Аглая

Часть 1.
«Как седая меня мать
Провожала
Вся деревня, вся родня
Набежала.
Ох, куда ж ты, паренёк,
Ох, куда ты!
Не ходил бы ты, Ванёк, во солдаты!
В красной армии штыки,
Чай найдутся,
Без тебя большевики,
Обойдутся!»
Весело поёт-гуляет деревня Калиновка, что на берегу быстрой реки Калиновки находится! Бабы в цветастых платьях, да сарафанах, мужики в вышитых рубахах, справные девки, пунцовые, под цвет своих платков, да парни с гармошками в руках, да сапогах начищенных, отбивают чечётку под частушки, хватают девок, под свист и улюлюканье в толпу уводят, в пляс.
Веселится народ – грустить-тосковать некогда: урожай убран, скотина забита, мяса полные погреба, хозяйственные бабы грибов-ягод на зиму бочонками назаготавливали – голодом теперь не сидеть, так почему бы и праздник не устроить?!
Тем более, провожают в армию девятнадцатилетнего Ванюшку – сына Демьянова, парня хорошего по всем показателям – и из себя-то красив, и хозяйственный, благо, батька всему научил, и серьёзный, не то, что некоторые в деревне – только хи-хи, ха-ха, да по гулькам шататься. Этот нет – лишнего слова не скажет, а как глянет из-под светлых широких бровей – всю душу ему выложишь.
Сидит, смущённый, пунцовый от жары, весь какой-то степенный не по годам – как же, вырос, взрослый, армия впереди, каждый такое за честь посчитает. Вот и родители рядом сидят, гордая мать его, Анфиса Павловна, да отец Демьян Егорович, гордятся сыном своим, вон как вокруг посматривают, словно бы у других ни у кого сыновья не служили.
Всем довольны гости – а они это видят, потому ещё гордость их берёт – справно сына в армию проводили, хорошо это событие односельчанам преподнесли.
Вон сколько народа собралось – все, все здесь, вплоть до председателя, сидит он рядом с Егорычем, усы время от времени потирает, глаза светлые, уже немного пьяные, блестят мягким, голубоватым светом, посматривает он вокруг, то и дело останавливая взгляд на Иване, его родителях, да строго поглядывая на дочь свою – малолетку Софью.
Софья скромна, неказиста, росточком маленькая, коса жидкая до пояса, фигурка худая, тщедушная – как только земля её носит, да как работу она по дому делает, непонятно. В деревне, чтобы робить, бабе силища нужна. Вон, остальные девки по сравнению с ней – кровь с молоком. Статные, высокие, лица розовые, а эта – ни Богу свечка, ни чёрту кочерга. А может, и выправится ещё, дитя ведь – шестнадцать недавно минуло.
-А что, Демьян! – заявляет вдруг подпивший председатель – как бы нам с тобой породниться, а? У тебя парень, у меня девка… Ты не гляди, что она замухрышка – годик-другой, она нашим тёлкам фору даст!
Приосанился Демьян, притихла Анфиса Павловна – смотрят на председателя, уж не шутит ли? Недалеко от них и Сонька примолкла – услышала, что говорил отец, сердце так и зашлось. Давно уже она засматривается на Ванюшу, и кажется ей, что лучше парня в их деревне и не сыскать вовсе.
Кинула взгляд на Ивана, а он и внимания на слова председателя не обращает, смотрит в другую совсем сторону. Сонька-то знает, куда, да поделать ничего не может.
-Да мы, Сазон, и не против – забасил Демьян – только вот, сын-то… Против его воли не пойдём, сам знашь – характерный он у нас. Скажет – как отрежет. А так – породнились бы мы с тобой, чё ж такого кума не иметь!
-Сонька-то моя – да хоть бы сейчас, токмо мала ещё!
Заржал председатель так, что Софья вздрогнула. Покосилась на отца с обидой.
-А ты на батьку не крысься, ишь, сверкает гляделками!
Соня опять на Ивана смотрит – неужто не скажет он ничего, не вступит в беседу. Тогда бы сразу всё ясно было. Но Иван много говорить не привык – он человек дела, а не слова. Встал молча, чуб свой золотистый поправил, да и пошёл. Соня знает, куда. В самом конце стола сидит рядом со своими родителями Аглая – местная девка, красавица, каких сыскать. Статная, невысокая, с тёмно-русой косой и ярко-голубыми глазами, губы полные приоткрывают в усмешке белую полосочку зубов, на щеке родинка… Ох, и красивая девка удалась!
Вот Иван наклонился к Аглае, шепнул ей что-то, взял за руку, да из-за стола вывел. Обошли они пляшущую толпу и скрылись в сенях, оттуда – на улицу, во двор.
У Софьи на глаза слёзы навернулись – всё она готова отдать за то, чтобы Иван был рядом с ней. Давно уже в своих мечтах она представляла себя его женой, как будет у них добротный дом, детишек много, хозяйство. Она, Сонька, ночами бы не спала – берегла покой любимого… Закрыв глаза, представила, как гладят её руки пшенично-золотистые волосы Ивана, так в свои мечты ударилась, что перестала слушать, о чём взрослые беседуют.
-Вона куда он, смотрит-то…- буркнула Анфиса Павловна, проводив сына взглядом – мы-то с батькой такой невестке не сильно рады, да рази они, молодые, нонче нас слухают? Сами вумные, всё знають…
Демьян повернулся к жене, сверкнул тоже уже пьяненькими, мутными глазами.
-Рази я собственному сыну не указ? Не хочет по-хорошему, придётся батьку по-плохому слухать!
И стукнул кулаком по столу. Анфиса Павловна зашипела на него – мол, чего разбушевался, старый дурак, девки – сёстры старшие Ивана, смешливые хохотушки, прыснули все в ладошки.
-Молчите, курвы! – Демьян им кулаком погрозил, повернулся к председателю – давай так, Сазон Евдокимыч… Отслужит Ванька службу, с армии придёт – там поглядим. Я, если что, супротив слова не скажу. Сонька твоя девка ладная, худа только, но выправится, думаю…
Прекрасно понимал Демьян, чего его так на свадьбу сына с этой страшилкой Сонькой потянуло – любой бы в их деревне за честь почёл в родстве с председателем находиться. Загорелось у Демьяна, зажгло где-то в груди провернуть такое выгодное дельце. Только Ванька, дурак, не понимает, что он теряет, но это Демьян ему и пообломать может – супротив отцовского слова Ванька не пойдёт, чтобы он там не говорил…
И чего он в этой Глашке нашёл? Ну, красивая девка – не более того. От семьи её никакого толка не будет – отец, как Глашкина мать умерла, привёл в дом бабу из соседней деревни. Нерадивая та баба – к хозяйству не приучена, только детей клепает одного за другим. Как про таких у них говорят: «Чашки-ложки под столом, курицы в комоде». Вот уж надо было выдумать такое: «Курицы в комоде»!
****
-Аглаюшка, ты ждать меня будешь?
-Конечно, Ванюша – повернула к нему своё розовое, с мороза, личико, улыбнулась той неповторимой улыбкой, которую только он, Ваня, видит, когда она для него улыбается. Так и хочется все её ямочки на щеках зацеловать!
-Ты, Аглаюшка, письма мне пиши, ладно. Я ждать буду. Про всё пиши – как дела делаются, как хозяйство. Приду на побывку – свидимся, а там и вовсе недолго служить останется. Потом поженимся, детишек народим, хозяйство заведём, а лучше в город уедем, там устроимся. Там стройка такая разворачивается! Эх, и интересно жить на белом свете, Глашка! Мир бы нам повидать!
-Да мне без тебя, Ванюша, никакого мира не надо!
-Дура ты, Глашка! Нельзя на одном человеке зацикливаться…
-Что это – нельзя?! Как же… Все один раз замуж выходят, и я также хочу.
-«Замуж» - передразнивает девушку Иван – я тебе не про замуж вовсе. Вот что вы, бабы, за зацикленные существа!
Любит Аглая Ивана, как не крути. Днями и ночами, за хозяйскими делами, да во сне, думает о нём постоянно и знает, что он тоже о ней думает. По-другому они и не мыслили – только вместе быть, больше никак. Нет у них разных дорог – одна должна быть. Это как две половинки одного целого – никак нельзя делить-разлучать, не сможет одна половинка без другой жить.
Они останавливаются около чьего-то плетня, присаживаются на стылую лавчонку тут же, Иван осторожно обнимает Аглаю, прижимает к себе, касаясь губами её холодных щёк и лба.
-Ох, Ванюша – тихонько шепчет девушка – неспокойно мне на сердце, будто давит что-то… Поди случится чего…
-Ну что ты, что ты – успокаивает он её – что случиться-то может, глупенькая. Всё хорошо будет, только пиши мне почаще, ладно. Письма долго идут…
Прячет на его груди своё лицо, по которому уже бегут стылые слезинки и шепчет:
-Каждый день тебе писать буду. Пойдём, Ванюша, ушли мы от гостей, не браво это – батька твой обсердится…
Они возвращаются по тёмной улице, держась за руки и уже не разговаривают, а идут молча, думая каждый о своём.
Иван задерживается во дворе, слышит из окон пьяный ор гостей, которые поют песни, разворачивается и идёт к воротам – в последний раз перед службой посмотреть на расстилающуюся за дорогой степь, слышит голос позади:
-Иван!
Оборачивается – Софья.
Молода девчонка, да прилипчива – думает он про себя. Неприкрытым глазом любовь эту видно, из-за неё в деревне все над Софьей беззлобно подсмеиваются. Знают, что Иван Аглаю любит, и не понимают, что должно произойти, чтобы разлучить их. Сонька тоже это понимает, но поделать с собой ничего не может.
-Чего тебе, Соня?
Она подходит к парню – в тёплой дублёнке, цветастом платке, уж отец свою дочь одеждой не обижает, всё лучшее для девки. Приподнимается на цыпочки, так, что её губы оказываются почти на уровне губ Ивана и шепчет:
-Ваня, я ждать тебя буду. Ждать!
Её тёплое дыхание смешивается с дыханием парня, он смотрит на неё так, как, наверное, смотрит на Аглаю – это Сонька себя так утешает, но вот заканчивается это чудесное, мимолётное время, Иван берёт её твёрдыми руками за плечи, отодвигает от себя и говорит твёрдо:
-Ты, Соня, это оставь. Ни к чему это… Встретишь ты ещё хорошего парня, влюбишься. А я Аглаю люблю.
-Не встречу – шепчет Соня, а по щекам слёзы уже бегут прозрачными ручейками – я тебя люблю, Иван! Не люб мне никто другой!
-Я, Соня, ответить тебе не могу тем же. Нет у меня никого дороже Аглаи, и не будет.
Она разворачивается медленно, и уходит, ссутулившись и загребая ногами выпавший снег, словно старушонка. Больно ей. Больно так, что в сердце саднит – пошла бы и вырвала его с корнем, это сердце, чтобы жилось спокойно, без этих вот страстей по Ивану.
Гуляния заканчиваются далеко за полночь. Народ разбредается по своим домам, уставшие, но довольные – и наплясались, и напились-наелись, и наговорились.
Девки Демьяновы принимаются за уборку – их много, Анфиса Павловна аж семь дочерей мужу подарила, только вот Иван, последний парнем получился. Потому и балуют матка с батькой, потакают в чём-то, хотя, конечно, Иван серьёзным и неизбалованным растёт.
Довольный Демьян сидит за столом, пьёт из большой кружки бражку, заедая мелкой вяленой рыбёшкой, хмыкает себе в усы, потом говорит:
-Вот, Ванятка, отслужишь, домой явисься, можно будет и о своём хозяйстве подумать. Да жену хорошую подыскать.
-Ты, батька, сильно-то не старайся – спокойно отвечает ему Иван – слышал я, как ты сегодня перед председателем стелился. Только не люба мне его Сонька. Я Аглаю люблю. Вернусь из армии – в Калиновке не останемся, в город уедем.
-Ой! – вскрикивает Анфиса Павловна, прикладывая руку к груди – чё удумали, окаянные!
-Вот ещё новости! – стукает кулаком по столу Демьян – «в гооород»! А деревню кто поднимать будет, а?! Коли вы все по городам разъедетесь?! Мы, старики да старухи?!
-Бать, ну чё ты прикопался к нему? – спрашивает Стеша, самая старшая сестра, она уже замужем за Степаном, который сидит тут же, покуривая в печь и ухмыляясь в усы, молчит, не встревает в разговор. На правах старшей, да и со своим строптивым характером, Стеша иногда может на отца и прикрикнуть, вот как сейчас – хочет, пусть в город едет! По твоей указке он, что ли, жить должон?
-Цыц! – рявкает Демьян – ишь ты, разговорились они! Все против батьки! И ты, тельпурга, туда же! Много бы понимали! Смотри, Стешка, я не посмотрю, что ты замужняя баба, да при детях - сниму счас ремень, да отхожу тебя! С отцом так разговаривать!
Сёстры заливаются смехом, а с ними и Степан с Иваном. Рассерженный Демьян выходит в сени, отворив крепкие двери ударом ноги.
-Не перечил бы ты батьке, сынок – осторожно говорит Ивану Анфиса Павловна.
****
-Батька, люблю я его, ну сделай ты что-нибудь!
Сазон Евдокимович смотрит на дочь круглыми, осоловелыми глазами. На второй день после Ванюшкиных проводов он опять загулял, да где – у Демьяна, конечно. Курили они в бане самогон, там же и свежак сразу пробовали. Пили до тех пор, пока бойкая жена Сазона, Марья Степановна, не наведалась, да не погнала мужика домой. Сейчас еле-еле отошёл он от праздника, да заметил, что Софка невесела ходит. Спросил её, чё случилось, тут она и выдала – жить, мол, без Ивана не могу…
-А чё же я тебе сделаю-то? Насильно мил не будешь, Сонюшка!
-Я, батька, руки на себя наложу, коли он мой не будет. Не могу я без Ванятки жить, чтобы Аглашка эта пропадом пропала! Батька, спортить её надо, тогда Ванюшка на ей ни за что не женится!
-Что надумала, дура!
Упала она перед отцом, в колени уткнулась, и ревёт. Тот по голове её мозолистой рукой погладил, утешил, как мог:
-Ну, будя, будя… Иди, Софка… Чё-нить придумается. Да не реви, можа забудешь ещё свово Ванюшку за три-то года.
После неё Степановна зашла к Сазону, да и говорит:
-Сгубим единственную кровиночку, Сазон. Чё и делать, не знаю я. Может, к бабке Писте на болота сходить? Она отворотит…
-Тёмный ты человек, Машка – говорит Сазон – дура баба. Тётка Пистя отворотит… Дурь, она и есть дурь. Давай, позови-ка мне Мишку.
Мишка Сазону по хозяйству помогает. Приблудился во время войны мальчонка, да и остался у Сазона. Детей у них с женой больше не было, вот Мишка, довольствуясь малым, и поселился у председателя. Сейчас уже парень настоящий, хотя всего-то года три прошло, с тех пор, как пришёл. Отъелся на щедрых Сазоновых харчах, заматерел. Когда парень вошёл к Сазону, тот губами пожевал и сказал ему:
-Ты, Мишка, садись. В ногах правды нет. Есть у меня дело к тебе важное…
Но делать Мишке ничего не пришлось.

Часть 2.
Таисия, жена Игната, отца Аглаи, ушла из жизни, когда дочери одиннадцать годов исполнилось. Ох, и горевал Игнат! Хотел руки на себя наложить – так любил Таську свою, что окромя неё баб не видел.
А как было её не любить? Таисию вся деревня любила – баба она была хорошая, незлобивая, работящая. Лишний раз с товарками у колодца не стоит, сплетни около сельпо не собирает, в местную церковь на службы ходит, жизнь праведную ведёт – блюдёт все посты, скоромной пищи не потребляет, бражку, как некоторые бабы, не пьёт.
Весёлая хохотушка Таисия – всё в руках у неё спорится, везде она успевает – и дома, и в огороде, и на ферме, до глубокого вечера не присядет, а вечером баньку подтопит, мужа с дитём намоет, сама вымоется, а по ночам спать не может – гладит кудри на голове своего Игнатушки, сон его охраняет, не налюбуется на сильного мужчину своего.
Как девчонка у них народилась, решила Таисия назвать её необычайно, прозвали девочку Аглаей, радовались родители – с таким именем ребёнка только счастливая судьба ждать может. Уж как любили они доченьку – баловали её, нежили, а у Таисьи словно вдвойне силы появились, крылья выросли – любила она свою доченьку, хватало у неё времени на всё, и на неё тоже – все дела она делать успевала, и малышку приласкать, и по хозяйству, и в поле, и в огороде, и со скотиной.
А Игнат каким счастливым ходил! Всё в город ездил, да привозил оттуда наряды красивые для девочки. Оденут её бывало, как куколку, и идут в сельпо или по деревне вечером гулять.
Но вот исполнилось Аглае одиннадцать лет, и по зиме не стало Таисии – простыла она сильно, а фельдшера вызывать из соседней деревни не позволила, мол, само пройдёт. Но не прошло – изошла женщина жаром, так, пылающая вся, и покинула этот мир, взяв с Игната обещание заботиться об Аглае и любить её, не забывать и воспитывать.
-За руку, за руку к алтарю дочушку отведи, Игнат! - шептала, хватая мужа за руку и касаясь руки его горячими сухими губами.
На кладбище выл Игнат, и холодный, жестокий ветер разносил его стон над холодным миром мёртвых и закостеневшей в холоде деревней. Испуганно плакала маленькая Аглая, не веря в то, что ушла любимая матушка на небеса, оставив её наедине с отцом. Гладили по голове старушки-соседки растерявшуюся девочку, повторяя про себя: «Ох, сиротка! И как без мамки теперя?!»
И потянулись тоскливые, холодные, мрачные дни в жизни Аглаи и отца её, Игната. Игнат после похорон Таисии вообще перестал соображать – везде ему жена мерещилась, запил он сильно, только и делал, что курил бражку в холодном предбаннике, да там же пил и засыпал. Пока однажды в лютый мороз не упал по дороге из той бани, и не обнаружила его Аглая, которая пошла проведать в бане отца, да проводить его домой.
Нашла она его лежащим в снегу, звать пыталась, да он не отзывается – храпит, запрокинув хмельную голову назад, рот открыт, да так громко, что у соседей собаки лают. Аглая его растолкать пыталась и плакала, и звала – ничего не помогает. Побежала по соседям, помощи звать, соседские мужики пришли – вмиг утащили Игната домой.
Слава Богу, не отморозил тогда Игнат себе ничего, но стыд взял, когда увидел заплаканные глаза дочери, да пришёл к нему председатель, выговаривать начал:
-Ты что же, Игнат, семью позоришь?! Таська в гробу, наверное, вертается, на твои проделки глядючи! Девчонку хоть пожалей – кому её поднимать, как не тебе, Игнат! Одна она осталась – ни бабок, ни дедок, ни мамки, да ты ещё пьёшь! Не дело удумал ты, Игнат!
И понял мужчина тогда, что больше он пить не может, и не должен, действительно стыд перед Таисьей взял – как же так, ведь обещал любимой жене, что будет о дочери заботиться, а сам… С тех пор напивался Игнат только раз в год – в день смерти жены любимой. Всё остальное время работал, Глашку растил, да Таисию свою помнил.
Казалось ему – виноват он перед женой, что не настоял тогда на фельдшере, хоть и крепкая была Таисия, а всё же забрала её болезнь, над которой она ещё и посмеивалась. Так что напивался Игнат не столько от горя, сколько от чувства вины перед крепко любимой женой своей.
Шло время, росла маленькая Аглая, превращаясь сначала в юркую девочку-подростка с длинными и тонкими, как у цапельки, ногами, а после и в статную, русоволосую красавицу. Очень сильно похожа она была на мать свою, отца любила такой же сильной, как и Таисия, любовью. Игнат налюбоваться не мог на дочь, только отводил всё тоскующий взгляд – уж очень сильно Аглая напоминала ему любимую жену.
В день смерти Таисии Игнат по-прежнему страшно напивался, только уходить стал из дома на всю ночь – забурится к какому-нибудь мужику, например, к приятелю своему Гришке, да пьёт там, а утром, как ни в чём не бывало, домой идёт. Аглая его немного поругает, да толку нет – знала она, что крепко любил Игнат её мать, до сих пор тоскует по ней.
Чтобы как-то отца отвлечь, стала ему Аглая намекать на то, что хорошо бы ему жениться – хозяйка в дом нужна, да и ему, отцу, было бы легче, если бы рядом была хорошая женщина.
Подивился Игнат – надо же, шпана ещё, а соображает, что к чему.
-Я мать твою любил, Аглаюшка – сказал он дочери – как же я могу на ком другом жениться?
Но сам стал крепко думать над тем, что ему дочь сказала. Может, не так уж она неправа? Чего ему, когда он молод ещё, бобылем тосковать? Конечно, никогда он свою Таисьюшку не забудет, так жить-то дальше тоже надо. Глашка вон растёт, ей материнского совета не хватает, может, поделиться не с кем своими думами девичьими… Вероятно, права она…
И стал он к женщинам присматриваться, хотя в то время добрые бабы были заняты уже – у кого мужики с фронта вернулись, а те, кто вдовами горе мыкал, успели себе так-таки мужей найти.
Знал он только одну бабёнку, из соседнего села, была она тоже вдовой, вот Игнат и думать долго не стал – заслал сватов, да и перевёз её в Калиновку.
Но Анна бабой оказалась нехозяйственной, нерадивой – если у Глашки в руках всё горело, то у Анны всё валилось из рук. Уютный домишко за короткое время превратился в захламленное помещение, и сколько бы Аглая не убиралась – всё равно в итоге всё оказывалось раскиданным.
А Анна стала детей клепать, один за другим, да всё пацанов. Аглая, как могла, помогала ей с малышнёй. Отношения у них с Анной вроде ничего были, хотя особо и не близкие, но и так нормально. Анна баба склочная, а Аглая хоть и бойкая девка, но старалась мачехе не перечить, видела, что отец словно бы духом воспрял с её появлением.
Но Анна Анной, и хоть в хозяйстве она не понтовитая*, но как баба в постели всем фору даст, а всё чаще стал Игнат вспоминать свою Таисьюшку, всё мрачнее и мрачнее становится. Казалось, не горевал он так даже в первый год, как потерял её. Да ещё живое напоминание перед глазами – дочка, Глашка, как две капли воды похожая на любимую жену.
Казалось бы – живи, да радуйся, жена есть, дети как-никак растут, все пацаны, это после Аглаи-то, у дочери с мачехой отношения пусть не близкие, но терпимые, иногда за делами и похохотать могут, пощипывая друг друга за бока, Глашка растёт на радость отцу – в школе выучилась, настоящая красавица, как есть, парни часто мимо их ворот с гармошкой проходят, стараясь завлечь песнями неприступную красавицу, да только не в радость это всё Игнату.
Вспоминается ему Таисьюшка, с длинной своей русою косою, в цветастом сарафане, огромные её глаза голубые сияют тёплым светом, губы пухлые тянутся к губам Игната… Вот и руки он её чувствует – нежные, мягкие, ароматно пахнущие свежим тестом, да яблоками, зарывается в волосы любимой жены, только бы не упустить это мгновение… Но тает, тает его Таисия, уходит от него, отдаляется. И всё мрачнее, и мрачнее становится Игнат, и мучают его сны и галлюцинации – вот и голос жены он слышать стал, будто молит она его о чём-то, а о чём – неведомо…
Когда стала Аглая с Иваном встречаться, Игнат только хмуро на дочь глянул, да буркнул под нос:
-Не по себе дерево рубишь, девка. Да и неча за мужика цепляться – работать надо, а обженихаться успеешь ещё. Мала ты, смотри, не соблазнил бы тебя Ивашка. Больно парень хорош, полдеревни девок за ним вихляются.
-Но любит-то он меня! – смешливо заявила Аглая, уперев в точёные бока маленькие свои руки. Вот и эту привычку от матери взяла, накатила опять грусть-тоска на Игната.
Стукнул кулачищем пудовым по столу:
-Я сказал, делать неча! Молода ишшо, и батьке она перечит, ишь!
-Ну чё ты скалисься, Игнатушка! – попыталась было урезонить Анна – парень бравый, хозяйственный, да сурьёзный, не чета остальным-то дуракам…
-Я сказал – нет! – ещё раз стукнул кулаком по столу Игнат, а сам не понял, что это в нём взыграло, то ли злость на то, что уведёт скоро Иван девку из семьи, то ли ревность родительская, то ли всё вместе.
-Бать, да ты чего?! – удивилась Аглая, глаза свои большие вытаращила на отца.
-А ничё! Я сказал – нечего по женихам шататься, мала ещё!
Глашка только подолом сарафана взметнула, косой своей махнула, и в горницу свою, только её и видели. Анна вслед за ней направилась, искоса на Игната только глянув.
Вошла в комнату падчерицы – та на кровати своей лежит, в потолок смотрит. Села резко, к мачехе в плечо ткнулась:
-Мамка, за что он так со мной?
-Да не расстраивайся ты, Глашка. Он смириться не может, что ты выросла и невеста уже. Ничё, время пройдёт, всё изменится.
-А если не даст он благословения, чтобы мы с Иваном поженились?
-Даст, куда денется. Он, поди, счастья тебе желает… Ты ж у него одна дочушка…
Вспомнит этот разговор потом Глашка, ох, как вспомнит!
В тот месяц, когда проводили Ивана на службу, да полетели туда-сюда весточки с обещаниями вечной любви, как раз день смерти Таисьи был. С утра Игнат ходил смурной, хмуро курил во дворе, выходя прямо в рубахе с вышитыми рукавами, на что Анна то и дело ворчала, а ближе к обеду собрался и ушёл к Гришке.
Анна тоже засобиралась в свою деревню, и детишек с собой забрала – надо было родню навестить, бабку старую, с хозяйством там помочь, сказала она Аглае, что только завтра приедет.
Знала бы Глашка, чем это обернётся – ни за что бы не отпустила мачеху. Но знать она не могла, а потому при слабом свете написала письмо Ивану, чугунок со щами в печку поставила, да и легла спать.
Проснулась в полночь, когда услышала, как в сенях упал железный чан, стоял он пустым и ничем не занятым. Как была, выскочила за дверь в сорочке, сверху только зипунок старенький накинула.
Опершись на дверь чулана, в сенях стоял отец. Пьяными глазами он смотрел на Аглаю, казалось девушке, что глаза эти словно бы пелена какая застилает – не было в них выражения, какими-то пустыми были эти глаза. Бровь рассечена, в углу губы – кровоподтёк, одежда вся снегом заляпана, сапожищи в грязи.
-Батька?! – Аглая скорее удивилась, чем испугалась – батька, чё у вас там с Гришкой произошло? Подрались, небось? Ох, горе ты моё! Пошли, пошли, я тебя в постелю отведу!
На беду Глашки, отец и Гришка действительно подрались, крепко о чём-то поспорив, Игнат уже и не помнил, о чём. Только долго они во дворе дрались под лай Бобика, который норовил то одного, то другого, куснуть. Потом Гришка прокричал, чтобы Игнат валил к себе домой, а к нему, Гришке, и дорогу забыл.
После Игнат сильно раскаиваться будет, что не замёрз тогда по дороге…
Аглая подставила отцу своё плечо, и когда он повис на нём всем своим мужичьим весом, осторожно поволокла его в дом.
Игнат только мычал что-то нечленораздельное.
Он чувствовал под своими руками сильное и в тоже время хрупкое тело своей жены, ощущал её запах – нежный, тёплый запах женского тела, чувствовал её волосы, слышал голос…
-Горе ты моё! – выговаривала ему Аглая – горе луковое…
Она довела отца до кровати, и только хотела помочь ему улечься, как вдруг он сильной рукой схватил её за запястье, да прижал к себе, дыша в лицо сивушным перегаром и луком.
-Батька?! – испугалась Аглая – батька, ты чего?!
-Тасюшка – пробормотал отец – Тасюшка моя! Как я по тебе скучаю, хорошо хоть пришла ты ко мне, Тасюшка, навестила своего Игната…
-Батька! Не дури! – Аглая попыталась оттолкнуть пьяного отца – не дури, батька, это я, дочка твоя, Аглая!
-Не ври мне, Тасенька, какая дочка?! Любимая моя, что же ты сопротивляешься своему Игнату?
-Отпусти, отец! Отпусти, это я, дочка твоя, Аглая! – заплакала девушка.
Но Игнат словно не слышал её, лишь повторял пьяным, заплетающимся языком:
-Что ж ты плачешь, родная моя, что плачешь, кто обидел тебя? Твой Игнат тебя утешит…
Холодные руки отца скинули зипунок на пол, и шарили, шарили по телу дочери, одной рукой он крепко прижимал её к себе, другой мял юную, упругую грудь, запрокинув и крепко держа голову, целовал в пухлые, уже искусанные губы, чтобы не кричала пленница…
Аглая дико завизжала, собрала в кучу все силёнки, оттолкнула пьяного отца, да кинулась бежать в свою светёлку, там можно было закрыть дверь на крючок и, хотя бы на время спрятаться от этого страшного, ставшего вдруг незнакомым, человека.
Но не успела Аглая закрыть двери за собой – Игнат догнал её, схватил за косу, больно притянув к себе, швырнул на кровать, заломил руки, и, держа одной рукой, другой стал шарить по телу, в клочья разрывая сорочку.
-Тася, Тасенька – бормотал при этом, дыша в лицо сивухой – я так по тебе соскучился, а ты меня толкаешь! Чем я заслужил это, Тасюшка?!
-Батька, не губи! Не губи! – молила и плакала Аглая, пытаясь снова и снова оттолкнуть отца от себя, выбиваясь уже из сил, но алкоголь словно сделал его ещё сильнее, он и не замечал, как дочь пытается укусить его за лицо, как пинается ногами, страшными, незнакомыми глазами он смотрел на Аглаю, продолжая называть её именем умершей жены своей.
И когда он сильными толчками вошёл в ту, которая была ему дочерью, она с громким криком изогнулась, словно змея, и упала в обморок. Это не остановило Игната, и он продолжал делать своё грязное дело, а потом громко захрапел тут же, на кровати дочери.
Очнувшаяся Аглая прямо в одной окровавленной сорочке в ночь убежала из дома по морозу к своей подруге Стеше, старшей сестре Ивана.

Часть 3.
Три дня пролежала Аглая в просторном доме Стеши и Степана, мучаясь в жару. Стеша подругу положила аккурат за печкой, на сундук, в закуток, чтобы ребятишек не пугать. Поила её отварами на травах, кутала в бараний полушубок, но бедная девушка то и дело скидывала его с себя с мучительным стоном.
То и дело она хватала горячей рукой руку Стеши, что-то бормотала ей бессвязное, а то и громко кричала, и тогда Стеша прижимала её голову к себе, поглаживая по волосам и успокаивая, и плача вместе с ней. С ужасом она поняла из слов подруги, что произошло, и когда поняла, то чуть было не кинулась в район, в местную милицию, попросив Степана запрячь лошадь. Но муж строго посмотрел на неё, схватил за руку:
-Не лезь, Стешка, это их дела, пускай сами разбираются. Ишшо виноватой останесся, а у тебя семья. О дитях подумай.
Расплакалась тогда Стеша в бессилии, да делать было нечего – вероятно, Степан был прав, это семейное дело, а её забота – Аглаю выходить.
На третий день температура спала, и Аглая начала выздоравливать, только страшные её, ставшие совсем чужими, глаза, бессмысленно смотрели перед собой в одну точку.
Стеша принесла ей куриного бульона, поила с ложечки, смотрела на подругу тоже покрасневшими от слёз глазами, потом поправила прядь её волос:
-Аглаюшка! – сказала осторожно – тебе в район надо ехать, там это, пункт есть, милицейский…
По щекам Аглаи побежали слезинки, мелкие, частые. Прошептала только:
-Да ты что, Стеша… Посодют ведь его, а у него дети – мал мала меньше…
-Ты ещё жалеешь его?! – со злостью вскрикнула Стеша – да ты что, подружка! Он тебя чести лишил, а ты жалеть его будешь?
-Не надо, Стешенька! – заплакала Аглая – мне и так больно! Саднит в сердце, что толку, что я сообщу на него! Это мне не честь мою, не Ивана не вернёт!
-Да ты что такое говоришь, Аглая! – закричала Стеша так, что в горнице испуганно заорал её самый маленький ребёнок – при чём тут Иван? Ему надо всё рассказать честно, вот и всё! Хочешь, пропишу ему?
-Ой, нет, Стеша! – зарыдала Аглая – ты что, в уме ли? Позору и так на всю деревню, а Иван узнает правду, придёт и убьёт его! Из-за меня жизнь свою и судьбу поломает, Стешенька! Да лучше пусть на мне позор тот, несмываемый, чем Ивана свободы лишить!
Они обнялись и долго ещё плакали, уткнувшись друг в друга.
А на пятый день заявилась в дом Стеши мачеха, Анна. Кинула косой взгляд на хозяйку дома, та мигнула Степану, мол, пойдём выйдем, дадим поговорить людям, а как только вышли они, кинулась в ноги падчерице:
-Аглаюшка, не губи! Не губи, дочка! Не хотел он, пьян был, сама должна понимать!
-А кто меня поймёт, мамка? – спросила Аглая, слезами захлёбываясь – кто меня поймёт? Он меня счастья лишил, не видать мне теперь жизни с Иваном, кто меня, спорченную, замуж возьмёт? Права Стеша – надо мне в район, в милицию бечь!
Она словно бы подобралась, вскочила было, стала надевать те вещи, которые ей Стеша дала, но Анна вцепилась руками ей в сарафан:
-Глашенька, не губи! Посодют ведь его, как я одна с семью дитями! По миру пойти, али как?! Не губи Христом прошу! Батька ведь он твой!
Аглая бессильно опустилась на сундук, подумала про себя – что теперь делать… Никому ничего не докажешь – с Иваном счастья не будет, не дадут житья его родители, где же это видано – испорченную девку замуж взять? Ворота дёгтем измажут, косыми взглядами будут провожать, да перешёптываться у колодца, вслед насмешки пускать…
Разве допустит она, чтобы Иван в таком позоре жил? Ведь любит же она его, а честно если признается – Иван и правда отца порешит, и в тюрьму пойдёт, жизнь свою разрушит…
Анна всё плакала, стоя на коленях, всё молила Аглаю ради братьев не губить Игната. Не думала она о судьбе девушки, да и что ей было об этом думать, когда у самой семеро по лавкам. И правда – кому она своим признанием хорошо сделает? Отцу, которого посадят, а Анну и детей все стороной обходить будут? Или Ивану, который вместо того, чтобы жениться на хорошей, приличной девушке, придётся её в жёны взять, да потом сплетни слушать? И ведь действительно – убьёт он отца, не выдержит этого позора, и судьбу свою сломает.
У неё, у Аглаи, жизнь и так уже сломана, так пусть уж ей одной страдать, чем столько людей поломают свою жизнь.
-Он измучился весь, Аглаюшка, поседел – плачет Анна – ночами не спит, всё переживает, да у Таисьи прощения просит! А то пьёт, и всё равно спать не может – плачет пьяными слезами, говорит, что виноват перед тобой и Таськой! Не губи, Аглая!
-Иди, Анна! – голос Аглаи был словно неживым – иди с Богом! Не поеду я в райцентр…
Та ещё долго в ногах валялась, плача и благодаря Аглаю за доброту, потом спросила осторожно:
-Домой-то вернёшься? Нехорошо получится, люди чё скажут – произошло промеж ними чего, что старшая девка дома не живёт…
-Вернусь завтра…
После её ухода в дверь тут же влетела Стешка, прижала к себе рыдающую Аглаю, запричитала:
-Да что же ты себе жизнь губишь, Аглаюшка! Эти ироды наказания боятся, а ты готова честь свою совсем погубить?!
-Не надо, Стеша! Не трави ты мне душу! Не пойду я на родного отца заявлять! Пусть лучше на мне одной этот позор, чем на всей семье! А семеро детишек как останутся без отца? А Иван? Жизнь свою погубит, Стешка – сплетни, шепотки за спиной! Ой, нет, Стеша! Не стану я заявлять!
На следующий день собралась Аглая домой, предварительно взяв со Стеши и Степана обещание, что молчать они будут. Даже потребовала, чтобы поклялись они, что в первую очередь, ничего Ивану не расскажут. Скрепя сердце, пообещала Стеша подруге, что молчать будет…
Вернулась Аглая домой, бледная, как смерть, с ввалившимися глазами, со впалыми щеками, подурнела, не блестят уже её очи голубым светом, нет улыбки на губах, а только горькая складочка рядом с красивым ртом, да тонкие морщинки на лбу.
-Доча – потянулся к ней было Игнат, но она с таким страхом на него посмотрела, что не решился он ничего сказать больше, а отшатнулся от её взгляда и в смятении выскочил в сени.
Аглая днями сидела в своей комнате, уставившись в одну точку, глядя тоскующими глазами куда-то вперёд, видимо, не видя там своего будущего.
«Утопиться, что ль, в Калиновке…» - подумала с какой-то тоской. Но не хотелось ей вот так уходить, хотя она и молила свою мамочку забрать её к себе, хотелось ей ещё раз, хоть одним глазком, увидеть своего Ванюшу… В глаза она ему посмотреть не смеет, раз не смогла себя сберечь, но вот украдкой на него глянуть… А потом и помирать можно…
Вернулся как-то раз Игнат опять пьяный, стукнулся было лбом в дверь дочерней светёлки, да из неё Анна вышла, глянула на него так, что тот опешил и протрезвел, сказала громко:
-Мало тебе, чёрту окаянному?!
Посмотрел на жену с ухмылкой, протёр тыльной стороной ладони усы, крикнул громко:
-Лучше я, чем какой-нибудь там… Иван!
Оттолкнула его Анна в смятении – как так можно, это же дитё твоё единокровное, доченька от женщины любимой! Закрыла изнутри дверь, упала на колени перед иконою на полке, зашептала горячими губами:
-Не вымолить ему прощения за это, ой, не вымолить! Пустили мы жизню свою под откос, не даст нам Господи теперь покоя!
И стала биться лбом в холодные половицы, моля Бога пощадить её и деток.
Но время шло потихоньку, и если Аглаю оно не лечило нисколько, – она уже не знала, куда деться от Ивановых писем, в которых он спрашивал тревожно, почему она не пишет, не случилось ли чего – то мачеха, и впрямь поверив, что никуда Аглая не поедет, стала думать, что же делать дальше.
Не хотелось ей терять мужа, не хотелось, чтобы отвечал он по закону за свой поступок ужасный, но и Аглаю она не хотела рядом оставлять – боялась, что придёт опять Игнат пьяный и повторит то, что сделал когда-то. И когда протрезвился муж наконец-то, стала она ему намекать, что надо бы Аглаю замуж выдать, за какого-нибудь парня неказистого, который с радостью такую девку, пусть и спорченную, замуж возьмёт…
Только вот сначала нужно было сделать так, чтобы не возникло ни у кого сомнения, что Глашку какой-нибудь парень испортил, мол, только уехал Иван служить, как она по парням пошла. Это, значит, чтобы Иванову родню отвадить, да и его самого.
И полетели по деревне нехорошие слухи. Аглая каким-то внутренним чутьём поняла, что слухи эти про неё, что не принесут они ей ничего хорошего, проклянёт её деревня за то, что не смогла себя в девках сберечь… Так и получилось – хохотки, шепотки, сплетни – гудела деревня, как разворошённый пчелиный улей.
Жалели Игната и Анну, а те словно бы забыли уже, чья тут вина. Ходила Аглая по деревне с опущенными глазами, не в силах поднять свою повинную голову, и всё повторяла шёпотом сухими губами: «За что, матушка? За что?»
Она знала, кто может быть источником этих сплетен, но ей было уже всё равно – не жить ей здесь спокойно, сама понимала, да и вообще, без Ивана ей не жить, это точно. Кончилась жизнь. Остановилась.
И когда пришло письмо следующее от любимого, она поняла, что дальше так не может продолжаться, не стоит ей на что-то надеяться, мучить Ивана и себя, лучше уж сразу перерубить тот узел. Сказала почтальонше со злостью, не глядя в глаза:
-Не давай мне больше от него ничего! Отправляй назад!
Встретилась как-то раз ей Стеша на улице, они со Степаном единственные были, кто с Аглаей продолжал здороваться, обняла её подруга, заплакала:
-Аглая, ну как ты позволяешь?! Они же кровь из тебя выпьют, ироды! Разве можно так? Ванька там с ума сходит!
-Видать, судьба моя такая, Стешенька, крест мне этот смиренно нести надо… А Ивану ты так и пропиши, Стеша, мол, опозорила тебя Аглая, честь свою не сберегла, забудь про неё…
-Да ты в уме ли? Не буду я писать такого брату, и не проси! – со злостью выкрикнула Стеша.
Но ей и не пришлось этого делать. Довольный Демьян Егорыч, узнав о позоре Аглаи и потиравший руки в предвкушении свадьбы единственного сына с председателевой дочкой, хлебал щи с квашеной капустой и гремел на весь дом, авторитетно грозя кому-то пальцем:
-А я что говорил, а? Курва эта Глашка, по ней сразу было видно! Красивые девки все курвы, а такая, так тем более! Чё от ей хорошего ждать? Молитеся Богу, Анфиса Павловна, что вам такая невестка не досталася!
Анфиса же Павловна, подозрительно сверкая на мужа глазами, упёрла в дебелые бока руки, да спросила осторожно:
-Уж ты ли к этому руку не приложил, муженёк? Знаю я ваши шепотки с Сазоном! Поди, загубили девку?
Демьян выпучил на неё свои круглые, налитые кровью глаза, да как рявкнет:
-Ты что несёшь, змея подколодная? Меня, честного человека, подозреваешь в неугодных деяниях?! А ну, пошла с глаз долой!
Крайне доволен был Демьян, что с Аглаей так сложилось, а потому велел девкам своим младшим сыну под диктовку письмо в армию написать. Посадил самую младшую из них, Марусю, и начал диктовать ей послание.
-Ну, ты хоть помягше ему, Демьян – уговаривала мужа Анфиса Павловна – любит он Глашку, ишшо не переживёт, да не дай Бог, чё получится в армии ентой.
Она очень боялась за сына.
А в это время Игнат всерьёз задумался о том, что надо бы Аглаю замуж выдать. Чувствовал он перед дочерью страшную вину, грызла его старуха-совесть, но ничего не мог с собой поделать, покаяться перед ней не мог, только чаще стал ходить на могилу к своей Таисьюшке, да прощения у неё просить за дочку.
У самой же Аглаи не хватало сил вымаливать прощение, потому он старался как можно реже с ней встречаться, а если встречался – прятал от неё глаза, рот его некрасиво кривился, он уходил в горницу и долго молился там перед образами, зная, что не замолить ему никогда свой грех.
Послушав Анну, решил он, что всем будет легче, если Аглая из дома к мужу уйдёт, и начал спешно искать ей жениха, словно бы помятуя слова: «С глаз долой – из сердца вон».
Наконец, поиски его увенчались каким-никаким, но успехом, он пришёл домой, сел на колченогий табурет, позвал Аглаю и Анну и сказал:
-Ну вот что. Жить мы так больше не можем. Жизня продолжаться должна, у нас дети, да и тебе, Глашенька свою судьбу устраивать надо. Решил я тебя сосватать…
Бросилась Аглая в ноги отцу, когда узнала, за кого ей замуж выйти предстоит:
-Не губи, батька! И без того жизнь моя под откос идёт!
-Ну, будет тебе! – хотел Игнат ласково сказать, да получилось строго – решил я всё, Аглая, так лучше будет.
-Батя, давай я в город уеду! Слова никому не скажу – уеду и всё!
-Нет, Аглая. Люди недоброе думать начнут – что выгнали родную дочь с дома.
Ничего не оставалось Аглае, сунулась она было к Анне, да та только заплакала:
-Да что же я могу, Аглаюшка? Он разве слухает меня, паскудник ентот?
-Что же мне теперь, мамка, век горе мыкать с этим нелюбимым?
-Не знаю, Аглаюшка, что и делать, ой, не знаю!
-Не буду я с ним жить, мамка, лучше в Калиновку брошусь!
Вскоре довольный председатель Сазон Евдокимович сообщил своей жене и дочери, что Игнат Калашников дочку свою, Аглаю, выдаёт после поста замуж за горбуна Кузьму.

Часть 4.
Софья, с красным, пылающим от злости лицом стоит перед Сазоном Евдокимовичем, отцом своим, уперев руки в худые бока, и требует:
-Ну нет уж, тятька! Ты от меня не скрывай! Я ведь всё равно разведаю! Ты зачем Мишку тогда к себе звал, а? Это ты помог Глашку опозорить?
Для пущей убедительности она пристукивает ножкой по полу и гневно сверкает на отца глазами.
-Ну что ты, дочушка! – пытается переубедить её отец – вот те крест – делов не знаю! Каюсь, грешен – хотел я Мишку на дурное дело сговорить. Ну так ты же сама хотела этого, а я для тебя, своей кровиночки, ничего не пожалею.
-Да в уме ли ты, тятька?! – восклицает Софья – мало ли чего я сдуру наболтаю?! Ты же в церкву ходишь, Богу молишься, а такие дела творишь!
-Доча, да ничё я не творил! – председатель смотрит покаянно на Софью – опередил нас кто-то, не Мишкиных то рук дело!
-Ну, смотри, батька, если я чё разведаю – она грозит кулаком отцу, так и продолжая сверкать глазами. Лицо её от этого даже хорошеет непривычно и девичий румянец заливает нежную кожу щёк.
-Ты грозиться отцу, что ли, будешь? – гневается Сазон – а ну, иди отсель, пока я ремень не снял, да по заднице тебе не врезал! Ишь, праведница нашлась! Сама тут ревела в голос: «Тятенька, помоги!», а сама теперя ещё батьке и пеняешь. Вон, халда малолетняя!
Он простирает свою могучую руку к двери, и Софья понимает, что ничего она больше не добьётся. В последний раз топнув со злости ногой, выходит во двор, со всего маха хлопнув входной дверью.
 Просторный двор аккуратно очищен от снега, ровные горки которого лежат по краям широкой тропинки. Мишка, словно заведённый, продолжает расчищать дорожку, кидая снег туда-сюда. На нём дублёнка мехом наружу, справные валенки и пушистая «ушанка». Увидев приближающуюся Софью, останавливается и с интересом смотрит на неё.
-Софьюшка? Никак до меня идёшь?
Девушка, вызывающе вздёрнув головку в цветастом тёплом платке, говорит:
-Ну-ка, Мишка, рассказывай мне как на духу – звал тебя батька к себе несколько недель назад?!
-Ну, звал…
Мишка опускает голову.
-О чём говорили? И не ври мне, слышь!
-Ну… Про Аглаю Калашникову…
-Её нонешний позор – твоя работа?
Парень испуганно таращит на неё чёрные, почти цыганские глаза из-под длинных, как у коровы, ресниц.
-Нет, Софка, ты что! Как есть – не моя! Ничё я с Глашкой не делал, Богом клянусь!
-У, заговорщики! – зло говорит Софья, грозит парню кулаком – смотри, Мишка, коли брешешь, и я узнаю – голову сниму!
Мишка показательно крестится:
-Нет на мне греха, Софья Сазоновна.
Продолжая злиться, Софья уходит домой и садится за прялку, чтобы хоть немного успокоится. Рядом с ней присаживается Марья Степановна, осторожно спрашивает у дочери:
-Что же теперь будет, Сонюшка?!
Девушка долго молчит, потом поворачивается к родительнице:
-Не знаю я, мамка. Ой, не знаю.
-Может зря ты, доча, на мужиков-то? Сама же плакала и отца просила сделать что-нибудь…
Софья задумывается:
-Не нужно мне счастье такой ценой, мамка. Иван ведь по Глашке сохнет. Всю жизнь за нелюбимой? Возненавидит он меня.
-Мудрые-то люди, Сонюшка, недаром говорили, что стерпится-слюбится… Можа, и к лучшему это… Отойдёт Иван, поймёт, как любишь ты его, да оценит это, доча…
-А если нет, мамка? Можа, меня другой кто любит по-настоящему, а я за Иваном не вижу никого…
****
Когда Иван получил письмо от отца, написанное под диктовку младшей сестрой, он сначала не поверил. Не может такого быть, чтобы его Аглая опозорила свою честь, и его солдатскую заодно. Слишком жестоко и неправильно это было с её стороны, он знал её – она любит его, сильно и безумно, и никогда бы не поступила так.
Первым желанием было – всё бросить и отправиться домой, хоть убёгом, плевать ему, что поймают и под трибунал отправят, ему сейчас же, сию минуту нужно вырваться отсюда и бежать, бежать домой, и если правда то, что пишет батька – посмотреть в чистые, светлые глаза любимой и спросить всего лишь одно: «За что?»
Вечером он сидел около высокого забора, который окружал военную часть, и задумчиво смотрел в побеленную известью стену, потом застонал, сбросил с головы шапку, провёл рукой по ёжику волос и уткнулся лицом в холодный снег, надеясь, что хоть он уймёт ту жгучую, не проходящую, как от ожога, боль, что сжигала его сердце.
На плечо ему легла твёрдая ладонь. Иван встал – политрук. Вытянулся во весь рост, отдал честь.
-Вольно! Что случилось, Иван?
-Товарищ старший лейтенант, мне… домой надо…
-И потому ты сидишь перед забором, с мыслями о том, как бы сбежать отсюда? – усмехнулся политрук.
Иван низко опустил голову.
-Запомни, Иван – как-то неожиданно тепло и по-дружески обнял его за плечи – ни одна проблема не стоит того, чтобы ты продал свою солдатскую честь.
-У меня там… девушка…
Старший лейтенант словно в душу ему смотрел, всё понял, хотя Иван и не говорил ему ничего.
-Иван, если ты сейчас своей слабости поддашься, подумай, скольких людей ты сделаешь несчастными – своих близких, родных, я вот знаю, что сестёр у тебя много и семья у тебя хорошая, большая. Правда ведь это?
Иван кивнул.
-Так стоят твои родители того, чтобы ты так с ними поступил, Иван? Подумай о них в первую очередь и поверь – если девушка достойная, нечего тебе опасаться.
Иван кивнул головой, мысленно благодаря этого человека за то, что он оказался здесь в этот момент и не дал ему совершить необдуманный поступок.
-Мужчина, Иван, солдат, должен быть сильным и встречать всё лицом к лицу, запомни это – он похлопал парня по плечу и ушёл, оставив его в раздумьях наедине с самим собой.
После этого разговора Иван написал письмо своему другу в Калиновку, честно объяснив, что получил письмо от отца с плохими вестями об Аглае. Попросил прямо прописать ему – правда ли то, о чём судачат теперь люди в деревне.
Еле-еле, снедаемый нетерпением, дождался от него ответа, в котором друг писал, что никто толком и не знает, с кем Глашка загуляла, мол, слух об этом как-то сам собой появился, но она того не опровергает, а значит, так оно и есть. Больше того, после всего этого отец её, Игнат, решил выдать дочь замуж за Кузьку-горбуна.
Прочитав горькие эти строки, Иван расплакался и рассмеялся одновременно – так вот почему не писала она. Ну и поделом ей! Игнат, видать, в наказание ей такое решение принял – так пусть теперь живёт при горбатом муже!
Обида застилала глаза и сердце Ивана и мешала ему задаться вопросом, как же Аглая, такая чистая, нежная, любящая его девушка так могла с ним поступить всего лишь через месяц после его ухода в армию. Не желал раздумывать Иван об этом, а потому с корнем, с мясом, с кровью день за днём рвал из сердца свою любовь к ней, чтобы ни корешка, ни семечки не осталось…
****
Горбун Кузьма, за которого собирались отдать Аглаю, жил со старушкой матерью в старом, покосившемся домишке на самом краю Калиновки. Родила его мать от какого-то заезжего солдатика, замуж её никто не брал, так как была она лицом и характером неприятна, склочна, сварлива и сплетни любила таскать по деревне.
Родился Кузьма нормальным, но будучи ребёнком, попал на сенокосе под хлыст пьяного соседа, удар его пришёлся прямо на левую часть спины мальчонки. От того удара долго пролежал он в постели, мать его, Фёкла, даже на болота ходила к бабке Писте, которой было неизвестно сколько лет – жила она уже очень долго и была стара.
Бабка Пистя дала ей какие-то мази, да научила делать отвары, на ноги мальчонку подняли, но лопатка его стала расти, и к подростковому возрасту превратилась в горб, который чуть не до земли согнул Кузьму.
Злобный был Кузьма из-за неудавшейся своей жизни, наверняка знал, что с такими данными он, конечно, один останется, не создать ему семьи – какая за него пойдёт. Помаленьку выпивал с другом своим, который был у него единственным, за хозяйством кое-как ходил, в колхоз не вступал – жили они с матерью особняком. Валял он валенки, да ездил в город их продавать, так у них мало-мало деньги водились. Держали они также двух коров, свиней и кур, что позволяло немного обеспечивать себя мясом на зиму. Все излишки продавались в райцентре или в городе.
Со временем Кузьма стал похож на свою злобную, сварливую мать, и из-за бороды и усов, а также вечно хмурого, морщинистого лица, напоминал он старика, хотя было ему всего-то лишь двадцать пять лет.
Когда метавшийся в поисках жениха для Аглаи Игнат пришёл как-то раз к своему другу Гришке, да пожаловался на то, что не может подыскать подходящую кандидатуру – никто не хочет спорченную девку брать, Гришка и подкинул ему идею – сходи, мол, к Кузьме, тому разницы нет, на ком жениться, нормальная девка за него не пойдёт, а тут он с радостью согласится.
Подумал-подумал Игнат, да что делать, чувствовал он вину перед дочерью, да слаб оказался, чтобы повиниться перед ней, и лучшим решением считал выдать её замуж, чтобы реже видеть, да не мучиться от того поганого чувства вины, и пошёл к Кузьме.
Вечером, прихватив с собой бутылку самогона, который недавно в бане курил, одел он рубаху вышитую и направился в неприветливый дом горбуна и его матери.
Кузьма встретил его с удивлением, пригласил к столу, на который его мать быстро собрала незатейливую закуску – картошку в мундирах, квашеную капусту, варенье брусничное, да небольшое блюдо солёного сала нарезала. Сама ушла к себе в комнату, мучаясь вопросом, по какому такому поводу наведался к ним человек, который до этого на улице даже не здоровался.
А поскольку сплетницей она была знатной, и первая все новости в деревне узнавала, закралась в её душу догадка, да не смела она даже самой себе её озвучить.
-Кузьма – начал Игнат – парень ты молодой, хоть и мрачноватый, чё ж ты один горе мыкаешь – ни семьи не заведёшь, ни детей?
-Ты смеяться надо мной, что ли, пришёл? – осерчал Кузьма – погляди на меня, какая девка за такого замуж пойдёт?
-Да вижу я всё, Кузьма, и не смеяться я пришёл, а есть у меня к тебе предложение дельное. Аглаю, дочку свою, хочу замуж выдать. Знаешь, поди, уже, что согрешила девка с пришлым работником, бригада новую школу строила, а сейчас уехала, ну и бросил её парень – выдумывал на ходу Игнат – позор скрыть надо, а замуж не берёт никто её. Я подумал, может ты согласен будешь? Хозяйка тебе в дому не помешает, девка у меня работяшшая, да на лицо, будто картинка. Только нормальные-то парни теперь её стороной обходят. Ты не подумай ничего дурного, но просто разве ты с недугом своим где такую найдёшь?
Зашлось сердце у горбуна – давно он Глашку приметил, да та, конечно, никакого внимания на него не обращала. Разве нужен был ей какой-то горбун, когда рядом с ней такой красавчик Иван постоянно был. Но теперь – всё! Он, Кузьма, берёт в жёны одну из самых красивых девок в их деревне, теперь все насмешники заткнутся, а то, что спорченная девка – забудут скоро, у них в деревне так – сначала посудачат, потом это надоедает, и все забывают.
Как представил он красавицу Аглаю своей женой, так сразу и выпалил Игнату:
-А давай!
Вздохнул Игнат с облегчением:
-Ну, по рукам тогда, зятёк!
Напились они так, что долго ещё за столом сидели, обнимаясь, да целуясь троекратно, покуда Кузьма от самогона под лавку не свалился, да не захрапел.
Встал тогда Игнат, да домой побрёл, глядя на то, как вызвездило небо перед приближающимися холодами.
Шёл он поздно вечером, чуть пошатываясь и думая, стоит ли в баню за самогонкой заходить или хватит на сегодня. «Аннушка ругаться будет» - решил про себя, тряхнул головой, чтобы немного оклематься, да и пошёл дальше.
В тоже самое время Стешка, старшая дочь Демьяна, возвращалась от подруги, у которой допоздна засиделась. Сразу она сообразила, откуда это Игнат направляется, знала, что теперь он будет пытаться Аглаю замуж отдать. Захолодело у неё в сердце – никак, горбуну Кузьме дочку предлагал.
Не выдержав, подошла к нему, схватила за грудки, да как начала трясти изо всей силы – голова Игната только на шее туда-сюда болталась.
-Ну, гад ползучий, спортил девке жизнь, а теперь замуж за уродца хочешь её спровадить? Знаю я всё про тебя, ирод проклятый! Такое с собственной дочерью сотворить – как только ноги тебя по земле таскают! Таиска твоя на том свете все слёзы за тебя выплакала и молится, чтобы ты в ад попал, дьявол! Всё про тебя знаю!
Игнат пьяно зарыдал и опустился коленками в снег, только бы на Стешку не смотреть, глаз её колючих не видеть.
А та вдруг наклонилась, плюнула ему в лицо, развернулась, да пошла своей дорогой. Всю дорогу до дома она стонала потихоньку и молилась о том, чтобы Игната черти в ад забрали. А когда пришла домой, уткнулась в сильное плечо Степана, да глухо зарыдала. Тот только по волосам её гладил грубой рукой, да всё повторял:
-Стешенька, да ты чего, что случилось-то? Мне хоть скажи…
И когда поведала ему Стеша, что Игнат удумал, вздохнул только:
-Вот паскуда!
Сразу после рождественского поста, в январе месяце, сыграли свадьбу Аглаи и Кузьмы. Невесёлая была та свадьба…

Часть 5.
В ночь после свадьбы Аглая не знала, как такого мужа к себе подпустить, как смотреть на него. Не могла она. За столом свадебным, рядом с ним сидючи, всё время глаза заплаканные отводила, да и сам Кузьма был хмур и неприветлив, так как знал прекрасно и понимал, что никогда такая, как Аглая, не полюбит его.
Она разделась в их теперь уже совместной комнате, надела сорочку белую и легла в постель, на взбитую пышную перину – свекровь постаралась. Кузьма вошёл в комнату, в обычной своей хлопковой рубахе, вышитой по рукавам, разделся и скользнул в постель.
Почувствовала Аглая его холодное тело, когда он раздевался, глаза открыла – смотреть жутко, горб этот ужасный, ноги из-за этого кривые, тонкие, худющие… Вздохнула надрывно, глаза закрыла, чтобы не глядеть, как такое чудовище рядом с ней в постель ляжет. А как почувствовала его рядом – кричать захотелось. Потом рука его – на талии, на груди, дыхание прерывистое, прямо в лицо, с примесью самогонного духа. Хоть и старался Кузьма сильно не пить, но всё-таки с гостями пришлось.
-Ну что же ты, жена! – услышала она шёпот – глаза хоть открой, посмотри на мужа…
Аглая глаза открыла, увидела совсем близко лицо Кузьмы, маленькие щёлки глаз, длинный крючковатый нос, вот он губами тонкими тянется к её губам – так противно ей стало, подступила к горлу тошнота, не выдержала она, да как закричит.
Отшатнулся Кузьма, глаза его яростью вспыхнули, понял, что боится Аглая лица его и тела, и вообще – боится его…
-Ладно – кряхтя, сполз с кровати – не трону тебя. Вижу, что противен тебе. Спи, я пойду, на сундуке устроюсь в комнате.
И когда закрылась за ним дверь, вздохнула Аглая с облегчением, уткнулась в подушку, и заплакала о горькой своей, бабьей доле.
Плакала, вспоминая Ивана, его тёплые руки и губы ласковые, как прижимал к своей груди, какие слова нежные на ушко шептал. Понимала, что ушло это всё безвозвратно, и никогда ей не быть больше с Иваном, никогда не почувствует она себя счастливой и любимой.
Не винила она отца почему-то – не принято было в то время родителей в чём-то упрекать-винить, соблюдали тогда дети божий закон, который гласил: люби и почитай родителей своих…
На следующее утро плохо выспавшаяся Аглая встала ни свет, ни заря, принесла воды в два ведра, растопила печь, стала готовить мужу и свекрови завтрак.
Он вошёл в дом с мороза – где-то уже побывал, по каким-то делам, а может, валенками своими занимался, бросил ей хмуро:
-Чё сама с водой и дровами? Я же в куренной был, сходила бы до меня. Мужик в доме есть, как-никак…
-Да я сама привыкшая – обронила ему смущённо.
Свекровь проснулась, посмотрела с какой-то злостью на Аглаю, та завтрак наладила, усадила их за стол, сама у печи с вязаньем пристроилась.
-А ты? – спросил Кузьма.
-Не хочу пока – произнесла Аглая – что-то, видать, не то съела вчера или выпила, недужится мне…
Так и потекла тихонько их жизнь. Аглая чувствовала, что словно каменной становится – ничего ей не хотелось, ничего не радовало, текла жизнь мимо неё, как река, а она словно мёртвая в этой жизни.
Девки местные смеялись над ней, злорадствуя, что бывшая первая красавица на деревне замуж вышла за горбуна. Стоят, бывало, около колодца, идёт Аглая с вёдрами, девки щебечут, да смеются, и одна какая-нибудь языкатая, скажет что-то вроде:
-Ну, что, Аглашка, как живётся тебе за красавцем-мужем? Как в постели с ним лежится, как любится?
И смеются всей толпой. Аглая чаще всего в таких случаях молчала, не хотела скандала, ругани и связываться с этими насмешницами.
Но как-то раз не выдержала – вытянула из колодца полное ведро ледяной воды, хотела, как обычно, взять оба на коромысло, да пойти своей дорогой, но вместо этого вдруг выплеснула ведро прямо на очередную обидчицу.
Стоит девка, обтекает, а слова сказать не может – дыхание спёрло от неожиданности и от воды той ледяной, а Аглая громко так сказала:
-Ещё раз ржать начнёте, кобылы, всех по одной в Калиновке утоплю!
Девки, как горох, рассыпались по улице, возмущённо щебеча – как, мол, она посмела. А Аглая спокойно воды набрала во второе ведро, да и пошла себе к дому.
Узнав об этой истории, свекровь стала ей выговаривать:
-В твоём положении, девка, надо тише воды, ниже травы быть… Да сына мово благодарить, что в жёны тебя взял…
Не могу я так, матушка – созналась Аглая – буду молчать – со света сживут…
-Не трогай её, маманя – сказал Кузьма – права она. Этим щебетуньям только того и надо, а молчать будет – вовсе для них мишенью станет…
Но нет-нет, да пытался Кузьма к жене подступиться. Такая красавица-жена, а толку… Зачем же он женился на ней, если нет этой семейной жизни у них? Подступался, но как только видел её зажмуренные в страхе глаза – тут же вздыхал, ворчал и уходил к себе. В конце концов, дошло до того, что стал он всё больше сердиться на жену, да то и дело высказывать ей, что никуда, мол, это не годится – что за жизнь у них такая, непонятная…
И как-то раз напился, и не выдержал – пришёл домой, да и взял жену силой. В общем-то, она и не сопротивлялась, сама знала, что рано или поздно придётся ей смириться и Кузьму принять, но всё её тело и душа противились этому.
После первой их близости не стали они более близки, что опять же раздражало и страшно злило горбуна. Он видел, с каким страхом и пренебрежением смотрит на него Аглая, как пугает её его вид.
Он хотел сломать в ней это, перебороть, покорить эту неприступную девушку с красивым лицом, но сделать это миром у него не получалось. Он думал, после всего случившегося с ней, когда осталась она наедине со своим позором, а он взял её в жёны, она будет покорной и смиренной, но он ошибался – стать такой Аглая не могла, всё в ней бунтовало против мужа, против этой чужой, не её, жизни.
Каждую ночь, лёжа рядом с ней на широкой супружеской кровати, слышал он, засыпая, как она тихонько всхлипывает в подушку, а потом молится горячим шёпотом о том, чтобы забрала мама её к себе. От этого ещё больше злился Кузьма, а потому не нашёл лучше способа покорить жену, как начать бить её.
Пришёл как-то раз из своей мастерской, злой и чем-то озабоченный, в руках – ремень широкий, тяжёлый, кожаный, схватил Аглаю за косу и молча потащил во двор.
Дом их стоял последним по улице, прохожих мало было, потому ничего не постеснялся Кузьма, рассекая воздух, поднимал и опускал ремень на хрупкое девичье тело. Аглая ничего не говорила и не сопротивлялась даже, только постанывала тихонько, да лицо закрывала, чтобы по нему удары не попали.
Только когда ночью лежали в постели, спросила у мужа:
-За что?
-За что? – повторил он – а ты не знаешь? Думал, будем жить с тобой, как муж и жена, а ты до сих пор меня чураешься, смотришь так, словно я зверь какой диковинный…
-Знал же, кого в жёны берёшь. Знал про меня и про Ваньку, думал, наверное, что делаешь… Понимал, что я Ивана вечно любить буду…
Поднял руку, да и хлестанул её по горячей от слёз щеке.
Нечего ему было ей сказать на её слова.
Думал он, что таким способом сможет подчинить её себе. Потому всё чаще и чаще в своей мастерской, посреди валяной шерсти, напивался Кузьма, а потом шёл в дом, хватал Аглаю и долго бил её на морозе. Сначала ремнём, потом в ход пошли сапоги…
Свекровь за неё не заступалась, говорила только, крестя грудь сухонькими пальцами:
-Терпи девка, такова наша бабья доля…
Не знавший в своё время любви и ласки горбун и не предполагал, что любовью и лаской к жене может добиться большего, чем побоями, да битьём…
С отцом Аглая со времени своего замужества и не виделась – он словно вздохнул свободно, когда удалось так удачно спихнуть дочку, которая каждодневно напоминала ему о страшном преступлении его, замуж. Слышала только Аглая мельком, подходя как-то к колодцу, что Игнат стал очень много выпивать. Пил один, в бане, когда курил самогон, пил с Гришкой, а потом возвращался домой, где его день и ночь пилила Анна, надеясь, что мужик одумается и бросит эту самогонную оказию. Но Игнат не мог.
Иногда встречалась Аглая со своей подругой Стешей у колодца. Та смотрела на неё с жалкой улыбкой, обнимала, и они вместе плакали на морозе. Стеша старалась не спрашивать Аглаю о том, как она живёт – видела всё: что похудела подруга, подурнела, под глазами – чёрные круги, руки тоненькие и ходит ссутулившись, как старушонка. Где та красавица Глашка, что пленяла сердце её брата? Нет Глашки, была, да вся вышла.
Как-то раз увидела Стеша на запястье подруги красный след, схватила за руку, подняла чуть выше рукав тужурки и ахнула, приложив ладошки к щекам:
-Глаша, а это что у тебя?
Не смогла Аглая ничего ответить, отвела только налившиеся слезами глаза, так что сразу поняла Стеша, что происходит в её жизни.
-Он тебя… Бьёт что ли? – спросила у подруги.
Та кивнула.
-Да ты что, Аглаюшка, как же так! А за что?
-Нешто ты не поймёшь, за что, Стешенька? Я ить смотреть на него не могу, на ирода, противен он мне…
-Вот же изверг! Он, значит, так тебя привязать к себе хочет, сломать, покорить… Поганец!
Долго они тогда стояли и плакали, прижавшись друг к другу. Не знала Стеша, что подруге посоветовать, как помочь, скрипела зубами от бессилия, и только.
А придя домой, кинулась к Степану:
-Стёпа, поговори с ним, ради Христа!
-С кем, Стешенька?!
-С горбуном! Бьёт её Кузьма, Глашку-то – сбивчиво стала говорить она – совсем убьёт девку! Она вся похудела, страшная… Вся в красных полосах и синяках. Стёпа, поговори с ним, прошу, покрепше, по-мужски… Убьёт ведь он её!
-Да ты в своём ли уме, Стешенька?! Как же я в чужую жизню семейную полезу?
-Стёпа, прошу тебя! – кинулась в ноги мужу, обхватила руками колени – Стёпа, убьёт он её, сделай что-нибудь!
-Стеша, да что ты говоришь такое?! Как я могу? Что я скажу ему? Он скажет – это моя семья, чё суёшься, я же в твою семью не лезу. Как я с ним поговорю.
-Стёпа, её же совсем, получается, защитить некому!
-И не проси! – Степан резко развёл руки жены, вырываясь – не проси, Стешенька. Ничего я делать не буду. Ещё сам потом виноватым останешься. И ты не лезь, слышь!
Он свёл к переносице густые светлые брови:
-Не лезь, слышь, запрещаю я тебе! Это их жизнь, они сами разберутся, а ты не суйся туда. Узнаю – сам выпорю тебя!
Он ушёл из дома, громко хлопнув дверью, а Стеша, заливаясь слезами бессилия, рухнула на кровать в горнице и пролежала так, пока муж не вернулся.
****
Всё чаще виделась Игнату его Тасенька – приходила она к нему во снах, вставала на пути, когда он пьяный возвращался по тёмной улице, виделась она ему вместо деревьев или на небе, среди звёзд, когда он поднимал свою кудлатую голову наверх, чтобы глотнуть морозного воздуха.
И слышались ему даже слова её, слова горечи и разочарования:
-Что же ты, Игнатушка, дочь нашу сгубил и дальше губишь? Как же так?
Она не обвиняла его, не упрекала, смотрела только с жалостью и горестью, отчего Игнату становилось ещё хуже. Падал он в белый снег лицом, чтобы не видеть Таисию, не слышать её мягкий голос, зарывался в сугробы головой и лежал так долго, неподвижно, пока галлюцинация не пропадала.
Стал он злым, хмурым, неуправляемым, всё чаще покрикивал на Анну и детей, всё меньше делал дела по дому и всё больше зарывался в беспросветную жизнь свою. С Аглаей он старался не встречаться, лишь по редким слухам то тут, то там, знал, что жизнь у дочки не сахар – кто-то у колодца или в сельпо успел заметить красные, широкие полосы на руках у его дочери. И с холодеющим от предчувствий сердцем Игнат понял, что Кузьма бьёт Аглаю.
Когда поделился он этим с Анной и стал было собираться, чтобы пойти и поговорить с Кузьмой, та на него зашикала, встала перед дверью, запричитала:
-Ты что, ты не смей, дурак старый. Они сами разберутся, в своей семье. Сунешься – ещё и виноватым окажешься. Не смей!
Хотел он было оттолкнуть Анну, да ринуться спасать свою дочь от горбуна, но она вцепилась ему в рубаху, заверещала:
-Не пушшу! Хоть убей меня – не пушшу! Дитёв захотел одних оставить?! Не дам! Не смей!
Так и не пошёл никуда Игнат, мучаясь мыслью о том, что в который раз предал свою дочь, свою кровиночку.
****
А Кузьма так и продолжал бушевать. Он уже и не рад был, что женился на Аглае. Натыкался на её тоскующий, неживой взгляд, и тут же в душе его восставало всё самое тёмное и запретное – страшно раздражало его, что не может Аглая к нему привыкнуть, и конечно, никогда не сможет его полюбить.
Как-то раз утром Аглая встала, чувствуя боль и ломоту во всём теле, в животе неприятно крутило, перед глазами летали чёрные мушки, в горле стоял тошнотворный, противный комок.
Еле успела она накинуть тужурку, да выскочить за калитку, в огород. Хорошо, что ни свекрови, ни Кузьмы, дома не было.
Скрутило желудок сильным спазмом, совсем плохо стало ей. Когда же всё прошло, сползла она тихонько вдоль забора в бессилии, прямо в снег, вытирая со лба холодный пот и со страхом вдруг поняла, от чего ей так резко плохо стало.
Ждала она ребёнка, и ребёнок этот, по её предположениям, был вовсе не от мужа…

Часть 6.
После такого – только смерть! Так думала Аглая, глядя в зеркало на своё резко похудевшее и пожелтевшее от плохого состояния лицо. Как же можно – от родного отца…
Ни в чём она батьку не винила, как ни странно, а винила только саму себя, хоть и была ни в чём не виновата. Казалось ей, что в её теле сидит не маленькая, еле зародившаяся жизнь, а какой-то страшный монстр, чудовище, которое сжирает её изнутри.
Хотелось взять нож и без остатка удалить это чудовище, вырезать себе всё внутри, чтобы больше никогда не испытывать того, что она испытывала сейчас. Она никак не могла решиться на что-либо, и сначала надеялась, что под тяжёлыми сапогами Кузьмы это существо перестанет жить и не будет больше её тревожить.
Она с радостью принимала от мужа побои, специально подставляя живот и в некоторые моменты словно чувствуя, что вот оно, свершилось – это чудовище покинуло её тело, но проходило время, и она снова со страхом чувствовала, что никуда оно не делось. Потому что этот ребёнок очень хотел жить.
Но Аглая, зная, кто отец этого дитя, и думать об этом не желала, а потому, как только выдалась свободная минутка вечером, она собралась, выскользнула за ворота, и пошла прочь от деревни, в лес.
У кромки леса обернулась – яркие огни в домах деревни словно звали её назад, в уют тёплой избы, обещая, что всё будет хорошо, но как только Аглая вспоминала лицо горбуна, его острый, из-под кустистых бровей, взгляд, тут же шла вперёд, неуверенно переставляя ноги в валенках по узкой тропинке.
Бабка Пистя в деревне жила незнамо, сколько лет. Помнили её даже древние бабки, которые испокон веку в Калиновке проживали. Ходил слух, что бабка Пистя была истиной ведьмой в поколении, помогала она и мужикам, и бабам, которые к ней обращались.
Ходили девки к бабке Писте за приворотами-отворотами, травки какие взять для здоровья и красоты, да чтобы мужа от запоя избавить. Знала бабка Пистя наизусть множество заговоров, наговоров, молитв и разных сказов, и никому не отказывала в их просьбе.
А кто к ней ходил, несли гостинцы старухе – у кого что было, мёд ли, варенье, тарки свежие или кусочек мясца.
Обращались к ней бабы и при родах – некоторые фельдшеру не доверяли и звали бабку Пистю в качестве повитухи. И ходил по деревне слух, что те, кому надо было ребёнка «скинуть», тоже до бабки Писти шли.
Того и нужно было Аглае, а она всё решиться не могла, было ей горько, стыдно и страшно. А ну, как что-то пойдёт не так, вдруг умрёт она или искалеченной останется – что делать тогда… Но рожать этого ребёнка было ещё страшнее – что люди скажут, итак позора на ней несмываемого, а тут начнут судить-рядить-додумывать, от кого у неё дитя народилось. И этот страх сплетен и шепотков, обсуждения за спиной, был сильнее страха рождения ненавистного ребёнка.
Идти к бабке Писте предстояло долго – жила она одна в глубине тёмного леса и все деревенские поражались, как старуха не боится в этой глуши одна проживать. Водились в их лесах и волки, и лисы, и медведи. Благо, сейчас зима, а летом?
Вся трясясь от страха, сжимая в руках сумку с гостинцами, шла Аглая по лесу, стараясь поторопиться, прислушиваясь к хрусту снега под ногами, чтобы отвлечься от черноты неприветливых деревьев.
Вот и болото… Тропинка проторена так, что в обход можно к бабке Писте дойти по сухому, болото до конца не замёрзло, только края тронулись хрупким, ломким льдом. Аглая подумала про себя, что хорошо бы кинуться в эту болотную жижу вниз головой и покончить разом со всем этим, но… страшно, да и грех это великий.
Она пошла в обход и скоро деревья расступились, открывая вид на небольшую поляну со старым, но ещё крепким домишкой. Аглая ахнула от страха, когда прямо рядом с домом увидела сгорбленную фигуру старухи.
Эта фигура даже в таком вот, согнутом виде, была выше ростом, чем Аглая. Девушка медленно стала подходить к ней и когда очутилась совсем близко, сказал:
-Бабушка Пистимея… Бабушка Пистимея… Здравствуйте…
Фигура не шевелилась, стоя к ней лицом, и Аглая смогла рассмотреть её длинные космы, висящие вдоль лица, крючковатый нос, тонкие, сомкнутые губы и необычайно живые, какие-то по-девичьи задорные глаза. Вот эти глаза зло блеснули, глядя на неё, а потом вдруг старуха заговорила шипящим голосом:
-Ждала тебя, знала, что явисься. Знаю, почто пришла ко мне. Всё вижу. Грех детоубийства хочешь на меня положить. Уходи, не буду помогать тебе!
-Бабушка! – Аглая кинулась старухе в ноги – утоплюсь ить я! Нельзя этому дитя рождаться, во грехе он зачат! Нельзя, бабушка! Не откажи! Ты ведь бабам помогаешь…
-Ты чего от меня просишь, негодная?! Я бабам на ранних сроках помогаю, травами, а ты уже дитя о двух с лишним месяцах носишь, травками тут не поможешь.
-Бабушка, помоги, не отказывай! Что мне делать иначе, коли не поможешь ты мне?
-А коли ты помрёшь у меня в избе, мне что делать прикажешь? Нет, и не проси меня!
-Да какая разница? – плача, сказала Аглая – какая разница, бабушка? Коли суждено умереть, так неважно, как Бог определит – в твоей ли избе, или в Калиновке.
-Чё ж мне делать-то с тобой? Ить не уйдёшь ты…
Она вдруг извлекла из кармана своего сарафана свечу, зажгла её, поправила на голове тёплый, видавший виды, платок, и подошла к девушке вплотную.
-Гляди сквозь огонь мне в глаза.
Аглая поразилась её глазам – они были голубые, как небо над Калиновкой летней порой, и только они были молодыми и живыми на её лице. Долго старуха ей в глаза смотрела, потом отшатнулась от неё, словно увидела что-то, зашептала:
-Ох, грехи наши тяжкие, спаси Христос… Бедная, бедовая головушка, за чё ж ты страдаешь… Ах, он паскудник проклятый, сгубил девке красоту, молодость, да любви лишил… А второй-то тоже хорош… Не помощи от него, не поддержки, не жалости, только побои, да синяки… Господи, помилуй…
Потом кинула взгляд на Аглаю:
-То не дитя в тебе, а демон, грехом рождённый… Завтра приходи, близко к вечеру, возьмёшь с собой сорочку чистую, тряпок чистых поболе, да самогона хорошего литру. Это не пить – строго сказала она, поймав растерянный взгляд девушки – для дела надоть. Да смотри – будешь трястись, да бояться – не стану делать!
-Я не буду – пообещала Аглая – спасибо вам, бабушка!
Она стала вытаскивать из сумки гостинцы, которые принесла с собой – половину пирога с грибами, маленький кусочек свинины, да банку черничного варенья.
-Иди, девка, но помни – я тебя отговаривала. Коли завтра не придёшь, потом делать не возьмуся.
-Я приду, бабушка – пообещала Аглая.
Она развернулась и стала удаляться по тропинке, в черноту позднего вечера, а старуха, провожая её взглядом, долго цыкала, да что-то бормотала себе под нос.
-За чё токмо невинная душа страдает? – она вдруг решительно направилась в дом, и появилась на поляне с охапкой сучьев и веток.
Быстро разожгла костёр, взяла большой охотничий нож и стала двигаться вокруг, разрезая воздух и что-то приговаривая про себя довольно эмоционально и громко. Словно бы песню какую зазывную пела.
И если бы была сейчас рядом с ней Аглая, то с удивлением, сквозь этот речитатив, услышала бы знакомые ей имена отца и мужа…
Аглая же, возвращаясь в деревню, раздумывала над тем, где ей достать хороший самогон. Оставалось ей одно – идти к Стеше, своей подруге, у неё Степан курил напиток чистый, как слеза, всё хвастал, что пить его – одно удовольствие.
Аглая обошла деревню, чтобы выйти аккурат на ту улицу, которая к Стеше ведёт. Она открыла ворота, вошла во двор, а оттуда в дом. Стеша кинулась ей навстречу:
-Аглаюшка? Случилось чего? – спросила, тревожно заглядывая в глаза – Чего-то ты аж бледно-зелёная…
Она обняла подругу, и злые слёзы опять появились на её глазах:
-Ох, ироды, сживут девку со свету.
Она помогла Аглае снять тужурку, усадила за стол, налила чаю, поставила сладких булок. Из комнаты показался Степан.
-Аглаюшка! – обнял девушку за плечи – как живёшь?
-Да всяко, Стёпа – неопределённо ответила Аглая.
Степан вышел, чтобы не мешать разговору подруг, а Аглая спросила у Стеши:
-Стешенька, у тебя самогонка есть?
-Да вот Стёпа накурил, не далее, как вчера – недоуменно ответила подруга, думая, зачем это Глаше потребовался самогон.
-Не нальёшь ли литру в долг?
Стеша помолчала, потом спросила:
-Аглая, ты что удумала?
-Да мне для дела надо – неопределённо ответила та – к вечеру завтрашнему…
Стеша пожала плечами:
-Налью, конечно. Только… Не по нраву мне всё это.
-Да ты не думай ничего плохого, Стешенька. Мне правда для дела.
-Ох, смотри, Глаша, не наделай глупостей! Греха не бери на душу – перед Всевышним потом как ответ держать будешь?
-Нет-нет, Стеша, ну ты что – слабо улыбнулась Аглая.
Стеша вышла из избы и вскоре принесла Аглае самогон в литровой банке.
-А ты чё ничё не ешь-то? – спросила она.
-Да не хочу. Мутит меня чегой-то…
У ворот она сказала подруге:
-Спасибо тебе, Стеша. Ты одна меня утешала, когда мне плохо было…
Стеша проводила подругу за ворота и долго ещё смотрела вслед её удаляющейся фигурке.
Вернувшись домой, Аглая сразу напоролась на пытливый взгляд мужа.
-Где была-то?
-Да у Стеши, Кузьма.
Тот лишь хмыкнул, да отправился спать – видимо, сегодня не было у него сил жену воспитывать, как он говорил, а потому битьё отменялось. Аглая облегчённо вздохнула, спрятала в сенях банку с самогоном, да устроилась с прялкой на кухне.
Она была необычайно спокойной, но уснуть так до самого утра и не смогла.
Еле-еле дождалась она предвечерья, чтобы отправиться к бабке Писте на болота. Сначала приготовила чистые тряпки, да сорочку, на всякий случай сложила ещё один сарафан в сумку, завернула банку со спиртом, оделась и вышла из дома.
Хорошо, не было Кузьмы в этот час – уехал он в соседнюю деревню, продать кому-то валенки, да отдать починенные на днях ходики. Только свекровь грустно следила из окна за тем, как удалялась Аглая по тропинке в лес.
Старалась Аглая идти как можно быстрее, чтобы скорее со всем этим покончить, и вот наконец перед ней – домик бабки Писти. Она постучала, и когда услышала скрипучее «входи», вошла в домишко. Внутри было нехитрое убранство, повсюду висели пучки травы, стояла около стола большая кадка с тёплой водой, лежали какие-то железки, вид которых напугал Аглаю.
-Давай самогонку-то – скомандовала старуха.
Она прокипятила те самые железки в большом чане на печке, протёрла их чистой тряпицей, пропитанной самогоном и сказала:
-Снизу всё сымай, да ложись на лавку.
И когда Аглая легла, шумно вздохнув, дала ей какой-то противный отвар:
-Вот, выпей. Заснёшь ненадолго. Аккуратно я постараюсь, а ты не бойсь ничего, слышь, а то внутри всё сожмётся у тебя, и ничё не выйдет – одно вредительство.
Аглая выпила жгучую и пахучую жидкость, и через некоторое время почувствовала, что в голове словно образовалась плотная пелена тумана. Потом вдруг сквозь этот туман внутри проступила жгучая, обжигающая боль, такая, что хотелось закричать, но она не смогла этого сделать, а лишь застонала, и ещё глубже провалилась в это состояние одурманенного сна.
Очнулась она тогда, когда всё было закончено. Почувствовала, как саднит внутри ужасной болью, как словно что-то взрывается в её организме и палит, палит обжигающе-тяжёлым огнём. Голова тоже кружилась и болела, и Аглая подумала о том, что она медленно умирает.
-Лежи, лежи – заприговаривала бабка Пистя
-Нет, бабушка, мне итить надо… Некогда разлёживаться.
Бабка покачала своими седыми лохмами и стала говорить, что нужно делать Аглае, чтобы всё быстрее зажило, дала ей каких-то трав для отвара, помогла переодеться, и проводила до кромки леса за поляной.
-Теперь уж всё равно – вслух сказала Аглая самой себе – хоть смерть…
****
Весь день Стеша была сама не своя. Она рассеянно делала свои женские дела по дому, пока вдруг не села на лавку и крепко не задумалась. О чём она думала? Вспоминала она слова своей подруги, словно бы та прощалась с ней, когда их говорила.
Ближе к вечеру она так расстроилась, что не смогла уже ничего делать – из головы не шла Аглая, худенькая, с красными полосками от ремня на запястьях, с бледно-жёлтым лицом. Она вдруг, ахнув от своей догадки, подскочила с места. Вспомнила, как вчера инстинктивно Аглая во время разговора закрывала руками живот… Неужели?
Она побежала до Степана, тот долго не мог взять в толк, чего хочет от него жена, а когда она сбивчиво объяснила ему свои страшные подозрения, принялся быстро запрягать лошадь, да цеплять телегу.
В дом горбуна Стеша влетела так быстро, что сразу наткнулась на фигуру старухи в тёмном платке. Не поздоровавшись, выкрикнула:
-Где Кузьма?
-Да в Сретёнки он уехал, ишшо поутру – ответила мать Кузьмы.
-А Аглая?
-Да ушла куды-то, под вечер.
-Куда ушла, бабушка? – закричала Стеша.
-Да по этой вот тропинке, в лес, каку-то котомку собрала и ушла.
-К Писте! – ахнул Степан.
-Довели девку! – выкрикнула Стеша со слезами – Стёпа, быстро!
Они сели в телегу и двинулись вперёд, по тропинке, ведущей к лесу. Им повезло – Аглая, потеряв сознание, упала совсем недалеко от выхода из густой чащи. Вместе со Степаном они подняли девушку и положили её на телегу. Увидев пропитанный кровью сарафан, Стеша заплакала.
В ночь они увезли Аглаю в районную больницу, откуда её в срочном порядке, на старенькой машине скорой помощи, перевезли в городскую.

