВОК ИЗ КНИГИ "В ЯСНОЙ ПОЛЯНЕ У ГРАФА ЛЬВА НИКОЛАЕВИЧА ТОЛСТОГО". НИКОЛАЙ БРЕШКО-БРЕШКОВСКИЙ


За дверью послышался немолодой мужской голос:
- Так вот вы приготовьте это на завтра, а теперь свободны... ступайте...
Это он, это его голос!
Мы переглянулись с Измайловым и - это не фраза - буквально замерли оба.
Распахнулись низенькие двери. Трое босых ребятишек шмыгнули мимо и затопотали вниз по лесенке.
А на пороге стоял Лев Николаевич в шелковой шапочке, старом летнем пальто и высоких сапогах.
Он поздоровался и спросил:
- Кто вы такие и чем занимаетесь?
Странный в чьих-нибудь других устах, вопрос этот вышел у него так мягко, славно, располагающе.
Мы назвали себя, сказали, что пишем рассказы, повести, работаем в газетах.
Толстой повторил:
- Рассказы, повести. все это для меня кажется теперь таким далеким, таким далеким!..
Я не выдержал:
- И это вы говорите, Лев Николаевич, вы, написавший такие бессмертные, громадной художественности романы, как «Война и мир» и «Анна Каренина»?!
Толстой улыбнулся тихо и чуть заметно, чарующей улыбкой.
- Я этим вещам не придаю серьезного значения; их и теперь уже начинают забывать, а лет через пятьдесят и совсем забудут.
Конечно, хотелось возражать и возражать. Конечно, Толстой-художник переживет многие десятки поколений. В глухих городишках Лигурийского побережья я встречал итальянцев, зачитывавшихся «Анной Карениной».
Но слова великого писателя звучали такой верой, такой незыблемой искренностью, что протестовать не хватало духу.
Лев Николаевич кивнул на дверь, за которой скрылись босые дети:
- Это гораздо нужней и полезней, чем художество...

Под словом «это» разумелась деятельность последних десятилетий резко порвавшего с искусством Льва Николаевича. Его богословско-нравственные книги и беседы.
Толстой сидел сбоку небольшого письменного стола. Все в этой комнате было небольшое, уютное, интимное. И этажерка с книгами, и столик между двумя креслами с крохотной лампочкой. Только громадный клеенчатый диван с прямой спинкой и прямыми подлокотниками напоминал простор и ширь былых дворянских усадеб.
Этот диван пришлый в Ясной Поляне.
И у него своя история.
Я смотрел на Льва Николаевича, как говорится, во все глаза. Ни один из бесчисленных портретов не передает его таким, какой он на самом деле.
Повсюду - суровое, иногда прямо жестокое выражение. Ничего подобного! Какая-то мягкая, чарующая кротость, разумная кротость во всем его облике. Кротость человека, написавшего «о непротивлении злу». Нет даже и призрака дряхлой старости. Ясные, зоркие серые глаза пытливо, нащупывающе смотрят под пучками характерных толстовских бровей, Лев Николаевич не велик ростом, но впечатление крупной фигуры. Руки красивые, белые, даже бледные; молодые без морщин и неизбежных желтых пятен старости. От физического труда не загрубели ничуть.
Коснулись текущих событий. К Думе Толстой относится отрицательно.
- Плохая Дума. Я не понимаю этого. Собрали людей с бору да с сосенки, посадили их в одно место и сказали: «Думайте!» Разве можно думать по заказу?.. К тому же большинство не знает народа, не
любит его, не желает знать его истинных нужд. Нет, нам не ко двору парламентаризм. Не в духе он русского народа! Нам нужно что-то другое, что именно, я не знаю, но только не парламентаризм. Пример Европы показал, что и там он не нужен. Далек я от того, чтоб защищать и правящий класс Он виноват, ужасно, бесконечно виноват, во всем, что теперь делается в России. Да, разложение полное. Какое всеобщее одичание, как притупились и выродились во что-то зверское, чудовищное азбучные нравственные понятия! Вчера вот пришли ко мне двое безработных: жалкие, голодные, оборванные. Денег просят:
«Дайте нам на револьвер!» - «Зачем на револьвер?» - «Мы хотим убить наших врагов, тех, кто против нас.»
С печальным лицом и с грустью в голосе рассказывал Лев Николаевич, но нельзя было не улыбнуться. К кому угодно могли обратиться безработные со своей нелепой и жестокой просьбой благословить их на убийство, но только не к Толстому, выстрадавшему свое непротивление злу и на днях перенесшему смерть близкого родственника от руки таких же безработных.
Я спросил:
- Лев Николаевич, в дни свобод было напечатано в газетах ваше письмо к императору Александру III. Получили ли вы на него ответ в свое время?
- Нет, никакого.
- А это правда, что государь сказал по поводу вашего письма: «Толстой хочет, чтобы я его сослал в
Соловки, но я ему не сделаю этой рекламы».
- Правда.
Лев Николаевич спрашивал у нас, что выдвинула новейшая литература самобытного, яркого? В свою очередь мы интересовались узнать его мнение о том или другом писателе.
Отдавая должное Горькому и Леониду Андрееву, он ставит им в минус их искусственность, манерность.
- Когда читаешь вещь, автор должен стушеваться за картинами, образами и героями; его не должно быть видно. Этим грешат и Андреев и Горький; они поминутно выглядывают между строк каждый по-своему. Вот кого я считаю самым талантливым из молодых - это Куприна. Прекрасная школа, полный объективизм. Очень хороши его картинки казарменной жизни. «Поединок» растянут, длинен, но маленькие рассказы доставляли мне большое удовольствие; мы их вслух читали.
- Что вы скажете о Короленко?
- Не нравится... Тенденциозен...
Из поэтов нынешних Толстой ценит очень Ратгауза. По его мнению, в стихах Ратгауза много музыкальности, искренности и красоты.
Вошел слуга:
- Там учитель приехал с Байкала.
Лев Николаевич встал:
- Сейчас, простите.
И вышел твердой походкой, слегка согнувшись.
Мы остались одни. Уже не было солнца, уже сгущался вечер. В стеклянную дверь балкона был виден старый запущенный сад. Если бы он был другой - аккуратный, симметричный, - это не шло бы к Толстому.
Послышались быстрые женские шаги, и, шурша платьем, обрисовалась в дверях Софья Андреевна. Графиня сразу овладела разговором, и через минуту нам казалось, что мы уже давно, давно гостим в Ясной Поляне.
По поводу возраста Льва Николаевича Софья Андреевна заметила:
- Я немногим его моложе, мне шестьдесят три года.
Если бы кто другой сказал, я не поверил бы! Прекрасный цвет лица, ни одной морщины, ни одного седого волоса. И это у матери девяти детей!
Какая великолепная, неувядающая пара - Софья Андреевна с Львом Николаевичем".https://www.liveinternet.ru/
...Други!
А ведь  в паре этой  была своя трагедия.
Отступление.
"Жизнь Льва и Софьи Толстых всегда обсуждалась и во времена их жизни и после их смерти. О них ходили сотни слухов, разных домыслов. Но слишком необычную жизнь прожила Софья Толстая, чтобы не захотеть рассказать правду. Она словно предвидела, что пересуды о ней, о ее жизни с графом не прекратятся и после ее смерти и что многие не поймут того, как это было на самом деле. И она вела дневники своей памяти почти всю свою жизнь, где после ссор с мужем или неприятных событий в семье всегда писала об этом".https://dzen.ru/kollekziazabluzhdeniy
...Да, она всю свою жизнь отдала семье и мужу- гению, но не была счастливой.