Часть 7.
Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем Аглая пришла в себя. Это случилось утром, когда бледный, холодный рассвет засеребрился сквозь плотные шторы в палате.
Аглая услышала где-то совсем близко тихие голоса, очнулась, открыла глаза, и со страхом уставилась на незнакомое мужское лицо с седой бородкой, и голубыми выцветшими глазами из-под реденьких бровей. На мужчине был белый халат и чистенькая белая шапочка на голове, выглядел он так, словно одежда на нём только что была постирана и отглажена.
Он сидел на краешке её кровати и что-то записывал в небольшой блокнот мелким, убористым почерком. Увидев, что Аглая очнулась, спросил невозмутимо:
-Ну что, милочка? Как вы себя чувствуете?
-Спасибо – произнесла Аглая чуть слышно – я хорошо себя чувствую. А где я?
-В больнице, в городе – ответил мужчина – что же, отдыхайте, позже я вас навещу, и мы поговорим.
Он и его сопровождающие ушли, а Аглая сначала осмотрела себя. Она лежала на узкой, металлической кровати с белоснежным бельём с медицинскими штампиками, в белоснежной уютной сорочке. В небольшой палате стояли кровати на четверых пациентов с четырьмя крашенными в белый цвет тумбочками около каждой. Также в палате был большой плательный шкаф и прямоугольный стол. Все кровати были заняты.
Кровать Аглаи располагалась около широкого окна, из которого раздавались непривычные звуки городской суеты.
Оглядев палату, девушка отвернулась к окну и стала вспоминать, что же произошло. Она прекрасно помнила, как миновала после бабки Писти болота, как прошла лес по тропе, а потом, когда до деревни оставалось совсем немного, боль стала настолько сильной, что она не выдержала и потеряла сознание.
Ощущения внутри тоже были не самыми приятными – как будто уже ничего не болело так остро, как тогда, но всё-таки саднило и чувствовалась какая-то странная пустота. Но она не придала этому значения, а стала думать о том, что же произошло, что привело её к таким страшным шагам. Одно она знала точно – нежеланного, такого нелюбимого ребёнка в её теле больше нет.
На соседней кровати лежала молодая девушка с какой-то странной стрижкой – Аглая в их деревне ни у кого такой не видела - и весёлыми зелёными глазами. Когда Аглая повернулась, она протянула ей большущее яблоко и спросила:
-Хочешь?
Чувство голода взяло своё – она даже не знала, сколько она не ела, потому взяла яблоко, поблагодарив незнакомку и с удовольствием откусила его, чувствуя, как сладкий сок оживил каждую клеточку в её организме. Кажется, ничего до этого она не делала с таким удовольствием, как сейчас. Казалось бы – самое простое действие, есть яблоко, а сколько наслаждения оно приносит!
Незнакомка тут же, не спрашивая, скользнула к ней в постель, легла рядом, вся какая-то тёплая и лёгкая, спросила шёпотом:
-Тебя как звать?
-Аглая.
-Ууу, какое имя необычное! Я так просто Наташка, например. И коса у тебя – залюбуешься! Ты чего такая скромница? Давай поболтаем, а то время тут тянется – просто жуть, как медленно!
Аглая улыбнулась:
-Ну, давай. Слушай, а я давно тут лежу?
-Нянечки говорили, что когда тебя привезли, то сразу сделали какую-то операцию, потом ты лежала два дня в реанимации, и два дня здесь. Словно спала. Тебе даже глюкозу капали, чтобы ну… Покормить, понимаешь или восстановить… Я не очень сильна в медицине.
Она негромко рассмеялась, и Аглая вдруг почувствовала себя так легко в компании этой девчонки, что ей вдруг тоже стало весело. Как же давно она не улыбалась! Такое ощущение, что всё, что случилось – случилось не с ней. И что откроется дверь палаты, войдёт любимый Иван, возьмёт её на руки и унесёт отсюда далеко-далеко, на край света. Иван… При воспоминании о нём Аглая чуть не расплакалась, а девчушка, видимо, что-то поняла по её лицу, потому что спросила:
-Что-то случилось? Я что-то не то сказала?
-Да нет – ответила Аглая – это я так…Слушай, а ты не знаешь, что за операцию мне сделали, и что это вообще такое – операция?
-Неа, не знаю – Аглая и не заметила, как Наташа старательно отводит взгляд от её лица.
Помолчав, новая знакомая сказала:
-Ты какая-то грустная и говор у тебя странный. Ты деревенская, да?
-Ага – ответила Аглая, отвлекаясь от дум о любимом – а ты? В городу живёшь?
Наташа рассмеялась:
-«В городу»! Ну и смешная ты, Аглая! Ладно, не обижайся! Да, я здесь живу, в общежитие и работаю в ателье при ткацком комбинате.
-Ух, ты! – удивилась Аглая, настолько всё то, что рассказывала девчушка, было ей непривычным – молодец какая! Это, наверное, очень сложно?
-Да совсем нет! Вот ты шить любишь? Вот видишь, значит, и у тебя получится!
-А родители есть у тебя?
-Неа – лицо Наташи погрустнело – они умерли, сначала мама, потом отец. Наломались во время войны…
-Извиняй, я не хотела тебя расстраивать.
-Да ничего! – улыбнулась новая знакомая – я долго грустить не умею! А ты? У тебя есть родители?
Вопрос озадачил Аглаю. Есть ли у неё родители? А может ли она назвать матерью, или даже мачехой, Анну, которая даже и не подумала защитить её? Или отца, который надругался над ней? Как же она позволила себе простить его? Простить свою растоптанную жизнь, свою поломанную любовь? Почему только сейчас она задаёт себе подобные вопросы? Или для этого нужно было уехать за сотни километров от родной деревни, чтобы вдруг на твою голову снизошло озарение?
-Нет у меня родных – нерешительно мотнула она головой – их совсем недавно не стало, буквально несколько минут назад.
Вероятно, в лице Аглаи что-то изменилось, потому что Наташа сначала призадумалась, а потом сказала.
-Ладно, я пойду прилягу, подремлю чуток. Если захочешь поболтать – приходи, буду рада.
-Наташа! – окликнула её Аглая, когда та уже устроилась на своей кровати – спасибо тебе!
-За что?
-За разговор. И ещё – у тебя не найдётся зеркала?
-Ну как же?! – недоуменно протянула та – чтобы у городской девушки зеркала не было?
Она открыла тумбочку, достала маленькое зеркальце и протянула Аглае.
Посмотрев на себя, Аглая чуть не вскрикнула от ужаса – лицо бледно-жёлтого цвета, выпирающие скулы, остренький худой подбородок, запавшие щёки. И куда только делась былая краса? А ведь ей всего восемнадцать…
От нечего делать – спать ей уж точно совсем не хотелось – она стала смотреть в окно. Она никогда не была в городе, только в районном центре, который казался ей нереально большим по сравнению с их деревенькой. Но город поразил её до глубины души. Прямо напротив больницы располагался тротуар и широкая дорога, по которой то и дело сновали машины. По тротуару с одной и другой стороны дороги шли красивые люди, одетые в самую разную одежду.
На женщинах были пальто, шубки, какие-то меховые полушубочки необычных форм и расцветок, сапоги на каблуках и без, редко на ком Аглая видела валенки или галоши, также она удивлялась шапочкам и шляпкам разных расцветок и форм. Некоторые даже были настолько смешны, что Аглая тихонько прыснула в кулак.
Она с удивлением смотрела на высокие дома, на чистенькую улицу, машины, деревья вдоль дороги, рассматривала окна зданий, и всё это было ей в диковинку и очень нравилось, как может нравиться и зачаровывать что-то новое и неизведанное. Ей сейчас хотелось также, как эти люди, выйти на тротуар и пойти себе, куда глаза глядят – вперёд, с удивлением глядя на эти машины, на прохожих, на дымящие вдалеке трубы.
И когда её новая знакомая Наташа проснулась, она с удивлением обнаружила Аглаю, которая не отрываясь, смотрела в окно, открыв рот.
-Эй! – окликнула она её – ты в порядке? Ты чего так в окно-то уставилась?
-Да я никогда прежде город не видела – отозвалась девушка, глядя в окно и не поворачиваясь на Наташин голос.
-Да ты что? – удивилась Наташа – и как тебе, нравится?
-Конечно! – Аглая повернулась к новой знакомой.
-Не хочешь поболтать? – спросила Наташа – ты вообще какая-то странная, скованная, нелюдимая, какая-то… дикая, что ли.
-Я не очень-то… с новыми людьми. У нас же в деревне все друг друга знают. А тут город…
-Но это не значит, что тут люди хуже – улыбнулась Наташа.
-Может быть, даже лучше – пробормотала Аглая и легла в постель, укрывшись одеялом – иди сюда, поговорим. Вижу, что скукой маешься.
Довольная Наталья скользнула под одеяло к Аглае и попросила:
-Расскажи мне про вашу деревню.
-А ты мне про город потом расскажешь?
Наташа согласилась, и Аглая задумалась.
Что было рассказывать? Про то, что она пережила, про свою невесёлую жизнь, или про что?
И она начала рассказывать про те красивые места, в которых расположена её деревня. Про смешанный густой лес, про речку Калиновку, про небо звёздное, про солнце, про коров и свинок, про бабку Пистимею, чей дом расположен на болотах, про то, какие ягоды и грибы растут в их лесах, про огороды и заготовки хозяек на зиму, про поля, усеянные пшеницей и рожью…
Наташа слушала, открыв рот, а потом, тихонько смеясь, спросила:
-Слушай, а друг у тебя есть? Ну, или как там по-вашему, по-деревенски, жених…
Но Аглая не ответила на её вопрос, а попросила рассказать про город.
Но не успела Наташа начать, как вошёл тот же самый врач, что навещал их утром.
-Девушки, выйдите, пожалуйста, в коридор. Все, кроме вас – он посмотрел на Аглаю.
Она смутилась под его взглядом и опустила глаза. Когда все вышли, врач взял табурет, пристроился около её кровати и задумчиво начал:
-Что же вы, душенька, такое с собой позволили сделать? К коновалам пошли? Разве так поступают со своим здоровьем, милочка?
-О чём вы? – спросила его Аглая.
-Я о том, что вы, небось, к местной повитухе обращались в вашей глуши, или к знахарке какой. Для подпольного аbорта. Зачем вам это нужно было, скажите мне? Молодая, здоровая, что, не родила бы, не воспитала?
-Это не ребёнок, а порождение дьявола – Аглая отвела глаза – он во грехе зачат, и не должен был родиться.
Доктор вздохнул:
-Как всё-таки у нас ещё много темноты и нерадивости – сказал он задумчиво – милая моя, это всего лишь ребёнок, эмбрион, зародыш. А никакое не порождения дьявола. Неужели у нас в деревнях на уроках в школах вбивают в голову подобную чушь?
Он немного помолчал, словно ожидая от девушки ответа, а потом сказал:
-Ладно, теперь о главном. Вы обратились к знахарке, и она сделала своё дело – избавила вас от нежеланного дитя. Но при этом она зацепила вам важный для каждой женщины орган – матку, которая была просто исцарапана на нет. Скажите спасибо, что не исполосована вдоль и поперёк, иначе вы бы вообще не выжили. Вы и так-то потеряли много крови…
Он опять помолчал, словно ожидая, что Аглая всё-таки что-то скажет ему, но она молчала.
-Слава Богу, мы вас вытащили, остановили кровотечение, но два дня вы провалялись в реанимации и два дня в палате. А теперь о совсем не весёлом. Последствия совершённого вами и знахаркой действий были таковы, что нам пришлось удалить вам матку, дорогуша. К сожалению, мы не смогли бы спасти этот орган, счёт шёл на минуты буквально и нам пришлось принять такое решение.
-И что это значит, доктор? – похолодев, спросила Аглая. Она, в общем-то, поняла, что это значит, но никак не хотела смириться с этим, а потому надеялась втайне услышать от доктора другой ответ.
-Это значит, милочка, что вы никогда не сможете больше иметь детей. Кроме того, я увидел у вас на теле ужасные синяки. Вас кто-то избил, а потом отправил в эту коновальню?
-Нет – сказала Аглая – это я сама… падала… с лестницы…
Он опять замолчал, не поверив не единому её слову, но потом продолжил:
-Вы уже можете вставать потихоньку и ходить, но очень аккуратно. Кроме того, принимайте все лекарства, что я вам назначил и посещайте все процедуры. Мало ли, какие после всего этого могут быть последствия. Желаю здравствовать.
Он ушёл, а Аглая осторожно встала с кровати и направилась, пошатываясь, к двери. Вот всё и рухнуло! Последняя надежда хоть на какую-то счастливую жизнь отобрана… Сначала у неё, Аглаи, отобрали честь, потом Ивана, потом молодость, здоровье, а потом и способность иметь детей…
Она вышла в коридор, согнутая и шаркающая, как старушонка. Наташа проводила её обеспокоенным взглядом.
Зайдя за угол, Аглая уткнулась в стенку и застыла, и только по её вздрагивающим плечам можно было понять, какое сильное горе сейчас владеет ею…

Часть 8.
На её плечо легла чья-то лёгкая рука, Аглая повернулась и увидела встревоженные большие глаза Наташи.
-Аглаюшка, ты чего? – спросила она – ты от врача сама не своя вышла. Он что-то тебе плохое сказал?
Аглая взглянула сквозь слёзы в лицо девушки, поняла – она что-то знает.
-Тебе сказали, да?
Врать Наташа не умела, а потому опустила вниз глаза и кивнула:
-Нянечки в коридоре судачили промеж себя. Я мимо проходила и услышала. Почему же, Аглаюшка? Зачем? Ведь ребёнок – это счастье…
-Ничего ты не понимаешь, Наташка… Молоденькая ты ещё, глупенькая…
-А ты старуха, прямо! – расхохоталась Наташа, видимо, стремясь поднять ей настроение – возможно, я чего-то и не понимаю, Аглая, но это только от незнания. А ты поделись со мной – вдруг я тебе чем помочь смогу!
-Никто мне не поможет, Наташа – покачала головой Аглая – не ты, никто другой.
-Не доверяешь мне? – улыбнулась девушка – а зря. Я знаешь, как тайны хранить умею! Ты не смотри, что я хохотушка-веселушка, я знаешь, какой хороший друг. А всё от того, что одна, без родных. Вижу же – помочь тебе надо, и ты одна совсем, тоже вот, говоришь, родных не стало. Пойдём, сейчас обед принесут. А потом поговорим.
Наташа решительно повлекла её за собой в палату. Перед дверью остановилась, достала из кармана халатика платок, вытерла Аглае глаза, как ребёнку, потом нос и сказала:
-Не реви. Всё решится. Я вижу, девка ты хорошая, просто несмелая, робкая…
Когда принесли обед, Аглая почувствовала, какая же она голодная на самом деле. Она с удовольствием съела уху, потом второе – гречневую кашу с редкими кусочками мяса, выпила компот со сладкой булкой.
-Ну вот! – воскликнула Наталья – аппетит хороший, будешь жить!
И скользнула к ней под одеяло.
-Нет – сказала ей Аглая – не смогу я жить, Наташка. Камень у меня на сердце тяжёлый, на дно тянет. Вот и врач сказал – не смогу я матерью быть больше, вообще.
-Глаша – горячо зашептала девушка, но, опомнившись, что они одни в палате, спросила чуть громче – ты зачем к знахарке пошла? Зачем от ребёнка избавилась? Дети – это же счастье!
-Нельзя было мне рожать – сказала Аглая – ребёнок этот - дьявольские штучки, дьяволом порождён, понимаешь…
Наташа опять рассмеялась:
-Аглаюшка, ну какой дьявол?! Нет его, этого дьявола, на свете вовсе…
-Есть, Наташа…
Та хотела опять что-то возразить, но увидев покрывшееся восковой бледностью лицо подруги, спросила:
-Подожди… Ты что, от женатого понесла, что ли?
Аглая отвернулась к окну. Как, ну как рассказать про это незнакомому человеку? И стоит ли?
-Аглая – Наташка тронула её за плечо – ты… говорить об этом не хочешь?
Она внимательно посмотрела в её лицо.
-Я тебе расскажу, Наташка, всё расскажу, но ты поклянись, что никому не расскажешь. А коли нарушишь клятву – на месте умрёшь!
-Конечно, клянусь! – торжественно сказала Наталья – не сойти мне с этого места!
Аглая глубоко вздохнула и начала рассказывать Наташе свою печальную, полную горя и слёз, историю.
Как ей было не выговориться? Рядом с ней, кроме Стеши, давно никого не было, а сейчас и Стеша была далеко. А огромное, необъятных размеров, горе, особенно после слов врача, пожирало её сердце, как жадный, голодный зверь. И не с кем было этим большим горем поделиться, излить некому было свою страдающую, кровоточащую душу. А нужно-то всего лишь было – доброе слово, да чтобы кто-нибудь пожалел, подсказал, как жить дальше и что делать.
Слушала Наташа рассказ Аглаи очень внимательно, а когда дошла она до сцены насилия, вскрикнула тихонько, прикрыв рот ладошкой, и из глаз её медленно выкатились две прозрачные слезинки.
Чем больше рассказывала она про свою жизнь, тем, казалось, больнее становилось её собеседнице, к концу рассказа обе уже плакали, обнявшись.
-Господи, Аглая, сколько тебе пережить пришлось, какой же ужас! Я бы его убила, убила, Аглая! Пинала бы его, пока он не исдох!
-Нельзя, Наташа, он же отец.
-Какой же он отец, Аглаюшка, он не человек, он… какой-то дьявол, действительно! Неужели ты оправдываешь его?
-До этого оправдывала. У нас, Наташка, по божьим законам родителей следует почитать, не перечить, не капризничать. Потому я и за горбуна замуж пошла. Хотя понимала, что отец меня просто с глаз долой сбывает…
-Господи, что за дикие нравы! Аглая, а почему ты в милицию не пошла?
-Как же я пойду, Наташенька? У него ведь ещё семеро детей, все пацаны, Анна одна с имя не справится.
-Да ты что, Аглая?! Ты с ума сошла – это же… преступление!
-Да и позорно это у нас, Наташа! Слухи, сплетни. Всегда в подобном женщина виновата, понимаешь?
-Как это – женщина? Он же тебя… изнасиловал?
-У нас это неважно. Мужика винить никто не будет – баба виновата, как не крути. А если бы мой Иван про это разведал – убил бы его и сел. Ещё одна жизнь покалеченная. Так что, подружка, лучше мой один позор, чем вон сколько судеб порушенных.
Наталья глубоко задумалась. Она не понимала, как можно мириться с такими вот дикими обычаями, она была девушкой с ярко выраженным чувством справедливости, а потому решительно заявила:
-Ты ведь не виновата ни в чём, Аглая! Отец тебя чести девичьей лишил, отнял счастье, надежду на то, что ты всю жизнь проведёшь с любимым человеком, выдал замуж за какого-то уродца горбуна, который колотил тебя, а в итоге ты ещё и понесла от него! Это он грешник, страшный грешник, Глаша. И ты должна его наказать!
-Зачем, Наташа? Мне остаётся только молиться о его заблудшей душе и всё.
-Молиться о его душе? Да пусть он аду сгорит, уж ты меня прости!
Долго, до самого ужина они лежали и разговаривали, и плакали, и убеждала Наташа Аглаю, что не должна она ничего ни отцу, ни мужу своему, ни тем более мачехе. Все они старались вывернуться и думали только о себе, а о ней, Аглае, одинокой душе, никто и не подумал. Убеждала она её, что уж мать её, Таисия, точно не желала такой участи своей дочери, и, если бы была жива, она бы ни за что не дала бы её в обиду.
-Аглая – в конце разговора сказала ей Наташа – послушай, ты не должна ни в коем случае возвращаться в деревню. Они тебя вовсе со света сживут. Горбун – из-за позора, отец – чтобы скрыть грех свой, а мачеха – чтобы не остаться без мужа. А свекровка твоя им подсобит. Равнодушием своим. А Стеша, подруга твоя, и защитить тебя не сможет, поскольку вас двое, а этих нелюдей – вон сколько. Не вздумай, Аглая, вертаться в деревню.
-Да куда ж я пойду, Наташа? – невесело усмехнулась Аглая – я ведь… только в райцентре была. И нет у меня никого больше, кроме мужа-горбуна, отца-насильника, мачехи, свекрови и Стеши.
-А я?! – спросила у неё Наташа – я же тоже одна, Аглая! Но видишь – выжила, на работу устроилась, смогла! Нас много таких, неприкаянных. Ты боишься просто! А ты не бойся, я же говорю – много нас таких, живём же как-то…
После их разговора Аглая крепко задумалась. Она сидела на кровати и смотрела в окно, на опускающиеся на город сумерки. Везде на улице уже зажглись фонари, и частые снежинки казались чем-то сказочным в их свете.
Там, за окном, шла совсем другая жизнь, отличная от жизни Аглаи. Смеялась молодёжь, сновали женщины с улыбчивыми лицами, их держали под ручки мужчины, матери забирали детей из детского сада, кто-то вёз с водокачки воду на санках, где-то совсем недалеко от больницы раздавался шорох саней по снегу и весёлый гомон – ребятишки катались с горки.
А что видела она, Аглая? Гладкую домовину* матери на одиннадцатом году жизни и её спокойное лицо в гробу? Вечно хмурого, страдающего отца, который то пил, то жалел её и себя – себя, конечно, больше? Мачеху, которая только и заботилась о том, как бы выносить следующего пацана и нормально родить его? Насилие от отца, пинки сапог от страшного, нелюбимого мужа-горбуна, вечно крестящуюся свекровь, которая ни разу по-матерински не приласкала её? И вообще, почему в их деревне родители дарят так мало любви своим детям? Хотя почему же – вон, её мать, Таисия, как она любила её, Аглаю! Единственный человек, который искренне любил её!
Хотя нет, был ещё Иван… Но даже Иван остался лишь глубокой, плотной дымкой в её прошлом. Не срослось. Не сложилось. Значит, так тому и быть.
Но значит ли это, что она, Аглая, должна возвратиться сейчас туда, в свою деревню, где каждый будет и дальше вспоминать о её позоре, тыкать в спину. Она вспомнила своих бывших подружек, что смеялись над ней у колодца, и вздрогнула. Вспомнила Кузьму – и холод прошёл по телу. Нет уж, лучше здесь она попытается найти хоть несколько спокойных и счастливых минут, чем вернётся туда, в это невыносимое место, которое перестало быть для неё родным. Уже давно перестало. Наташа права, нельзя ей туда возвращаться, ни в коем случае.
Утром, когда Аглая тщательно расчёсывала и собирала свои длинные волосы, Наталья подсела к ней с таким довольным лицом, что Аглая даже смутилась:
-Ты чего, Наташ?
-Мне в голову пришла замечательная идея, Аглая! Ты ни за что не откажешься!
-А что случилось? – испугалась та.
-Я же раньше тебя выписываюсь! Ну вот, договорюсь с нашим комендантом, он разрешит тебе у меня в комнате пожить, я всё равно одна. Поживёшь, освоишься, работу найдёшь. У нас в городе работы хватает – и на заводах, и на фабриках. Не пропадёшь, Аглая! А хочешь – я тебя к нам в ателье при комбинате пристрою, попрошу директора тебя взять, вряд ли откажет, она у нас добрая. Ну, что думаешь?
-Ты шутишь сейчас, Наташка?
-Нет, конечно!
В этот момент дверь палаты открылась и перед Аглаей возникла знакомая фигура.
-Стеша! – взвизгнула девушка радостно.
Они обнялись, счастливо что-то болтая друг другу, за спиной Стеши жался смущённый Степан. Потом он тоже обнял Аглаю и сказал, покачав головой:
-Ну вот, хоть щёки порозовели. А то была-то – краше в гроб кладут!
-Пойдёмте в коридор, там есть лавочки, посидим, поговорим.
Аглая осторожно встала, опираясь на Стешу, и они вышли из палаты, провожаемые прищуренным взглядом Натальи. Степан тут же ушёл на улицу, курить, а девушки присели на лавочку и разговорились.
Аглая как-то равнодушно, с чувством отстранённости, рассказала подруге о операции. Стеша ахнула и запричитала:
-Господи, горе-то какое, Аглая! Бедовая ты моя головушка, что ж делать-то теперь нам с тобой! Ты прости меня, Аглая, я ведь Степана просила, чтобы он вмешался, да урезонил этого твоего горбуна, а он сказал, что вмешиваться не станет, и мне не велел.
-Да что ты, Стеша! – удивилась Аглая – я вас по гроб жизни благодарить должна за то, что вы мне жизнь спасли, а ты ещё прощения просишь у меня!
-Аглаюшка, ты зачем к Писте пошла? Не захотела рожать от Кузьмы?
-Это не Кузьмы был ребёнок, Стеша. Отца.
-Да ты что?! – опять воскликнула подруга – Господи, да как же так?!
Она ещё долго возмущалась, а потом спросила:
-Когда тебя выписывают-то – ничего не говорят? Мы бы приехали за тобой…
-Нет, Стеша – Аглая отвела взгляд – в этом нет необходимости. Я в деревню не вернусь.
-Как так – не вернёшься?
-Я здесь останусь, Стеша, на работу устроюсь. Девчонки из палаты говорят, что и общежития сейчас дают. Не пропаду. А туда мне возвращаться не хочется. Зачем? Насмешки от людей терпеть, да побои от Кузьмы? Или постоянно бояться отца встретить? Нет, Стеша, и не уговаривай. Не вернусь я туда. А если Кузьма спрашивать будет, скажи – не знаешь ничего.
-А если Иван спросит? – внимательно посмотрела на неё подруга.
-Не спросит – улыбнулась Аглая – он теперь про меня ничего не спросит. А коли спросит, скажи ему, что сгинула, умерла.
-Может, ты и права, Глаша – задумчиво сказала Стеша – и не надо тебе возвращаться. Здесь, глядишь, и счастье своё найдёшь, Аглая. А что тебя, действительно, в деревне ждёт – только Бог ведает.
-Стеша, вы в город ещё поедете? На днях?
-Да, поедем. На рынок, мясо привезём. Корову пришлось забить.
-У меня просьба к тебе – привези мне одёжу какую-никакую, немного, на первое время.
-Привезу, подружка.
Они ещё немного посидели, поговорили, пока не пришёл Степан и не начал торопить Стешу.
-Ладно – подруга встала – до встречи, Аглаюшка!
И уже у двери, словно что-то вспомнив, повернулась:
-Совсем из головы вылетело… Отец-то твой, Игнат… Бог не Тимошка – видит немножко… Слёг он…

Часть 9.
После того, как Игнат узнал о том, что Стеша и Степан увезли его дочь в районную больницу, он сначала не на шутку встревожился.
«Неужто Кузьма забил до полусмерти?» - подумал он, холодея.
И тут же нахлынуло это жалкое чувство страха и вины, которое сопровождало его с того времени, как он надругался над дочерью.
«А ну, как в больнице осмотрят, да и сделают выводы, что снасильничал кто-то Глашку, а потом милицию позовут, а та и признается. Не сносить тогда тебе головы, Игнат!»
Ох, что нашло на него!
Заметался Игнат по дому, без повода прикрикнул на Анну, на сыновей, потом сел за стол, обхватил руками лохматую свою голову и заголосил тоненько, по-бабьи.
-Да что с тобой деется, Игнаша?! – всплеснула руками жена – чой-то ты выть-то вздумал?
-Глашку в больницу увезли – ответил он жене – Стешка, Демьянова дочь, да муж её, Степан.
-А чё приключилось-то с ней?
-А кто знает? Я не знаю, Анька, и не пытай меня. Но если вдруг Кузьма здесь повинен, и от его побоев она туда попала – не сносить мне головы, посодят меня!
-Чего это? – хмыкнула женщина.
-Дура! – выпучил на неё глаза Игнат – они там, в больнице, осмотр делать будут и сразу поймут, что снасильничал её кто-то! Вызовут милицию – так положено, а они у Глашки всё душу вынут, но вызнают, кто к тому причастен!
-Им что больше, заниматься в той милиции нечем, что ли? – рассмеялась Анна – как девку допрашивать! У них своих делов полно!
-Да ты почто такая дура баба?! – фальцетом заверещал Игнат – вона, у Луки хромого гусей кто-то украл, он милицию вызвал – нашлиии! А тут – честь девкина!
-Да успокойся ты, Игнаша, ничё не произошло ить ишшо! Может, со здоровьем чё у неё просто, а у тебя уже и поджилки трясутся!
-Анька! – Игнат опустился перед женой и положил свою голову ей на коленки – сбегай до Стешки, узнай тихонько, чё с Аглаей произошло. Христом-Богом молю. А я пока до Кузьмы сгоняю! Может, там чё выведаю.
Слишком сильным был страх у Анны потерять мужа своего, потому она только согласно головой кивнула, надела дублёнку, платок тёплый повязала и отправилась к Стеше.
А Игнат побежал до Кузьмы.
Он застал его дома, тот в своей мастерской валял валенки, закрывая платком лицо по самые глаза – кругом стоял резкий запах шерсти и какого-то раствора. Игнат вошёл в мастерскую, и махнул рукой зятю:
-Выйдем, разговор есть!
На улице Кузьма скрутил самокрутку, вопросительно посмотрел на Игната и спросил:
-Чё пришёл? Думаешь, это я Аглаю? Дак это не я, меня тогда вообще цельный день не было дома, я в Сретёнки уезжал.
-А чё ж тогда случилось-то?
-А об этом тебе лучше у Стешки спросить, я не ведаю. Они лучше знают. Только мамка моя сказала, что Глашка под вечер в лес ушла, по той тропе, там её Стешка со Стёпой и обнаружили через несколько часов.
-И куда ж это она ходила? – недоумевая, спросил Игнат.
-А я почём знаю? Может, на свиданки бегала, она ить гуляшшая у тебя.
-Но – попытался возразить Игнат хмуро – ты это брось…
Он развернулся и пошёл домой. На полпути вдруг остановился, поражённый внезапной мыслью. Ведь тропа-то та куда ведёт?! На болота, правильно! А кто живёт за болотами?! Верно, ведьма эта старая, бабка Пистя!
Зачем же ходила туда Аглая, наверняка ведь ходила к ней, к Писте? Неужель порчу на него, Игната, навести? Или…? Как беспокойная синица, билась в его мозгу одна мысль, не дававшая покоя. Он вцепился себе в шапку обеими руками и зарычал от бессилия вернуть назад всё, что было. Ну нет, не может быть! Когда последний раз он мельком видел дочь на улице, она была настолько худа и бледна, что об этом даже речи быть не могло!
Усилия Анны что-то вызнать увенчались большим успехом.
Она подошла к дому Стеши и Степана и легонько стукнула в окно. Открылась маленькая форточка наверху, выглянула любопытная детская мордашка и тут же спряталась назад. В глубине дома раздался крик:
-Мамка, там в окне тебя тётка Анна кличет.
Через пару минут в форточке появилось Стешино лицо, и Анна сказала ей:
-Степанида, выйдь на минуту, переговорить бы надо!
У Анны уже ноги замёрзли в тёплых валенках, когда из ворот показалась фигура Стеши.
-Ну чё тебе?  - спросила она неприветливо – небось, про Аглаю прибежала вызнать?
Анна опустила глаза и кивнула.
-А чё сам не пришёл? – спросила Стеша – его ить дочь? Испужался и тебя отправил? Мужиииик!
Она язвительно рассмеялась и с ненавистью посмотрела на Анну.
-Так чё узнать-то хочешь? С чем её в больницу отвезли? Дак я тебе не скажу! А знаешь почему? Потому что ты такая же гнида, как твой муженёк! Нет бы девку защитить, она одна, без матери, а ты её ещё и умалять пришла, чтобы она в милицию не ходила!
-Так ведь дети у меня, Стеша! – начала Анна.
-Дети?! А ну, коли с твоими детями так родной батька поступит, ему ведь, Игнату, теперь ничё не страшно – наказания избежал! Бойся, Анна!
-Да ты что говоришь-то, Стешка, и как язык твой поганый только повернулся!
-Мой язык – зашипела Стеша, и, взяв Анну за грудки, притянула её к себе – а как ваши с Игнатом гляделки после такого на мир смотрят? А как ноги ваши по земле ходют? А знаешь, Анна, расскажу-ка я всей деревне, что на самом деле с Аглаей произошло! Избежал Игнат законного наказания, так от людского позора и ненависти не сбежит!
-Не бери грех на душу – побелела Анна – не бери, Стешка! Сама Аглая не сказала, дак ты теперь…
-Вот и дура, что не сказала! Она теперь зато в позоре, забитая и униженная, а вы с Игнатом в шоколаде! Уйди, Анька, с глаз моих, иначе я за себя не отвечаю! Одно тебе скажу – если бы мы тогда со Степаном не подоспели, умерла бы Аглая на снегу! И на вас с Игнатом ещё бы один грех лёг. А за то, что Глашка никому ничего про Игната не сказала, ты ей ноги целовать должна была, а то пошёл бы сейчас твой муженёк по этапу! Уйди с глаз моих!
Стеша резко развернулась и пошла в дом. Из конюшни вышел Степан, плотно закрыл за собой дверь, не обращая внимания на возмущённое лошадиное ржание, спросил у жены:
-Ты с кем там, Стеша?
Увидел пылающие ненавистью глаза женщины, сразу понял:
-Игнат приходил?
-Придёт этот трус, как же! – усмехнулась Стеша – Анька приходила…
-И что?
-«Что»? – передразнила его Стеша – ничего. Прогнала я её. За малым морду её противную чуть не начистила. Ох, Стёпа, зря я тебя тогда послушала! Надо было председателю всё рассказать, да милицию вызвать!
-Стешенька! – Степан обнял жену, успокаивая – ну, разве бы Аглае с беременностью её это как-то помогло. Все бы сразу поняли, от кого она понесла, так и так бы заклевали…
-А может и прав ты – отозвалась Стеша.
Анна так и пришла бы домой не солоно хлебавши, но по дороге встретилась ей мать Степана. Высокая, полная женщина, она ходила, переваливаясь, как утка, важная, с серьёзным лицом. Её боялись за острый язык и за то, что кругом и всюду у неё были какие-то знакомые. Поэтому тётка Федора всё про всех и всегда знала, была в курсе событий не только родной деревни, но и далеко за её пределами.
Увидев Анну, она остановилась, упёрла руки в бока, и спросила:
-Откуда путь держишь, Анна? Никак от наших? Я вот тоже туды иду – внуков повидать!
-Оттуда – подтвердила Анна и тут же соврала – Глашеньке-то плохо стало, а нас и дома не было, ничё не знали, только вот счас от Кузьмы выведали, да он тоже ничё не знает. А Стешка мне не говорит ничё. И своенравная у тебя невестка, Федора!
-Есть такое! - с охотой подтвердила та – а то, что говорить не хочет, дак оно и понятно – такого позора, а они подружки, как-никак. Я Стеше завсегда говорила – чё ты водишься с этой халдой, вон про неё в деревне какие слухи идут, а ты ещё её же и заступаешь. Так она мне знаешь чё ответила: «Не ваше то маманя дело, вот и не суйтесь!» Вот как со свекровушкой разговаривает! Посмели бы мы так – быстро бы хворостиной получили! А их теперь и тронуть не смей. И энтот, муж ейный, сыночек значит мой, говорит: «Отстаньте вы от Стеши, да от меня, мама, без вас знаем, с кем нам дружбу водить!» Языкатый! Вырастили на свою беду! Отцу было сказала – пойди, поучи их, а он ржёт, аки конь – как бы, мол, они меня не поучили! Вот и весь разговор. Только вот что я тебе скажу, Анька. Недаром они Глашкину болезню скрывают, ой, не даром! Я нынче в райцентре была, а у меня там подруга в той больнице работает, так во она сказывала, что привезли её, Глашку, в сарафане, весь подол которого кровью был уляпан -  Федора оглянулась по сторонам и продолжила с заговорщицким видом – врач там сказывал, что она…
Она склонилась к уху Анны и что-то горячо и возмущённо зашептала.
-А потом её на «скорой» отправили в город, в больницу – наконец закончила тётка Федора.
Не помнила Анна, как добралась до дома. Игнат, заложив руки за спину, ходил туда-сюда, беспокойно посматривая на ходики на стене. Когда Анна вошла в дом, впустив клубы морозного воздуха, он возмущённо зашептал:
-Ну, что? Ну как долго! Языками ты там, что ли, зацепилась, расцепиться не могла?!
-Да погоди ты! – досадливо махнула рукой женщина. Скинула дублёнку, платок, прошла к кадке с холодной водой и стала жадно пить.
-Узнал чего? – спросила у мужа, и когда он покачал головой, стала быстро рассказывать и про разговор со Стешей, и про беседу с Федорой.
Когда закончила – увидела страх в глазах Игната и спросила:
-Чего ты, Игнатушка?
-Чего?! И ты ещё спрашиваешь? А ежели это моё дитё было?
-Да нежели она в таком признается? С ума ты сходишь, родной!
-А если расследовать начнут?
-Да кто? Она ить не заявляла, а сейчас поздно уже, почитай, три месяца прошло! Успокойся, Игнат!
И она принялась готовить ужин.
Игнат же ушёл из дома в баню, накурил самогона, взял бутылки и отправился к своему неизменному другу Гришке.
Когда напились они так, что стоять на ногах уже не могли, Игнат вдруг засобирался домой. Такая печаль-тоска на него напала, захотелось уткнуться в тёплый бабий бок и рыдать, проклиная свою трусость и свою неладную жизнь.
-Да ты останься, куды пойдёшь?! – уговаривал его Гришка – я тебя во, на сундук положу! Замёрзнешь ить по дороге, ирод!
-Да ну! – мотнул кудлатой башкой Игнат – чай, не замёрзну… добреду…
На небе вызвездило, мороз стоял такой, что трещали хрупкие ветви деревьев, Игнат еле смог надеть свои рукавицы и шёл теперь, пьяно болтаясь из стороны в сторону, от плетня к плетню. Попытался затянуть какую-то песню, но тут же прослезился.
«Гад я, гад! – пронеслось у него в голове – сгубил донюшку, кровиночку». И принялся плакать, вытирая рукавицей пьяные свои слёзы, которые быстро застывали на морозе.
-Гад ползучий! – сказал он вслух – завтра же поеду в райцентр и сам во всём сознаюсь!
Но тут вспомнил Анну, своих семерых сыновей и всхлипнул, то ли от жалости к детям, то ли от жалости к себе.
У него всё плыло перед глазами. Он остановился, снял шапку, посмотрел на звёздное небо, увидел вдруг там, среди звёзд, лик своей любимой Таисьюшки и громко вслух сказал:
-Прости меня, Тася! Загубил я дочурку-голубушку!
Всё пошатнулось вокруг него, он потерял равновесие и упал прямо на дорогу, громко захрапев. В это позднее время некому было разбудить его и проводить домой, а потому сколько он лежал вот так – никому не ведомо.
Через некоторое время с посиделок возвращались самые пакостливые парни в их деревне. Обнаружив на дороге громко храпевшего Игната они, вместо оказания помощи, принялись смеяться. Один из них сказал другому:
-Глянь, Сашка, какие у него сапоги!
-Однако, дорогие – протянул второй.
-А давай слямзим? Кто видит-то? Авось в соседней деревне продадим! А деньги поделим!
Они сняли с бессильного мужика обувь и быстро ушли.
Игната же обнаружили знакомые мужики, и тут же отнесли домой, где испуганная Анна велела положить его в кровать, растопила печь пожарче, раздела мужа и принялась растирать всё его тело спиртом. Добравшись до ног, испуганно вскрикнула – они были неестественного цвета, который очень напугал тёмную, необразованную женщину. Успокоив себя тем, что завтра после её растираний может всё пройти, она легла спать.
Весь следующий день промаялся Игнат жаром, да бредом. Анна поила его прохладной водой, отваром брусники, клала на лоб тряпку, смоченную в ледяной воде, и плакала от бессилия.
Сначала она хотела позвать фельдшера, но вспомнила, что Игнат, да и она сама, не очень ему доверяли. Но когда увидела с ужасом почерневшие до голеней ноги мужа, быстро собралась и отправилась на болота к бабке Писте.
Та словно ждала её – стояла около своей халупы, страшная, с лицом, закрытым грязными космами.
-Чё-то зачастили вы ко мне, бабоньки! – противно рассмеялась она и поводила свечой у лица Анны – и ты туда же! Мужнин грех на душу взяла, невинную душу обидели, чести и доброго имени лишили. Пойди от меня прочь! Не буду тебе помогать!
-Баушка! – Анна грохнулась старухе в ноги. Она понимала, о чём пыталась сказать ей Пистя, многие говорили ей, что правду от неё не скроешь – семеро их у меня! Отец ить он! Помоги ради Христа!
-Ох, чё и деется! – горестно забормотала старуха – играете вы дитями, как игрушками, грехи свои ими прикрыть хотите… Божиих законов не чтите, демоны… Давай гостинцы!
Анна трясущимися руками отдала ей холщовую сумку и стала ждать.
-Вот! – бабка вышла из дома, держа в руке берёзовый туес – намажь ему ноги-то, там, где чёрно. Да тока густо намажь, так, чтобы чернота не проглядывала! Должно помочь!
Анна открыла туес – в нём было что-то белое, густое. Посмотрела вопросительно на старуху, та зло глянула на неё и проскрипела:
-Мазь это! Сама варила. На основе жира медвежьего. А теперь иди!
Не помня себя, Анна кинулась в деревню.
Но не помогла волшебная мазь Игнату – метался он ещё один день в жару, рвал на себе рубаху, пот градом катился по его лицу и телу, не узнавал ни Анну, ни детей. Испуганная женщина позвала фельдшера. Тот пришёл, осмотрел Игната, резко спросил у Анны, как давно муж мучается, а потом, откинув бараний тулуп, удивлённо спросил, указывая на ноги:
-А это что?!
-Мазь это – начала Анна – с жиром медвежьим…
-Да вы что! – заорал фельдшер – с ума сошли! Ну, что за темнота! Смерти его хотите! Так помрёт он у вас!
Он принялся счищать жир, и Анна со страхом увидела, что ноги мужа стали чёрного цвета. Игната спешно доставили в город, в ту больницу, куда, по иронии судьбы, привезли ранее Аглаю. Врачи, осматривающие его, постановили, что это гангрена, и ноги надо резать аж до колен.

Часть 10
За проведённые в больнице дни Аглая очень много думала – ей важно было сейчас, а не когда-то там, переосмыслить свою жизнь. Как же всё-таки отличалась жизнь в городе от той, что она привыкла видеть в деревне!
В деревне все женщины погружены в работу, домашние обязанности, в рождение детей. Они озабочены тем, как бы повкуснее и посытнее накормить мужа и детей, как бы помочь родителям и свёкрам, вовремя собрать урожай, успеть наделать к зиме заготовок. В общем, всё для кого-то, но только не для себя. В их деревне тем более – женщина, когда выходит замуж и создаёт семью, перестаёт себе принадлежать.
Здесь же, в городе, всё по-другому. Вот Наташа, например, замуж не спешила, когда Аглая спросила её, почему, та с удивлением ответила:
-А зачем мне так рано замуж? Нужно сначала на ноги встать, для себя пожить, нормального парня найти, а уже потом можно и семью создавать. Я ведь хочу в институт ещё поступить, учиться, меня наша директор на технолога лёгкой промышленности отправляет. Повезёт – останусь потом в этом городе, вернусь на наш же комбинат, да и всё. Ну, а если нет – тогда куда-нибудь по распределению отправят, тоже неплохо.
Аглая и не мечтала о таком – ей бы хоть в городе закрепиться, да работу найти, вот и всё. О большем пока мечтать не приходилось. Да и кто из их деревни вот так «вырвался»? Иван вон всё мечтал в город уехать, мир посмотреть. Но теперь, после всех этих событий, останется он, наверное, в деревне.
Из знакомой молодёжи…. Не помнит она тех, кто смог бы и в город переехать, и ВУЗ закончить. Были, правда, те, кто срывался из-под родительской опеки и уезжал в город, но это были парни, и больше их никто не видел, ничего про них не знали – родители с такими поступали жёстко – ушёл убёгом, против родительского благословения – можешь на глаза больше не показываться.
Наташу же очень поразили традиции их старообрядчества, особенно по отношению к женщинам. Когда она узнала, что стараются девок из семьи сплавить побыстрее, мол, лишний рот, особенно, если детей много, то очень надолго задумалась, а потом спросила Аглаю:
-И что же? Замуж могут за нелюбимого отдать?
-Чаще всего так и отдают – ответила ей Аглая – подошёл девке возраст замуж идти – отдадут и за косого, и за хромого, и за нелюбимого. Стараются, конечно, семью позажиточнее выбрать, чтобы девка горя не знала, но получается всяко разно, Наташа. Так и будешь потом за нелюбимым жить. Но у нас любят говорить: «Стерпится – слюбится». Потому и живут, и детей от их рожают.
-Но это же… Средневековье какое-то! – возмутилась Наташа – как так жить, Аглая?! Это же – насилие? Над человеком.
-У нас, Наташка, баба – не человек – грустно усмехнулась Аглая – я только сейчас начала это понимать, а раньше, пока Ивана любила, думала, вот вернётся он из армии, поженимся, и ничего мне не надо будет, буду рожать ему детей, смотреть за домом и любить его, всю жизнь, до бесконечности, Наташа.
-Разве сейчас не любишь ты его?
-Люблю – Аглая склонила своё зардевшееся, покрытое румянцем, личико – люблю, только толку. Никогда нам вместе не быть, никогда Иван себя не опорочит связью с бесчестной девкой, потерявшей самое дорогое. Ведь он… такой… У него репутация безупречная в деревне. А я – кто?
-А не плевать ли тебе, Аглаюшка, на мнение других? – вызывающе заметила Наташа – кому что не нравится – пусть идут восвояси. Это твоя жизнь. Я бы на твоём месте всё Ивану рассказала, написала бы ему письмо…
-Нет, Наташа. Это ничего не изменит. И не женится он на мне, хотя бы потому, что родители ему благословения своего не дадут, а супротив них он не пойдёт.
-Господи! – вздохнула подруга – ну просто прошлый век какой-то! Это же бред, Глашка! Ну как так можно жить?!
-Вот так оно в нашей деревне, Наташа, да и в окрестных тоже, где староверы живут. Там до сих пор-то врачам не верят, а ты про цивилизацию, образование… Не скоро туда ещё свободные взгляды доберутся. Вот Стеше, моей подруге, повезло – они со Степаном всегда вместе были, так что тут родители их даже другие варианты не рассматривали.
С тех пор, как узнала Аглая от Стеши о том, что отец на улице замёрз, она стала думать и об этом. Видать, это и есть та самая кара, про которую ей постоянно твердит Наташка. А что должна чувствовать она, Аглая? Она и сама не знала. Прислушивалась к себе и вдруг с каким-то страхом обнаружила, что внутри поселилось чувство злорадства – вот и правильно, вот и расплата тебе за грехи твои, папенька!
Но ведь не хотела она, чтобы подобное затмевало её душу! Хотела остаться добрым человеком, несмотря на всю ту боль, что причинили ей близкие. А с другой стороны, думалось, как же можно оставаться доброй, когда вокруг тебя стая волков…
Простить всё родителю своему? Нет-нет, не простит она, и в деревню свою больше не вернётся – к постылому и нелюбимому мужу. Права Наташа – пусть живут, как знают, по-своему. Всё, что они сотворили – это их грехи, им их и отмаливать, а не ей, Аглае. У неё теперь одна забота – строить как-то свою жизнь дальше.
Наташка в больнице назаводила себе кучу подружек из медсестёр, и теперь иногда, особенно во время сонного часа, сбегала поговорить к ним то на один этаж, то на другой. Звала с собой и Аглаю, но у той было лишь одно желание – хорошенько выспаться. Она, казалось, никогда столько не спала, сколько сейчас. И ночью, и днём, во время сонного часа, да умудрялась ещё к вечеру, к закату, подремать часик-другой.
Наташа смеялась над ней:
-Ну, ты и соня! Никогда не видела, чтобы человек столько спал!
Аглая же послушно выполняла все рекомендации врача и медсестёр, а потому и спала много, словно нагоняла эту потребность в сне за всю свою небольшую ещё жизнь. С удивлением она вдруг обнаружила, что ей хорошо и спокойно здесь, в этой больнице, она практически счастлива, если это можно так назвать. Она даже смирилась с тем, что сказал ей врач, мудрая не по годам Наташка то и дело повторяла ей:
-Что случилось – то уже случилось, Аглая. Ты всё равно прошлое не вернёшь, смысл плакать об этом. Теперь надо тебе думать, как свою жизнь дальше строить. А ребёнка можно и из детдома взять – после войны вон, всё переполнено, и всем хочется ласки материнской и любви. Так что не переживай, подружка – быть тебе ещё матерью!
Её бодрый голос и весёлая улыбка всегда поднимали Аглае настроение.
Единственное, что её мучило иногда – отношение окружающих. Ей казалось, что все вокруг осуждают её, что смотрят на неё, как на прокажённую, так, как смотрели в деревне. И хотя остальные соседки по палате с удовольствием тоже разговаривали с ней, улыбались, предлагали свою помощь и еду, когда их навещали близкие, Аглае было не по себе. Ей хотелось знать, что думает о ней медицинский персонал, и вот как-то раз, когда старенькая нянечка тётя Катя принесла завтрак, она вдруг схватила женщину за рукав и спросила:
-Тётя Катя… Вы меня… осуждаете, да?
Та посмотрела на неё так, словно сначала не поняла; о чём речь, а потом рассмеялась:
-Да нечто мы тут боги, осуждать кого? У всех своя жизнь, девка! Здесь врачам и сёстрам некогда осуждениям предаваться – они лечить обязаны, а мы за вами, значится, ходить. Да и кто тебя осуждать будет и за что? Не бери в голову. Тебе о выздоровлении думать надо, а не о том, кто тебя осуждает, а кто нет. Не ешь себя поедом…
И Аглая вроде успокоилась.
В этот день Наташка поднялась этажом выше, в хирургию. Был сончас, и она осторожно пробралась в медсёстринскую к своей подруге, Саше. Саша сидела и заполняла какие-то бумажки, весь её стол был завален карточками пациентов.
-Сядь – подруга дружелюбно кивнула ей на табурет – я сейчас допишу, и чаю попьём.
Наташа устроилась на неудобном стуле, поджав ноги к груди. Чтобы не мешать подруге, она сидела тихо и лишь внимательно наблюдала за тем, как та мелким, убористым почерком заполняет какой-то медицинский бланк.
Вдруг её взгляд случайно упал на карточку, лежащую на краю стола, совсем рядом с ней. От нечего делать она прочитала про себя: «Игнат Калашников. Дер. Калиновка такой-то район…»
Подожди-подожди! Аглая же из Калиновки! И отца её зовут Игнат! И фамилия Аглаи до того, как она вышла замуж, тоже была Калашникова!
Наташа взяла карточку и прочитала: «Гангрена нижних конечностей…». Дальше шли медицинские термины, в которых девушка плохо разбиралась, да и почерк был совсем непонятным. Наташа показала подруге на карточку.
-Саш, а это кто?
Саша вчиталась в данные на первой странице и ответила:
-А, это тяжёлого на днях привезли. Из какой-то деревни далёкой… Обе ноги отморозил по-пьяни, вот ему их и ампутировали до колен. Кто-то из местных сапоги с него снял… Дикий народец – нет помочь, они ещё и напакостят. Да и мужики эти хороши, напиваются до беспамятства, а потом здесь, в больнице, кричат «спасите-помогите»! А ты чего побледнела-то? Тебе плохо? Ты знаешь его что ли, мужика этого?
И подруга принялась хлопотать вокруг неё, налила горячий чай, дала шоколадную конфетку.
-И… что с ним теперь? – придя в себя, спросила Наташа – помогла ампутация?
-Да нет – равнодушно отозвалась Саша – гангрена дальше развивается. Врачи говорят, по бёдра резать придётся.
-А жену его не Анной зовут?
-Анной, да. Она детей на кого-то дома оставила, а сама здесь, с ним сидит. Кто ухаживать-то будет? Нянечек на всех тяжёлых не хватит. И спит у него в ногах на табуретке. Сначала рыдала – не надо ноги отнимать, укол какой-нибудь поставьте! А какой ему укол? Гангрена уколом не лечится.
Наташа встала.
-Саша, ты прости… Мне действительно не хорошо что-то… Я пойду.
Оказавшись в коридоре, она осторожно направилась к палате, номер которой успела прочитать на карточке Игната Калашникова.
Дверь палаты была приоткрыта, и Наташа осторожно заглянула туда. Игнат лежал с самого краю, Наташа поняла, что это он, потому что рядом сидела женщина в сарафане и цветастом платке на плечах. Её измученное лицо в крупной сеточке морщин говорило о том, что она испытывает сейчас крайнюю степень напряжения и страдания.
У мужчины на постели были кудлатые, давно не стриженные, волосы, и борода с усами. Выглядел он очень плохо, по его бледному лицу то и дело скатывались капельки пота, он метался на кровати то ли во сне, то ли в бреду, и всё время что-то бормотал.
«Так тебе и надо, паразит!» - со злостью подумала Наташа, и пошла к себе.
Она поняла, что молчать не сможет – нужно рассказать Аглае о том, что этажом выше лежит её отец. Потому она вошла в палату и сразу присела к подруге на кровать.
Аглая, как всегда в последнее время, смотрела в окно. Картина снаружи её завораживала, и она мечтала только об одном – когда-нибудь очутиться там и вдохнуть этот городской, морозный воздух.
-Аглая – Наташа прикоснулась к её руке – я должна тебе сказать…
-Что, Наташенька? Что-то случилось?
Ей почему-то показалось, что Наташка сейчас скажет ей о том, что её выписывают, и как тогда она, Аглая, останется здесь, но Наташа вдруг произнесла:
-Аглаюшка, ты только не волнуйся… Там, в хирургии – она ткнула пальцем наверх – там… твой отец лежит.
Казалось, Аглая совсем не удивилась, лишь сказала равнодушно:
-Да? А как ты поняла, что это он?
И Наташа рассказала ей всё, что произошло несколько минут назад.
Услышав о том, что ноги отцу будут резать и дальше, Аглая чуть побледнела, а потом произнесла:
-Что же… значит, так тому и быть…
Она легла и отвернулась к стене, а Наташка ещё долго гладила её по голове.
И всё-таки Аглая не выдержала: в один из дней осторожно пробралась в хирургию, нашла нужную палату, дверь которой была открыта и осторожно заглянула внутрь. Сердце её бешено забилось, как ей показалось, от страха, когда она увидела отца и Анну. Оно заколотилось так, что Аглая испугалась, что этот стук услышат все, кто находится в палате.
Некоторое время она смотрела на отца и Анну, борясь с желанием войти, посочувствовать, поговорить, но потом, вспомнив всё, что она пережила, развернулась и быстро пошла к себе.

Часть 11.
Стеша сдержала своё обещание, и через несколько дней привезла Аглае немного вещей, среди которых была пара сорочек, сарафаны и зимняя одежда и обувь. Аглая была бесконечно благодарна подруге за заботу и участие в её судьбе.
Кроме того, Стеша оказала ей неоценимую по своим меркам услугу. Будучи в деревне, она сходила к председателю и уговорила Сазона Евдокимовича выписать для Аглаи справку-разрешение на отъезд из деревни по причине того, что девушка желает остаться жить и работать в городе.
Острая на язык и умеющая убеждать, она сразу пояснила недалёкому мужчине, что таким образом его дочь получит доступ к Ивану, который рано или поздно вернётся из армии, а если в деревне будет жить Аглая, то ещё неизвестно, как всё сложится. И председатель ради счастья дочери вынужден был согласиться.
Эта справка нужна была для того, чтобы Аглая смогла получить в городе паспорт. Дело в том, что колхозникам паспорта не выдавались, таким образом они были прикреплены к своему колхозу, паспорта же были нужны только городским жителям. Чтобы Аглая смогла остаться в городе и получить паспорт, была просто необходима такая справка.
Предусмотрительная Стеша позаботилась о подруге и навестила председателя, который не смог устоять под её напором и выписал эту справку.
Узнав об этом, Аглая даже прослезилась, а потом сказала:
-Как мне благодарить тебя, Стеша? Надеюсь, когда-нибудь я смогу ответить тебе на твою доброту.
-За мной не заржавеет! – рассмеялась та – не переживай – будет возможность, возьму с тебя всё, как есть, до копеечки.
Они рассмеялись уже вдвоём.
Наташа усиленно готовилась к выписке. Она говорила Аглае, что пока та будет лежать в больнице, она поговорит с заведующей общежития, а также с заведующей ателье, и тогда будет видно, на что им надеяться дальше.
Наташка чем-то напоминала Аглае Стешу – она была такой же упрямой, пробивной и настойчивой, именно этих черт характера не хватало Аглае. Она надеялась, что со временем перестанет стесняться городского окружения и хоть немного сможет влиться в круг городских жителей.
В свободное время Наташка учила Аглаю правильно разговаривать, по-городскому, как она выражалась, и Аглая была ей за это благодарна.
-Не боись, подружка, выберемся! – бодро говорила Наташа – если в общежитие не разрешат – определю тебя куда-нибудь к подругам, у меня их много – сдадут тебе угол! А работу быстро найдёшь, самое главное тебе – паспорт получить.
Стеша привезла также Аглае совсем немного денег, и девушка обещала сразу же вернуть ей эту сумму после того, как устроится на работу.
«Что бы я делала без девчонок? – думала Аглая – без Стеши, без Наташи? Не иначе, мне их Господь послал за все те страдания, которые я пережила!»
В Стешин приезд они очень долго разговаривали, подруга взяла с неё обещание, что та сразу напишет ей, как устроится, чтобы Стеша хотя бы знала, как у неё дела. Аглая пообещала, что не будет теряться, будет писать ей и держать в курсе своих дел. Также Аглая попросила ещё раз подругу ничего не рассказывать Ивану – она желала ему только счастья, и не хотела, чтобы он думал о ней. Скрепя сердце, Стеша пообещала, что и словом не обмолвится с братом о Аглае.
Они тепло попрощались, обнявшись, и Стеша ушла. Спускаясь по ступенькам вниз, она внезапно и неожиданно столкнулась с Анной. Та шла ей навстречу с «авоськой», из которой торчала булка хлеба, бутылка молока и ещё что-то из еды, завёрнутое в промасленную бумагу.
От неожиданности Анна опешила и остановилась, потом сказала:
-ЗдорОво, Стеша! Вот так неожиданность! А ты чего здесь?
-Да… да мы приехали на рынок, мясо привезли на продажу – ответила Стеша – у Стёпы друг тут лежит, зашли навестить…
Она кивнула Анне и хотела было пройти мимо, но из вежливости поинтересовалась:
-Как Игнат?
Та махнула рукой:
-Не знаю, чё будет… Операцию сделали ещё одну – отрезали ноги до бёдер – гангрена дальше шла. Сейчас вроде ничё. Но он жить не хочет, всё твердит, что это наказание ему. Не знаю, чё и делать. Врач ему про протезы говорит, а он орёт: не буду, мол, носить эти дьявольские штуки! Бог мне, говорит, ноги дал, Бог и отнял, чего с им спортить! Вот так вот…
-Да уж – задумчиво сказала Стеша – ну, выздоравливайте.
Она кивнула Анне и пошла по лестнице, думая о своём.
Ей было не жалко Игната, совсем не жалко, хотя по натуре она была доброй и отзывчивой. Но она понимала, что её подруга совершенно не заслужила того, что сотворил с ней родной отец, а потому считала, что Бог наказал Игната справедливо и заслуженно.
Когда она рассказала про эту встречу Степану, тот только хмыкнул в усы:
-Допрыгался Игнат. Оно и понятно – Бог не Тимошка, видит немножко. Так что, всё по-честному тут…
 Но Анна была не так проста. Она поняла сразу, что Стеша соврала насчёт товарища Степана, который лежал в этой больнице.
Ей пришло на ум, что, вероятно, Стеша приходила к Аглае, тем более, это было вполне объяснимо – именно в эту больницу доставляли «тяжёлых» из деревень, тех, кого не могли вылечить в районе.
Всё то время, что она провела с мужем в больнице, Анна усиленно думала о том, что же и почему произошло с Игнатом, и она не могла не признать, что во всём этом есть какой-то Божий промысел, направленный на то, чтобы преподнести урок её мужу и ей самой.
За что урок? Она прекрасно понимала, за что. За их трусость, за отношение к Аглае.
До этого случая женщина жалела только себя и детей, ведь ради них, чтобы не забрали у них отца, она согласилась скрыть грех Игнатушки. Ведь как она одна будет с ними? А Игнат работал в колхозе, обеспечивал семью. Анна прекрасно понимала, что произойдёт, если останутся они без хозяина, а потому, жалеючи себя и своих сорванцов, она так легко пожертвовала падчерицей.
Теперь же она задумалась о том, что неспроста это всё – всё то, что произошло с Игнатом. И пока не попросят они прощения у Аглаи, пока не снимут с души этот грех, она с горечью и холодом в сердце понимала, что и дальше будут они нести лишения.
Впервые она пожалела несчастную девушку, которой не смогла заменить мать, впервые задумалась о том, что надо было бы попросить у неё прощения, пасть ей в ноги – она добрая, простит, её-то, Анну, она должна понять, по крайней мере.
Поэтому в один из дней, когда Игнат заснул днём, она, подумав, в каком отделении могла лежать Аглая, спустилась вниз и спросила у молоденькой сестры в коридоре:
-Скажите пожалуйста, у вас в отделении лежит… - она назвала фамилию и имя девушки.
Та пробежалась глазами по какому-то списку, потом ответила:
-Да, есть такая. Вы ей кем приходитесь? Мужа дочь? После сончаса приходите, сейчас нельзя. Пятнадцатая палата.
Анна ушла к себе наверх, а медсестра, подумав, направилась к палате девушки. Аглая и Наташа о чём-то шептались, лёжа в Наташкиной кровати. Медсестричка подошла, села рядом и зашептала:
-Аглая, там тебя тётка какая-то спрашивала, сказала, мачеха твоя. У неё здесь, похоже, лежит кто-то. Она пообещала после сончаса зайти.
Лицо Аглаи покрылось восковой белизной. Она прошептала «Спасибо», а когда медсестра вышла, сжала Наташе руку:
-Наташка, мне страшно! Я не хочу видеть ни её, ни отца.
-Да не бойся, подружка, я её к тебе на пушечный выстрел не подпущу. Попробует только зайти в палату – быстро получит от меня!
Вид у девушки был такой боевой, что Аглая даже улыбнулась.
Когда сончас закончился, и в проёме двери появилась знакомая тень, Наташа резко встала и пошла к дверям. Она подошла вплотную к Анне и спросила:
-Вам чего тут нужно, женщина?
Поймав жёсткий взгляд незнакомки, которая теснила её подальше от двери, Анна смешалась и произнесла:
-Так мне… падчерица у меня тут лежит…
-Аглая? – Анна кивнула - она просила никого к ней не пускать. Она видеть никого не хочет. А вас в особенности. Потому прошу покинуть наше отделение и больше сюда не возвращаться, понятно, тётенька?!
Наталья сложила руки на груди и продолжала смотреть на Анну с чувством неприкрытого омерзения.
-Я… мне сказать ей нужно… пару слов… и от отца тоже… передать…
Но Наташа вдруг склонилась к ней и прошептала:
-Каяться пришли? Когда корова за ж@пу укусила? Так поздно уже! Уходите!
И тут рядом с ними появился врач, который дежурил в отделении.
-Что здесь происходит? – строго спросил он, глядя то на Наташку, то на Анну – вы, вроде бы, из хирургии. Здесь вы что делаете?
-Так я… У меня падчерица тут… А эта ненормальная не даёт её проведать…
Доктор вопросительно уставился на девушку:
-Наташа, в чём дело?
-Михаил Романович! – смело ответила та – у Аглаи истерика, она родных своих видеть не хочет, а эта ломится! Ей вредно для здоровья, Михаил Романович, вы же не можете настаивать, чтобы через силу она со своей мачехой общалась!
Доктор молча прошёл в палату и опустился на стул рядом с кроватью Аглаи. Поднял одеяло, которым девушка укрылась с головой, посмотрел в бледное лицо:
-Аглая, это правда? Ты действительно не хочешь видеть никого из своей родни?
Та часто-часто закивала головой, испуганно тараща на него свои большие глаза.
-Но ты же понимаешь, что нельзя вот так всю жизнь бегать от кого-то?
Из глаз Аглаи частыми бусинами покатились слёзы.
-Ладно – сказал врач – сейчас для тебя это, возможно, действительно стресс… Думаю, со временем пройдёт.
Он вышел из палаты и подошёл к Анне и Наташе.
-Это как надо было относиться к своей падчерице, чтобы при упоминании о вас она тряслась, как испуганный зверёк? – спросил он – ей вредно нервничать, уходите отсюда. Я дам распоряжение персоналу, чтобы вас не пускали к больной.
И он прошёл к посту медсестры.
Удовлетворённая Наташа ушла в палату и тут же кинулась к подруге.
-Аглая, ну хватит прятаться, ты как ребёнок, в самом деле! – сказала она, скидывая с подруги одеяло – доктор не пустил её и сказал, что даст на посту распоряжение вообще не пускать её на этаж.
-Зачем она приходила?
-Ясно, зачем – зло усмехнулась Наташа – каяться, да прощения просить.
-Врач сказал, что нельзя всю жизнь прятаться…
-Так оно и есть, Аглая! Почему ты их боишься – отца и мачеху? Разве ты виновата перед ними в чём-то? Пусть они тебя боятся! Нельзя же так!
-Я не могу пока, Наташа! Не могу их видеть!
-Ну уж нет, подружка, так нельзя! Ты можешь уехать из своей деревни, сбежать от своей родни, но от себя-то ты куда убежишь? Пойми, то, что ты пережила, будет вечно с тобой и ты никуда это не денешь. У тебя есть два выхода – жить с этим и смириться с тем, что есть твоё прошлое или постоянно пытаться от этого бежать. Выбор за тобой!
Понимала Аглая, что права подруга, но пока ничего не могла с собой поделать.
Через несколько дней Наташу выписывали. Аглаю же поставили перед фактом, что ещё чуть больше двух недель она проведёт в больнице, и что выпишут её к концу зимы.
Наташка сказала ей, что будет приезжать хотя бы раза два в неделю, там и выяснится, когда точно настанет день выписки Аглаи. За это время Наташка обещала «всё устроить» по поводу жилья и работы. На всякий случай она оставила Аглае адрес своего общежития и телефон вахтёра, чтобы Аглая могла позвонить ей, если что. Через вахтёра можно было оставить для неё, Наташки, информацию, девочки-медсёстры, говорила Наташка, не откажут и разрешат позвонить со своего поста.
Провожали Наташу всей дружной компанией – пациентки, медсёстры и врачи. Все любили эту бойкую, весёлую девчонку, всем она несла тепло своей души и хорошее настроение, со всеми была ласкова и вежлива, всем могла поднять настроение. За это её и любили, поэтому и провожали, сожалея, что теперь не будет в их отделении этой весёлой хохотушки.
Аглая даже расплакалась – так она не хотела отпускать подругу.
Подруга сдержала своё обещание – строго два раза в неделю она приезжала к Аглае, даже привозила ей какие-то гостинцы, и девушке было неудобно от этого. Она просила Наташку не тратить на неё деньги, не покупать ничего, но Наташка только смеялась и ни в какую не соглашалась забрать назад то, что привезла.
В один из приездов она радостно сообщила подруге, что договорилась с заведующей общежития, что Аглая поживёт с ней в комнате. Заведующая, по её словам, была женщиной доброй и понятливой, но для пущего убеждения Наташка рассказала ей историю Аглаи, скрыв некоторые подробности.
В итоге та согласилась и предупредила, что Аглая должна будет предоставить при получении паспорт.
На работу Наташка вышла недавно и пока с заведующей ателье не разговаривала, но сделает это в самое ближайшее время. Наташа убеждала подругу, что сначала ей надо пообвыкнуться, обжиться, а потом уже думать о работе, тем более, время есть и ещё нужно сначала паспорт получить.
Настал день выписки. С утра врач вызвал её к себе и дал необходимые рекомендации. Потом сказал:
-Аглая, я всё понимаю, но всё-таки советовал бы тебе поговорить со своими родными.
-Спасибо вам, Михаил Романович. За то, что с того света меня вернули. А по поводу родных – я пока не готова.
Она вышла из здания больницы на свежий, морозный воздух и глубоко, всей грудью, вздохнула. Начиналась новая страница её жизни.

Часть 12
На Аглаю смотрела женщина с удивительно зелёными глазами. Аглая никогда не видела таких глаз, тем более, у женщин в возрасте. У неё была пышная копна коротких седых волос, и удивительные зелёные глаза. Чуть прищуренные, яркие, с каким-то внутренним огоньком, они завораживали и стесняли одновременно, Аглая чувствовала себя неловко под взглядом этой женщины.
Она поймала себя на мысли, что, если бы незнакомка захотела быть на месте той же всеведущей бабки Писти, она производила бы гораздо больший эффект, чем Пистя. Потому что такими глазами, по мнению Аглаи, могла обладать только ведунья.
-Ну что ж, девушка! – насмешливо сказала эта женщина, сверкнув изумрудами своих глаз – как вас там… Аглая… кстати имя крайне редкое и необычное… скажите, Наташа обмолвилась, что вы из деревни, причём из очень глухой, старообрядческой… Вы хоть раз в жизни видели швейную машину?
Аглая поймала себя на том, что тон этой незнакомки с обворожительными глазами ей не совсем нравится, но ей очень была нужна работа, поэтому она, вздёрнув голову, сказала:
-Да. У нас в семье была швейная машина, только Зингер. Наташа сказала, у вас стоят производственные, я думаю, что разберусь.
-Как считаешь, на это самое «разберусь» сколько времени тебе нужно?
-Дайте мне два дня – думаю, после этого я смогу показать вам хороший результат.
-Что? – усмехнулась женщина – два дня? Да мои девочки по четыре месяца учатся, чтобы получить разряд! А вы – два дня? – она помолчала, а потом внезапно ошеломила Аглаю - это много – два дня. Специалисты мне нужны за достаточно короткий срок. Если вы говорите о том, что дома, на Зингере, прекрасно шили, то думаю, что дня будет вам достаточно. А чтобы вас не смущать… Наташа – она повернулась к притихшей девушке – покажи Аглае все операции на своей машинке. Если завтра утром она покажет мне какой-либо результат, пусть самый минимальный, так и быть – я возьму её в ателье.
Наташа и Аглая переглянулись.
Производственная швейная машина – это было нечто другое, совсем не то, к чему привыкла Аглая у себя в посёлке. Она смотрела, как бешено крутится небольшое колесо этой чудо-техники, потом присела и стала смотреть, как Наташа давит на педаль – нужен был определённый темп, который необходимо держать, чтобы обуздать эту машинку.
-Наташа! – через весь цех позвала женщина – не забывай, что у тебя ещё и норма!
Ателье при комбинате выпускало по большей части рабочую одежду, которая была так необходима городу, ведь в основном, здесь действовали производственные предприятия. Так же ателье занималось пошивом платьев и костюмов для женщин, но в очень ограниченном объёме, причём цвета этих платьев и костюмов оставляли желать лучшего.
-Наташ – спрашивала Аглая у подруги – я не понимаю… Почему одежду для женщин нельзя выпускать более ярких цветов? Посмотри на мой сарафан – он выглядит намного ярче и веселее, чем ваши скучные платья! Опять же, Наташа, на тебе платье, которое, похоже не шили в ателье… Почему же так? Неужели женщины в городе не хотят выглядеть ярко и красиво, ходить в таких платьях, как на тебе? Неужели они хотят носить этот «наряд плакальщицы»?
Наташа непонимающе уставилась на неё:
-Аглая, что это значит? Что за «наряд плакальщицы»?
Девушка с усмешкой закатила глаза:
-У нас, у семейских, Наташа, когда кто-то умирает, на похороны обязательно зовут «плакальщиц». Это женщины, которые приходят тогда, когда тело покойного ночует дома, в домовине. Они садятся рядом с домовиной, зажигают свечи, и всю ночь… плачут, понимаешь?
-Плачут? – Наташа вытаращила на неё глаза – Аглая, но это невозможно… Человек не может проплакать всю ночь… Так никаких слёз не хватит.
Аглая рассмеялась.
-Да нет, Наташка, вот ты дурочка! «Плакать» - это петь, понимаешь… Петь песни по ушедшему человеку.
И Аглая, закрыв глаза, вдруг затянула что-то настолько печальное и грустное, что Наташка через пару секунд зашикала на неё:
-Всё, всё! Остановись! Я поняла. И честно тебе скажу – я бы не хотела помереть в вашей деревне. Чтобы потом вот это слушать?
-А не всё ли равно тебе тогда уже будет? – со смехом спросила её Аглая.
-И правда – прыснула Наташка – и всё-таки, я так и не поняла, при чём тут одежда, и ваши эти… плакальщицы?
-А при том, что эти скучные наряды – точь-в-точь – одежда наших плакальщиц. Им нельзя надевать яркие сарафаны, платки и кокошники. Обязательно должен быть чёрный сарафан без всяких цветков. Ну, или серый. И чёрный платок.
-Ну, ты даёшь. Слушай, только ты Капитолине Францевне ничего по этому поводу не говори – она жуть, как рассердится.
-Я постараюсь – ответила Аглая.
Капитолина Францевна и была той женщиной, с ярко-изумрудным взором и благородной сединой в волосах. Она была заведующей ателье, а также занималась выкройками. Наташка, как только Аглае удалось получить паспорт, кстати, на свою девичью фамилию, тут же потащила её в ателье, где девушка тотчас же попала под строгое обаяние заведующей.
Весь день она внимательно наблюдала за работой Наташки – та пришивала воротники к рабочей форме для женщин, наконец несмело попросила:
-Наташ, можно я?
Та немного подумала и кивнула.
-Только сначала попытайся отработать темп – сказала она – вот лоскут. Сядь за машинку, смотри сюда – вот колесо, игла, тут шпулька – она всё терпеливо показала Аглае – нити две – одна отсюда, вторая отсюда. Тут можно видеть, когда закончится бобина, но вот тут, в шпульке, ты сможешь это понять, только если в уме примерно рассчитаешь, тогда нужно будет наматывать. Ещё стежок становится чуть свободнее, когда в шпульке заканчивается нить. Тут регулятор – для каждого вида шва и ткани предусмотрен свой размер стежка. Педаль ты смотрела, как давить. Доходишь до конца, потом жмёшь на этот рычажок и закрепляешь шов движением назад, потом рычажок опять ставишь в прежнее положение, и опять движение вперёд. Поняла?
Аглая неуверенно кивнула головой. Она села на стул Наташи, откорректировала его по своему росту – Наташка была ниже её – и осторожно поставила ногу на педаль. Небрежный рывок вперёд, и игла резко поползла по ткани. Аглая вскрикнула от неожиданности.
-Нет! – решительно сказала Наташа – нет, видишь, у тебя даже нить оборвалась. Это говорит о том, что ты сильно резко взяла вперёд. Кроме того, эту руку надо держать здесь, иначе… Иначе ты прошьёшь себе ладонь, и будешь долгое время испытывать страх перед машинкой. Аглая, это – не Зингер, где ты можешь ручкой всё регулировать, это – производственный страшный зверь, и он не терпит ошибок. Послушай, ты рассказывала, что у вас в доме была прялка. Там же тоже есть своеобразная педаль. Но ты не дергаешь её изо всех сил, верно? Постарайся здесь взять тот же темп, что и на ней, и ты увидишь, как легко у тебя всё пойдёт.
Аглая опять поставила ногу на педаль, и осторожно нажала на неё. Она была намерена укротить этот неизведанный механизм, и потихоньку он стал ей поддаваться. Сначала она никак не могла сделать ровную строчку. Машинка словно «скакала» впереди неё, и Аглая нервничала и раздражалась. Но тут же старалась внимательно слушать советы Наташи.
-Наталья! – насмешливо крикнула Капитолина Францевна – твоя норма сегодня – пятьдесят воротников! Как думаешь, что будет, если не успеешь?
Наташа выпрямилась, посмотрела на женщину с ехидной улыбкой и ответила:
-Ничего страшного, Капитолина Францевна! Мы ведь можем на ночь оставаться в мастерской?! Так вот я готова это сделать. И даже без ваших сверхурочных!
По лицу заведующей пробежала тень – она поняла, что ей нечем крыть.
-Дай мне воротник – тихонько произнесла Аглая, и когда машинка в её руках вдруг «ожила» и поняла, чего от неё требует эта упёртая натура, Наташка даже завизжала от восторга.
Аглая точно попадала по раскройным линиям, прочерченным чётко отточенным куском мыла.
То и дело Наташа подавала ей изделия, а девушки за соседними столами слышали:
-Ещё! Наташа, ещё один!
Бывало, что-то не получалось, Аглая смело выдёргивала нить и на второй раз шов ложился ровно так, как и надо.
Под вечер перед Капитолиной Францевной лежали все пятьдесят штук рабочих курток с идеально пришитыми воротниками.
-Молодец, Наташа! – сдержанно похвалила та.
-А это не я! – развязно ответила ей Наташка – Аглаю хвалите.
Капитолина Францевна некоторое время смотрела на девушек, потом резко сказала Аглае:
-Пойдём!
Наташка ободряюще кивнула ей, и Аглая направилась вслед за этой поразительной, непонятной и загадочной женщиной.
Они ушли в какую-то подсобку, где стояли манекены из папье-маше, лежали рулоны всяческой ткани разных расцветок, куча бумажных выкроек на столах.
-Это святая святых! – улыбнулась заведующая – как у художников – мастерская…
Аглая, открыв рот, смотрела на всё это великолепие творческой разнузданности, и не знала, что думать. Обратила она внимание и на то, что здесь присутствовали странные, но очень красивые иностранные журналы на непонятном языке, с глянцевыми обложками и женщинами на них с такой внешностью, что дух захватывало, когда на них смотришь. 
Когда Аглая, наконец, рассмотрела всё это, она подошла к Капитолине Францевне. Та стояла перед несколькими манекенами и внимательно разглядывала платья на них. Остановила взгляд на одном – песочного цвета с карманами на бёдрах и груди, с отложным широким воротничком и большими, армейского типа, пуговицами.
-Мои модели – она кивнула Аглае на манекены и тут же увидела вспыхнувший в её глазах восторг.
-Вы сами… это придумали? – спросила Аглая.
-Кое-какие идеи взяла из заграничных журналов – и женщина кивнула на стол мастерской.
-Но как вам удаётся? Это же… запрещено…
-О, девочка! – рассмеялась Капитолина Францевна – это тоже самое, что запрещать советским художникам изображать плавучий американский или французский корабль… Но ведь они же делают это! У искусства не существует нации и народов, дорогая. У искусства нет языка – мы, творческие люди, разговариваем на своём языке…
Аглая с удивлением смотрела на модели платьев на манекенах, потом повернулась к заведующей:
-Я не понимаю… Почему всем женщинам в городе не одеться вот так?
Капитолина Францевна грустно улыбнулась:
-Поверь, девочка, придёт такое время, когда женщина, даже самая некрасивая, сможет все свои недостатки скрыть одеждой.
-Разве?! – удивлённо спросила Аглая.
Капитолина Францевна промолчала, а потом решительно позвала, ступив на подмостки, на котором стояли манекены:
-Иди сюда!
Аглая встала с ней рядом. Женщина сняла с манекена песочное платье и подала его Аглае.
-Надень. Тебе пойдёт, и ты всё увидишь своими глазами.
-Вы что? Я… Я… не могу…
-Аглая! Ты теперь – работник моего ателье, и ты не можешь выглядеть, как попало. Твой семейский сарафан здесь совершенно неуместен. Надень платье. Когда-нибудь ты сможешь создавать такие же, даже ещё лучше. Я вижу в тебе потенциал, огонь. Надень! И твой сарафан после этого тебе вовсе не захочется носить.
Через минуту Аглая вышла из примерочной в платье. Ей было крайне неловко, учитывая то, что это чудное платье было длиной всего до колен. Она то и дело поправляла то пояс, то подол, стараясь чуть оттянуть его вниз, чтобы прикрыть свои ноги, то поправляла воротник. В этом платье ей было непривычно всё – и длина, и цвет, и блестящие, армейского типа, пуговицы.
Она долго не могла взглянуть на себя в зеркало, пока наконец Капитолина Францевна не сказала ей:
-Аглая, ну ты же смелая девушка, ну, открой уже глаза-то! Ты же не голая….
-Но почему-то чувствую себя голой – буркнула Аглая.
И кинула взгляд в огромное, во весь рост, зеркало. И не смогла оторвать взгляда. В отражении на неё смотрела высокая, статная, стройная девушка с длинными волосами, заплетёнными в косу, в песочном платье, которое подчёркивало фигуру.
Аглая вдруг подумала о том, какую истинную цель преследуют женщины в их деревне, облачаясь в семейский сарафан и платок. Семейский сарафан скрывает все прелести, выпуклости и приятные округлости женской фигуры, а платок скрывает красоту волос.
Это ли не уродство и насмешка над женской красотой?
Она, Аглая, не скоро привыкнет к этому платью, но что-то в её душе потихоньку начинает сдвигаться, словно какой-то огромный, тяжёлый пласт льда трогается с места.
-Оно твоё – сказала Капитолина Францевна – я давно искала девушку, кому бы пошла эта замечательная вещь. И я его не продаю тебе, а дарю.
Аглая даже не нашла, что сказать, хотя ей хотелось кинуться к этой женщине и благодарить её. Но та словно чувствовала всё. Махнула рукой в тоненькой сетчатой перчатке
-С благодарностью успеешь, девочка. Твои горящие и неравнодушные глаза, когда ты смотришь на всё это – она обвела рукой свою «подпольную мастерскую» - лучшая благодарность для меня сейчас.
Ночью, когда возбуждённая Аглая не спала, ворочаясь на неудобной раскладушке в Наташиной комнате, она не выдержала и растолкала подругу, усевшись к ней на кровать.
-Наташа – прошептала она – как называется человек, который создаёт одежду?
-Что? – сквозь сон пролепетала подруга – ты с ума сошла? Время три ночи!
-Ну, Наташ!
-А если отвечу – отстанешь от меня?
-Отстану.
-Модельер это, модельер, Аглая. Спи!

Часть 13.
Через полтора года службы пришёл Иван на побывку, случилось это в мае месяце. Добрался он до города на поезде, оттуда на стареньком автобусе, который ходил раз в день - до райцентра, а уж там снял тяжёлые «кирзухи» с уставших ног, повязал их верёвкой, через плечо перекинул и пошёл тихонько по зелёной, молоденькой траве в родную Калиновку.
Шёл, с удовольствием чувствуя, как щекочет ранняя молодая трава ступни отвыкших от её ласки ног, видел, как поднимается марево от далёкой речки, с удовольствием вдыхал запах ранних сочных трав, сока молодых деревьев, только что недавно распустившихся почек и цветов.
Родина! Родная деревня, берег любимой Калиновки, холодные воды речки, запах парного молока по утрам, тёплые руки матери, пахнущие свежим тестом – всё это вдруг так явно предстало перед Иваном, что он даже застонал от этих настолько реальных ощущений.
В тоже время понимал Иван, что кончилась его юность, навряд ли вернутся те времена, которые делали его таким счастливым – вечера с любимой Аглаей, работа в огороде и в доме, наставления отца о том, как жить семьёй, как хозяйство вести, как бабу при себе держать…
Всегда Иван считал своего отца настоящим примером для себя, крепкий хозяйственник Демьян был идеалом не только для сына, но и для своих односельчан. Всё всегда горело в его умелых руках и спорилось, он словно знал, как надо вести хозяйство, всё всегда вперёд предчувствовал, и местные мужики порой смеялись над ним, называя его «Пистей в юбке».
Рад и горд был Демьян, что сын его единственный, Ванюшка, во многом с ним схож – также трудолюбив, хозяйственен и к настоящим мужским делам тянется, вплоть до охоты. Но понимал он – коли сойдётся Иван с красавицей Аглаей, пиши пропало – уедет в город и девку с собой увезёт. Девка-то ему была не важна, а вот сам сын… Чтобы от родителей, от родной земли оторвался – да к чему же это? Что в тех городах? Слышал Демьян – кабаков там каких-то понастроили, куда мужики по вечерам ходят, да развратничают, кино какие-то, театры… Будучи человеком воцерковлённым, старой веры, Демьян считал, что города эти – порождение дьявола. Мужик должен на земле жить, к семье должен быть привязан, к детям, к корням своим, родительским… А не шататься по городам, ища лёгкой доли и лёгких денег. А поскольку считал Демьян Аглаю такой же искательницей приключений, как его сын, боялся он того, что, связавшись с этой девкой, сын благословения родительского не получит, а метнётся в город, к новой жизни. И важно было ему, чтобы не случилось этого, потому что какой тогда прок от его образцово-показательной семьи. Кого тогда в пример на деревне будут ставить.
Потому, как узнал Демьян от Сазона Евдокимовича, что выписал он Стеше справку для Аглаи, так сразу словно груз свалился с его плеч.
Под предлогом того, чтобы проведать внуков, явился он к старшей дочери, по-хозяйски устроился у печки на лавке, скрутил цигарку и спросил, словно бы равнодушно:
-А что, Стешка, никак, в город вчера мотались? И чё вас Христос дома не держит?!
-Мясо продавали, батя! – отозвалась Степанида, вынимая из кармана сарафана какую-то неведомую штуку.
Это был маленький блестящий пузырёк. Стеша что-то там покрутила, из того пузырька показался красный кончик непонятной массы. Стеша подошла к большому старинному зеркалу, висящему на стене, и стала осторожно водить этим предметом по губам. Демьян с удивлением смотрел на дочь и никак не мог понять, чего она там с собой творит.
В дом вошёл Стёпа, Стеша повернулась к нему и спросила:
-Стёп, тебе нравится?
Демьян вытаращился на дочь – губы её были ярко-красного цвета, что те мальвы, которые росли в огороде его жены. Степан же спокойно оглядел Стешино лицо, потом осторожно поцеловал жену и сказал:
-Вроде как ничё – будто пчёлы накусали – он громко заржал – а на вкус – ну чисто масло сливошное, которое мамка сбивает. Тока запах приятнее. Это чем же ту штуку позакрасили? Можа, свеклой?
Стеша громко рассмеялась:
-Стёпа, это называется «помада». У всех женщин в городу такие губы. Ну, скажи, что некрасиво, я тогда её Груне отдам, она как раз женихается.
-Да не, оставь, нормально – улыбнулся Степан – ишь чё выдумали, «помады» какие, словно баре…
И тут Демьян не выдержал:
-Помады?! Законов Божьих не блюдётe, сукины дети?! Скоро рожи себе, как папуасы, разукрасите! И ты, Стёпка, дурень, туда же – она себе губы невесть чем насмагозила, а ты и рад, ржёшь, аки конь! Сёдня – губы, завтра – зенки себе разукрасит, да по мужикам пойдёт! Тоже ржать будешь, дурья твоя башка!
Стеша повернулась к отцу:
-Шли бы вы, папенька… домой…
-Чтооо! – Демьян аж с лавки привстал – вот дожил – родного отца гонит!
Стеша упёрла руки в бока и пошла на родителя:
-А вы, тятька, думаете, я такая дура, что не чую, зачем вы явилися? Внуков проведать? Да не за что не поверю! То от их руками-ногами открещиваетесь, а то сам пришёл! Небось, мысли не оставляете Ваньку на председателевой дочке женить, а? Потому и пришли узнать, правда ли то, что я Сазона просила для Аглаи справку выписать? Рази не так?
Демьян опустился на скамью.
-Ну так, Стеша, так… Ну дочь же ты мне! Небось втайне держать не будешь, да и добра брату желаешь…
-Не буду, батька. Только вали-ка ты после того домой подобру-поздорову, а то я тебя за воротник – да за воротья.
-Ах ты, языкатая! – выпучив глаза, принялся орать Демьян – вырастил на свою голову – губы невесть чем намазала, и думает, что может на отца орать!
-А вы, тятька, думаете, я как мамка – терпеть буду ваш несносный карахтер? Насмотрелась – спасибо!
-Говори, sтерва, батьке, как есть – останется, что ли, Глашка в городу?
-Останется, не переживайте – ответила Стеша.
-Тем и лучше. Туда ей, шлындре, и дорога.
Стеша зло ухмыльнулась:
-Да она ещё всех вас за пояс заткнёт вместе с вашей нравственностью!
-Молчи, курва! Скажи спасибо, что Ванюшка в сети этой змеи не попал!
-Да это вы все змеи! – зашипела Аглая – одни вон, уже по больницам куражится, а всё почему? Потому что сгубили невинную душу! А будете, батька, какие слухи про Аглаю таскать, да тем более, несуществующие, как вы любите – самих Господь накажет!
-Ах ты ещё батьке и зла желаешь! – Демьян от злости топал ногами по полу и руками тряс над головой – ох, и sтерва!
Он выскочил во двор, грозно сдвинув брови, буркнул Степану, что тот плохо воспитывает жену, и ушёл, хлопнув воротами.
Словами своей строптивой дочери он остался очень недоволен, но всё это недовольство застилалось вестью о том, что соперница председателевой дочки самоликвидировалась, и теперь можно спокойно продавить родного сына на то, чтобы женился он на Софке.
****
Иван не спеша шёл коротким путём через лес в сторону Калиновки. Шёл, чувствуя приятную усталость в ногах. Двадцать дней! Двадцать дней дома! Что за свобода?! Только как на него будут парни деревенские смотреть после истории-то с Аглаей? Наверное, смеяться будут над ним…
Он шёл, прислушиваясь к пению птиц, с удовольствием отмечая про себя, как ярко кругом горят деревья свежей листвой и вдруг услышал пение. Чистый девичий голос выводил какую-то песню о тоске по любимому и о смерти девичьей, и показалось Ивану, что поёт его Аглаюшка, призывая его к себе.
Он кинулся сквозь густые заросли кустов, раздвинул ветки и увидел необычную картину: вокруг берёз кружилась девушка, отламывая тонкие ветви со свежими листьями, видимо, на банные веники, и распевала эту песню, да так чисто и с такой тоской, что сердце у Ивана зашлось.
Черты лица девушки были так ему знакомы, и в тоже время, такими незнакомыми, что Иван даже засомневался – а действительно ли он её знает?
Её стройная фигурка кружилась по поляне, руки касались веток берёз и стволов, а Иван всё никак не мог оторваться от этого зрелища. Наконец, словно что-то почуяв, она вскрикнула и как гибкая лань, в одно движение, оказалась за стволом берёзы.
-Эй! – крикнула оттуда испуганно – кто здесь?
Иван осторожно вышел на поляну, чтобы не спугнуть незнакомку и громко сказал:
-Прости меня! Просто ты так хорошо пела, что я невольно заслушался, и чтобы тебя не напугать, решил не показываться.
Она вышла ему навстречу, дерзко сверкнула своими большими глазами и сказала, нисколько не стесняясь:
-Ну, здравствуй, Иван!
И тут же всплывает в памяти Ивана вечер его проводин, и напротив – глаза девушки, почти ребёнка, и эти губы шепчут ему о своей любви. Тёплый пар вырывается из её маленького рта, смешиваясь с дыханием самого Ивана. Но он отталкивает её тогда, речами о том, что она ещё совсем ребёнок… А вот станет старше – и встретит свою любовь…
Софья… Это надо же – за полтора года девка из замухрышки превратилась в очень даже приятную барышню. Лицо небольшое, кругленькое, с изящно очерченными скулами, волосы уже не того, серо-мышиного цвета, а светло-русые, в длинную косу заплетены, около тонкой синей жилки на шее трогательный завиток, по вискам и лбу тоже. Глаза большие бьют синим дерзким светом, брови чёрные над глазами делают их ещё выразительнее, пухлые губы так и манят поцелуями, белая полоска зубов сверкает… Фигурка под цветастым сарафаном уже не та, худая да нелепая, появились приятные округлости, бёдра женственные, талию обхватить хочется и не выпускать, юные холмики грудей проглядывают нежными выступами.
Иван после армии не искушён, да и кого он в своей жизни обнимал, кроме Аглаи. А тут – ему даже Софкино сверкание глазищами нравится.
-Софья? – спросил недоверчиво, словно до сих пор не понимал, что видит перед собой именно её – какая ты… стала…
Она подходит к нему близко-близко, провоцирующе прикасается руками к его плечам, медленно проводит по ним:
-А ты возмужал, Ваня! Как служба?
Она берёт в руки охапку берёзовых прутьев, изгибается под их тяжестью, как гибкая лоза, он забирает у неё эту ношу:
-Помогу тебе. Всё равно домой иду…
-Спасибо – она и не противится – так как служба-то?
-А чё служба? – смеётся он – нормально всё. Сама как? Девка ты, я смотрю, любому на зависть выросла. От женихов, поди, отбоя нет?
-Нужны они мне! – с ноткой презрения в голосе заявляет Софья, потом поворачивается к Ивану, смотрит ему прямо в глаза, придвигается близко-близко – я тебя ждала, Иван…
Он сглатывает сухой комок, образовавшийся внезапно в горле, спрашивает осипшим голосом:
-Чё ж не писала тогда?
-А не хотела…
Она отворачивается от него, они идут к деревне и перед её домом он отдаёт ей ветви берёзы. Просит разрешения войти, но она не пускает: «Отдохнуть тебе надо, Ваня, ты ить с дороги…»
Дома встречает его мать, плачущая от счастья, сёстры гроздьями повисают у него на груди – каждая хочет обнять его первой. Отец бодро похлопывает его по плечам, радуется – вырос сын ему не на позор – на славу.
И подарки у него для всех имеются – кому платок, кому отрез ситца на сарафан. Демьян Егорыч с гордостью примеряет перед зеркалом восьмиклинку, Анфиса Павловна – огромный расписной платок с голубыми розами по зелёному полю, сёстры хвастаются кто серёжками, кто колечками.
Вечером в доме Демьяна большой праздник. Не видит Иван только Стешу, отец сказал, что занедужила она вместе со Степаном, сидят дома, никуда не выходят.
В гостях все – и соседи, и родственники. Не видит Иван и родителей Аглаи, да тем и лучше…
Весь вечер смотрит Иван, не отрываясь, на дочь председателя – она сидит поодаль от него, но напротив, так, чтобы видел её парень. Смотрит Иван и видит, как спокойно и с некоторой иронией и усмешкой она от себя кавалеров отваживает. В ответ на глупости всякие так посмотрит да засмеётся, что пристыженный кавалер сразу отправляется восвояси несолоно хлебавши.
Щёчки её раскраснелись, улыбка украшает нежное девичье лицо, сверкают белые зубки… Она и не смотрит на него, на Ивана, словно дразнится…
После застолья они сидят с батькой за маленьким самодельным столом в огороде под яблоней. Демьян старается осторожно выведать про планы Ивана. Кажется ему, что сын где-то глубоко держит ту боль, которая связана с Аглаей. А потому надо ему срочно выяснить, что думает он о своей дальнейшей жизни.
-Ваня – осторожно начинает Демьян – тебе служить-то всего ничего – полтора годика осталось. Что дальше думаешь делать?
-Да не знаю пока, батька – отвечает Иван – в деревне, наверное, останусь…
Услышав такие слова от сына, Демьян чуть ли не с шумом выдыхает.
-Ты вот что, Ванюша- начинает он потихоньку сыну внушать – жениться бы тебе не мешало. Хороших девок-то ещё дитями разбирают, так что смотри, в пустоте не останься. Будешь потом на луну выть – да поздно, нужная-то девка, глядь, и утекла от тебя, как вёшная вода…
-Да понимаю я, бать! – усмехается Иван в усы – женюсь по приходу из армии. На Софье Сазоновне…

Часть 14.
-Что же ты, Стешенька, не пришла брата повидать? – Иван прохаживался по кухне в Стешином доме.
-Да занедужили мы, Иван. Всем семейством валялись вместе с детьми, если бы не фельдшер, который мазей навыписывал, до сих пор бы лежали воронками кверху.
-Ну, а потом? Я ить уже как неделю вроде дома? Ты, Стеша, избегаешь меня?
Стеша вздёрнула голову, поправила на голове платок, бросила горделиво:
-Дурак ты, Иван. Вот что я тебе скажу.
-С чего бы это?
-Что за любовь такая у тебя? То Глашку не мог, любил прямо, а как только слух какой грязный пустили – ты в кусты, не разобрамшись. И сразу к девке другой перекинулся. Зачем тебе эта Софка? Своенравная, избалованная девка. Знай, Иван, возьмёшь её в жёны – не приду на свадьбу!
-Да ты что, Стешенька? Где же это видано, чтобы нормальный парень хороводился с позорной девкой? Месяца не прошло, как я в армию ушёл, а Аглая уже нашла себе кого-то!
-Иван, ты сам-то в это веришь?
-А дыма без огня, сестрица, не бывает. И чё это так быстро Игнашка, батька её, замуж за Кузьму-горбуна отдал? Ну, приведи мне хоть один аргумент в пользу Аглаи, и я сразу всё ей прощу. Вот видишь – не можешь! А почему? Потому что нет у тебя тех аргументов. Нет, Стеша, друг мой лучший обмануть меня не мог, да и вся деревня просто так судачить не будет.
-Вот я и говорю, что дурак ты, Иван!
-Просто она твоя подруга, и ты её потому защищаешь!
-Нет, Иван, ты не прав. Не могу я тебе всего рассказать, поверь! Не моя это тайна, Иван!
-Хватит, Стеша! Не убедишь меня. Я и так насмешек от парней натерпелся, вижу же – смеются за спиной!
-И что тебе до них?! Дураки если – что с них взять? Аглая любит тебя по-настоящему и ради тебя не стала сор из избы выносить!
-Это ли любовь? Нет, Стеша, давай тот разговор бесполезный закончим. Нет возврата к прошлому и не будет. А что касается Софьи – я не решил ещё ничего точно, так что зря ты на меня наговаривать пытаешься. Я сначала думаю, потом делаю.
С тех самых пор отношения Ивана с сестрой разладились, и если раньше Стеша ему была ближе всех из сестёр, то сейчас он старался встречаться с ней как можно реже. Давили на сердце её слова, каким-то внутренним чутьём чувствовал, что где-то она права. Но выяснять, что на самом деле произошло, не стал – не до того было. Отпуск короткий, нужно успеть за это время и семье помочь, и с батькой пообщаться, и мать приласкать, и решить уже что-то с будущим своим.
Встречал он Софью не раз то в лесу, то на улице, то в компании девок на посиделках, всё смотрел на неё и удивлялся – как могла девка из неказистого птенца в такую лебедь превратиться? Ну, и с характером – это видно. Так просто не возьмёшь её, кавалеров вон вокруг сколько ошивается.
Как-то после очередных посиделок испросил разрешения проводить её до дому, она плечиком как-то неуверенно пожала, пойдём, мол. Рядом идёт – молчит, улыбается, сбоку на него посматривает.
А он что-то про свою службу ей рассказывает, про город, где военная часть стояла, про тех, кто с ним служил, про дорогу – как домой добирался.
Потом вдруг замолчал, словно задумался о чём-то. Подумал с тоской, что мечтал вот так с Аглаей рядом идти и ей говорить эти слова, рассказывать, что да как. Представил её удивлённый взгляд больших глаз в пушистых ресницах, вдруг чётко появился перед ним её облик – полные губы, родинка на щеке, нежная девичья шея… Как же он по ней соскучился, ничего бы не надо – только разок её увидеть!
Но судьба по-другому распорядилась и вместе им точно не быть. Чтобы затмить тоску по любимой, Иван вдруг остановился, обхватил Софью за талию, прижал к себе, с удовольствием ощущая аромат девичьего тела – тонкий запах молодого пота, душистых трав и свежего ветра.
Она и не сопротивлялась вовсе, затихла в его объятиях. От его дыхания зашевелились упругие завитки на шее, Иван всё пытался поймать то ощущение, которое испытывал, когда Аглаю обнимал. Но здесь всё было совсем по-другому. Это были другие чувства, другое тело, тоже молодое, но… не столь желанное, как тело некогда им любимой.
-Соня – тихо заговорил Иван – ты с кем-нибудь встречаешься? Из парней?
Она усмехнулась:
-Да на кой они нужны? Мужланы неотёсанные, и туда же!
-Я тоже мужлан? – спросил Иван со смехом.
-Нет – она покачала головой и высвободилась из его рук – ты другой, Ваня. А какое тебе дело – встречаюсь или нет?
-А может, есть дело? Может, планы на тебя имею, Соня?
-Странно. Полтора года назад я бы от этих слов на крыльях летала, Иван. Но сейчас как-то спокойно к этому отношусь, словно бы и не было ничего, особенно в тот вечер, когда проводины твои были.
-Ты вроде любила меня или я не прав?
-Любила. А сейчас не знаю. А разве ты Аглаю свою забыл уже?
Увидела, как помрачнело его лицо, почувствовала, что задела за живое, пробормотала тихо:
-Извини. Просто я думала, такая любовь на всю жизнь бывает.
-Не судьба нам с ней одной дорогой идти, сама, небось, знаешь, почему…А ты другая, не такая, как она.
-Слушай, Иван! – решительно повернулась к нему Софья – давай так, если за следующих полтора года ничего не случится – посмотрим с тобой, как нам дальше быть. Пока ничего обещать тебе не могу. 
-Но ты мне хоть писать-то будешь?
Стрельнула в него глазами дерзко:
-А ты ждать станешь писем моих?
-Конечно, стану ждать.
Но Софья не торопилась Ивану в своих чувствах признаться, которые, кстати, никуда вовсе и не делись, просто хотелось девке свой характер показать, да чтобы побегал Иван за ней, поухаживал. Что-то вроде мести это было, вот, мол, не разглядел меня тогда, смотри, как бы сейчас поздно не было. А вот родители Ивановы, в частности, Демьян Егорыч, всё сына к разговору подталкивал о свадьбе с председателевой дочкой.
Ох, и виделась ему уже весёлая, задорная свадьба, да как породнятся они с Сазоном Евдокимовичем – такие дела проворачивать будут! В такие минуты, когда Демьян об этом думал, взгляд его становился ласково-масляным, как у того мартовского кота и мнилось ему, что быть, быть той свадьбе!
Но сын ему ничего не говорил, в известность не ставил – сбудется батькина воля, али нет, потому нетерпеливый Демьян Егорыч решил сына сам на разговор навести.
Они сидели за столом и обедали щами с квашеной капустой, Демьян нет-нет, да и кидал довольный взгляд на сына – и справный же парень получился, таким только гордиться! За полтора года службы раздался в плечах, возмужал, настоящий мужик, молодой, красивый, чего ещё этой Соньке надо?
-Иванушка – начал ласково – ты… на посиделки-то ходишь?
-Хожу, бать.
-И то смотрю, тебя по вечерам дома-то нет.
-Так если чё надо, ты скажи – я не пойду.
-Не-не-не – заторопился Демьян – а ещё кто ходит? Девки-то бывают?
-Бывают, батя – невозмутимо и односложно ответил Иван.
-А Софья, поди, не приходит? – не выдержал отец – она девка сурьёзная, по посиделкам некогда ей ходить.
Иван усмехнулся в усы – знал, куда клонит отец.
-Да пошто. Приходит Софья.
-Ты бы, сынок, присмотрелся к девке. Она хозяйка хорошая будет, робить умеет, да и из себя – картинка-картинкой.
-Ну, и приданое неплохое – с еле заметной издёвкой добавил Иван.
-Ну, вот! – радостно воскликнул Демьян – ишь, Ивашка, как ты меня понимаешь!
-Батька, а рази на девке из-за приданого женятся? Я вот не могу так.
-Да я рази сказал, что из-за приданого, сынок? Просто не найти тебе лучшей партии, чем Софья Сазоновна. Не знаю, чё ты телишься… Я бы такую девку сразу забрал.
-Бать…
-А?
-Мне служить ещё полтора года, об чём разговор?
-Ну, и чё? Заневеститься с ней надоть, а то уведут из-под носа и останешься на бобах.
-Это тебе, отец, не старые времена. Она писать мне в армию обещала. А приду – там и поглядим.
По лицу Демьяна пробежала тень.
-Ну, гляди, Ивашка, не плачь потом, что девку прямо из-под носа увели.
Не знал ведь Демьян, что коварная Софья уже практически победу празднует над Иваном. Таки получилось у неё всё, и не с её вмешательством – она-то чиста, а вот с Аглаей Иван уже никогда не будет. А кто во всей деревне ему ещё под стать? Только она, Софья. Да и не сомневалась девушка, что отец Ивана свою роль сыграет в этом во всём, и Иван, не ровен час, свататься прибежит.
Умная Софья понимала только, что для того, чтобы укрепить свои позиции в Ивановом сердце, нужно взять в оборот и его любимую сестру – Стешу. Если Стеша станет её подругой – полдела сделано, сватовство Ивана не за горами. Но также понимала она, что Стеша – лучшая подруга Аглаи, и перетянуть её на свою сторону будет не так-то просто.
Встретились они как-то у колодца, так получилось, что вдвоём, и Софья сама первая разговор завела.
-Здравствуй, Стеша!
-ЗдорОво, Софья!
-Как дела, как детишки?
-Да всё нормально. А ты чего интересуешься?
-А почему у хорошего человека не поинтересоваться о его делах?
-Смотри, Соня, я ведь тебя насквозь вижу. Ты через меня к Ивану поближе подлезть пытаешься, да только не любит он тебя.
Красивое лицо Стеши скривилось от усмешки.
-Он Аглаю любит до сих пор, а тоску свою тобой пытается замазать, так что рассчитывать тебе особо не на что. Ты можешь его на себе женить, но он всё равно по ней тосковать будет.
-Стеша, я ведь не виновата в том, что с Аглаей произошло, и понимаю, что вы подруги, но зачем ты так со мной?
-Потому что глупая ты, Софка. Надеешься, что Иван свою первую любовь забудет, и тебя полюбит, а так не будет никогда, потому что такая любовь просто так, Соня, не проходит.
На том они и разошлись. Слова Стеши словно отрезвили Соню. Она пришла домой и в своей комнате упала на кровать. Горько ей было от слов сестры Ивана, потому сама не заметила, как жгучие, злые слёзы побежали из глаз.
Марья Степановна вошла, присела на кровать рядом с дочерью.
-Чего ты, дочушка? Али чё гнетёт тебя?
-Да так, мамка… Голова болит.
-А чё ж ревёшь? Ну-ка, поделись со мной!
И Соня рассказала Марье Степановне о разговоре со Стешей.
-Тююю! – развеселилась та – да успокойся ты, доча! Мужик, он такой – не одна любовь, так другая. Стерпится – слюбится, а если на глазах Ивана Глашки не будет, он позабудет её вскорости. Самое главное, рядом с ним быть, приголубить, утешить, а там, глядишь, Иван на тебе женится.
Чем больше говорила Марья Степановна, тем спокойнее становилась Соня. Виделось ей, что действительно так тому и быть, и будет ей счастье с любимым Иваном. Но даже и не считала, что счастье это у другой забирает, и что понятно было с самого начала, что по судьбе Ивану только Аглая.
Чтобы увериться и убедиться в своих мыслях, и правильности поступков, она решила на болота сходить, к бабке Писте, погадать, что и как будет в их с Иваном совместном будущем.
****
Аглая, задумавшись, сидела у швейной машинки. Прошло достаточно времени, прежде чем Капитолина Францевна перевела её из цеха по пошиву рабочей одежды в цех по пошиву лёгкого платья. На самом деле шили в том цехе и костюмы, и юбки, и пиджаки, и сорочки, но называли почему-то таким простым и весёлым названием – «цех лёгкого платья».
В тот день, когда состоялся перевод, Аглая очень боялась, что Наташа обидится на неё, ведь она работала дольше и была в большей степени достойна того, чтобы перейти туда. Цех лёгкого платья считался чуть ли не «элитным», и туда переводили только действительно талантливых и умелых работниц. Но Наташа, как истинная подруга, не обиделась, а порадовалась за неё, сказав, что для неё процесс пошива рабочей одежды наиболее приемлем, так как доведён до автоматизма.
Аглая чувствовала на сердце какую-то странную тревогу, что-то беспокоило её. Она не понимала, от чего это беспокойство, и подумала, что вероятно, это связано с её отцом, может, случилось что.
Досадуя на то, что не может разобраться в своих ощущениях, она слишком сильно нажала на педаль, машинка сорвалась с места, обрывая нити, и Аглая от злости отбросила от себя нежную ткань.
-Аглая? – Капитолина Францевна вопросительно смотрела на неё – что случилось? Ты сегодня просто сама не своя!
-Не знаю – вздохнула девушка – простите. Я постараюсь взять себя в руки.
-Пошив одежды, Аглая, не терпит нервов и злости. Это искусство, поэтому постарайся не занимать ничем свою голову, пока шьёшь.
В цех заглянула одна из дежурных работниц.
-Аглая Калашникова! – она махнула девушке рукой – иди, там на улице спрашивают тебя!

Часть 15
Стеша не сразу узнала в вышедшей из двери стройной девушке Аглаю – так она изменилась за то время, что они не виделись. В её движениях были спокойствие и уверенность в себе, словно она берегла внутри себя какие-то ресурсы и не хотела их попусту растрачивать.
Длинные её волосы были тщательно закручены в локоны и собраны на затылке в своеобразную корону, что открывало её нежную шею, глаза, чуть-чуть подкрашенные у уголков, приобрели странный кошачий разрез, были чуть накрашены и ресницы. Губы покрывала еле заметная розовая помада. Макияж был настолько тщательным и, можно сказать, незаметным, что Стеша сначала не поверила, что Аглая «слепила» своё лицо сама.
А всё Капитолина Францевна. Она лично учила Аглаю накладывать макияж, да так, чтобы не было ни сучка, ни задоринки. Научила делать красивые причёски. И постепенно прививала ей навыки жизни в городских условиях. Девушки, работающие в цехе лёгкого платья, должны были выглядеть безупречно. Аглая же оказалась хорошей ученицей, на редкость понятливой и быстро всё схватывающей.
Она с удовольствием листала доставляемые из-за границы контрабандой журналы мод и подолгу рассматривала лица моделей и их одежду.
-Аглая!
-Стеша!
Они кинулись друг к другу и обнялись, после чего Стеша заплакала, но тут же, обнаружив, что Аглая не пролила не слезинки, остановилась. Поняв, о чём она думает, подруга смутилась:
-Прости, Стеша – сказала она – тушь потечёт, а это… достаточно болезненно. Но я очень-очень рада тебя видеть!
И она ещё раз обняла подругу. Город и Капитолина Францевна научили Аглаю сдержанности, что совсем ей не вредило. Она и раньше была не так эмоциональна, а сейчас вообще ей казалось, что сердце её заковано в кованое железо и наглухо заперто на несколько замков.
-Ну, какая ты стала! – Стеша всё восхищалась подругой, осматривала её, крутила туда-сюда, втайне завидуя её современному платью из странного, лёгкого и в тоже время вроде бы простого, но дышащего материала, её босоножкам на невысоком каблуке, её причёске и серьгам-капелькам в ушах – Глашка, от тебя дух захватывает! Правда, Стёпа?!
Она повернулась к мужу, и тот подошёл к ним и тоже обнял Аглаю. Отстранил от себя немного, внимательно посмотрел ей в лицо, сказал:
-Да, ты совсем другая, Аглая. А… что это за запах?
-Это духи, Стёпа – с улыбкой ответила девушка.
-Слушай, мы в город ненадолго – затараторила Стеша – поэтому вот, привезли тебе немного деревенского, молока нынче – залейся, и творог вот, домашний.
-А как вы меня нашли?
-Комендант в общежитие подсказал, как искать. Ты всё там же живёшь, с подругой?
-Да, но мне скоро должны отдельную комнату дать, небольшую, правда, но мне хватит. Я же теперь, Стеша, в цехе лёгкого платья работаю и учусь на закройщика в ПТУ. Капитолина Францевна видит во мне хороший потенциал, говорит, что модели, которые я предлагаю, очень успешны, но немного… дерзки.
-Какая ты молодец! – восхитилась Стеша – очень хорошо, что ты нашла свой путь, Аглая. Ещё знаменитой станешь, будешь весь город обшивать!
-Посмотрим! – улыбнулась Аглая – сначала выучиться надо. Вечером на занятия хожу, а днём вот на работу, времени нет ни на что.
Она поблагодарила подругу за гостинцы, попросила подождать, ушла к себе в цех и вернулась с какой-то яркой коробочкой и небольшим свёртком. Протянула Стеше.
-Вот, это тебе, подружка.
Стеша открыла коробочку – это были духи, вдохнула аромат и закрыла глаза от удовольствия.
-Наносишь совсем немного – сказала Аглая – они очень хорошо держат запах. Сюда, сюда и сюда.
Она показала подруге на запястья, мочки ушей и волосы.
-Буквально по капельке.
-Чудо какое! – восхитилась Стеша – Стёпа, понюхай!
Степан вдохнул аромат и чихнул.
-Ну да, ничего так.
Из свёртка Аглая извлекла нечто тонкое и кружевное из белоснежного хлопка.
-Это сорочка – сказала она – я сама шила, по собственному эскизу.
Вещь была выше всяких похвал – белоснежное, воздушное, как облако, чудо, отделанное кружевом по лямочкам, груди и подолу. Сбоку с одной стороны шла по бедру красивая вышивка блестящими нитями.
-Да ты что, Аглая, это, наверное, дорого очень?! – смутилась подруга.
-И слышать ничего не хочу – ответила Аглая – бери, я буду рада, если ты будешь надевать её на ночь и вспоминать меня.
-Да как же её можно надевать? Она ведь такая… Только любоваться.
-Не выдумывай, Стешка! – рассмеялась Аглая – Как раз такие вещи просто необходимы красивой замужней женщине.
-Стёп! – подруга передала вещи мужу – унеси, а… Мне с Аглаей поговорить надо.
Аглая напряглась. Она поняла, что разговор, скорее всего, пойдёт о Иване, а говорить о нём ей совсем не хотелось.
-Иван на побывку приезжал – Стеша отвела взгляд.
Аглая молчала.
-Закрутил он… С этой Софкой, председателевой дочкой. Дело, однако, к свадьбе движется - и не выдержала – что ж ты молчишь, Аглая?!
-А что ты хочешь, чтобы я сказала? – спокойно спросила у неё девушка.
-Неужели ты его разлюбила, и бороться не станешь, а, Аглая?! Ну у вас же такая любовь была! Сейчас же не средневековье, Аглая! Прошу тебя, напиши ему! Расскажи всё!
Аглая помотала головой.
-Нет, Стеша, разные у нас с Иваном дороги. Если не сложилось, значит, так тому и быть. И тебе придётся с этим смириться. Кроме того…
-Да ты в своём ли уме? – перебила её Стеша – Аглая, опомнись! За свою любовь надо бороться! Ты что его, просто так этой Соньке отдашь?
-Стеша, я не буду бегать за мужиком, у меня тоже есть своя гордость. Кроме того, Иван легко поверил слухам обо мне, а мог бы просто поговорить со мной. Возможно, я бы и рассказала ему что-то. Пусть не про отца, но про насилие, понимаешь?! Иван же сразу всё перечеркнул, без права на объяснение…
Стеша поникла.
-Аглая, я никого, кроме тебя, не видела рядом с братом. Неужели ты действительно не станешь за него бороться? Ты же любишь его до сих пор.
-Я всё это похоронила в своём сердце, Стеша. Так будет лучше. Иван достоин того, чтобы быть счастливым, и, если он видит своё счастье в Соне, я не стану мешать - и чтобы перевести разговор на другую тему, спросила – как там Кузьма?
-Тебя действительно интересует твой подонок-муж? Ну, если тебе правда интересно, то скажу – он похоронил мать, твою свекровь и ударился в питьё. Один ведь теперь остался.
-Жалко мне его почему-то. Несчастный он по жизни.
-Может, вернёшься к нему? – со злой усмешкой спросила Стеша.
В глазах Аглаи промелькнул ужас:
-Даже под страхом смерти нет.
На том они и распрощались. Стеша уехала с горьким чувством безвозвратности того, что случилось, а Аглая ушла дальше работать.
Вот, значит, что давило на неё, не давало покоя. Зачем Стеша приехала и рассказала ей об этом? Только-только боль в её сердце начала притупляться, как подруга опять разбередила эту рану, прекрасно зная при этом, что ей, Аглае, будет больно. Нет, надо заканчивать думать о несбывшихся мечтах и надеждах. У неё работа, учёба, её выкройки, эскизы… А Иван, это её прошлое…
Но как бы не пыталась Аглая отбросить мысли о любимом, они снова и снова возвращались, теребили душу. Вспоминала его глаза, его золотистые волосы под своей рукой, его любящий, ласковый взгляд, полосочку губ под щетинкой усов, и словно бы заново чувствовала его запах. Даже глаза закрыла – настолько явственными были эти ощущения.
Вечером в общежитие перебирала эскизы, пыталась делать какие-то наброски, зачёркивала, стирала, снова рисовала, не нравилось, опять зачёркивала и так по кругу.
-Аглая! – позвала Наташа – с тобой сегодня что?
Расправила клочок бумаги, валяющийся на столе.
-Чем тебе не понравилось? – показала его Аглае – набросок – чудо! Я бы хотела себе такое.
-Купи ткань – улыбнулась ей Аглая – я сошью тебе.
-Правда? – Наталья, как маленькая восторженная девочка захлопала в ладоши, обняла Аглаю – спасибо, подружка!
-Пока не за что…
-Так ты расскажешь, что случилось?
-Ты такая проницательная, всё видишь – улыбнулась Аглая – ладно, расскажу конечно. Стеша приезжала.
И она передала Наташе весь их разговор.
-Ох, Аглая! – Наташка рассердилась – ну они когда-нибудь привезут тебе из деревни хоть одну хорошую новость?
Она обняла подругу сзади за плечи.
-Ты всё ещё его любишь, да?
-Я и сама не знаю уже, Наташа. Он так легко от меня отказался, что я уже сомневаюсь, была ли это настоящая любовь с его стороны.
Ночью Наташа проснулась от того, что услышала какой-то невнятный шум. Прислушалась. Зарывшись в одеяло с головой, Аглая тоненько, как обиженный щенок, скулила. Больно и обидно ей было до сих пор, потому что не осуществились мечты быть вместе с любимым. С другой стороны – она бы не стала такой, какой стала сейчас.
****
Софья решила, что сходит к бабке Писте в воскресенье, после службы в церкви. Странно переплеталась жизнь в деревне – бабы ходили на службу и тут же верили в дар этой знахарки, хотя церковь сие запрещала. Ходили бабы к Писте тайно, так, чтобы никто не узнал.
В воскресенье Софья взяла из дома гостинцы, собрала их в небольшую холщовую сумку, и, сторонясь деревни, обошла её по тропинке и углубилась в лес.
Зной стоял такой, что идти было невозможно жарко, Софья сняла свои лёгкие башмаки и отправилась вперёд босиком, тихонько напевая себе под нос какую-то песню для храбрости. Она ни разу не обращалась к Писте, и потому немного боялась неизвестной старухи.
Вскоре она добралась до болот, обошла булькающую трясину, с омерзением глядя, как над жижей вьются многочисленные мошки, и вышла к старому домику, похожему на дом бабы Яги. Подошла чуть ближе и вскрикнула от испуга – прямо рядом с домиком стояла то ли собака, то ли волк.
Животное смотрело на неё внимательно и без враждебности, только негромко урчало и скалило большие белые клыки.
Софья уже хотела было закричать и ринуться назад к болотам, но тут животное сорвалось с места и убежало за хибару. Через несколько минут оттуда показалась бабка. Софья опять чуть не вскрикнула от неожиданности и ужаса – такой страшной показалась ей старуха.
На ней было непонятного цвета платье из ткани, похожей на мешковину, серые космы беспорядочно висели вдоль лица, и лишь необычные глаза сияли молодым светом.
-Чё пришла? – проскрипела она – всё ить хорошо у тебя. Являются тут, тревожат только!
-Вы простите меня, бабушка – Софья несмело двинулась к старухе – я тут вам… гостинцы принесла… Мне… погадать надо. Люблю я одного человека, хотела узнать, всё ли хорошо у нас сложится.
Старуха зажгла свечу и поводила перед лицом Софьи, внимательно глядя ей в глаза.
-Погадать я тебе погадаю – сказала наконец – только вряд ли ты тому обрадуешься…
Она молча ушла в дом, унося сумку с гостинцами и скоро вернулась с какой-то глиняной чашкой с водой, которая пахла тиной, и разного размера деревянными палочками.
-Пойдём…
Пистя велела ей сесть посередь поляны, сама села напротив, а между ними поставила эту самую чашу. Дала ей в руки палочки и сказала:
-Перебирай и думай о нём.
Некоторое время Софья, закрыв глаза, перебирала непонятные сухие вещицы, а потом, по указанию старухи, кинула их в чашу. Бабка стала смотреть в воду:
-Чёрно всё, чёрно, девка, дна не видать в этой чаше и жизни вашей. Всё чёрно… Тоска на сердце у возлюбленного твоего, а он тоску ту спрятать хочет – бормотала она – тоска та по другой девке, навеки она его к себе привязала…
-Бабушка, а вы отворот можете сделать?
-Не делают отворот там, где живёт настоящая любовь, самим Богом помеченная. Ты знать хотела, так вот я тебе говорю: выйдешь за него – оба горя нахлебаетесь, будет он с тобой спать, а об ей думать, будет тебя ласкать – а её на твоём месте представлять, имя её шептать… Не гневи Бога, девка, не делай того, чего он не одобряет, истинно говорю тебе…
Когда Софья собралась уходить, старуха покачала головой:
-Вижу я, что не послухаешь ты меня. Но смотри, девка, несчастья потом не начни собирать, как гроздья рябины, а то будешь постоянно об энтих несчастьях думать и на нитку их низать, как бусины… Лучше бы на твоём месте подсобить им друг к другу возвертаться, да рази ты так поступишь? Всё о себе печётесь…
И она, не переставая бормотать, направилась в дом.

Часть 16
После того, как Аглаю отвезли в районную больницу, а оттуда в городскую, Кузьма словно бы пришёл в себя. Стыдно ему стало – ведь никогда извергом не был, а тут словно бы с ума сошёл, в зверя превратился.
Ну, непокорная девка, не любит его, ну, потеряла честь девичью, но ведь он, Кузьма, знал тогда, на что шёл, когда давал согласие Игнату, чтобы взять в жёны Аглаю. Знал и про их любовь с Иваном, и про то, что Аглая до сих пор не забыла его, слёзы её в ночи чуял. Но хотелось подчинить, подмять под себя, чтобы хотя бы не полюбила, а уважала, боялась.
Поколачивают же мужики своих бабёнок в деревне, а он что, хуже всех что ли? А на деле оказалось – дурак дураком, пожалеть нужно было неприкаянную её душу, обогреть, глядишь, оттаяла бы Аглая, хоть немного потянулась бы к нему. Баба – она ласку любит, а толку от того, что будешь долбить её каждодневно? Только больше ненавидеть станет.
И когда вернулся он домой в тот вечер, и от матери узнал, что Аглая подалась по тропинке в лес, первой мыслью было – идёт к бабке Писте, чтобы его, Кузьму, извести. Приготовит та какое-никакое снадобье, Глашка его ему в чай добавит, и пиши – пропало, можно с жизнью проститься!
Но позже, после того, как стало известно, что попала Аглая не просто в больницу, а отвезли её в город, захлестнул его страх – а ну как, из-за его побоев?! Тогда может и милиция нагрянуть из райцентра, хотя чего они разбираться будут – между мужем и женой всякое может быть…
Он решил, что, как только Аглая выпишется из больницы, он, Кузьма, сразу попросит у неё прощение и уговорит несмотря ни на что остаться с ним, мол, он больше пальцем её не коснётся. Да и куда ей идти? К отцу в дом вернуться, да к мачехе – опять же, позор на всю деревню… И даже мысли в голову Кузьма не брал, что жизнь Аглаи совершенно по-другому повернётся.
Когда же выяснилось, – мать Степана на хвосте новость принесла – что Аглаю в город отправляли в сарафане, который был буквально пропитан кровью, и пошли по деревне слухи, что Аглая к Писте ходила, чтобы плод скинуть, Кузьма испугался и в то же время разозлился. Неужели это его ребёнок? И как решилась Аглая на такое? Ну, пусть не любит она его, но зачем же дитя невинное губить? И пришла ему в голову страшная мысль, такая страшная, что стало плохо и голова закружилась. То не его ребёнок, не его, Кузьмы, дитя, то ребёнок того неизвестного, с кем Аглая любовь крутила. Потому, чтобы избежать позора ещё большего, она и пошла к Писте.
Сжал он кулаки в бессильной злобе своей, выругался самыми грязными словами, да что теперь сделаешь. Да и не смог бы он, Кузьма, чужого ребёнка воспитать. А вот как быть теперь с Аглаей, он не понимал, что делать, коли она вернётся?
Но шли недели, потом месяц, второй, а жена всё не возвращалась из больницы. Сам Кузьма навещать её не ездил – он не знал, что ей говорить, как на неё смотреть и вообще, как вести теперь себя с ней.
И вскоре узнал он от председателя, что Стеша выписывала для Аглаи справку о том, что ей разрешено покинуть деревню для проживания и работы в городе. Обомлел тогда Кузьма, стал орать на Сазона Евдокимовича, что тот не имел права такую справку выписывать, он, Кузьма, муж Аглаи, у неё семья, как он посмел без его согласия такую справку дать?!
Но Сазон Евдокимович тоже не робкого десятка.
-Сядь! – гаркнул он так, что Кузьма тут же на стул опустился – орёт он тут! Коли ты муж, и жена тебе люба, собирайся, да езжай в город, ищи её там! Если тебе надоть! Она просила – я выписал справку, а дальше сами разбирайтесь! Или я должон вашу семейную жизнь склеивать?! Захотела Глашка уйти, значит нужда у ей в этом, у нас в стране не рабовладельческий строй, чтобы я её тут силком держал!
Кузьма, конечно, прекрасно понимал, какую цель преследовал Сазон, когда такую справку выписывал его жене, вся деревня слухами давно уже полнилась, что дочь его, Софья, не ровно дышит в сторону Ваньки, Демьянова сына, с которым Аглая любовь крутила. А тут, значит, он для своей дочурки дорогу к Ивану освобождает, ничего удивительного.
Выскочил из его кабинетика злой, как чёрт, пришёл домой, взял литр самогону, да уединился в мастерской. Не выдержали нервы, стал там всё крушить, рушить, сметал с рабочего станка на земляные полы бутылочки с растворами, заготовки, да шерсть валяную, матерился при этом так громко, что из дома, испуганная, прибежала его мать.
Досталось и ей. Не умел Кузьма понять, что во многих вещах он сам виноват может быть, а потому обвинял во всех своих бедах всех вокруг, кроме самого себя.
Оттаскал её за седые космы, приговаривая:
-Ты чего же, старая дура, мне не поперечила, когда я Глашку стегал, а? Чего не поперечила, не заступилась за неё? Можа, она и не ушла бы от меня!
-Да ты что, сынок! – причитала старуха – да как же я могу, ты ить хозяин в доме! Заступаться бы я стала, ты бы вовсе меня убил!
С тех пор стал Кузьма пить самогон, как не в себя. Пил один, плакался неизвестно кому о судьбе своей, пропавшей, винил себя в том, что с женой случилось, каялся перед Господом, что не будет он так больше, просил вернуть себе жену. И абсолютно не осознавал, что для того, чтобы вернуть Аглаю, нужно хотя бы начать делать хоть какие-то шаги – самому. Хотелось ему, чтобы разрешилось всё без его участия, и думал он, что не сможет она в городе, вернётся рано или поздно, со злорадством думал, что приползёт Аглая на коленях, умоляя его принять её обратно.
Но шло время, а Аглая всё не появлялась. Кузьма ещё ниже опустился под тяжестью своего горба, на него словно давила печаль-тоска какая-то, он ещё хуже стал пить самогон и совсем превратился в старика, страшного, скрюченного, с небритым лицом, бородой и давно не стриженными волосами.
Когда узнал он, что Игнат в больнице и ноги ему отняли, подумал про себя равнодушно: «Так тебе и надо, старый хрен. Видать, не за просто так тебя эдак вот Господь наказует.»
А вскоре и к нему в дом постучалась беда – слегла мать. Кузьма тогда протрезвел ненадолго, как мог, ухаживал за родительницей, со страхом думая, как же он останется один, если она вдруг уйдёт. Но ничего не помогло – мать вскорости умерла, и остался горбун в одиночестве.
И стал пить ещё сильнее, так как теперь и вовсе был одинок. Пил и плакал, жалуясь неизвестно кому на свою горькую долю, жгло его чувство вины перед Аглаей и матерью, хотелось всё вернуть назад, чтобы исправить свои поступки, но это было невозможно.
Пару раз он издалека видел приехавшего на побывку Ивана, и ненавидел его ещё сильнее. Казалось ему, что Иван очень быстро и из корыстных побуждений переключился на председателеву дочь и злорадствовал про себя Кузьма, что вот и Ивану Аглая не досталась, и недостижима она для него теперь.
А вскоре появился у него собутыльник, тот, кто ему и был нужен, с кем можно было поговорить на какие-то отвлечённые темы, чтобы не думать о матери, которая в последнее время часто ему во снах являлась, и о Аглае.
Игната привезли из больницы домой, обе ноги ему отрезали по бёдра, и теперь они ждали очереди на изготовление протезов, хотя Игнат и был против этих «бесовских штучек». Но Анна пригрозила ему, что соберёт детей и уедет к себе в деревню, и обслуживать его не станет, если он не начнёт хотя бы пытаться жить по-новому и привыкать к себе такому, какой есть. Хотя было маловероятным, что Анна уйдёт от мужа – Игнату назначили пенсию по инвалидности, и, хотя оставался он таким же скупым, как и раньше, и выделял Анне небольшую сумму, за которую требовал тщательного отчёта, а остальное куда-то складывал, лучше ей было всё-таки при муже, чем без него.
Как-то раз, увидев вечером свет в их доме, Кузьма, который бесцельно бродил по деревне, уже «тяпнув» с утра, решил зайти и проведать Игната.
-Здоров будете! – переступив порог, сказал он и помолился на образа в «красном» углу.
-Здорово! – протянула Анна – какими судьбами?
-Игната проведать.
-В опочивальне он.
Игнат лежал на кровати, укрытый полушубком овчиной наружу и смотрел в потолок. Заросшее щетиной лицо было злым и неприветливым, но при появлении Кузьмы он оживился и повеселел.
-О, зятёк! Ну ты как, давай, рассказывай!
Кузьма неуверенно начал что-то бормотать про смерть матери, а потом осторожно спросил, не знают ли они что-то про Аглаю.
В разговор вступила Анна.
-Она выше этажом лежала. Я хотела её проведать, но меня какая-то чокнутая с её палаты даже на порог не пустила. А потом доктор подошёл и сказал, чтобы я вообще в отделение не смела приходить.
-А чё так? – удивлённо спросил Кузьма, насторожившись.
-Да хто их, дохтуров, знает – ответила Анна – сказали, волноваться ей нельзя.
-Кузьма! – перебил жену Игнат – а не найдётся ли у тебя… чего для души?
Горбун сразу понял, о чём Игнат ему сказать пытается.
-Найдётся! – повеселел он и достал из кармана бутылку самогонки.
-Анька! – крикнул Игнат – закуски, быстро!
-Игнатушка, а можа, не надо? – слабо пыталась возразить женщина – врач не велел…
-Много они, врачи твои, понимають… Пошевеливайся давай!
Анне ничего не оставалось, как собрать в комнате, около кровати Игната, закуску и лафитники*.
С тех пор стал Кузьма частым гостем в доме Игната, и никогда его визиты не обходились без бутылки самогона. Сначала они пили молча, иногда перекидываясь парой фраз о делах в деревне, да сплетничая о людях, потом стали плакаться друг другу на свою жизнь, потом разговаривали об Аглае. А в один из вечеров, когда они особенно сильно напились, Игнат вдруг опустил кудлатую голову себе на руки и пьяно зарыдал, повторяя:
-Я это, я, Кузьма, подонок! Это я дочушкину жизнь погубил, я! За то меня сейчас Бог и карает!
-Ты о чём это, дядька Игнат? – посмотрел на него Кузьма мутными, пьяными глазами – ты-то тут при чём?
Игнат склонился к нему и, дыша перегаром и чесноком в лицо, зашептал:
-Я Глашку снасильничал тогда, я! Но я не виноват, Кузьма! Пьяный был и мне показалось, что передо мной Таська моя, покойница. Дюже Глашка на неё похожа! И дитё она от меня понесла!
После таких речей Кузьма протрезвел словно. Отшатнулся от Игната, глядя на него, как на сумасшедшего, спросил:
-Правда это, нет ли? Или ты спьяну чушь такую несёшь?!
-Вот те крест!
Не в силах даже смотреть на этого человека, который погубил свою дочь-красавицу, горбун отшатнулся и кинулся прочь из дома тестя. Игнат остался один.
Кузьма шёл по улице, выделывая ногами кренделя. Сначала он было решительно направился к дому председателя, чтобы сообщить ему о признании Игната, но потом подумал: «Куды я в таком виде? И не поверит он мне. Протрезвиться сначала надоть. А завтра итить.»
Он пошёл к своему дому. В голове его не укладывалось то, что сказал ему Игнат. Может, врёт? Но зачем ему так на себя наговаривать?
В это время Анна, которая слышала весь разговор, вошла в комнату мужа. Он храпел, широко открыв рот.
-Игнат! Игнат! – стала она расталкивать его – Игнат, проснись!
Он наконец открыл один глаз, посмотрел на неё:
-Чего случилось?
-Ты что горбуну наговорил? С ума сошёл, что ли? Он же к председателю пойдёт!
-Не пойдёт! – усмехнулся Игнат – у него у самого рыло в пуху! Он ведь Глашку лупасил… Да и времени много прошло. Если Глашка тогда скрыла – сейчас тем более ничего не скажет.
-Ну, и дурачок же ты, Игнат! Он по пьяни кому сболтнуть может! Зачем треплешь о таких вещах? Мало того, что ног нет, так ты ещё в тюрьму захотел?
Но Игнат махнул рукой и опять захрапел.
Анна же так и ворочалась, не могла заснуть. В голове крутилась одна мысль – что же делать теперь, как отвести беду от мужа?
Волновало её скорее даже не это – не станет мужика, заберут его в тюрьму – не видать ей его пенсии, не на что будет детей кормить. Промаявшись до четырёх часов ночи, она вышла на крыльцо и села на холодную деревянную ступеньку. Как быть? Что делать? Ведь как пить дать – по пьяной лавочке Кузьма может кому угодно проболтаться о словах Игната.
Встала и направилась в сторону сарая. Взяла бутыль с керосином, дома переоделась в более тёмное платье, голову повязала платком тёмным, и отправилась к дому горбуна.
Осторожно толкнула ворота, стараясь не скрипеть, вошла в открытую дверь дома, убедилась, что Кузьма спит. Вышла, дверь тщательно снаружи подпёрла, окна ставнями наглухо закрыла. Плеснула на дверь и окна керосину, кинула по зажжённой спичке.
Сухое дерево занялось быстро, схватилось жгучими всполохами пламени. Огненные языки лизали его с удовольствием, уползая всё выше и выше, поднимаясь к крыше, а оттуда к небу. Стремительный натиск огня было уже не остановить.
Боясь встретить кого-нибудь по дороге, Анна углубилась в лес, обошла деревню, и вышла аккурат у своего дома, пробралась через заднюю калитку и легла спать, на этот раз она была спокойна, и ничто её сна не нарушало.
Кузьма же так и не смог выбраться – после попойки с Игнатом и услышанных новостей он спал так крепко, что совершенно не почувствовал, как запахло дымом, и страшный, предсмертный крик вырвался из его горла только тогда, когда безжалостный огонь подобрался к нему вплотную со всех сторон.
Наутро Анна, вышедшая к колодцу якобы за водой, а на самом деле, чтобы узнать последние новости, услышала от баб, что горбун напился и сгорел в собственном доме.
Приехавшая на место пожара милиция ничего подозрительного не обнаружила, поспешила выписать заключение о том, что горбун был пьян и уснул с самокруткой, и уехала в райцентр – там были дела посерьёзнее, чтобы заниматься ещё этим горбуном, одиноким и никому не нужным.

Часть 17
Наташка крутилась перед зеркалом в новом платье, сшитом Аглаей. Платье было приталенным, с открытыми руками и скромным декольте, но вот пышная, многослойная юбка делала его просто воздушным и летящим. Наташкины маленькие руки были украшены тонюсенькими сетчатыми перчатками, огромные глаза горели восхищением, видно было, что она очень нравится себе.
Подскочила к Аглае, расцеловала в обе щеки, закружила по комнате.
-Ой, Глашка, ну и талантище же ты, ну и талантище! Недаром тебя Францевна всем в пример ставит! Слушай, сшей себе такое же, в магазине ткань выбросили, как эта, только цвет такой, нежно-розовый и совсем неяркий, огромными пионами по всей ткани! Тебе пойдёт!
-Спасибо за совет, Наташа, но я предпочитаю более скромные наряды.
-Ну и дурочка! С твоей-то фигурой?! Чего стесняться? Так и будешь в монашку рядиться? Надень уже что-нибудь поярче! Тебя Францевна уже на показы зовёт, чтобы ты на девочек смотрела, а ты среди них – ну чисто домработница!
-Наташ, ну хватит! Я подумаю, правда, обещаю тебе. Но пока я не расположена к таким нарядам.
-И походка у тебя, как у модели – нашим бы ещё поучиться! – вторила своё Наташка – если не сошьёшь себе такое, я обижусь!
-Хорошо, сошью – рассмеялась Аглая – только отстань от меня сейчас, ладно!
Раздался стук в дверь и голос коменданта произнёс:
-Аглая Калашникова, тебе письмо! Только что принесли!
Аглая высунулась за дверь, спросила:
-Тётя Валя, чай будете?
-Нет-нет, милая, вот письмо тебе, у меня дел много. Но как-нибудь обязательно зайду к вам почаёвничать.
-Только заранее скажите – весело сверкнула глазами Аглая – я тарок с творогом напеку.
Её увлечением, помимо шитья, было угощать всех вокруг шедеврами собственного приготовления.
Она посмотрела на письмо – от Стеши. Интересно, что пишет подруга, они вроде виделись не так давно, что ещё могло случиться.
Развернула в нетерпении конверт, села за круглый стол, стоящий посреди комнаты. Наташка стояла за её спиной, ей тоже было интересно, а у Аглаи не было от неё секретов. Она читала письмо, покусывая полные, красивые губы и наконец, бросив его на стол, задумалась. Лицо её вмиг стало мрачным.
-Что случилось? – Наташка испуганно посмотрела на подругу и взяла письмо – Аглая, ты что, расстроилась, что ли?
-Да нет – каким-то странным, вялым голосом произнесла девушка – сколько я от него настрадалась, Наташа. Просто… это страшная смерть, понимаешь.
-Ха! – Наташка сложила руки на груди – Аглая, он вполне это заслужил! Не надо его жалеть!
-А я и не жалею. Сколько слёз я от него пролила! Замуж выходила, думала – может, хоть он ко мне отнесётся ни как к собаке, а как к человеку, сам же настрадался в этой жизни. А потом – только пуще прежнего ненавидела, когда он меня то ремнём, то сапогами. А когда поняла, что беременна, всё надеялась – авось, ударит так, что выкину? Специально живот подставляла…
Глаза Аглаи наполнились слезами при страшных воспоминаниях. Наташка обняла её, прижала голову к своему животу и начала целовать в макушку, успокаивая.
-Всё, Аглаюшка, не вспоминай, ни к чему тебе это. И на похороны не вздумай ездить, слышишь?!
-Да ты что? – девушка со страхом посмотрела на подругу – что б меня в деревне камнями забили? Это образно, конечно, не забьют они меня…
-Ладно! – весело сказала Наташка – пойдём, нам на работу пора!
-Ты что, так в этом платье и отправишься?
-А почему нет? – удивилась Наташка – да мне все обзавидуются!
-Оно больше для театра, кино, выставок – пыталась возразить ей Аглая.
-Глупости! – подруга махнула рукой и сморщила носик – такую красоту никуда не стыдно надеть!
На улице на Наташку смотрели все – от мала до велика, а та шла гордая, как настоящая принцесса, высоко подняв голову со своей аккуратной стрижкой и вышагивая звонкими каблучками так, словно шла по подиуму.
Одна из проходящих мимо девушек даже остановила их:
-Девушка, откройте секрет – где взяли такое платье?! Пожалуйста!
Казалось, она сейчас на колени перед Наташкой рухнет. Но та победно улыбнулась:
-А никакого секрета нет. Его сшила моя подруга, Аглая. Рядом со мной стоит.
Аглая тут же засмущалась, но незнакомка вдруг взяла её за руку и заговорила быстро, скороговоркой:
-Неужели это правда?! Вы не представляете, как талантливы, просто не представляете! Я вас прошу – не откажите мне в просьбе, сшейте такое же, умоляю!
-Ну, девушка! – бойкая Наташка не давала и слова Аглае вставить – это очень кропотливая и сложная работа, сами понимаете, авторская. Вы ведь знаете, что такое бесплатно не делается.
-Конечно, я вам заплачу! – сказала незнакомка – естественно, что это будет не бесплатно! Когда я могу прийти?
-Я занята на этой неделе – смутилась Аглая – приходите в воскресенье, я сниму с вас мерки и скажу, сколько и какой ткани нужно купить.
-Я внесу вам аванс, пятьдесят процентов – произнесла девушка – чтобы быть точно уверенной, что вы закончите моё платье. Спасибо.
Аглая дала ей адрес, и они тепло попрощались.
-Ты что? – возмутилась она, глядя с удивлением на Наташку – узнает Капитолина Францевна – убьёт меня!
-А кто тебе сказал, что она узнает? – хохотнула Наташка – и потом – за что убьёт? Работаешь ты хорошо, всё успеваешь, столько сил вкладываешь. А деньги тебе не лишними будут. Это действительно тяжёлый труд, Глаша, и он должен быть хорошо оплачиваемым. Поэтому бери с этой девушки по полной, по ней видно, что она не бедствует.
-Я что тебе, ростовщик какой? – возмутилась Аглая – не хочу я пользовать людей!
-При чём тут ростовщик? – опять сморщила нос Наташка – ты начинающий и очень талантливый модельер, Аглая – она остановилась – и я верю в тебя.
-Спасибо – Аглая с благодарностью взяла подругу за руку – чтобы я тогда без тебя делала, Наташа? Когда в больнице оказалась. Сейчас и подумать страшно, что, не будь тебя, мне пришлось бы вернуться к Кузьме и дальше терпеть.
-Синяки сходят с тела и заживают, Аглая, но они остаются на сердце. Не советую тебе забывать всё, что ты пережила из-за отца, из-за Анны и из-за него, Кузьмы. Ты добрая душа, и тебе может прийти в голову простить. Вот тут я тебя действительно не пойму.
Когда они пришли в мастерскую, коллеги-девчонки тут же обступили Наташку и Аглаю. Когда Наташа рассказала им о платье, они тут же кинулись к Аглае и стали уговаривать её сшить им тоже такие же наряды.
-Э, нет, девочки! – быстро урезонила всех Наташка – у Аглаи пока не будет на это времени. У неё здесь работа, учёба, да ещё она шьёт платье одной девушке. Если она ещё и за ваши возьмётся – вообще спать не будет.
Они договорились, что закажут позже, когда Аглая освободится, довольная же Наташка шепнула ей, что пока щеголять ей в таком платье одной.
На их громкий щебет спустилась Капитолина Францевна, и тут же спросила:
-Дамы, а что тут происходит? Почему все до сих пор не на своих рабочих местах?
Толпа расступилась, и женщина увидела Наташку в её красивом, воздушном наряде. Критично осмотрела со всех сторон, повернулась к Аглае:
-Узнаю руку мастера – и невозмутимо стала указывать на некоторые недочёты – вот здесь можно было вытачку поглубже сделать, здесь, по подолу, пустила слишком длинный стежок, надо поменьше ставить, тут надо было сделать по паре защипов, Аглая, наряду со сборкой, тогда юбка легла бы на подъюбник куда более мягче.
Аглая внимательно слушала и кивала, пока наконец Наташка возмущённо не остановила их:
-Да вы что?! Это же моё идеальное платье, зачем про какие-то мелочи?!
Все рассмеялись над её забавным лицом, а Аглая сказала:
-Наташ, я нисколько не в обиде. Наоборот, очень благодарна Капитолине Францевне, потому что её советы помогают мне совершенствоваться.
На том они и разошлись. Наташка так бы и осталась работать в своём платье, ей совсем не хотелось его снимать, но Аглая начала смеяться над ней:
-Ты, может, и спать в нём будешь? – потом посерьёзнела – Наташ, ну истаскаешь быстро! Когда я ещё такое сошью?
И Наташка, что-то недовольно бурча под нос, начала переодеваться.
****
После разговора с бабкой Пистей у Сони было уже не такое хорошее настроение. Она шла домой задумчивая и хмурая, ей не хотелось ни с кем встречаться и разговаривать.
Дома она принялась за дела в огороде, покрикивая на Мишку, который, не выдержал и буркнув:
-Ну и характер у вас, Софья Сазоновна! – ушёл к Демьяну на задний двор помогать чистить стайки.
Закончив дела в огороде, Софья уединилась в комнате. Перед ней лежало письмо Ивана. Он написал ей первый – о службе, о том, как проходят его дни, как скорее хочется вернуться домой. Письмо было простым и ни в одной фразе он не писал девушке о своей любви, видимо, боясь спугнуть её. Ждал, что, возможно, от неё придёт послание более ласковое…
Задумчиво перечитав письмо, Софья убрала его под подушку, а сама устроилась на кровати, думая о том, что же ей делать. Обычно деревенские бабы делали так, как говаривала им Пистя, потому что старуха знала всё, и всё видела. Но Софья хотела стать счастливой и сделать счастливым Ивана, и разумно рассуждала, что счастье это – только в руках самого человека. А потому она, с одной стороны, тряслась от страха, думая, что если не исполнит Пистин наказ – погубит и свою жизнь, и Ивана, а если исполнит, то возможно, да не возможно, а точно – встретит того, кто будет действительно любить её.
-Сонюшка! – заглянула к ней Марья Степановна – пойдём вечерять!
-Не, маманя – отозвалась Соня – не хочу.
Марья Степановна подошла и села рядом с дочерью.
-Ну-ка давай, рассказывай, чё опять случилось? Вижу же – сидишь понурая.
-Ничего-то от вас, маманя, не скроешь – вздохнула Соня.
Та рассмеялась:
-Так ты, дочушка, с моё поживи, тоже будешь родных детей, как книгу, читать!
-Я у Писти была.
Марья Степановна охнула и приложила руку к груди:
-Ты зачем к ей пошла, дочушка?
-Хотела спросить её про нас с Иваном.
-И что же она сказала?
-Что если пойду за него, то сама несчастной буду и его несчастным сделаю, мама.
Марья Степановна вздохнула:
-Дочка, Пистя, можа, всё и верно говорит, но не всем. В семье многое от самих людей зависит, понимаешь? От бабы в большинстве. Вот нарожаешь Ивану быстро ребятишек – и никаких сомнений в его любви к тебе у тебя не останется. Мужики – они на детей падкие, а коли стерпится – то и слюбится, я тебе уже про то говорила.
Соня покачала головой:
-Ой, нет, мамка! Пистя сказала, что такую любовь, как у Глашки с Иваном, ничем не разрушишь.
-Доча, доча, коли ты Ивана любишь, не позволяй словам какой-то древней старухи счастье ваше разрушить. Коли ты будешь счастлива – он тоже будет, а любви твоей на вас двоих хватит. Если он будет это видеть – и сам вскорости тебя полюбит…
И хоть остались в душе Сони сомнения, она всё-таки на письмо Ивана ответила – немного холодно, да сухо, решила, что, если всё у них с перепиской сладится, дальше видно будет, идти ли им вместе по жизни рука об руку.
****
-Капитолина Францевна! – в цех влетела девушка-модель, одна из тех, кто на показах выходил на подиум – Капитолина Францевна! Настя ногу подвернула! Только что, когда второй круг прогоняли!
-Да вы что? – взорвалась та – через полчаса выход! Как она умудрилась?
-Нога скользнула – чуть не плача, ответила девушка.
Они побежали в зал для показов.
-Аглая! – крикнула Капитолина Францевна – иди с нами!
Настя сидела на ковровой дорожке и стонала. Лодыжка её опухла и туфельку на высоком каблуке пришлось снять. Она уже была не в том платье, которое должна была показывать на дорожке.
-Скорую, быстро! Похоже, очень сильный вывих!
-Капитолина Францевна, а с показом-то что? – наперебой стали твердить девушки, глядя на свою начальницу – что будет теперь? Может, это платье на другой показ оставим?
-Нет. Нет, так нельзя! – решительно сказала та, оглядываясь по сторонам и словно бы ища выход.
Потом вдруг задумалась, а вскоре на её мрачном лице появилась какая-то решимость.
-Аглая! – позвала она – быстро одевайся!
И кинула ей платье, которое сама Аглая и шила для этой коллекции.

Часть 18
-Капитолина Францевна! – воскликнула Аглая – о чём вы?! Я… Я не могу!
Женщина подошла к Аглае, отвела в сторону и взяла её за плечи:
-Аглая, послушай… Послушай меня… Всё будет хорошо! Ты должна это сделать, и у тебя получится, я уверена. В зале сидят очень важные люди. Только, ради всего святого, не подумай, что я тебя использую. Но ты сейчас нужна мне, чтобы спасти этот показ. Тебе не нужно бояться, ты пойдёшь в паре с Катей, если что, она тебя подстрахует, я накажу ей.  Пожалуйста!
Аглая глубоко вздохнула и крикнула громко за спину Капитолины Францевны:
-Катя!
К ним подошла та самая девушка, которая оповестила о том, что Настя подвернула ногу. Капитолина Францевна посмотрела на Аглаю, на девушку и сказала:
-Катя, есть несколько минут – Аглае нужно показать, как ходить, пойдёт она с тобой в паре. Подберите обувь на максимально невысоком каблуке. Покажи ей походку, хоть немного. Очень быстро тон на лицо, подведите глаза хотя бы «стрелками»…
-Хорошо! – Катя закивала – Аглая, пойдём!
Они ушли в какую-то подсобку, где Катя, то и дело сетуя на то, что она, Аглая, деревянная по пояс, попыталась немного показать ей, как ходить.
-Походка у тебя отличная, но я прошу тебя – не сутулься! Подбородок вперёд, поворот изящнее, ногу вперёд чуть –чуть совсем, а не как шаг у слона, и изящно, сначала плечами, Аглая – говорила Катя – вот так! Это уже какой-то результат. Всё, надевай платье! Я пойду, подберу туфли.
Она принесла Аглае голубые туфельки на «невысокой», как ей казалось, шпильке. Аглая же, надев туфли, встала и просто ахнула:
-Катя! Я не смогу даже двинуться в них!
Катя взяла её за руку.
-Пойдём!
Она уверенно показала Аглае, как надо правильно ставить ногу и как наступать так, чтобы не подвернуть стопу, они закончили за пару минут до того, как начался показ.
Их выход был третьим. Катя быстро шептала ей:
-Держись рукой за перила, но очень аккуратно, сверху клади руку, чтобы не было ощущения, что ты в перила вцепилась, ногу ставь немного вперёд, словно идёшь по нитке, сначала на пятку ставь, потом носок, так ты не упадёшь. И смотри вперёд – поверх голов…
-О, Боже! – Аглая посмотрела на Катю – Катя, я упаду!
-Да не упадёшь, не бойся! Просто двигайся так, как ты ходишь, и всё! Очень естественно всё делай. Всё, пойдём, пора!
Они поднялись по невысокой лестнице, и Аглая увидела где-то там, впереди, за портьерами, множество людей, которые смотрели прямо перед собой на красную ковровую дорожку.
-Кошмар! – прошептала она – Катя! Я не смогу!
Но было уже поздно. Пришло их время выходить, сначала нужно было спуститься вниз по лестнице, пройти по «языку», как называли подиум, и вернуться назад.
Не чуя под собой ног, Аглая, улыбаясь механической, словно приклеенной, улыбкой, спустилась вниз по лестнице, стараясь идти шаг в шаг с Катей, лестница казалась ей ужасно высокой, и она молилась только об одном – скорее пройти по «языку». А вот и он! Шаг в шаг с Катей, так, чтобы не отставать и не бежать вперёд. Разворот через левое плечо и ещё один, и ещё…
Аглае казалось, что её голова кружится от этих поворотов-разворотов, множество глаз наблюдали за ней, она видела вспышки фотоаппаратов, которые видела ранее только со стороны, из-за портьер, когда следила за девушками, вышагивающими по дорожке в платьях, созданных её руками.
Она видела видеокамеру, которая фокусировалась и на ней в том числе, и думала про то, что, скорее всего, это её персональный стыд и позор – она ведь дилетант, не умеет как следует двигаться, поворачиваться, улыбаться.
Наконец, это мучение закончилось, они с Катей спустились вниз, и та пожала ей руку:
- Ну, ты молоток, Аглая! А говорила, что не сможешь! Опытные теряются, а ты прямо сразу, как профессионал!
Подошла Капитолина Францевна:
-Ты не представляешь, как выручила нас. Всё было очень неплохо. Улыбка была немного натянутой, а так, вообще, всё было очень хорошо, практически без замечаний.
Подскочила восторженная Наташка, целуя Аглаю в щеки:
-Мы, как узнали – затараторила она – сразу с девчонками смотреть побежали. Ты была… просто неповторима!
-Да ну вас! – смутилась Аглая – у меня сердце в пятки ушло, так было страшно! – она повернулась к Капитолине Францевне – простите меня, но я никогда не смогу это повторить.
-Я знаю – ласково сказала женщина – но тебе нужен был этот опыт, Аглая. Теперь ты сможешь понять, как девушки чувствуют себя в твоих платьях, могут ли они показывать их. У бездушных платьев, Аглая, тоже есть душа, как и у девушек-манекенщиц. И у тебя есть душа. Большая, широкая душа, Аглая.
Когда она в гримёрке снимала косметику – её столик находился рядом со столиком Кати – ей вдруг принесли букет. 
Скромные хризантемы и гортензии, дополненные ромашками и зеленью – ей никогда не дарили ничего подобного, да вообще не дарили цветов. Хотя… Как это не дарили? Иван носил ей ромашки и полевые цветы в букетах! Но это… было так давно, и это было совсем другое.
«С глубоким чувством восхищения. В. Самойлов» - единственное, что она прочитала в карточке, и это имя ей ни о чём не говорило. Но Катя, которая заглядывала из-за плеча, вскрикнула:
-О, Боже! Это же Владимир Самойлов, он какой-то там помощник замминистра торговли! Молодой, перспективный! Он очень часто ходит на показы, но так редко отправляет моделям букеты. Аглая, похоже, ты понравилась ему!
-Я же совсем не знаю его – буркнула Аглая – и он меня.
-Это совсем необязательно – рассмеялись девушки – познакомиться сможешь и потом, самое главное, что ты понравилась ему. Наверное, попытается ухаживать за тобой.
Он вежливо попросил разрешения пройти за сцену примерно через полчаса после окончания показа, когда Аглая снимала с лица наскоро нанесённую густую косметику.
-Здравствуйте! – подошёл к ней несмело, словно не был уверен в том, что хочет сказать – простите, я не смею… Но вы… Столь прекрасны…
Аглая, глядя в зеркало на себя и поправляя серёжку, сказала:
-О, вы… преувеличиваете…
-Нет – он шагнул вперёд – это я… Принёс цветы… Я… Вы… вот видите, вы сейчас подумаете, что я какой дурачок, но я… Просто теряюсь, когда вижу вас…
-Послушайте – она вдруг решительно повернулась к нему – вы ошибаетесь…
Она взяла букет и сунула его вдруг в руки Кати.
-Эта девушка более достойна вашего внимания, чем я.
Она решительно прошла мимо, повернулась к остолбеневшим девушкам и мужчине:
-Простите, мне нужно идти.
На следующий день Катя, стоя у её раскроечного стола, выговаривала ей:
-Аглая, ну ты чисто дурочка! Весь вечер Самойлов пытал меня о том, что ты за личность. И почему ты так с ним поступила! А мне и сказать нечего!
-Катя! – воскликнула Аглая – у тебя был шанс привлечь его внимание! И ты могла бы это сделать намного лучше меня!
-Да он видеть никого не хочет, кроме тебя, мне кажется! – с азартом сказала Катя – слушай, Аглая, мы тебя таким образом скоро замуж отдадим!
Аглая проигнорировала это заявление Кати. Посмотрела на неё:
-Я тебя прошу, если в следующий раз встретишься с ним, дай ему понять, что я… не одна…
Она вышла, а девушки, переглянувшись, покрутили пальцем у виска – как так, сам Самойлов, а она – «не одна…»
Дома ей выговаривала Наташка:
-Аглая, ты совсем что ли? Такой перспективный парень ходит к тебе, хочет ухаживать, а ты? Что ты творишь?
-Наташ! – решительно пресекла Аглая попытки подруги вразумить её – я в город приехала не для того, чтобы с парнями хороводиться, понимаешь? Я приехала работать сюда, я приехала для того, чтобы забыть всё то, что пережила когда-то, и мне сейчас совсем не до романов с мужчинами.
-Аглая… - начала подруга.
-Нет! И не говори мне ничего, пожалуйста! Я не смогу сейчас себя переломить, понимаешь! И давай закончим этот разговор.
А на следующий день, когда они выходили из ателье, около входа увидели Самойлова. Он стоял в стороне, переминаясь с ноги на ногу, в светлом импортном пиджаке и тёмных брюках, высокий, хорош собой – любая бы позавидовала такому кавалеру. Подошёл к Аглае с Наташей, та быстро скользнула по нему взглядом, потом по лицу Аглаи и произнесла:
-Я вас оставлю, пожалуй.
Самойлов протянул Аглае цветы:
-Аглая, послушайте… Я, может быть, кажусь вам слишком настойчивым, но… Вы мне очень нравитесь, с той самой минуты, как я увидел вас на подиуме, я не могу вас забыть и думаю о вас каждую минуту. Прошу, только не отвечайте сразу… Вы ведь совсем меня не знаете…
-Владимир – она отважилась назвать его по имени – я не хочу вселять в вас напрасные надежды, поймите. Это не нужно ни мне, ни вам. Вы совсем меня не знаете, я обычная деревенская девчонка, живу в общежитие и сейчас я не настроена на какие-либо отношения, поверьте. Даже больше – отношения мне не нужны. У меня за плечами тяжёлое прошлое, которое пока я не могу пережить, поэтому сейчас я не хочу встречаться с кем-либо. Я приехала сюда работать и работать, а если повезёт, то и учиться. И пока ни о чём другом я даже не думаю. Простите.
-Хорошо – ответил он – но может быть… Мы можем хотя бы поужинать вместе? Вероятно, вы бы узнали меня лучше и изменили бы своё мнение.
-Извините, но нет. У меня заняты все дни и вечера, я учусь, работаю и времени иногда не хватает даже на сон. Прошу вас, не нужно настаивать, я действительно не смогу вам сейчас ответить.
-Что же – он понуро склонил голову – я не хотел пугать вас или раздражать своей настойчивостью. Помните, что, если у вас возникнут какие-либо сложности – вы всегда можете ко мне обратиться, а я всегда вам помогу.
-Спасибо вам – Аглая посмотрела на мужчину тепло и участливо – и простите ещё раз.
Наташка так и не унималась:
-Ох, Глашка, будешь потом локти кусать! У нас все девчонки, что портные, что модели – с ума по нему сходят. Он и человек хороший, и перспективен…
-Да ну тебя, Наташа! – рассердилась Аглая – хватит уже, пожалуйста! Пока мне эти отношения даром не нужны.
****
Иван вернулся со службы в родную деревню и удивился тому, какую большую работу провернул здесь председатель за три года. Был отстроен новый клуб – большой и уютный, открыта новая школа, отреставрирована маленькая часовня. Через Калиновку проложили новый, удобный мост, дороги аккуратно присыпали мелкой щебёнкой. Появился в деревне и автомобиль персонально для председателя – новенький, с откидным верхом, он сверкал полированными боками около конторы, только вот была одна беда – не нашлось тех, кто мог бы сесть за руль.
Поэтому, когда Иван вернулся, Сазон Евдокимович в первый же вечер пришёл в дом к Демьяну Егоровичу. Тепло поздоровавшись за руки и троекратно расцеловавшись, они уселись за длинный деревянный стол, куда хозяйственная Анфиса Павловна тут же поставила две тарелки дымящихся щей.
-Я чего пришёл-то, Демьян! – начал Сазон Евдокимович – тут твой орёл возвернулся из армии, так вот я хотел чего предложить-то… Кстати, а где он?
-На двор пошёл – хозяйство глянуть – отозвалась Анфиса Павловна.
-А… Так вот, сами знаете, дали в контору машину, а по штатке положен, значится, водитель. Так вот того водителя у нас и нет, а Ванька ваш, я слышал, в армии водить научился. Можа, он пойдёт? Трудодни нормальные там, да и работёнка не пыльная.
-Божечки! – Анфиса Павловна приложила руки к груди – дак он только возвернулся – дайте передохнуть ему хоть, окаянные!
-Цыц! – стукнул по столу кулаком Демьян Егорович – заквохтала, наседка! Мужик он, али нет? Возле твоей юбки ему, что ли, сидеть?! – и крикнул одной из дочерей – Груня, выдь во двор, покликай Ивана!
-Да, кстати! – оживился Сазон Евдокимович – я чего показать-то вам хотел! Тут мода пошла, у моей-то, выписывать по почте всякие журналы, благо, теперь с райцентром связь постоянная имеется, проблем с доставкой нет. Так вот она Софке да себе стала выписывать со всякими там платьями-юбками. Бабы же, их вон, окромя нарядов, ничё и не интересует, скоро сарафаны да кички поснимают, нехристи! Я ей говорю – ладно, Софка, молодая девка, а ты-то куда лезешь, карга старая!
-Ты ближе к делу давай, Сазон! – миролюбиво отозвалась Анфиса Павловна.
-Так вот один-то журнал прямо в городу печатают. Приносят его в этот раз, а там – глядите-ка!
Он кинул на стол чёрно-белый журнал с чертежами, выкройками, да моделями. Журнал был открыт на той странице, которая так интересовала Сазона Евдокимовича. И с этой страницы на них смотрело такое знакомое лицо с выразительным взглядом, аккуратным макияжем, длинными распущенными волосами и в красивом, летящем, с пышной юбкой, платье. Это была Аглая.
И в этот момент в дом вошёл Иван.