Вл.Назаров
********
1.«ИСТОРИЯ ЛЮБВИ ВРУБЕЛЯ»

Творческие личности, которых, кажется, свела сама судьба. Они были вместе четырнадцать лет. Прожили и счастье, и потери, и безумие. Их разлучила лишь смерть. Он увековечил её имя. Рисовал ее портреты и восхищался её голосом. Она была его опорой, его вдохновением, его душой. Она всегда оставалась рядом. Даже в самые темные и безумные годы. Она до последнего его вздоха боролась за его жизнь. И так и не смогла найти утешение после его смерти. Великая любовь соединила две творческие единицы и подарила миру великие произведения искусства.
Несостоявшийся юрист
Художник, а не юрист.
Михаил Врубель родился в многодетной семье. Мальчик рос в любви и заботе. И всегда оставался любимчиком своих родителей. Рисовать о начал в раннем детстве. Однако и подумать не мог о карьере в данном направлении.
Ради своего отца, он отправляется на юридический факультет. В Петербург. Но его душа неистово рвётся к великому. Именно поэтому о поступает на художественный факультет. Явный талант юного художника заметили и оценили по достоинству. К сожалению своего отца, о так и не стал юристом. Зато смог подарить миру удивительные картины.
Долгий поиск истинной любви
Одинокий художник мечтает влюбиться.
Успех, пришедший к Врубелю, не смог заполнить пустоту в сердце. Он всегда искал ту, которая станет его судьбой. Искал свою истинную любовь.
Но мимолетные отношения не приносили сердечного спокойствия. Отношения завязывались стремительно. И так же стремительн прекращались. Все они были не те, кого так отчаянно искал Врубель. Лишь в возрасте тридцати девяти лет он наконец-то встретит свою нареченную.
Главное вдохновение Врубеля
Надежда Забела и ее творческий путь.
Надежда родилась в маленьком городке. Там невозможно было получить хорошее образование. Как только девочке исполнилось 10 лет, е отправили в институт благородных девиц. В Киев. Она отлично проявляла себя за годы учебы.
Любовь к музыке приводит Надежду в Консерваторию в Петербурге. Там она постригает все грани музыкального искусства. Почти пере самым выпуском она впервые выходит на сцену. И сразу привлекает внимание критиков. Все они отмечают ее чувственное исполнени партии.
Дебют прекрасной певицы
Оперная певица с пронзительным голосом.
В возрасте двадцати пяти лет Забела дебютирует в качестве певицы. Критики вновь отмечают удивительное звучание ее голоса и пророчат е выдающуюся карьеру.
Ей рукоплескали зрители и были рады видеть ее в главных городах Российской империи. Москве, Петербурге, Киеве. Везде Надежд встречали восхищенные ее талантом зрители. Сам Римский-Корсаков написал музыку для неё, лишь раз услышав ее невероятный голос.
Гензель и Гретель
Картины Врубеля к опере «Гензель и Гретель».
В конце девятнадцатого века начинается подготовка к постановке оперы. Ставить планируют «Гензель и Гретель». Декорации должен бы готовить другой художник. Но из-за его болезни на замену вышел Врубель. Именно это событие навсегда изменит его жизнь.
В театре он впервые услышал пение Надежды. Врубель был очарован. Он помчался к ней и принялся целовать ее руки. Восхищался ей и е голосом. Его экспрессивность шокировала. Тем не менее, Надежда признавала, что он сразу ей приглянулся.
Неожиданное предложение
Влюблённые обвенчались в Женеве!
Врубель идёт на отчаянный шаг. Он делает предложение руки и сердца Надежде, хотя они практически не были знакомы. Ей рассказывали что он может выпить, заработки его не стабильны, сам по себе он с некоторыми причудами. Тем не менее Надежда отвечает согласием на ег предложение.
Вскоре она отправляется на гастроли заграницу. Врубель торопиться закончить все обязательства, и мчится вслед за ней. Они обвенчались Женеве. В тот день Врубель шёл пешком. Ведь денег на извозчика у него, как обычно, не хватало. Но, не смотря ни на что, они был счастливы. Влюблённые друг в друга и в искусство.
Жизнь во мраке
Портрет сына, написанный за шаг до безумия.