Часть 19
Анфиса Павловна испуганно прикрыла фото Аглаи рукой, Сазон Евдокимович сделал неловкую попытку вообще убрать журнал туда, откуда достал – за пазуху, но Иван подошёл, посмотрел на всех своим острым взглядом с прищуром, спросил:
-Ну, чего там у вас?
-Ванюш! – начал председатель – я тут чё пришёл-то…
Но Иван молча убрал руку матери с журнала и посмотрел на фото. Сначала взгляд его оставался непроницаемым, потом глаза вспыхнули удивлением, нежностью и любовью одновременно.
-Ателье Ткацкого Комбината номер один – прочитал вслух Иван мелкую надпись под фото.
Демьян Егорыч подошёл к сыну и помахал у него перед носом сжатым кулаком:
-Не смей, Ванька, слышь, не смей! Не знаешь, поди, чем они, эти финтифлюшки модельные, живут-то?! Вот тем самым и живут! Опозоришь нас и сам опозоришься!
-Да хватит вам, тятька! – заорал Иван – чай, сам с головой, сам знаю, что мне делать надо!
Он вышел во двор, хлопнув дверью. Анфиса Павловна запричитала, сложив полные руки на груди, красный от гнева Демьян Егорович грузно опустился на скамью, закричал на жену:
-Вот оно, твоё воспитанье! Ванюшка то, Ванюшка сё! А Ванюшка вона теперя делает, чё хочет! Гляди-ка, уедет к этой потаскyхе, я тебе самолично последние космы повыдираю.
-Ну, ладно, дорогие, я пошёл, меня Марья…хм… ждёт – Сазон Евдокимович поспешил уйти, чтобы не слышать ссору.
Но Анфису Павловну было не так-то просто напугать. Она упёрла руки в налитые бока и пошла на мужа:
-А ты чего это, стручок старый, тут развопелся, как раненый вепрь?! За что это мне космы?! А можа, тебе надо повыдирать?! Сыночек-то у тебя единственный, твоё енто воспитание такое!
-Да ладно тебе, Анфисушка – примирительно сказал Демьян Егорович – ну, чего ты? Успокойся, Ванятка-то только что с армии пришёл, куды ж он побегёт. Только ты вот что, Анфиса… Поговори-ка с бабами у колодца, мол, так и так, видела в журнале, и, мол, модель она… А дальше бабы сами знают, чё судачить… А судачить они будут недоброе, так что Ванятка и видеть не захочет её.
-Хм! – Анфиса Павловна горделиво передёрнула плечами – ещё чего! Буду я тебе по колодцам сплетни таскать! Ты, Демьян, хуже бабы…
С полатей их разговор слушали смешливые девки, и то боялись, что родители снова поссорятся, то утыкались друг другу в плечи, трясясь от беззвучного смеха.
И хотя Анфиса Павловна была выше того, чтобы с бабами сплетни собирать, скоро вся деревня гудела от слухов про Аглаю. К дому Сазона Евдокимовича то и дело стекались девки да парни молодые, вызывали Софью и просили показать им журнал, а увидев фото своей землячки, начинали ахать и охать. То тут, то там раздавалось:
-Ааах, ты посмотри, Груня, платье-то, платье-то какое!
-Санёк, видал, как кудри крутить надо! Накрути такие своей кобыле – цены ей не будет!
-Матрёна, глянь-ка, у ей глаза со стрелками-то, аж чёрно, да так браво прямо, как по линеечке!
-Сёмка, смотри, смотри девка-то фигуристая! Ох, сорвал кто-то цветочек!
В общем, в эти дни дом Сазона Евдокимовича стал самым популярным в деревне.
Стеша с презрением обходила все эти разговоры – она прекрасно понимала, что думают её односельчане. Фото Аглаи она одна из самых первых увидела у Марьи Степановны, и тихо радовалась за свою подругу.
Когда же в конце журнала самый дотошный обнаружил фразу: «Модели ателье при ткацком комбинате представлены закройщиком-конструктором Аглаей Калашниковой и модельером Капитолиной Францевной, а также закройщиком-конструктором второй категории….», то вся деревня вообще на уши встала. Чуть не спорили и не дрались вездесущие и всезнающие молодые девки:
-Да быть такого не может, чтобы одновременно и закраивала, и показывала! Как это так?! Она же создаёт, и она же по ковру ентому ходить?! Враньё всё это!
-Много ты понимаешь! Можно подумать сама там училась!
-Да уж поболе тебя!
Один Иван после того, как увидел это фото, ни разу никому не высказал, что он обо всём этом думает. Но словно нарочно при нём то тут, то там вспыхивали разговоры:
-Просто так по ковру не походишь, умаслила кого-то Глашка одним местом!
-Модели енти все шалaвы!
-Твоя правда!
Иван старался не обращать внимания на этот трёп. Его волновало другое – как жить дальше и что делать. Если раньше, когда в его жизни была Аглая и её любовь, у него словно крылья вырастали, и он думал, что им, молодым, здоровым и при наличии такого чувства, покорится весь мир, то потеряв её, он словно лишился этих крыльев. Теперь ему не нужны были никакие города, не хотел он больше посмотреть мир, поехать куда-то, учиться.
Потому он согласился на предложение Сазона Евдокимовича, и стал его водителем. Машину он ставил у себя во дворе, и поутру, когда он выгонял её со двора и начинал протирать, вокруг него крутились местные мальчишки, задавая вопросы и с трепетом трогая корпус автомобиля.
Одно тревожило Ивана – самая любимая сестра Стеша избегала его, практически перестала приходить к родителям и старалась меньше находиться там, где могла встретить Ивана. Иван думал, что она презирает его или даже вообще ненавидит, но Стеша испытывала совсем другие чувства – она лишь жалела брата, чувствуя, что больше никогда им не быть с Аглаей, а ещё боялась того, что не выдержит и всё расскажет Ивану. А ведь она дала слово подруге, что не сделает этого, и не могла его нарушить, потому, как бы больно ей не было, она старалась избегать брата.
Несколько раз Иван встречался с Соней, когда приезжал за председателем. Она была всё также хороша со своим нежным девичьим личиком и огромными глазами. Фигурка казалась Ивану немного худоватой, но всё-таки приятные женские округлости в ней присутствовали, и Иван с удовольствием любовался ей, когда видел.
Как-то раз он встретил её аккурат около ворот, можно сказать, чуть не столкнулся с ней. Она вскрикнула от неожиданности, а он произнёс:
-ЗдорОво, Софья! Никак, напугал я тебя?!
-Да уж! – насмешливо сказала она – чуть не столкнул.
-Прости, не хотел. Не откажешь ли сегодня вечером опосля ужина сходить погулять к Калиновке?
Она смотрит на него чуть прищуренным взглядом, словно сомневается, что он всерьёз предлагает ей прийти на свидание, специально медлит, чтобы немного помучить его, потом говорит:
-Хорошо, давай прогуляемся. После восьми приходи сюда, я выйду.
Разговор этот слышит Сазон Евдокимович, который выходит к дожидающемуся Ивану. Чуть послушав, он с довольным лицом возвращается в дом, где хозяйничает Марья Степановна.
-Слышь, старуха! – улыбаясь, говорит он жене – похоже, после Успения свадебку сыграем!
-Да ты что?! – не верит та, прикладывая руки к груди – с чего взял?
-Разговорились оне наконец, он её гулять сёдни позвал, так что давай, матка, помоги ей нормально собраться-то.
-Она дитятко что ли? Взрослая девка, сама принарядится.
А Соня ждёт не дождётся вечера, целый день её девичье сердечко трепещет в ожидании встречи с любимым Ванюшей. Ничего она не может делать – всё валится из рук, ни о чём не может думать, боится только одного – а если не придёт? Хотя разве может он так с ней поступить? Нет, не может, не такой Иван, серьёзный он парень, и ей, Софье, нужно всё сделать, чтобы забыл он Аглаю.
Она тоже то фото, конечно, видела в журнале. Видела и обомлела – Глашка, их, деревенская Глашка – и модель! А когда по деревне слух прошёл о том, что она ещё и имеет непосредственное отношение к созданию этих прекрасных платьев, Соня от злости журнал тот порвала в клочья.
Пока Иван в армии был, она писала ему, конечно, но когда узнала, что видел он то фото с Аглаей, да и скрыть это было сложно, – вся деревня о нём судачила – думала, помчится он в город Аглаю искать. Но потом узнала, что пошёл он к её отцу водителем и успокоилась, видать, действительно Иван остыл к ней, охладел, да и правда, зачем ему такая девка шалапутная, как эта Аглая. Вот она, Соня, другое дело – себя блюла, письма Ивану писала, пусть хоть холодноватые и строгие, но тогда не знала она, как далеко их отношения зайдут, должна была присмотреться сначала.
Сейчас уже другое дело – вот и дожила она до того счастливого момента, когда Иван пригласил её на свидание.
После восьми вечера он осторожно стукнул в её окошко, она открыла створку:
-Обожди чуток. Сейчас платок накину.
Вышла к нему, он оглядел её с восхищением – светлая юбка, широкая, длинная, как в том модном журнале, что печатают для женщин, блузка нежно-голубого цвета, прозрачная, лёгкая, с широкими рукавчиками, сверху платок цветастый на плечи накинут, весь в розах, яркий, волосы распущены – настоящая русалка.
Они пошли к Калиновке, туда, где берег реки окутывала целая поросль молодых берёз. Кто-то соорудил меж двух деревьев лавчонку. Иван подстелил на неё свой пиджак, Софья села, а он стал собирать по берегу душистые, кудрявые ветки иван-чая и ещё каких-то цветов неизвестных. Насобирал, вручил букет Софье, та в него лицом зарылась – смущается.
-Мёдом пахнет – проронила наконец.
-Угу – Иван и сам смущался, чувствовал себя каким-то бирюком, чтобы прогнать это чувство, начал рассказывать Соне о своей службе, о том, как домой возвращался, что видел, где был, как пришлось ночевать в незнакомом городе потому что на нужный поезд опоздал, и как просидел он всю ночь на набережной, любуясь противоположным берегом, усеянным разноцветными огнями.
Когда закончил свой рассказ, спросил:
-Ну, а ты? Чем занималась? Расскажи.
Она встала, обошла берёзу, прислонилась спиной к её стволу:
-А что рассказывать? Я тебе в письмах всё писала. Обычные бабьи хлопоты-заботы, ничего интересного.
-Ну а… ждала?
-Кого? Тебя? А сам как думаешь?
-Сильно ждала?
-Сильно.
-Вот сейчас и проверим – он подошёл к ней, обхватил за талию, прижал крепко к стволу дерева и впился в её губы, обдавая жарким дыханием, чувствуя, как вспыхивает она от его поцелуев, словно береста.
-Сладко… - прошептал он, отстраняясь от неё, а потом резко – Соня, ты замуж за меня пойдёшь?
-А разве ты, Иван, любишь меня? А как же Аглая твоя? Или забыл ты её?
Он не ответил на первый её вопрос, сказал только:
-То, что до тебя было – то быльём поросло. Другой я теперь, Соня, совсем другой. А что Аглая? Она меня быстро забыла, честь свою девичью на поругание отдала, да и ходьба эта в платьях, батька говорит, туда просто так не попадают, а ясно, через чё. Ты знай только, Соня, что я тебя не обижу. Девка ты ладная, хорошая, верная – чего ещё желать. Будем жить семьёй, даст Бог детей – вырастим, в люди выведем…
И думал Иван сам про себя – а не пошёл ли он на этот брак только потому, что так ему удобно, тесть на работу пристроил, девка, уже считай готовая ему, батька дом обещал поставить, если свадьбу играть надумают, чтобы было, куда жену привести. Может, боится он трудностей, не может правде в глаза смотреть, а спрятался за этой вот кем-то построенной для него жизнью?
Он избегал задавать себе эти вопросы, вообще запрещал себе думать об Аглае.
А Софья думала о том, может, права её матушка, говоря, что её, Софьиной, любви, на них двоих хватит?
Ничего она в тот раз Ивану не ответила, но обещала подумать. Только вот настойчивости парню было не занимать, а потому объявили они вскорости родителям, что быть свадьбе после Успения.
****
Аглая подтыкала булавками тонкий шифон, который привезла из-за границы подруга Капитолины Францевны, какая-то известная то ли писатель, то ли поэтесса. Они шили платья для новой коллекции, с летящими юбками и длинными рукавами-фонариками.
Внезапно Аглая о чём-то задумалась, потом взяла карандаш, бумажку, и стала быстро рисовать, стирать, что-то черкать, потом опять рисовать. Её лицо осветилось каким-то внутренним светом – это было то самое вдохновение, которое приходило к ней внезапно и в любое время, она даже иногда во сне видела свои модели, а порой рисовала даже в общественном транспорте на клочках бумаги.
Из зала, где обычно проходили показы, пришла усталая Капитолина Францевна. Посмотрела на материал, на Аглаю, сразу всё поняла:
-Ну, показывай, что там у тебя, кудесница!
Аглая показала ей набросок.
-Смотрите, это будет очень женственно! Но нужно что-то… что-то вроде того тянущегося материала, который вы тогда привозили, синий, помните? Только нужен сочно-красный, под цвет вот этого шифона.
Капитолина Францевна согласно кивала, потом показала на прозрачные вставки по всей длине бёдер с боков по юбке:
-Аглая, это слишком откровенно! У тебя вставка закругляется прямо там, где располагается… гм… женское бельё.
-А если найти красивое, кружевное где-нибудь? И потом, есть же шарф…
-Нет, девочка моя, бельё красивое я, может быть, тебе и найду под это платье, но «там» – она многозначительно ткнула пальцем наверх – кто «там» разрешит это на подиум выпускать?
Они ещё немного подискутировали, и отправились по домам – время было позднее.
Комендант в общежитие посмотрела на неё:
-Всё в ателье пропадаешь, Калашникова? И когда ты себе мужа найдёшь? – с улыбкой спросила она.
-С моей работой – никогда – так же улыбнулась ей Аглая.
-Письмо тебе.
Аглая взяла конвертик. От Стеши. Поднялась в комнату – ей уже дали свою, распечатала письмо, быстро стала вчитываться в знакомые строки.
Скупо, в нескольких словах, Стеша сообщала подруге, что вскорости Иван женится на Софье.

Часть 20
-Аглая, ну хватит хандрить – вставай давай!
-Я не могу, Наташа, у меня нет сил встать и что-то делать!
-Не ври мне! Это всё из-за этого Ивана. Твоя деревня никак не может тебя отпустить и продолжает портить тебе жизнь! Прошу тебя – возьми себя в руки!
-Наташ, мне невыносима сама мысль о том, что он женится на Соне!
Наташа присела на краешек кровати, погладила Аглаю по плечу, укрыла её получше пуховой шалью – в комнате было прохладно – и осторожно спросила:
-Тебе невыносим сам факт женитьбы Ивана, или то, что он жениться именно на Софье?
Аглая резко села на кровати и внимательно посмотрела на подругу. Глаза её метали громы и молнии.
-Я люблю его, Наташа, понимаешь, люблю! И мне невыносим факт того, что всё произошло вот так – совсем не так, как мы хотели!
-Аглая, посмотри на всё это с другой стороны. Даже пусть бы не случилось всей этой истории с твоим отцом, пусть бы тебя не выдали за этого горбуна, пусть даже ты бы дождалась Ивана с армии, что бы ты видела потом – мужа, эту вашу деревню, которая никак не развивается, свёкров, которые, по твоим словам, не могли принять тебя, эти вечные стирки, уборки, готовки, уход за огородом и зверьём! Как тебе такое, Аглая? А теперь посмотри на свою нынешнюю жизнь! Через пару лет, когда прогресс, несомненно, пойдёт вперёд, и в первую очередь, в моде и лёгкой промышленности, ты станешь известным, по крайней мере в этом городе, модельером, Аглая! Я не сомневаюсь, что тебе дадут квартиру, возможно, у тебя даже будут какие-то награды, уже сейчас твои клиентки, которым ты шьёшь, готовы носить тебя на руках и выстраиваются к тебе в очередь и ждут, ждут, когда ты освободишься! Да, что я ещё упустила? Скоро ты поступишь в институт, у тебя будет высшее образование, и я даже ни минуты не сомневаюсь в том, что всё это – она повела руками вокруг себя, изображая что-то невидимое – даст тебе ещё больше возможностей в жизни. Ты сможешь путешествовать, зарабатывать будешь столько, что никому в вашей деревне с их трудоднями такое и не снилось. А теперь сравни всё это и скажи – какую бы жизнь ты выбрала.
Аглая подумала немного, потом ответила тихо:
-Жизнь с любимым человеком в любви.
Наташа вздохнула:
-Тогда почему бы тебе не поехать туда и не поговорить с Иваном? И если всё у вас сложится хорошо – разве ты сможешь зарыть в землю свой талант, который раскрылся здесь?
-Нет, я не поеду – сказала Аглая – я не смогу. Мне страшно и больно туда возвращаться, Наташа.
-Тогда возьми себя в руки! – рассердилась подруга – я думала, ты уже пережила всё это, пересилила, переболела, но я ошибалась. Иван – твой камень преткновения, тот человек, который уведёт тебя в никуда, понимаешь. Не совершай ошибки, о которой будешь жалеть потом.
Она встала и вышла из комнаты, а Аглая зарылась в подушку. Слёзы горечи и разочарования не давали ей покоя, она была бы рада сделать своё ещё совсем молодое сердечко каменным и невосприимчивым, но она не знала, как.
В конце концов, она еле-еле заставила себя встать, что-то съесть, глянула в зеркало – ну, и лицо! Хуже, чем у алкаша подзаборного – нос красный, веки опухшие. Рассмеялась вдруг, но смех этот был не смехом радости, а горький смех по ушедшим навсегда надеждам. Что она, в самом деле – Наташа права, ей нужно взять себя в руки и прекратить плакать по мужчине, которого она потеряла навсегда.
Но хандра её не отпускала, хорошо, что были выходные, и она могла просто лежать и бездумно смотреть в потолок, словно искала там ответы на свои извечные вопросы.
В воскресенье вечером в комнату осторожно постучали. Кто бы это мог быть?
-Входите! – крикнула Аглая и очень удивилась, когда открылась дверь и на пороге комнаты показалась фигура Капитолины Францевны. Девушка тут же суетливо вскочила с кровати, поправила платье, волосы – Здравствуйте!
-Здравствуй, девочка! – с улыбкой произнесла женщина и осмотрела комнату – хорошо у тебя, уютно!
-Садитесь – Аглая поставила ей стул со спинкой, включила чайник, на столе появилась вазочка с вареньем, с конфетами, вкусное домашнее печенье.
-Спасибо. Да ты не суетись, сядь лучше. Ты знаешь, мне позвонила Наташа. Она… тревожится за тебя… Говорит, что ты плохо себя чувствуешь из-за каких-то сильных душевных переживаний. Она испугалась, что ты даже не сможешь в понедельник выйти на работу.
Капитолина Францевна встала и прошлась по комнате. На рабочем столе увидела рулоны с выкройками, ткани, раскроенные и уже превращённые в почти готовые изделия. Взяла одно из них – костюмная ткань ярко-синего цвета, явно недешёвая, скорее всего, привезённая «оттуда», внимательно осмотрела швы и стежки, все детали, улыбнулась:
-Ты действительно талантлива и имеешь безупречный вкус, Аглая.
Она села напротив девушки на стул, внимательно посмотрела ей в глаза:
-Как думаешь, почему я до сих пор одна? Почему у меня нет мужа, детей, и я вся в работе? Я тоже когда-то была молода, Аглая, молода и очень влюблена…
-А почему вы решили… - начала девушка.
-Деточка, мне уже достаточно лет для того, чтобы я могла понять, от чего страдает человек, а тем более такой, как ты, человек! Но стоит ли это того, Аглая? Думаю, ты ещё не скоро поймёшь это. А когда поймёшь, собственный ответ удивит тебя.
-А почему вы…
-Ты хочешь спросить, как так получилось, что я осталась одна? Я расскажу тебе. Я очень сильно любила этого человека, очень. Когда любишь так, складывается ощущение, что вырастают крылья, и ты хочешь жить с этим человеком и дышать им, и тебе не нужен никто, кроме него в этой жизни. Тебе ведь знакомо это, правда, Аглая?
Девушка несмело кивнула.
-Ну, так у меня так и было. Но наше совместное будущее было невозможным ни при каких обстоятельствах.
-Но… почему?
-Всё просто, Аглая – он был иностранцем, немцем. А мои родители были людьми, до гроба преданными России. Они увезли меня от него, строго-настрого приказав не иметь больше с ним никаких дел. Возможно, я бы ослушалась и сбежала с моим любимым, но я не могла так поступить с моими родителями. Они были уважаемыми людьми, и весь позор пал бы на наш род. Потому я запретила себе думать о Рихарде, и с тех пор по сей день мы с ним не виделись, и я не знаю, где он, с кем он, и жив ли вообще. Но и полюбить я больше никого не смогла, хотя претендентов на мою руку и сердце было более, чем достаточно. Только вот никто из них и мизинца моего любимого не стоил. Я похоронила в себе это чувство, пересилила себя и больше не думала о нём, хотя вспоминаю я его постоянно.
-И вы – не жалеете? – осторожно спросила Аглая.
-Жалею? А что бы меня ожидало дальше, если бы я ослушалась родителей? Может быть, мы бы так и скитались с моим любимым немцем, или каким-либо образом уехали к нему, в Германию. Или жили бы где-нибудь под мостом, бедные, но счастливые… Я не знаю. Наверное, я испугалась тогда, не стала бороться за свою любовь, но сказать, что я жалею – нельзя. Я заменила любовь работой, меня уважают, я создаю прекрасную одежду, я реализовалась в другом, и я могу сказать, что счастлива.
-Ничто не сможет заменить любовь – глухо произнесла девушка, покачав головой – мне жаль, что у вас так получилось. Это очень грустная история.
Капитолина Францевна улыбнулась.
-Нет, Аглая, эта история просто всё расставила по своим местам. Я понимаю, что ты сейчас не можешь взять себя в руки, и думаешь только о нём – о том, кто владеет твоим сердцем, но пройдёт время, а оно обязательно лечит, и ты поймёшь, что кто-то свыше распорядился твоей жизнью так, чтобы ты стала тем, кто ты есть сейчас. А для этого надо было что-то принести в жертву, в данном случае эта жертва – твоя любовь к этому человеку. И потом, подумай сама – почему он не стал бороться за тебя, если действительно сильно любил?
Аглая опустила голову:
-Вы правы – он не стал бороться…
-Вот видишь. Может быть, тогда не стоит переживать о том счастливом прошлом, просто храни эти тёплые воспоминания о нём в своём сердце, а боль со временем притупится… Посмотри вокруг, посмотри на свою жизнь, посмотри на свой талант – разве это не Божий дар, подаренный тебе свыше? Но за этот дар нужно чем-то отплатить, Аглая…
-Жаль, что такая несоразмерная плата – прошептала Аглая, чуть не плача.
-Несоразмерная ли? – спросила Капитолина Францевна.
****
Стеша ставила тесто, когда дверь распахнулась и кто-то вошёл в дом. Она даже не повернулась – наверняка Степан или кто-то из детишек. За спиной молчали, тогда она всё же обратила внимание на вошедшего – это был Иван. От неожиданности села на лавку около стола, продолжая молча смотреть на брата.
Какой же он всё же красивый! Золотистые волосы, глаза, правильной формы мужественное, волевое лицо. В армии он возмужал и сквозь простую хлопковую рубаху проглядывали напряжённые мышцы. Стройный, высокий – недаром он считался самым красивым парнем в деревне, и ни одна девка сохла по нему в своё время.
Только вот… Раньше она считала брата смелым и готовым бороться, а сейчас она видела, что он склонил голову, словно перед каким-то непреодолимым препятствием, и идёт тем путём, который выбрал не он для себя. За него выбрали, а ему просто удобно – не нужно делать лишних движений.
Она, наконец, пришла в себя, встала и продолжила своё дело, кинув только брату:
-Здравствуй, Иван!
-Стеша! – он подошёл к сестре и взял её за плечи – ты… избегаешь меня? Ты совсем не приходишь к родителям, и ни разу не захотела видеть меня с тех пор, как я вернулся. Даже на встречины вы со Стёпой не пришли. Я… Мне не хватает тебя, Стеша, я словно потерял близкого и хорошего друга. Мне не хватает твоих успокаивающих глаз и хороших советов. Разве я тебя обидел чем-то, что ты ко мне вот так…
-Сейчас, Иван, горячая пора – урожай, огород, покос, сам знаешь, небось. Да детвора ещё… - попыталась оправдаться Стеша.
-Разве дело в этом?
Она отвернулась, потом спросила его:
-Иван, скажи честно – это тятька с мамкой заставляют тебя жениться на Соне?
-Нет, Стеша, что за ерунду ты несёшь? Я сам… Соня хорошая девушка и мне было бы приятно, если бы вы подружились.
Она повернулась к нему и внимательно посмотрела прямо в глаза:
-Соня, Иван, не твоя судьба. Тебе с ней счастья не построить.
-Но почему? Она отличная девушка, грамотная, письма вот мне в армию писала, красивая, решительная. Она будет хорошей матерью моим детям. Семья у неё приличная…
-Так тебя это в ней привлекает?
-Нет, не только это…
-Иван, ты Соню не любишь, понимаешь!
-Это не главное – глухо ответил Иван – я это теперь понял. Любовь – это боль. Самое главное, что Соня любит меня.
-Как же ты собираешься жить, Ванюша, когда сам не любишь?
-Я любил! – крикнул Иван – и что толку? Был счастлив? Да она, Аглая, разбила мне сердце, понимаешь?! Я больше не хочу так!
-А если она не виновата, Иван?
-Как это – не виновата? Все говорят…
-Мало ли что говорят «все»! Ты мне верь, Иван, я твоя сестра, и я люблю тебя так, как не любят тебя даже родители!
Она помолчала, потом продолжила:
-Это не моя тайна, Иван. Я клятву дала Аглае, что ты никогда не узнаешь об этом. Но ты можешь просто поверить мне, что Аглая не виновата?
-Нет, прости – ответил он.
-Почему?
-Потому что ты самая лучшая её подруга, и ты будешь защищать её.
-Иван, Иван, смотри, не пожалей потом!
-Тогда расскажи мне, в чём дело, что произошло, Стеша!
Стеша опустилась на скамью.
-Я не могу, повторяю же тебе… Не могу!
Иван молча толкнул дверь в сенки, не выдержав, Стеша крикнула вслед:
-Постой! Хорошо, я расскажу, но ты должен пообещать мне, что ни одна живая душа не узнает. Я поклялась Аглае.
Когда Иван выслушал всё, что рассказала ему сестра, он сказал:
-Почему ты раньше не рассказала, Стеша? Сейчас бы ничего этого не было…
-Отмени свадьбу, Иван…
-Как ты не понимаешь? Я уже не могу ничего изменить! Опозорить родителей, опозорить Соню, которая любит меня и ничего плохого мне не сделала?! Нет, я не могу так. У меня есть совесть, сестра.
Стеша смотрела на брата, в глазах её стояли слёзы:
-Прости меня, Иван, надо было раньше рассказать тебе.
-Свадьба послезавтра, и она состоится – ответил Иван – я был бы рад, Стеша, если бы вы со Степаном пришли.

Часть 21.
Стеша поняла, что Иван не отменит свадьбу, поняла, да слишком поздно, какую ошибку она совершила, сразу не рассказав ему всей правды. Хотя… Изменило ли бы это что-нибудь для Ивана? Ведь он после армии изменился, стал особо совестливым, привязанным к семье, к родителям.
Если раньше мог где-нибудь на покосе, закончив работу, лежать и бездумно смотреть в небо, а потом, поздно вечером, когда на потемневшем небосклоне показывались сияющие звёзды, повернуться к ней и сказать:
-Эх, Стеша, жизнь-то какая интересная! Так и хочется всю землю, всю планету обойти, посмотреть, как живут другие люди!
То теперь он словно закрылся в себе – уже не манили его ни яркие звёзды, ни чужие земли, ни другие города. Он словно бы погрузился в себя, здесь, по деревне, ходила оболочка Ивана, а душа его словно умерла, и бродит где-то далеко от тела, и нет ей ни покоя, ни удовлетворения.
Как хотелось ей, чтобы вернулся этот прежний, мечтающий Ванюша, которого она так любила, который, несмотря на то, что был младше её, казался ей умнее, гибче, развитее, чем она сама.
И жалко было ей до слёз брата и Аглаю, казалось, что было одно целое и вот – порвалось на две половинки, и теперь эти две половинки никак не могут найти друг друга, и так и будут до конца своих жизней скитаться по земле без счастья, без крыльев за спиной, а потом покинут эту жизнь, так и не став этим единым целым.
Она переживала и мучилась от того, что пошла у Аглаи на поводу и так поздно сказала Ивану о том, что должна была рассказать сразу. Потому она решила поговорить с Соней.
Степану о своём решении сообщать не стала, знала – сдвинет он к переносице густые брови, посмотрит на неё осуждающе и скажет:
-Не лезь, Стешка, не бери грех на душу. Они сами разберутся, а ты ещё виноватой останешься, если меня не послухаешь.
Такая позиция мужа в последнее время всё чаще раздражала Стешу. Она понимала, что он хочет как можно меньше проблем для их семьи, а потому придерживается принципа: «Моя хата с краю», проявляя при этом равнодушие, соразмерное с чёрствостью и даже жёсткостью.
Простая, деревенская женщина, уже несколько лет проживающая в браке, не привыкшая копаться в себе и других, она каким-то особым чутьём стала понимать, что то, что говорит её муж – не есть правильно.
Наверное, потому, что в их деревне наконец построили такую долгожданную библиотеку, и завезли туда много хорошей литературы. Стеша, всё-таки получившая какое-никакое образование в семь классов, стала захаживать туда иногда. Ей нравилась прохладная просторная комната с печуркой, которую летом никто не использовал, но председатель приказал заготовить дров на зиму, со светлыми окнами, обращёнными к лесу, с запахом старых и новых книг.
Она робко, словно стесняясь, осматривала полки, больше всего ей нравился стеллаж, над которым висела самодельная табличка с надписью: «Классическая литература», брала какую-нибудь книгу, старенькая библиотекарь тётя Дуня записывала её в специальную карточку, и Стеша шла домой, опасливо пряча книгу в холщовую сумку, чтобы дома окунуться в волшебный мир чужих жизней.
Дома, в любую свободную минуту она бралась за книгу и читала, читала, пока не приходило время идти на огород или дойку, или заниматься ещё какими-то делами.
Сначала Степан снисходительно относился к этой её «причуде», но как-то раз буркнул:
-Лучше бы делом занялась, чем дурью маяться.
И Стеша стала читать по ночам – уходила в сенки или в дальнюю комнату по зиме, зажигала фитилёк керосинки и при плохом её свете читала, сначала медленно, шевеля губами и задумываясь над теми или иными фразами, потом сама не заметила, как стала читать быстрее.
Из книг она узнавала многое о несправедливости, о равнодушии, о честности, о верности… И казалось, всё больше у неё открываются глаза на всё то, что происходит вокруг.
Потому она и решила пойти поговорить с Соней.
Постучав в окно, дождалась, когда Соня откроет створку и сказала:
-Софья, выдь на пару минуточек – поговорить надо.
-Да заходи, чего ты! – ответила та – я тут… платье примеряю, несподручно мне выходить.
Стеша прошла к ней в комнату, помолившись предварительно на образа в «красном углу», и остановилась в дверях.
Марья Степановна поправляла складки на белом Сонином платье. Платье было простое, самое обычное, но оно подчёркивало хрупкую Сонину фигурку, а украшения тесьмой по груди и подолу делали его нарядным.
«Аглая бы лучше сшила!» - подумала про себя Стеша, но вслух, конечно, ничего говорить не стала.
На голове у Сони был белый веночек с цветами, от него струилась складками длинная фата из простого тюля. В этом наряде она выглядела какой-то слишком бледной и даже болезненной, но Стеша произнесла сдержанно:
-Красивое платье.
Соня сделала знак Марье Степановне, чтобы она ушла, и та сразу же вышла, закрыв за собой дверь.
-Садись! – щёки Сони разрумянились, видно было, что она очень нравится себе – вот, последний раз примеряю перед свадьбой. Ваня приходил к тебе?
-Да. Пригласил на ваше торжество – она постаралась особо выделить голосом слово «ваше» - Соня, я не просто так пришла. Я просить тебя пришла.
-О чём? – Софья удивлённо смотрела на неё.
-Откажись от свадьбы с Иваном.
-Что? Как? Почему? Разве ты можешь просить меня об этом?!
-Соня, послушай, ты ещё молода, неопытна. Иван не любит тебя.
-Я знаю. Я не могу от него отказаться, Стеша, и я всё сделаю для того, чтобы он забыл Аглаю. Возможно, где-то в глубине души у него спят ко мне какие-то чувства и их осталось только разбудить.
-Нет, Соня. Когда я рассказала ему правду о том, что случилось с Аглаей на самом деле…
-Подожди, что это за правда?
-Тебе то знать необязательно, а я не могу рассказать – это не моя тайна, так вот, когда я ему всё рассказала и попросила отменить свадьбу, он сказал мне, что не будет этого делать по причине того, что не хочет позора на родителей и на тебя. Заметь, Соня, не по причине своей любви к тебе, а потому что хочет избежать позора!
-Ты врёшь, Стеша! – со слезами на глазах выкрикнула Соня – врёшь!
-Я никогда не вру, Соня. Иван не сможет полюбить тебя, и будет жить с тобой только из чувства долга. Не делай ошибки – отпусти его, откажись от свадьбы сама. Если сделаешь это – позор на твою семью и на тебя не ляжет…
Соня опустилась на кровать, по щекам её бежали слёзы.
-Нет, я не могу, я люблю его, люблю! И я верю в то, что и он меня полюбит рано или поздно!
Стеша покачала головой и молча вышла, она поняла, что спорить с Соней бесполезно – любовь настолько застила ей глаза, что она не может смотреть на всё это под правильным углом.
Соня быстро накинула на дверь крючок и упала на кровать, уткнувшись в подушку. Марья Степановна попыталась проникнуть к ней, но дочь не открывала, и она, слышавшая весь разговор, подслушивающая его специально, отправилась, немедля, к Демьяну Егоровичу.
О чём уж они там разговаривали втроём – она, отец Ивана и Анфиса Павловна – одному Богу известно, только вот на следующий день, накануне свадьбы, Демьян Егорыч, злой, как чёрт, с утра пораньше пришёл к Стеше. Та сразу поняла, по какому поводу явился батька и с воинственным видом смотрела на него, ожидая, что он скажет.
Но в таких ситуациях вспыльчивый Демьян Егорович говорить не привык – он привык орать, а потому с порога закричал:
-Сyкина дочь, мать твою растудыть! Не получилось Ваньку отговорить, так ты к Соньке побёгла мутить воду, паскуда! Всё не уймёшься! А Ванька, между прочим, уже давно эту прошмандовку калашниковскую забыл!
-Сонька настучала? – насмешливо и ничуть не боясь гнева отца, спросила Стеша.
-Соня бы никогда не сказала! Мать её, Марья Степановна, весь твой трёп слышала, и прибежала ко мне с просьбой урезонить тебя!
-Так урезонивайте! – насмешливо сказала Стеша – только вот что я вам, батька, скажу – вы себя напрасной надеждой-то не тешьте, что Иван Аглаю забыл - это вам, тятька, удобно так думать, а на самом деле не забыл он её, и не забудет никогда. Жаль, что вы его с мамкой таким совестливым вырастили, я бы на его месте сбёгла в город – Аглаю искать.
-Ах ты, дрянь! – опять заорал Демьян Егорыч – свадьбу расстроить решила? На-ка вот, выкуси! Ничего у тебя не выйдет!
-Конечно, тятенька! – миролюбиво заметила Стеша – знамо всем вокруг, для чего вам эта свадьба-то нужна. Ещё три года назад об этом пеклися, когда Ваньку в армию провожали. Не случись с Аглаей того несчастья, вы бы с вашим сватом, дядькой Сазоном, какую-нибудь бы другую паскудную штуку подстроили.
-Ты! С отцом! – глаза Демьяна Егоровича налились кровью – ты как разговариваешь, сопля?!
-Знаете что, батька, надоели вы мне со своим ором. Иди покуда отсюда, пока я ухват не взяла.
Демьян Егорыч открыл дверь пинком и вышел, наткнувшись в сенках на Степана. Тот прошёл в дом и сказал жене:
-Говорил я тебе, Стеша – не суйся в чужие семьи, виноватой останешься!
-Ты, что ли, как Марья Степановна – мастак под дверью подслушивать? – язвительно обронила жена – не знала я, Стёпа, что выйду замуж за мужика, который будет всего бояться, да ещё как баба сплетни под дверями собирать.
Она не спеша прошла мимо мужа, покачивая бёдрами и вышла во двор, а оттуда в огород. Ушла за копну, уткнулась в неё лицом. Господи, да она одна совершенно! Теперь и её муж становится похожим на её отца и поддерживает его, а не её, Стешу! Неужели она что-то неправильно делает?
Ведь Степан никогда не был таким! А теперь – ну да, солидный мужик, при семье, при хозяйстве, хороший сын, отличный муж и отец, оброс репутацией положительной, заматерел… Вот и боится всё это нарушить… Скоро и Иван таким станет…
Она вдруг немного позавидовала Аглае – уехать бы, оставить тут всё, сбежать, поселиться у подруги, устроиться на работу, наверняка у неё, у Стеши, тоже есть какие-то таланты!
Нельзя – муж, дети, родители… Не поймут её никогда и осудят. Да и не сможет она, не сможет оставить своих деток, любит она их так, как никто их не любит.
Что же – остаётся только смириться с тем, что никогда любимый братишка Иван не будет счастлив, никогда у него и Аглаи не будет совместных детей, а у неё, у Стеши, любимых племянников, никогда ей не порадоваться за их семью…
Свадьба Сони и Ивана состоялась, а скоро Соня порадовала любимого сыном, а через два года – и доченькой…
++++
Аглая шла по улице в хорошем настроении – не более, чем две недели назад она получила уютную однокомнатную квартиру в двухэтажном доме. В первую очередь её поразила отдельная ванная комната с небольшой ванной и раковиной, маленькая кухонька и большая комната, которая тут же была обставлена диваном, журнальным столиком и пошивочным столом со швейной машинкой. В углу ютился новенький шкаф, на окна она сшила красивые занавески. Квартира так радовала её, что было даже стыдно – неужели она такая мещанка?
И всё-таки это было её первое собственное жильё, пусть оно и принадлежало государству, но Аглая чувствовала себя в нём настоящей хозяйкой.
Сейчас она шла по улице, чтобы успеть в один из хозяйственных магазинов – нужно было кое-что доделать в квартире, и вот эта работа доставляла ей сейчас особое удовольствие. На неделю Капитолина Францевна отпустила её в отпуск, чтобы она могла «обжиться», хотя, по её словам, у них «горела коллекция».
За два с половиной года Аглая поступила в институт на заочный факультет по специальности: «Технология лёгкой промышленности», и все свои силы направляла на учёбу и работу. В конце года собиралась уходить старшая конструктор в ателье, и Капитолина Францевна прочила на это место Аглаю, талант которой стал для всех неоспорим и несомненен.
Сначала девушка звала Наташку жить к себе, но та отказалась, сказав Аглае, что, во-первых, она привыкла жить в общежитие, а во-вторых, она тоже стоит в очереди на получение квартиры.
Подходя к магазину, Аглая достала из сумочки кошелёк. Она настолько углубилась в свои мысли, что, когда кошелёк выхватили из рук, не сразу опомнилась.
-Стой! – закричала она худенькому детскому тельцу, которое удалялось от неё – стой!
Что было сил она припустила за ребёнком. Это была девочка – её тонкие косички трепетали на ветру, перевязанные грязными тряпицами, которые когда-то были белого цвета.
Она легко нагнала маленькую воришку и, схватив её за грязный сарафанчишко, подтянула к себе и подхватила на руки. Девчонка брыкалась, извиваясь у неё в руках, но потом стала тихонько скулить:
-Тётенька, отпустите! Отпустите! Я ваш кошелёк брату кинула – он бегает быстрее!
Аглая вглядывалась в её лицо – оно было худеньким и грязным, с заострившимся тонким носиком, но удивительного цвета, ясными голубыми глазами.
-Тебя как зовут? – спросила она девочку.
-Оля – ответила та, продолжая хныкать.
И тут снизу раздался голос:
-Тётенька, возьмите кошелёк, только Ольку отпустите!
Она посмотрела вниз – поразительно похожий на девочку мальчик стоял у её ног, такой же чумазый и в потрёпанной одежде.
-А ты кто? – спросила она мальчугана.
-Я Толя – нехотя сказал он и сплюнул сквозь зубы – возьмите, только в милицию нас не отдавайте, пожалуйста.
Она спустила девочку с рук, присела перед малышами.
-Вам лет-то сколько, пострелята?
-Шесть! – ответили они хором
-А живёте где?
-В заброшенном доме…
-А родители ваши?
-А, они погорели, а нас в детдом отдали, но мы оттуда сбежали и не хотим там жить – там все злые.
Аглая смотрела то на одного, то на второго ребёнка, и огромный комок оседал в её сердце. Дети на улице… Что может быть страшнее этого?
-Пойдёмте! – решительно сказала она, взяв их за руки – сначала накормлю вас.

Часть 22
Дети были не по годам смышлёными (ещё бы – жить на улице! – подумала Аглая), но всё-таки стеснялись, когда она привела их к себе домой. Остановились на пороге квартиры, одновременно охнули, увидев чистое, ухоженное жильё, сняли свою замызганную обувь и посмотрели на Аглаю.
Ноги у обоих – словно они в кочегарке несколько суток просидели.
-Нет, так дело не пойдёт – сказала Аглая – что же мне с вами делать-то?
Она немного подумала, потом попросила Толю пока сесть и посидеть на мягком пуфике в прихожей, а сама понесла Ольгу в ванную комнату – мыться. Включила воду, окатила девчонку из душа, та блаженно повизгивала, как поросёнок, от удовольствия, подставляя маленькое худое тело под тёплые капли воды.
Увидела на рёбрах несколько синяков, спросила у девчушки, что это такое, та беззаботно ответила:
-А, это нас старшие мальчишки побили. Ногами пинали, да, и деньги забрали все подчистую. Мы после этого два дня голодные просидели, да ещё с синяками.
Услышав подобное, Аглая тут же вспомнила Кузьму. Но она-то взрослая была… А тут – ребёнок. И если её раны и синяки зажили и забудутся, то забудутся ли эти раны на телах маленьких беспризорников?
Но когда она расплела косички девочки, сняв грязные тряпицы, она и вовсе ужаснулась – охнула, отпрянула, а потом расплакалась – всю голову малышки заполонили мерзкие насекомые. Руки её тряслись, когда она достала из шкафчика в прихожей керосин, развела с мыльной водой, густо, чтобы можно было намазать, посадила девчушку в тёплую, наполненную ванну и стала сбривать её грязные, липкие волосёнки, несмотря на отчаянные протесты малышки.
Сразу поставила в ванну Толика, увидев на его теле те же синяки, что и на Ольге, осторожно потрогала места ушибов – нет ли переломов, провела те же самые процедуры, еле сдерживая слёзы, так ей жалко было детей, намыла их обоих душистым мылом, обтёрла полотенцами, ещё раз хорошо проверила лысые головёнки, и подхватив в обе руки, унесла в комнату.
Они притихли на диване, побритые налысо, они стали походить друг на друга ещё больше, наблюдали за ней с интересом – что ещё с ними сделает эта странная незнакомая тётенька?
-А у меня голова чесаться перестала! – радостно сообщил мальчишка.
-У меня тоже! – поддакнула ему сестрёнка.
-Вот и хорошо – улыбнулась им Аглая – а волосы ещё отрастут. Сейчас будем пить чай, вкусный с вареньем и булочками, а ещё есть сметана, творог и свежий хлеб. Любите варенье?
Они переглянулись, и Ольга нашлась первая:
-А мы… не ели никогда.
Совсем расстроившаяся Аглая поставила чайник, налила детям чай, посадила их за стол. Несмотря на то, что дети хорошей жизни, скорее всего, не видели, ели они аккуратно, и за столом сидели ровно и чинно, отчего Аглая, увидев такую картину, невольно улыбнулась.
-Сядь ровно! Спину выпрями! – буркнул Толик сестре и пихнул её локтем.
Аглая думала о том, что же ей делать с этими пострелятами. Как же жалко было детей! Видно было, что они не знали любви и ласки материнской и отцовской, и в их жизни они были только друг у друга и всё, больше не было рядом никого. Потому и боролись они друг за друга, потому Толик и не убежал с кошельком.
При получении квартиры Капитолина Францевна добилась того, чтобы Аглае поставили телефон. Правда, он был с параллельной линией, но девушку это ничуть не смущало. Она решила позвонить одной из коллег, у неё было двое детей, возрастом чуть постарше этих.
-Алло, Тая, привет – как ни странно, та была дома.
Аглая кратко объяснила ей ситуацию, и через час женщина уже была у неё. Мельком посмотрела из прихожей, отказалась проходить в комнату под предлогом, что может напугать этих бродяжек, они ведь недоверчивые, ещё подумают, что из детдома, отдала Аглае сумку с вещами.
-Я твоим нашью попозже, у меня как раз выходные – пообещала ей Аглая – сама понимаешь, если сейчас шить начну, сколько времени затрачу. И обувь откуплю.
-Не надо – улыбнулась та и махнула рукой – сколько тряпок этих валяется. А третьего не планируем. Из этого выросли уже, я половину на ветошь перевела. Только вот что я тебе скажу, Аглая – ты поаккуратнее будь с ними. Они же, как зверята, сама не заметишь, как обчистят. Ох, сколько их таких после войны было! – она смахнула слезинку с глаз – сейчас хоть поменьше стало. Ладно, побегу.
Аглая стала благодарить её, но та отмахнулась:
-Добрая ты душа, Глашка! Но смотри – будь осторожнее!
Аглая прошла в комнату, открыла сумку и сказала:
-Вашу одежду, ребята, я на помойку отнесу – в ней также, как в ваших головах – насекомых видимо-невидимо, а вас вот, оденем в это.
Они ахнули одновременно, увидев красивое чистенькое платьице в цветочек и рубашку с шортами. Она подумала, что неизвестно, сколько времени дети ходили в том, что было на них надето, когда они встретились.
Унесла в мусорку позади дома вещи, плотно замотанные в бумагу и залитые керосином, вернулась в дом. Она нисколько не боялась, что дети убегут, забрав при этом её кошелёк с деньгами, и оказалась права – одетые, они сидели на диване рядышком, как два воробышка и вопросительно смотрели на неё.
-Вы хорошо поели? – спросила она у них, и они одновременно и очень забавно кивнули – скажите, у вас есть… близкие? К кому вас можно отвести?
Замотали головёнками, потом Толик заговорил:
-Мы больше никого не знаем, кроме мамы и папы, а они погорели. Были ещё эти, как их – он стукнул себя ладошкой в лоб и по слогам произнёс – со-бу-ты-ль-ни-ки – мама их так называла, они с батей приходили самогонку пить.
-А мама? – осторожно спросила Аглая.
-Мама тоже – уверенно кивнул головой мальчик – потом они спали, а мы с Олькой сидели под столом, тихо, как мышки, и боялись вылезти.
-Они вас били? – опять осторожно спросила Аглая.
-Нет, только однажды – ответил Толик спокойно – я вылез и нечаянно уронил бутылку с этой самой самогонкой, а батька услышал, рассердился, и отхлестал меня ремнём, таким тяжёлым, армейским, с бляхой, а когда Олька заревела и полезла меня защищать – и ей досталось.
-Ага – подтвердила девчушка и задрала платьице, показывая красную полосу на бедре, которую Аглая при мытье не заметила
-Боже! – девушка приложила ладони к губам – что же это… родные родители…
И опять перед глазами бешеный взгляд Кузьмы, розги, свистящие в воздухе и этот ненавистный голос.
-Да ничё, тётенька! – весело сказал Толя и погладил её по руке – мы привыкли. Потом ещё сколько старшие нас били, когда деньги отнимали.
- А родители вас кормили?
-Мы полотенце сосали – сказала Олечка – попеременке. Оно пахло едой и нам казалось, что мы едим. Ну, и когда эти засыпали, мы могли выйти и тихонько чего-нибудь взять со стола.
Аглая закрыла лицо руками. Она не могла слушать это, не могла представить. Сама пережившая побои, она не имела ни малейшего понятия о том, как это пережили маленькие дети.
Олечка подошла к ней и осторожно отвела её ладошки от лица.
-Тётя, а что с нами будет? – спросила тихо.
-Я пока не знаю, Олечка. Но в обиду я вас точно не дам.
Они вдруг вдвоём, в унисон, заревели.
-Тётенька, ты нас только милиционерам не отдавай! Пожалуйста! Они нас в детдом отдадут, а там все злые, дерутся, даже нянечки! Тётенька, ты нас к себе возьми, ты же одна! Мы тебе помогать будем! Мы всё умеем делать!
-Да вы что! – возмутилась Аглая – разве вы прислуга, чтобы делать что-то только потому, что я вас к себе взяла?
Она стала гладить их по лысым макушкам.
-Не бойтесь, я обязательно что-нибудь придумаю. Вы мне верите?
Они закивали, как птички, головками и успокоились. Аглая решила оставить их у себя до утра, а за это время… нужно было с кем-то посоветоваться.
Весь оставшийся день они провели вместе – Аглая дала им цветные карандаши и большие обрезки бумаги, на которой делала выкройки, показала детям, как рисовать животных, и они, высунув языки, переглядываясь и улыбаясь, принялись старательно выводить на бумаге аккуратные каракульки.
Поискав в своём рабочем столе, девушка нашла детскую книжку – она купила её как-то на рынке, яркая, красивая обложка привлекла её внимание, и Аглая, не задумываясь, потратила на неё столько денег, что Наташа долго смеялась над ней. Но в книжке было столько сказок и такие красивые картинки, что Аглая сама, как ребёнок, иногда любила перечитывать и рассматривать её.
Она словно бы проецировала на себя добрые сказки, и ей казалось, что не было у неё всего того, что она пережила, не было Аглаи, а была Золушка и прекрасный принц, Дюймовочка и Король Эльфов…
Пока она искала книжку, к рабочему столу подошла неслышно Оля и стала внимательно, но ничего не касаясь, рассматривать многочисленные рисунки, разложенные по нему, наброски, открытые журналы. Потом посмотрела на Аглаю своими ясными, необычными глазами:
-Тётя, а ты наряды придумываешь, да?
-Да – улыбнулась Аглая.
-Нам как-то раз одна нянька в детдоме читала сказку про Золушку, помнишь, Толик? – девочка повернула к брату личико, и тот согласно кивнул – так вот в той сказке была Фея, которая её на бал одевала. Ты та самая Фея, да?
-Нет – опять улыбнулась Аглая.
-А почему?
-Потому что Фея умела создавать наряды моментально, а я очень много работаю, чтобы сшить единственное платье.
-Жалко! – разочарованно произнесла малышка –а ты позови Фею, и пусть она тебя научит делать так, как она.
-Хорошо! – Аглая еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться.
Вечером она уложила их спать, прочитав им сказку. Пришлось детей поместить на одном диване – больше у Аглаи места не было, на кровати спала она сама. Глядя на их сонные личики, задумалась. Как же жалко малышей! Они совсем ещё дети, а уже столько лишений! Ни заботы, ни ласки, ни нежности.
Она не спала всю ночь, всё думала, думала, глядя широко раскрытыми глазами в потолок. Что же делать? Как правильно поступить? К утру она приняла твёрдое решение – тяжело ей далась эта бессонная ночь с воспоминаниями и переживаниями за детей.
Рано утром она, оставив спящих малышей дома на свой страх и риск, в надежде, что они не проснутся, кинулась к Капитолине Францевне. Ей было ужасно стыдно, что придётся будить её в такой час, но вопрос требовал срочного решения, и Аглая решила, что лучше сто раз извиниться, чем потом может стать слишком поздно.
Капитолина Францевна не спала. Открыв Аглае дверь, уставилась на её бледное лицо с тёмными кругами под глазами.
-Что-то случилось?
Аглая извинилась за ранее вторжение и сказала:
-Мне нужна ваша помощь.
Капитолина Францевна провела её в квартиру, внимательно выслушала, а потом сказала:
-Аглая, ты понимаешь, какая это ответственность? Зачем тебе эти дети? Наверняка они взяли от родителей всё самое плохое!
-Нет-нет, они чудесные ребята! – горячо заговорила Аглая – я уже всё решила, но я не знаю, как сделать это правильно, потому прошу вашей помощи.
-Аглая, ты молода, можешь ещё иметь своих детей, зачем тебе эти бродяжки?!
-У меня никогда не будет детей – Аглая смело посмотрела на Капитолину Францевну – так уж вышло… И не думайте ничего – я всё равно буду продолжать работать, и вдвойне лучше. Ведь теперь мне будет, ради кого жить.
Та некоторое время молча смотрела на девушку, потом прокашлялась в кулак, чувствуя себя неловко.
-Ладно. Послушай меня. Тебе в любом случае придётся сначала вызвать милицию и определить детей в детский дом. Они их тебе не доверят, пока все бумаги не будут оформлены.
-Ой! – вскрикнула девушка – они просили меня не отдавать их в милицию и детдом, говорят, в детдоме все злые и бьют.
-Аглая, если ты хочешь усыновить детей, с самого начала постарайся убедить их, сделай так, чтобы они тебе доверяли, поняла. Тебе нужно будет поговорить с ними, убедить, что это необходимо.
-А потом? – спросила она.
Женщина задумалась.
-А потом звони Самойлову. Вы же вроде дружите, верно? Он, конечно, прямого отношения не имеет, но всё-таки вращается там – она указала куда-то в потолок – и думаю, сможет помочь тебе.

Часть 23
С тех пор, как Анна услышала деревенские сплетни об Аглае, да увидела фото девушки в журнале, она словно бы потеряла покой.
«Вот везучая стерва - думала она про себя – здесь её Кузьма не прибил, дак она теперь в городе королевой ходит!»
Сама за собой не замечая, она с каждым днём становилась всё более злобной. Шпыняла мужа-инвалида, который каждый день теперь требовал самогонки, а если она отказывалась, то начинал стучать костылями, протезами, которые так и не решался надеть, мог швырнуть ими в окно, которое уже и так несколько раз разбивал, так что Анна постепенно пришла к выводу, что лучше уж дать Игнату то, что он просит.
Шпыняла она и детей, гоняя их и ругая, на чём свет стоит. Будучи очень самолюбивой, она считала, что совершенно недостойна такой доли – она достойна лучшего и большего, потому, когда узнала про Аглаю, жутко возненавидела падчерицу.
«Ещё разболтает кому – думала она – Игнатку упекут, а мне пенсии его не видать»
Игнат же всё более мрачнел, пил запоем, мог неделями не мыться, и тогда от него смердело, как от дикого вепря. Чувство вины не покидало его, всё больше он разочаровывался в своей жизни, постоянно думая о том, что ног он лишился потому, что Господь наказал его за Аглаю.
Чувство вины делало его злобным, он обвинял во всём Анну, думая, что, если бы не она – всего бы этого не случилось.
Он сокрушался и жалел, что нельзя ничего вернуть назад, костерил детей и Анну, снова и снова требовал самогонки, а на следующий день болел и мучился от похмелья. Чтобы не переносить это жуткое состояние, он снова уходил в запой, пил чаще всего один, потому что после Кузьмы желающих больше не было.
О том, что бывший зять сгорел, он узнал на следующий день, и тут же позвал к себе Анну. Схватил её за волосы, стал болтать из стороны в сторону:
-Признавайся, стерва, ты с Кузькой расквиталась? Подожгла ему дом? А всё из-за нашего с ним разговора, да?! Испужалась, гадина, что он кому-нить болтанёт?!
Тряс он её до тех пор, пока не подскочил старший сын, чтобы защитить мать.
-Да, я! – выкрикнула Анна прямо в лицо Игнату – я же тебя, паскудник, защищаю! От твоего же болтливого языка! Треплешь направо-налево им, а я расхлёбывай!
Долго ещё после её признания бушевал Игнат, кричал и ругался, пока наконец не испил целый ковш самогонки и не уснул.
Анна же постоянно думала о том, как бы ей избавиться от надоевшего мужа, за которым ещё и убирать надо. Побаивалась она извести его – сразу люди поймут тогда, кто причастен, видел народ, а порой и слышал, как живут они. Потому точно, если что, сомнений не будет в том, кто приложил руку к смерти Игната.
Деревенские бабы старались не общаться с нерадивой женщиной, в гости к ним никто не приходил, на семейные торжества односельчан их не звали, а как только Анна подходила к колодцу, бабы, обсуждавшие очередные сплетни, тут же замолкали или начинали говорить на какие-нибудь общие темы. Знали – заведи сейчас разговор о очередных новостях в селе, Анна тут же подхватит его и разовьёт так, что все вокруг окажутся оплёванными и оболганными.
Всё чаще Анна думала о том, как бы сделать так, чтобы прикладывать минимум усилий по уходу за Игнатом. Она и так-то не слишком следила за мужем, а сейчас и подавно ей не хотелось этого делать, так что муж мог спокойно несколько дней пролежать в кровати на собственных испражнениях.
В конце концов она кое-что придумала, припрягла помогать старшего сына, и как-то раз в один из утренних дней сказала Игнату:
-Ну, вот что, муженёк! На тебя собственные дети смотрят, а тебе всё едино, все уже от твоей пьянки устали, да от скандалов твоих. А посему я решила тебя вместе с постелей перенести в зимовьё. Оно всё равно без дела стоит, заброшенным, печка там есть, дров тебе Егорка будет приносить, так что не околеешь. Еду тоже таскать будем. Протезы ты надевать не хочешь, нормально жить не хочешь – хочешь только пить, а меня с дитями это не устраивает. Весь дом твоим перегаром провонял, да немытым телом.
Игнат хотел было ей возразить, но рядом с матерью встал самый старший сын, так что мужчина понял, что это бесполезно.
Позвав ещё двоих сыновей, Анна распорядилась перенести кровать с Игнатом в зимовьё и ушла.
Так Игнат стал жить отдельно от своей семьи, и если раньше Анна хотя бы что-то для него делала, то теперь она ограничивалась только тем, что отправляла со старшим сыном еду утром, в обед и вечером.
Зато самогонки у него было неограниченное количество – втайне надеясь, что он окончательно сопьётся и умрёт, Анна регулярно поставляла ему едкую жижу не всегда хорошего качества, которую покупала у соседа по дешёвке.
-Эй, Анька! – как-то у колодца окликнула её одна из баб – чё-то ты за мужиком, говорят, совсем не следишь! Он же так скопытится у тебя!
-Ага! Держи карман шире! – ответила она – такой скопытится! Здоровье, как у буйвола, ещё нас с тобой переживёт! А следить за им – у него дочка есть, между прочим!
-Да не вашими ли молитвами та дочка в город-то убежала, и глаз не кажет?
На это ответить Анне было нечего, и она отправилась домой.
Завидовала Анна своим товаркам – у них и дома – полная чаша, и детки обуты-одеты-сыты, и мужья ладные, да работящие. А у неё – что? Растут дети, как сорная трава – сами по себе, муж калека-инвалид, потерявший всю мужскую силу и пьющий каждый день, в огороде и дома – разруха.
Что не посадит Анна – ничего не растёт, да и ухаживать за огородом ей неохота и некогда, считает она, что наломалась с детворой, как-никак, семерых родила, и пришло теперь её время отдыхать. Да только не выходит отдохнуть – готовить что-то надо, дети есть хотят, мужу самогонку покупать, да и кормить тоже надо его, вода из колодца сама себя не принесёт, вещи сами себя не выстирают - в общем, никак не отдохнуть бабочке.
Дети растут нерадивые, с детства к хозяйству и помощи не приученные, её, Анну, ни во что не ставят, отца тем паче. Пока жила дома Аглая, какой-никакой порядок был, девка целый день была занята делами, бывало, и не присядет – в огороде всё росло, на столе постоянно горячий обед, бельё выстирано. А сейчас – тоска в доме… Анна даже планы строила, как бы Глашку домой вернуть, да только напрасно всё, где, во-первых, искать ту Глашку. Стеша одна знает, но она адрес не даст, это точно.
Как-то раз встретила её, опять же, позавидовала про себя – молодая баба, здоровьем пышет, семья у неё справная, дети ухоженные и вежливые, родителей на «вы» называют. Сама Стеша остроязыкая, за словом в карман не полезет, всех стариков в своей семье построила – и своих, и Степановых. Мать-то Степана уж очень уважительно к ней относится, любит невестку и внуков.
-Стеша! – остановила её – Стеша, послухай!
-Ну, чего тебе? – смотрит с презрением.
-Мне бы адрес Аглаи узнать, вы же, небось, общаетесь?
-Зачем это?
-Так она ить не знает, что батьке ноги-то отняли ещё выше. Сказать бы надобно… Может, навестить захочет.
-Ничё я тебе, Анна, не дам – вздохнула Стеша – сама не справляешься, решила на Глашку переложить мужа своего? Да и не поедет она, не мечтай. Из той жизни, да обратно в ваше болото вертаться?
Тогда Анна будто ненароком встретила тётку Федору, мать Степана, на улице. Та куда-то торопилась, или делала вид, что торопится, но всё-таки они успели перекинуться парой слов, после чего Анна обратилась к ней с просьбой:
-Тётка Федора, я тебя просить хотела…
-О чём это?
-Вызнай ты у Стешки адрес Аглаи. Хочу прописать ей о батькином бедственном положении. В тягость мне за ним ходить, у меня ить семеро детей, пусть приезжает, ухаживает…
Тётка Федора задумалась, но счастья решила попытать – ей было немного жаль Анну, она ведь не видела всей картины того, что творилось в их семье.
Но какой бы хитрой не была мать Степана, ничего у неё не вышло. Зайдя в гости к сыну, она прошла в летнюю кухню, где Стеша ставила молоко на скисание. Невестка пригласила её сесть, налила ей парного молока, положила только что состряпанных плюшек.
Немного помолчав, попробовав стряпню и похвалив её, тётка Федора осторожно попыталась выведать у Стеши информацию.
-А что, Стешенька, с Аглаей-то общаетесь?
-Что это вы, мама, заинтересовались? Вроде не спрашивали никогда до этого?
-Да так. Чай, не чужая, своя, деревенская.
-Общаемся, мама. Квартиру ей отдельную дали, от государства.
-Вот, гляди-ка! – удивилась тётка Федора – это за какие ж заслуги?
-Ну, мама, значит есть, за что…
-А ты, Стешенька, не дашь ли её адрес?
-Зачем это?
-Да Марья наша спрашивала, прописать ей хочет.
Но Стеша насмешливо глянула на свекровь:
-Так вы, мамка, врать и не научились! Знаю я, кому тот адрес потребовался. И не мечтайте – не дам я вам адрес Аглаи.
Ушла тётка Федора несолоно хлебавши, и Анне сообщила, что ничего не смогла разузнать у Стеши, единственное, мол, о чём невестка обмолвилась, что дали Аглае квартиру. После такой новости Анна совсем озлилась, как так, девка, с позором покинувшая деревню – и теперь в отдельной квартире проживает. Не сгинула, не пропала, не скурвилась, как мечтала Анна, - лишь бы Игната не задело всё случившееся – а наоборот, живёт в городе, в журнале вон печаталась, работает, а теперь ещё и с квартирой.
Ох, как же это злило её, прямо разрывало на части от осознания того, что смогла Глашка выжить и вырваться из деревни!
****
С тех самых пор, как Иван женился на Софье, он чувствовал в душе какое-то беспокойство, и оно не покидало его со временем, а только усиливалось.
Казалось бы – живи, не хочу! Красавица жена, хорошая должность при тесте, новый, отстроенный дом, хозяйство, огород, дети – всё так, как и мечталось. Только вот чего-то не хватало Ивану, словно… Словно жил он не свою жизнь. Радуются мать и отец за сына – правильный путь он выбрал, в деревне остался, жену такую заимел, что все вокруг завидуют – зять самого председателя, всё у них ладно и хорошо, работают, по выходным в клуб ходят. Чего ещё надо? Во внуках что те родители, что другие, души на чают.
Софьины тоже довольны, рады за дочь – Иван хороший муж, уважает её, за детей на руках носил, чего же тут Бога гневить – счастливы дети, и родителям хорошо.
Но вот Иван, ах, Иван, что-то с каждым днём всё смурнее и смурнее, будто что-то гложет его. Играется ли с детьми, занимается ли хозяйством, в огороде ли – задумчив Иван, словно оболочка его здесь, а душа где-то далеко. Спросит его Соня:
-Ванюша, ты чего это?
Он только ответит:
-Устал, Соня, день тяжёлый был.
И всё – слова из него не вытянешь.
Ночью лежит на постели, руку за голову, всё думает о чём-то. Софья к нему, как кошка, приластиться, целует он пресные губы жены, а сам будто и не здесь. Словно тоска его какая поедом ест.
Соня уже и так, и этак к нему подступала, но он успокаивает её, что всё хорошо, а сам так и продолжает о чём-то своём думать. Сказал только как-то раз:
-Может, уедем, Сонюшка? Опостылела деревня эта…
-Да ты что, Вань? – она удивлённо посмотрела на него – тут же родители твои и мои, как мы их оставим?
-Ну да… - пробормотал как-то обречённо – родители…
Решила тогда Соня сходить к бабке Писте. Собралась, гостинцы взяла и пошла на болота. Дом у Писти совсем вроде как в землю ушёл, а бабке – хоть бы хны, ничего не делается, вроде как даже и не изменилась – такая же косматая, нос крючком, только глаза ясные, как летнее небо.
-Ну, чё пришла? – буркнула она – ходют тут, помереть спокойно не дадут!
-Бабушка, дай мне средство какое, что ли… Мужа тоска гложет не понять, какая. Смурной весь и думает о чём-то постоянно.
Бабка Пистя свечой перед ней поводила, да говорит:
-Рази есть от той тоски лекарство? Я ить тебя предупреждала – не ходи замуж за его, не сможешь ты энту любовь разрушить. Не послухала меня – вот теперь пожинай плоды, и дитями ты его не удержишь, коли он уйти соберётся.
Софья побледнела.
-Да как же это, бабушка? Нечто он бросить нас собрался?
-Я тебе не сказала, что бросить, но, если надумает он – хоть пятнадцать их роди, всё равно уйдёт. А теперь ступай – не могу я тебе ничё дать. Говорила уже, что ту любовь не изничтожишь, напрасно ты думала, что забыл он её – не забудет, и не надейся.
-Так что же мне делать, бабушка?
-А ничё ты теперь не сделаешь. Живи так, как живёшь. Что дальше будет – мне неведомо.
И пошла Софья, чуть не плача, от дома бабки Писти.
-Ох, грехи наши тяжкие – пробормотала старуха – стерегись, девка, не всё я тебе сказала, да и всего тебе знать не надо… И пошто это никто ничё не слухаеть, а потом бегут – помоги, бабушка Пистя! А бабушке Писте оно надо?
С тех пор Аглая стала для Сони неким призраком, безмолвно присутствующим у них в доме. Они с Иваном никогда об этом не говорили, но Аглая словно жила с ними рядом, и не было Соне покоя от мысли о том, что спустя столько лет муж всё ещё любит Аглаю.
Она даже стала тайком выписывать тот самый журнал, в котором тогда было фото девушки, в надежде ещё раз увидеть её. Но фотографий больше не было, хотя на последней странице среди создателей коллекции так и значилось имя Аглаи Калашниковой.

Часть 24
Больших усилий стоило Аглае уговорить детей на то, чтобы они отправились в детдом и ни в коем случае не убегали оттуда. Сразу после визита к Капитолине Францевне она позвонила Владимиру Самойлову. Все те годы, что он знал Аглаю, он пытался добиться того, чтобы девушка его полюбила, но Аглая старалась убедить мужчину, что дружба – это самое ценное, что есть между ними, и не нужно этого ломать более близкими отношениями.
Владимир ценил Аглаю за искренность, чистоту души, за доброту и в тоже время просто не женскую силу духа. Он никогда не спрашивал у неё, что произошло между ней и родными, почему она с ними не поддерживает связи, потому что чувствовал, что для неё это больная тема, это то, что она старается забыть и никогда не вспоминать.
За эти годы он существенно продвинулся по служебной линии, но так и не обзавёлся семьёй и детьми. Ему были неинтересны другие девушки, которые крутились около него, желая завоевать его неприступное сердце
В самом начале их дружбы он дал понять, что готов ждать Аглаю, сколько угодно, она же уговаривала его наконец найти себе пару, акцентируя внимание на то, что никогда не сможет ответить ему взаимностью.
Но Владимир не терял надежды.
Она редко обращалась к нему с какими-то просьбами, но в то утро дала понять мужчине, что ей очень нужна его помощь и объяснила ситуацию. Некоторое время Владимир молчал, потом спросил у Аглаи:
-Аглая, ты уверена, что хорошо подумала? Дети таких родителей очень часто бывают проблемными. Уверена, что справишься?
-Володя, пожалуйста! Это замечательные дети, и я не могу с ними расстаться, я хочу стать им настоящей матерью. Тем более, у меня никогда не будет своих детей…
Он долго молчал, прежде чем ответить.
-Послушай, усыновление возможно только в том случае, если оба родителя мертвы, это придётся доказать. В любом другом случае возможны только опека или патронат… Есть соответствующие постановления и нормативные акты…
-Родители у детей сгорели – сказала Аглая – вероятно, это можно доказать. Но меня волнует другое – то, что у детей будет неполная семья.
-За это как раз не стоит бояться, большого значения это не имеет. Хорошо, ты сейчас вызывай милицию, они тебе всё объяснят, мы за это время что-нибудь придумаем, уверен, что всё получится – и добавил с теплотой в голосе – из тебя выйдет замечательная мать, Аглая.
Она поблагодарила Владимира и пошла будить детей. Когда они проснулись и позавтракали, Аглая посадила их рядом на диванчик, взяла за ручки и сказала:
-Олечка, Толик, вам нужно внимательно меня выслушать сейчас – она увидела, как напряглись детишки – вы… стали очень дороги мне за это время… - ей казалось, что она говорит какие-то глупости, слова подбирались тяжело, она сомневалась в том, верят ли ей дети – и я не хотела бы расставаться с вами…
-Ты сдашь нас в милицию? – тихо спросил Толик, а глаза Олечки стали совсем круглыми и наполнились слезами – ты лгунья!
И мальчик вырвал свою ручонку из рук Аглаи.
-Нет, Толюшка, послушай – быстро заговорила она – это ненадолго и так надо. Для того, чтобы мы с вами могли быть вместе, мне необходимо собрать очень много документов. Если вы, конечно, хотите быть со мной…
Они недоверчиво закивали.
-Так вот – продолжила Аглая – для того, чтобы собрать эти документы, нужно время, без них вас мне не отдадут просто так…
-А мы не можем просто у тебя остаться? – тихо спросила Олечка.
-Нет, милая – твёрдо сказала Аглая – оставаться детям с чужими тётями в нашем государстве не разрешено без документов. Вам придётся набраться терпения, понимаете? Как только я всё подготовлю, я сразу же приду за вами, а вам нужно будет всё это время быть в детском доме и ждать меня, никуда не убегая, иначе у нас с вами ничего не выйдет.
-Ты не врёшь? – спросил Толик, у которого глаза тоже были на мокром месте.
Аглая чуть не расплакалась.
-Разве я похожа на врушу? – спросила она у мальчика – зачем мне обманывать вас, Толик?
-А если у тебя не получится? – серьёзно спросила Ольга.
-У нас с вами всё должно получится, но только если вы будете меня слушать. Согласны?
Они закивали сначала неуверенно, потом дружно, и Аглая обняла их.
-Сейчас я пойду звонить в милицию, а вы сидите тихо и ничего не бойтесь, понятно. В обиду я вас не дам.
Они остались сидеть на диванчике, поникшие и грустные. Аглая позвонила в милицию, объяснила сотруднику что к чему, упустив подробности знакомства с детьми, и уже через полчаса два милиционера постучали к ней в дверь.
-Только прошу вас – шептала им Аглая в прихожей – дети очень ранимые, не напугайте их. Они говорят, что в детдоме даже нянечки бьют детей…
-Вы не переживайте, барышня! – миролюбиво заметил один из сотрудников – это советские дети, в обиду мы их не дадим. Детский дом в нашем районе один, увезём детей туда, вы знаете, где это?
-Да, я знаю. Надеюсь, мне разрешат их навещать?
-С этим вопросом вам нужно будет обратиться к заведующей.
Перед тем, как пойти с милиционерами, дети подошли к ней, она присела и обняла их. Толик внимательно посмотрел на неё:
-Мы будем ждать тебя.
-Я буду приходить к вам – сказала Аглая – и дай Бог, скоро мы будем вместе.
Когда дети ушли, она села на диван и расплакалась – таким непреодолимым препятствием казалось ей это усыновление. Но отступать было поздно, да и не хотела она отступать, не могла – эти дети за такое короткое время стали ей родными.
Во второй половине дня приехал Владимир. Он привёз ей документы для ознакомления: Постановление СНК СССР № 75 от 23 января 1942 г. «Об устройстве детей, оставшихся без родителей», Инструкцию Наркомпроса РСФСР, Наркомздрава РСФСР, Наркомюста РСФСР, утвержденную Постановлением СНК РСФСР № 325 от 8 апреля 1943 г. «О патронировании, опеке и усыновлении детей, оставшихся без родителей» и Указ Президиума Верховного Совета СССР от 8 сентября 1943 г. «Об усыновлении». Аглае нужно было ознакомиться с ними и сделать выводы о том, что ей делать, какие бумаги собрать для того, чтобы можно было без проблем заняться усыновлением.
Со своей стороны, Владимир обещал посодействовать и поговорить «с кем надо», также он сказал, что сегодня же «нужные люди» позвонят заведующей детского дома, чтобы Аглае было позволено в любое время навещать детей.
Владимир объяснил девушке, что усыновление будет производиться по её ходатайству, решением исполкома городского Совета депутатов трудящихся. При возбуждении ходатайства об усыновлении детей нужно будет представить документы о смерти обоих родителей или свидетельства о признании их умершими.
Кроме того, перед принятием ходатайства у Аглаи будут проверены жилищные условия – позволяют ли они обеспечивать нормальное воспитание детей. Но с этим, по его заверениям, проблем не будет. Кроме того, Владимир обещал, что поможет с документами о смерти родителей детей.
Особое внимание Аглая заострила на пункте в Совместной инструкции, в котором говорилось о том, кто не может быть усыновителем: лица, лишенные по суду избирательных прав; лица, лишенные родительских прав; душевнобольные; несовершеннолетние; лица, интересы которых противоположны интересам усыновляемого. Ознакомившись с этими пунктами, она немного успокоилась.
В течение двух следующих месяцев она абсолютно забыла, что такое покой и сон. После работы она сразу мчалась в детский дом, чтобы навестить Олю и Толечку, и обязательно приносила что-то вкусное детям.
В свой первый визит она сразу столкнулась с заведующей – высокой, строгой женщиной с шиньоном на голове. Она подозрительно посмотрела на неё из-под толстых стёкол очков и сказала:
-Да-да, по вашему поводу уже звонили «оттуда» – она показала пальцем наверх и рассмеялась – ну, вы сами понимаете, откуда. Пойдёмте. Да, хотелось бы, чтобы вы как-то определились со временем визитов к детям. Желательно, чтобы это было одно и тоже время.
Аглая ответила ей, что будет приходить вечером, после работы. Каждый свой визит она обязательно приносила что-то для детей, например, сшила для Ольги несколько платьев, для Толика – рубашки, шорты и штанишки, купила им ещё обуви, детских панамок.
Она постоянно спрашивала у заведующей, не нужно ли чего, но та говорила, что она уже и так скупила, наверное, все магазины в городе, дети сыты, одеты, обуты – чего ей ещё нужно.
Встречи с ней Ольга с Толиком начинали ждать с самого утра, а когда она приходила, неслись довольные, обгоняя друг друга, ей навстречу. Аглая с удовольствием замечала, что дети поправились – уже нет торчащих ключиц и рёбер, худенькие личики чуть округлились, как и положено детским лицам, и глазки уже не такие грустные, как раньше.
Ей всё никак не удавалось поговорить с Наташкой – она убегала сразу после работы, а в ателье дел было столько, что не всегда удавалось даже передохнуть.
Подруга пришла к ней сама, в субботу, когда Аглая до блеска намывала и без того чистую квартирку, ожидая комиссию, которая оценит состояние её жилья – пригодно ли оно для проживания детей.
-Аглая! – кинулась она на шею подруге – мы даже словом с тобой перекинуться не успеваем. Что у тебя произошло?!
-Входи! – Аглая втянула подругу в квартиру и рассказала ей всё.
Наташка внимательно слушала, а потом надула губы:
-И ты молчала? Я же подруга твоя, Аглая!
-Не сердись, Наташ! Просто у меня действительно ни на что не хватает времени, правда! Я уж не помню, когда в последний раз спала нормально!
-А давай я тебе помогу – предложила Наташка, не слушая возражений подруги.
Вдвоём они очень быстро закончили с уборкой, не переставая болтать о детях и о процедуре усыновления.
Вечером, когда они пили чай, в дверь постучали. Аглая открыла – почтальон, принесла письмо от Стеши. Пробежала глазами по строкам, громко вздохнула, на лицо тут же легла тень беспокойства и чуть ли не отчаяния.
-Что? – спросила Наташа – Боже, когда же прекратятся эти вести из деревни! Всегда дурные!
-Анна меня ищет – произнесла Аглая – отец совсем спился, ему, оказывается, ноги по бёдра отняли, гангрена дальше шла. Стеша пишет, что Анна совсем за ним не смотрит, и хочет вернуть меня в деревню, чтобы это делала я.
-Что? – большие глаза Наташи стали ещё больше – Аглая, я надеюсь, ты не намерена поехать туда?
-Да нет, ты что. Я боюсь лишь одного – Анна может помешать мне с усыновлением.
-Ну уж нет! – выпалила Наташка – не дадим ей такой возможности! Они тебе и так жизнь сломали!
-Как же я хочу забыть всё это! – вздохнула Аглая – думала, уеду оттуда, и всё закончится, так нет, не отпускает меня моё прошлое. И почему она решила, что я поеду к этому человеку, которого я отцом-то назвать не могу?
-Аглая, только ты можешь распоряжаться своей жизнью. Тем более, сейчас у тебя появятся дети. Не давай этой Анне разрушить твою жизнь во второй раз.
-Я буду драться, как лев – улыбнулась Аглая.
И наконец – счастливый день, когда всё было урегулировано, и Аглая то и дело бросала взгляд на документ, в котором чёрным по белому было написано: «Мать – Калашникова Аглая Игнатовна».
С утра они с Наташкой готовили праздничный стол – пекли пироги, тушили вкусную картошку с мясом, стряпали сладкий пирог, в вазе на столе дожидались своего часа вкусные фрукты, в вазочке поменьше – шоколадные конфеты, которые она достала по большому блату.
Ближе к обеду должен был приехать Владимир на своей служебной машине – он тоже был приглашён на обед и ради этого отпросился с работы.
Аглая в который раз оглядела уютную комнату – она выбросила свою кровать, и решила оставить только диван – для себя. Для детей же была сколочена новая вместительная кроватка, одна на двоих. Аглая нарисовала кровать на бумаге карандашом, пришла в плотницкую мастерскую недалеко от дома, показала свой «проект» и «синеносый», но рукастый дядя Петя за две недели сделал такую кроватку и покрасил её в весёленький ярко-красный цвет. Кровать представляла из себя два уровня – внизу было спальное место, потом шла небольшая лестница наверх, которая вела на второе спальное место.
Постельное бельё она сшила сама, с весёлым детским рисунком, и очень надеялась, что и кровать, и бельё понравятся детям. Кроме того, плотник смастерил также детский стол для занятий и два стульчика, которые прекрасно поместились в углу. Плательный шкаф у Аглаи был довольно вместительным, он уже сейчас был наполнен детскими вещами – у каждого из детей была своя полочка.
Она совершенно потеряла терпение, и когда приехал Владимир, была вся на нервах.
-Ну чего ты? – спросил он её по дороге – всё уже позади, зачем нервничаешь?
-У меня плохое предчувствие…
Но всё прошло, как нельзя лучше – они встретили детей, Аглая обняла их, Владимир помог им сесть в машину, и повёз домой, выслушивая восторги деток по поводу автомобиля.
Всей шумной компанией они ввалились в квартиру, кинулись знакомиться с Наташей, мыть руки – и за стол.
Аглая не знала, куда деваться от счастья, детки искренне восторгались новой кроватью, одеждой и игрушками, столиком, за которым могли рисовать. Наевшись и вволю наговорившись со взрослыми о том, как они провели всё это время в детском доме, они отправились возиться с игрушками и рисовать, а Наташа, Аглая и Владимир продолжали разговор, то и дело перекидываясь шутками. В квартире словно бы поселилось вечное счастье.
Они не сразу услышали стук в дверь. Первой к двери побежала Олечка.
-Дочка! – крикнула ей Аглая – сразу не открывай, спроси, кто там!
И вскоре из прихожей раздался детский голосок:
-Мам, тут какая-то незнакомая тётя! Она спрашивает тебя! Какая-то Анна!

Часть 25
Наташа посмотрела на Аглаю как-то беспомощно и потерянно – обычно всегда бойкая и воинственная, она вдруг потеряла уверенность в том, что Аглая может дать должный отпор своей мачехе.
-Глаша – сказала она, положив руку на руку подруги – давай, я выйду.
-Нет-нет – лицо Аглаи было бледным, но в глазах появился огонёк злости и отчаяния – я ведь знала, что так будет. Рано или поздно это должно было произойти.
-Я могу помочь? – насторожился Владимир – что это за женщина? Вы как-то разом обе переменились в лицах.
-Не беспокойся, Володя. Я… сама справлюсь.
Аглая встала и направилась к двери, посмотрела на подругу – они понимали друг друга без слов, кивком головы Аглая дала понять Наташе, что та может рассказать Владимиру всё, но без подробностей изнасилования отцом и неудачном аборте. Она знала, что Наташа найдёт нужные слова, чтобы объяснить ему всё, что произошло между ней и родителями.
Взяв дочку на руки, Аглая глубоко вздохнула и открыла дверь.
На неё смотрела постаревшая, какая-то даже ставшая ниже ростом, мачеха. Насупленные брови, недобрый блеск маленьких, заплывших глаз, сердито изогнутая складка губ говорили о том, что живётся Анне не очень весело. В то же время, она сильно поправилась, раздалась вширь – огромный живот, толстые ноги, налитая грудь свидетельствовали о том, что она ни в чём себе не отказывает. Одежда на ней была, мягко сказать, не то, чтобы не новая, но неухоженная, мятая и застиранная.
Анна же, в свою очередь, смотрела на падчерицу, так сильно изменившуюся с тех пор, как она видела её в последний раз. Вернее, в последний раз она видела её фото в журнале, но даже от той девушки Аглая разительно отличалась. Красивая, стройная, даже вроде как похудела – раньше её фигура была сдобной, словно наливное яблочко, сейчас же обозначилась резко стройная талия, небольшая, красивая грудь, высокие бёдра. На лице лёгкий макияж, стрелки аккуратно выведены, и делают её большие глаза ещё более живыми и загадочными, губы тронуты неяркой помадой, чётко обозначенные скулы, длинные волосы, уложенные в замысловатую причёску, словно над ней колдовал умелый мастер.
На Аглае было платье из струящейся ткани длиной чуть ниже колена с юбкой в сборку, которая струилась вниз, словно водопад – Анна никогда не видела столь красивого материала – и туфли на невысоком каблуке.
Малышка на её руках смотрела на Анну хмуро и настороженно, словно детским своим чутьём, которое никогда не обманывает, ощущала исходившую от неё опасность.
Аглая спустила девочку с рук, чуть подтолкнула её в спину.
-Иди, дочка, к тёте Наташе и Толику.
-А ты? – малышка не уходила и смотрела на Аглаю снизу-вверх своими необычного цвета глазами.
-Я скоро приду, Оленька, вот поговорю с тётей, и приду.
-Хорошо, мама! – малышка, оглянувшись на Анну в последний раз, убежала в комнату.
Аглая вышла и закрыла за собой дверь.
-Здравствуй, Аглая! – произнесла Анна.
Та смотрела на неё и молчала, словно собираясь с духом, потом спросила:
-Ну, и зачем ты приехала?
-Передохнуть бы мне… Да попить – в горле пересохло.
-Около подъезда есть скамейка, а в глубине двора – водоколонка.
-Значит, не пустишь?
-С чего бы это? Говори, что тебе нужно – и свободна. У меня нет времени вести с тобой пустопорожние разговоры.
-Ты изменилась, Аглая.
-Учителя хорошие были.
-Аглая, отец пьёт. Очень много пьёт. У него отняли ноги по бёдра, и он не может с этим смириться, протезы надевать не желает, буянит, гоняет меня и детей.
-Он сам выбрал эту жизнь. Что ты хочешь от меня? Чтобы я поехала в деревню и начала учить уму-разуму взрослого человека?
-Я не могу за ним ухаживать, дети не могут жить с ним рядом, потому что в доме один сплошной запах перегара, понимаешь?
-Предлагаешь мне забрать его к себе? Так вот что я тебе скажу – такого никогда не будет. У меня двое маленьких детей, семья, и ради этого человека я и пальцем не пошевелю, ты сама знаешь, почему. Можешь привезти его сюда, мне под окна, но даже в этом случае моё сердце не дрогнет. Кстати, как ты узнала мой адрес?
-Почтальонша приносит Стеше письма, я у неё выведала. Отец переехал жить в зимовьё, я ношу ему туда еду и дрова по зиме…
-Наверняка он сделал это не по своей инициативе, я больше чем уверена – ухмыльнулась Аглая.
Анна опустила голову, и девушка поняла, что попала точно в цель.
-Я не могу ходить за ним, Аглая, он порой, когда напьётся, и ходит под себя даже, у меня семеро детей, я не могу за ним убирать, он ещё и пьёт – сбивчиво сказала она.
-Зато у него пенсия, верно? – Аглая улыбнулась краешком губ – которую ты наверняка забираешь. Я вижу тебя насквозь, Анна. Ты всегда была расчётливой, и свои личные интересы ставила выше интересов даже своих детей. Что уж говорить о муже-инвалиде, тем более, жестоко пьющем. Твоя жизнь не так уж горестна, как ты хочешь мне преподнести, Анна, я не такая дура, как ты думаешь. Если бы твоя жизнь была полна лишений и печали, кстати, такую, как вы с отцом мне устроили – ты бы не выглядела сейчас цветущей розой, я имею ввиду твой излишний вес, прости. То, что ты вкусно ешь, сладко пьёшь и много спишь – вполне очевидно. У тебя морщин меньше, чем у меня, то есть живёшь-то ты в своё удовольствие.
Она поняла, что попала в самую точку – глаза Анны вспыхнули злым огнём, она вдруг близко-близко подошла к Аглае.
-Откуда у тебя дети?
Девушка побледнела.
-Какая тебе разница – только попробуй что-то сделать с ними, я тебе глотку перегрызу, Анна.
-После того, что сделала с тобой Пистя, ты не можешь иметь детей, Аглая. Значит, приёмыши. Хочешь, чтобы я нашла управу на тебя через детей? Или, может быть, настрочить тебе на работу? О том, какова твоя репутация, о том, как ты к родному отцу относишься, да собрать с деревенских подписи поддержки моих слов?
Аглая усмехнулась:
-Ну, попробуй! А знаешь, Анна, я, пожалуй, поеду в Калиновку…
Анна с облегчением вздохнула:
-Вот и славно…
-Но совершенно не для того, чтобы повидаться с отцом, а тем более, ухаживать за ним! – продолжила Аглая и склонилась к самому лицу мачехи – а знаешь, для чего я туда поеду? Я пойду прямиком к Сазону Евдокимовичу и всё расскажу ему о том, что случилось на самом деле. И свидетелем на моей стороне будет Стеша, бабка Пистя, подруга Наташа и врач из городской больницы – историю болезни я у него обязательно возьму перед поездкой. Посадить Игната уже не посадят – Аглая специально назвала отца по имени – но нет ничего страшнее гнева обманутых односельчан, верно, Анна?
Лицо женщины из серого стало бледно-жёлтым.
-А потом, Анна, я поеду в райцентр и потребую возобновить дело о гибели бывшего моего мужа Кузьмы, скажу, что в этом деле что-то нечисто, скажу, что подозреваю тебя. Ведь это ты сделала, верно?
-Откуда ты… - начала вдруг Анна и побледнела ещё больше, когда поняла, что попала в расставленную ей ловушку.
Аглая никак не могла знать, что послужило причиной гибели Кузьмы, ведь о их разговоре с ним знала только она, Анна, и Игнат. Стеша прописала подруге о том, что Кузьма сгорел, но в письме упомянула, что Степан, возвращавшийся с фермы, видел, как накануне Кузьма входил в ворота дома Игната. Немного подумав о странной гибели бывшего мужа, Аглая решила, что здесь что-то нечисто.
Она не знала ничего точно, но развитая женская интуиция позволила ей сделать некоторые выводы относительно того, почему Кузьма так внезапно погиб. Она ведь знала его больше, чем все остальные в деревне – прожила с ним какое-то время. Даже выпивший, он всегда был крайне осторожен с огнём и уж точно, в каком бы состоянии не был, заснуть с самокруткой он не мог.
Переживший в своей жизни достаточно много, он боялся так называемых источников повышенной опасности, а потому всегда был очень осторожным.
-От тебя – ответила Аглая, улыбаясь – ты сама мне это только что сказала, своим видом. Поэтому хочу тебя предупредить, Анна. Если ты, или твои дети, или кто-то ещё от тебя появится здесь, если вы попытаетесь что-то сделать мне, моим детям, моим близким людям – я сразу восприму это, как сигнал к войне и поеду к Сазону Евдокимовичу. А там я сделаю всё для того, чтобы ты и Игнат оказались в тюрьме, и тогда твои дети пойдут по миру, поняла?
Всё это время она держала Анну за грудки и говорила стальным голосом, таким, что Анна даже не решалась её перебить.
Когда Аглая отпустила её, она повернулась и медленно пошла по лестнице.
Закрыв за собой дверь квартиры, девушка прислонилась к ней спиной и некоторое время стояла так, закрыв глаза. Потом отправилась в комнату.
-Ну, как ты? - -спросила у неё Наташа.
-Всё хорошо – Аглая улыбнулась – это оказалось легче, чем я ожидала.
В этот момент Владимир молча встал и вышел, девушки проводили его взглядом, и Аглая спросила у подруги:
-Он… ушёл навсегда? Что ты ему сказала?
-Лишнего точно ничего. Мне кажется, он вышел совершенно не поэтому. Он сейчас вернётся, увидишь.
Анна шла по улице вниз от дома Аглаи, когда её окликнули:
-Подождите! Постойте!
Она обернулась. Её догонял высокий мужчина представительного вида в дорогом костюме. Судя по возрасту, он был достаточно молод, но уже держал себя так, будто занимал какую-то высокую должность.
Она посмотрела на него.
-Вы кто?
-Я… муж Аглаи… И прошу вас больше не появляться в нашем доме. Иначе… Должен буду принять меры.
И он достал из кармана пиджака и сунул Анне под нос красную корочку с надписью: «Удостоверение». Увидев такой серьёзный документ, правда, абсолютно не разбираясь в том, что он из себя представляет и кому может принадлежать, Анна отшатнулась и сказала, запинаясь:
-Да… я поняла… хорошо… мы не будем… мы не появимся…
Владимир проводил её долгим взглядом, а потом вернулся за стол к девушкам.
-Догнал её? – хитро улыбаясь, спросила Наташа.
-Угу.
-Володь, ты что, за Анной ходил?! – удивилась Аглая.
-Ну да. Сунул ей корочку под нос – теперь она тем более здесь не появится.
Несмотря на то, что настроение было немного подпорчено этим нежданным визитом, остаток времени они провели замечательно.
Владимир изо всех сил старался развеселить девушек, рассказывая им то одну, то другую историю из своей разнообразной жизни.
Разошлись они вечером. Аглая сразу же принялась купать ребятню, и готовить их ко сну.
На следующий день ей нужно было на работу, но она уже заранее договорилась с соседкой, одинокой тётей Ирой, что та будет присматривать за детьми за небольшую плату. Это было ненадолго – в скором времени Аглае обещали места в детском саду.
Дети были на удивление послушными – пережив все страхи улицы, всю безнадёгу подобной жизни, они своим уже недетским почти умом осознавали, что мама – это какое-то особое чудо, дар с небес, а особенно такая мама, как Аглая, которая почитает на ночь книжку, поцелует и успокоит, которая встанет среди ночи, если приснится кошмар и будет сидеть рядом, покуда не придёт глубокий, спокойный сон.
****
Анна вернулась в Калиновку совершенно разбитая – мало того, что она ничего не добилась, а она надеялась хотя бы не на то, что Аглая поедет в деревню, а на то, что, испугавшись, падчерица предложит ей денег и вообще, ежемесячное содержание. Но она не учла одного – Аглая была уже не та забитая девчушка, над которой надругались, а потом отдали замуж за страшного горбуна.
Теперь Аглая была настоящей бесстрашной волчицей, готовой броситься в бой, чтобы защитить себя, детей и близких. И с клыков этой волчицы сейчас стекали, разодранные в кровь, мечты и чаяния Анны.
Приехав в Калиновку, она несколько дней ходила смурная и злая, покрикивала на детей, окончательно забила на пьющего мужа – теперь сын носил ему только самогонку, без закуски, потом малость отошла и даже разговорилась с бабами у колодца.
Она наплела им такую чушь, в которую даже эти недалёкие деревенские женщины не совсем поверили. Что, мол, ездила в город, к Аглае, та живёт в отдельной квартире, с мужчиной очень представительным и в тоже время молодым, который уже занимает какую-то высокую должность и носит в кармане книжечку с надписью: «Удостоверение».
После того разговора у колодца, Анфиса Павловна вернулась домой с новостями. В гостях в это время был Иван с детьми и Софьей – сын и Демьян Егорыч сидели за столом и хлебали из чашек кислое молоко с только что испечённым хлебом.
Анфиса Павловна, поглядывая на Ивана, рассказала всем последние новости, услышанные от Анны. Демьян Егорович улыбнулся в усы:
-Вот ведь прошмандовка! Вышла-таки замуж, да ещё чуть ли не за цельного министра, если верить этой беспутной Анне.
Все разом посмотрели на Ивана, который сидел и невозмутимо работал ложкой. Он и вида не подал, что слова о замужестве Аглаи как-то его задели, но в мозгу его билась одна единственная мысль: «Ну, вот и всё… Вот и замужем…»

Часть 26
-Вань, дай прикурить! – Демьян Егорович присел на завалинку рядом с сыном, глубоко затянулся самокруткой.
Молча сбоку посматривал на профиль Ивана, всё пытался определить – что он чувствует и о чём думает.
-К покосу-то всё готово? – спросил Иван – а то гляди, я из райцентра инструменты какие привезу…
-Да есть всё – Демьян Егорович опять сделал затяжку – ты, Ванюша, чего убёг-то? Сонька сейчас распереживается.
-А чего мне бабью болтовню слушать? Мелют языками, почём зря… И ты, батя, зря ко мне пришёл обстановку разведать. У меня уже детишков двое, а тебе всё кажется, что я как тот волк – в лес гляжу.
-А ты думаешь, Ванька, я не вижу, что ты переживаешь? Мелешь внутри себя думу какую-то… И Софка вон, вся какая-то сникшая, будто кто переехал её телегой. Чую ведь я, что нелады у вас.
-Бать, ты за нас не пекись – мы люди взрослые, сами в своей жизни разберёмся, вас не спросим, прошли те времена, когда на отцов да дедов глядели.
-«Прошли»! – передразнил сына Демьян Егорович – взять бы хворостину, да отмудохать тебя за такие слова! Коли не на дедов и отцов равняться – тогда на кого?!
-Бать, а зачем равняться на кого-то? Нельзя просто жить, без этих вот – правил?
-А это рази тебе решать? Не блюдёте вы нынче Божий закон, cукины дети, а надо бы! Надо бы вернуть старые времена, когда отца и мать почитали, да слухали. Шибко уж вы самостоятельные стали!
Он потряс обеими кулаками и ушёл во двор, видя, что около них останавливаются проходящие мимо односельчане.
-Дядя Демьян опять чего-то бушует! – посмеялись молодые девки, но увидев, что он зашёл во двор, пошли дальше.
Рядом с Иваном присел Степан.
-Чёй-то отец опять шумит? – спросил он у него.
-А! – Иван махнул рукой – всё Божьим законом стращает…
Степан протянул ему пачку папирос.
-Это чё?
-Стешка в городу купила. Почти, как наши самокрутки, только лучше. А ты чё смурной такой?
-Даа! – Иван опустил голову – мамка новость на хвосте принесла, к колодцу ходила. Аглая замуж вышла.
-Кто сказал?! – удивился Степан, широко раскрыв свои большие, на выкате, глаза – чё-то Стеша мне ничё не говорила!
-Анна была у Аглаи, говорят, ездила просить, чтобы вернулась она назад, за отцом следить. Да рази Аглая после такого вернётся? Мужа её видела, какой-то там… с должностью, говорит.
-Да ну! – не поверил Степан – я бы знал, Аглая бы Стеше сказала, да и пригласила бы.
-Может, недавно вышла замуж... А насчёт приглашения – зачем ей там наша деревня…
-Ты Анну не знаешь, что ли? Соврёт – недорого возьмёт.
-Похоже на правду.
-Эх, Иван, Иван! Любишь ты верить во всякий бред…
Степан и Иван были друзьями, несмотря на разницу в возрасте. И Стешин муж совсем не одобрял то, что Иван, будучи уже мужем и отцом семейства, продолжал страдать от отсутствия Аглаи в его жизни. Он считал, что, если с самого начала не сложилось – значит, такова судьба, дальше и не сложится, как не пытайся.
Он похлопал Ивана по плечу.
-Брось, паря, думать о ней. У тебя уж детишки, а ты всё её выкинуть из головы не можешь.
-Из сердца, Стёпа, из сердца. Ты попробуй вживую сердце выдернуть, с корнем, посмотрю я, как тебя ломать и крутить будет, как ты от боли будешь зубами скрипеть. Вот и я не могу. Думаю о ней постоянно, хотя уже и забыть пора её, но нет моих сил забыть, понимаешь?
В этот момент открылись ворота и показалась Софья – лицо её было бледным, с тёмными кругами под глазами. На реснице – или показалось Ивану? – застыла невыкатившаяся слезинка…
-Ваня – сказала она глухим голосом – там тебя мать зовёт, помочь чегой-то надо.
-Скажи – сейчас приду.
Он проводил жену взглядом, потом встал, проверил, что она ушла и закрыл ворота.
-Думаешь, слышала? – спросил Степан.
Иван пожал плечом.
-Смотри, Ваня, разрушишь жизнь своей жены и детей. Глупостей не наделай.
-Стёп – Иван внимательно посмотрел другу прямо в глаза – Софья знала, на что шла, когда за меня выходила…
Степан хмыкнул, протянул Ивану руку, прощаясь, и пошёл домой, чтобы выяснить у Стеши, правда ли то, что говорила Анна у колодца.
****
-Да не утешайте вы меня, матушка! – плакала Софья, упёршись в плечо Анфисы Павловны – сама я слышала у ворот, как он Степану говорил, что Глашку забыть не может, страдает он от того, что она замуж вышла. Мама, я ведь думала – время лечит, забудет он её, всё наладится у нас, но нет… Видать права была Пистя – от такой любви ничем не избавишь!
-Соня, Соня, послушай! – утешала её свекровь – Иван, можа, и любит её, но разные у них дороги, понимаешь? Разные! Он не предаст тебя, не уйдёт, он совестливый и порядочный, и дети у вас! Он ведь детей очень любит!
-Мне этого мало, матушка, мало! Не хочу я, чтобы он по ней страдал, не хочу! Столько лет прошло, а он всё не может забыть её!
-Соня, Соня, но ведь ты знала, за кого шла! Знала, какая на сердце рана у него после Аглаи!
-Я думала, мама, моей любви на нас двоих хватит… Но не могу я так. Живу, как в тумане – ни ласки, ни любви, ни заботы. Всё, как должное… Будто я и не баба вовсе!
-Сонечка, ну что ты говоришь! Где и когда ты у наших мужиков внимание и ласку к жёнам видела? Такова наша женская участь, понимаешь? Мы для того здесь, чтобы деток рожать, хозяйство вести, да за мужем глядеть…
-Но ведь это неправильно, мама! Как же без любви? Я думала, смогу за него любить и за себя, но не могу, не могу!
-Соня, Соня, ты всё равно с этим ничего не сделаешь! Или нешто к родителям уйдёшь с двумя дитями? Дак муж у тебя есть – не бросает, не уходит… Пройдёт время, смирится он, что Глашка не его судьба, и увидит, кто есть его настоящая любовь – та, что детей ему подарила!
-К тому времени я уж состарюсь, маменька – Софья встала и вытерла заплаканное лицо – ладно, пойдёмте, чего зазря реветь. Ничего не вернёшь уже. Раньше надо был мне думать. Тем более, бабка Пистя меня предупреждала.
****
Степан пришёл домой и тут же отправился искать жену. Она была на огороде, полола грядки, ей помогали двое старшеньких и один из малышей стоял рядом на нетвёрдых ножках, держась за её юбку.
Она разогнулась, коротко ойкнув, потёрла затёкшую поясницу, тыльной стороной ладони провела по лбу. Увидев Степана, улыбнулась:
-Далеко ли был?
Степан подошёл ближе, потёрся щекой о плечо жены, чувствуя сладковатый запах перепревших трав и свежего сена, потом чмокнул её в розовую, жаркую щеку и сказал:
-Ваньку встретил у отца.
-Заходил, что ль?
-Мимо шёл. Потрепались. Он новость мне одну сказал.
-Чё за новость?
-Аглая замуж вышла.
-Да ну?! Что за брехня?
-А ты давно от неё весточку получала?
-Да вот, неделю что ль назад… А с чего он взял-то? Что она замужем?
И Степан рассказал Стеше те вести, которые привезла Анна из города. Стеша присвистнула:
-И чего он, дурачок, верит всему?! Анька врунья знатная.
-Я ему тоже самое говорил…
-Я бы знала, уж она-то бы точно сказала мне.
-И это я ему говорил…
-Видать, добралась эта злыдня до Аглаи. Домой, наверное, звала, да Аглая умная – не поедет, после такого-то… Да и дети теперя у неё… Пойду сегодня вечером на скамейку к Груне – можа, чё узнаю…
Стеша сразу смекнула, как Анна выяснила адрес подруги – наверняка уговорила почтальоншу сказать.
Меж тем слух о замужестве Аглаи обрастал новыми небывалыми подробностями, как это обычно бывает в деревне.
На скамейке около дома той самой Груни, куда собиралась по вечеру идти Стеша, собрались бабы. Освободившиеся после тяжелого ежедневного труда с бесконечными заботами дома и в огороде, они лузгали семечки, пили холодный клюквенный морс и перемывали косточки тем, кто попал в последнюю «сводку новостей» деревни.
-Анька сказала, муж у ей какой-то там енерал ажно! Вышел он, грит, а его на кителе медалей – как у Жукова! Вот так вот!
-Да не бреши! Анька сказывала, что он дюже молодой, маленько, мол, этой шаромыжницы нашей старше – откель у него медалей столько?! Нечто он войну воевал?
-А ты думаешь, Дуся, надо войну воевать обязательно, чтоб те медали заслужить?!
-Конечно! Вот что ты за дурная баба?! Вон, Евтейка, сосед, говорил, что просто так их не дають, всем подряд!
-Анна говорила – с загадочным видом начала худая востроносая соседка – что у них аж дитёв уже двое! 
-Поди евонные дети-то… Аглайка бы не успела народить…
-Она когда-то у Писти побывала. Вообще теперь не народит.
-Анна сказывала, что Глашка его боится, мол, строит он её с дитями в ряд! А квартера у них – адали дворец, да так шикарно обставлена!
-Вот ведь стервь! Натаскалась тут, а теперь живёт в городу, словно королевна!
-Ну, вы, трещотки! – к компании подошла Стеша – языки-то свои уймите, а то как бы чирьями дело не кончилось, за пустую вашу болтовню и сплетни.
Женщины тут же замолчали – острого Стешиного язычка побаивались.
-Не замужем Глашка – уверенно сказала Стеша – врёт всё ваша Анька, а вы, как дуры, верите ей – она бы мне прописала, если бы замуж вышла, так что кончайте базар. И не судачьте о ней, а то и правда языки потеряете. Нашлись, тоже мне, праведницы!
Она махнула подолом широкой юбки, взметнув пыль на тропинке, и пошла к своему дому. Бабы неуверенно загудели ей вслед.
-Ну, что, угомонила? – весело спросил её Степан, в который раз удивляясь способности жены брать под контроль стрекочущих сорок в виде односельчанок.
-И не говори – также весело отозвалась Стеша – таскают сплетни почём зря.
Она рассмеялась и села писать письмо Аглае, желая быстрее рассказать, какими подробностями обросли здесь слухи о её замужестве.
****
-Я, матушка, больше не могу так – говорила Софья, сидя дома у Сазона Евдокимовича.
Самого хозяина с утра не было – он куда-то уехал на машине вместе с Иваном, предупредив домашних, что это надолго.
-Ты о чём это, дочка?
-Не могу я так больше с Иваном. Не любит он меня. А на днях услышала я случайно разговор его со Степаном.
И Соня пересказала матери всё, что она слышала за воротами у дома свёкров.
Марья Степановна ахнула:
-И что делать будешь?
-Не знаю, мама. Разведусь, наверное…
-Да ты дело ли говоришь, опомнись?! Иван рази говорил с тобой о разводе? Дети у вас, опеть же, о них-то не думаешь, всё о себе печёшься?
-Не хочу я, мамка, без любви с им жить. Предупреждала меня Пистя, да я не послухала, дура. Нет больше силов моих!
-Ну уж нет, детонька, ты уж терпи! Иван муж твой, разводиться с тобой он не намерен, иначе уже ты бы знала! Терпи, говорю, такова наша бабья доля!
-Матушка, значит ли это, что вы с батькой на порог меня не пустите, комнату занять свою прежнюю не дадите?
-Ты мужняя жена, Софья! Бога побойся – он вас в церкви соединил! Не пушшу тебя, а батька дак тем паче! Ишь, сама она развестись захотела! Чего удумала! Себе позор на голову, детишкам, да нам! Не вздумай, Софка! А любовь… Стерпится – слюбится. Терпи и молись – утрясётся всё.
****
Когда Аглая прочитала письмо от Стеши о сплетнях по деревне относительно её замужества, она только посмеялась – эти деревенские пересуды теперь уже никак её не задевали.
Сейчас было важно другое – она, наконец, получила места в детском саду для детей, и вот уже который день они ходили туда, очень довольные тем, что там много друзей, добрые воспитательницы и нянечки, днём можно вволю поспать, а ещё там неплохо кормят. Мама Аглая, конечно, кормит лучше, но ей надо ходить на работу, она, как-никак, ведущий конструктор.
Что это такое, они понимали с трудом, но объясняли своим друзьям по детсаду, что мама придумывает одежду. И не мудрено – они ходили туда в таких нарядах, что персонал диву давался.
Давно уже прошло то время, когда Аглая набирала домой кучу заказов, сейчас она делала это выборочно, только самые интересные, самые сложные, самые срочные. Ателье разрослось, прогресс, который вовсю шёл по стране, позволял женщинам экспериментировать в одежде, работы прибавилось.
Но например, на днях, Аглая взялась шить свадебное платье коллеге Владимира по его просьбе.
Она на бегу прочитала Стешино письмо, забрала детей, и они отправились домой. Аглая пообещала, что она их накормит, они займутся своими детскими делами, а она – новым заказом, а потом, когда она освободится, они вместе пойдут в парк – гулять и есть мороженое.
Весело болтая, они подошли к дому и хотели было зайти в подъезд, как вдруг Аглая услышала за спиной мужской голос:
-Аглая Игнатовна!

Часть 27
Мужчина, окликнувший их, был смутно знаком Аглае. Где-то она его видела, а вот где – никак не могла вспомнить.
Эти тёмные глаза с длинными ресницами, прямой нос правильной формы, резко очерченные скулы, мужественный подбородок с ямочкой и пухлые губы, эти тёмные, чуть волнистые волосы… Она вдруг вспомнила другие – золотистые, и словно бы даже ощутила их под своей рукой.
Прикрыв глаза, постаралась сохранить в себе это ощущение, но опомнилась – на неё вопросительно смотрели три пары глаз.
-Мам? – у Толика было испуганное лицо – ты чего?
-Ничего, сынок – Аглая улыбнулась и обратилась к мужчине – извините, я вас не припомню. Мы знакомы?
-Да, я был у вас один раз, с коллегой, когда мы забирали детей в детский дом.
Он понял, что совершил оплошность, когда увидел, как ребята прижались к матери.
-Нет-нет – он широко улыбнулся и присел перед ними – я… не за этим. Не бойтесь меня.
И он достал из кармана два больших ярких леденца в целлофановой блестящей обёртке.
-Можно, я угощу детей? – поднял он глаза на девушку.
-Конечно.
Дети с опаской и любопытством взяли по леденцу, но отпускать руки Аглаи не спешили.
-Простите, я не представился, меня зовут Илья, а вас Аглая.
-Проверять меня пришли? – улыбнулась девушка, сверкнув белой полоской зубов – как я справляюсь?
-Да нет – он улыбнулся ей в ответ – это не в нашей компетенции, мы всего лишь милиция, да и сами видите - я в штатском.
Ему очень шла светлая рубашка к смуглой коже рук и шеи, его брюки были с идеально отглаженными стрелками, Аглая подумала, что так может только женщина, на ногах – простые летние туфли.
-Знаете, Аглая, мне очень хотелось проведать детей. Я заезжал в детский дом, и мне сказали, что их усыновили, я так и понял, что это вы. И вас… тоже хотелось увидеть…И может быть, вы не откажете мне в небольшой прогулке по скверу? Всем обещаю мороженого!
Аглая растерялась.
-Они только с детского сада… Им нужно поужинать.
-Мамочка! – заканючила Оля – нас сегодня на ужин так накормили, что у нас животы, как у бегемотов! Скажи, Толик! Пойдём лучше в парк, пожалуйста!
-А что вы сегодня ели на ужин? – поинтересовался Илья.
-Картошку с мясом – подхватил Толя – а ещё пили компот с булочкой с изюмом. Да, мамочка, мы не голодны, пойдём в парк!
-А работать я когда буду? – с улыбкой поинтересовалась Аглая.
-Потом! – заверили дети хором – мы тебе поможем!
-Ага, помощники! – улыбнулась Аглая – ладно, пойдёмте!
-Ура! – закричали они хором.
Тёплый летний вечер постепенно опускался на город, томно охватывая переулки, дома, дороги. Пряно пахло какими-то травами, легонько шуршали по дороге проезжающие машины, шумела листва деревьев.
В сквере было прохладно и тихо, прохаживались только влюблённые парочки, да старички играли на скамейке в домино.
Они направились к тележке с мороженым, дети убежали немного вперёд.
-Простите, что я вас вот так вырвал – сказал Илья – вы, наверное, много работаете?
-О, ничего страшного! Нам полезно, а то мы что-то с моей работой стали редко вот так выходить. Наверное, я наоборот должна вам сказать спасибо за то, что вытащили нас на прогулку.
Илья сбоку посматривал на девушку – ну как же хороша! Хороша той простой, русской красотой, присущей не каждой. Эти волосы с завитками на шее и висках, большие, по-детски чистые глаза, нежный овал личика, красивые скулы, правильной формы рот.
-Моя мама ваша большая поклонница – сказал он – она не пропустила ни одного показа от вашего ателье. И шила у вас что-то.
-Сейчас я мало заказов беру – призналась Аглая – очень много работы в ателье.
-Да, прогресс не стоит на месте, в том числе в моде тоже. Это видно по нашим женщинам. Кстати, добрая половина моих коллег и знакомых восхищаются вами. Говорят, что вы настоящий талант.
-А вторая половина? – рассмеялась Аглая.
Илья засмущался, так как понял, что совершил оплошность:
-Завидуют, наверное.
Они подошли к тележке с мороженым, и полная продавец в идеально белом халате и наколке на пышной причёске выдала им четыре порции.
Дети, щебеча, как птицы, опять убежали вперёд, останавливаясь только для того, чтобы в очередной раз откусить от холодного сливочного лакомства, которое дарит незабываемое блаженство, тая во рту.
Аглая тоже сбоку нет-нет, да и посматривала на симпатичного парня, думая про себя с облегчением – неужели отошло, оттаяло сердце, что она может поймать себя на мысли, что кто-то ей нравится помимо Ивана? Сама себе ответила на вопрос с грустью – нет, не забыть ей его пока, только вот воспоминания о нём приносят невыносимую, режущую боль. Хотя уже должно всё пройти и зажить, а сердце кровоточит, когда она думает о том, что её Ванюша принадлежит другой.
-Вам не тяжело с детьми справляться? – спросил Илья.
-Да вы что! – улыбнулась она – они же – радость! Я от них столько получаю! Надеюсь, что им тоже хорошо со мной.
-Это же видно невооружённым взглядом – дети вас любят и доверяют вам.
-Правда? – глаза её вспыхнули радостью.
-Конечно. По-моему, это даже всем окружающим заметно.
-А вы? – спросила она его – вы любите свою работу?
-Она не лёгкая, но люблю. Мало кто идёт в милицию – опасно, да и вообще, иногда до поздней ночи дома не бываешь. Я с мамой живу, она постоянно волнуется, когда меня нет долго.
-А отец? – осторожно спросила девушка.
-Он погиб. Тоже был милиционером, гонял эти «малинники», которые после войны расплодились. Его зарезали. Я из-за него в милицию подался – бороться с этой нечистью.
-Простите, если я сделала вам больно своим вопросом. Вы очень смелый человек.
-Аглая, может, перейдём на «ты»? А то идём, «выкаем», не совсем удобно, я ведь ненамного вас старше.
-Почему вы решили, что старше меня? – рассмеялась она – может быть, я старше вас?
-Мне двадцать восемь, а вам, я думаю, где-то двадцать два.
-Ты ошибся – она облизнула мороженое, забавно причмокнув – на целых три года.
-Я не очень умею определять возраст у женщин – сознался он и спросил – а где твои родители, Аглая?
Она немного помедлила, потом сказала:
-Я сирота. Потому детей взяла – они ведь тоже одиноки, как я.
-У тебя очень большое сердце.
-Ну, что ты. Любая женщина на моём месте поступила бы также.
-Нет, не любая, Аглая. Потому что тогда не было бы столько сирот.
Так они шли по скверу, болтая и смеясь. Впервые Аглая почувствовала себя легко и раскованно в компании мужчины. Как-то именно с Ильёй так получилось, что сразу всё стало простым и понятным. Наверное, потому что он такой и был сам по себе – простой, понятный парень с открытой душой.
Даже дети почувствовали это, а детское сердце остро чувствует неискренность и ложь. Они съели мороженое, потом Илья посадил на плечи Толика и прошёлся с ним так по парку, потом – Ольгу, и всё это с шутками и смехом.
Аглая наблюдала за ними, и впервые чувствовала, что она как-то по-особенному счастлива.
С тех пор он стал частым гостем в их доме, вернее, он спрашивал у Аглаи разрешения – может ли он прийти тогда-то или тогда-то, не помешает ли. В свои визиты он играл с детьми, или, если они занимались рисованием или поделками, мог сесть напротив Аглаи и часами наблюдать, как её нежные руки колдуют над материалом.
Довольно часто он говорил, что она настоящая волшебница, а потом стал даже помогать ей – продевал нитку в иголку, нанизывал бусины или ещё что-то.
-Илья – говорила ему Аглая – тебя сослуживцы засмеют, если увидят или узнают, что ты тут мне помогаешь.
-Да ну! – отсмеивался он – не засмеют. Мне приятно, что я могу оказать тебе такую маленькую услугу.
Частенько они ходили в сквер гулять, иногда выбирались в центр города, где было много развлечений для детей. Толик и Олечка уже привыкли к Илье, как к члену семьи, и с нетерпением ждали его прихода. Приходил он всегда не с пустыми руками, а Аглая ругала его за это. Она говорила, что он избалует детей, а Илья успокаивал её, отвечая, что этих детей избаловать невозможно – они очень многое помнят из своей прошлой жизни.
****
-Слушай, Аглая! – к девушке подошла молоденькая модель Анастасия – смотри, вот ткань.
Она положила перед ней кусок тёмно-синей, немного плотной ткани со странным расположением нитей – словно в мелкий рубчик.
Аглая никогда такую не видела, а потому вопросительно посмотрела на девушку.
-Мне из-за границы тайком прислали, смотри, что написано.
Аглая, взявшаяся в институте усиленно учить английский, прочитала нараспев:
-«Джеанс». Интересненько. И? Что от меня требуется?
-Слушай, ну в Москве такое уже появилось, в Ленинграде тоже… Брюки это такие, их там джинсами называют. Сшей мне! – она состроила умильно-просящую мордашку – Пожалуйста!
-Ну, а есть какой-то рисунок-то? Как они выглядеть должны, эти самые джинсы?
Довольная Настя быстро сбегала в подсобку и принесла свою сумку. Из сумки она извлекла цветной плакатик, на котором была изображена девушка с длинными белокурыми волосами и в этих самых джинсах.
Аглая перевела с английского то, что было написано на плакатике, шевеля губами, а потом сказала:
-Слушай, ну это больше одежда для рабочих.
Настя махнула рукой:
-В них почти вся Москва ходит.
Брюки на плакате были чуть свободными в бёдрах и к низу, а вот талию и попу облегали плотно. Кроме того, пояс брюк был оформлен шлёвками для ремня, а низ – подворотами, словно широкие манжеты.
-Тебе такие же? – уточнила Аглая, ткнув в плакатик.
-Ну да. Ради эксперимента. А там посмотрим.
Аглая сняла с неё дополнительные мерки и теперь задумчиво смотрела на то, как Настя удаляется. Что-то сидело у неё в голове и словно жучок, сверлило мозг. Она кинула взгляд на девушку на плакате, потом на удаляющуюся фигурку модели, потом на свои многочисленные наброски, висящие на стенах.
Задумчиво посасывая карандаш, она думала и думала. Думала долго, а потом вдруг сорвалась с места и понеслась на репетицию.
Модели привычно ходили по подиуму, старательно делая повороты.
-Извините, Капитолина Францевна! – обратилась Аглая к своей начальнице – Настя, Настя, я на минутку к тебе! У меня появилась очень разумная мысль!
Капитолина Францевна знала, что Аглая просто так не приходит, и, если эта самая «разумная мысль» появилась, надо дать ей высказаться, иначе потом она может её упустить. Аглая что-то объясняла девушке, показывая на какой-то цветной рисунок, а та только восторженно ахала, прикладывая ладошки к губам.
-Ну, может, и мне покажете? – не выдержала женщина.
-Нет-нет – торопливо произнесла Аглая – это будет фурор. Настюш, дай мне три дня.
Аглая так загорелась этими джинсами, что все выходные провела за раскроем и пошивом. Хорошо, что Илья выручил её, и много времени провёл с детьми.
В понедельник довольная Настя красовалась перед девушками в новеньких штанах. Все с восхищением смотрели на неведомые брюки, а Капитолина Францевна, увидев модель, сказала с гордостью:
-Сразу чувствуется рука Аглаи.
-Это точно! – заявила довольная Настя – я ведь хотела, как на плакате, а она предложила мне сделать расклешение от икры, почти, как у матросов. Очень здорово получилось!
-Дааа – задумчиво протянула Капитолина Францевна – где бы нам побольше такой ткани отыскать?
-Только через спекулянтов – решительно сказала Настя, знавшая всю «кухню» изнутри – она, кстати, дорогая, эта ткань…
-Можно было придумать коллекцию.
-Да вы что, Капитолина Францевна! – произнесла Аглая – эти – она ткнула пальцем наверх – не дадут нам её не выпустить, не показать. «Тлетворное влияние запада» - процитировала она.
****
Иван привёз в город Сазона Евдокимовича. Тот приехал на какой-то симпозиум или собрание – Иван не сильно-то вникал, и сказал ждать его на улице.
Облокотившись на машину, Иван с тоской посматривал в сторону сквера – там, под сенью деревьев, было так хорошо и прохладно, что ему захотелось всё бросить и пойти туда. Он повернулся к машине, чтобы достать из пиджака платок, и тут услышал за спиной нежный женский смех.
Этот смех пронзил его сотнями тысяч болезненных осколков, потому что он узнал бы его, даже если бы прошло сто, нет, тысячу лет.

Часть 28
Они прошли мимо и не заметили его, впереди бежали двое детей, взявшись за руки. Пара выглядела настолько счастливой, что Иван сначала отвернулся, но потом, таясь, словно какой-то вор, забыв про машину, пошёл следом.
Густая тень тополей, их раскидистая крона и толстый ствол позволяли ему осторожно идти следом за парой. Редкие в такой жаркий день прохожие с подозрением посматривали на него, но ему было всё равно.
Какая же она! Непохожая на себя, красивая… Чужая… Такая далёкая… Но такая близкая и родная… И как же он любит её! Любит по-прежнему, словно и не было этих долгих лет разлуки.
Всколыхнулось сердце у Ивана – не может, не может она вот так улыбаться кому-то другому, не может идти рядом с чужим мужчиной, неужели она забыла, как всё было у них! Пришла запоздалая мысль – а сам-то ты каков? Женился на женщине, которую не любишь абсолютно, завёл семью, детей, хозяйство, лишь бы выглядеть в глазах односельчан правильным и хорошим. Зачем?
Зачем были все эти бессмысленные потуги показаться для всех безупречным? Для всех, но только не для себя…
Он внимательно всматривался в пару – неужели это тот самый муж, про которого плела Анна? Обратил внимание – на пальце ни Аглаи, ни шедшего рядом мужчины нет обручальных колец. Неужели Стеша права и Аглая всё же не замужем?
Вот шедший рядом с ней незнакомец поворачивает голову и смотрит на неё, внимательно слушая то, о чём она рассказывает так серьёзно и подробно, иногда улыбаясь и показывая что-то на себе, вот его дыхание колышет лёгкий завиток на её шее, вот он бежит за детьми, подхватывает двоих в охапку, и все вместе смеются, радостно и счастливо.
Он, Иван, чужой на этом празднике жизни. Ни разу он вот так не гулял с детьми, не смеялся радостно от их перемазанных мороженым мордашек, не подхватывал на руки и не кружил, абсолютно не обращая внимания на тех, кто шёл мимо. Никогда он не был вот таким непосредственным, простым парнем. Всегда серьёзный, степенный, здоровается не с каждым…
А от этого кавалера Аглаи веет какой-то детской непосредственностью, несмотря на то, что он в милицейской форме… Наверное, потому она смотрит на него вот так – с восхищением, с удивлением, воспринимает каждое его слово, ловит каждый его взгляд.
Вот он снова подходит к ней, склоняется, берёт за подбородок, шепчет что-то ласковое и убирает маленький лист, нечаянно упавший ей на плечо, опять завитки волос на её шее колышутся под его дыханием, они долго-долго смотрят друг другу в глаза…
Иван дошёл следом за ними до небольшого дома, Аглая с детьми попрощалась с этим парнем около подъезда, он уходит, а она ещё долго смотрит ему вслед, и дети затихают, посматривают на маму и на уходящего парня.
Он слышит, как девочка с двумя торчащими косичками и в нарядном, в ярких цветах, платье, спрашивает:
-Мам, а дядя Илья придёт завтра?
-Конечно, милая – отвечает Аглая, и Иван замирает от звука её грудного голоса. Слышать её голос вот так, в тишине улицы, таясь за деревом – это настоящая боль, которая острым ножом режет по сердцу.
Они втроём заходят в подъезд, Иван осторожно следует за ними, и успевает увидеть снизу, в какую дверь они вошли.
Он разворачивается и убегает, думая только об одном – лишь бы она не увидела в окно его позорное бегство.
Около машины стоит Сазон Евдокимович, недовольно высматривая Ивана.
-Куды ты делся-то? – спрашивает раздражённо – давай, поехали…
По дороге он рассказывает зятю о том, как его пропесочили на этом самом собрании – лицо у него недовольное, но видно, что он уверен в себе, в собственной значимости – вон, как гордо смотрит, голова вздёрнута, короткий ёжик волос топорщится из-под кепки, глаза глядят самоуверенно и дерзко. Словно бы он чувствует себя во всём и всегда правым.
Иван почти не слушает его, думая об Аглае, но вдруг с каким-то страхом понимает, что его тесть ему не то, чтобы неприятен, а даже больше – противен, как никто другой. Напоминает напыщенного индюка, противен настолько, что Ивану хочется выйти из машины, вытащить этого старика и хорошенько набить ему его самоуверенную морду.
Он даже прыснул, представив реакцию Сазона Евдокимовича на этот его поступок.
-Чё ты ржёшь-то? – сердито спрашивает его тесть.
-Да так – отвечает Иван неопределённо – приходит на ум всякая ерунда.
Сазон Евдокимович отворачивается к окну – чего с ним разговаривать, с этим зятем, толку от него – чуть… В жизни своей путём ничего не добился, а смеётся… Может быть, над ним, над Сазоном Евдокимовичем? Да нет, не может быть… Парень-то уважительный, поведение своё блюдёт, со старшими разговаривает всегда почтенно…
Они возвращаются в деревню, когда летние сумерки уже вовсю покрывают крыши домов и золотистые кроны деревьев. Иван смотрит на это синее небо, облака, деревья, покосившиеся палисадники, ворота, ярко раскрашенные ставни окон и думает про себя: как же он был молод, сколько надежд и чаяний было, сколько они мечтали с Аглаей, что мир посмотрят, будут работать, учиться…
Он мечтал об учёбе… Когда это было? Что теперь от этого осталось? Мечтал втайне выучиться, знал, слышал, читал из редко приходящих в деревню газет, что учат там, в далёких неизведанных городах на лётчиков, учат самолёты эти создавать, учат военной науке, учат строить дома… Выбирай – не хочу! А он? Засел, как клоп, в своей норе и все мечты пошли прахом…
Он даже думал тогда о том, что сможет обойтись без этого пресловутого родительского благословения на поездку в город и житьё там. Что родители? Тёмные люди, которые редко куда дальше деревни выбирались… Крылья расправлялись за спиной, когда думал об Аглае, о её любви, о том, что вдвоём они горы свернут.
Но по-иному жизнь распорядилась, и, если бы сказала Стеша Ивану раньше, кто на самом деле виноват во всём этом – Иван бы и думать забыл о Соне. Ну, почему, почему он такой дурак! Не поговорил, не настоял на том, чтобы выслушать Аглаю, не выяснил, как так произошло, что деревня слухами полнится о том, что она гулящая, оказывается. А всё-то совершенно по-другому было… И Аглая – ушла молча из деревни, никому и слова злого не сказала, себя не защищала, словно так и надо. О мачехе думала, о детях её…
Теперь она, Аглая, мечты его воплотила – живёт в городе, счастлива, это видно, дети есть, и близкий, понимающий человек рядом… А он, Иван, живёт неправильно. Без любви, жену не любит, тестя с тёщей втайне ненавидит, хотя, вроде бы, они ему ничего плохого не сделали. Только ради детей и притворяется перед Соней. Хотя она, кажется, и так всё понимает…
-Ужинать иди, Ваня! – позвала Соня, и Иван, устало сидевший на завалинке, встал и пошёл к столу.
Глянул на жену – широкая длинная юбка, на ногах какие-то валяные тапки домашние, кофта с пятнышками какими-то, от готовки, наверное, на голове платок повязан. Словно старуха какая… Ох, видать будет он теперь недостатки выискивать в жене, после того, как увидел Аглаю!
-Но-ка! – она стукнула ложкой по лбу сына – чё за столом-то за баловство? Ешьте, да идите отсель!
-«Отсюда», Соня, надо говорить! – поправил её Иван – «отсюда».
Она с удивлением посмотрела на него.
-Ты чего это, Иван? Устал, что ли? Чего меня учить-то взялся?
Он махнул рукой:
-Сами неверно говорим, и детей этому учим. Вырастут – темнота деревенская…
-И чё? – спросила Соня – неужель это так важно?
-В город учиться поедут – засмеют их там.
-Какой город, Ванюш? Пусть здеся живут, в деревне, хозяйство своё поднимают, замуж выходят, рожают деток.
-Что же ты, Соня, им судьбу, как у нас, пророчишь?
-А чем плоха наша судьба, Ванюша.
Его вдруг стало раздражать то, что Соня его совсем не понимает, со стуком бросил ложку на стол, сказал, чуть повысив голос:
-А чем она хороша, Соня? Живём в глуши, ничё не видим, не обученные, тёмные…
-Да что с тобой, Ванюша?
Он встал.
-Ничего. Ничего со мной. Просто как-то по-другому стал я на эту жизнь глядеть, Соня.
И вышел из-за стола. Ничего теперь в их деревенской, простой жизни, не доставляло ему радости. Как же так? Зачем он начал такую жизнь после армии?
Глаза его словно открылись: жить с нелюбимой – настоящая немочь, мука, страдание. Как мог он? Как мог похоронить любовь, которая жила в его сердце? Сам, сам своими руками закопал своё же собственное чувство к Аглае!
****
-Наташ! – Аглая смотрела на подругу снизу-вверх. На обеденном перерыве она пришла к ней в цех поговорить – Я так счастлива! У меня сердце поёт, Наташка!
Подруга хитро посмотрела на неё.
-Кто он? Признавайся!
Аглая рассказала ей о Илье, о том, как он пришёл, как они стали регулярно ходить с детьми в парк и вообще, просто гулять. Как ездили в центр на карусели, и дети были в полном восторге, как он помогает ей с шитьём и часами может смотреть на то, как она что-то творит своими руками.
-Да ты влюблена, подружка! – улыбнулась Наташа.
Она сказала это так громко, что все остальные швеи повернулись к ним, вслушиваясь, а потом начали осторожно собирать вокруг них кружок.
-Тише! – улыбнулась Аглая – но вообще, ты права – я влюблена, кажется!
Она счастливо рассмеялась, Наташа кинулась её обнимать.
-Слава Богу, ты, наконец, забудешь этого своего Ивана – произнесла подруга, сдвинув брови.
-Я его никогда не забуду, Наташа – тихо сказала Аглая – он – тот человек, который подарил мне первое чувство настоящей любви, как же я могу забыть его?
-Слушай, а что с Владимиром-то? Видно же, что он по тебе с ума сходит.
-Владимир очень хороший человек, Наташа, но… я не люблю его. У меня нет к нему такого чувства, как к Илье, и уж точно не будет такого, как к Ивану. Понимаешь меня?
-Вполне. Но мне всё-таки жалко его…
-Мне тоже, Наташа. Я так хочу, чтобы он нашёл свою любовь! Кто, как ни он, заслуживает счастья?!
-Это точно, Аглая. Но как ты ему скажешь? О Илье?
-Пока ничего не скажу, но позже всё-таки надо будет решиться и поговорить с ним.
-Обязательно, обязательно надо сказать ему об этом, Аглая!
-Ладно, Наташа, у нас с Ильёй пока это всё очень неопределённо. Он тоже вроде бы любит меня, но я пока не знаю, куда нас заведёт вся эта история.
На улице шёл дождь, а потому прогулок в этот день не было. Илья пришёл после работы, когда было уже девять часов вечера.
Дети спокойно занимались рисованием за своим столиком, потом взялись за лепку, поведав Аглае, что в детском саду им дали задание вылепить настоящего зайца. Занятие настолько захватило их, что они даже переговаривались мало – просто сидели и лепили, изредка посматривая, как получается у другого.
Аглая продолжала шить свадебное платье, Илья помогал ей нанизывать белые бусинки на нитку с иголкой. В один из моментов их руки встретились, и они посмотрели друг на друга, прямо в глаза. Илья осторожно склонился к щеке девушки и прикоснулся к ней губами. Потом заскользил по нежной коже, туда, к родинке. Аглая чуть отстранилась и кинула выразительный взгляд на детей.
Илья сразу понял её, погладил руку и тихо сказал:
-Глаш, с тобой мама хочет познакомиться. С тобой и с детьми.
Аглая испуганно посмотрела на него.
-Илья, да ты что? Я… не знаю… А если я ей не понравлюсь?
-Ты всерьёз думаешь, что я мог найти себе девушку, которая не понравилась бы моей маме? – он улыбнулся – не трусь, ты же смелая. Моя мама – очень хороший человек, Глаша. Я тебе обещаю, что ты полюбишь её, а она тебя и детей. В общем, мы приглашены в субботу в гости.
-Мы? В гости? – подал голос Толик – а куда мы пойдём, дядя Илья?
-К одной очень хорошей женщине. Но – он подошёл к детям – нужно уговорить вашу маму, она боится.
-Мамочка! – подошла к ней Оля – мама, ты же такая смелая! Ты нас забрала из детского дома, и никого не испугалась, ты эту странную тётеньку прогнала, ты такие платья шьёшь, мамочка! И по подиуму даже ходила! А тут боишься!
Толя тоже принялся уговаривать Аглаю сходить в гости.
-Гости – это очень интересно – мотивировал он, кивая головёнкой – там, в гостях, могут дать новый рецепт, мама. И… посадить за стол! Мы же ходим в гости к тёте Наташе, почему не сходить к этой тётеньке?
-Ладно, уговорили – улыбнулась Аглая – идём в субботу в гости!
Когда они прощались у порога, – Илья собрался уходить уже в одиннадцать – он наклонился к ней, погладил по щеке.
-Я люблю тебя, Аглая – и поцеловал в губы, легонько, осторожно.
Дети уже спали за своей ширмочкой, которую недавно купила и установила Аглая. Это было сделано специально, чтобы не мешать детям спать, если она допоздна что-то шила. Над своим рабочим столом для этих целей Аглая расположила пару ночников-светильников. «Большой» свет в комнате она отключала и оставляла только эти ночники.
Она ответила на его поцелуй, чувствуя, как в теле образуется тягучая, сладкая истома, прижалась к нему осторожно, словно боясь того, что он оттолкнёт. Они стояли так перед дверью, долго, целуясь, шепчась, обнимаясь, Аглае казалось, что никогда она не получала столько теплоты и ласки одновременно.
С пылающими щеками, счастливая, она вернулась к своему рабочему месту и шила практически до утра.
На следующий день она получила письмо от Стеши, которая с удивлением спрашивала её о замужестве, мол, по деревне Анна разнесла слух, что Аглая вышла замуж за какого-то очень солидного мужчину. Догадавшись, что Владимир специально сказал мачехе о том, что он её муж, она просто посмеялась и прямо на работе написала Стеше ответ, что если бы она, Аглая, вышла замуж, то точно позвала бы Стешу с семьёй на свадьбу.
Она закончила писать, когда к ней подошла Капитолина Францевна. Уселась напротив, посмотрела на Аглаю, во взгляде – беспокойство.
-Дайте, я угадаю – улыбнулась девушка – вы думаете о том, как бы предъявить миру джинсовую коллекцию? Верно?
-Аглая, ты проницательна до невозможности. Вот как ты догадалась?
-А что тут гадать, Капитолина Францевна? У вас на лице всё написано. Только мне кажется, что это не совсем своевременная идея. Нас за неё расстреляют, как за антисоветскую пропаганду. Ну, может не расстреляют, а отправят куда-нибудь на Соловки – улыбнулась она.
-Глаш – расстроенно сказала женщина – ну, поговори ты с Владимиром насчёт этого.
-Что вы? – испугалась Аглая – Володя далёк от моды. И потом – вряд ли он станет так рисковать собственной карьерой.
-Ну, ты ведь даже не пробовала. Представь, сколько женщин будет в восторге! И потом, это рано или поздно всё равно придёт в нашу страну, так будет лучше, если мы привнесём это.
-Ладно – согласилась Аглая – я попробую.
Вечером ей привезли такую же ткань, как у Насти – Аглая надумала и себе сшить джинсы, только немного другого фасона.
Илья снова провёл у них вечер, но ушёл раньше – назавтра ему нужно на работу.
Аглая в нетерпении стала раскраивать материал, увлеклась этим занятием и не сразу услышала тихий стук в дверь.
А когда услышала, подошла, открыла и обомлела – за дверью стоял Иван.

Часть 29
В каком-то непонятном едином порыве они, не сговариваясь, крепко обнялись, словно не было этих нескончаемо долгих лет разлуки, словно не было этой огромной пропасти из людских кривотолков и сплетен, словно не существовало ни семьи Ивана, ни того мужчины, который появился в жизни Аглаи.
Они снова были той же красивой деревенской парой, которой восхищались односельчане, завидовали парни и девчата, они снова прощались холодным ноябрьским вечером перед уходом Ивана в армию. Они снова стояли около плетня, обещая друг другу, что будут любить вечно…
Иван поглаживал её по волосам своей грубой мозолистой ладонью, и ему казалось, что он снова обнимает ту юную девочку, которую обнимал тогда. Она была также прекрасна, лишь от пережитого в жизни на лбу появилась трогательная глубокая морщинка, а в остальном она была та Аглая, которую он знал когда-то: та же родинка на щеке, те же глубокие, пронзительные глаза, которые не давали ему покоя, те же роскошные волосы…
А Аглая с горечью осознавала, что нет больше золотистых волос под её рукой – Иван теперь коротко стригся, но взгляд – всё тот же! Тот же любящий взгляд, от которого перехватывает дыхание, те же знакомые, нежные, мужские руки, которые когда-то обнимали её так, что хотелось никогда не расцеплять этого кольца рук. Никогда!
Она первая очнулась от этой эйфории, отстранилась от него, милая, такая знакомая улыбка озарила её лицо. Она не отрываясь смотрела на Ивана, на того, кого любила и… может быть, любит до сих пор? Как же так, разве можно любить двоих одновременно?
-Здравствуй, Иван! Вот и свиделись мы с тобой! Я уж и не думала.
-Здравствуй, Аглая! Какая ты стала… Я тоже рад, что нашёл в себе смелость прийти к тебе.
-Как ты тут оказался, уже ведь поздний час?
-Мы с Сазоном Евдокимовичем приехали, по каким-то его делам. Всё не успели сделать, остановились у его друзей. Я ушёл в машину спать – у них там места нет…
-А как ты узнал, где я живу? Стеша дала адрес?
-Нет. Я видел тебя совсем недавно, ты гуляла с… мужчиной и детьми.
-Ах, да! У меня тогда было странное чувство, что кто-то смотрит мне в затылок, я постоянно оглядывалась… А это был ты… Значит, чует ещё моё сердце тебя, Иван.
-Я… тоже не могу забыть тебя, Глаша. Из сердца вырвать не могу. Пытался драть с корнем, с мясом – ничего не получается. Впрочем, что это я… ною… Тебе во сто крат тяжелее было.
-Пойдём – она открыла дверь квартиры – только потише, хорошо, у меня дети спят!
Они присели к круглому столу, стоящему посредине комнаты. Иван с удивлением осматривал обстановку в квартире, отмечая про себя идеальный порядок, несмотря на то, что везде висели и лежали лекала, выкройки, рисунки моделей одежды.
-Ты, Аглая, оказывается, очень талантливый конструктор. Бабы наши в деревне от зависти все языки себе обтесали.
Аглая тихонько рассмеялась и этот тихий женский смех ножом резанул Ивана по сердцу.
-Замуж вышла? – спросил он осторожно, боясь услышать ответ.
-Да нет – девушка махнула рукой – Анна, как всегда, лишнего наплела. Владимир не муж мне – просто очень хороший друг. Анну я и так отвадила, а он ещё добавил, чтобы не смела появляться больше.
Она налила Ивану чай в красивую, с узором, кружку. Он молчал, тяжело вздыхая, словно не решался сказать о чём-то важном.
-Я всё знаю, Аглая – наконец произнёс он.
-Стеша сказала? – она сдвинула к переносице брови, видно было, что ей это совсем не нравится.
Иван кивнул.
-Аккурат перед моей женитьбой на Софье. Теперь корит себя, что раньше этого не сделала, мол, тогда бы свадьбы этой не было. И она права – слушать бы никого не стал, и благословения родительского не надо мне было, сбежал бы, нашёл тебя…
Он вдруг рухнул со стула на колени перед ней, уткнулся лицом в её тёплые ноги, рыдания сотрясали тело этого большого, неуклюжего человека.
-Ты… прости меня, Глаша! – она рассеянно гладила его по голове – дурака! Прости! Молод я был тогда, головой не думал своей, деревенские головы мне умнее казались – коли говорят люди, значит, так оно и есть! Коли написал мне друг мой в армию – значит, так всё и складывается, друг же врать не станет! Не выслушал тебя, не нашёл… Тогда, когда тебе помочь надо было, меня рядом не было, все отвернулись, ещё и я предал. Прости, Аглая, если можешь!
-Ваня – тихонько сказала Аглая – Ваня, послушай меня, пожалуйста!
Он поднял голову от её колен.
-Ты всё сделал правильно, Иван, и я не о чём не жалею. Мне не за что тебя прощать. Тогда, когда всё это произошло, я бы сама не допустила, чтобы ты узнал правду. Нельзя было этого допустить, никак нельзя. И Стеше со Степаном я строго настрого запретила говорить кому бы то ни было, что произошло на самом деле, поэтому ты их не виновать, прошу тебя. Ты был молод, горяч, если бы узнал правду – убил бы Игната…
-Да я эту гниду и сейчас не прочь пришлёпнуть, вот только дождусь момента, когда Анька опять со своими отпрысками куда-нибудь метнётся…
-Нет, Иван! – её лицо стало строгим – ты не сделаешь этого… Нельзя, слышишь! Не ломай свою жизнь, не вздумай. Игнат уже и так сполна наказан, и нести ему его крест до тех пор, пока он на тот свет не отправится. Так вот, Иван, если бы тогда деревня всё узнали, пострадало бы очень много людей: ты, твои родители – они ведь любят тебя очень сильно, ты единственный сын, твои сёстры, в том числе, и Стеша, которую я бесконечно люблю, и которая очень сильно любит тебя. Пострадали бы семеро детей Анны… Я не могла разрушить столько жизней одновременно, Иван, одним ударом. Лучше пусть одна моя жизнь пострадает, чем столько народу будут чувствовать горе и печаль. Я должна была так поступить, не знаю, поймёшь ли ты меня…
-Это несправедливо – глухо сказал Иван – несправедливо…
-А жизнь зачастую состоит из несправедливостей, Ваня. Ничего не поделаешь. Видать, слишком счастливы мы были с тобой.
Она горько рассмеялась.
-Я ни в чём не виню тебя, Ваня, ни в чём, я не испытываю зла или ещё чего-то, и мне абсолютно всё равно, что говорят про меня деревенские бабы. У меня своя жизнь, она другая, не такая, как там, в деревне. Добрые люди помогли мне устроиться в городе, у меня есть любимые и любящие дети – чего мне ещё желать, Иван?
-Ты… любишь его? Ну, того, с кем я тебя видел тогда…
Она подумала немного.
-Люблю. Но не так, как тебя, Иван. Это уже взрослая, осмысленная любовь. Тебя же я никогда не забуду, и ты всегда будешь в моём сердце. Ты тот, кто подарил мне крылья, тот, кто подарил мне любовь, и я за всё тебе благодарна.
-Аглая… Мы, может быть…
-Нет, Иван, прости меня. Я не могу так. Я не стану отнимать отца у детей. Я верю и знаю, Иван, что ты хороший отец, хороший муж. И я никогда не допущу, чтобы из-за моей любви к тебе пострадали другие люди. Соня, например. Она ведь тоже жертва, потому что любит тебя столько лет, и любит безответно, а дети, Иван? Ты хочешь, чтобы они выросли несчастными оттого, что родной отец их оставил? Нет, так нельзя…
-Аглая, мы не сможем всю жизнь притворяться…
-А не надо притворяться, Иван. Жить надо – по совести, так, чтобы потом стыдно не было под конец жизни.
-Мы же… друг другу предначертаны, с самого начала, Аглая, мы ведь любили друг друга сильно – ты и я. Как теперь жить с этим, с этой жизнью не сложившейся, с этими ошибками… Сам я, своими руками, всё это натворил – женился на Софье, хотя не любил её, послушал деревенских и не поговорил с тобой… Сам всё разрушил, а ведь не о том мечтал когда-то… Думал, буду жить в городе, учиться, работать, думал, поженимся мы с тобой, детишек заведём… - он вдруг осёкся, опустил голову – прости…
-Ничего, Иван – она встала, прошлась по комнате, опустилась перед его стулом, посмотрела ему в лицо – мы, Иван, не сможем теперь по-другому, нельзя нам. Если, как ты говоришь, жизней столько разрушил, зачем же дальше продолжать это делать. Ты теперь, Иван, не один – у тебя дети, не должен ты только о себе думать, теперь пришло время думать о них, брать на себя ответственность за их жизни… Ты ведь никогда не был эгоистом, Иван…
-И никогда не думал о себе, всё о других… Разве можно так всю жизнь? Не жизнь ведь – мучение…
-Но так правильно, Ванюша. Дети – будущее твоё, воспитать их хорошими людьми теперь твоё предназначение. И Софье ты должен быть благодарен, за то, что она тебе их подарила. Она твоя жена, береги её, она не заслуживает того, чтобы ты вот так бросил её и детей.
Он встал тяжело, словно нехотя.
-Свидимся ли мы ещё когда, Глаша?
-А нужно ли, Иван? Боль свою снова переживать? Мучить друг друга? А так, глядишь, и поутихнет всё…
Он встал и отправился к двери – больше ему было нечего тут делать. У двери повернулся, опять обнял её, прижал к себе крепко, чувствуя невыносимую боль от того, что в очередной раз должен проститься со своей любовью.
-Ты только помни, Аглая, что в любой момент, если плохо ли будет, или хорошо – можешь позвать меня, и я приду к тебе и помогу, где бы ни был. И… я всегда буду любить тебя, чтобы не случилось.
-Я тоже, Ваня – она смотрела в его лицо, в надежде запомнить каждую любимую чёрточку, каждую складочку и морщинку – я тоже буду помнить и любить тебя.
Они долго ещё так стояли и молчали, не в силах расстаться друг с другом, оторваться от родного, любимого тела… Сколько счастья и сколько боли принесла им эта встреча!
На душе у Аглаи было пусто и в тоже время наступило облегчение – вот и поговорили они, выяснили всё и не осталось больше тайн между ними, не осталось недосказанностей.
Теперь каждому из них идти своей дорогой, своим путём… Может, и встретятся они когда ещё в этой жизни, а нет – значит, ждёт их встреча там, куда не в силах попасть живые люди, куда приходят они только после того, как покинут мир людей, со своим нажитым багажом, наполненным болью и победами, радостями и разочарованиями.
Она долго ещё смотрела ему вслед из тёмного окна, несколько раз он обернулся, видел в окошке смутные очертания её силуэта и было у него большое желание развернуться и бежать, бежать снова туда, где она и её уютный дом, где её тёплые объятия и нежный свет глаз…
И она думала о том, что наплевать бы на все условности, выбежать вслед за ним на улицу, обнять сзади за широкую спину, припасть лицом к пропахшему машиной и деревенским духом, пиджаку, и вернуть его навсегда в свою жизнь.
Нет, нельзя. Разные у них с Иваном пути-дороги, не сложилась жизнь так, как они думали, значит, не судьба им в этом мире быть вместе.
Она долго не могла уснуть, до самого утра ворочалась на диване, плакала и улыбалась одновременно, вспоминая его руки, глаза и эти последние крепкие объятия.
-Ты куды ночью ходил-то? – спросил у Ивана подозрительно Сазон Евдокимович – глазюки вон красные, как у вампира…
-Город смотрел. Не спалось что-то. Так, прогулялся малость.
-Смотри – шутливо погрозил ему тесть кулаком – не иначе, полюбовницу в городу завёл, ирод?
-Вы что, Сазон Евдокимович?! – совсем, что ли?
-Не нравишься ты мне в последнее время, зятёк. Чует моё сердце – чё-то муторно у тебя на душе… Словно ты что-то удумал, а сделать не решаешься.
Иван сдвинул к переносице густые брови. Слова тестя ему не понравились.
-Выдумаете тоже – сказал он недовольно.
Но Сазон Евдокимович был не так-то прост. Будучи человеком с одной стороны, вроде бы умным, а с другой – имевшим привычку совершать поступки спонтанные и не всегда разумные, он, после той поездки, решил навестить дочь.
Отправил Ивана в райцентр по какому-то малозначительному делу, а сам наведался в гости.
Соня яростно месила тесто на кухне, собираясь печь хлеб, да поставить булки на расстойку. Поздоровавшись с дочерью, Сазон Евдокимович неспеша перекрестился в красный угол, сел на лавку около печи и скрутил цигарку.
-Стешка-от привезла из городу какую-то дрянь, папиросы, что ли… Стёпка ейный теперя их курит, как деловой. А я не могу – ажник меня кашель с них пробирает – и тут же начал издалека – Сонюшка, а не приболел ли Иван?
-Чё это ему болеть, папаша? – Софья с недоумением изогнула дугой красивую бровь – здоров вроде.
-Да он смурной какой-то ходит, да хмурый.
-Если вы, тятька, не заметили – дак он всегда такой.
Сазон Евдокимович докурил, потом близко подошёл к дочери и доверительно зашептал:
-Сонюшка, ты батьку-то послухай, я жизнь прожил. К мужу-то ты поласковей будь, Сонька. Сама знаешь, кто долгие годы ему душу матырил. Рази отпустит это его так быстро? Не, и не надейсь. Лаской его окружи, заботой, внимания больше уделяй, да интересуйся, как жизнь, как работа… Мужик от ласковой бабы никуда не денется. И ребёночка бы ишшо вам надо…
-Бать, ты чего? О чём, вообще, говоришь сейчас?
-Да я о том, что в последнюю нашу поездку в город, твой-то полночи где-то валандался. Секёшь? Куды ходил, неизвестно, чё по улицам ночью шляться? Есть у меня подозрение, что к этой он ходит… своей… бывшей…
-Да вы что, батька?! Ай сами за руку ловили?
-Ловить не ловил, но ты, дура, отца слухай, я тебе дело говорю. До этого мы сколь раз в город катались – у его не возникало желания гулять, а тут, ишь, пошёл среди ночи. И в глаза после этого не глядит, когда спросил его, куды он шастал. Мотай, Сонька, на ус – потеряешь мужика, неужто готова его этой отдать?
После его ухода Соня задумалась.
Правильнее было бы Ивана отпустить. Ну, не любит он её, так и не смог полюбить, так что слова эти: «Стерпится-слюбится», не всегда себя оправдывают. С другой стороны, боялась одна она с детишками остаться. Что делать будет – неясно, как жить без мужика – непонятно. Да и шуток за спиной от деревенских не избежать… Больше всего Соня этих кривотолков стыдилась.
Неужто и правда Иван к Аглае ходил, неужто забыл все обещания, которые давал ей? А дети? И они для него ничего не значат? Как же так?
Она уселась на лавку и сидела так некоторое время. Что-то не здоровится ей, то в жар, то в холод кидает – от чего бы это? Вспомнила мельком слова отца о том, что надо бы им ещё ребёночка, положила руки на живот. Да неужели? Ох, не дай Бог! Не хотела она больше детей. Что это – зачинать их без любви, без тепла мужниного. А если всё же это так, что же теперь – от ребёнка этого избавляться? Нет, нельзя, это ребёнок Ивана, у неё рука не поднимется.
Иван вошёл в тот самый момент, когда она с тестом уже заканчивала. Посмотрел на бледное её лицо, на красные глаза – плакала, что ли? С чего бы вдруг?
-Соня – начал он – нам поговорить с тобой надо…

Часть 30
Соня села на лавку около стола и вопросительно посмотрела на мужа – что ещё он придумал? О чём поговорить?
Она словно боялась этого разговора – слишком серьёзный вид был у Ивана, и взгляд странный – какой-то потерянный.
-О чём, Ванюша? – спросила она.
-Соня… Так невозможно больше жить нам…
-Как – так?
-Как мы сейчас живём. Я понимаю, ты любишь меня, а я… Я просто гад и тебя недостоин. Ты замечательная мать и отличная жена, но ты прекрасно знаешь, что я… люблю другую. Я… хочу уехать. Когда мы последний раз были в городе и останавливались у знакомых Сазона Евдокимовича, мне мужик там сказал, что на севере хорошие заработки. Я хочу уехать туда работать. Деньги все буду отправлять тебе и детям. Этот мужик дал мне адрес, чтобы я мог найти его – он всё мне объяснит, куда ехать и так далее…
-От меня бежишь? Или от неё? – усмехнулась Соня.
-От себя, Соня.
-От себя не убежишь, Иван. Отец мне сказал, что ты виделся с ней – это правда?
-Я не хочу говорить об этом.
-А может быть, это ты мне говоришь про заработки и север, выдумал всё, а сам к ней едешь?
-Она не такой человек. Не станет отнимать отца у детей. Я действительно хочу поехать работать, не просто так. Может быть, там наконец-то и переосмыслю всю свою жизнь. Денег мне сильно не нужно будет – стану всё тебе и детям отправлять. Водители там ценятся…
-Я так понимаю, отговорить тебя я не смогу, да?
-Я всё решил, Соня.
-А что скажут родители? О них ты подумал – об отце, о матери?
-Я постараюсь объяснить им всё так, чтобы они приняли мой выбор.
-Иван, Иван, разве плохо мы жили? Дети у нас… А ты собираешься по чужим краям мыкаться!
-Мне, Софья, нужно жизнь свою обдумать, решить, как быть дальше… И я не просто так, как ты говоришь, «мыкаться» собираюсь, я работать еду.
-Делай, как знаешь – вздохнула Софья – только потом не сокрушайся, что дети забыли, как ты выглядишь. Только знаешь – в доме мужская рука ведь нужна тоже – как я буду одна справляться.
-Попрошу батю и Степана помогать тебе. Сам, когда буду приезжать, тоже буду стараться побольше сделать. Ты не серчай на меня, Софья… Так уж вышло… Никак не могу я её забыть, хотя честно старался из сердца выкинуть. Как приеду на место – отпишусь тебе, сможешь мне письма слать.
После того разговора Софья всё же решила, что Иван ей лжёт, и работать он едет в город, туда, где живёт Аглая, чтобы встречаться с ней.
Чувствовала она себя всё тяжелее и тяжелее, мучила тошнота, тянуло живот, хотя срок ещё был маленький. После того, что сказал Иван, она не хотела этого ребёнка, считала, что он будет лишним в их семье, и пока решила ничего ему не говорить.
Иван же думал о том, что Соня наверняка обратится к его отцу и матери, а также к своим, чтобы они отговорили его от этой поездки и работы где-то на чужой стороне.
Он решил, что будет изо всех сил противостоять родным – хватит, поплясал он под чужую дудку, достаточно. Ему хотелось одного – уехать из этой деревни туда, где можно будет на целый день окунуться в работу, прерываясь только на сон, и забыть об Аглае. Навсегда забыть.
С другой стороны, он сомневался, что сможет выкинуть её из памяти, ведь за все эти годы ему так и не удалось это сделать.
Но Соня решила пойти другим путём. Она обратилась к Стеше.
-Стеша, здорОво! – поприветствовала она золовку.
-А, Софья! – ответила та – и тебе не хворать. Чего пришла?
-Разговор у меня к тебе есть.
-Говори, только побыстрее – мне уходить надо по делам, к родителям спешу.
-Стеша, дай мне адрес Аглаи. Городской. Повидаться мне с ней надо.
-Ох, сколько вас таких! Хитрых! Повидаться ей надо! И зачем же? Навредить?
-Ты же знаешь, что я так не делаю, Стеша! И никому вредить не стану. Поговорить мне с ней надо, по-сурьёзному. Попросить хочу её кое о чём.
-Ох, Соня, Соня, какие разговоры у тебя с Аглаей могут быть?
-Один у нас с ней теперь разговор – Иван, муж мой.
-Что-то случилось? – обеспокоенно спросила Стеша – Иван в порядке? Я ведь давно его не видела.
-С Иваном всё нормально. Он в городе к Аглае ходил, вот мне и надо с ней увидеться.
-Глаза ей выцарапать хочешь? Или космы выдрать? – рассмеялась Стеша – вы ведь, здешние, только так и можете свои проблемы решать!
-Ничего этого я делать не буду, говорю же – поговорить мне надо. Кажется мне, что Иван к ней уйти хочет, но я… ребёнка жду.
-Да ты что? – Стеша от удивления присела на сосновую чурку, стоящую посреди двора и с сомнением в голосе сказала – да ты что! Аглая не такая – она вряд ли примет Ивана. А кто тебе сказал, что они виделись?
-Отец мой заподозрил – Иван ходил куда-то посреди ночи. Когда я спросила его об этом – отрицать не стал.
-А он знает про ребёнка?
-Я не говорила пока вообще никому, ты первая.
Помедлив, Стеша сказала:
-Хорошо, я дам тебе адрес Аглаи. Но смотри, Сонька, не устраивай там дебош – у неё тоже дети, напугаешь ещё не дай Бог.
-Я обещаюсь, что не стану.
Стеша накарябала ей адрес на листочке, и Соня стала думать – как бы ей съездить к Аглае так, чтобы Иван не узнал об этом.
Стеша же покачала неодобрительно головой и пошла по своим делам. Конечно, ей не нравилось, что в своё время Иван, узнав всю правду, не отменил свадьбу и женился на Соне, но сейчас разговор шёл о детях, которых Стеша очень любила, а значит, Иван не должен так поступать по отношению к ним и к Соне. Всё-таки, она его жена, он уже отец, и Стеша решила, что она позже обязательно поговорит с Иваном.
****
-Ну, вы готовы? – Илья вошёл в комнату и посмотрел на Аглаю.
Глаза его вспыхнули мальчишеским восторгом.
-Глаша, какая ты красивая!
Она действительно отлично выглядела в синем платье в белый горох с белым воротничком и поясом на талии. Волосы она распустила и подколола с боков заколками, и они свободными прядями спадали вдоль лица и на спину.
Еле заметный макияж подчёркивал свежесть её личика, стрелки оттеняли большие глаза, придавая им глубины и загадочности, губы были подкрашены розовой помадой.
-А пострелята где? – спросил он.
Они вышли из-за ширмы и, улыбаясь, уставились на Илью, оба в красивой одежде, нарядные и торжественные.
-Ребят – Аглая присела перед ними – пообещайте мне, что вы будете себя хорошо вести.
Они закивали головами.
-Аглая, ну ты что?! – удивился Илья – они же на редкость послушные дети.
-Илья, мне страшно – сказала Аглая.
-Ну, чего ты боишься? – он взял её за подбородок, осторожно поцеловал в краешек губ – я уже тебе говорил, что моя мама – добрейшее в мире существо. Пойдёмте.
Жил Илья совсем недалеко, они дошли туда пешком. Пятиэтажный дом представлял из себя монументальное строение, и выглядел очень внушительно.
-Мне совсем недавно дали здесь квартиру – до этого мы ютились в коммуналке. Мама была счастлива, что мы её получили. Она хотела остаться в старой квартире, но я не позволил. Только не подумай, что я какой-то маменькин сынок, просто я посчитал, что вдвоём нам с ней будет легче и лучше.
-Ну, что ты?! – улыбнулась Аглая – мама – это святое…
Она вспомнила свою маму, и на глаза навернулись слёзы.
-Мам! – позвал Илья, открыв замок деревянной двери – встречай гостей!
В квартире вкусно пахло пирогами, сладким вареньем и чем-то ещё. Им навстречу вышла хрупкая женщина с добрым лицом, открытой улыбкой и седыми, красиво уложенными волосами.
-Здравствуйте! – она протянула Аглае руку – я рада с вами познакомиться и очень ждала этого. Илья не умолкая говорит о вас, Аглая. И о ваших чудесных детях.
Она посмотрела на жавшихся к Аглае детей.
-Ну, что, ребятишки, у меня есть то, что может вас заинтересовать. Мойте руки, сейчас будем пробовать мои кулинарные изыски – она рассмеялась.
Квартира была двухкомнатная, в большой комнате стоял круглый стол, красиво накрытый, со всякими вкусностями. В углу, недалеко от окна, примостился странный ящик на ножках.
-Это телевизор? – удивилась Аглая – много про них читала в газетах, но сама пока не решаюсь приобрести.
-Не спешите с этим, деточка – улыбнулась ей Елизавета Ефимовна – говорят, от этих штук жутко портится зрение, а детям вообще противопоказано долго на него смотреть. Но иногда можно.
Дети, увидев подобную забаву, тут же уселись на стульчики, и стали заворожённо смотреть на экран, шёл какой-то малоизвестный фильм.
Скоро все устроились за столом. Аглая помогла Елизавете Ефимовне на кухне, они разговорились там и сразу же поняли, что отношения их в дальнейшем будут складываться наилучшим образом.
-Ну вот, а ты боялась! – прошептал ей Илья – я смотрю, вы подружились. Говорил же, моя мама – замечательный человек.
-Это так, Илья –шепнула ему в ответ Аглая – мама твоя – просто чудо.
-Тут мы с тобой солидарны.
Они замечательно провели вечер, Елизавета Ефимовна знала много хороших, смешных историй. Рассказала она и про своего мужа – героического отца Ильи, которого убили при выполнении задания.
-Я очень переживаю, когда Илья уходит на работу – призналась она Аглае – очень переживаю. Молюсь Богу тихонько, чтобы никто не видел, видимо, он слышит меня и хранит Илюшу.
-Вы верующая? – удивилась Аглая – в такое время…
-Детка, детка, мой отец был священником. Его тоже убили, так что я осталась совсем одна, пока не встретила отца Ильи.
Аглае очень понравилась эта прямая, такая милая и честная женщина. Всю обратную дорогу они проговорили с Ильёй о его матери, Илья рассказывал Аглае всю историю своей семьи, всё, что знал. Он вообще был интересным собеседником, и мог много и интересно рассказывать. Даже дети слушали его, открыв рты.
-Аглая, я хотел спросить тебя. Ты… выйдешь за меня замуж?
-Что? – удивилась она – ты… делаешь мне предложение?
-Конечно.
-Илья, я… - Аглая смутилась, на глазах опять выступили слёзы – ты серьёзно?
-А ты что думаешь, я буду шутить такими вещами?
Он вдруг встал перед ней на одно колено.
-Аглая, выходи за меня замуж! Обещаю любить тебя всю жизнь, и сделать тебя счастливой.
На них с улыбкой оглядывались прохожие, и Аглая совсем засмущалась.
-Илья, встань, люди смотрят.
-Ну, и что! – рассмеялся он – пока не скажешь «да» – не встану!
-Хорошо – согласилась Аглая – хорошо, я выйду за тебя замуж.
Илья поднялся, подхватил Аглаю и закружил её. Потом подошёл к женщине, которая продавала цветы, скупил у неё всю охапку и подарил Аглае.
-Ты с ума сошёл, Илья! Они же дорогие!
-Мне для тебя ничего не жалко! Сегодня самый счастливый день в моей жизни – моя любимая согласилась выйти за меня!
Он опять закружил её, подхватив на руки.
-Илья, тебя разве не смущает, что у меня не будет детей? – тихо спросила Аглая.
-Нет, моя хорошая, это для меня абсолютно неважно, ведь дети у нас есть – это замечательные ребята, и как только мы поженимся, я тоже начну процедуру усыновления, чтобы стать им настоящим отцом.
-Каждый мужчина хочет иметь детей, своих…
-Я люблю тебя, Глаша, люблю такой, какая ты есть. И люблю наших детей. И для меня не важно, что у меня не будет своих детей – есть же замечательные дети, и они наши, наши с тобой, Аглая!
В этот день они долго не могли расстаться – всё говорили и говорили о чём-то, в основном о планах на будущее, о свадьбе, о том, что хорошо было бы когда-нибудь взять детей и поехать в отпуск, на море, о том, что детям скоро в школу, о своей работе, которую они любили, о новых коллекциях одежды, о милицейских сводках.
Много было самых разных разговоров в этот день, они еле смогли попрощаться друг с другом, и Аглая заснула счастливая, поглядывая то и дело на стол, на котором стоял огромный букет, подаренный Ильёй.
Она вспомнила, что в понедельник они идут подавать заявление в ЗАГС и улыбнулась от осознания полного счастья, которое пришло к ней в дом, и которого она так долго ждала.
-Наташ! – они встретились с подругой на обеде, в столовой, которая принадлежала комбинату – угадай, какое событие скоро произойдёт в моей жизни.
-Повышение? – спросила озадаченная подруга.
-Неа. Это нечто замечательное и невероятное.
-Ты что, замуж выходишь? – недоверчиво спросила та.
-Да. Илья сделал мне предложение и вчера мы подали заявление!
Прямо там Наташка кинулась её обнимать, визжа от восторга. Вся столовая уставилась на них с улыбкой.
-Наташ, Наташ, ну хватит, отпусти – улыбалась Аглая – меня одно волнует. Что у нас детей не будет…
-У вас есть дети – сказала Наташка – Илья замечательный, он любит тебя, и любит детей, и принимает тебя такой, какая ты есть.
-Не каждый мужчина решится на такое, Наташа.
-Если любишь, Аглая, ещё и не такое можешь сделать. Вы будете замечательной парой.
-Наташа, я хотела тебя попросить быть моей свидетельницей. Свадьба будет небольшой, мы не хотим никаких пышных празднеств. Илья поговорил с мамой, я, кстати, с ней познакомилась в субботу, и Елизавета Ефимовна предложила отметить событие у них дома.
-Да ты что, Аглая! Это же свадьба! Всё должно быть торжественно! Пусть будет много гостей!
-Нет-нет, Наташ, нам ни к чему эта помпезность! Прошу тебя, не уговаривай. Свадьба через месяц, так что у меня будет время сшить платье и подготовиться.
-Слушай, ну это просто невероятно – заявила счастливая Наташка – но тебе надо обязательно поговорить с Володей, это будет нечестным по отношению к нему.
-Да, я поговорю с ним – улыбнулась Аглая – думаю, он поймёт меня.
 Вечером она забрала детей из детского сада, и они шли домой, болтая о разных делах, в основном о том, чем занимались сегодня с воспитательницей, что ели, и с кем, и в какие игры играли.
Подходя к дому, Аглая увидела около подъезда смутно знакомую фигуру. Внимательно всмотрелась – почему же ей кажется, что она где-то видела её?
Подойдя ближе, она поняла, что это Софья.