В самом начале двадцатого века случилось долгожданное событие. У супружеской пары родился сын Саввочка. Однако художник прибыва в ужасе от внешности мальчика. Дело в том, что Саввочка обладал заячьей губой. И несмотря на то, что ему наложили шов, Врубель старалс не подходить к колыбели младенца.
А год спустя у него диагностировали сухотку спинного мозга. Врачи ставили неутешительные диагнозы: слепота и безумие. И эти прогнозы вскоре сбудутся. Врубель впал в депрессию и даже оказался в психиатрической больнице. Впрочем, после нескольких месяцев лечения врач отметили положительную динамику. Но тут случилось страшное: маленький Саввочка скончался. Не в состоянии пережить потерю сына Врубель вновь впадает в безумие. Надежда проходит этот путь вместе с ним. Не оставляет его ни на мгновение. Она обращается к разным врачам. Но тщетно.
Художник теряет зрение. Его мучения растянутся на годы. А Надежда всегда будет рядом с ним. Невероятно, но даже лишившись зрения
впав в безумие, он не перестаёт рисовать.
Особенно страшным выдался для пары 1910 год. Встретили супруги Новый год с надеждой на исцеление художника. И правда, врач прогнозировали скорее улучшение его состояния. Но февраль принёс ему воспаление лёгких. С которым, впрочем, врачи справились. Н ослабленный организм, затянувшиеся депрессии и потеря зрения сделали своё дело. Врубель скончался в апреле в возрасте пятидесят четырёх лет.
Надежда старалась найти утешение в музыке, но не смогла. Спустя три года она умерла от сердечного приступа. Ей было всего сорок пят лет. Некоторые считают, что
Врубель находился во власти демонов, создавая свои картины за шаг до безумия .
https://kulturologia.ru
****************
2.«ЯКОВ И МАРГАРИТА»

Он написал «Мастера и Маргариту» до Булгакова - и три года провёл в лагерях. Вернувшись, Яков Голосовкер дважды терял рукопись в огн - и дважды писал заново.
«В апрельскую пасхальную ночь, в годы нэпа, в Москве из Психейного дома таинственно исчез один из самых загадочных психейно-больных, записанный в домовой книге под именем Исус». Эти строки так напоминают легендарный зачин «Мастера и Маргариты», что кажутся взятыми из булгаковских черновиков. Однако принадлежат они совсем другому автору и открывают совсем другую книгу -«Сожженный роман» Якова Голосовкера.
Между этими двумя книгами столько перекличек, что литературоведы неоднократно пытались объяснить это «странное сближенье». Некоторые даже подозревали Булгакова в плагиате, поскольку роман Голосовкера был написан на несколько лет раньше. Впрочем, подтверждений тому не нашлось. Крайне маловероятно, что Булгаков читал неопубликованное произведение, существующее только в рукописи, тем более что с ее автором он не был знаком лично. Но как бы то ни было, между собой перекликаются не только книги. Судьба самого Голосовкера удивительно напоминает печальную историю Мастера и подтверждает крылатые слова Воланда «рукописи не горят».
Яков Голосовкер был земляком Булгакова - он родился в Киеве в 1890-м, на год раньше автора «Мастера и Маргариты». Его родители происходили из семей зажиточных коммерсантов, а отец к тому же был известным хирургом, так что вплоть до Октябрьской революции семья жила в достатке. Детство маленького Яши и его сестры Маргариты прошло близ той самой гоголевской Диканьки - у его деда было там поместье. В семье очень заботились, чтобы дать детям хорошее образование, и еще до поступления в гимназию они свободно говорили
по-немецки и по-французски.
В гимназии Голосовкер подружился с Отто Шмидтом - впоследствии тот прославится своими легендарными ледокольными экспедициями а в начале 1920-х станет не только другом, но и родственником Голосовкера, женившись на его сестре. После выпуска из гимназии они оба поступили в Киевский университет, но на разные факультеты: Голосовкер - на историко-филологический, Шмидт - на физикоматематический. К слову, там же на медицинском факультете одновременно учился и Булгаков - он был ровесником Шмидта.
Отто Шмидт - друг детства Якова Голосковера
Голосовкер увлекся античной филологией и одновременно философией. В итоге он защитил дипломные работы по обеим дисциплинам и продолжил изыскания и в той, и в другой области. Конец его штудиям положила Октябрьская революция - теперь приходилось думать не о исследованиях, а о выживании. Так, в 1918-м Голосовкер перебрался в Москву к сестре. Там он познакомился с Андреем Белым, Юрием Олешей, Всеволодом Ивановым, Викентием Вересаевым, а главное - с Анатолием Луначарским, наркомом просвещения.
Именно через Луначарского Голосовкер смог получить работу в Наркомпросе. Тот же Луначарский в 1919 году выхлопотал ему командировку в Крым. Формально Голосовкер поехал туда для организации литературных обществ и охраны литературных памятников. На самом деле он рвался в Крым за любимой женщиной, но никогда о ней не распространялся. Многие слышали о его роковом романе - но практически никто не знал подробностей.
«Я любил, как, быть может, не умеют уже любить в ХХ веке, - писал Голосовкер гораздо позднее в автобиографическом очерке “Миф моей жизни”. - Я стоял перед выбором: или любимая женщина, или мое дело. Она была из тех созданий, которых в силу сложнейших обстоятельств надо было выкупить у людей. Такую женщину выкупают или золотом, или славой. Горькое признание. У меня не было ни того, ни другого».
Эта же загадочная страсть заставила Голосовкера вернуться в 1932 году из Германии, куда он уезжал на два года изучать немецкую
философию и слушать лекции известного филолога-классика Ульриха фон Виламовиц-Меллендорфа. Позднее Голосовкер признавался, что испытывал соблазн остаться: симпатий к советской власти он не питал, лишь принимал ее как неизбежную данность. «В то время было легк получить паспорт. И многие уезжали насовсем. Но я вернулся. Была женщина, которую я любил», - рассказывал Голосовкер в последние годы жизни своему знакомому Владимиру Зелинскому, будущему православному священнику, а тогда - студенту-филологу.
К тому же Голосовкер не верил, что советская власть - это надолго. Он считал, что ей отпущены считаные годы, в лучшем случае - пара десятилетий. Он не раз спорил по этому поводу со своим коллегой-античником и вечным оппонентом Алексеем Федоровичем Лосевым. Тот утверждал, что «история с большевиками затянется лет на двести». И хотя СССР продержался гораздо дольше, чем рассчитывал Голосовкер вероятно, его оптимизм спас ему жизнь. Ровно через год после его отъезда к власти в Германии пришел Гитлер - и несложно догадаться, какое будущее ждало там ученого-еврея.
Впрочем, возвращение в СССР тоже не было безоблачным. Он сотрудничал с издательством Academia, где готовились к печати его переводы Гёльдерлина, а также книги «Так говорил Заратустра» Ницше. Правда, перевод «Заратустры» раскритиковал Горький, но зато от него был в восторге Луначарский, а главное - директор издательства Лев Каменев. Последнее в итоге и сыграло против Голосовкера. Книгу к печати одобрили, но в свет она так и не вышла. В 1934-м Каменева арестовали, а через два года расстреляли по обвинению в троцкизме.
Вскоре последствия коснулись почти всех, кто с ним работал. Не избежал репрессий и Голосовкер. Сначала приостановили публикацию всех его трудов - и не только Ницше, и без того попавшего в опалу из-за любви к нему Гитлера, но и, казалось бы, невинная антология «Античный мир в русской поэзии». А в 1936-м за Голосовкером пришли. Приговор по тем временам оказался очень мягким - «всего» три года лагерей. Философ провел их в Воркуте.
До ареста он читал лекции по античности в университетах, занимался переводами, писал статьи и книги, а после освобождения из лагеря стал безработным и бездомным. К тому же вернуться в столицу он не мог - это право Александр Фадеев выхлопотал для него только в 1942м. Но главным ударом было даже не это: архив его работ, оставленный на хранение другу-художнику, был уничтожен. Имя этого человека хорошо известно, однако Голосовкер никогда его не упоминал, не желая тому славы Герострата.