Часть 31
-Здравствуй, Аглая! – Соня встала со скамейки и посмотрела девушке прямо в глаза, потом кинула взгляд на деток.
-Здравствуй, Соня! – и склонилась к детям – ребята, поиграйте немного в песочнице, я с тётей поговорю, и мы пойдём домой.
-Мам, а это кто? – настороженно спросил Толик – это не за нами?
-Толечка, сынок! – Аглая погладила мальчика по голове – я же уже говорила – никто вас с Олей не заберёт, детей у мамы не отнимают. Разве ты мне не веришь?
-Верю! – он на миг прижался щекой к ладони Аглаи и сказал сестрёнке – Олька, пойдём!
Они взялись за руки и побежали к песочнице.
-Хорошие у тебя дети! – сказала Соня.
-Сонь, ты зачем приехала? Твоё появление – это признак того, что у тебя ко мне что-то важное. Я с работы, дети из сада, нам нужно в душ, может, мы ускоримся?
-Да. Ты извини, я не должна была, наверное, приезжать, но дело в том… Скажи, Иван был у тебя?
Она напряжённо ждала ответа, словно сомневалась в том, что ей скажут правду.
-Был – Аглая прямо посмотрела ей в глаза – мы поговорили, Соня… И попрощались…
Соня удивлённо посмотрела на Аглаю.
-Разве?!
-Да. А что ты думала? Что я стану отнимать у детей их отца?!
-Он… он просто собрался уехать, говорит, что на север, на заработки…
-А ты подумала, что он солжёт и поедет ко мне, да? А я его тут приму?
Соня молчала.
-Сонь, мы никогда не были подругами, но разве ты плохо меня знала, просто, как свою односельчанку? Если убрать то, что произошло, что вызвало слухи в деревне? Я не стану разрушать семью!
-Да, я решила, что он поедет к тебе, он ведь любит тебя до сих пор. Я тогда не послушала Стешу и бабку Пистю, вышла за него, родила от него детей. Но он так и не смог полюбить меня. Я же была уверена, что моей любви хватит на нас двоих, но теперь понимаю, что я была не права. Потому что сама живу и мучаюсь от того, что он меня не любит. Между нами всегда будешь стоять ты, Аглая. И ехала я сюда, чтобы просить не забирать у меня Ивана… Тем более, я жду дитя от него.
Последние слова Сони больно резанули Аглаю по сердцу.
-Я и не собиралась этого делать, Соня – устало сказала она – тем более, как думаешь, кого он выберет – ту, которая подарила ему двоих (теперь уже троих) детей, или ту, которая никогда не сможет дать ему дитя?
-Это не важно. Важно то, что несмотря на этих детей и мою многолетнюю к нему любовь, он не может выбросить тебя из сердца. Даже если бы ты была безумной, или калекой, и будь он рядом с тобой, он бы также любил тебя, как и сейчас. А самое главное, что с годами эта любовь не гаснет, а становится ещё ярче. Я знала, на что шла, когда выходила за него, но я надеялась, что со временем он всё-таки сможет тебя забыть…
-Ты же знаешь, Соня, что я не могу изменить это. Я не могу заставить его вырвать себя из сердца с корнем. Но я могу пообещать тебе, что не стану отнимать его у тебя. Тем более, что через месяц я сама выхожу замуж, уже подано заявление.
Соня с удивлением посмотрела на неё.
-Замуж? Но ведь ты…
-Я люблю своего будущего мужа – сверкнув блестящими, счастливыми глазами, сказала Аглая – представь, такое возможно…
-Могу только пожелать тебе счастья…
-Иван знает о ребёнке?
-Нет пока.
-Если тебе нужен хороший совет – скажи ему, пока он не уехал.
-Я не хочу привязывать его дитём… Если он решится уехать на эти заработки – пусть едет.
-Мне кажется, вам сейчас наоборот не нужно расставаться. И для детей это ничем хорошим не кончится.
Они некоторое время смотрели друг на друга, потом Соня сказала:
-Ладно. Я пойду, Аглая. Через час мой автобус. Желаю тебе счастья.
-Спасибо. Хоть мы и не были никогда близки, но тоже хочу пожелать тебе удачи.
Когда они поднялись в квартиру, Аглая из окна проводила фигурку Софьи – как-то медленно и тяжело та шла на остановку. Аглая подумала про себя, что эта беременность вероятно, не легко ей даётся – капельки пота на лице, землистого цвета кожа, усталый, потухший взгляд.
Ей даже стало жалко её – живёт человек без любви и радости, только домашними хлопотами, да заботой о детях, родители, которым был просто выгоден этот брак, не замечают или не хотят замечать проблем дочери. Скоро её плечи совсем опустятся, в глазах исчезнет последний, итак тусклый, свет, и она превратится в эдакую сварливую женщину, которая будет собираться у колодца для сплетен, перемывать кости другим и лузгать семечки. Чем, впрочем, занималось большинство женщин в их деревне. Она подумала о том, что адрес ей, скорее всего, дала Стеша, значит, её подруга знает о беременности Сони, и конечно, не допустит, чтобы Иван уехал.
Стеша сама пришла к Соне, выждав момент, когда Иван уедет с Сазоном Евдокимовичем. Ей было интересно, как прошёл разговор.
-Здравствуй, Соня! – она присела на ступеньку высокого деревянного крыльца.
-Здравствуй, Стеша! – Соня тяжело опустилась рядом – наверное, ты хочешь узнать, как Аглая?
Стеша кивнула – чего было отпираться, если она именно за этим и пришла.
-Мы хорошо поговорили с ней, душевно. Она заверила меня, что не намерена соединять судьбы с моим мужем, сказала, что он действительно был у неё, они поговорили и… попрощались.
По лицу Стеши прошла тень. Соня усмехнулась.
-Я знаю, что для тебя это неприятно, но теперь, Стеша, я ничего не могу поделать. Да, мы оба ошиблись, я и Иван, он в том, что женился на мне, я – что пошла за него. Но теперь нам с этим жить. Хотя бы ради детей. И Аглая сказала, что она не станет отнимать у детей отца. Кстати, она поделилась со мной радостью – свадьба у неё через месяц, замуж она выходит.
Стеша встала и молча пошла к воротам, потом обернулась.
-Ты… это… заходи, когда захочешь, если поговорить надо будет или ещё чего… заходи. Я смотрю, ты не выбираешься никуда…
Личико Сони словно расцвело, она заулыбалась:
-Спасибо, Стеша, зайду обязательно.
Через несколько дней Иван пришёл к Демьяну Егоровичу и Анфисе Павловне сказать им о своём отъезде.
Услышав о его решении, Демьян Егорыч застучал кулаками по столу:
-Ты куда, стерва, собрался?! Всё неймётся тебе?! Уже двое детишков, а ты всё куда-то скачешь?! А Соньку на кого оставишь, а хозяйство?! Не будет тебе моего благословения на то, и маткиного тоже не будет!
Анфиса Павловна тихо плакала у печки.
-Да мне и не надо, бать! – спокойно сказал Иван – я работать еду, а не по улицам праздно гулять, так что мне твоё благословение и не нужно.
-Ах, ты, поганец! Ростил-ростил тебя, а он – ишь! Благословение моё не нужно! Да где у тебя совесть, гад?! Женить его женили, сруб поставили, дом построили, жена, как картинка, детишки, а он на какие-то севера податься вздумал?!
-Ты глотку-то, бать, не дери понапрасну. Я пришёл просить, чтобы вы Соню не оставляли, если чё по мужской части помочь надо будет. Хотя вроде я всё сделал, что нужно, но мало ли…
Выпучив свои и так большие глаза, Демьян Егорыч подошёл к сыну и затряс руками у него перед глазами, зашипев при этом:
-Да что ж тебе надо-то? Что ж ты бежишь-то отсель? На кого своих оставляешь? Хочешь, чтобы дети тебя забыли, горе-папаша?!
В этот момент в дом вошла Стеша. Демьян Егорыч кинул на неё взгляд и недобро буркнул:
-О, ещё одна явилась! Защитница… Посмотри, посмотри на братца своего!
-Бать, выйдите, мне с Иваном поговорить надо.
-Чёй-то я со своего дома пойду! Совсем ополоумела – отца гонишь!
-Бать, я не гоню – прошу выйти на десять минут. Мама, да выведете же его! Поговорить не даст!
Анфиса Павловна посмотрела на старшую дочь. Она знала, что, если та вот так просит чего-то – значит, это неспроста.
Она подтолкнула мужа в спину, говоря:
-Пойдём, пойдём, горе луковое. И что ж ты вечно вопишь-то на весь дом, вон и девки все разбежалися.
-Да пусть они хучь вообще не являются, девки твои! Одна беда от них! – он сплюнул и кинул злой взгляд на старшую дочь.
Когда они вышли, Стеша присела на лавку и глянула в лицо Ивану.
-Уехать хочешь?
-Да, Стеша. Хотел просить Стёпу помочь Соне по хозяйству, если вдруг что… Вообще, я всё сделал, но мало ли, чего понадобится.
-Да по хозяйству-то мы поможем – задумчиво сказала Стеша – но вот как она будет с тремя детишками управляться – вот вопрос.
-Что? – Иван глянул на сестру – что ты говоришь, Стеша? Соня беременна?
-Да, Иван.
-А… почему она мне не сказала?
-Она не хочет, чтобы это выглядело так, словно она пытается удержать тебя ребёнком. К слову, она не сказала никому. Никому, кроме меня.
Иван тяжело опустился на лавку рядом с сестрой.
-Что же мне делать, Стеша?
-Ты должен сам решить, как жить, Иван. Понятно, что тяжело и трудно смириться с тем, что любовь всей твоей жизни – это прошлое, а Соня и дети – это настоящее и будущее. Но ты должен что-то решить. Ты не можешь вот так бросить жену, одну с тремя детьми, и уехать на север, пусть даже работать. Кстати, Аглая выходит замуж, у неё через месяц свадьба.
-Это не новость для меня – тихо сказал Иван – она дала понять, что любит его. Не такой любовью, как меня, но любит.
-Иван, нужно жить дальше. Не абы как, но так, чтобы не мучить других. Это будет правильно. Посмотри на Аглаю – разве ей не тяжело? Да она выстрадала это счастье, выболела его, тогда, когда над ней совершил насилие родной отец, тогда, когда она позволила Писте лишить её дитя, тогда, когда она узнала, что никогда ей не стать матерью. Вероятно, она подобрала для тебя правильные слова. Вспомни эти слова, и потом подумай – по совести ли ты поступаешь?
Она встала и пошла к дверям, в этот момент потерявший всякое терпение Демьян Егорыч входил в дом, что-то бубня себе под нос. Он увидел с удивлением, что Иван медленно вынимает из рюкзака какие-то свои вещи, которые хотел взять в поездку, и которые лежали дома у родителей.
Посмотрел с недоумением на Ивана, проводил взглядом старшую дочь, молча уселся на лавку, не глядя на сына. Сколько раз он ругал себя за несдержанность, за неумение спокойно разговаривать… Ведь никогда, на протяжении всей его жизни, крики не привели ни к чему хорошему.
Иван же, сложив все вещи на место, отправился к себе. Соня ставила в печку тяжёлый чугунок, держа его ухватом. Перехватив длинную деревянную ручку, Иван ловко сунул чугунок в печь, посмотрел внимательно на Соню.
-Зачем сама-то?
-Привыкать надо самой управляться – сказала она – ты уедешь – кто поможет…
-Соня, ты почему мне о ребёнке не сказала?
-Стеша? – Соня сдвинула к переносице красивые свои брови.
Иван кивнул.
-А как ты хотела? Стеша считает это несправедливым, я тоже.
-Я не хотела держать тебя дитём.
-Это же ребёнок, Соня. Мой и твой. Как бы ты одна справлялась?
-Справилась бы. Я ведь понимаю, Иван, почему ты уехать хотел. Душа твоя на распутье, ты ищешь способ правильный путь в жизни найти. Я подумала, может, даже, к лучшему будет, если ты уедешь, всё обдумаешь там…
-Соня, Соня, я тебе уже говорил, что я просто дурак. Нам нужно попробовать семью сохранить, Стеша права – у нас дети, и думать мне теперь о них и о тебе надобно. Так получилось, что оба мы были не готовы к тому, чтобы семью создать, но сейчас, когда у нас уже двое и скоро появится третий, имеем ли мы право рушить то, что ещё можно удержать и попробовать исправить. Хотя бы ради детей…
Иван встал и осторожно прижал к себе жену.
-Я не могу обещать тебе большой любви, Соня, но я буду заботиться о тебе, помогать, и уважать тебя. Тебя и наших детей.
-Спасибо, Иван. Ты прав – нам есть, ради чего жить…
****
-Володя, ты должен понять меня. Или не должен, я не знаю. Я… люблю Илью, прости. У нас свадьба через месяц. Я не хочу делать тебе больно…
-Аглая, сколько ты меня знаешь?
-Несколько лет.
-А его?
-Разве это так важно?
-Аглая, несколько лет я говорю тебе о своей любви, делаю для тебя всё, о чём ты не попросишь, я твержу тебе, что буду ждать тебя сколько угодно времени, но ты встречаешь первого попавшегося, и выходишь за него?!
-Володя, послушай, он не первый попавшийся! Я не могу приказать себе полюбить тебя, Володя, сердцу не прикажешь! Неужели ты хочешь, чтобы я жила с тобой насильно, переступив через себя?!
-Аглая… Мне больно, больно от того, что я столько лет добиваюсь тебя, а ты от меня всё дальше и дальше. И я больше не хочу выносить эту боль, Глаша, не хочу! Извини. Мне нужно уйти из твоей жизни, так я смогу быстрее тебя забыть, и кто знает, может быть, построю свою личную жизнь.
-Я всегда желала, Володя, чтобы ты нашёл своё счастье, и всегда тебе об этом говорила.
Владимир встал.
-Прощай, Аглая, нам действительно пора идти каждому своей дорогой.
-Почему мы по-прежнему не можем быть друзьями?
-Потому что мне больно будет видеть тебя с другим мужчиной, и с горечью осознавать, что ты осталась всего лишь моей несбыточной мечтой.
Он обнял её, крепко прижав к себе, потом отпустил и пошёл к двери:
-Прощай, Аглая.
Она смотрела на него со слезами на глазах, и ей было больно сейчас, больно от того, что она не могла дать ему то, что он хотел, ей было больно причинять ему боль и одновременно лишаться друга.
Когда пришёл Илья, он увидел, что глаза его невесты чуть покраснели:
-Ты что, Глашенька? Ты плакала, что ли?
-Да ничего, Илья – это пройдёт.
-А что случилось? Я могу помочь?
-Нет, Илюша. Просто я потеряла очень хорошего друга.
И она всё честно и прямо рассказала ему о Владимире.
-Может, это к лучшему? – спросил Илья у будущей жены.
-Я не знаю, Илюша.
-Ладно, вытри слёзы – он достал платочек из кармана и осторожно промокнул слезинки у неё на ресницах – и посмотри сюда.
В его руках была деревянная коробочка, отделанная блёстками и узорами. Он открыл её и свет от обручальных колец, старинных, объёмных, ослепил всю комнату. По крайней мере так показалось Аглае – настолько кольца были великолепны.

Часть 32
-Слушай, Глаша, откуда у Ильи такие шикарные обручальные кольца? – спросила Наташа подругу – в ЗАГСе даже регистратор глаза вытаращила на них.
-Это Елизаветы Ефимовны – ответила Аглая – вернее, её мужа, ему передали его родители, а этим родителям – их родители. Они старинные, ценные и очень дорогие. Елизавета Ефимовна сказала – в семье её супруга были какие-то там дворянские корни.
-Понятно. А то я даже удивилась – они очень дорого и роскошно выглядят. Кстати, говорят, что нельзя вот так передавать обручальные кольца – получишь с ними ту судьбу, которая была у их обладателей.
-Наташка! – рассмеялась Аглая – ты же сама меня за суеверия постоянно ругала, а теперь? На себя посмотри!
Свадьба Аглаи и Ильи наконец состоялась, и всё прошло безупречно. Приглашённых было не так много – Стеша с мужем, Наташка, несколько девчонок из ателье, Капитолина Францевна и друзья Ильи с его работы.
Аглая сшила себе такое свадебное платье, что все просто ахнули – невеста была чудо, как хороша, и платье было довольно необычным – многослойным, с открытыми плечами, которые были обтянуты только тонюсеньким шифоном, длиной до колен, оно переливалось бусинами, вышивкой бисером и блёстками, которых, впрочем, было не так много. В общем, платье было не аляпистым, и в тоже время достаточно изысканным.
На голову Аглая надела только белый веночек с цветами, волосы собрала в причёску на затылке, выпустив, впрочем, несколько коротких витых прядок.
Детей одели тоже очень красиво – во всё белое, одежду Аглая им шила сама.
На свадьбе Аглая была немного опечалена тем, что рядом не было Владимира, она даже немного всплакнула сначала от счастья, которое, наконец, стало реальным и ощутимым, а потом от того, что за общим столом нет её самого лучшего друга.
Застолье было в самом разгаре, когда отворилась дверь и Аглая не поверила своим глазам: в большую комнату, где были накрыты столы, вошёл Владимир с огромным букетом цветов, шампанским и большой коробкой, перетянутой шёлковой лентой.
Он улыбался, здоровался с гостями, по-свойски пожал руку Илье, а потом посмотрел на Аглаю и протянул ей букет.
-Поздравляю, Аглая! Будь счастлива! А этот букет – самой красивой невесте в этом городе.
Аглая расплакалась от переизбытка чувств, и с благодарностью поцеловала Владимира. Нового гостя посадили рядом с девушками из ателье, и налили ему «штрафную».
-Наташка, это ты? – спросила подругу Аглая – ты его уговорила прийти?
-Нет – Наташка пожала плечами – это не я.
А вечером, когда они пришли в свою квартиру, – дети остались на эту ночь у Елизаветы Ефимовны – Илья сказал ей:
-Я рад, что мой сюрприз тебе понравился, Глаша.
Она сразу догадалась, о чём он говорит:
-Так это ты нашёл Владимира и уговорил его прийти к нам на свадьбу?
-Да, я. Я знал, что ты переживаешь из-за того, что он ушёл и больше не захотел поддерживать с тобой отношения. Узнал у Наташи его домашний телефон и позвонил ему, договорился о встрече. Мы очень хорошо поговорили с ним, и он понял меня. И понял, что ты очень страдаешь от отсутствия такого друга, как он.
Аглая крепко обняла мужа:
-Спасибо тебе, Илья, ты не представляешь, что ты для меня сделал.
-Ты самый дорогой для меня человек – ты, наши дети и мама, как же я могу зная, что ты от чего-то страдаешь, спокойно спать?
****
Иван стал понимать, что потихоньку отпускает свою любовь. Он смирился с тем, что Аглая вышла замуж, смирился с тем, что, видимо, им никогда не быть вместе, с тем, что у них не будет и не может быть общего будущего.
Ему было больно осознавать это, но эта боль притуплялась с каждым днём. Дни его протекали в работе, каждодневном труде по дому, заботе о детях и Соне, беременность которой уже на ранних сроках протекала тяжело. Он старался во всём помогать ей, поддерживать её и видел, как всякий раз вспыхивают благодарностью её глаза.
Правда, когда Стеша со Степаном приехали из города, – они ездили к Аглае на свадьбу – Иван словно невзначай встретил его у их дома и остановился поговорить с ним.
Стараясь казаться равнодушным, спросил, отводя глаза:
-Ну, и как прошло торжество?
-Мы здеся, в деревне, такой красоты, как на свадьбах в городу, никогда и не видели. Шикарно всё было, прямо вот шикарно, Иван! Расписывают в ентом помещении которое ЗАГСом зовётся, там же снимают, чтобы, значит, карточки на память остались… А Глашка-то – какой у ей наряд был! Она обещала Стеше – как только карточки получим, вам отправим, мол, на память. А кольца у их какие! Ну, а потом за стол – такая там компания хорошая, скучать не давали – и веселились, и песни пели под гитару, Стешка моя как затянула своей голосиной, Глашкины портнихи там полегли все, оне-то в городу такого не поють! И шампанское было, у нас в сельпо такое ишшо, однако и не завозили – но честно тебе, Ванька, скажу – не понравилось оно мне, кислятина какая-то!
-И кто муж-то у неё? – стараясь придать голосу равнодушие, спросил Иван.
-Да милиционер он, друзья его были на свадьбе, тоже все эти, ментята. Хорошая компания! Ну, и все простые, не делят – деревня ли, город ли. Потом нас на ночлег устроили, ажник на какую-то перину, така кровать большая. Я Стешке говорю – сколотим дома такую же, а перину в городу возьмём – он подмигнул Ивану.
-Она выглядит счастливой? – спросил Иван.
Степан посмотрел на него:
-Вань, ну хватит…
-Стёпа, просто ответь.
-Да, и это видно, она счастлива с ним. И… очень красивая. Не надо Иван, не трави ты себе душу, выброси её из головы, Софья уже третьим беременна – ты всё не уймёшься.
-Спасибо за совет, Стёпа – Иван пожал ему руку, попрощался, и пошёл домой.
Ему было пока тяжело осознать, что Аглая может любить кого-то, но не его, что она может быть в объятиях другого мужчины, что ему она будет улыбаться, с ним рядом она будет ложиться в постель, ему она будет готовить завтрак и провожать на работу.
****
-Анька! Анька! – кричал Игнат из своей халупы – слышь меня, ты?! Ведьма!
-Ну, чё те надо? – ответила Анна, не решаясь войти в зимовье, где находился Игнат. Во-первых, она не могла выносить без тошнотных позывов в желудке того запаха, который стоял в халупе, а во-вторых, просто боялась входить – Игнат мог и кинуть чем-нибудь, как это было несколько раз, когда она всё же входила к нему.
-Принеси мне самогонки – трубы горят, помру я!
-Нет у меня больше денег! – ответила Анна – пенсии надо твоей ждать!
-А куда ты её дела, тварь, мою пенсию! Она мне дадена, а не тебе! Куды дела, зараза?
-Так у тебя ещё и дети есть, ханыга! Их кормить надобно! Или ты думаешь, что на свою пенсию один жировать будешь?!
-Иди взаймы тогда возьми!
-Да не дают уже взаймы-то! Кончилась лафа! С пенсии отдавать придётся!
-Я те сказал – добудь! Помру ить я, дура! Потом никакой пенсии моей не дождёсся, окаянная!
-Да где ж я тебе её взять должна? И на что?
-Возьми! Ты понимаешь, нет, что помру я?!
-Не помирал ещё от этого никто!
Не обращая больше внимания на проклятия и стоны, она отправилась в огород.
Только к вечеру она вдруг поняла, что с утра, с тех пор, как произошла эта перепалка, мужа она больше не слышала.
Испугавшись вдруг, вошла тихонько в его хибару. Игнат лежал на своей грязной кровати, в куче нечистот, скопившихся здесь за долгое время, – хотя у него стояло для этих целей ведро, в пьяном виде он вполне мог ходить и под себя – и пустыми, остекленевшими глазами смотрел в потолок. Рот его и щеку перекосило на одну сторону, неловкая поза говорила о том, что приступ был внезапным и сильным, таким, что тело его некоторое время выкручивало от боли. Синие, запавшие губы были открыты, на подбородок стекала струйка слюны.
Закричав, Анна кинулась на улицу, её вырвало. Ополоснув рот и плеснув холодной воды в лицо, она побежала в фельдшерский пункт, чтобы просить врача зарегистрировать смерть.
Вернулась она уже с доктором, тот вошёл в хибару Игната, приказав Анне остаться снаружи, поморщился от запаха, исходившего от пустых бутылок, грязной кровати, ведра в углу, остатков пищи на столе, надел медицинскую маску и стал осматривать тело.
Через несколько минут он вышел, долго и тщательно мыл руки и лицо под умывальником, потом неодобрительно сказал:
-Что же вы за мужем-инвалидом не смотрели? Смрад везде, грязь, у него пролежни на теле, все загноились уже.
-Дак пил он, дохтур! – пыталась оправдаться Анна – постоянно пил и много…
-Так вы бы ему не давали – нахмурился фельдшер – протезы он, я смотрю, и не использовал, значит, сам бы и не смог пойти за этой заразой. Специально, что ли, спаивали?
-Да с чего же, батюшка? – побелела Анна – дети ить у меня, ажник семь штук, когда мне за ним смотреть? А самогонки не дашь, он кричать начинает, швырнуть может чем-нибудь, или стёкла вон побить…
-Как же можно было человека держать вот так? – спросил её доктор – это ж хуже, чем в хлеву или у свиньи. Вы, наверное, ни разу тут и не убирались?
-Но пошто же – убиралась – ответила Анна – пока он не стал выгонять из своего жилья. Потом перестала к нему заходить… У меня ить дети, дохтур, семеро, когда я успею-то…
-А лекарства, что ему прописаны были, вы привозили из райцентра? Рецепты же вам выписывали.
-Ой, дохтур! – Анна закачала головой – ну, какие лекарства, в самом деле! Он их и не пил вовсе. Вон – самогонка у его лекарством была. Так что уж тут я решила, что не стоит того – мне-то туда-обратно на дорогу тратиться надо, а ему их привезёшь – он не пьёт. Какой толк?
-Но ведь вы жена! – разгневался фельдшер – ему пенсию платили, я смотрю, у него и еды свежей нет – всё засохшее и вонючее. Почему в таких условиях содержали инвалида?
-Ой, ну я не знаю, дохтур! Я ведь объяснила вам – дети у меня, а этот пьёт днями… Чё ж мне за им ходить, когда он и меня гоняет?
Фельдшер неодобрительно покачал головой и пошёл из этого ужасного, по его мнению, дома. Он испытывал неприязнь к Анне, и считал, что именно жена погубила мужа тем, что совсем за ним не следила, а только покупала ему самогонку.
Впрочем, таково было желание самого Игната, по всей видимости, насильно-то ему никто не заливал, следовательно, Анну привлечь было не к чему. Да и кто возьмётся за это, зная, что у неё детишек мал мала меньше? Кому потом останутся эти дети? В детский дом? Да пусть уж лучше при такой матери будут.
На похороны Игната народу пришло совсем немного. Анна и не похожа была на горюющую вдову, потому утешителей среди односельчан и не нашлось.
Стеша тут же отправила Аглае письмо о том, что Игнат, её отец, если его таковым можно было назвать, умер и уже похоронен на местном кладбище.
Сама же она, когда похороны уже состоялись, пришла как-то раз к Сазону Евдокимовичу, прямо в правление, посреди рабочего дня. Тот сидел в кабинете, хмуро листая какую-то учётную книгу и грыз карандаш.
Стеша вошла, набросила на дверь крючок и села напротив председателя.
-Ты чего это, Стешенька? – удивлённо спросил её мужчина, глядя своими круглыми глазами из-под насупленных бровей – случилось чё?
-Случилось, Евдокимыч – ответила Стеша – случилось давно, а рассказать могу только сейчас, так как виновный скончался не далее, как пять дён назад.
-Ты про Игната, что ль? – догадался председатель.
-Про него. Коли умер он, так значит, тайну ту могу раскрыть, теперя нет у меня этих оков.
Председатель насторожился.
Стеша же выложила ему всё, как было несколько лет назад – про то, как изнасиловал Игнат родную дочь, как прибежала к ней Аглая в истерике и рыданиях, как пришла потом Анна уговаривать Аглая молчать, как пошла Аглая к Писте…
Сазон Евдокимович слушал внимательно, опустив глаза в заскорузлый стол, в конце Стешиного рассказа карандаш его сломался наполовину, а сам Сазон стукнул громко кулаком по столу, так, что Стеша от неожиданности на месте подскочила.
-Это какой я председатель – громко заорал мужчина – если не ведаю, что творится на вверенной мне территории?! Пошто сразу мне не сообщила?
-А вы бы слушать стали? Ведь заклокотали все – Аглая такая, Аглая сякая! А она всего лишь не хотела допустить, чтобы Ванька убил Игната, и в тюрьму пошёл, а детишки Анны вместе с маткой – по белу свету. Но теперь-то мне уже всё равно, что с ей будет – она, вон и его самого со свету сжила. Фельдшер говорит, живого места на нём не было от пролежней, грязи, да червей, как только заражение крови до сих пор не произошло, непонятно. А ты теперь, Евдокимыч, Аглае в ноги кланяться должон, что Ванька для твоей Соньки здоровым, да живым достался! За счёт своей чести она всех паскудников спасла, грех на себя приняла, лишь бы только кто не пострадал, а деревня у нас – только языками чесать способна, да семечки у колодца лузгать, сплетни собирая!
-И то правда – ошарашенный напористостью Стеши, Сазон Евдокимович снова опустился на свой стул – вот что у нас за народ поганый… Только что обвинить кого, набрехать, сплетни собрать… Ну, никак по-другому жить не могут!
-А что ты хочешь, Евдокимыч! – возмутилась Стеша – что ты хочешь? Ведь темнота! Ни культуры никакой, ни клуба, ни стадиона! Со скрипом детский сад построили с библиотекой, и успокоились! Никакого просвещения!
-Мы в городу что ли? Стадионы тут выстраивать?
-При чём тут город? Или в деревне нормально жить нельзя, тогда, может и молодёжь разбегаться не будет?! – Стеша встала – знаешь, Евдокимыч, я тебе так скажу – пословица хорошая есть: «Рыба гниёт с головы». Соображаешь, к чему это?
Она резко развернулась и пошла к двери.
-К чему? – крикнул председатель ей вслед.
****
Аглая почувствовала поцелуй в шею, повернулась и с улыбкой посмотрела на мужа.
-Поможешь мне?
-Угу. Только тут тебе письмо.
И он подал ей конверт.
-Похоже, от Стеши.
Аглая вскрыла конверт и уткнулась в строчки. Чем дальше она читала, тем белее становилось её лицо.
Илья даже испугался за неё.
-Глаша? Что-то случилось?
-Отец умер

Часть 33
Илья присел перед ней на коленки, посмотрел в лицо. До свадьбы она всё рассказала мужу – не хотела скрывать от Ильи такое, хотела, чтобы он сразу узнал всю правду о ней, о том, что произошло тогда, в ту страшную ночь.
Она увидела его реакцию и испугалась тогда – его скулы приняли жёсткие очертания, на лице заходили желваки, глаза вспыхнули небывалой яростью.
-Я сделаю всё, чтобы засадить его в тюрьму, и надолго – сказала он Аглае, но она мягко остановила его.
-Нет, Илья, не надо. Он и так наказан, у него отняли обе ноги по бёдра – заморозил пьяный, он инвалид, калека, и не нужен сейчас даже своей жене. Это ли не самое страшное, что может случиться с человеком?
Она долго уговаривала его, что не стоит этого делать, что ничего уже не вернёшь и не изменишь, и в конце концов он согласился, обнял её крепко, посмотрел в лицо.
-Сколько же тебе пришлось пережить, родная моя, сколько боли ты приняла от самых, казалось бы, близких людей…
-Ничего, Илья, всё уже в далёком прошлом, и я не хочу это теребить, хочу забыть всё, и никогда не вспоминать.
И сейчас она вспомнила этот их разговор и решительно сказала мужу:
-Я должна, Илья, поехать к нему на могилу, на кладбище.
-Ты что?! Аглая, не надо! Этого человека больше нет, ты ничем ему не обязана, тем более, ты не должна прощать! Он такое сделал с тобой!
-Я не смогу его простить, Илья, но мне нужно его отпустить, иначе это насилие будет всегда стоять перед моими глазами. Поэтому мне нужно поехать. Тем более, его уже похоронили.
Илья недовольно поморщился.
-Послушай, Аглая, со временем я бы и так помог тебе всё забыть. Мне совсем не нравится эта твоя идея, я не поддерживаю её.
-Илья – ласково начала она – Илья, ты можешь просто поддержать меня в этом? Я и не прошу ничего другого – просто поддержать и понять.
-Глаша – он взял её лицо в ладони – скажи мне честно – ты едешь туда не в надежде увидеть… его?
-Кого это? – не поняла она.
-Ивана.
-Ты что, ревнуешь? – она тихонько рассмеялась и обняла мужа – Илья, не стоит! Иван давно в прошлом, у него семья, двое детей, скоро появится третий. И потом – я тебя люблю, или ты думаешь, что я лгу тебе?
-Конечно, нет, я так не думаю, но я… боюсь тебя потерять, боюсь, что кто-то отнимет тебя у меня. Потому теряю голову, когда ты говоришь о своей деревне.
-Не надо, Илья. Всё будет хорошо. Но мне очень нужна эта поездка.
В надежде всё же убедить Аглаю в ненужности этого, Илья позвонил Владимиру. Тот, конечно, не знал всей ситуации, Илья рассказал ему о событиях, как о конфликте между Аглаей, отцом и мачехой, а также о том, что мачеха распускала про неё плохие слухи, но Владимир согласился попробовать убедить Аглаю в том, что она не должна ехать туда.
Как-то раз он приехал вечером, они сели втроём пить чай, и Владимир сказал:
-Глаша… тут Илья…
Аглая улыбнулась:
-Заговорщики! Володь, ну почему вы переживаете? Всё нормально будет! Я ведь уже не та юная девочка, которую можно было легко обидеть.
Володя некоторое время помолчал, переглянулся с Ильёй, потом внезапно спросил:
-Тебе действительно нужна эта поездка?
Аглая кивнула. Илья попытался сделать протестующий жест, но Володя остановил его:
-Подождите. Давайте сделаем так – чтобы Илья не переживал, и Аглая не попала в какую-либо неприятную ситуацию, поедем на моей машине. В субботу утром, пораньше, выедем, часам к одиннадцати будем там.
Владимир недавно купил машину, и очень этим гордился, а Аглая с Ильёй радовались за своего друга. Владимиру удалось и их прокатить на своей «ласточке», как он её называл. Аглая неуверенно посмотрела на него.
-Володя, мне неудобно доставлять тебе такие хлопоты.
-О чём разговор? – развёл руками Владимир – о чём разговор, когда мне в выходные всё равно нечего делать. Я вполне могу свозить вас туда, заодно развеемся – воздух, природа…
Наконец ему удалось уговорить Аглаю поехать с ним, тем более, что и она, и Илья в субботу и воскресенье отдыхали.
Они заранее договорились с Елизаветой Ефимовной, что она посидит с детьми, тем более, Оля и Толечка никогда не доставляли ей хлопот.
-Ребята! – Аглая посадила детей на диван – послушайте, нам в субботу с папой нужно уехать, ненадолго – вечером мы вернёмся, вам нужно будет остаться с бабушкой. Договорились?
-А почему мы не можем поехать с вами? – спросил Толик.
-Потому что туда, куда мы едем – очень долгая дорога, вы устанете, кроме того, мы едем не развлекаться, а по взрослым делам.
-А вы вернётесь? – испуганно спросила Оля.
-Конечно, малышка! – удивился Илья – конечно, вернёмся! Ну-ка, ну-ка, что за слёзки на глазах? И что за странные вопросы?
-Просто раньше вы никогда не уезжали вдвоём – произнесла девочка – всегда с нами или по одному, а тут сразу двое.
Илья с Аглаей переглянулись.
-С нами поедет ещё дядя Володя – нашёл аргумент Илья – он за нами и присмотрит.
-Правда? – неуверенно спросила девочка – так вы на его машине поедете?
-Точно – улыбнулась Аглая – ну так что – будете умничками? И бабушке хлопот не доставлять?
-Мы будем вас ждать – сказал Толик серьёзно – очень будем ждать.
В субботу с утра пораньше они тронулись в путь, предварительно оставив детей на маму Ильи.
****
После разговора со Стешей Сазон Евдокимович задумался, думал он долго и крепко, то и дело что-то недовольно бурча под нос. Потом вышел на улицу, предварительно отчитав за что-то своего учётчика, склонившегося над документами, раздражённо прошёл мимо баб у сельпо, кинув им:
-Вам что, балаболки, заняться нечем? Покос на носу, огородные работы, в полях пахать, а они лясы точат, да сплетни по деревне таскают!
Никогда не видевшие таким своего председателя, бабы с удивлением уставились на него:
-Ты чего это, Евдокимыч?!
Он махнул рукой:
-Иии… Тёмный народ, что с вас взять!
Он шёл по улицам родной деревни, останавливаясь в задумчивости то у колодца, то у библиотеки, то у детсада, разговаривал еле слышно сам с собой, крутил головой, словно не соглашаясь с чем-то, то вздыхал и возносил глаза к небу, и те, кто провожали его взглядом, почему-то думали, что они видят на этом тёмном высохшем лице следы слёз… Так ли это было на самом деле? Никто никогда уже не узнает…
Он шёл по улицам, свернул к ферме, остановился напротив неё и долго стоял, глядя куда-то вдаль.
А думал он вот о чём – о своей дочери, Соне, невольно сравнивал её с Аглаей, с поступком этой сильной, и тогда тоже юной, девочки. Думал о том, что если бы подобное случилось с его дочерью? И глаза его заплывали слезами, он даже представить себе не мог, что было бы, если бы это произошло.
Его дочь, Соня, которая до сих пор была для него маленькой девочкой, хотя уже имела детей… Хрупкое, нежное создание с большими глазами и бледным личиком…Если бы с ней произошло то, что случилось с Аглаей… Это Аглая сильная – пережила, а Соня не смогла бы. Он представил себе тёмные воды Калиновки и тело дочери в ней… Нет, это просто нереально страшная картина. А если вспомнить всё остальное, что рассказала Стеша, всё то, что дальше пережила Аглая после насилия, так редко, наверное, какой мужик выдержит такое.
Он пришёл домой, хмурый и озадаченный и даже отказался от ужина, который поставила на стол Марья Степановна. Та смотрит на мужа, и видит – что-то не то с мужиком, будто обухом кто по голове его огрел.
-Сазон, ты чё? Произошло чего?
Сазон Евдокимович вдруг вспомнил, как сразу после слухов, которые пошли по деревне, стояла Соня напротив него и возмущённо спрашивала, не он ли приложил руку к позору Аглаи.
-Я, Маша – начал он – такое сегодня узнал… Что теперь уже и не знаю, как поступить…
-Сазон! – Марья Степановна уселась рядом с ним – да не пужай ты меня! На тебе ить лица нет. Чего произошло, говори?!
-Маша, ты мне капелек бабушкиных дай – жалобно попросил Сазон Евдокимович – чтой-то сердце у меня… заходится…
-Ой, батюшки! Может, за фельдшером сходить?
-Не надо. Давай капелек сюда и послухай меня.
Он рассказал всё, что узнал от Стеши. В конце рассказа Марья Степановна даже расплакалась.
-Сазон, да что ж это творится?! С кем живём бок-о бок, с какими нелюдями – сами не знаем! И сами, как нелюди, не разобрамшись, сплетни таскаем! Перед дитями стыд-позор, Сазон!
-И не говори, Маша, я сам сегодня целый день об этом думаю, о Аглае, как опорочили невинного человека, о Сонюшке нашей – не дай Бог, такое случилось бы с ней, чтобы делали тогда! Теперя не знаю, чё с этой Анной делать… По справедливости бы надо… Да только ничё не докажешь уже, да и Игнат в могиле.
-Чё же Стеша сразу не рассказала? – прошептала Марья Степановна, подперев рукой щеку.
-Аглая ей не велела – ответил председатель – боялась, что Ванька Игнатку убьёт, да в тюрьму сядет… Да за детишков Анькиных переживала, это счас они большенькие, а тогда уж последний-то совсем грудным был.
-Ой, горюшко какое, Сазон! И что делать теперь?
-И сам не знаю, Маша. Подожду до утра – может, чё в голову придёт…
Утром Сазон Евдокимович принял решение, и ближе к обеду отправился в Анне.
Она стирала и развешивала во дворе детские рубашонки и штанишки. Увидев хмурого председателя, улыбнулась подобострастно и сказала:
-А, Евдокимыч! Чайку?
-Не, Анна, извиняй, я ненадолго – делов много… Разговор у меня к тебе есть, давай вон, сядем пойдём.
Они устроились под навесом, Сазон Евдокимович всё никак не мог начать эту нелёгкую для него беседу. А Анна рассчитывала на то, что он пришёл сообщить ей о очередной помощи детям после смерти отца.
-Ты вот что, Анна – наконец решился он – мы на похороны Игната денег тебе собрали, что на трое похорон хватило бы, так ты собирай свой скарб, манатки, да детей. Я выделю грузовик – куда скажешь, туда и отвезут тебя на будущее житьё-бытьё.
-Да ты что, Евдокимыч – Анна даже привстала – али ты с ума сошёл? А дом как же? Огород? Куда мне ехать-то с детьми?
-Ну, дом это не твой, а перейти он должен законной наследнице – дочери покойного…
-Этой проститyтке?! – вырвалось у Анны.
Сазон Евдокимович не выдержал и ударил кулаком по лавке, на которой сидел.
-Не сметь! Знаем мы, что за история тут случилась, когда ты стала по деревне об Аглае грязные слухи распускать! Всё знаем!
Анна сначала привстала от удивления, потом снова села.
-Нет помочь девчонке, пожалеть – она и так ить без мамки росла – ты своих голоштанных защищала. Какой ты после этого человек, Анна, какая женщина?!
-Евдокимыч, я ведь…
-Нет, Анна, ты помолчи, помолчи, да послухай… Коли ты не уйдёшь, наши бабы деревенские, после того, как вся правда станет известна, всё равно тебя поедом заедят. Я тогда машину тебе уже не смогу предложить. Поэтому пока предлагаю – пользуйся. Нам в деревне такие матери, как ты, не нужны. И будешь ты мне всегда, коли останешься, напоминать о том грехе, который на односельчан лёг по твоей, да Игнатовой милости.
-Что за грех-то такой, Евдокимыч?
-А ты рази, Анна, в церкву не ходишь? Так вот вспомни, как прохожие блудницу камнями пытались забить, да чё им Иисус Христос сказал при этом. Дак вот мы те самые прохожие, Анна. И вообще, хоть он и покойник, твой Игнат, но я тебе так скажу – коли бы узнал я тогда, что натворил он, был бы он тюрьме, как миленький. Скажи спасибо Аглае, что она на люди это выносить не стала, да прожили вы, как сыр в масле катаясь, покуда Господь его не наказал за сей страшный грех. Тебе бы у неё в ногах валяться, да о прощении молить, но только где уж там…
Он помолчал:
-На сборы тебе день. Завтра грузовик отправлю.
Анна попыталась было остановить его:
-Евдокимыч, а денег-то у меня…
-С деньгами решай сама! Или, думаешь, я не знаю, какую ты тут гулянку после похорон закатила, да как с приезжими работниками тут валандалась при детях! И не стыдно?
****
С трепетом в сердце Аглая смотрела на мелькающие поля и леса. Вот вроде бы – безразлична она стала к родному краю, захолодело сердце, ничего не трогает её в этой красоте. Ни зелёные луга, ни леса, ни мелькающие деревеньки – всё словно не своё, чужое, забытое сердцем, а оно всё равно трепещет. Здесь ведь прошло детство, здесь она родилась, здесь умерла её мамочка, здесь она испытала первую свою и незабываемую любовь, здесь перенесла столько боли…
Илья и Владимир весело балагурили о чём-то, не трогая её – чувствуют всё, понимают, не хотят сейчас отвлекать её от дум, пусть от тяжёлых, болезненных, наоборот – смеются, вдруг и её захватит это их весёлое настроение…
Они вышли из машины перед железным забором, ограждающим территорию кладбища, Аглая сжимала в руках букет пушистых георгинов. Вошли в ворота и направились на взгорок – там была могила Таисии.
Аглая положила букет к деревянному кресту, постояла немного, с грустью глядя на холмик, прошептала тихонько: «Наверное, последний раз мы с тобой видимся, матушка», приобняла, не касаясь, старый крест, из глаз медленно покатились две горькие слезинки…
Потом пошли искать могилу Игната – найти её было легко, свежий холм чётко выделялся среди заросших могил.
Машина Сазона Евдокимовича быстро ехала по травянистой, заросшей тропинке – они ехали на ферму соседней деревни, по делам. Дорога пролегала мимо кладбища. Сазон Евдокимович настолько задумался, что не понял сначала, что произошло – Иван резко затормозил, так, что его даже тряхнуло.
-Ты чего? – повернулся он к зятю.
-Чужие на кладбище – Иван показал на машину и фигуры людей около чьей-то могилы.
Сазон Евдокимович всмотрелся, потом произнёс недовольно:
-Здесь сиди. Носа не высовывай – не чужие это…
Он вышел из машины и направился к людям.
Аглая в задумчивости смотрела на фото отца на железном памятнике, когда услышала сзади смутно знакомый голос:
-Здравствуй, Аглая.

Часть 34
Она повернулась, посмотрела на того, кто поздоровался – так и есть, не ошиблась, председатель собственной персоной.
-Здравствуйте, Сазон Евдокимович!
Он отметил про себя: не та уже Глаша, далеко не та – смотрит прямо, плечи расправлены, во взгляде вот только словно холодные льдинки… Что же – она имеет на это право. И конечно, красивая – совершенно не узнать. Он никогда не видел на их деревенских бабах таких платьев, даже Сонька, пока юная была, да моднилась, всё шила себе чего-то - таких нарядов не имела.
Вон какие-то брюки на ней чуть не заморские, он и не видал таких, разве что в городе только, да и то мало у кого, туфельки на высоких каблуках, тонкий полупрозрачный джемпер облегает фигурку.
Длинные волосы собраны в высокую причёску, только нежные короткие прядочки выбились на затылке. «Семейская порода» - с удовольствием подумал председатель, а вслух сказал:
-Надолго ли ты, девочка, в наши края?
-Я только на могилки – ответила Аглая.
Она почувствовала, как мужчины, приехавшие с ней, напряглись, переглядываясь между собой.
-Поговорить бы нам – сказал Сазон Евдокимович, посмотрев на ребят.
Аглая тоже неуверенно глянула на своих спутников, те всё поняли и пошли к машине, Илья кинул на ходу:
-Глаша, мы рядом, если что…
Сазон Евдокимович разглядел колечки на тонких пальцах молодой женщины – одно шикарное, обручальное, блестящее ослепительным блеском, второе – тоненькое, маленькое, тоже золотое, с камушком – Илья подарил недавно.
-Замуж вышла? – спросил он – я рад за тебя… мы… рады.
И начал неуверенно:
-Я, Глаша, знаю всё…
-Стеша рассказала? – сразу догадалась Аглая, и было видно, что это ей совсем не понравилось – зачем?
-Она пришла ко мне и сказала, что больше не будет держать это втайне, мол, хватит, вон сколь из-за этих тайн неприятностей произошло.
-Она же мне обещание дала…
-Аглая – Сазон Евдокимович наконец смог посмотреть ей в глаза – любое зло должно быть наказано… Ты не пожелала наказать своего отца, а надо было бы.
-Я за других боялась, не за себя – опустив голову, ответила она.
-Батька твой, хоть его и батькой не назовёшь, умер в страшных муках, Анна до червей его довела в пролежнях, но наказание, которое должон был понести – не понёс, потому там – он многозначительно ткнул в небо – ему ещё тяжелее будет, понимаешь. Рядом с нами такой человек жил, а если бы кто ещё из девушек пострадал? Ты не подумай, что я тебя упрекаю, нет, мне жаль, что так случилось, и за односельчан своих стыдно, очень стыдно, но каждый должон получить по закону, хочу, чтобы ты знала об этом.
-Я не законом руководствовалась, дядя Сазон – в голосе Аглаи послышались мягкие нотки – а совестью… Не могла я столько хороших людей погубить. И за Ивана боялась. Простите, что говорю это сейчас – он ваш зять…
-Ты знай, Глаша – Сонька моя зла тебе никогда не желала, и сплетни не таскала про тебя по всему селу, её единственная печаль на сердце – это Иван. По-другому должна бы жизнь ихняя сложиться, да и твоя тоже – Ванятка на тебе должен был бы жениться, а Соня бы ещё нашла свою судьбу, а теперь вот маетесь, все трое…
-Не надо – остановила его Аглая – у меня сейчас совершенно другая жизнь. И люблю я другого человека – своего мужа. Иван же – это моё прошлое, которое я вспоминаю с благодарностью. Ваша дочь приезжала ко мне, дядя Сазон, и я сказала ей, что Ивана у неё не отниму.
-Соня?! Была у тебя в городе?
Аглая кивнула.
-Не говорите ей, что я сказала. Этот разговор уже в прошлом, нечего теребить, тем более, она в положении.
-Ты знай только, Аглая – всей деревней мы перед тобой виноваты, и я в первую очередь, что позволил балаболкам нашим добивать тебя, когда всё это случилось. Тебе и так худо было, никто не помог, не поддержал, а тут ещё вся деревня ополчилась. Я виноват в этом больше остальных – председатель, не должен был позволять такого, а я… О Соньке думал, о том, что сможет Иван после такого забыть тебя и к ней уйти. Старый дурак… Прости ты меня, Аглая, если можешь, и всех сельчан прости.
Она кивнула.
-Вас прощаю. А на эту могилу плюнуть хочу, но не стану – слишком велика честь. И не прощу никогда, хотя, может быть, и надо было бы…
-Понимаю тебя, дочка. Ты после обеда ко мне в правление зайди – я должон тебе документы на дом передать. Анна-то уехала…
-Уехала? – удивилась Аглая – а куда? Как же такая расчётливая женщина дом оставила?
-Ну, она поняла, что житья ей тут не будет после той истории, собрала детей, манатки свои, я ей грузовик выделил. Ну и потом – наследница-то ты по закону, это дом ещё твоей матки, ей его отец подарил
-И что мне делать с этим домом? – спросила его Аглая.
-А это уж как хочешь, девочка. Можешь продать, а можешь в ём жить. Только работы там много – Анна-то нерадивая хозяйка была, всё позапустила.
-Спасибо, Сазон Евдокимович, я зайду за документами. А теперь, извините, меня ждут.
-Иди, иди с Богом.
Илья с Владимиром наблюдали, как спускается Аглая к машине, улыбаясь одними уголками губ. На лице у неё было написано какое-то странное торжество.
Илья же, чувствуя взгляд из машины председателя, резко повернулся и посмотрел туда. Он сразу понял, что это Иван, он был достаточно чуток, чтобы понять это, потому несколько минут просто смотрел ему в глаза.
Аглая подошла и чмокнула мужа в щеку.
-Ну, как вы поговорили? – спросил Владимир, садясь в машину.
-Повинился – ответила Аглая – за то, что гнобили меня всей деревней, а он ничего не сделал.
-Слушайте – задорно блестя глазами, улыбнулся Володя, глядя на них – время же есть ещё. Председатель едет в соседнюю деревню, а тебе, Глаша, надо документы и ключи забрать, может, завалимся пока к Стеше в гости? Она звала на свадьбе!
-Да вы что?! – возмутилась Аглая – это не удобно!
-Наоборот – сюрприз будет! – поддержал Илья – весело же, Глаша!
-Там дети ждут, Илюша – попыталась возразить Аглая.
-Дети с мамой – убеждал её Илья – мы же всё равно сказали, что вечером приедем. Ты что, подругу увидеть не хочешь?
-Хочу, но с пустыми руками… Мы же не подумали, что заезжать будем.
-И вовсе не с пустыми – ответил Владимир – у меня полный багажник гостинцев! Поехали, тут так хорошо!
Аглая поняла, что противостоять напору друга и мужа она не в силах, а потому махнула рукой:
-А, поехали! Чего теперь.
Когда у ворот остановилась машина, Степан, выглянувший в окно, сначала нахмурился:
-Ктой-то там?
А потом, увидев знакому фигуру Владимира, радостно крикнул:
-Стешка, гости у нас! – и кинулся открывать.
Стеша, глянув в окно, ойкнула, и тоже бросилась встречать гостей, на ходу поправляя домашнее платье, которое подарила ей Аглая.
-Глаша! – она обняла подругу – Господи, какими судьбами?! Подружка!
И расплакалась у неё на плече совсем не от того, что они давно не виделись, – как раз виделись они недавно, у Аглаи на свадьбе – а от переизбытка чувств, никак она не ожидала, что Аглая вот так просто приедет в деревню.
Те, кто шёл мимо, останавливались, с удивлением оглядывая новенькую машину и незнакомых людей, обнимавших Стешу и Степана.
-Пойдёмте, пойдёмте – зазывала Стеша, всегда бывшая радушной хозяйкой – Стёпа, давай в погреб – огурчики солёные остались, грибы там, капусты квашеной с брусникой захвати, и картошки. Счас мы мигом стол сообразим!
-Стеша, да не суетись! – останавливала её Аглая – мы ненадолго!
-Я те дам, ненадолго – такие гости! Обеда ещё нет даже, так что успеете уехать! Давайте, давайте, проходите, Стёпка щас из погреба придёт – наше хозяйство мужикам покажет, а мы пока с тобой поболтаем.
Она споро нарезала ломтями большую буханку душистого хлеба – только утром постряпала - поставила вариться картошку, наложила в блюдо запечённого в печке мяса, поставила солёные и свежие огурцы-помидоры, солёные грибы, рыбу вяленую и солёную, брусничное варенье, мёд, квашенную капусту. Стол ломился от яств и деревенских блюд, довольная Стеша хлопотала, безудержно болтая и рассказывая Аглае деревенские новости, тут же бегали Стешины детишки, которых Владимир и Илья одарили лакомствами из города.
Владимир внёс на кухню и поставил на стол большой торт в картонной коробке.
-У себя взял – подмигнул он – на службе.
Они открыли коробку, и ахнули – по бело-розовому кремовому полю плыли изящные белые лебеди.
-Красота-то! – восхитилась Стеша – умеют же!
-Пусть дети радуются – улыбнулся Владимир.
Стеша склонилась к Аглае и шепнула:
-Ну, мужик! Мировой, прямо! Чё ты за него не пошла?
-Стеша, я же тебе рассказывала – не люблю я его – Аглая помолчала – друг он хороший, но я не вижу его своим мужчиной. Расскажи, как умер Игнат.
-А надо ли тебе это знать? – удивилась подруга – я тебе так скажу – как того и заслуживает, а проще говоря – как собака.
-Он… мучился?
-Да. Фельдшер по секрету сболтнул, что Анька ему самогонки не налила – похмелиться, вот он и того… как же это? Инсульт, вроде.
Все устроились за столом, Степан принёс из погреба запотевшую бутылочку самогонки. Трое гостей пить отказались наотрез, тогда Стеша налила им клюквенного холодного морсу, а сами они со Степаном решили «пригубить за здоровье дорогих друзей».
Мужчины разговаривали со Степаном, Владимир очень интересовался деревней и деревенской жизнью – оказывается, ему очень тут нравилось, Стеша с Аглаей продолжали разговор об Анне и Игнате.
-Фельдшер сказал, что на ём живого места не было от пролежней, в них аж черви завелись. Он же не мылся, тока пил, а ей и не надо. Дрянная она баба – со света сжила Игната и тебя практически, да ещё и Кузьму погубила.
-Ты думаешь? – испугалась Аглая.
-Стёпка же мой видел его, как он к ним заходил, и сразу потом раз – и пожар! Наверняка Игнатка ему всё разболтал про тебя, а Анька испужалась, что Кузьма к председателю пойдёт. Тем более, они пили вместе, он домой, наверное, пришёл, да и уснул.
-Я тоже об этом думала – сказала Аглая – Кузьма никак не мог заснуть с самокруткой, Стеша.
-Вот видишь! И Игната теперь она сжила со света. Хотя ей это невыгодно было – он ведь пенсию какую-никакую получал. Хорошо, что Анька уехала – бабы точно бы ей житья не дали.
В этот день Стеша стала самым популярным человеком в деревне. Среди людей быстро разнёсся слух, что к ней приехали трое незнакомых личностей на дорогой машине, сразу видно, что из города, а когда Стеша около ворот обнималась с Аглаей, кто-то узнал её, и очень скоро все были в курсе, что из города приехала сама Аглая Игнатовна. Детишки то и дело подтягивались за подоконники снаружи и старались разглядеть в окно, что там происходит в доме. Взрослые приближались к воротам, глядя, как Степан водит незнакомых мужчин, показывая своё хозяйство, потом один из гостей показывает Степану свою машину, и все втроём они важно обсуждают её, попинывая колёса.
Вездесущие девки, стоящие неподалёку, перешёптывались меж собой:
-И какой из них ейный муж, интересно?
-Вот тот, однако, что про машину говорит.
-Не, это какой-то шибко важный, можа другой?
-Да нет, зуб даю, что этот!
-А можа, у неё два мужа?!
Смех и смешки не прекращались. Дети Степана и Стеши бегали тут же, важные и гордые от того, что к ним в гости приехала очень красивая тётя и два важных дяденьки. Они отказывались играть с друзьями, отвечая, что сейчас пойдут за стол, но вкусными городскими гостинцами делились.
-У нас ещё там торт с птицами большой! – выпалила самая маленькая из Стешиных пострелят и показала пальчиком на Владимира – дядя привёз! Со службы!
По толпе прошёл шепоток. Детишки, осмелев, подходили поближе, чтобы рассмотреть машину, а когда трое мужчин ушли во двор, предварительно предупредив мальчишек, чтобы сильно по автомобилю не лазали, они и вовсе облепили её, как пиявки.
В самый разгар веселья, когда гости попросили Стешу спеть, и она затянула «Шумел камыш, деревья гнулись», в дом забежала её сестра Груня. 
-Стешка! – выкрикнула она – а я только узнала, что Глаша приехала, дай, думаю, забегу.
Все замолчали, увидев реакцию Владимира на девушку. Ох, и хороша была Груня – ярко пылающий румянец на щеках, длинная коса змеится за спиной, большие карие глаза смотрят из-под длинных ресниц. Она тоже уставилась на Владимира, но тут же потупила взгляд и опустила голову.
-Это вот… сестра моя, Груня – представила её Стеша – бери стул, да садись к столу.
Ей поставили тарелку, рюмку и положили приборы. Она уселась рядом с Аглаей.
-Глаша – прошептала ей, пока остальные болтали – ты прости меня, я ведь тогда совсем девчонкой была, малолеткой… Думала, как все остальные… Прости.
-Ничего – прошептала Аглая – не надо это вспоминать, лучше забыть о том, что тогда случилось.
Все, кто сидел за столом, видели, какие взгляды кидает Владимир на сестру Стеши, а она на него. Стеша даже изумилась – как так, в городе нормальных девок не стало, что ли?!
-Ладно – вскоре сказала Аглая – надо к Сазону Евдокимовичу сходить, Илья – пойдём, да потом домой, там дети. Володь, ты нас у Стеши подожди, хорошо!
Владимир был совсем не против этого, и даже как-то с благодарностью посмотрел на Аглаю.
Сазон Евдокимович сидел с бумагами, увидев её, улыбнулся:
-Как хорошо, что вы заехали к Стеше. Вся деревня гудит, что ты приехала, все посмотреть хотят. Мы, когда в журнале тебя увидели, прямо все ошарашены были.
-Да я всего один раз на подиум выходила – улыбнулась Аглая – заменяла модель, которая ногу подвернула.
Она взяла у председателя бумаги на дом и ключи, поблагодарила его, и они с Ильёй вернулись к Стеше. В доме увидели идиллическую картину – подруга, подперев рукой щеку, что-то тихонько пела, Степан, пригубив очередную рюмочку, с любовью смотрел на жену, и внимательно слушал её, хотя сто раз слышал до этого, как она поёт, а Владимир сидел рядом с Груней, щёки которой уже пунцовели от смущения, и что-то увлечённо ей рассказывал.
Увидев Аглаю и Илью, встал.
-Ну что, хозяева, пора нам. Спасибо за приём хороший, за доброту, за богатый стол.
-Да ну! – махнула Стеша рукой – вы бы почаще приезжали к нам.
-А что! – произнёс Владимир – и приедем! Нравятся мне ваши края!
И кинул быстрый взгляд на Груню.
Та смущённо улыбнулась и пискнула тихо, как мышь:
-Милости просим в гости.
Аглаю смешила эта сцена, но у неё к захмелевшей немного подруге был ещё один разговор.
-Стеша, я не знаю, что делать с домом. Продать ли или оставить пока кому? Это мамин, всё-таки…
-Ну, подружка, это тебе решать – сказала Стеша – может, и продать получится.
-А можно, я пока документы и ключи у тебя оставлю?
-Конечно, можно, я своих пострелят пошлю, чтобы они там порядок навели, там, поди, как после потопа.
Они долго прощались около ворот. Стеша положила им столько гостинцев, что багажник опять был полным.
-Я думал, наоборот его здесь разгружу – добродушно ворчал Владимир – а теперь, получается, я и в город поеду не налегке.
Они ехали по дороге и весело разговаривали о прошедшем дне, наполненном эмоциями. Владимир так вообще не замолкал – он был необычайно взбудоражен.
-Сижу на своей службе – никуда не вылажу, а у нас, оказывается, столько мест красивых – говорил он – как хорошо, что я вас уломал на эту поездку.
-Ну, и как тебе Груня? – осторожно спросил его Илья – понравилась?
-Огонь девка! – весело сказал тот – и внешне на Глашу чем-то похожа…
Он замолчал, чувствуя, что сказал не совсем корректную фразу. Аглая зарделась и отвернулась к окну.
Дорога шла серпантином сначала вверх, потом вниз. Владимир, уверенный в своей машине, прибавлял скорость – ему хотелось до темноты попасть в город.
На одном из крутых поворотов он изо всех сил стал давить на тормоз, чтобы немного замедлить движение.
-Чёрт! Что происходит?
Чувствуя, что он теряет контроль над машиной, беспомощно посмотрел на Илью.
-Тормоза не срабатывают.
Это была последняя фраза, которую услышала Аглая, прежде чем провалиться в звенящую черноту.

Часть 35
Она очнулась в больничной палате, когда в нос резко ударил запах медицинского спирта. Застонала, почувствовав, как игла проникает в вену, открыла глаза – всё плыло, словно она видела предметы сквозь размытую пелену дождя.
-Где я? – пробормотала слабым голосом, изо всех сил стараясь унять звенящий, настырный звон в ушах.
-В больнице, милая – раздался голос совсем рядом с ней – лежи спокойно, сейчас поставлю капельницу и всё будет хорошо.
Аглае с трудом удалось вспомнить, что же произошло, и как она попала в больницу. Ей почему-то казалось, что она снова лежала на той тропинке, которая идёт от болот к дому Кузьмы. Вот сквозь обморочное забытье она слышит ржание лошади, и к ней приближается испуганное лицо Стеши, вот она приходит в себя в белоснежной палате, а рядом смеющаяся Наташка… Вот сейчас войдёт доктор и скажет ей страшное – что никогда она не сможет иметь детей. Нет, это же всё уже было!
Аглая подскочила на кровати – недалеко от неё, опустив голову на тумбочку, спала Наташка. Все предметы, наконец, стали приобретать свои естественные очертания, всё как будто постепенно вставало на свои места.
-Наташа! – прошептала Аглая и заплакала от слабости, боли и не проходящего звона в голове.
Наташка тут же очнулась, подошла к ней и погладила по плечу.
-Ты давно здесь? – спросила её Аглая, но в ответ подруга крепко обняла её.
-Слава Богу, ты жива! – сказала она – я с тех пор, как тебя привезли, сижу около и думаю только об одном – чтобы всё хорошо было.
-Наташа, а Илья? А Володя? – Аглая испуганно смотрела на подругу.
-С Володей всё в порядке, пара переломов и он стукнулся головой об руль, у него, как и у тебя, сотрясение. А вот Илье досталось больше всего – у него перелом обеих ног и руки.
-О, Боже! – из глаз Аглаи побежали слёзы – как же так?! Это я во всём виновата – согласилась на эту поездку!
-Ни в чём ты не виновата, успокойся! Разве ты могла предполагать, что вы попадёте в аварию. Между прочим, врач, который вас принимал, говорит, что то, что вы живы – это просто чудо. Всё могло бы быть намного хуже.
-Не зря Илья уговаривал меня не ехать, у него поразительное чутьё на такие вещи. А я упёрлась, как баран и согласилась на предложение Владимира.
-Тебе не стоит себя упрекать, Аглая. Просто порадуйся, что все живы-здоровы, не надо сокрушаться о том, что уже случилось.
-Мне нужно навестить мужа и Володю.
-О, нет-нет! Врач сказал, что тебе пока нужно лежать, вставать нельзя. Сейчас ночь, и Илья, и Владимир спят, не стоит их тревожить. И встать ты сможешь только тогда, когда тебе разрешит доктор. Уж я за этим прослежу. Кстати, в коридоре сидят Стеша со Степаном, ждут, когда ты придёшь в себя. Около палаты Ильи дежурят его друзья, а возле палаты Владимира – его многочисленные знакомые и даже, кажется, охрана. Тебе, Аглая, нужно отдохнуть, и как можно больше спать.
-Наташа, а дети? Они там, наверное, с ума сходят от беспокойства!
-Я позвонила Елизавете Ефимовне, она успокоит детей и присмотрит за ними, не переживай.
На следующее утро Аглая проснулась уже совсем отдохнувшая – голова не болела, в глазах не было этого «плавающего» ощущения, единственное, что её удручало – это шишка на голове и чувство вины перед Елизаветой Ефимовной и Ильёй.
Наташка спала на раскладушке, которую ей принесла добрая нянечка. Аглая с благодарностью посмотрела на осунувшееся личико подруги: «И здесь ты со мной. Ты постоянно со мной – в горе и радости. За что мне такая удача? Разве я заслужила такую подругу?»
Она осторожно встала, немного постояла, держась за кровать, чтобы понять, всё ли в порядке, и может ли она идти, и отправилась вперёд, туда, где лежали её муж и друг.
Она открыла дверь палаты, и просто поразилась – на скамейках в коридоре сидели Стеша со Степаном, прислонившись друг к другу и очень много людей. Сначала она не поняла – только потом до неё дошло, что это её сельчане, те, что учились с ней в одной школе, ходили по одной улице, её одногодки, те, кто были её друзьями до того, как Анна разнесла слух по деревне.
Стеша, увидев открывшуюся дверь палаты, подскочила и направилась к ней, обняла её крепко, в глазах её стояли слёзы.
-Аглая! Слава Богу, жива, Господи!
От её возгласов проснулись все остальные, подошли к ней, что-то говорили, каждому хотелось к ней прикоснуться, подбодрить, поддержать.
-Это что здесь за балаган! - раздался строгий голос – Валечка! Что тут происходит? Мы же разрешили только этим двум остаться, которые клялись, что у них жилья нет в городе!
В их тесный круг вошёл врач в белом халате и шапочке.
-Валя! – позвал он медсестру – тут же не рынок, а больница! Как сюда попали эти люди?! Есть часы приёма, их нужно соблюдать!
-Никанор Борисович, но они все из деревни, и все к Аглае Игнатовне, как мы могли не пустить?! – чуть не плача, отвечала медсестра.
-Да какая разница?! Хоть сам Господь Бог! Есть часы приёма, вот пусть и ночуют, где хотят, а потом приходят! Так, товарищи, давайте на выход!
-Доктор, мы уйдём через пять минут, нам только хотелось поддержать нашу односельчанку.
-Вот и хорошо, поддерживайте и уходите. А вы, Аглая Игнатовна, зачем вообще встали?
-Доктор, мне очень надо видеть мужа – попросила Аглая – и нашего друга. Прошу вас!
-Ладно, медсестра вас проводит. И эту свою, подругу, которая вчера тут приступом нашу больницу взяла, тоже попросите идти домой. А то, я смотрю, ей уже нянечка в палате раскладушку приспособила.
-Я никуда не уйду! – воинственно пропела за спиной Аглаи Наташка – выйду отсюда только с подругой под руку, когда выпишете.
-Нет – улыбнулась Аглая и обратилась к сельчанам – друзья мои, пожалуйста, в этом нет необходимости, езжайте домой, у вас там дети и хозяйство. Со мной уже всё хорошо, нет необходимости оставаться здесь, доктор прав. Наташа, и ты тоже, прошу тебя, не сиди рядом со мной, тебе нужно отдохнуть и выспаться.
Односельчане, шумно переговариваясь, подбадривая Аглаю, оставили ей гостинцы, которые привезли, и отправились к выходу. Стеше Аглая отдала ключи от их квартиры, та ни в какую не хотела уезжать, пока её не выпишут, Наташка пообещала, что после обеда отправится домой, а пока проводит Аглаю к мужу и Владимиру.
Она вошла в палату к Илье – он лежал, бледный и грустный, то и дело поглядывая на дверь, куда постоянно заходили его сослуживцы. Когда вошла Аглая, он даже весь как-то подобрался, хотел было кинуться ей навстречу, но потом вспомнил, что у него переломы и только сказал:
-Аглая, зачем ты встала? Тебе нельзя ходить, врач сказал.
-Илья! – она кинулась к нему, обняла – Илья, прости, что я не послушала тебя и настояла на этой поездке!
-Ты что, ты что?! – он вытирал здоровой рукой слёзы с её лица – всё будет хорошо, не плачь! И не надо извиняться – кто же знал, что всё вот так получится! Прошу тебя, не плачь, очень больно видеть твои слёзы!
Они немного поговорили о детях и своих друзьях, которые так за них переживали. Потом вошёл доктор:
-Так, Аглая Игнатовна, у нас тут не забегаловка какая, а больница. Больница, в которой должен соблюдаться распорядок дня. Сейчас будет обед, а потом сончас, вам и вашему мужу нужен покой, а потому попрошу вас на выход.
-Доктор, я только к Владимиру зайду! – умоляюще сказала Аглая – на минутку.
-Ладно – тот сурово сдвинул брови – ненадолго.
Она попрощалась с Ильёй и пошла к Владимиру.
Около его палаты стояли двое, иногда в палату заходили люди, и тихонько выходили назад.
-К нему нельзя – строго сказал один из них, преграждая Аглае путь, но второй толкнул его в плечо.
-Аглая Игнатовна, проходите. Он сказал впускать вас в любое время.
Володя спал, загипсованная рука лежала спокойно поверх одеяла, а на этой руке… покоилась голова Груни. Услышав, как открывается дверь, она тут же поднял голову и сказала Аглае тихо:
-Тссс! Он всю ночь не спал, всё занимал меня разговорами, болтал без конца, стараясь меня развеселить.
-А ты как тут оказалась? – улыбнулась Аглая.
-Так мне Стешка сказала, я ночью с ними приехала на машине председателя.
-Иван тоже здесь? – побледнела Аглая.
-Нет конечно. Сазону Евдокимовичу машина нужна, он нас привёз и уехал.
-Понятно. И как он?
-Да нормально, у него сломана рука и нога, ещё сотрясение мозга, врач говорит, что он из-за этого уснуть не мог. Пришлось успокоительное колоть.
Внезапно Владимир открыл глаза и поднял голову.
-Аглая!
-Володя! – кинулась к нему, целуя щёки, лоб и загипсованную руку – Володя, прости, это я виновата!
-Да ты что?! С ума сошла? Ты тут при чём? Это я не смог справиться. Не слишком ещё, видимо, хороший водитель.
-Володя, это всё из-за меня, зря я на этой поездке настаивала!
-Нет-нет, ты ни в чём не виновата. Мои ребята выяснят, что произошло – он посмотрел на Груню – Груня! – сказал ласково, проведя рукой по её волосам – не дал я тебе покоя, да?!
-Это была самая лучшая ночь в моей жизни – рассмеялась Груня, зардевшись.
После обеда и сончаса в палату постучали, вошёл милиционер:
-Аглая Игнатовна, вы можете говорить? Нам нужны ваши показания.
-Конечно, проходите – она указала ему на табурет – устраивайтесь.
-Аглая Игнатовна – начал мужчина – скажите, у вас есть враги в деревне?
-А почему вы спрашиваете?
-Потому что мы установили, что гибкий тросик, подходящий к тормозам машины, был чуть перекусан, не до конца, поэтому тормоза отказали не сразу, а только тогда, когда он порвался окончательно.
-Вы хотите сказать, что кто-то сделал это специально? Но это невозможно – около дома, где стояла машина, постоянно находились люди и около машины всё время были ребятишки, дети.
-И всё-таки, давайте про врагов.
-Да о чём вы говорите? Не было у меня врагов, мне некого подозревать.
-А ваша мачеха?
-Но её нет в деревне.
-Её – нет, но был её старший сын, который приехал к своим друзьям.
-Ему пятнадцать, и потом, мы бы видели его, если бы он был рядом с машиной. Вряд ли он был в деревне для того, чтобы что-то сделать мне. Никто не знал, что мы приедем.
-Аглая Игнатовна, поймите, на нашего сотрудника было совершено покушение, кроме того, пострадал чиновник, что очень неприятно. Мы должны довести до конца расследование. Я ведь не просто так вас спрашиваю об этом обо всё.
-Я понимаю, потому и рассказываю всё, как есть. Вряд ли в этой деревне кто-то хотел моей смерти или навредить мне.
-В любом случае наши ребята проведут проверку по этому делу, поскольку это касается официального лица, находящегося на службе у Советского государства, придётся отправить туда сотрудников из города, думаю, милиция из райцентра проведёт расследование спустя рукава.
-Поступайте, как положено поступать в этом случае. Но вы уверены, что это действительно было покушение?
-Да, машину проверяли наши специалисты, тросик действительно был перекусан, но не до конца. Срез очень ровный, словно орудовали плоскогубцами или чем-то ещё подобным. Скажите, кто подходил к машине, пока вы были в деревне?
-На кладбище никто – задумалась Аглая – только свои. А пока мы были в гостях, машина стояла на улице, около неё крутилась любопытная деревенская детвора. Правда, мы с Ильёй отходили в правление – забрать документы у председателя, но вряд ли в это время кто-то бы успел проникнуть под машину, кроме ребятни.
Наташке Аглая сказала:
-Мне с трудом верится, что кто-то мог пойти на подобное. Неужели все слова председателя были пустым звуком, и в деревне остались те, кто ненавидит меня.
-Или завидует – сказала Наташка – у меня вот даже сомнений не возникает, что это кто-то из них. Эти твои односельчане лицемеры – могут улыбаться в глаза, а за спиной поливать грязью.
-Наташ, не говори так. У них, конечно, есть недостатки, но не настолько же.
-Аглая, ну ты как дитя! Посмотри уже правде в глаза! Эти люди никогда не изменятся, они завистливые, лживые и циничные.
-Ты не права сейчас, Наташа. Что было, то прошло, среди них есть, конечно, своеобразные люди, но они не плохие.
-И всё же я бы на твоём месте держалась от них подальше.
К вечеру пришла Елизавета Ефимовна. Уж каким образом она добилась того, чтобы её пропустили в не приёмные часы – одному Богу известно, но первым делом она прошла даже не к сыну, а к Аглае.
-Девочка! – кинулась к ней, целуя в щёки – девочка! Ну, как же так?! Слава Богу, все живы!
-Мама! Мама, простите меня! Это я виновата! Илья как чувствовал, что не надо ехать, а я настояла. Не нужно было мне перечить ему. Как там дети?
-Я их успокоила, как могла. Они было испугались, что вы больше никогда за ними не вернётесь, но я смогла им объяснить, что вас задержали дела.
-Я надеюсь, что недолго тут проваляюсь, так соскучилась по моим малышам, и Илья тоже.
-Ты уж, Аглая, долечись до конца, потом домой возвращайся, самое важное – это быть здоровой, а то мало ли, какие последствия…
За эти дни дверь палаты не закрывалась вообще. Приходила Елизавета Ефимовна, приносила Аглае куриный бульон с зеленью, навещала Стеша со Степаном – они решили дождаться, когда Аглаю выпишут, и уже потом уехать к себе, Наташка прибегала сразу после работы, приходила почти каждый день Капитолина Францевна с девчонками – портными и моделями, приезжали деревенские и даже сам Сазон Евдокимович, который рвал, метал и клялся, что сам лично «выпорет хворостиной того, кто это сделал, когда его найдут».
Аглаю выписали через десять дней, врач хотел убедиться, что она действительно здорова и у неё всё в порядке.
Конечно, она сразу же поехала за детьми. Увидев Аглаю, они некоторое время стояли и таращили на неё глазёнки, словно не верили, что она пришла за ними, потом с радостными криками кинулись к ней:
-Мама! Мамочка, мы так скучали! Мама, а где папа? Мама, а это правда, что ты заболела? Мама, ты больше нас не оставишь одних так надолго?
Похудевшая, бледная и осунувшаяся, она обнимала своих крошек, думая о том, как же хорошо, что всё обошлось малыми потерями – сердце её замирало от страха, когда она думала о том, что было бы с её детьми, случись непоправимое.
-Да, мне пришлось побыть в больнице – объясняла им Аглая, как взрослым – и папа сейчас тоже там. Я вам обещаю, что в ближайшее время мы пойдём его навестить.
Она повернулась к Елизавете Ефимовне:
-Спасибо вам, мама, за детей. Не знаю, чтобы мы делали без вас.
-Ну что ты, девочка! Я ведь тоже люблю этих крошек. Да они и хлопот-то не доставляют – только вот кушали совсем мало в эти дни, переживали за тебя и Илюшу. Слава Богу, всё обошлось. Ты поправилась, теперь очередь Ильи возвращаться домой, Владимир вот пусть выздоравливает, а машина – дело наживное…
Ещё раз поблагодарив свекровь, Аглая взяла детей и отправилась домой. Стеша обняла подругу, заговорила таинственно:
-С нами милиционер разговаривал. Ой, Боженька, неужели кто-то из наших деревенских сподобился? Может, это Грунька, дурёха, не хотела Владимира выпускать – она рассмеялась – ведь что думаешь – она так и сидит рядом с ним. Он распорядился пускать её к себе в любое время. Она приедет – помоется, и назад. Уж о чём они там говорят – она-то темнота сельская, а он – Стеша выразительно подняла указательный палец – начальник!
-Так вот почему к нам всех пускали в любое время – догадалась Аглая – Владимира рук дело.
-Теперь бы узнать, чьих рук дело испорченные тормоза – нахмурилась подруга – ладно, Глаша, нам собираться надо. Старшие на хозяйство остались, да толку с них. Животину, огород запустят так, что не разгребёшь потом.
-Спасибо тебе, Стеша, что присмотрели за квартирой и цветами.
Гости попили чай на дорогу, и уехали. Аглая же с удовольствием провела время с детьми, купила домой продукты, приняла душ – после больницы этого хотелось, как никогда, и вечером взялась за свои выкройки. Дети не отходили от неё ни на шаг – соскучились, сидели рядышком, то рисовали, то помогали с выкройками, то звали пить чай с булочками, которые им дала с собой Елизавета Ефимовна.
На следующий день они отправились к Илье в больницу. Дети сразу кинулись к нему, обнимая, Аглая старалась их остановить, чтобы не побеспокоили ноги или сломанную руку.
-Ну вот, теперь я совсем быстро поправлюсь – улыбался Илья – вас увидел, и сразу всё начало заживать.
Он обнимал детей и смотрел на Аглаю с такой любовью, что она даже засмущалась. Потом они навестили Володю, который тоже был рад их визиту, дети познакомились с Груней, и сообразительная Олечка сразу же выпалила, показав пальчиком на Володю:
-А ты его невеста, да?
Надо сказать, что из Груни получилась неплохая нянька для Владимира – она помогала ему буквально во всё и чуть не с ложки кормила, а когда он просыпался ночью, она тотчас же подскакивала и подходила к нему, с тревогой спрашивая:
-Володь, где-то болит?
К нему в палату перекочевала та самая раскладушка, на которой спала Наташка в палате у Аглаи, и сколько бы Володя не просил Груню съездить домой, отдохнуть – она отказывалась и приезжала только к Аглае помыться, потом уезжала снова в больницу.
Скоро Илью выписали – молодой организм прекрасно справлялся с переломами, выписали и Владимира, который позвал Груню к себе в гости, но она сказала, что ей пора возвращаться домой – её отец, Демьян Егорыч, рвал и метал, зная, что дочь где-то в городе ухаживает за незнакомым мужиком.
-Коли приедешь ко мне – рада буду – сказала она Владимиру напоследок – а не приедешь – так пойму. Ты вон какой, а я - что?!
-Ну, что ты говоришь! – недовольно сказал Владимир – ты мне дороже всего, Груня. Приеду я к тебе, вот только с делами разберусь немного, и сразу приеду.
Она посмотрела на него своими глазищами:
-Я ждать буду тебя!
В один из дней Владимир приехал к Аглае и Илье уже вечером, на служебной машине – его машину пока не восстановили.
-Поедемте, ребята – сказал он – нас в милиции ждут. Нашли они злоумышленника. Хотят, чтобы мы приехали. Говорят, удивимся.
Дверь кабинета начальника была открыта, оттуда раздавались многочисленные голоса. Втроём они вошли туда – несколько сотрудников сидели за своими столами, а прямо на составленных в ряд стульях, опустив голову и ни на кого не глядя, сидел лопоухий пацанёнок лет восьми-девяти.