Луначарский (на фото) многое сделал для карьеры Голосковера
Художник, страдавший психическим расстройством, в приступе помутнения сжег все свои работы, а заодно труды Голосовкера. В их числе был тот самый «Сожженный роман» - ранее он назывался «Запись неистребимая». Писатель и философ считал его одним из трех главных трудов своей жизни. Правда, была еще одна копия, ранее отправленная в Париж с двоюродным братом, однако ее следы затерялись.
Голосовкер полностью восстановил роман и еще несколько философских работ по памяти. Но несчастья на этом не закончились. Даже посл получения московской прописки Голосовкер так и остался бездомным - и жил где придется. На некоторое время его приютил у себя в
Переделкине Корней Чуковский: его внук Дмитрий вспоминал связанный с этим курьезный случай. Голосовкер, не желая оставаться нахлебником, постоянно помогал в огороде. Там его заметили соседки, и вскоре делегация местных старушек пришла на поклон к «батюшке». Из-за окладистой бороды они приняли Голосовкера за священника и попросили служить требы.
Свой архив Голосовкер теперь хранил на даче у сестры в том же Переделкине. Но в 1943-м дом сгорел вместе со всеми бумагами. Это подкосило, но не сломило Голосовкера, и он восстановил роман вторично. Конечно, об издании и речи идти не могло - вряд ли бы нашелся редактор-самоубийца, желающий выпустить в свет книгу опального писателя о появлении Иисуса Христа в советской Москве.
«Сказания о титанах» выпустило Детгиз, хотя книга была совсем не детской
Впрочем, дело было не в содержании книги. Голосовкер в принципе стал непечатным. В Союзе писателей, куда он попытался пробиться, его и слушать не захотели. Зарабатывать литературным трудом без заветных корочек в СССР было невозможно. Голосовкера, как и многих других опальных авторов, спасли переводы - после войны он жил в основном на переводческие гонорары. Одновременно он писал в стол труды по античной философии и ушел, как принято говорить сейчас, во внутреннюю эмиграцию. Его знакомые вспоминали, что он переселился в мир античности и постарался максимально отгородиться от окружающей действительности.
При жизни вышли только две его книги. В 1955-м Детгиз выпустил «Сказания о титанах» для детской аудитории, хотя вещь сама по себе была совсем не детской. И позднее, в 1963-м, благодаря счастливой случайности напечатали философскую работу «Достоевский и Кант». В издательстве АН СССР ее отвергли - скорее всего, даже не читая: вопросы вызвало уже само имя Канта в заглавии. Рукопись вручили сотруднику издательства Евгению Кляусу, чтобы тот вернул ее автору, поскольку жил по соседству. Кляус по дороге начал читать рукопись и не смог оторваться. В итоге он каким-то чудом все же убедил выпустить книгу - пусть и очень скромным по советским меркам тиражом в 8500 экземпляров.
В последние годы жизни у Голосовкера начались проблемы с психикой и памятью. «Я забыл греческий язык», - признавался он в ужасе Владимиру Зелинскому. У писателя началась мания преследования: он то и дело переворачивал вверх дном свою скромную квартиру, уверенный, что в ней спрятаны «жучки». Но больше всего он боялся вновь потерять свой архив, утерянный и восстановленный дважды, а также вновь написанные труды - в том числе свою главную философскую работу «Имагинарный абсолют». Помутнение рассудка прогрессировало, и после долгих уговоров племянника Голосовкер согласился лечь в психиатрическую клинику. Там он провел три последних года жизни и скончался, одинокий и почти всеми забытый, в 1967 году.
Труды Голосовкера, которые он считал и называл своими детьми, пережили автора и все-таки увидели свет после перестройки, причем не только на русском языке. Его работы переиздаются и исследуются, а сам Голосовкер занял почетное место в истории философской и литературной мысли - пусть и после смерти.