Часть 36
В углу кто-то негромко всхлипнул, Аглая повернулась, и только сейчас заметила сидящих там Соню и хмурого Ивана.
-Но… я не понимаю – начала она.
Илья и Владимир тоже уставились на мужчину, женщину и лопоухого пацана, лицо которого пошло красными пятнами.
Один из милиционеров, самый старший, видимо, по званию, поздоровался с ними и пригласил присесть, также он позвал Ивана и Соню.
Аглая старалась не смотреть на того, кого в своё время любила больше жизни, но её взгляд нет-нет, да скользил по лицу Ивана.
Соня была бледнее обычного –  видимо, она чувствовала себя неважно, потому что то и дело пила воду из стеклянной бутылки.
-Это же Гриша – сказала Аглая мужчинам – сын Сони и Ивана. А что, вообще, происходит?
-Так вот выяснилось, что этот самый Гришка тот тросик и подрезал – сказал старший.
-Этого просто не может быть – Аглая покачала головой – я не верю. Он же ребёнок ещё… Что он в этих машинах понимает.
-Вы забываете, Аглая Игнатовна, что его отец – водитель, а поскольку в деревне днём с огнём не сыщешь мастерскую, он автомобиль председателя нередко ремонтирует сам. А Гришка рядом трётся – помогает, смотрит, что к чему. Правда, Гриш?
Старший необычно миролюбиво посмотрел на пацана. Тот часто-часто закивал.
-Но зачем? – спросила Аглая удивлённо – зачем ты это сделал, Гриша? И как это открылось?
-В деревню милиция приехала – уставшим голосом заговорил Иван – стали расследовать, ребятня невдалеке трётся. Он и испужался. Прибежал – весь белый, говорит, ну всё, папанька, меня в тюрьму посодят. И ревёт… Ну, уж я ему ремнём хорошо наподдавал, когда узнал, чё он трясётся…
-Он же ребёнок – укоризненно сказала Аглая – разве можно так?
-Ребёнок? – взвился Иван – да этот ребёнок чуть троих под монастырь не подвёл! А ежели бы насмерть все разбились? Кто тот грех на душу взял бы?! «Ребёнок»! Да этому ребёнку ишшо хворостиной надо было добавить! Что я и сделаю, когда домой вернёмси!
 Видно было, что Иван был зол до такой степени, что даже Соня боялась ему что-либо возразить. Руки его были сжаты в кулаки, костяшки пальцев побелели. Соня же сидела молчала, даже не пытаясь защитить сына, только часто сморкалась в платочек, и тихонько плакала – она очень испугалась за ребёнка.
-Гриша – Аглая подошла к мальчику, села перед ним, взяла в свои руки его грязные детские ручонки – Гриш, поговори со мной. Зачем ты это сделал, скажи пожалуйста? Ведь это не шутки, а ты уже большой мальчик и должен понимать, что так делать нельзя.
Он поднял на неё испуганные глаза, в которых стояли слёзы, и Аглая поразилась – как же эти глаза похожи на глаза Ивана! Перед ней была копия её любимого, и ей хотелось обнять это худенькое детское тельце и прижать к себе.
-Я думал, ты тятьку заберёшь и увезёшь от нас в город! – вдруг выкрикнул мальчишка.
-Что? – удивилась Аглая – что за бред? Кто тебе внушил эти глупости, Гриша?
Она обернулась и посмотрела на всех собравшихся в кабинете, словно ища у них поддержки.
Мальчишка заревел в голос, а испуганная Аглая стала его успокаивать.
-Папка с мамкой разговаривали о тебе, а я подслушивал, думал, что ты злая, плохая и тятька к тебе уйдёт, бросит нас с мамкой! Ууууу! А ещё деда с бабкой, они тоже говорили про тебя, и сказали, что не дай Бог ты в деревню вернёсси, мол, Ивашка сразу к тебе перебежит! Я и не хотел, чтобы ты возвращалась! Ууууу!
Аглая беспомощно смотрела на окружающих – она абсолютно не знала, что ей делать.
-А когда пацаны прибежали с улицы, и стали звать меня машину поглядеть у тётки Стеши, и мы туда пришли, я в толпе услышал, что это тыыы приехала! И подумал, что ты за папкой! Уууу!
-Господи, бедный ребёнок! – пробормотала Аглая – и кто же тебя надоумил подрезать тросик?
-Я сам – уже более спокойно сказал мальчик – мне папка как-то раз, когда мы под машиной лежали, рассказывал, как и что к тормозам идёт, вот я и запомнил. А тут народу много, мы с пацанами под машину полезли, потом они вылезли, а я им говорю, что ещё смотрю, а сам тихонько трос тот почикал, но не до конца, чтоб не сразу заметили, что тормоза неисправны.
-Какой-то ужас! – сквозь слёзы произнесла Соня – сынок, ты понимаешь, что тебя теперь в колонию отошлют? Будешь там без мамки, папки и сестрички жить, с хулиганами.
-Но-но, дамочка! – остановил её старший – не пугайте пацана-то, у него вон опять глаза на мокром месте. Вы пошто же с мужем и родители ваши свои личные отношения при детях выясняете? Разве можно так? Вон они всё и воспринимают, как хотят.
Теперь уже лицо Ивана пошло красными пятнами, а Соня сидела, низко опустив голову, и из глаз её снова и снова капали прямо ей на кофточку слезинки.
-Я вас прошу, товарищ капитан – сказала Аглая – мать мальчика беременна, ей нельзя волноваться, давайте не будем этого делать, лучше подумаем, как нам быть.
-Простите – Владимир встал, поймал умоляющий взгляд Аглаи – мы можем с вами поговорить наедине? – обратился он к старшему.
-Да, конечно, давайте пройдём в соседний кабинет. А все остальные нас пусть тут подождут.
За столом остались сидеть четверо, воцарилась удручающая тишина. Гриша нет-нет, но посматривал с интересом на Аглаю и Илью. Аглая же тихонько говорила мужу:
-Илюша, это ведь не его вина, это вина нас, взрослых… Откуда было знать, что у ребёнка на душе?
Положение было несколько щекотливым – Илье очень хотелось надрать этому мальчишке уши, ведь из-за него они потеряли столько времени в больнице, а с другой стороны, если бы он это сделал, Аглая, Соня и Иван могли бы подумать, что так он своего рода «мстит» Ивану.
Кроме того, он не хотел огорчать Аглаю, а потому только молча кивнул. Но она видела неудовольствие на его лице и понимала, от чего это.
В воздухе висело небывалое напряжение, Соня и Иван сидели, опустив головы – им было стыдно за сына, а с другой стороны, они очень боялись за его будущее. Авось правда определят в какую колонию? Кто знает их порядки, как принято поступать в таких случаях с детьми?
Прошло минут пятнадцать-двадцать, наконец, в дверях появился Владимир и милиционер, они весело о чём-то переговаривались и смеялись.
-Ну, родители и ты, хулиган, благодарите Владимира Петровича! Мы с ним смогли обсудить ситуацию и приняли решение, замять, так сказать, это дело. Хотя за ремонт машины нужно бы было с родителей взять, в качестве наказания, так сказать, за нерадивое воспитание ребёнка.
Соня охнула, представив, какую сумму их семье нужно будет отдать Самойлову.
-Но и здесь Владимир Петрович вошёл в ваше положение, так что идите с миром себе. И не забывайте своего парня воспитывать.
-Вот я его дома и отвоспитую! - пообещал Иван, показывая сыну кулак. Соня испуганно прижала к себе мальчика, а тот всё не решался ни на кого поднять глаза.
Переговариваясь, все вышли в коридор. Иван неуверенно остановился перед Владимиром.
-Вы простите нашего пострела, Владимир Петрович – сказал он – мы сами не ожидали, что парнишка способен на такое.
-Дети, что с них взять – улыбнулся Владимир и тут же построжал лицом и обратился к Гришке – а ты, малец, больше так не делай. Хорошо, сейчас всё обошлось, а если бы нет? Ты ведь большой уже, родителям помогать должен, а не проблемы им создавать.
Когда они, наконец, разошлись, Илья в сердцах сказал Владимиру:
-По идее, мальчишке уши надо было надрать!
За паренька вступилась Аглая:
-Илюша, ты чего? Он ведь ребёнок!
-Аглая, милая моя, понятно, что ребёнок, но нельзя допускать подобных поступков. Где же это видано – ребёнок забрался под машину и подрезал тросик?! Из-за этого мы чуть не погибли! А если бы это произошло – с кем бы остались наши дети, Аглая?
-Какое там сильно в деревне воспитание – заметил Владимир – семьи большие, хозяйство, огород – когда их воспитывать? Вот и растут, как сорная трава. Что мне с них взять? Деньги за машину? Так они выплачивать пока будут – я её уже поменяю. Так что даже толку нет ребёнка этого обвинять – он, вроде как, семью защищал.
-Всё это – порождение наших собственных поступков – задумчиво сказала Аглая – кто же знал, что он будет разговоры родителей и дедок-бабок слушать?
****
Демьяна Егоровича совершенно не обрадовал визит Аглаи, он видел в этом некое знамение тому, что встреча её и Ивана будет иметь печальные последствия для их семьи.
Сидя за столом с ложкой в одной руке и куском хлеба в другой, он хмуро хлебал щи из миски и недовольно смотрел на Анфису Павловну, словно та была виновата в том, что Аглая приехала в деревню.
-Какого лешего, скажи, эта шельма сюда явилась? – буркнул он.
-Да я почём знаю, Егорыч? – откликнулась жена.
-Дак узнай! – бухнул тот ложкой об стол – поди вон, к колодцу-то, дура старая, там сейчас только об этом и говорят!
-Вот ещё! Делать мне нечего – «к колодцу сходи»! Нашёл, тоже мне, вестника!
-Сходи, я говорю! – застучал ногами Демьян Егорыч – так хоть что-то знать будем! Поди явилась за дураком нашим, Ивашкой, бросит он Соньку с дитями, да уедет в города! Потом позору не оберёшься! А Стешка-то наша, дурочка, привечает её! Ох, хлыста на неё нет!
-Ладно, схожу, схожу – буркнула она миролюбиво, не желая ссориться с мужем.
Через минут двадцать она вернулась, на лице её было довольное выражение, она улыбалась.
-Ну? – в нетерпении спросил Демьян Егорыч.
-Бабы сказывают, что она на кладбище приехала, могилки проведать, к своим, мол. Да к Стеше в гости заехала, председателя, мол, надо дождаться, он документы ей должон на дом отдать?
-А Анька чё ж? – удивлённо спросил Демьян Егорыч.
-А ты ничё не знаешь, что ли, стрючок старый? -  и сама ответила на свой вопрос – да где ж тебе знать, коли ты на улицу носа не высовываешь? Прогнал её председатель с деревни.
-С дитями? За что это? – удивился Демьян Егорыч.
-Да вся деревня слухами полнится – и, склонившись к мужу, воровато озираясь, Анфиса Павловна рассказала ему всё, что знала о поступке Игната.
-Вот это делааа! – протянул Демьян Егорыч – ну и Игнатка, ну паскудник! Ладно, не наше то дело! Нам, самое главное, чтобы Ванятка при жене и детях оставался.
Когда Демьян Егорыч узнал о аварии, он тут же начал быстро креститься в «красный угол»:
-Хосподи, ослобони, Хосподи, спаси! Хотя…
Он занёс было руку, остановился и буркнул про себя:
-Это был бы выход…
Узнав же, что Груня умотала в город ухаживать за «городским начальником», который на той самой машине приезжал, а Стеша со Степаном отправились туда же, чтобы помочь Аглае и остались присмотреть за её квартирой, он разразился такой бранью, что в соседних дворах возмущённо затявкали собаки.
-Ух, креста на них нет – что на Грушке, что на Стешке! И куда побёгли, сумасшедшие, даже благословения батькиного не спросив! Эта дура с этим городским снюхалась – нужна она ему, как же, он начальник, она доярка на ферме! У, дура, приедет, обоих – и её, и Стешку ремнём отдеру! А этот, зятёк-то, всё свою слушает! Разложил бы её на конюшне, да вдарил вожжой по мягкому месту, как следует!
Бушевал он до тех пор, пока из города не вернулись Груня и Стеша с мужем. Румяная, красивая, и счастливая одновременно, Груня влетела домой. Увидев её в подобном настроении, Демьян Егорыч рассердился ещё больше. Расставив руки, он пошёл на дочь, крича во всё горло:
-Явилась, потаскyха! Уехала в город, незнамо к кому! В деревне нормальных парней нет?!
Но Груня была тоже не робкого десятка. Она смотрела на свою любимую сестру Стешу и повторяла за ней многое, а также училась на её опыте общения с родными.
-И как вам, тятька не стыдно! – заговорила она своим звонким голоском – собственную дочь обзываете, почём зря! А я вам так скажу – приедет Владимир и замуж позовёт – пойду за него, люб он мне, папенька.
Но Демьян Егорыч, не желавший сдаваться просто так, показал дочери фигу:
-Вот тебе, курва, видела?! Не будет тебе моего родительского благословения!
Груня фыркнула:
-Да плевала я на ваше благословение, папаша. А будете мне перечить – к Стешке жить уйду, пусть вся деревня любуется, как вы собственным детям житья не даёте. Я ещё по деревне слух пущу о том…
Она показала отцу язык и вышла за дверь, а тот застыл в немом оцепенении, не в силах сказать ни слова, и лишь чуть позже взорвался:
-Вот, твоё воспитание! Ни батьку не чтут, ни матку! По миру пойдут, паразиты!
Скоро ему донесли о том, что милиция раскрыла, кто испортил тормоза в машине городского начальника и он, узнав о том, что это был собственный внук, схватился за сердце и опустился на чурку, стоящую посреди двора.
Скоро вернулись и Иван с Сонькой и Гришей, пришли первым делом к ним домой, и мрачный Иван высказал отцу всё, что о нём думает.
-Мы, понятно, дураки, что при ребёнке говорим о проблемах наших, но вы-то, взрослые люди! При внуке об этом трепаться! Не прекратите, папаня, я к вам внучат более пускать не буду! Плачется он внуку, что тот один, без батьки остаться может, а внук потом чужие машины портит, да людей на смерть пущщает!
Долго после этого Иван с отцом и матерью не разговаривал, но шло время, и постепенно в семье установился мир и порядок.
Прошло много месяцев и вот-вот в семье Ивана должен был появиться наследник, наследница ли. Он, как мог, старался беречь жену, тем более, она всё хуже и хуже чувствовала себя. Чем ближе подходил срок родов, тем меньше Соня старалась двигаться и больше лежала.
Иван никак не мог заставить её пойти к фельдшеру, она всё отнекивалась и говорила:
-Ну что ты, Иван! В самом деле! Наши матери вон по сколь рожали, твоя, по крайней мере, и всё в поле – родит, и дальше идёт косить, а я и так лежу, как барыня, ты да дети всё делаете, мне уж стыдно. Да и чё мне твой фельдшер скажет…
Когда внезапно у Сони роды начались раньше срока, Иван завёл машину и в ночь повёз её в райцентр, в больницу, трясясь от страха за её здоровье – она бледнела на глазах и теряла силы, то и дело впадая в беспамятство.

Часть 37
Он мерил шагами коридор старенькой райцентровской больницы. Врачи хотели было выпроводить его, но он упёрся и сказал, что сейчас в таком состоянии, что вряд ли они с ним справятся, хоть всех поселковых мужиков на помощь призовут. И попросил, чтобы они быстрее делали своё дело, а не теряли время на то, чтобы выставить его вон.
Тогда врач, дежуривший в этот поздний час, попросил его хотя бы покинуть отделение и подождать в общем коридоре. Там было темно, лишь свет от фонаря на улице падал внутрь, и Ивану казалось, что он ходит по какому-то страшному подземелью, и сейчас со всех сторон появятся неведомые ужасные существа и утянут его прямо в ад.
Несколько раз он подходил к двери, открывал её и внимательно прислушивался, стараясь хоть что-то услышать. Но внутри отделения была тишина, звенящая и страшная, наполняющая его душу каким-то странным ощущением наступления непоправимого. Тогда холодок проходил по всему его телу, затрагивал своей ледяной, жестокой лапой сердце, он поднимал голову к серому потолку, в темноте казавшемуся чёрным, и шептал еле слышно: «Господи, не допусти… Господи, не допусти…»
И опять прислушивался к темноте, словно надеясь услышать хоть какой-то ответ оттуда, свыше, но ответа так и не было и тогда он снова садился на лавку, обхватив руками голову, и думал, думал…
Потом внезапно вскакивал, метался по коридору, как раненый зверь, опять открывал дверь и снова затихал в надежде услышать хоть какой-то звук, хоть что-то…
В пятом часу утра к нему вышли врач и акушер, с бледно-серыми лицами, усталыми глазами. Пряча эти самые глаза, сказали ему:
-Она хочет вас видеть, пройдите в палату, вот сюда, слева… На минуту-полторы, не больше.
Один из них подал ему халат.
-Соня! – он метнулся к жене, сжал в руках её маленькую, сухую ладонь – Сонюшка, всё ли хорошо?
-Я, мне кажется, ухожу, Ваня… Ты… Позаботься о наших детях…
Из её глаз на подушку выкатились маленькие прозрачные слезинки, оставив на лице блестящие ручейки.
-У нас такая девочка чудесная – она улыбнулась, потом еле заметно поморщилась, словно от какой-то боли.
-Да ты что, Сонюшка, ты что говоришь?! Как ухожу? А детей и меня ты на кого оставишь? Ты даже думать не смей!
-Нет, Иван – лицо её стало серьёзным, даже слёзы высохли на глазах – чувствую я, что не переживу это… Надо было, как ты и говорил, к фельдшеру обратиться, а я, дура, не послушала тебя…
-Соня! – он вдруг понял, что та самая неотвратимость настигает его, что она всё ближе и ближе – Соня, да ты что?! Врачи спасут тебя, Соня! Дети как же, я? Мы ведь… Мы ведь любим тебя, Соня!
-Не рви ты мне сердца, Иван! – её глаза уже опять наполнились слезами – дай уйти спокойно, чую я, что пришёл мой час… Горько как… Знай, Иван, что я всегда тебя любила, тебя, и наших детей…
Он почувствовал на плече чью-то руку.
-Вам нужно выйти – это был тот самый врач – ей сейчас нельзя переживать и волноваться. Нам нужно дать ей лекарства, поставить уколы…
-Доктор, а что с ней? – спросил Иван – вы поставите её на ноги, спасёте? Доктор, не молчите!
-Вам лучше уйти сейчас. Дайте нам позаботиться о пациентке.
Иван понял, что сейчас он ничего не добьётся. Он ушёл туда, где сидел до этого, и опять заметался по коридору, думая о Соне и молясь только о том, чтобы врачи спасли её.
Ему вдруг пришло в голову, что доктора пустили его к Соне не случайно, ведь до этого такого не допускалось – после предыдущих родов он видел жену только в окно. Неужели они впустили его… попрощаться?
Он сел на скамейку и обхватил голову руками. Нет. Нет, такого просто не может быть. Соня молодая, здоровая, выносила двоих детей. Она не может умереть вот так, умереть и оставить детей и его.
Он вдруг попытался представить, что будет, если это произойдёт, но такое просто не укладывалось в голове, он не мог этого представить, не мог!
Рано утром в больницу приехали Стеша со Степаном, с ними явился Сазон Евдокимович, на нём лица не было. Увидев Ивана, они поняли, что что-то случилось, а поскольку пришедшая санитарка попросила их уйти к выходу, они отправились туда все вместе.
-Вы на чём приехали? – спросил их Иван.
-Степан поутру лошадей запряг- ответила Стеша – ну как она?
-Врачи молчат, ничего не говорят мне.
-Подождите – Сазон Евдокимович посмотрел на Ивана – как – не говорят? Почему? Я отец – мне скажут!
И он направился к медсестре в белой шапочке, которая сидела за огороженной конторкой. Никто не стал его останавливать.
-Так! – Сазон Евдокимович посмотрел на девушку – вы мне обязаны сказать, что с моей дочерью…
-Мужчина, вы кто вообще? – нахмурилась медсестра.
-К вам ночью муж женщину привёз, беременную, роды раньше срока, как она себя чувствует? Почему вы мужу ничего не говорите? Где врачи? Я хочу с ними поговорить!
-Мужчина, успокойтесь! – повысила голос медсестра – тут вам не базар и не сельпо! Информацию даёт только врач, он знает, что муж пациентки здесь, а потому, когда выйдет, обязательно всё вам объяснит!
-Тьху! – в сердцах сплюнул Сазон Евдокимович – а вы тогда начерта здесь нужны, кукушки?!
-Она родила, девочку – рассказывал Иван Стеше и Степану – потом вышли врачи, говорят, идите, она хочет вас видеть. Обычно же они не пускают…. Я пошёл, а она…
Он покосился на Сазона Евдокимовича и остановился – дальше говорить было нельзя, мало ли что мог устроить в больнице вспыльчивый старик. Но Стеша всё поняла без слов, потерянно посмотрела на Степана, кинула взгляд на председателя, и отошла от них.
Они немного побыли с Иваном, потом он сказал, чтобы они отправлялись домой – что толку сидеть тут и ждать всем вместе. Это бесконечное ожидание будет тянуться неизвестно сколько.
К вечеру ближе засаднило, заболело под сердцем, он сел на неудобную скамью и впал в состояние дрёмы. И в этой дрёме прилетела к нему какая-то птица неведомая, белая-белая… Он сам не понимал, почему, но у этой птицы были Сонины глаза, она обхватила своими белоснежными крыльями с мягкими сказочными перьями тело Ивана и прошептала ему на ухо: «Я беречь вас буду», Сониным голосом.
Он вздрогнул от того, что кто-то опять коснулся его плеча.
-Иван! – поднял голову, это был врач. Рядом стоял акушер, и оба они были без своих белых шапочек, теребили их в руках неловко – Иван, нам очень жаль… К сожалению, мы не смогли спасти вашу жену…
Он не верил их словам, не верил в то, что совсем недавно душа его Сонюшки покинула этот мир, не забыв на прощание обхватить своими мягкими нежными крылами тело и душу Ивана.
Он беззвучно затрясся в рыданиях, спрятав лицо в ладонь – ему почему-то было стыдно за то, что они видят его слёзы, потом поднял голову, посмотрел на них.
-Почему не спасли, доктор? Она же молодая была совсем?
-Иван, скажите, ваша жена простывала во время беременности?
-Да, было дело – он кивнул головой.
-И конечно, не лечилась…
-Отпилась чаем с мёдом, да травами.
-Она, скорее всего, перенесла ангину, это дало осложнение на сердце…
-Когда я могу забрать тело жены?
-Завтра, Иван. Ваша дочь пока побудет у нас, мы оповестим вас, когда сможете забрать ребёнка…
-Ребёнка? – в голове Ивана и мысли не было о том, что дитя, которое Соня родила, осталось в живых – этот ребёнок убил мою жену…
-Малышка, Иван, ни в чём не виновата, не нужно её обвинять в убийстве матери, вы не правы.
Иван посмотрел на доктора так, что тот отшатнулся, резко развернулся и пошёл прочь из больницы.
Когда он добрался до дома, на улице были уже сумерки. Он вошёл во внезапно и быстро опустевший дом, но около порога словно что-то подкосило его, и он упал на колени, рыдая уже в голос, ему хотелось вывернуть наизнанку своё сердце, пока рядом нет никого, растерзать свою душу…
Он, он во всём виноват! Он позволил Соне умереть! Он женился на ней вопреки своим чувствам, а теперь понимал, что всё-таки по-своему любил жену, любил любовью не той, которой любил Аглаю, другой, но любил! И понял это только тогда, когда потерял её, внезапно и очень быстро…
Он, Иван, недостоин счастья, недостоин любви, недостоин своих детей! Он не был достоин даже Сони, всё метался куда-то, вот Господь и решил отнять её.
Он впал в забытье прямо у входной двери, привалившись к косяку, ему хотелось прямо сейчас уйти вслед за Соней, но он вспомнил две пары глаз – доверчивые, детские, чистые глаза, которые смотрят на него, как на защитника, главу семьи… Кому будут нужны его дети, если он малодушно уйдёт из этого мира? Никому.
Таким застала его вошедшая Стеша, она сразу всё поняла, без слов, помогла ему подняться, отвела к холодной супружеской постели, и когда он лёг, сказала ему твёрдо:
-Иван, надо дальше жить! Ты слышишь меня? Надо жить дальше!
-Зачем, Стеша?
-Ради детей, Иван, и той кровиночки, что ждёт тебя в больнице.
-Я не хочу, Стеша, не хочу жить!
-Нет, Иван! Приди в себя, возьми в руки, посмотри на своих детей! Как ты будешь жить дальше, зная, что не поддержал их, не любил, они потеряли мать, нельзя оставлять их без отца!
-Мои родители и родители Сони позаботятся о них лучше, чем я!
-Это бабушки и дедушки, а детям нужен отец, Иван!
Она ещё долго сидела с ним, пока он не провалился в глубокий, тяжёлый, вязкий сон, даже скорее не сон, а забытье. В этом забытье к нему приходили Соня и Аглая, конечно, не вместе, по отдельности, он разговаривал с ними, пытался что-то доказать, клялся Соне, что любит и её тоже и просил не уходить.
Утром голова его гудела, от боли не хотелось даже открывать глаза, он встал рано и пошёл сначала к тестю с тёщей. Накануне он попросил Стешу сообщить всем близким о смерти Сони, сам он никак не мог смириться, что её больше нет, и говорить об этом с кем бы то ни было ему было бы тяжело.
Дома, кроме Сазона Евдокимовича и Марьи Степановны, были и его родители. Увидев зятя, председатель подошёл и крепко обнял его, потом тоже самое сделали мать и отец. Марья Степановна, как оказалось, лежала в комнате на кровати – после сообщения о смерти дочери она не могла встать, всё для неё в жизни потеряло смысл.
-Мишка съездит сегодня за телом – бросил Сазон Евдокимович – завтра хоронить будем?
Иван кивнул:
-Да, завтра похороним. Надо плакальщиц и девок, чтобы поминки готовили.
Сазон Евдокимович за прошедшие сутки постарел, казалось, на добрый десяток лет. Волосы были совершенно седыми, в мутных глазах – не проходящая боль, на лице прибавилось морщин, и весь он словно высох.
Кое-как держался и Демьян Егорыч, он покряхтывал в усы, и всё думал о том, как бы скорее пойти домой и выпить рюмочку-другую за упокой Сониной души. Он по-своему любил невестку с её кротким нравом, и всегда ставил её в пример взбалмошной Стеше и Груне.
Иван сказал, что он договорится с мужиками о том, чтобы копать могилу, Стеша с Груней обещали организовать стряпок на поминки, чтобы готовили, а также позвать плакальщиц. 
Детей решили оставить на руках у Анфисы Павловны – она была самой стойкой среди них, никому не показывала своего горя и переживала всё внутри себя. Иван был уверен, что мать справится с его детворой, единственное, чего он боялся – что он скажет своим деткам, когда они спросят, где их мама.
Домовину одолжил Демьян Егорыч, он успел срубить себе одну из крепкого кедра, тогда, когда ставил сруб для дома Ивану. В деревне принято было домовину возвращать, возвращали родственники умершего, и Иван обещал отцу, что сделает это. Но Демьян Егорыч, отдавая ему её, искусно вырубленную, без единого гвоздя, плача и не скрывая слёз, сказал сыну:
-Да ну, Ивашка, будет тебе! Она же мне, как дочь была… Я себе ещё вырублю.
Ближе к вечеру Мишка привёз тело Сони, девки тут же обмыли его, одели, как положено, во всё новое, уложили в домовину, туда же отправили рушники с их с Иваном венчания, связанные в один толстый узел, и зажгли у изголовья две свечи, свитые в одну, которые тоже использовали в обряде венчания. Домовину с телом поставили в «красный угол» под иконы.
Плакальщицы должны были явиться на следующий день, а пока в дом стали стекаться близкие Сони, под руки привели Марью Степановну, которая упала на сложенные руки дочери и закричала, как раненная птица.
-Детынька моя! – плакала она, проливая горячие слёзы на руки покойницы – куда же ты улетаешь, лебёдушка моя ненаглядная! Уже не я ли тебя растила, не я ли тебя холила-лелеяла, что покидаешь ты сейчас свою матушку, горлинка моя! Куда же ты улетаешь от деток своих, от мужа любимого, ох, далеко улетаешь ты! Не вернуться оттуда назад! Ведь я, а не ты, в той домовине-то лежать должна! Ты должна хоронить меня, а не я тебя!
Еле-еле удалось Марью Степановну от гроба оторвать и увести домой.
Только к ночи Ивана оставили в доме рядом с женой. Тут же были Стеша, Груня и ещё несколько девок, которые в летней кухне готовили и стряпали к завтрашним поминкам.
Иван сидел у домовины, не вставая, словно опять он впал в забытье, только не во сне, а наяву, всё вспоминал их первую встречу после того, как вернулся он из армии, вспоминал их свадьбу, вспоминал, как родила Соня сына, а потом и дочь, как помогал он ей на речке бельё полоскать, как чугунки доставал ей из печки, как гуляли они вдвоём в лесу и громко горланили песни, смеясь при этом. Вспоминал, как идут они в гости – Соня красивая, в новой юбке и ладно сидящей на её фигуре кофточке, идёт чуть впереди него, а он невольно любуется ею.
Сожалел он о том, что был невнимателен к ней, мало времени уделял жене, скуп был порой на ласки и любовь, а она… никогда, ни словом не упрекнула его в этом.
Когда Стеша забежала за чем-то в дом в очередной раз, Иван поймал её за запястье.
-Стеша, это она из-за меня умерла, правда?
-Что ты такое говоришь, Ванятка?
-Да нет, я больше чем уверен, что все так думают. Не любил, не берёг… Не дал я ей счастья, Стеша, вот она и покинула меня… Жила несчастливой…
-Иван, что ты говоришь? Она любила тебя и детей, и счастлива была этой любовью!
****
Со дня смерти жены запил Иван крепко.
Ему бы о детях заботиться, на ноги их ставить, любить и баловать, а он самогонку глушит. Пьёт один, плачет, спит и снова пьёт.
Уже ругаться приходил и Демьян Егорыч, уже и Анфиса Павловна чуть не на коленях стояла, уговаривая Ивана не губить себя, Сазон Евдокимович кричал на него, грозился место водителя другому отдать – всё нипочём было Ивану.
Хотелось ему только одного – быть рядом с Соней, загладить перед ней свою вину, повиниться во всём… Не успел ведь прощения у неё попросить…Только около гроба шептал сухими губами, чтобы простила она его и не серчала.
Пил он так, пока не пришла к нему Стеша, не вылила из всех бутылок мутную жидкость, не толкнула его на стул, когда он было принялся отнимать у неё остатки пойла. Сверкнула страшными глазами на брата:
-Иван, опомнись! Перед Соней винишься?! Так повинись снова – разве такой жизни хотела она своим детям после ухода, такого отца?! Она что тебе сказала – чтобы ты о детях позаботился, а ты что творишь?! Она там в гробу переворачивается, видя тебя такой тряпкой! У тебя ребёнок в больнице, младшая дочь, старшие то с бабушкой, то со мной, они мать потеряли – им в десять раз хуже, чем тебе! Остановись!

Часть 38
Переступив через себя, бросил Иван хлебать самогонку без остановки, забрал у Анфисы Павловны детей, только вот в больницу всё никак не мог решиться поехать.
Уже и Стеша ругала его, мол, не будут там ребёнка вечно держать, оправят в дом малютки, как потом будешь всей деревне в глаза смотреть, а как к Соне на могилу отважишься прийти. Слушал Иван сестру, а сам всё оттягивал визит в больницу, к малышке.
Всё ещё тяжело было ему вспоминать последние часы жизни умирающей своей жены, как радовалась она, что дочушку-красавицу на свет произвела, а сама деток и его, мужа, осиротила. Казалось ему, что будет он того ребёнка ненавидеть, как бы грустно это не звучало.
Закостенел он сердцем, пытался работой себя занять, только с детишками дома и оттаивал, глядя в их глаза и осунувшиеся личики. Они, что Гришка, что маленькая Тонечка, всё спрашивали у него про маму, но он только смог поговорить с ними о том, что стала мама красивой белой птицей, что закончился на земле её жизненный путь, и улетела она туда, где в прекрасных краях такие красивые белые птицы напевают целыми днями сказочные песни свои.
На этот его глупо придуманный рассказ Гриша насупился и сказал только:
-Врёшь ты всё, тятька! Нет никаких птиц в садах, которые песни поют. Мамка умерла, а тело её в сыру землю зарыли!
Иван тогда не нашёлся, что ответить на это сыну, схватил их двоих в охапку, прижал к себе, чувствуя нежный детский запах, рыдания железным обручем сдавили горло, но нельзя, нельзя рыдать, нельзя, чтобы видели дети.
Когда возился с ними, старался развеселить, придумывал разные игры, строгал игрушки из дерева – резные, с разными узорами, раскрашивал их красками, все ребятишки приходили дивиться.
И откуда только такая способность у него выискалась? Кто бы знал, что он может так, ведь никогда за собой особого таланта не замечал.
В конце концов Стеша не выдержала – пришла к брату, взяла его за руку:
-Поехали!
-Куда, Стеша? – спросил он, недоумевая.
-Мне в райцентр надо, по делам фермы. Сазон Евдокимович разрешил машину взять.
Приехали они в райцентр, он у сестры поинтересовался:
-Так и куда тут?
-Вези в больницу, не ошибёшься.
Подумал тогда Иван – и зачем ей в больницу, коли она по делам фермы приехала? Но повёз послушно, не особо вникая в причуды сестры.
Она вошла туда и долго не выходила, видел только он в окно, как разговаривает она с тем самым врачом, который ему сообщил о том, что умерла Соня. Горячо разговаривает, руками машет, что-то объясняет, хватая его за руки и показывая в окно на него, Ивана.
Примерно через час она вышла с маленьким кульком на руках, рядом с ней шёл тот самый врач.
-Вы, Иван Демьянович, пройдите, документы подписать надобно.
-Какие документы? – не понял Иван.
-Как какие? Что ребёнка у нас забираете.
Не дав ему опомниться, Стеша открыла кулёк:
-Ну, посмотри, Иван, посмотри, какое чудо у тебя дочка!
Иван кинул взгляд и не смог глаз оторвать – смотрели на него, заглядывая в самую душу, Сонины глаза.
Чувствуя, как подбираются непрошенные слёзы, он нелепо крякнул и послушно отправился за доктором.
Вышел из больницы, сел рядом со Стешей, молча завёл машину. Сестра внимательно смотрела на него.
-Иначе ты бы никогда не решился.
-Куда теперь? – спросил Иван.
-Магазин здеся есть, туда поедем, младенцу вещи нужны, купим ситцу и фланели на пелёнки-распашонки, я за два вечера нашью, да Груня поможет. А с кормёжкой придумаем что-нибудь – нельзя такой крохотке без материнского молока, рахит приключится, фельдшер мне рассказывал про такую болезню.
Поглядывая на мирно спящую на руках Стеши дочь, Иван осторожно вёл машину. Когда остановились около магазина, она тихонько передала ему свёрток, а сама отправилась покупать нужные ткани.
Иван, озираясь, словно вор, осторожно заглянул внутрь кулька. Девочка не спала, лишь удивлённо таращила вокруг свои круглые глазёнки, да сосредоточенно сосала кулачок. Сердце Ивана зашлось нежностью и болью. Как же так, такая малышка – и без мамы! Сердце разрывается от жалости к этой крохотной жизни, которая с самого рождения не знала нежных материнских рук. Он наклонился и поцеловал малютку во вспотевший лобик.
Они приехали домой, и Стеша сразу позвала Степана и Груню. Мужу и Ивану она сказала повесить рядом с кроватью отца зыбку – осталась от Гришки и Тонечки, Груне отдала ткань и попросила её на «Зингере» Анфисы Павловны настрочить быстро с пяток пелёнок, сама она позже возьмётся за распашонки и штанишки для крохи.
Узнав, что сын привёз домой внучку, Анфиса Павловна подхватилась и вместе с Демьян Егорычем явилась к Ивану, но Стеша встала у них на пути:
-Не-не, мамаша, зря вы притопали – вертайтесь назад! Ничё-ничё – она закрыла за спиной дверь дома – вот вечером, приходите, ради Христа! И возьмите с собой сватов, а то Марья Степановна совсем захирела. Может, увидит внучку, да оттает! Лучше вон – Груне с шитьём помогите, больше пользы будет! А вы, батька, с запахом табачишша даже суваться не вздумайте – не пушшу к дитю. Фельдшер наш сказывал, что это как-то называется, да я забыла. Вроде как, все вокруг того, кто курит, этой гадостью дышат.
-У, заноза! – буркнул про себя Демьян Егорыч – и в кого ты, Стешка, такая паскудная?
-Идите-идите, тятька, нечего тут при детях ругаться!
Пришлось родителям идти обратно. Анфиса Павловна и вправду пошла помогать Груне, а Демьян Егорыч всё сидел на чурке во дворе и недовольно бурчал:
-Ишь ты – к собственной внучке не пущщает, стервь! Ох, мало я тебя в детстве хворостиной стегал! Ох, мало!
Стеша помогла Ивану переставить мебель так, чтобы в доме стало удобнее, осмотрев плоды своей работы, осталась удовлетворённой, но тут же крепко задумалась.
-Стёпа! – окликнула она мужа – позови Дуняшку ко мне!
Дуняшка была их старшей дочерью – быстроногой девчушкой с длинными худыми ногами и весёлыми глазами на узком личике. Прибежала она быстро, пока неуклюжий Степан выхаживал по улице обратно до дома Ивана, Дуняшка уже успела начерпать воды и принялась мыть полы во всём доме. Кроме того, Стеша дала ей задание протереть окна и пыль везде, где она дотянется, где не дотянется – попросить папку или Ивана.
-А где мать-то? – удивлённо спросил Степан, когда вошёл в дом.
-Она к тётке Любе ушла – звонко ответила дочь.
-По чё это?
-Да кто знает? Она мне не докладала, тять!
Тётка Люба недавно родила четвёртого ребёнка, и молока у неё, по словам Стеши, было как у дойной коровы. Через минут двадцать они вошли во двор Иванова дома, смеясь и переговариваясь.
-Ну, где дочечка? – спросила тётка Люба и, увидев девочку, заприговаривала – хорошенькая-то какая, вся в мамку свою! Ой, прости, Иван! Но очень на Сонюшку похожая! И кокетка-то какая, пацаны-то мои быстро сосут, а эта вон миндальничает да играется.
Нисколько не стесняясь, она расстегнула кофточку на своей необъятной груди и приложила малышку.
Наевшись, та чмокнула губками, взмахнула необычайно длинными чёрными ресницами и уснула, прижавшись к тётке Любе.
-Так бы и не выпускала из рук – сказала та – но идти надо, дома свой такой же.
Иван и Стеша поблагодарили её, а Стеша сказала, когда тётка Люба скрылась за воротами:
-Я с Любой договорилась – будешь у неё молоко брать, она сцеживаться будет, малышню отправляй с баночкой, а тебе вот – бутылочка и соска.
Она достала стеклянную бутылочку и резиновую соску.
-Меня если что зови – я помогать буду по мере возможности, да и мама не откажется помочь, и Марья Степановна, глядишь, к жизни воротится. У Любы молока много – на двоих хватит, поднимем девчонку, не переживай! Малым накажи, чтобы несли молоко осторожно – каждая капля его дорога теперь нам.
Иван в который раз удивился решительности своей сестры – какая она у него, всё-таки, словно всё знает, как и что будет, и уверенностью от неё всегда веет. Не то, что он – тюфяк тюфяком.
Также они достали с чердака корытце, в котором будет удобно купать малышку. Стеша сказала, что первое время сама будет приходить делать это, но Ивану нужно будет смотреть, она не всегда сможет быть рядом, мало ли. А Иван думал о том, как же он всё это будет делать – он в руки-то кроху боялся взять. Видя его неуверенность, Стеша подбодрила:
-Не тушуйся, братка! Всё у тебя получится, ты главное, внимательнее гляди, как я делаю.
Она наказала мужикам наносить побольше воды про запас, во все ёмкости, чтобы можно было беспрепятственно, не в банные дни, воду согреть и девчушку выкупать.
-И баньку затопите! – наказала она мужикам – не сильно, чтобы тепло было, и можно было малышку искупать.
Когда к вечеру выкупанная малышка видела пятый сон, пришли родители. Марья Степановна, опираясь на сучковатую палку, первой заглянула в зыбку и тут же расплакалась, прижимая ладонь ко рту.
-Красавица какая! – зашептала она – внученька!
-Как назовёшь-то, Иван? – шёпотом спросил Демьян Егорыч.
-Софьей – не задумываясь, ответил тот – на Сонюшку она похожа, пусть по матери зовётся.
На семейном совете, как всегда уверенная в себе Стеша установила такой порядок помощи Ивану – кто-то из их многочисленных девок, дочерей Демьяна Егорыча и Анфисы Павловны, должен постоянно дежурить у Ивана. Это для того, чтобы он отпуск по уходу за младенцем не брал – пятьдесят шесть дней невесть, конечно, сколько много, но за это время Иван лучше заработает.
Девки будут меняться – одна уходит, другая приходит. Она, Стеша, тоже постоянно будет на подхвате, да и Дуняшка когда помочь может.
Марья Степановна, увидев внучку, действительно словно воспряла духом, и заявила, что тоже ещё на что-то годится, и со счетов её сбрасывать рано, да и Анфиса Павловна поддержала сватью, сказав, что не намерена отсиживаться в стороне.
Деды тут же подхватились за своими «половинками» - громче и пафоснее всех выступил Демьян Егорыч, который заявил, что вынянчил столько девок, что пальцы устанешь на руках загибать. В доказательство он потряс обоими кулаками рук и посмотрел на старшую дочь гордо и независимо.
-Ох, оставьте, папаша! – заявила Стеша, махнув рукой – вы на малышку дыхнёте своим табачным духом – дитя задохнётся!
-Стешенька! – пытался подластиться к ней отец – я лаврушкой зажую, через неё не чуется.
-Вы, папаша, чесноком зажуйте – прыснула Грунька – да головки три, поядрёнее, через него тоже не чуется.
-Ух, ты, язва! – взмахнул на неё рукой Демьян Егорыч – родились же, языкатые, в кого только!
Первая ночь далась Ивану ох, как трудно! Малышка проснулась и требовательным рёвом заявила о том, что ей необходима порция молока.
Стеша показывала Ивану, как согреть бутылочку с молоком, потому он, взяв крошку на руки, неумело сделал это и сунул ей в рот вожделенную соску. Малышка зачмокала, закряхтела, а Иван с умилением смотрел на дочку. Отведав молока, спать крошка вовсе не собиралась – лёжа в зыбке, она смотрела на Ивана. Так он и прокачал её до утра, сам чуть не засыпая от звука поскрипывающего очепа*.
Утром прибежала Стеша, осведомилась, как они провели ночь, и оставила с малышкой Дуняшку, наказав чуть что, сразу бежать к ней. Ивана отправила спать, благо, сегодня был выходной, и машина председателю была не нужна.
Так постепенно, с каждым днём, Иван осваивался с ролью отца.
Он был благодарен всем, кто помогал ему в этом – своим и Сониным родителям, Стеше и остальным сёстрам, кормилице тётке Любе, и своим детям, которые тоже стремились во всём ему помочь, особенно им нравилось водиться с малышкой, осторожно брать её на руки, качать и кормить из бутылочки так, как показала тётя Стеша.
Не представлял Иван, как бы он справился без всех тех, кто каждый день приходил ему на помощь, не представлял он теперь и своей жизни без малышки Сонечки.
Когда выпадало свободное время, он уходил на кладбище, садился рядом с Сониной могилой, клал на маленький холмик цветы, сорванные в поле, и долго разговаривал с женой, рассказывая ей о успехах и делах детей, о том, что происходит в их семье, благодарил за дочь, и в который раз обещал ей, что вырастит из детей достойных людей.
****
-Мамка! – в дом вбежала одна из дочерей Демьяна Егорыча и Анфисы Павловны, Ульяна. Она раскраснелась, щёки её пылали, глаза блестели – мамка, а где Груня?
-Ясно, где – к Ванятке убежала! А чё тебе приспичило? – спросила Анфиса Павловна, подозрительно глядя на дочь.
-Да, ничё! Надо! – откликнулась та, и выбежала из дома.
-Груня! – выкрикнула она, вбежав к Ивану.
Но сестра приложила палец к губам и показала на малышку:
-Тише ты! Только угомонила!
-Груня – зашептала Ульяна – иди, там тебя на улице зовут!
-Кто зовёт? – свела густые брови к переносице девушка – чё ты выдумываешь? Митька, что ли? Дак не пойду я! Противный он!
-Да какой Митька! – улыбаясь, сказала Ульяна – беги, говорю, там этот твой приехал… из города!

Часть 39
Груня уже и думать забыла про симпатичного городского парня. Она была девушкой гордой и решила, что, если за такое длительное время Владимир не появился, значит, нужна она ему была только тогда, когда в больнице с ним сидела в одной палате и просыпалась от каждого его стона и движения.
В глубине души она всё ещё надеялась, что он всё-таки появится, ей было обидно до слёз, что Владимир словно бы воспользовался ею, а ведь он казался ей совсем не таким.
Он был совершенно не похож на тех разухабистых молодых людей, к которым Груня привыкла в деревне, а потому он не просто ей нравился – она им восхищалась.
Поскольку Груня стремилась во всём быть похожей на Стешу, она тоже, вслед за сестрой, стала посещать библиотеку, читала книги, чаще всего о любви, и мечтала именно о таком чувстве, какое встречали на своём пути герои её любимых романов.
Она чувствовала, что ей тесно в собственной деревне, хотелось вырваться на волю, уехать жить, как Аглая, в большой город, узнавать новое, чему-то учиться. Часто по вечерам уходила она на берег Калиновки, сидела там и думала только об одном – как же ей быть, так хочется уехать, поступить в училище, но родители…
Батька точно не отпустит от себя – она его любимица, даром, что внешне на него похожа, а вот характер совсем другой. Это она, Грунька, хорохорится, что батькино благословение ей вовсе и не нужно, всё-таки она девушка – страшновато, авось, ничего не выйдет, как потом, опозорившись, под родительское крыло вернуться? Будет деревня смеяться да шептаться за спиной.
А может, уехать сначала в райцентр, попробовать там устроиться? А уже потом потихоньку перебраться в город?
А тут ещё, после возвращения из города, отец начал подтрунивать над ней – где, мол, твой хахаль городской потерялся?! Что-то не едет за тобой, а ты уже и песню завела, что он люб тебе…
Грунька молча слушала, глотала злые слёзы обиды, и в такие моменты от всей души ненавидела Владимира.
-А ты батьку слухай, дочка! – подвыпивший Демьян Егорыч звал дочь к себе и, роняя в широко разверзнутый рот лафитник самогона, и глядя масляно-добродушным взглядом на Груньку, грозил пальцем – все эти городские петухи – они рази мужики?! Мужики все тут, доча, землю пашут, хлеба рОстят, семьи создают, да детишков няньчат! А это-что?! – восклицал он, делая широкий жест рукой куда-то в сторону – фьить-фьить на своей машине, рази это дело для мужика – сидеть-то на пятой точке, да на педали давить?! Эххх…
Заканчивал он, засовывая в рот солёный огурец.
Грунька не выдерживала, ей становилось смешно, а поскольку грустить она долго не умела, то начинала подначивать отца:
-А чем эти наши алкаши, тятька, лучше городских? – она упирала руки в бока и чуть было не смеялась, но старалась хранить серьёзное выражение лица – только и знают, что пить, да собственных баб с детишками гонять. А бабы и рады!
-Ох, и паскудный же вы народ! – начинал злиться Демьян Егорыч – потому и надо вас гонять иногда! У меня вот рука не поднялася, дак я тебе, Грунька, такого мужика сыщу, чтобы у его рука поднялась тебя за косы потрепать!
-А кто вам сказал, тятенька, что я за вашего-то кандидата замуж соберусь?!
-А батьку, что ли, слухать не надо?
-Чтобы вас слухать, ушей не хватит, тятенька. Так вы мне и не ответили на вопрос, чем наши мужики городских лучше. Те, городские, культурные да интеллигентные, а наших и не выпустишь в приличное общество – позору потом не оберёшься!
-Раскудахталась, квочка!  - Демьян Егорыч стукал кулаком по столу – ишь – наши парни её не устраивают! Я те покажу, с городскими-то хахалями любовь крутить! Возьму вон, вожжу, да выпорю тебя так, чтобы забыла про ентих хахалей!
-Не выпорете, тятька! – Груша весело смотрела на отца – ей нравилось подшучивать над ним в таких разговорах – рука не подымется. Окромя того, ишшо догоните меня сперва!
-Ах, ты, мелкая поганка! – Демьян Егорыч стукал кулаком по столу так, что блюдо с нарезанным салом, пером зелёного лука, да лафитник, подпрыгивали – вырастил на свою головушку!
Грунька, смеясь, убегала за печь, где от беззвучного смеха тряслась Анфиса Павловна.
-И чё ты куражишься над им?! – спрашивала она у девушки – он и так смурной вечно…
Обычно после таких сцен Грунька убегала к реке и долго сидела на берегу, ей было больно и обидно, что Владимир так быстро забыл её.
Потому и не поверила она Ульяне, когда та сказала ей о том, что к ней приехал «тот… городской».
Она выскочила на крыльцо, потом остановила себя – нет, не нужно, чтобы он видел, что она ждала его, и как только услышала, что приехал – вприпрыжку к нему побежала. Она девушка, и у неё есть гордость.
Вышла за ворота, увидела его около машины, недалеко от Иванова дома, сердце зашлось от волнения, пошла медленно на встречу. Посмотрела хмурым, отрешённым взглядом.
Он держал в руках большой букет цветов – Грунька никогда и не видела таких, словно огромные белые шары…
-Груня – начал неуверенно, приближаясь к девушке – Груня, здравствуй…
Глянул в её хмурое личико.
-Груня, ты мне не рада?
-Ты, Владимир, зачем приехал? – спросила она.
Он сразу понял, в чём дело, виновато протянул ей букет.
-Груня, прости меня, идиота! Меня после выписки сразу в длительную командировку отправили, ну, вернее, не сразу, конечно, после того, как дело о аварии раскрыли. Я в Англии был всё это время. Прости, должен был сообщить тебе, но не знал, как. Мог у Аглаи адрес Стеши узнать, но думал, вдруг наврежу тебе этим.
-И что же – кокетливо начала Груня, стараясь скрыть улыбку – в этих твоих Англиях для тебя англичанки какой не нашлось, что ли?
Заметив, как дрожат кончики её губ, он тоже улыбнулся:
-Груня, ну какие англичанки! Я всё время только о тебе и думал, клянусь! Думал, как бы скорее вернуться и увидеть тебя. Не сердись, ну прошу!
-Ладно! – она подошла к нему чуть ближе и неуверенно ткнулась носом ему в плечо. Он склонил голову и осторожно провёл щекой по её тёплым волосам.
-Мёдом волосы твои пахнут – прошептал – я скучал…
-Я тоже – призналась она, краснея.
Они так стояли и разговаривали, пока не увидели направляющегося к ним Ивана. Тот подошёл, посмотрел на них внимательно, будто что-то вспоминая, Грунька втянула голову в плечи – а ну, как братец расскажет отцу, но тот вдруг протянул руку Владимиру:
-Здравствуйте. Это ведь вы нашего Гришку тогда…гм… спасли? Не устаю благодарить вас, другой на вашем бы месте…
-Да. Ничего страшного. Как Гриша?
-Хорошо. Соня вот только…
-Да, Аглая писала мне… Соболезную.
Они замолчали, чувствуя себя неловко.
-Ванятка – обратилась к брату Груня – ты не мог бы… букет пока у себя поставить? Папаня, боюсь, увидит, да концерт устроит, а с собой носить – истреплю.
Иван забрал цветы у неё из рук.
-А чё с ними делать-то?
-Ты их в банку в воду поставь.
Иван кивнул Владимиру и ушёл.
-Пронесло! – вздохнула Стеша – кто бы мог подумать – из-за Гришки тогда ты погибнуть мог!
-Не погиб же – улыбнулся Владимир – славный он парнишка, только запутался малость. Груня, есть в деревне у вас места красивые? Может, покажешь мне?
-Может, и покажу – улыбнулась она – пойдём на Калиновку, там хорошо, у меня там любимое место есть.
Они двинулись к реке, Груня что-то тихонько напевала себе под нос, обмахиваясь сорванной веткой ивы.
Владимир следил за ней с нескрываемым удовольствием. За это время она стала ещё красивее – гибкий стан, высокая грудь, плотно обтянутая кофточкой, длинная коса, большие глаза со смешинками, полные, прихотливо изогнутые губы.
-Строгий у тебя отец? – спросил он девушку с улыбкой.
-Тятька-то? Не, он добрый – и лукаво взглянула на парня – но мужиков городских не любит дюже!
-За что это?
-А! – она махнула рукой – ни за что! Просто так! Говорит, что все вы, городские, споваженные!
-То есть замуж он тебя за меня не отдаст?
-А это как просить будешь! – рассмеялась Груня, воспринимая всё, как шутку.
Он развернулся и пошёл в сторону деревни.
-Володь, ты куда?! – крикнула девушка ему вслед.
-Как куда? – обернулся он – к отцу твоему. Просить, чтобы отдал тебя мне в жёны.
-Да ты что! – она схватила его за рукав – с ума сошёл? Я же тебя почти не знаю, а ты меня!
-А что же ты со мной в больнице делала, Грунька? Разве не поняла тогда, что я сердцем к тебе прикипел? А сама ты? Неужели ничего ко мне не испытываешь?
Она растерялась.
-Володь, мы же… разные с тобой совсем…
-Разные – это какие?
-Я деревня неотёсанная, доярка! А ты… городской, да ещё на должности какой-то важной! Да ты же в своём городе со стыда со мной сгоришь! Ни к чему это, Володя…
Он подошёл к ней близко-близко, глянул в глаза:
-Ты что такое говоришь? Я ведь ждал этой встречи? Разве ты… не любишь меня?
-Люблю – прошептала она чуть слышно – но ты не должен… так торопить меня… Я… не готова…Не знаю… Ты так внезапно появляешься вдруг из ниоткуда, говоришь о своей любви, ждёшь от меня ответа, свалился, как снег на голову, конечно, я растерялась.
-Ладно – он осторожно приобнял её за плечи – хорошо, я подожду. Я привык ждать. Когда решишься – скажи. Я приезжать к тебе буду и докажу, что ты для меня очень много значишь.
Они долго гуляли в тот день, практически до самых сумерек, потом попрощались, и Владимир уехал в город, а у Груни осталось на сердце стойкое ощущение того, что ей хочется видеть его рядом, хочется, чтобы он всегда был с ней вместе…
Она вернулась тогда домой, необычайно притихшая. В доме тоже стояла тишина, Демьян Егорыч с серьёзным лицом сидел за столом, посмотрел на дочь исподлобья:
-Ты где была, паскуда?
-Вы чего, тятенька?
-Отвечай, где была!
-Гуляла я!
-А с кем? – и сам ответил на свой вопрос – знамо, с кем! С городским прохвостом!
Грунька опустила глаза.
-В деревне, Груня – серьёзно начал Демьян Егорыч – вся жизнь твоя на виду. Митька Дмитровский видел вас у реки… Нахала этого городского, и тебя, дуру!
-Фу, какой противный этот Митька! – звонко крикнула Груня – как вы можете его слушать, он двух слов связать не может!
-Двух слов связать не может, а вас в красках обрисовал! – завопил Демьян Егорыч.
Из комнаты вышла Анфиса Павловна в просторной, как парашют, белой сорочке:
-Да прекрати ты орать! – сказала мужу – уши глохнут от твоего крика! Девок побудишь!
-Да пропади пропадом твои девки! – застучал ногами Демьян Егорыч – вырастили на свою беду! Они вон теперь творят, чего хотят!
Он близко подошёл к дочери.
-А ты, Грунька, запомни – коли ещё раз встретисся со своим городским, я тебя за того же Митьку замуж сплавлю, а будешь ерепениться и зубы казать – на цепь посажу!
Представив слюнявый рот Митьки, его наглые, цепкие руки, Груня разозлилась и звонко завопила, перекрывая крик отца:
-Счас не те времена, папенька! Попробуйте только! Я не Аглая – терпеть не буду, быстро в милицию заявлю! А Митька ваш – дурак самый настоящий, а Владимира я люблю!
-Отцу перечить?! – Демьян Егорыч с размаху ударил дочь по щеке.
Схватившись за щеку, девушка выбежала из дома, она добежала до чулана, упала в тёплое сено и разрыдалась от несправедливости и обиды.
На следующий день Демьян Егорыч пришёл к Ивану.
-Поговори ты с ней, Ивашка, дура она, он ей наплёл, а она и уши развешала.
-Кто это? – не понял Иван, которому сейчас было совсем не до очередных причуд отца.
-Да я про Груню.
-А что Груня? – опять не понял Иван – молодая девка, активистка, на работе её ценят, близким помогает, читает вон…
-Дак ни к чему то чтенье к хорошему не приведёт.
-Да о чём вы, батька? Вечно из-за печки начинаете.
-Я о том, что встречается она с этим городским…
-А, с Владимиром?! И что? Нормальный парень. Если бы не он, где бы Гришка наш был сейчас? Его машина-то была.
-Про Гришку речи нет, сынок, а вот Груньку пусть он в покое оставит. Где видано, если девка не за семейского пойдёт. Поговори с ним! Пока по-хорошему…
Иван поморщился.
-Отец, да оставьте уже эти предрассудки, что за блажь?! Это раньше так было, а сейчас пусть выходит, за кого хочет! Не буду я ни с кем говорить, делать мне, что ли, нечего – у меня детвора на руках, некогда мне разговоры разговаривать! Владимир - нормальный парень. А вам скажу так – не вмешивайтесь вы в это, всё равно Грунька слушать вас не станет.
И тут Демьян Егорыч увидел необычные цветы у Ивана на столе.
-А это что ещё за невидаль? И кому такое чудо привезли?
-Это Владимир Груне подарил. Она не хотела, чтобы вы серчали, и оставила их у меня.
-Дак и ты с ней заодно?! – завопил Демьян Егорыч – да что ж вы с батькой делаете-то, а?
Он выскочил, как ошпаренный, за дверь, и унёсся домой, а Иван, наблюдая за ним, улыбнулся и подумал, что, пожалуй, все сюрпризы для Демьяна Егорыча ещё впереди.

Часть 40
Владимир стал приезжать к Груньке постоянно, иногда даже ночевал в машине, приезжая в субботу и оставаясь на воскресенье.
Они много говорили, словно бы не могли наговориться, казалось бы – какие общие темы могут быть у деревенской девушки и городского чиновника, но всё же эти темы находились, и они разговаривали и разговаривали.
Митька, за которого Демьян Егорыч грозился выдать строптивую дочь, продолжал нет-нет, да волочься за девушкой, даже один раз схватил её за талию около сельпо, отволок в угол, задышал в ухо:
-Ох, и хороша ты, Грунька! Не девка – чистый мёд!
И стал лапать её своими грязными, противными руками. Грунька сначала попыталась вразумить его отпустить её по-хорошему, но он всё прижимал и прижимал её к стенке, тогда она резко ударила его коленкой в пах, и когда он выпустил её, согнувшись напополам от боли, она крикнула:
-Отвяжись, придурошный! Ещё раз так пристанешь ко мне – вилы в башку твою тупую воткну. Усёк?
Он кивнул, постанывая, а Грунька, гордо взметнув косой, ушла.
Демьян Егорыч, который видел, что дочь его не слушает и продолжает бегать к Владимиру на свидания, всё же решил отдать её замуж, о чём и сообщил Анфисе Павловне и самой Груньке.
В свой следующий приезд Владимир привёз ей тонкое золотое колечко с камушком и, вручив девушке тяжёлую красочную коробочку, спросил:
-Груня, ты замуж за меня пойдёшь?
Она сникла.
-Папаша меня отдать в жёны хочет… Ищет кандидатуру, скорее всего, за Митьку выдаст.
-Груня! – Владимир прижал девушку к своей груди – ты что говоришь? Мы же не можем жить друг без друга! Давай я пойду к твоему отцу и попрошу у него твоей руки.
-Ой, нет, Володя! Даже пытаться не стоит! Отец очень уважает старый порядок, он не позволит мне выйти замуж не за семейского. Он вспыльчивый человек, может враз разозлиться и наорать. Лучше не стоит!
-Груня, неужели ты сдашься? А я – как же?
-Володя, я люблю тебя очень, но мне страшно менять что-то! А вдруг у нас с тобой… И как же я потом?
-Ты хочешь сказать – вдруг у нас с тобой не сложится и как я потом, после этого, домой вернусь?
-Как ты догадался?
-А тут и гадать не надо, Груня. Я тебе отвечу – такого никогда не будет, я всегда буду любить тебя. Ты мне веришь?
Она зарделась.
-Верю – сказала тихо, пряча счастливое лицо у него на груди.
Она вернулась домой радостная, в надежде на то, что всё образуется. Но как только вошла в дом, хорошее настроение её испарилось – в гостях сидел Митька в новой косоворотке и его мать – бойкая, толстая женщина, которая то и дело роняла в рот самогонку рюмка за рюмкой.
-О, Груня! – закричал Демьян Егорыч – дочечка! Посмотри, какие у нас гости! Тебя пришли сватать! Я уж и согласие дал!
Грунька побледнела – совсем не вязалось её хорошее настроение с этим сватовством.
-Ты?! – крикнула она отцу – согласие дал?! А меня ты спросить не захотел?! Нет?! Так вот я скажу тебе – я на это не согласна! И замуж за этого дурака не пойду!
Она выбежала из дома – её просто разрывало от ярости и обиды.
-Стеша!
-Грунька! Что случилось?
-Батька меня замуж отдаёт за Митьку! А я не хочу!
-А ты что, стельная корова, чтобы тебя со двора уводить на аркане?! Борись! И потом – у тебя есть Владимир, ты же любишь его!
-Я… боюсь, Стеша.
-Чего это?
Грунька отвела глаза.
-Ага, понятно! – Стеша упёрла руки в бока – боится она! Посмотри на Аглаю! У неё вообще ничего не было, когда она в городе оказалась! И смогла, устроилась, сейчас вон выучилась, уважаемый специалист, мать, жена! Везде люди, Груня, всё равно кто-то поможет! Да о чём это я! Володя же любит тебя!
-Страшно, Стеша… Батька благословения не даст…
-А жить всю жизнь с постылым мужем – не страшно, детей от него рожать, ласки его в постели терпеть?! Неужели ты, Грунька, такая тёмная?!
Глаза Груни злобно блеснули.
-Ты права, сестрёнка! Ох, как права!
-Пойдём! – Стеша решительно поправила юбку и взяла Груню за руку – счас я этому чёрту бородатому покажу свадьбу. Володя уехал?
-Вот именно, что да! Мы простились, я домой пришла в таком хорошем настроении, а тут тятька с этой свадьбой…
Они быстро пришли к дому Демьяна Егорыча. Жениха и его матери уже не было, за столом сидел только сам хозяин, Анфиса Павловна, укоризненно поглядывая на его раскрасневшееся от самогонки лицо, убирала со стола посуду.
-Ну?! – Стеша посмотрела на отца – ты, видимо, как Игнат? Также со своими дочерьми поступаешь – замуж за всяких дураков отдаёшь?!
-Чего?! – насупился Демьян, он был доволен тем, что договорился о свадьбе – с ума съехала, дура?! Жених что надо, Грунька за ним будет как сыр в масле кататься!
-Я, батька, лучше под мостом в городе буду ночевать, чем с таким в церковь пойти!
Стеша одобрительно посмотрела на сестру.
-Я вот, тебя, отец, не пойму – спокойно начала Стеша – ты за своих детей печёшься, или за чужих? Почему супротив них идёшь? Грунька любит Владимира, а Владимир – Груньку, но тебе обязательно надо иттить супротив.
-«Владимир»! – заорал Демьян Егорыч – этот Владимир её обрюхатит, она вернётся в деревню, позору батьке и матке будет! Зато Грунька какое-то время будет счастлива! Я вперёд смотрю, а вы развели тут – сюсю, мюсю, любовь, морковь! Дуры!
-Я за него не пойду, батька, предупреждаю!
-Пойдёшь! Как миленькая! А ты, Стешка, иди, и не сбивай девку с толку!
-Не пойду я никуда, а если и пойду – Груньку с собой заберу. Нашёл тоже, себе служанок! Это тебе не старое время, папаша!
-Я тебе поговорю! Я тебе поугрожаю! Ты дочь моя и слушаться должна и Грунька тоже.
-Я, папаня, только мужа должна слушать, а Грунька так вообще свободный человек!
-«Свободный человек»? «Свободный человек»? Вот пусть идёт на все четыре тогда, а там поглядим, как она быстро к батьке вернётся!
-Бать, ты, видать, совсем уже… Вот что ты за человек такой?! Всегда лишь бы тебе не перечили, спокойно ни один вопрос решить не можешь!
-Я жизнь прожил! – стукнул кулаком по столу Демьян Егорыч, а вы, свиристелки, только и знаете, что батьке поперёк сказать. Я сказал – свадьбе быть! И точка!
Стеша, чувствуя, что сейчас разговоры вести с отцом бесполезно, покачала головой и только сказала:
-Смотри, батька, не пожалей потом!
Она вышла вместе с сестрой в сенки, обняла там Груню:
-Ничего, не переживай, мы его сломаем, а нет, так за этого Митьку ни я, ни Иван, не позволим тебе пойти.
Груню даже передёрнуло от воспоминаний о Митьке – так он был ей противен!
На следующий день к отцу и матери в гости вроде бы невзначай пришёл Иван с Сонечкой на руках. Девчушка таращила глазёнки, задумчиво посасывая кулачок и не отрывала взгляда от Ивана, который тоже смотрел на дочку, даже разговаривая с окружающими.
Но когда над ней склонилось бородатое лицо Демьяна Егорыча, она, видимо не желающая совершенно видеть это пугающее, красное лицо с кудлатой бородой, недовольно выпятила губки и заревела.
-Ух, ты моя-то козочка – запричитал Демьян Егорыч – что же ты деда не узнаёшь?!
-Да оставь ты ребёнка, старый хрен, вишь, боится она тебя – скомандовала Анфиса Павловна, и протянула руки – давай, Ванятка, подержу. Поди пристали ручонки-то держать – не спускаешь её…
-Да нет, мама, спасибо, я сам – видно было, что Ивану не хочется отдавать девочку.
Но Анфиса Павловна настояла, забрала малышку, и что-то приговаривая, унесла её в комнату.
-Ты, батя, не перечил бы свадьбе Груни и Владимира. Ведь всё едино – по-своему она сделает, а не по-твоему. Коли будешь перечить – она убёгом уйдёт, а по деревне пойдёт слава, что вот, мол, Демьян Егорыч вынудил дочь убёгом уйти.
-Я людЯм обещал уже, Ванятка. Да и потом – кто его знает, того Владимира, обрюхатит эту дуру, хахаль городской, и бросит.
-Вот какой же ты, батька, несносный человек – не выдержал Иван - «ЛюдЯм обещал» - передразнил он – а прежде чем обещать-то, ты дочь свою не захотел спросить? Да этот Митька – дурак дураком, а ты его в зятья. На Боже, что нам не гоже, так что ли? На него в деревне ни одна нормальная девка не смотрит, а ты Груню отдаёшь. Что у тебя в голове?
-Я жизнь прожил, и знаю, что лучше для моих дочерей! За семейского пусть выходит, нечего по городам шляться!
-Бать, да прошло уже то время, когда все в деревнях родственниками были друг другу! За семейского! Какая разница за кого?! Лишь бы человек был хороший. А то семейские дрянными не бывают!
-Много ты в жизни понимаешь, Ванятка?! Не лезь ты в это, ради Христа! Я сказал – Груня пойдёт замуж за того, кого выберу ей!
-А, я понял! – улыбнулся Иван – ты так самоутверждаешься. Чтобы тебя слушали, и воля только твоя была. Дурак ты, папаня…
Он прошёл в комнату, куда Анфиса Павловна ушла с ребёнком, забрал девочку и поспешил уйти.
-Ванятка, может, поешь? – только успела спросить мать.
-Не, маманя, благодарствую, отобедал я.
Когда он вышел, Демьян Егорыч посмотрел на Анфису Павловну и закричал:
-Сын дураком обзывает! Дожил!
-А кто ты есть? – накинулась на него женщина – дурак и есть! Собственным дИтям от тебя покоя нету! Ну, чё ты пристал к Груньке? Если у ей любовь – ничем ты её не остановишь, как не пытайся. Права Стешка – как бы потом тебе пожалеть не пришлось!
-У, дура старая – и от тебя никакой поддержки!
После родителей Иван отправился к Стеше. Та сразу взяла у него малышку.
-Ну-ка, ну-ка, давай я полюбуюсь на нашу красавицу! Ух, ты, кто это у нас тут такой большой уже – заворковала она, с любовью глядя на девочку – и хороша же девка будет!
Услышав рассказ Ивана о разговоре с отцом, она только руками всплеснула:
-Чёртов упёртый старик! Ну вот в кого он такой, под старость лет!
-Знамо в кого! В деда. Тот тоже потом противным стал до невозможности. Что делать будем, Стеша?! Ведь отдаст он Груньку этому дураку Митьке!
-Пропишу я Аглае, что тут свадьба намечается, попрошу, чтобы передала Владимиру. Пока ничего другого мы сделать не можем – отца точно не переубедить.
-Может, Владимиру с ним поговорить?
-Ой, нет, бесполезно это. Орать ведь начнёт, как скаженный, стыдоба перед человеком. Пока напишу Аглае, пусть она хотя бы предупредит его.
Свадьбу наметили на середину июля. Девки деревенские принялись ржать над Грунькой.
-Бравого, Груня, жениха, отец тебе сыскал! У нас и коровы-то в его сторону не глядят!
-Ещё посмотрим! – воинственно говорила Грунька – состоится ли та свадьба!
-А чё ты сделаешь? Из дому убежишь? Или в город убёгом смоешься? Позор на родительскую голову напустишь?
Груня ничего не отвечала на эти смешки, да выпады. Ей было всё равно, как поступить – лишь бы не за Митьку замуж. Она решила, что, если Владимир не объявится, значит, струхнул, испугался, тогда она просто соберётся и в город уйдёт, сама, пешком. А уж как там устроиться дальше – решит. Ведь и правда – Аглая смогла, почему она не сможет?
Но Владимир перехватил её на улице, за углом сельпо. Увидев его, Грунька так обрадовалась, что чуть не бросилась на шею, но сдержала себя – она ещё немного смущалась своего чувства и старалась не показывать Владимиру, как он дорог ей, хотя с другой стороны и не понимала, почему должна это делать.
-Володя!
-Груня! Я скучал! Груня, бежим со мной! Аглае Стеша прописала, что свадьба скоро у тебя. Может, мне поговорить с отцом твоим?
-Ой, нет, Володя – ничего хорошего с того не выйдет! Папаня упёрся – спустит он тебя с крыльца. Для него важно то, что он, видите ли, «людЯм обещал» - передразнила Грунька отца.
-Тут Стеша выход предложила, план довольно рискованный и смешной, но мне он нравится, авантюрой попахивает.
Владимир склонился к Груньке и что-то зашептал ей на ухо. Она слушала его внимательно, то хмурясь, то морщась, на её лице проскакивало сомнение, потом оно озарялось улыбкой. Наконец, когда он закончил, она сказала:
-Да уж. Ох, Володя, папаша разозлится! Но если он такой упёртый, то твой план мне нравится.
-Я договорюсь в городе, у меня же везде связи – нас в тот день сразу и распишут. Платье куплю тебе, туфли.
-Ох, Володенька, страшно! Может, и не надо так? А вдруг у нас с тобой не выйдет ничего?
-Всё будет хорошо, Грунюшка, ты не переживай. И семья у нас будет отличная, мы ведь не можем друг без друга.
Володя, вроде бы Груню успокоил, но всё равно сердечко её трепетало от того, что будет накануне свадьбы. Ох, рассердится папаша! Ох, рассердится! Наверное, потом и знаться с ней не захочет, а ведь она его любимая дочь.
Долго ещё они разговаривали, Володя всё убеждал и убеждал Груню согласиться на план Стеши. Говорил, что, если нет другого выхода, они должны сделать так, как она предлагает, иначе Груня действительно станет женой Митьки.
Свадьба должна была состояться в субботу. Вечером Грунька, будучи в комнате вместе с Ульяной, где спали вповалку ещё несколько сестёр, зажгла свечу и стала собирать в сумку свои вещи.
-Груня, ты что делаешь? – шёпотом спросила сестра, глядя на Груню блестящими в сумраке глазами.
Грунька склонилась к ней.
-Смотри, молчи, Улька, никому не говори! Будет завтра батьке суприз!
Ульяна охнула:
-Да как же это?! Неужель сбежишь?
-А ты предлагаешь мне за этого дурака Митьку замуж выйти?! Да я лучше в Калиновку прыгну!
Когда в деревне затих последний петух, и луна раскрылась во всём своём великолепии, осветив полнолунным светом деревню, в стекло комнаты Груньки тихонько поскреблись. 
-Прощай, Улька! Думаю, свидимся ещё, в гости вас с мамкой позову.
Она открыла окно, перекинула ножку через подоконник и скоро исчезла в темноте, попав прямо в руки Владимира, тихонько рассмеявшись при этом.
Он взял у неё вещи:
-Бежим!
Около крыльца дома их встретила Стеша, а из-за угла вывернул Иван.
-Заговорщики! – рассмеялся Владимир – можно было днём всё сделать, но ночью романтичнее!
Он прижал к себе Груню.
-Ну, вот и украли невесту! – и повернулся к Ивану – а Софья с кем? Ничего, что ты тут с нами?
-Марью Степановну попросил переночевать у нас – ответил Иван.
-Ладно! – они добежали до машины, Владимир пожал руку Ивану, обнял Стешу – жду вас завтра в городе! Нас распишут в двенадцать ноль-ноль, потом ко мне домой – праздновать.
-Извини, Володя – сказал Иван – я не смогу, из-за дочки. Подарок со Стешей отправлю…
Все замолчали – поняли, почему Иван на самом деле не хочет ехать, там, на свадьбе, наверняка будет Аглая с мужем.
-Да не надо подарков – рассмеялся Владимир – я и так тебе благодарен. За Груню.
На следующее утро Демьян Егорыч, довольно улыбаясь в усы, открыл дверь комнаты Груньки. Он был просто уверен, что Грунька не сможет пойти против его воли. Ведь она любит его, и знает, что она любимая дочь отца, и против его слова не пойдёт.
-Грунюшка, дочка! – пропел он.
Посмотрев на всех сестёр, спросил у них, сонных:
-А Грунька-то где?
Девки хлопали глазами, ничего не понимая.
-Может, на двор пошла, тятенька? – несмело спросила Ульяна.
Что-то заподозрив, Демьян Егорыч спросил Ульяну:
-Вещи её в каком сундуке?
-В этом.
-Открой.
Ульяна открыла сундук. Вещи были на месте, но их было очень мало.
Демьян Егорыч кинулся на двор. Он долго звал дочь, но потом понял, что всё бесполезно, Груньки нигде не было. Он вбежал в дом и заорал на Анфису Павловну:
-Стервь! Чтоб я больше её не видел!

Часть 41
С тех событий минуло три года, три долгих года, наполненных разными приятностями и наоборот – они не были такими значительными, чтобы останавливаться на них, но анализируя это время, можно было бы сказать, что эти три года были достаточно удачными в жизни всех героев.
Аглая окончательно завершила свою учёбу, ей удалось не только получить высшее образование, но и повысить квалификацию. Теперь она была не просто правой рукой Капитолины Францевны – она была её преемницей, та в скором времени собиралась на заслуженный отдых, на пенсию, и сразу вместо себя должна была выдвинуть кандидатуру Аглаи.
Время было словно не властно над ней – те же детские, округлые щёчки с ямочками, трогательная родинка на щеке, пухлые губы и живой взгляд умных глаз. Единственное, что выдавало её возраст, приближающийся к тридцати годам – мелкая, еле заметная сеточка морщинок вокруг глаз и трогательная складочка-морщинка на ясном, высоком лбу.
Она также продолжала носить длинные волосы, которыми восхищался весь комбинат – они оставались такими же густыми и блестящими, и также привлекали внимание своей ухоженностью. Она научилась делать разные красивые причёски и тоненькие завитки на её шее и висках делали её ещё моложе и нежнее.
Илья по-прежнему души не чаял в ней и детях, которые ходили в школу, были также дружны и вовсю помогали родителям. Да, они уже выросли, но не уставали также говорить Аглае и Илье, как они их любят. И Аглая, которая каждый день видела их счастливые лица, была благодарна судьбе за то, что у неё есть эти дети, за то, что Бог тогда предоставил ей возможность встретиться с ними.
Аглае дали двухкомнатную квартиру, взамен маленькой однокомнатной – это стало хорошим подспорьем им с Ильёй, в одной из комнат они устроили детскую, перегородив её наполовину ширмой, а в большой комнате создали свой уютный угол с широким удобным диваном и ночным туалетным столиком.
В деревню Аглая так больше и не ездила с тех пор. У Стеши старшая дочь вышла замуж, и Аглая позволила жить в этом доме молодой семье. Ей так хотелось отплатить подруге за её доброту, она никак не могла забыть, что когда-то Стеша спасла ей жизнь, что сначала она намеревалась подарить её дочери и мужу этот дом, но Стеша отказалась, решительно заявив, что это слишком щедрый подарок и мало ли как может сложиться жизнь. Мол, пусть молодые живут, а там видно будет.
Илью повысили по службе, несколько раз отправляли учиться, и Аглая была очень рада за любимого. Недостатка в деньгах у них не было - они могли себе позволить летом, во время отпуска, вывезти на море детей, Аглая очень хорошо одевалась, в основном одежду шила сама себе и всегда это было что-то оригинальное.
Шила она и остальным членам семьи, и для Груньки, которая жила душа в душу с Владимиром, и для Стеши и её девчонок.
Грунька после того, как оставила отца «с носом», сбежав накануне свадьбы, писала домой матери письма, спрашивая практически в каждом, не отошёл ли батька от своего гнева.
Да где уж там! Такой же шумный, скандальный и шебутной Демьян Егорыч и слышать не хотел о некогда любимой дочке.
А когда Груня прислала письмо, приглашая мать приехать в гости, познакомиться с зятем и несколько дней отдохнуть у них, он стукнул кулаком по столу:
-Куды это ты собралась? К заразе этой?! Я тебе поеду, ишь, навострила лыжи! А хозяйство на кого кинешь?
-А что хозяйство?! Девки вон взрослые уже, последят, да и с тобой ничё не случится!
-Я тебе поеду! – замахал кулаком Демьян Егорыч – юбками по городам мести! Как Грунька эта твоя?! Нашла пример! Сядь и сиди дома, гостья тоже мне!
-Буду я тебя слухать! – величаво проплыла мимо него Анфиса Павловна.
Покраснев от такой наглости и непослушания, Демьян Егорыч хотел снять ремень, но всегда покорная жена вдруг взяла в руки ухват с тяжёлой деревянной ручкой и сказала:
-Только тронь, я тебя быстро по спине отхожу. Будешь до колодца бежать, деревне на потеху!
У Демьяна Егорыча чуть глаза не выпали – вот тебе на, а жена-то, оказывается, зубы показывать умеет!
Он выскочил во двор, вереща:
-Совсем распоясались бабы! Это где же видано, чтобы жена мужа не слушала! Ухватом она на меня! И кто только научил?
-Кто-кто! – крикнула ему вслед Анфиса Павловна – знамо, кто – Стеша!
Нет, она любила мужа, принимая его таким, какой он есть, со всеми недостатками и достоинствами, но чем старше он становился, тем склочнее и скандальнее становился его характер.
Итак, не послушав мужа, она вместе с Улькой, сестрой Груньки, отправилась в город, в гости к дочери.
А приехав оттуда, с гостинцами, с красивым цветастым платком на плечах, она в изумлении рассказывала мужу:
-Дёмша, как они живут, ты бы видел! Груня-то как сыр в масле катается! Но учится она, даром, что ли, десять классов кончала. В ентом, как его… Техникум, во! Потом, сказала, в нститут пойдёт, чтобы, значит, у ей образованье высшее было! Во, Дёмша, какая дочь-то у нас! А ишшо они нас везде возили – и в цирке мы были, и в зоопарке, и в концерте!
-Мама, не в концерте, а на концерте – закатила глаза Улька – темнота!
-Я тебе пообзываю мать! – загрозил кулаком Демьян Егорыч.
-В театре, во! – продолжила восторженно Анфиса Павловна – ой, как там люди живут, Дёмша. А уж Грунька как живёт! Ейный Володька-то какой-то пост сурьёзный занимает, у них в доме постоянно гости, все солидные, умные разговоры разговаривают… Да и Грунька по-деревенски уже не говорит, вся важная, да такая красивая, всё в платьях и костюмах, и она там теперь вовсе и не Грунька даже, а Аграфена Демьяновна, вот так!
И Анфиса Павловна радостно и гордо приосанилась при этих словах.
Привезли они подарки и Демьяну Егоровичу. Тот, осматривая красивую трубку, тут же вертел в руках блестящий портсигар, потом осматривал жилетку – красивую, из дорогого материала, с кармашками, чтобы удобно было всякие мелочи носить, потом брался за кепку-восьмиклинку, потом за флакон одеколона.
-Теперя, батя, вкусно будешь пахнуть! – усмехнулась Ульяна – а то всё табачищем несёт от тебя!
Но Демьян Егорыч, прежде чем намазать щёки одеколоном, осторожно понюхал его.
-Муть какая-то – заметил он и опрокинул флакончик в рот.
-Батя, ты что это! – закричала Улька – там же химия! Мамка!
Она с криком выскочила во двор, где Анфиса Павловна оглядывала хозяйство, всё ли ладно, следили ли за двором в её отсутствие.
-Ну, чё орёшь?! – спросила её мать.
-Батька деколон-то, который привезли, глотнул!
-Да ты что!
Анфиса Павловна вбежала в дом и отобрала у мужа флакончик.
-Ты что, дурень? То ж не для питья, а мазаться!
-Да он щиплет! – пожаловался ей Демьян Егорыч – а вот выпить – само то, с душком!
-Да ну тебя, дурень старый! – Анфиса Павловна убрала флакончик.
Подумав немного, Демьян Егорыч заявил:
-В следующий раз я поеду! И без вас! Хоть отдохну немного от тебя, да от девок!
Но Анфиса Павловна одного его не отпустила, и в следующий приезд они появились у дочери аккурат тогда, когда Груня родила Владимиру дочку.
Оглядев большой дом дочери, увидев, как она изменилась, поймав тёплый, и в тоже время строгий взгляд зятя, Демьян Егорыч вынужден был согласиться, что зря противился свадьбе дочери. Крякнул только как-то раз:
-Вам бы, Вовка, по обычаю обвенчаться надо…
На что Грунька заявила:
-Да вы что, батенька? Какое венчание? Вова – партийный работник, ему нельзя! Прознают – сразу погонят отовсюду. Да и венчания все эти, батюшка – прошлый век. Вон, Глашка с Ильёй расписались – живут и без венчания прекрасно!
Поездкой к дочери Демьян Егорыч остался очень доволен и, вернувшись в деревню, всем рассказывал, как живёт Грунька с мужем в большом доме, какие люди к ним приходят, что они едят и как зять катал его на машине по всему городу.
Подкупил Владимир его ещё и тем, что как-то раз, в выходной, наладил стол и позвал его, смотрящего в большой комнате телевизор:
-Батя! Пойдём! Я там стол накрыл. Груню с Анфисой Павловной отправил в госте к Аглае, они теперь там с детьми надолго зависнут. А мы с тобой посидим по-родственному.
На столе стояла разного рода закуска и запотевший графинчик. Владимир разлил коричневатую жидкость, а Демьян Егорыч поинтересовался с подозрением:
-Это что же за напиток такой? Цветом будто чай. Поди, бусурманский?
-Это коньяк, отец, французский, из командировки я привёз.
-Ну! – крякнул Демьян Егорыч, поднося рюмку ко рту – будь здоров, зятёк. Посмотрим, чё там те французы делают…
Напиток так понравился тестю, что Владимир одарил его на прощание целой бутылкой и Демьян Егорыч уехал довольный, положив бутылку во внутренний карман пиджака и всё время проверяя по дороге – цела ли.
Наташа тоже за эти три года вышла замуж за инженера и родила ему девочку, дочку. Теперь они все вместе дружили семьями и ходили друг к другу в гости, особенно когда приезжала к Груньке Стеша. Тогда Наташа и Аглая брали своих детей, мужей, которые тоже подружились, отправляли куда-нибудь отдохнуть, или к кому-нибудь домой, а сами приходили к Груньке.
За чаем велись простые разговоры – о жизни, о нарядах, о детях.
-Я своему говорю – Стеша отпивала чай из красивой кружки – давай переедем в город! Возможностей больше, для детей учёба, работы нормальной – завались. Не хочет, и всё! Упёртый, как олень!
-Стеша – подмечала Аглая – он же в деревне всю жизнь, как он теперь оттуда сорвётся? Да и родителей не бросит.
-Может, ты и права, Аглая. Но вот я деятельная, энергию девать некуда, а этому уже покоя хочется. Говорю ему – подумай о детишках, для них же будет много открытых дорог в городе. Здесь же по любому жизнь лучше. И я могла бы какой поломойкой устроиться, и ты бы куда-то на завод бы пошёл…
-Почему поломойкой? – удивлялась Грунька – сейчас можно на завод учеником пойти, сразу выучат и с работой будешь. Ну, конечно, первое время ужаться придётся, но мы ж тебя не оставим.
Она подмигивала сестре. Ей и самой очень хотелось, чтобы Стеша переехала в город, она очень любила сестру, и ей не хватало её мудрых советов и умных, искрящихся глаз.
-Да и Ванятка мог бы переехать – продолжала Грунька, искоса взглянув на Аглаю, которая, чтобы скрыть румянец, потянулась губами к чашке с чаем – у него-то трое. Растить надо, в городе бы водителем устроился, а то сидит, как сыч, при этом Сазоне Евдокимовиче.
Стеша качала головой:
-Ой, нет, Груня! Батька его не пустит с маткой, не получится силой, дак заноют, вот мол, единственный сын – стариков бросаешь, а Ванька же совестливый… Он, может, и рад, но точно не поедет.
Аглая уже и забыла, как выглядит Иван. За эти годы совершенно о нём не думалось – доучивалась, работала, повышала квалификацию, потом пришла ей в голову идея получить водительские права. Сначала выучиться, а уж потом подумать о машине.
Илья её идею поддержал, и скоро Аглая стала обладательницей водительских прав. Решили, что как только позволят накопления, сразу купят в семью машину, теперь, слава Богу, оба водить умеют.
Во время таких разговоров с подругами она пыталась воскресить в памяти облик Ивана, но перед глазами у неё стоял всего лишь его размытый образ. Тогда она начинала корить себя за то, что совершенно забыла облик некогда любимого ей человека. А может быть, и не нужно было помнить этот образ? Ведь сейчас у неё – совершенно другая жизнь, рядом любимый муж и дети, а Иван… Иван – это светлое, чистое прошлое, первая незабываемая любовь её.
Когда в разговорах появлялось имя Ивана, Наташка несколько укоризненно смотрела на сестёр и сочувствующе – на Аглаю, а когда Аглая однажды во время одного из таких разговоров вышла, чтобы проверить детей, она сказала им:
-Ну, чего вы?! С ума сошли? Не теребите вы ей сердце! У неё только жизнь устроилась, она хоть повеселела. Сейчас опять будет задумчивая весь вечер сидеть.
-Ох, девки! – Стеша горестно подпирала рукой щёку – вот жалею я, что так всё сложилось! Жалею! Наташка, какая они пара были! Ты бы только видела! А какая у них любовь была!
-Стеша – Наташка обнимала подругу за плечи – я всё понимаю. Но сейчас уже ничего не поделаешь – жизнь сложилась так, как сложилась. И, кстати, прими во внимание, что Аглая очень любит мужа.
-Да знаю я! – Стеша с досадой махала рукой – Ох, и судьба у девки! Не дай Господь никому!
-Это точно – вторила ей Груня – и специалист она отличный, и на работе её ценят, и Илья её любит, но честно говоря, по мне, так лучше бы у неё сохранилось это женское предназначение – детей рожать. Мне кажется, она бы всем ради этого пожертвовала.
-Соню жалко – говорила Стеша – всегда хотела быть счастливой и Ванятку любила. Не дал Господь бабоньке жизни…
Аглая входила в большую комнату, где они сидели, с Груниной малышкой на руках, и разговор сразу затихал.
Домой они возвращались с Наташкой и та, помолчав, нетерпеливо спрашивала:
-Аглая, скажи, ты об Иване всё ещё думаешь?
Подруга задумывалась, а потом говорила:
-Наташ, ну о чём ты? У меня даже образ его перед глазами какой-то размытый, понимаешь. У меня Илья, дети. А Иван – он всего лишь теперь призрак для меня. Наверное, я окончательно смирилась с тем, что никогда мы не будем вместе.
-Но ты уверена, что Илью любишь? Нельзя ведь через силу жить.
-Конечно, люблю – улыбалась Аглая – он же мой муж! Отец моих детей. Мы с ним теперь, как нитка с иголкой – неразлучны…
Она действительно сейчас не представляла своей жизни без Ильи и с ужасом думала о том, чтобы было, если бы он тогда не пришёл к ней.
Иван же в действительности втайне мечтал о том, чтобы переехать с детьми в город. С одной стороны, он думал, что справится, на крайний случай, по первоначалу Грунька поможет, не откажет. Он найдёт работу, детей устроит в сад и школу, а там, кто знает – может, и жильё своё дадут. Детишкам там, опять же, лучше – образование городское, как-никак, от деревенского отличается, перспективы есть – институты, техникумы, работы больше, чем в деревне, да и зарплаты повыше.
С другой стороны, он боялся и не был уверен, что родители правильно поймут его. В конце концов, он единственный сын, а они не молодеют.
Такие думы посещали Ивана всё чаще и чаще, и он ругал себя за неуверенность и за то, что не может решиться сделать этот серьёзный шаг.
Также в сердце его теплилась тайная надежда на встречу с Аглаей. Он мечтал хоть на один миг увидеть её, услышать голос, смех, разливающийся колокольчиком у него в сердце, почувствовать тёплое прикосновение ладони… Нет, всё это уже в прошлом. Аглая замужем и счастлива, по словам Стеши, у неё хватило сил забыть его, выкинуть из сердца. Только он, почему-то не может этого сделать…
В один из дней, обычных выходных, когда осень уже начинала вступать в свои права – по утрам было прохладно, а днём солнце жарило не хуже, чем летом, Аглая, настряпав блинов, позвала своих к столу. Детям налила какао, себе и мужу – кофе. На стол поставила сковородку с ароматным, дымящимся омлетом, вазочку с вареньем, другую - с шоколадными конфетами.
Первой пришла Олюшка – она уже час, как не спала, а на досуге зубрила что-то для школы. Толя проснулся позже, а потому вошёл на кухню заспанный и с всклокоченными волосами.
Погладив девочку по косичкам, а сына по ершистой макушке, поцеловав мужа, Аглая спросила у дочери:
-Оля, как математика?
-Нормально, мам, контрольная на четвёрку.
-Уже результат! – похвалил Илья – причём замечательный.
-А у меня пятёрка! – буркнул сын – и меня никто не хвалит.
-Ну, почему же. Мы все тебя хвалим – ответил Илья – Толик, как насчёт рыбалки сегодня? Дядя Володя зовёт.
-Я только за.
-А чем займутся девочки? – спросил Илья, глядя на Аглаю.
-Мы в мастерскую сходим, в ателье – ответила Аглая – хочу для Оли ткань на платье выбрать.
-Замётано – он поцеловал жену – вкусно необычно! Ты меня перекормишь!
-Тебе не грозит! – засмеялась Аглая – у тебя работа подвижная.
В этот момент раздался звонок в дверь. Аглая открыла её – с порога на неё смотрел незнакомый худенький подросток, которого она смутно помнила.