Елена Горовиц
https://jewish.ru/
******************
3.ПОСЛЕДНИЙ СПЕКТАКЛЬ АЛЕКСАНДРА ШИРВИНДТА

«С ПЕЧАЛЬНО-СНИСХОДИТЕЛЬНЫМ ЛИЦОМ ОН ВСМАТРИВАЛСЯ В ВЕЧНОСТЬ...»
К июлю нынешнего года «Театрал» готовил к юбилею Александра Ширвиндта большое красочное издание, в котором друзья и коллеги должны были порассуждать о феномене выдающегося актера — добавить свои «штрихи к портрету».
О готовящемся издании Александр Анатольевич знал, хотя поначалу отнесся к идее с сарказмом.
- Я хотел бы пробежаться с диктофоном по дорогим для вас людям, друзьям, коллегам. Составить такой «ироничный калейдоскоп», предложил Александру Ширвиндту автор этих строк.
- Ты можешь пробежаться только по Новодевичьему. Все давно уже там...
Тогда, в августе 2023 года, фраза прозвучала остроумно, шутливо и была выдана фактически «на автомате», чего обычно и ждали о Ширвиндта. Но в ней, несомненно, было много грусти.
- Общие слова, дифирамбы, пожелания долгих лет. Как в анекдоте: 90-летнему старику суд вынес 20-летний приговор. В последнем слов он сказал: «Граждане судьи, спасибо за доверие!»
* * *
"Писать про Александра Ширвиндта сложно. В сущности, он не оставил нам места для портретирования. Проживая долгую жизнь, успел вс рассказать сам: какой он заядлый рыбак, педагог и деятель театра. Признался, что половые и национальные признаки с годами как-т рассосались. Догадался, что после 75-ти ничего не надо менять. В конце концов придумал своей мемуарной книге шокирующе название «Опережая некролог». Фраза стала сразу же всероссийским мемом."
Анатолий Смелянский
"Тебе всегда везло с друзьями и партнерами по сцене и экрану, от Андрея Миронова и Михаила Державина, до Татьяны Пельтцер и Веры Васильевой, от Григория Горина и Марка Захарова до Зиновия Гердта и Эльдара Рязанова... Список над оборвать, чтобы он не превратился в поминальник."
Михаил Швыдкой
О последнем спектакле
«Где мы?»!...» — называется фантасмагория Родиона Овчинникова, сочиненная им специально для Театра сатиры. Этот вопрос задают главные герои спектакля, оказавшиеся волею судеб в одном месте, в одно время.

Александр Ширвиндт:
— Действие происходит в сумасшедшем доме, где встречаются несколько особей сегодняшнего разлива (почему меня и заинтересовало). Там есть, например, совершенно оголтелый телеведущий. Образ собирательный. На фоне того, чт происходит вокруг, он и сходит с ума.
Второй человек, сошедший с ума, это такой русский самородок, который все время прорывается на телевидение и може все. Он играет, поет, ремонтирует, хоронит, стреляет — все что угодно, но он все время пьяный, поэтому с ним трудно.
И там в отдельном отсеке живет такой совершенно столетний человек, которого некуда деть, ибо раньше на мест психушки был Дом ветеранов сцены — он не желает уезжать, выгнать страшно, хоронить рано. Это я.
Руководит всем главврач больницы, сам глубоко нездоровый человек, который всех успокаивает, что, дескать, все буде хорошо.
посмотреть спектакль можно только на youtube, канал "Культура".

N.B. : Москва. 16 марта. INTERFAX.RU - Театр Сатиры закроет спектакль "Где мы?!...", в котором играл умерший накануне народный артис РСФСР, президент театра Александр Ширвиндт, сообщил худрук театра Сергей Газаров.
"Он играл в одном спектакле - "Где мы?!...". К сожалению, спектакля больше не будет. Не потому, что трудно представить кого-то вмест него, а потому, что он так распорядился", - сказал Газаров журналистам.
https://www.teatral-online.ru/news/35054/
***************
Материалы из Сети подготовил Вл.Назаров
Нефтеюганск
19 марта 2024 года.