Часть 42
Он смотрел на неё большими глазами, смутно напоминая ей кого-то, а она никак не могла понять, кого именно.
-Любимая, кто там? – раздался из комнаты голос мужа.
-Подожди, сейчас разберусь – ответила она и спросила у подростка – мальчик, а ты кто?
-Здравствуйте – произнёс он неровным, срывающимся баском – простите, а вы – Аглая Игнатовна?
-Да, это я – ответила она, продолжая думать, кто же этот подросток – а ты кто?
-Вы меня не помните, наверное… Я Костя. Сын…Брат…
Аглая побледнела. Ну, конечно, это Костя, один из сыновей Анны. Интересно, зачем он здесь? А сама Анна? Тоже здесь? Странно… И уж не весь ли свой выводок она сюда припёрла? И как они узнали её новый адрес? Стеша бы точно не сказала.
Из комнаты вышел Илья, посмотрел на побледневшую жену, на мальчишку, усталого, в грязной одежде и в пыльных ботинках.
-Ты кто, мальчик? – спросил он.
Наткнувшись на его строгий взгляд, парнишка повернулся:
-Простите, я, наверное, пойду.
-Нет, подожди – Аглая взяла его руку и втащила в квартиру – сейчас разберёмся. Костя, ты один приехал?
-Да – он кивнул головой.
-А как ты узнал мой адрес?
-У дядьки Степана спросил. Умолял его сказать мне, клялся, что один приеду.
-Аглая – Илья посмотрел на жену – кто это, объясни, пожалуйста?
-Это Костя, мой сводный брат.
-То есть это сын Игната и этой ужасной женщины?
Аглая увидела, как парнишка втянул голову в плечи, потом опять повернулся к двери:
-Простите, что помешал. Я пойду, пожалуй.
-Да подожди – с досадой в голосе сказала Аглая – куда ты пойдёшь? Грязный весь, одежда вон вся в пыли и обувь. Давай, иди-ка в душ, потом есть, расскажешь заодно, что произошло…
Парнишка подчинился Аглае, и достал из своего заношенного рюкзака маленькое, но чистое полотенце и смену белья.
Она показала ему, как пользоваться душем и пошла на кухню согреть чайник.
-Илюш, может, вы поедете с Толей? Я сама с Костей разберусь, а потом мы с Ольгой в ателье пойдём.
-Ну, уж нет! Мало ли чего можно ожидать от сына этой женщины! Я останусь с тобой, Глаша, тоже хочу послушать, что он скажет.
-Чего ты боишься, Илья? – рассмеялась Аглая – думаешь, не смогу за себя постоять?
-Да нет, конечно. Просто мне тоже хочется знать, зачем этот пацан тут появился.
-Не доверяешь мне?
-Доверяю, конечно. Но лучше разобраться во всём вдвоём.
-Хорошо, как скажешь.
Мальчик вышел из ванной, одетый в чистую, но старенькую, поношенную одежонку. Он достал из своего рюкзачка расчёску, пригладил белёсые волосы, потом несмело прошёл на кухню. Аглая посадила его к столу, налила чай, поставила перед ним наспех сделанную яичницу и блюдо с оставшимися блинами.
Они с Ильёй наблюдали, как мальчик с жадностью ест яичницу, варенье, блины, конфетку он взял одну, видимо, постеснявшись, и мелкими глотками запил всё это чаем.
Аглая не в силах была смотреть на подобное. Голодный ребёнок для неё – это просто… удар по её сердцу. Она вспомнила сейчас своих пострелят, когда она только встретила их… Как привела к себе… отмыла… как увидела насекомых в голове у девочки и расплакалась тогда… как увидела следы побоев на их маленьких, беззащитных телах.
Она взглянула на Илью и тот поразился этим глазам, полным боли. Он сразу почувствовал, о чём она думает, но пересилить себя не мог – этот подросток был ему неприятен. Может быть, работа наложила на него свой отпечаток, а может быть то, что он знал, чей это сын.
-Костя – мягко начала Аглая – скажи, что случилось? Почему ты здесь? И зачем ты меня нашёл?
Он помолчал немного, потом сказал:
-Когда мамку из деревни Сазон Евдокимович отправил прочь, она вместе с нами подалась в деревню к своим родственникам, но у тех у самих жить негде, и домов заколоченных нет. Тогда мы все поехали в райцентр. Там мамке выделили домишко нежилой, а Егорка, старший, работать пошёл скотником на ферму. Мамка тоже хотела сначала на работу пойти, но потом… К ней стали всякие дядьки ходить, с самогонкой. Она с ними пить начала. И жить… То с одним, то с другим.
-А… на что же они пили? – спросила Аглая.
-Мужики эти приносили – мальчишка покосился на конфеты – а ещё мамка у Егорки отбирала, когда он получку приносил. Она со многими жила. И со всеми пила. Пьют, песни поют, а мы все, кто где в это время – иначе можно тычков наполучать. Егорка работал сначала, потом воровать пошёл, зачем мне, говорит, работа, если она всё до копейки отбирает. И остальные за ним – кто еду тягает в сельпо, магазинов-то несколько, кто деньги стреляет. А я не хотел… Так они меня же и побили. Не умею я воровать и не хочу! – отчаянно закончил паренёк.
-Костя, а как же ты сюда добрался? – увидев, что мальчишка опять кинул взгляд на конфеты, она молча положила конфетку перед ним и налила ещё чай.
-Я на перекладных. До Калиновки пешком дошёл, чтобы у дядьки Степана адрес выспросить, а оттуда кто ехал в соседние деревни – подвозили меня, так и добрался.
-И что же? – недоверчиво спросил Илья – никто из взрослых не поинтересовался, почему ты один до города едешь?
-Интересовались – уши Костика зарделись – я сказал, что сестру искать поехал, адрес знаю, мол, один остался, без родных, мужики, кто встречались на пути, сказали, что не сдадут милиционерам.
-Мда – задумчиво сказал Илья – воровать ты, может и не умеешь, а вот врать – вполне. А ежели твоя мать начнёт искать тебя?
-Не начнёт – уверенно сказал парнишка – она не просыхает совсем, а братьям я не нужен, они сказали, красть не умеешь – нифига не получишь, выбирайся, мол, сам. Я к вам, Аглая, приехал, потому что знаю, что вы хороший человек. Просить хотел тебя помочь мне попервоначалу. А потом я на работу устроюсь, я всё могу.
Аглая опешила и посмотрела на озадаченного мужа.
-Костя – спросила она мальчика – а тебе лет сколько?
-Четырнадцать.
-Так какая же тебе работа – тебе учиться надо.
-Не – парнишка замотал головой – я же не буду на вашей шее сидеть, прошу только – приютите на первое время, а там я сам как-нибудь.
-Ну, понятно, парень – Илья встал – я в милиции служу, пойдём, определю тебя. Побудешь сегодня в отделении, а завтра отправим тебя в детский дом.
-Подожди, Илья – остановила его Аглая – какой смысл? Они Анну найдут, и опять его воротят домой, разбираться не станут…
Парнишка умоляюще смотрел на Аглаю.
-Не отправляйте меня домой, пожалуйста – тихо попросил он – я…я лучше пойду тогда…
-Нет, подожди – остановила его Аглая – посиди здесь. Нам с дядей Ильёй нужно поговорить.
Она увлекла мужа в комнату.
-Илья, мы не должны позволить ему уйти. Он пришёл искать помощи, а ты опять хочешь его к матери отправить? Ведь ни в какой детский дом его не пошлют, правда? Сотрудники обязаны будут проверить информацию и по любому найдут Анну, верно?
-Аглая, чего ты хочешь? Оставить его здесь? А если он совсем не тот, за кого себя выдаёт? А если где-то здесь, поблизости, его братья, и они всей толпой обворуют нас при первой же возможности? Что ты тогда скажешь? Нельзя, Аглая, верить им – ни Анне, ни её детям. Всякий раз, глядя на него, Аглая, я буду вспоминать то, что сделал с тобой его отец.
-Что? Илья, как ты не поймёшь – он всего лишь подросток, ребёнок!
-У него корни твоего отца, а значит, там можно ожидать чего угодно! И потом – ты проблем хочешь?! А если Анна начнёт его искать? И найдёт у тебя? И обвинит тебя в том, что ты украла её сына? Представляешь, что будет? Тебя, Аглая, за это посадить могут!
-Илья, ты ведь милиционер, должен людям помогать! А это не помощь! Он пришёл ко мне, он мне верит, Илья, доверяет, и я хочу ему помочь, понимаешь?!
-Аглая, всех не обогреешь! У него есть мать, которая обязана о нём заботиться! Давай я сделаю запрос туда и пошлю сотрудников, чтобы они разобрались, и обязали Анну заботиться о детях!
-Сотрудники не смогут круглосуточно следить за ней! А она ещё и накажет его за то, что он в милицию пошёл!
-Аглая, он не может остаться у нас! Подумай хотя бы о детях! В какой атмосфере он рос?! И какой пример он сейчас будет подавать Толе и Оленьке?!
Они спорили полушёпотом ещё довольно длительное время, а когда ни к чему не пришли и вернулись на кухню, то увидели, что мальчика нет.
-Илья! – на лице Аглаи было отчаяние – ну как так можно?! Давай найдём его! Он ребёнок, один, в городе!
-Аглая! – Илья схватил её за плечи – о чём ты говоришь? Это мальчишка, а они – народ живучий. Пусть идёт на все четыре стороны.
-Да ты что! Илья, ты же всегда был добрым человеком!
-Не сейчас, Аглая! Зачем тебе сдался этот пацан?! А как же я? Мои чувства? Да я постоянно буду видеть в нём твоего отца!
-Я в нём не вижу отца, Илья! – вскрикнула она со злостью – потому что он всего лишь ребёнок, неважно, сколько ему лет, а ты видишь?!
Она выскочила за дверь, потом из подъезда, посмотрела в одну сторону, в другую, выбежала на тротуар. Там увидела удаляющуюся худенькую спину с точащими лопатками, добежала до него.
-Костя! Остановись! Пойдём, я не позволю тебе одному блуждать по городу. У тебя здесь нет никого.
-Я не хочу, чтобы вы ссорились с мужем.
-Я думаю, мы сможем это уладить – она улыбнулась – пойдём. Всё будет хорошо.
На рыбалку Илья ехать отказался. Увидев, что Аглая возвращается с мальчиком, покачал головой и, сказав:
-Твоя доброта тебя когда-нибудь погубит – собрался и куда-то ушёл.
Толя и Олечка так и не поняли, что произошло между родителями, они настороженно смотрели на паренька, понимая, что именно он стал причиной раздора между ними.
Эта была их первая серьёзная ссора с момента замужества. Аглая даже растерялась – она и подумать не могла, что Илья воспримет этого мальчика именно так.
-Олюшка – рассеянно сказала она дочери – займите Костю. Мне надо поговорить с дядей Володей.
Она набрала домашний телефон Владимира, и услышала голос Груньки.
-Груня – поздоровавшись, начала она – слушай, ты помнишь детей Анны?
-Да я с ними не общалась почти, ну так помню… Самый путный у них был Егорка и ещё один, белобрысенький такой…он предпоследний что ли, у неё… спокойный малый. Костя, кажется.
-Ты просто в деревне дольше меня прожила. А Володя дома?
-Ну да, он с Ильёй твоим разговаривает. Они же на рыбалку хотели, но видимо, что-то сорвалось, Илья расстроен. Вы что, поссорились?
-Да нет. Ладно, скажи Илье, что я звонила и спрашивала, не у вас ли он. А с Володей я позже поговорю.
Она вошла в детскую, опасаясь, что дети сидят по разным углам, и её пострелята знать не хотят Костю, но очень удивилась, когда увидела, что он сидит за письменным столом и что-то рисует, а Олечка и Толя стоят рядом и заворожённо смотрят на альбомный лист.
Склонившись, Аглая увидела, как Костя выводит на бумаге сначала огромный дуб, потом цепь и кота, потом русалку…
-Костя – удивилась она – а где ты так научился рисовать?
-Нигде – ответил он, пожав плечами – смотрел в книжке в библиотеке и оттуда срисовывал.
-Ты же талант, Костя! Очень красиво рисуешь. Скажи, ты взял из дома свои документы?
-Да, свидетельство о рождении.
-А в школу вы не ходили?
-Ходили один год, а потом… перестали. Надо было еду добывать себе и одежду хоть какую-то, я немного подрабатывал, то на рынке, то на станции. Платили копейки, но можно было еду себе взять хотя бы.
Аглая посмотрела на своих детей. В их глазах сейчас было тоже самое выражение, которое было тогда, когда она только с ними встретилась. Слушая Костю, они словно бы вернулись на несколько лет назад, в ту самую жизнь, в которой ходили по улицам города, искали еду, попрошайничали, были биты «старшеками».
Господи, что же за человек эта Анна?! Обрекла своих детей на такое! Не мать, а сволочь какая-то! Аглая в бессилии сжала кулаки.
-Костя – осторожно спросила она – а с остальными братьями что будет?
-Они воруют же – опустив голову, сказал он – я, когда убежать решился, решил, что никому не скажу, что я хочу вас отыскать, думаю, ещё обворуют вашу семью. Они такие… Мамка, когда пила, всегда рассказывала, что вы гадина и неблагодарная, но я-то знал, что вы не такая. А она рассказывает и ревёт пьяными слезами.
Настоящее чувство ненависти и брезгливости закипело в Аглае. А за что, за что она должна быть благодарна этой женщине? За то, что она, наряду с отцом, разрушила её жизнь? Наверняка Анна наговорила своим мужикам такого…
-Костя – осторожно спросила его – ты уверен, что никому не говорил, что хочешь найти меня?
Он уверенно замотал головой:
-Я же не дурак какой…
-Ладно. Пока оставайся. Придумаем что-нибудь.
На ночь она установила в комнате детей со стороны Толика раскладушку и сказала Косте, что он будет спать здесь.
Впервые за всё время они легли с Ильёй в супружескую постель, отвернувшись друг от друга. Она не выдержала первая, порывисто обняла мужа, заговорила, горячо, быстро, в надежде, что он поймёт:
-Илья, послушай, не сердись. Ну, не могу я так всё оставить. Он ко мне за помощью пришёл, понимаешь. Он нормальный ребёнок, самый обычный пацан, каких масса, рисует вон как – засмотришься. Ему учиться надо, он же талант. А что с ним там будет, в посёлке? Анна пьёт, живёт с какими-то мужиками. Дети её воруют. Хоть этого спасти, помочь ему…
Он повернулся к ней.
-Аглая, а может, тогда всех сводных братьев твоих заберём? Как ты можешь? После того, что эта женщина тебе сделала, ты вот так легко принимаешь тут этого Костю. Он тебе никто, ту семью надо давно забыть, он сын твоего отца, этого гнусного урода! Он сын твоей мачехи, которая никак тебе не помогла, а ты привечаешь у себя этого ребёнка! Где твоя гордость, где твоя злость, Аглая?!
-Илья, ты не о том говоришь! Я ненавижу и ненавидела своего отца, даже сейчас, когда его уже нет, я ненавижу эту Анну, но при чём тут дети – они не ответственны за грехи своих родителей! Костя тоже ребёнок, пусть подросток, но ребёнок, и он пришёл ко мне просить ему помочь!
-Аглая, для всех хорошей и святой не будешь! Зачем ты это делаешь?! Давай просто поступим по закону, и всё! Передадим ребёнка в милицию, милиция знает, как поступить! Они найдут мать, увидят, как она живёт, её должны будут привлечь к ответственности, она ведёт аморальный образ жизни…
-Илья, если он пришёл ко мне за помощью, наверное, всё печальнее, чем мы думаем, нет?! Зачем ему было тащиться в город за тысячи километров, если там, в посёлке, всё было более-менее сносно? Он спасает свою жизнь, так, как может, потому он пришёл ко мне за помощью.
-Аглая, а если за ним притащится весь остальной выводок Анны – ты готова будешь ради них пожертвовать спокойствием детей?
Она немного подумала, потом спокойно ответила:
-Если это произойдёт, Илья, вот тогда я сама привлеку к этому милицию.
Он помолчал:
-Делай, как знаешь. Но возьми себе на заметку, что я этого твоего шага не одобряю.
-Илья, ты можешь просто не препятствовать мне? Я уже не прошу твоей помощи и поддержки в этом, вижу, что чтобы не сделал Костя, ты будешь против него. Можешь просто не препятствовать?
-Я не буду. Но ты, прошу, знай, что от этого могут быть очень неприятные для тебя последствия! Потом не говори, что я не предупреждал!
На следующий день Аглая с работы позвонила Владимиру. Она застала его у себя в кабинете, тоже на работе, но он сказал, что для неё всегда свободен и может говорить. Аглая объяснила ему ситуацию с Костей.
-Да, мне Илья вчера рассказал. Он был… очень расстроен, он не одобряет всего этого, и ты сама прекрасно знаешь, почему. Но я-то знаю тебя лучше – при этих его словах Аглая представила, как он улыбается – и думаю, ты не отступишь от того, чтобы помочь этому мальчику. Здесь, конечно, есть определённые сложности – мать может заявить в милицию, что ребёнок пропал и если его обнаружат у тебя, то… гм… теоретически у тебя могут быть… неприятности. Поэтому давай поступим так – говоришь, он хорошо рисует? Я узнаю условия приёма в училище культуры и искусств, и потом позвоню тебе. Если вдруг у тебя возникнут проблемы со стороны Анны, в чём я сомневаюсь, сразу звони мне, найди меня, даже если меня не будет дома. Я всегда оставляю Груньке телефон, если еду куда-то в другое место. Договорились?
-Хорошо. Спасибо тебе, Володя.
-Ну, а уж как эту ситуацию решить с Ильёй – думай сама.
-Конечно. Спасибо ещё раз.
-Кстати, Аглая, а Костя сказал тебе домашний адрес?
-Да. Если нужно, могу дать.
-Да. Черкну на всякий случай.
Владимир положил трубку, потом, немного подумав, позвал к себе своего помощника.
-Федя – сказал он высокому мужчине с шапкой русых волос – мне нужен надёжный человечек с личным автомобилем, чтобы быстренько смотаться в одно место, кое-что выяснить и вернуться назад.
Через некоторое время в дверь вошли уже двое – тот же Федя и ещё один мужчина.
-Садитесь – пригласил Владимир – мне нужна информация кое-о-ком. Сейчас объясню.
И он подал мужчине бумажку с адресом, который дала ему Аглая.

Часть 43
-Груня! – Владимир вошёл в комнату, жена играла с малышкой и на его голос обернулась – Груня, пожалуйста, если мне будут звонить, скажи, чтобы где-то через час перезвонили. Я закроюсь в кабинете с одним человеком, у меня очень важный разговор, хотелось бы, чтобы никто не тревожил. Если кто-то придёт, попроси подождать с час примерно. Тебе моя помощь не нужна в ближайшее время?
-Нет, Володенька – улыбнулась жена и тут же на лице её отразилась озабоченность в связи с неизвестным серьёзным разговором мужа – что-то случилось?
-Нет – он наклонился и поцеловал её в щеку, а потом в губы – просто дело, касающееся Аглаи и Ильи, в общем их семьи.
-Хорошо, Володя, мы тоже с Марусей тебя тревожить не будем.
Владимир зашёл в свой кабинет, закрыл изнутри дверь на защёлку и сел в кресло рядом со столом.
-Ну? – он вопросительно посмотрел на того мужчину, который приходил не так давно с Федей – что удалось выяснить?
-Ну, что, пацан не соврал. Всё так и есть – эта самая женщина, Анна, его мать, водит к себе разных мужчин с сомнительной репутацией. Пьют, гуляют целыми днями. Она пособие какое-то получает денежное, ну и мужики эти приносят.
-Сыновей её видел там?
-Прибегают пацаны какие-то изредка. Потом уходят. Одного избили её мужики, пока она спала, забрали у парнишки деньги, они, сыновья её, в основном воруют и побираются около рынка. Правда, как ни странно, кого ловили, только предупреждали и отпускали. Кстати, соседи Анны иногда подкармливают их… Они вообще-то в основном взрослые уже у неё, но работать не хотят – мать, мол, отбирает потом все деньги вместе со своими ухажёрами.
-А жить им больше негде, правильно понимаю?
-Да, всё верно, даже самому старшему, хотя он мужик уже. Но так до сих пор и не женился, и своё хозяйство не завёл. Кто за него пойдёт с такой матерью? Нормальным девкам такая свекровь даром не нужна. В посёлке все всех знают.
Володя задумчиво постучал ручкой по столу и посмотрел на мужчин.
-И что делать?
-Шеф, можно же отправить эту Анну на принудительное лечение.
-А стоит ли?
-Ну, это вопрос гражданской сознательности, шеф.
-Слушайте, а не удалось выяснить, вспомнила ли она о собственном сыне, которого уже сколько не видела?
-Вы про Костю? Шеф, она себя не помнит, о чём вы говорите? Они вообще не останавливаются, понимаете?
Они ещё немного поговорили, потом Володя, проводив их до двери, ушёл в комнату к своим, как он их называл, девочкам.
Он упал на большую супружескую кровать и положил голову Груньке на колени. Жена ласково провела рукой по его волосам, заглянула в глаза – она всегда чувствовала своим необычайно тонким женским чутьё, что с ним происходит.
-Володя, тебя что-то тревожит?
Он немного помолчал, думая, стоит ли ей говорить об этом, потом рассмеялся:
-Груня, ты действительно словно ведьма у меня – всё чуешь! И откуда у тебя это?
Груня улыбнулась, наклонилась и поцеловала мужа:
-От Писти. Я тебе про неё рассказывала.
И когда он испуганно посмотрел на неё, рассмеялась:
-Да я шучу, Вова! Но надо отдать Писте должное – она многим помогла.
-Неужели она жива ещё?
-Пока, Вова, ведьма свою силу не передаст – она не умрёт.
-Груня, ну какая ведьма? Прогресс, цивилизация, а ты – ведьма!
-Да я пошутила. И всё же – что случилось?
-Груня, скажи, вот если бы человек сделал бы что-то очень плохое по отношению к тому, кто является очень близким и дорогим тебе, а потом бы попал в беду – ты стала такого человека спасать, зная ещё и то, что это своего рода угроза для общества и, в частности, для детей этого человека?
-Это ты сейчас про Анну?
-Ох, ничего от тебя, дорогая жена, не скроешь. Конечно, про неё.
-А почему тебя это так беспокоит?
-Потому что я служу государству и партии, и это вопрос моей гражданской сознательности. Потому что там страдают дети к тому же, ну и те, кто живут около это тёплой алкогольной компании.
-Вов, дети там уже практически взрослые. Тебя не должно это тревожить. Но если хочешь знать, что я думаю – я бы не стала вытаскивать Анну из этой ямы. Даже больше – я бы помогла погрузить её туда ещё глубже.
-Послушай, Груня, мне ведь тогда Наташа, когда Анна явилась, не всё рассказала, а что, собственно, там произошло?
Грунька вздохнула.
-Не знаю, имею ли я право рассказывать…
-Давай сделаем так – ты мне расскажешь, и мы никогда ничего не скажем об этом Аглае.
Груня доверяла мужу, у неё не было причин думать, что он малодушно пойдёт к Аглае кричать о том, что она рассказала ему правду, а потому она выложила мужу всё то, что знала о истории семьи Аглаи.
Услышав её рассказ, Владимир пришёл в ужас, все его чувства отразились на лице:
-Что это, Груня?! Что за равнодушие, что за ужас? Отец?! Родную дочь! И она никому ничего не сказала… Нужно было в милицию бежать, уговорить Стешу ехать в райцентр, прямо тогда, пусть ночью, вряд ли бы Степан отказал! Как жаль, что этот Игнат ушёл в могилу!
-Не надо, Володя. Смысл сейчас бушевать. Всё, что случилось, случилось много лет назад. Это имело ужасные последствия, для Аглаи в основном, но сейчас ворошить прошлое – это принести ей лишнюю боль. Теперь ты понимаешь, почему я говорю о том, что хотела бы зарыть эту Анну в её дерьмо ещё глубже?
****
Аглая выросла в семье, где женщине было положено подчиняться мужу. Впрочем, так было в любой семейской семье – основы семейной жизни были заложены «Домостроем». Потому она чувствовала себя страшно виноватой перед Ильёй. Нет, она понимала, что подчинение – это низшая форма отношений, но ей было достаточно трудно пока избавиться от установок, заложенных с раннего детства.
Костя был ей братом, пусть и сводным по отцу, но, что ещё важнее, он был, в первую очередь, человеком, который просит помощи. И важнее этого всего было то, что он был ребёнком, который просит помощи.
Аглая видела, что всё это очень не нравится Илье, он относился к мальчику даже более, чем предвзято – он уже напрямую упрекал его в том, что подросток посмел сунуть нос в чужую семью. Сначала Аглая попыталась решить все эти конфликтные ситуации миром, но однажды не выдержала. Когда Костя вышел из-за стола после пламенной речи Ильи о том, что ему пора возвращаться к своей семье, она высказала ему всё, что думала:
-Илья, так нельзя! Он – ребёнок ещё! Почему ты такое говоришь ему?
-Аглая, я с самого начала не обещал тебе любить этого парня! Он до сих пор мне не нравится! Прими это, как факт!
-Илья, ты всегда был милосердным, и это одна из причин, почему я вышла за тебя! Что произошло сейчас? Ты пытаешься бороться с ребёнком, который изначально не может быть тебе противником! Ты старше, Илья – будь мудрее!
-Аглая, ты почему-то учитываешь только свои желания: захотела – приютила детей, которые неизвестно от кого рождены, захотела – братца сводного под крыло взяла. А кто подумает обо мне, о том, чего я хочу?
-Что? – она отшатнулась от него – перед ней словно был чужой, незнакомый человек, и он был жесток сейчас – «приютила детей, которые неизвестно от кого рождены»? – её тон вдруг стал холодным, а красивые глаза словно остекленели – хочу тебе напомнить, Илья, что мои дети – она подчеркнула голосом слово «мои» были со мной ещё до твоего появления в нашей жизни.
Он сник - понял, что перегнул палку.
-Мне нужно пройтись.
Собрался и ушёл, но вернулся примерно через час. Аглая за своим рабочим столом что-то кроила, сосредоточенно выводя мелом контуры по лекалу.
-Аглая! – обнял её сзади – прости. Я несправедлив. Наверное, оттого, что всё вокруг несправедливо. Я не могу привыкнуть к тому, что в нашу жизнь ворвался кто-то другой, и мы уже не одни – я, ты, дети…
-Илья. Костя тоже ещё ребёнок…
-Аглая, я говорил тебе – ты не сможешь быть для всех святой.
-Я и не собираюсь. Всего лишь хочу помочь Косте устроиться в жизни.
Владимир приехал к ней в ателье. Устроился за рабочим столом у Аглаи, поставив чашку с горячим чаем, предложенным одной из девушек.
-Я узнал, что Косте, чтобы поступить в художественное училище в нашем городе, нужно окончить восемь классов. То есть ему нужно будет отучиться два года, учитывая то, что он из-за матери не доучился. То есть два года, Аглая, он должен быть под опекой кого-то из старших. Есть вариант экстерна – но только если будет хорошо учиться и попробует за год осилить программу школы за два класса. Потом я могу помочь ему с поступлением в училище, хотя, мне кажется, помогать и не потребуется – у парня точно талант.
Аглая покачала головой:
-Без вариантов. Кто будет содержать его два года? Он сам? Работать? Это невозможно – ему будет очень тяжело.
-Я понимаю, о чём ты – о Илье? Хочешь, поговорю с ним?
-Да, Володя, пожалуйста, если тебе не сложно, поговори с ним. У меня уже не осталось аргументов для Ильи.
Наташка рассуждала здраво:
-Ох, Аглая, ситуация сложная. С одной стороны – Илья и семья, дети. С другой стороны – Костя, которому ты, само собой, хочешь помочь. И я согласна с тобой – ты человек милосердный, я тоже такая же, и я бы тоже помогла своему сводному брату… Но и семья мне очень дорога. Решать только тебе.
Груня рассуждала по-своему:
-Ой, Аглая, не знаю…Володя, вон, про гражданскую сознательность рассуждает. Я его понимаю – партийный дух для него превыше всего, но я так эту Анну твою ненавижу, что честно говоря, окунула бы её башкой в болото, и гори всё синим пламенем.
-Нет, Грунька, нельзя. Грех на душу брать – и за кого – за такую –то? Тебе оно надо? Она – такая, какая есть, тем более, всегда говорила, что она достойна самого лучшего, чего же ты ждёшь сейчас – чтобы она в одночасье изменилась? Так не будет такого – Аглая невесело усмехнулась – честно говоря, я так и предполагала, что произойдёт что-то подобное.
-Только не говори, что ты этой Анне ещё и помочь хочешь от алкоголизма избавиться! Тогда я тебя совсем не пойму!
-Да нет, при чём тут Анна?! Я всего лишь хочу помочь Косте. Больше никому. Костя очень талантлив, а таланты, Груня, настоящие – это редкость.
-Куда уж нам, простым бухгалтерам, до вас! – смеялась Груня.
Она училась на бухгалтера, и ей очень это нравилось, тем более, заочное обучение не приносило ей больших проблем, а когда она занималась зубрёжкой, Владимир вполне спокойно мог посидеть с ребёнком.
-Костя – Аглая решила поговорить с мальчиком и объяснить ему ситуацию, как есть. Для этого она также позвала Илью, он был её мужем и в первую очередь должен был знать всё, что происходит в семье – ты ведь, получается, всего шесть классов проучился, даже не закончил. Это очень плохо и пока говорит о том, что для того, чтобы поступить в училище, тебе нужно будет потрудиться. Наш друг, дядя Володя, поможет в этом, но тебе нужно окончить восьмилетку. Тогда ты сможешь учиться в художественном училище – у тебя несомненный талант, а потом, на основе этого, построишь своё будущее.
Костя сник.
-Простите меня. Я… не планировал причинять вам неудобства. Вам и вашей семье. Я… найду работу. И тогда смогу сам…
-Не может быть и речи – решительно ответила Аглая и смело посмотрела мужу в глаза – ты должен доучиться. Потом поступишь в училище, сможешь устроиться в общежитие, у тебя будет стипендия, но не ранее того. Как ты себе это представляешь, Костя? Ты пойдёшь работать – и будешь учиться в школе? Это невозможно.
-Аглая – возразил Илья – он может пойти в вечернюю школу, тогда будет учиться и работать. На каком-нибудь заводе, рабочим. Там и общагу дадут.
-Илья, я сказала – нет! – повысила голос Аглая – у него талант, у него руки художника, какой завод? Переломать там пальцы, чтобы больше никогда не держать в руках кисть?! И только из-за того, что ты недоволен?
-Решай сама! – Илья направился к выходу – но не впутывай в это меня!
Он вышел, закрыв дверь, пропуская мимо ушей крик жены:
-Илья!
-Сестра – Костя смотрел на неё виноватым взглядом – я обещаю – эти два года я закончу за один – экстерном, и тебе не нужно будет долго терпеть меня. А «домашку» я могу и в парке на озере делать, чтобы не раздражать дядю Илью…
Она вдруг порывисто прижала его к себе, на глазах выступили слёзы:
-Нет-нет, я не позволю, Костя. Когда я приехала в этот город, в больницу, я тоже была совсем одна. А потом у меня появилась Наташка. И Капитолина Францевна. И Володя. И Илья. Пришло время отвечать добром на добро. 
Володе удалось договориться с одной из школ, чтобы Костю приняли в начале учебного года в шестой класс. Аглая сразу сшила ему несколько брюк, рубашек и жилеток, купила бельё, хотя он просил её не делать этого.
-Костя – она подала ему ещё рубашку – пожалуйста, возьми, иначе я обижусь.
-Я… итак доставляю вам много проблем, особенно с Ильёй.
-Ему просто нужно дать время, Костя. Илья сложный человек, он переживает за меня и детей. Прошу тебя, извини его.
Аглая и сама поражалась тому, как изменился характер мужа. Она каждый вечер взывала к его милосердию и человечности, но Илья вообще не хотел мириться с существованием Кости.
В конце концов Капитолина Францевна, умудрённая жизненным опытом, сказала Аглае:
-Ну, чё ты мучаешься? Давно бы уже посоветовалась! У нас полставки уборщицы свободные! Вот и пусть вечером цеха убирает швейные, нитки с пола сметает – всё парнишке развлечение да разминка после учёбы, а также деньги. Конечно, он ещё малолетка – оформим эти полставки на тебя, да и всё.
Костя очень обрадовался, услышав это предложение. Но Илью это по-прежнему не радовало – он и здесь нашёл, к чему бы прицепиться:
-Опять из-за него проблемы! Обнаружит его кто-то проверяющий за такой работой – Капитолине Францевне выговор, тебе проблемы! И всё равно мы денег этих не увидим, пусть даже копеек…
-Илья! Что ты говоришь?! Мне стыдно за тебя! Ты думал, я эти копейки у него буду забирать в счёт оплаты за проживание? Ты слышишь себя?!
У Ильи в последнее время появилась плохая привычка – не доводить разговор до конца, не высказывать то, что наболело-накипело, а просто уходить. Он пропадал на час, а то и два, бродил по улицам, возвращался поникший, пытался просить у Аглаи прощения, но на следующий или через день всё повторялось.
С тех пор Костя вместе с Олей и Толечкой по вечерам, после семи, уходили в ателье. Сначала убирались там общими усилиями, а потом там же устраивались делать «домашку». Костя очень старался и в учёбе проявлял особое усердие.
Аглая подозревала, что дети специально ходят с Костей, чтобы не видеть недовольное лицо отца. Они успели полюбить этого белобрысого, скромного и старательного, парнишку, тем более, Костя уже нарисовал карандашом их портреты.
****
В таком напряжённом состоянии семья Аглаи прожила ещё полгода. Всеми силами она стремилась разрешить конфликтную ситуацию между сводным братом и Ильёй. Причём Костя и не конфликтовал, он, будучи подростком, даже понимал мужа сестры. А вот Илья… Всё это очень огорчало Аглаю.
Она понимала мужа, и ей, с другой стороны, было безумно жаль Костю. А ещё более нелепым ей казалось то, что Костя, при неустроенной жизни и без помощи, может вот просто так зарыть свой талант. И это казалось ей самым болезненным во всей этой истории. Ведь она сама когда-то, не встреть Наташку, сделала бы тоже самое. Она остро чувствовала эту разницу – между собой прежней и той, которой стала, благодаря своему таланту.
-Аглая! – весёлая Маринка, сидящая на вахте, помахала ей рукой – тут женщина… Она настойчиво требует тебя! Наверное, клиентка!
Часть 44
-Здравствуйте! – ей было лет тридцать, может быть, с небольшим – вы – Аглая, та известная на весь город, и не только, конструктор?
-Да, всё верно – Аглая приветливо улыбнулась – чем могу быть полезна?
-Мы можем где-нибудь переговорить?
-Конечно, пойдёмте ко мне в кабинет.
В кабинете женщина настойчиво разглядывала её. Аглая же, занимаясь уборкой со стола образцов ткани, тоже поглядывала на незнакомку. Тёмные волнистые волосы, чуть раскосые глаза, твёрдый упрямый подбородок и строгие, сжатые губы. Фигура хорошая, можно даже сказать, роскошная, такие нравятся мужчинам своей приятной округлостью. Она похожа на партийного работника, и ведёт себя так, словно давненько сидит в каком-нибудь солидном кресле. Чуть высокомерный взгляд, свободная поза со сложенными на груди руками, дорогой брючный костюм… Интересно, зачем она пришла?
-Вы знаете, я слежу за всеми вашими работами – начала незнакомка – вы действительно талантливы. До вас таких мастеров в городе не было и женщины тонули в сером и чёрном, наряды спекулянты возили из-за границы, и мы невольно, таким образом, кормили Запад. Сейчас такая необходимость отпала – вы делаете из самой обычной женщины красотку…
-Спасибо – поблагодарила Аглая – вы очень добры к моему скромному таланту. Но что же вас привело сюда.
-Да, простите – вдруг смешалась незнакомка – мне хотелось бы… Заказать у вас костюм.
-Извините, но я уже давно не беру частные заказы.
-Может быть, в порядке исключения?
-Понимаете, я не привыкла подводить людей, и привыкла рассчитывать свои силы. Если вы сейчас закажете у меня костюм, сшить его я смогу только к весне будущей, пожалуй. Поэтому простите, но вынуждена вам отказать.
-Я хорошо заплачу вам.
-К сожалению, я не привыкла брать за свои услуги больше, чем положено. Ещё раз прошу прощения. У меня очень много работы в ателье и физически я не смогу сшить вам костюм или ещё что-то. Что касается времени после работы – у меня его тоже нет, так как трое детей требуют внимания.
-Дети… - задумчиво произнесла женщина – что же…
Она встала, опять окинула Аглаю высокомерным взглядом.
-Извините, что потревожила вас.
Повернулась на каблуках и вышла из кабинета. Аглая проводила её взглядом. Странная какая-то…
Но впереди её ожидала работа, и визит незнакомки быстро вылетел у неё из головы.
****
В последнее время Илья был очень раздражён внезапным приездом Кости. Хотя это раздражённое его состояние было даже не из-за незнакомого пацана – всё началось гораздо раньше.
Илья очень любил свою жену, но всё чаще ему в голову закрадывалась мысль о том, что когда-то он уйдёт из этого мира, не оставив после себя своих наследников. Нет, не наследников в прямом смысле этого слова, а именно тех, у кого будет его внешность, его характер, тех, кто будет, как он, любить солёные огурцы и ненавидеть носить шапку зимой…
Несколько молодых парней в его коллективе женились, потом у них появлялись дети, в коридорах и кабинетах раздавались радостные крики: «Ребята, я стал отцом! У меня пацан родился! Сын! Сынище! Три кэ гэ, двести гэ!»
Эти крики его раздражали, саднили душу, он скупо и сухо поздравлял счастливчиков, думая о том, как был бы счастлив он, если бы в его жизни произошло подобное. Он вдруг с полным чувством осознал слово «никогда» и испугался своих мыслей. Он очень любил свою жену, но всё чаще и чаще задумывался о том, что ему никогда не забирать её из роддома, не смотреть в окно на неё и малыша, не приносить передачи строго по времени – куриный бульон, сухарики с изюмом, которые так любила Аглая, не переживать под окнами роддома, думая о том, родила жена или нет.
И чем больше он думал об этом, тем сильнее перед ним вырисовывалась эта перспектива от значения слова «никогда».
Он любил детей, которых усыновил сразу после свадьбы, любил свою жену, но не понимал, что это нахлынуло на него – долгий кризис, или это временное и потом пройдёт.
Это раздражало его, он становился задумчивым и угрюмым, мог не общаться с женой и детьми, лежать, глядя в потолок и думать, думать…
Сначала Аглая пыталась с ним поговорить, спрашивала, в чём дело, но Илья, чтобы не тревожить её, не бередить себя, говорил, что просто устал и всё нормально. Копилось раздражение на то, что с ним происходит, копилось раздражение на жену и детей, он боялся взорваться и наговорить лишнего и стремился уйти из дома.
В такие моменты он бесцельно бродил по городу, с досадой думая, а может зря он всё это затеял? И тут же в сердце закипал страх – нет, нет, как он может так думать? Ведь он любит Аглаю, любит Толю и Олечку, у них счастливая семья…
Так он успокаивал себя, но проходило время, очередной счастливый отец на работе заявлял, что стал папашей, и в душе Ильи всё начиналось по новой.
Он чувствовал, что они с женой отдаляются друг от друга – у них остались только забота о детях, работа и какие-то домашние, мелкие, никому не нужные хлопоты. Аглая же искренне не понимала, что с ним происходит, пыталась наладить эту было оборвавшуюся ниточку, звала всех в кино и гулять, тогда Илья вспоминал о том времени, когда он ухаживал за ней, сердце наполняла нежность, и он оттаивал. Но потом снова всё приходило в ту же плоскость, в которой он находился до этого своего состояния оттаивания, и Илья снова ходил сам не свой.
Последней каплей стало то, что заявился этот пацан, Костя, этот тихоня со взглядом исподлобья, который всякий раз втягивал свою белобрысую голову в плечи, как только слышал голос Ильи. «Притворяется – думал с презрением Илья – яблоня от яблони… А Аглая и забыла, чей он сын. Наверняка только строит из себя святую невинность, а сам, если вдруг я куда исчезну – устроит тут. А эта дура верит ему…»
Так думал он о Косте и своей жене, и ещё больше раздражало его то, что дети – Ольга и Толя – тоже с самого начала привязались к Косте. Они могли часами наблюдать за тем, как тот рисует то карандашом, то красками, хотя такое было не слишком часто – Костя старался налегать на учёбу. Также он старался сильно не попадаться на глаза Илье, чтобы не раздражать его ещё больше, но всякий раз, когда это случалось, Илья становился всё более несдержанным.
В конце концов на день рождения Аглаи произошло то, что окончательно выбило его из колеи и привело к ужасному конфликту.
День рождения они решили отметить своей семьёй, очень скромно. Илья при этом рассчитывал на то, что Костя куда-нибудь уйдёт, но Аглая не позволила ему и посадила со всеми за стол. Когда пришло время дарить подарки, Костя ушёл в комнату, повозился там немного и скоро вынес большую картину, на которой была нарисована Аглая. Рисунок был выполнен акварельными красками, но выглядел так реалистично, что казалось, Аглая сошла с полотна и села за стол. Костя вставил картину в простую деревянную рамку, покрашенную лаком, со стеклом сверху.
Все ахнули, увидев его творение, Аглая даже рот рукой прикрыла, так была удивлена. На глазах её выступили слёзы, она погладила мальчика по голове.
-Спасибо, Костя, ты не представляешь, как я рада такому подарку.
Илья почувствовал какой-то укол ревности – его букетом цветов жена не так восторгалась, как этой мазнёй. Он покраснел от злости, и это не укрылось от глаз жены.
-Спасибо вам всем огромное, дорогие мои! – повернулась к мужу – Илья, букет прекрасен, я в жизни не видела цветов красивее.
Он покивал, сделав вид, что получил удовольствие от её слов, а сам не знал, куда деться. И почему этот парень так его раздражает? Аглая поставила картину пока около стены на табурет, они продолжали пить чай с тортом, разговаривать и улыбаться, только он, Илья, сидел, как бирюк, и опять о чём-то думал. Потом встал:
-Извините, мне надо выйти.
Проходя мимо табурета с картиной, он словно невзначай толкнул его, и картина полетела на пол. В абсолютной вдруг установившейся тишине раздался звонкий звук бьющегося стекла. Аглая вскрикнула и вскочила с места, чтобы поднять картину.
-Извините – подчёркнуто вежливо проговорил Илья – я нечаянно.
Дети молча следили за взглядами Ильи и Аглаи. Каким-то внутренним чутьём все трое поняли, что это был совсем не нечаянный поступок.
-Ничего – быстро проговорил Костя – ничего… я… я новую рамку сделаю.
Когда поздно вечером Илья вернулся домой, дети уже спали. На кухне, в темноте, сидела только Аглая, неотрывно глядя в окно. Повернулась на его шаги, спросила тихо:
-Илья, ты что вытворяешь?
-Ты о чём?
Ты прекрасно знаешь, о чём я! Зачем ты разбил картину? За что ты ненавидишь Костю – он не сделал тебе ничего плохого?!
-Ты разве не видишь?  Он рушит нашу семью!
-Можно узнать, каким образом?
-Зачем он здесь появился? После его появления ты изменилась, стала другой. Дети теперь тянутся к нему, я больше чем уверен, что он настраивает их против меня.
-Ты сам своим поведением настраиваешь их против себя, Илья! Ты на своём примере даёшь им понять, что можно легко обидеть того, кто слабее тебя!
-Этот Костя – просто притворщик, я уверен! А ты? Как ты могла поставить меня перед фактом того, что он будет жить здесь?! То есть меня ты не спросила, и я в этом доме не имею право голоса, да?! Думаешь, мне легко это осознавать?
Она вдруг сникла.
-Прости меня, Илья. Возможно, ты прав в чём-то. Но я не могу не поддержать его, как ты не понимаешь! Ему не к кому больше идти – его мать создала себе и им такую репутацию, что никто их знать не хочет!
-Зато ты всех подбираешь – сирых, больных, убогих! – он выкрикнул это с такой злостью, что Аглая не узнала в нём прежнего Илью – ты не думаешь о своей семье, ты почему-то думаешь о посторонних людях!
-Кто ты? – спросила она его – кто ты – чужой человек?! Ты никогда таким не был, Илья, что с тобой случилось?
Я думаю, Аглая, что каждый человек должен бороться за свою семью, а не за чужих людей – сказал он жёстко и пошёл спать.
Аглая же, не сомкнув глаз, так и просидела до утра на кухне, думая о словах мужа. Неужели он прав? А она – нет…
После того случая она решила навестить Елизавету Ефимовну. Она и так довольно часто с детьми была у неё в гостях, однажды даже они взяли с собой Костика, который сначала отнекивался, а потом мило разговаривал с пожилой женщиной на кухне о рисовании и учёбе в школе.
Сейчас Аглая пошла к мудрой свекрови одна, она решила поговорить с ней, посоветоваться, как быть – Елизавета Ефимовна могла подсказать что-то дельное.
-Вижу, вижу, девочка, что не всё в порядке у вас с Ильёй! Рассказывай, что случилось!
Аглая поднесла к губам чашку с золотистым узором, отпила ароматный травяной чай, – Елизавета Ефимовна сама собирала и готовила – и рассказала всё о разногласиях с мужем.
-Вот паразит! – воскликнула Елизавета Ефимовна – разве я этому его учила?! Ну, и паразит!
Она погрозила неизвестно кому кулаком и заявила:
-Уж я с тобой поговорю.
-Нет, что вы – остановила её Аглая – не нужно, пожалуйста, а то он решит, что я вам жалуюсь. Я пришла… за советом, может, у вас будут какие-то идеи.
-Ты знаешь – задумчиво сказала женщина – я думаю, дело совсем не в этом, на Костю он выплескивает свою злость только потому, что не может говорить с тобой о том, что его волнует, что его печалит.
-Почему не может? – спросила Аглая – я же всегда готова к разговору.
-Я думаю, он не хочет тебя расстраивать. Видишь ли, деточка, однажды он пришёл ко мне, долго сидел и перебирал альбом, у нас там совсем немного фото его детских, старенькие уже, жёлтые… Так вот он с такой любовью смотрел на эти фото…
-Вы хотите сказать – похолодела Аглая – что он… Ну, конечно, как я сразу не поняла… Но ведь, я ничего от него не утаивала и сразу сказала, что я… не могу… Впрочем, какая я глупая, ни один мужчина не смириться с таким – любой хочет ребёнка, своего ребёнка…
Елизавета Ефимовна обняла её:
-Крепись, девочка. И не посоветуешь тебе тут ничего. Попробую я с ним поговорить, ни слова не скажу, что ты приходила. Может, у меня получится убедить его в том, что он несправедлив.
Они ещё немного поговорили, потом Аглая собралась домой:
-Спасибо вам, Елизавета Ефимовна – вы дарите мне уверенность в себе и спокойствие. Чтобы я без вас делала?
-Иди с Богом, милая.
Они тепло попрощались, и Аглая поспешила к детям.
Они уже спокойно оставались одни дома, Олечка обычно после школы делала лёгкую уборку, вдвоём с Толиком они могли приготовить что-то простое на ужин.
Поэтому, когда в один из выходных дней приехала Стеша, они со Степаном остановились у Груни и Володи, Аглая оставила детей, наказав быть осторожными, и отправилась в гости. Ильи дома не было – теперь он старался и в выходные пропадать на работе.
Грунька, Стеша и Наташа встретили Аглаю, с радостью обняв её. Со Стешей они виделись уже давно, Груня тоже была вся в делах, а Наташа ездила на две недели на обучение в другой город, оставив малышку на мужа и его родителей.
Владимир был где-то в командировке, и Груня сокрушалась, что дома он появляется ещё реже, и что он давно не был в отпуске. Приезжает весь серый, замученный, сил хватает на то, чтобы поесть и выспаться, а через день-два – опять командировка. Сказал ей, что нужно потерпеть… У Стеши ничего не изменилось в жизни – она была всё такая же уверенная в себе и решительная.
-Ну, а как Илья? – спросила Груня, иногда они разговаривали по телефону, и Аглая кратко рассказывала подруге, что у них проблемы.
-Он всё также – произнесла Аглая – незнамо, из-за чего, злится на Костю… Не знаю, что делать. Иногда кажется, что наша семья трещит по швам.
-Илья любит тебя! – с уверенностью заявила Стеша – а размолвок в семье у кого не бывает? Вон, мы с моим сколько лет женаты, а до сих пор порой тарелки из окна летят! Он-то спокойный, а я?! У меня характер. И рука тяжёлая!
-Ты Степана береги! – рассмеялась Груня – он единственный, кто может тебя, несносную, вытерпеть!
-Мне кажется – несмело начала Аглая – что у Ильи кто-то есть…
-Кто? – не поняла Стеша – кто есть?
-Стешка, не будь дурой – рассердилась Груня – она имеет ввиду другую женщину.
Аглая кивнула.
-Но… почему ты так решила? – в голосе Стеши угадывалось сомнение.
-Он реже стал бывать дома, даже по выходным уходит на работу, якобы, работы много. Я его не трогаю – он в последнее время, как спичка, чиркнешь – и сразу вспыхивает.
-Ну, то, что он реже дома бывает, ещё ни о чём не говорит! – сказала Стеша – ещё есть какие-то признаки его неверности?
Аглая пожала плечом.
-Я в этом не слишком опытна.
-Посмотри его рубашку – посоветовала Грунька – вдруг где следы помады на воротничке. И понюхай, не пахнет ли чужими женскими духами.
-У тебя-то откуда такие познания – удивилась Стеша – сыщик, тоже мне. Может, ещё проследить предложишь?
-Груня, а правда – с подозрением спросила Наташка – ты что… всё это делаешь? Володя же в тебе души не чает!
Грунька покраснела.
-Понимаете, девочки… У него такая работа… И женщины рядом бывают… А я только дома с Маруськой, да на учёбу, да по магазинам.
-Груня, ты что, с ума сошла? Володя любит тебя! Не тяни к себе это!
-Я и не тяну – разозлилась Грунька – просто хочу быть начеку.
-Вот дурная – не выдержала Стеша – вот возьму и расскажу ему всё! Пусть тебя поучит маленько, что верить надо хоть иногда любимому.
-Попробуй только!
Недели через две после того разговора Груня возвращалась домой. Она очень спешила, потому что оставила малышку на няньку, которую иногда звала, когда ей надо было отлучиться. Она вертела в руках ключи от дома, и нечаянно выронила их, а когда подняла, увидела впереди знакомую фигуру
Быстро сориентировавшись, спряталась за столб и осторожно выглянула. Так и есть – это был Илья. А рядом с ним шла абсолютно незнакомая женщина. Она держала в руках три гвоздички, лицо её было повёрнуто к мужчине, и она улыбалась.
Часть 45.
Груня вернулась домой, закрыла за собой дверь и прислонилась к ней спиной.
Что же это такое? Что она видела сейчас? Неужели… Аглая права и Илья неверен ей? А может быть, это просто знакомая какая-нибудь, родственница, сослуживица, но не обязательно любовница?! Ведь всё может быть – встретил знакомую, пошли прогуляться и поговорить.
Нет, что за наивные мысли? «Прогуляться и поговорить!» - дурочка ты, Груня, как ребёнок, в самом деле. Какое уж там! Надо было только видеть, как она смотрела на Илью, как улыбалась ему.
Неужели всё кончено между ним и Аглаей, неужели кончено? Нет, этого быть не может! Стоит только вспомнить, как нежно и трепетно он относился к ней, с какой любовью смотрел на неё. Как такие чувства могли просто пройти и изжить себя?! Такого просто не может быть!
Груня вдруг задумалась – а может быть, они, мужчины, все такие? И её Володя тоже… Эта мысль была абсолютно невыносимой, и она застонала, прижав кончики пальцев к вискам.
Из комнаты вышла нянечка тётя Лида, держа за руку Марусеньку. Девочка ещё нетвёрдо стояла на ножках, но, увидев маму, устремилась вперёд.
-Грунечка, что с тобой? – испуганно спросила она – тебе плохо, девочка?
-Нет, тётя Лида, спасибо. Что-то голова болит…
-Может, я посижу с малышкой, а ты приляжешь?
-Нет-нет, не стоит. Иди ко мне, моя доченька! – Груня схватила Марусю на руки, прижалась к ней, зарывшись лицом в тёплое тельце куда-то между плечиком и нежной детской шейкой, с удовольствием вдохнула молочный запах дочки.
На глаза вдруг выступили слёзы – слёзы злости, разочарования и страха. А что, если и Володя также? Нет, она не вынесет этого и никогда не простит. Она соберёт Маруську и уйдёт, уедет туда, где муж никогда не найдёт её!
Господи, о чём она думает?! Какая она дурочка! Напридумывала уже себе, хотя на самом деле, даже не понятно ещё, кто та женщина, что шла рядом с Ильёй.
Что делать теперь? Позвонить Аглае, сказать о том, что видела её мужа в компании незнакомки? Нет, она, Груня, не сможет так поступить – это слишком жестоко. Или… малодушно не поступить так, не сказать Аглае правду? Имеет ли она право вмешиваться в их семью, и всё рушить? А с другой стороны – как она будет смотреть Аглае в глаза при встречах?
Аглая сразу всё поймёт, у неё женская интуиция развита почище, чем у Груни. Кроме того, она, Грунька, не умеет врать и скрывать, а значит, при встрече с Аглаей выдаст себя поведением и не сможет посмотреть ей в глаза.
Она так и не приняла никакого решения, когда дочка уснула, так и продолжала сидеть в кресле-качалке в комнате, пока не пришёл Владимир. Он, видимо, подумал, что она спит, потому что очень тихо прокрался в их спальню и разделся.
И тут увидел тёмный силуэт жены в кресле. Удивился тому, что она ещё не видит десятый сон.
-Груня? Ты чего сидишь тут, в темноте? Почему не спишь?
-Володь – прошептала она, глядя на темнеющую фигуру мужа – Володь, скажи, у тебя есть другая женщина?
Он некоторое время молчал – был удивлён её вопросу, потом сказал:
-Что? Что случилось, что ты там себе напридумывала?
Он подошёл к ней, уселся на коленки и в темноте посмотрел на её лицо, потом провёл своей большой ладонью по её щеке.
-Господи, Груня, ты меня пугаешь! Что на тебя нашло? С чего ты взяла, что у меня может быть другая женщина?
Он взял её за руку.
-Ну-ка, пойдём.
В кухне он включил свет, усадил её на маленький диванчик около стола, быстро налил из кувшина прохладной воды, накапал туда валерьянки и подал ей.
-Пей. Тебе надо успокоиться.
Когда она, морщась, выпила горьковатую жидкость, присел рядом, обнял её, заглянул в глаза:
-А теперь давай рассказывай – что за мысли тебя посещают? Кто тебе и что сказал? Кого ты наслушалась?
-Просто… У тебя такая работа… Ты постоянно в командировках, ты встречаешь на своё пути много разных женщин.
Он посмотрел на неё так, словно видел перед собой не свою жену, а глупую девочку-школьницу.
-Ну, и что? Люблю-то я тебя…
Она, не выдержав сегодняшнего напряжения от увиденного в парке, вдруг разревелась навзрыд, а испуганный Володя стал хлопотать вокруг неё, не понимая, что происходит.
-Груня, господи, да что произошло? – он стал, как мог, утешать её – что случилось? Откуда такие мысли? Ради Бога, не плачь!
Чувствуя себя не женщиной, матерью ребёнка и женой, хозяйкой, а какой-то маленькой девочкой, она сказала:
-Я не знаю, Володенька! Просто я постоянно одна, с Маруськой и учёбой, ты постоянно в командировках или на работе! Мне показалось, что мы тебе надоели…
Она ревела, сама понимая, как глупо выглядит сейчас перед мужем, но остановиться не могла.
Еле-еле успокоив её, налив ещё воды, он стал гладить её по волосам:
-Груня, так же нельзя! Что за мысли посещают твою чудесную головку! Да, у меня много работы, я стараюсь ради тебя и Марусеньки. Я должен был понять, что тебе не хватает моего внимания, и я обещаю тебе, что буду уделять тебе времени гораздо больше, чем раньше, только не плачь, пожалуйста! Груня, как ты могла подумать о том, что у меня другие женщины? Зачем они мне нужны, когда у меня есть моё бесценное сокровище – ты и Маруська? И ты любишь меня, и никто не будет любить меня сильнее тебя, и у нас дочь, наше маленькое чудо. Разве ты думаешь, что я променяю всё это на какие-то случайные связи? Груня, мы с тобой столько вместе прошли, неужели ты так плохо меня знаешь и так мало доверяешь мне?!
Она уткнулась лицом в его ладони и прошептала:
-Прости, Володя. Я, наверное, оскорбила тебя такими своими подозрениями, но я…
-Я понял – он погладил её по голове – дело ведь вовсе не во мне, правда? Что случилось, пока меня не было?
Грунька вздохнула и рассказала мужу всё, что она видела в парке.
-И это всё? – спросил её он.
-Да – она с недоумением посмотрела на него – Володь, ты думаешь, этого мало?
-Грунечка, а тебе не приходило в голову, что это может быть просто знакомая, сослуживица Ильи, какая-нибудь родственница…
-Я думала об этом, Володя, но… ты просто не видел, как они смотрели друг на друга! Эти взгляды!
-Груня, ты просто сразу навнушала себе, потому тебе и показалось, что они смотрят друг на друга как-то по-особому. Нет, я не верю в то, что Илья мог пойти на такое по отношению к Аглае. Он ведь безумно и сильно любит её. Нет, этого не может быть! Принести ей такую боль! После всего, что с ней случилось?
-Володя, у них нелады в семье в последнее время, так что вполне может быть и так, что Илья… кого-то завёл себе.
-Грунечка, завести можно кошку, собаку, я не знаю… крысу…
-Володя, не ёрничай, не в этом суть! Ты прекрасно понимаешь, о ком я!
-Дай угадаю – ты теперь мучаешься от того, как будешь смотреть в глаза Аглае, верно? Ведь ты, Груня, совершенно не умеешь врать и скрывать. Я прав?
Она неуверенно кивнула.
-Ну, хочешь, я поговорю с Ильёй?
-Ой, нет, Володя, он тебе ничего не скажет. Правду точно, он ведь знает, как ты к Аглае относишься, и знает, что ты не потерпишь лжи по отношению к ней.
Так ничего и не решив, они отправились спать. Груня только попросила мужа никому и ничего не говорить о том, что она видела, когда возвращалась домой. Володя согласился, что никто не должен знать об этом.
-Груня, я думаю, будет правильным, если мы не будем сейчас вмешиваться в их жизнь. Возможно, если даже то, что ты видела, не так невинно, у них с Аглаей всё же ещё есть шанс всё восстановить. А если мы скажем… И вмешаемся… Всё может плохо закончиться.
Прошло, нет, пролетело ещё полгода с того момента, как произошли все эти события. Аглая сама не поняла, как же быстро пронеслось это время. Время ссор, обид, очередных разочарований, которые больно ударяли по сердцу. Время невесёлое, тяжёлое и для детей, и для Кости, и для Аглаи.
Илья старался держать себя в руках, но с трудом подавлял раздражение, и никак не мог смириться с тем, что Аглая приветила у себя брата, который являлся сыном паскудника Игната. Все их разговоры об этом сводились к одному – Илья постоянно твердил, что хочет защитить её, а она говорила, что защищать её не от кого.
Радовали её только успехи детей – они хорошо учились, помогали Аглае по дому, Косте- в ателье, не забывали о своих друзьях и свободное время проводили весело в школе или в кружках. Аглая видела, что они становятся всё более самостоятельными, и уже со страхом думала о том времени, когда её дети вырастут и разлетятся, кто куда.
Радовал и Костя – к концу мая он пришёл домой и сказал:
-Ну, вот, сестра, у меня всё получилось! Часть шестого класса и седьмой я сдал экстерном! Скоро вы от меня избавитесь – он кинул косой взгляд в сторону Ильи.
Аглая обняла его и сказала:
-Не надо так, Костя. Оставайся, на сколько хочешь.
Как-то раз, когда Ильи снова не было дома, приехал Володя. Аглая готовила ужин. Втянув носом вкусный запах щей на квашеной капусте, Володя поинтересовался:
-Как у вас дела, Глаша? Как Илья?
Она посмотрела на друга и невесело усмехнулась:
-Всё бушует! Так и не может смириться с Костей.
-Ты знаешь – начал Володя, но тут же осёкся – а Костя дома? Позови его.
Костя пришёл, крепко пожал руку мужчине и сел напротив Аглаи, вопросительно глядя на Володю.
-Так вот, я хотел сказать – мой друг, директор художественного училища, согласен принять Костю… так сказать, оказав мне услугу, на специальность «художник-мастер прикладного искусства», или «скульптор», или ещё там есть пара специальностей, но при одном условии – если Костя экстерном до сентября сдаст программу восьмого класса. Там ему дадут комнату в общежитие, у него будет стипендия, ну в общем, все так сказать, прелести нашего образования. Срок обучения – четыре года.
Глаза Кости вспыхнули радостью:
-Правда, дядя Володя?! Вы серьёзно?
Он стал горячо благодарить его, а Аглая с сомнением сказала:
-Но всё за восьмой класс? Только за три летних месяца? Это же очень тяжело…
-Сестра, не волнуйтесь! – выпалил Костя - я уже начал потихоньку работать по учебникам восьмого класса, я смогу!
-Тогда я договорюсь с директором школы, чтобы у тебя приняли экзамены в конце августа, а там мы сможем подать документы в училище – сказал Володя.
-Спасибо! Спасибо вам!
Костя был так рад, что готов был часами сидеть за учебниками. Он вообще был очень усидчивым, и даже когда убирался в ателье, то мог что-то повторять, держа перед собой книгу.
Когда вернулся Илья, Аглая поделилась с ним радостью, но он и тут нашёл причину, чтобы притеснить подростка.
-А что ты радуешься? – сказал он, кинув хмурый взгляд на Костю – где бы он был, если бы не ты, и не Владимир? Как братья – пошёл бы воровать?!
-Илья, как тебе не стыдно! – возмутилась Аглая – зачем ты так?!
Но тот лишь махнул рукой и вышел, оставив её наедине с Костей. Видя, что она расстроена, тот подошёл к ней, присел и заглянул в глаза:
-Вы не расстраивайтесь, я всё сделаю для того, чтобы сдать программу восьмого класса, и съеду в общежитие. И дай Бог, всё у вас наладится.
-Ой, нет! – покачала головой Аглая – нет, Костя, скорее всего, дело даже не в тебе…
Володе тоже так и не удалось за это время нормально поговорить с Ильёй. Как только он начал разговор, намекнув на то, не появилась ли у Ильи другая женщина, тот угрюмо посмотрел на него и сказал:
-Не выдумывай! У нас просто временные трудности… Это пройдёт.
Владимир понял, что продолжать разговор дальше не стоит – Илья ничего не скажет.
Не понимала Аглая и того, что происходит с Грунькой – она звонила подруге и по телефону они нормально разговаривали, общались, но вот когда дело доходило до обсуждения встретиться, Грунька тут же ссылалась на какие-то дела и занятость, и отказывалась. От этого Аглае было не по себе – ей казалось, что подруга избегает её общества, но она не могла понять, почему. Аглае не хватало Груньки - подруга была лёгкой и весёлой, и это помогало ей расслабиться. Без Груньки она чувствовала себя немного одинокой. Да, у неё было много подруг на работе, была Наташа, но всё-таки Груня была совсем другой.
Аглая всё никак не могла понять – что же изменилось в их отношениях с Ильёй. Она злилась на него за то, что он не хотел идти на компромисс, не хотел обсудить их проблемы, поговорить. С холодком в сердце она осознавала, что происходит на данный момент тоже самое, что и происходило тогда, когда Иван ушёл в армию, а она была опозорена и опорочена Анной перед всей деревней.
Ведь тогда Иван не захотел всё выяснить, смалодушничал, послушал только своего друга и деревенские сплетни, хотя… разве бы рассказала ему тогда Аглая о своей горькой тайне? Нет, не рассказала бы – ради самого Ивана.
Но здесь была другая ситуация, а Илья тоже не желал, как и Иван, обсуждать их проблемы и говорить. Однажды она сказала ему:
-Илья, давай поговорим. Нам же надо как-то решать это? На нас смотрят дети, берут с нас пример, им тоже тяжело от того, что мы конфликтуем.
-А что толку? – ответил Илья – что толку говорить, Аглая, когда ты всё равно меня не слышишь?! Ты слышишь только себя!
Не дожидаясь ответа, он ушёл, а Аглая бессильно опустилась на стул. Разговора в очередной раз не получилось. Неужели они так быстро отдалились друг от друга, стали чужими, практически врагами?! Как же это страшно – сознавать, что вот так, по капле, каждый день умирает любовь…
Елизавета Ефимовна ругала сына:
-Илья, я тебя не узнаю! Зачем ты треплешь нервы своей жене? Что это за «холодная война» с твоей стороны? Аглая – золото, а не женщина! Как можно так относиться к ней?! А дети? Они тоже страдают из-за вашей бесконечно длящейся размолвки!
Но Илья только кинул ей коротко:
-Мать! Не лезь, а! Хоть ты не лезь! Я сам разберусь со своей семьёй, сам!
Аглае было стыдно подозревать мужа в том, что у него появилась другая, но она ничего не могла с собой поделать – собираясь стирать как-то раз форменную рубашку, она осторожно приблизила воротничок к носу и понюхала.
Так и есть – пахло какими-то женскими духами, тяжёлыми, настойчивыми, обволакивающими. Аглае нравились запахи лёгкие, весенние, а тут пахло чем-то странным, непонятным, цветочно-тяжёлым.
Словно кто-то толкнул её – стала осматривать все вещи мужа, на одной из рубашек, на плече, ближе к воротнику, нашлось пятно от ярко-красной помады. Губы большие, капризные. Наверное, специально прижалась к нему, чтобы оставить след, для того, чтобы увидела она, Аглая.
Наверное, где-то сидели, она ткнулась ему в плечо, хотела поцеловать в шею…
Вспомнив о том, как раньше муж был нежен и ласков с ней, Аглая чуть не расплакалась. Неужели всё кончено?! Зачем он так с ней?! А она с ним?! Разве это справедливо?!
Но ведь Костя… она не может взять и выгнать его… не может. Сейчас, когда он уже почти на пути к своей мечте, она не может просто прогнать его, также, как не может куда-то отселить. Нет, можно, конечно, поговорить с той же Капитолиной Францевной – та живёт одна в большой квартире, Костя вряд ли был бы ей в тягость, Аглая бы давала денег на него…
Но как она скажет об этом самому Косте? Ты, Костя, пойди, поживи у постороннего человека, а я решу проблемы с мужем? Малодушно.
Вечером, когда Илья пришёл и, поужинав, удалился в комнату, Аглая прошла следом, закрыла за собой плотно дверь, и сунула ему под нос рубашку с помадой.
-Илья, объясни мне пожалуйста, что это значит?
Часть 46
Он молчал некоторое время, но быстро нашёлся.
-Глаш, ты что? Ты это серьёзно сейчас? Ещё скажи, что ты ревнуешь?!
-Илья, давай опустим ревность – не надо вот этого всего… Просто скажи – ты любовницу себе завёл? Вообще-то мы муж и жена, Илья, ты думаешь, это честно по отношению ко мне?
-Глаша, я вообще-то люблю тебя. С чего ты решила, что я стану тебе изменять? Да, у нас временные разногласия, но это не значит, что кто-то из нас должен пойти на сторону! Сотруднице в отделе стало плохо, парни были все на вызовах, мне пришлось вызвать «скорую», нести её на руках в отдел, чтобы положить на лавку, скорее всего, в это время она и ткнулась мне в плечо своей… помадой.
Объяснение было так себе, конечно. Но Аглая решила не развивать конфликт, а потому молча легла спать. Правда, долго не спалось, Илья чем-то негромко гремел на кухне, а она всё думала и думала. Чувствовала своим беспокойным женским сердцем, что Илья что-то не договаривает, лжёт, выкручивается. Но ей не хотелось просто так бросаться обвинениями.
Кроме того, ей совершенно не хотелось верить и в то, что Илья, при возникновении первых же трудностей в семейной жизни так легко отказался от неё, Аглаи.
Ей было жаль детей, его, себя, Костю – всех, всех, кто являлся невольным свидетелем или участником этой истории. Она не понимала, почему Илья никак не может или не хочет понять её, понять, что она чувствует – ей тоже было страшно, когда она очнулась одна, в больничной палате, и когда поняла, что она одна на всём белом свете. Потом появились в её жизни люди, которым она до сих пор благодарна за всё… и никогда ей не рассчитаться с ними за их добрые сердца, за их поступки по отношению к ней.
Поэтому она должна была подать руку помощи Косте, вытащить его из той трясины, которую устроила для него мать, своими руками обрекшая детей на то, чтобы они сами себе добывали еду и воровали.
Слушая рассказ Кости, а потом и Владимира, она чувствовала, как в ней закипает просто звериная ненависть к Анне – именно эта женщина сломала жизнь сначала ей, потом Кузьме, потом Игнату, а затем своим детям. Сколько она ещё будет ходить безнаказанной, сколько жизней ещё может сломать эта… её даже женщиной-то назвать нельзя!
Аглая уже успела по-своему привязаться к Косте, а потому, когда он в один из дней пришёл и сказал ей, что сдал экстерном предметы за восьмой класс, и теперь они с дядей Володей смогут подать документы в училище, и он надеется, что ему быстро дадут общежитие, она загрустила.
-Костя, ты только пожалуйста, не теряйся, ладно, приходи почаще навещать нас. И обязательно говори, если что-то будет нужно – я всегда помогу тебе.
Он несмело потянулся к ней, и они обнялись:
-Спасибо вам, сестрёнка. Конечно, я буду приходить, тем более, я к Ольге и Толику привык, и конечно, к вам. Только…можно я буду приходить тогда, когда дяди Ильи не будет дома. Или в ателье приду.
Видно было, что Косте не терпится съехать, и Аглая его понимала – столько времени провести в напряжённой обстановке, когда то и дело видишь хозяина дома с недовольным лицом, выслушиваешь пакости в свой адрес и не имеешь права сказать что-то в ответ.
Глядя на его счастливое лицо, она искренне порадовалась за него и решила, что никакой Илья не повлияет на то, чтобы они общались, тем более, и дети успели Костю полюбить. А она… она перестала доверять мужу.
****
С тех самых пор, как Анна приехала с детьми жить в посёлок, в райцентр, жизнь её покатилась в такое русло, которое абсолютно не способствовало нормальной жизни, воспитанию мальчишек и работе.
В посёлке ей предоставили дом, а вскоре, когда ввели пособия, стали выплачивать и ей. Сумма была небольшая, но прокормить такую ораву Анна была вполне способна, тем более, первые дни она старалась разумно распределять и тратить деньги.
Старший сын, Егорка, к тому времени устроился на работу, сама же Анна тоже решила разнообразить свою жизнь и устроилась обходчиком путей на железную дорогу. Зарплату там платили неплохую – работа тяжёлая, в основном для мужчин, но работали и женщины, такие же дебелые и крепкие, как Анна. Первое время она была довольна тем, сколько платили, единственное, уставала сильно, но длилась её эта сознательная жизнь совсем не долго.
Как-то раз к ней домой зашёл Архип – местный мужик, тоже работающий на железной дороге сцепщиком. Открыв дверь, Анна удивилась, увидев его.
-Тебе чё тут надо? – спросила – у меня парни скоро со школы вертаются… Негоже, чтобы видели тебя тут.
-Но Архип хозяйски прошёл к столу, со стуком поставил на него бутылку воdки, закрытой промасленной, туго свёрнутой бумажкой, и сказал:
-Можа, выпьем? Праздник сёдни как-никак!
-Какой это? – удивилась Анна.
Архип махнул рукой, рассмеялся, показывая большие кривые зубы и сказал:
-А, неважно! Мы, рабочий люд, праздника в любой день достойны!
-Да не пью я её! – рассердилась Анна – муж у меня пил запоем, терпеть не могу эту пакость!
-Когда в меру, совсем она не пакость, а очень даже помогает для души и сердца.
Архип по-хозяйски отыскал в столе лафитники, налил в них прозрачную жидкость, спросил у Анны:
-Закуски-то поставишь?
Она помедлила, но достала с полки банку солёных огурцов и помидоров, кусочек сала, и хлеб, завёрнутый в тряпицу.
Пришедшие со школы сыновья обнаружили мать, сидящую с незнакомым мужиком голова к голове за кухонным столом. То и дело опрокидывая в рот лафитники, они негромко и душевно пели песню «Шумел камыш, деревья гнулись…»
Засмущавшись, пацаны оставили свои тетрадки-учебники и гурьбой кинулись на улицу.
Через несколько часов Анна проснулась в одной постели с Архипом, и он, и бутылка стали частыми гостями в её доме.
Постепенно всё пришло к тому, что Анна уволилась с работы, посчитав, что она для неё сильно в тягость. На самом же деле во время работы она только и думала о том, как бы к вечеру добраться домой, и наконец, принять у себя многочисленных гостей, которых приводил Архипка. Среди тех гостей были как мужчины, так и женщины – такие же неработающие любители выпить и повеселиться.
За короткий период времени дом Анны превратился в просто кладезь стеклянной тары, разнузданных гулянок и выпивок самого разного сорта. Когда денег не было, а мизерное пособие таяло на глазах во время возлияний, пили самый дешёвый самогон, купленный у местных старух, но самый праздник был, когда Анне удавалось поймать Егорку и вытаскать у него всю зарплату.
Безответный парень, который не мог поднять на мать руку, только уворачивался от ударов ремнём и старался сохранить при себе хоть какие-то копейки. Но удавалось это с трудом и редко – Анна выгребала всё, что было.
Одного из сыновей – он тоже пошёл работать - избили мужики, которые гудели всю ночь, пока бабы вповалку спали на полу. Выпивка кончилась, и деньги тоже, парнишка же только явился с работы. Его повалили на свободный кусок пола и пинали «кирзухами» до тех пор, пока он не выгреб всё, что у него было, вплоть до сладкой плюшки, которой угостили его сердобольные соседи.
В посёлке дом Анны стали называть притоном, и порядочные жители обходили стороной и его, и тех, кто там обитал.
Жители писали заявление в милицию с требованием разобраться, в «притон» отправили участкового, но Анна, увидев его на пороге, и выслушав, заверещала пьяным фальцетом:
-Иди, иди отсюда! Учить он меня будет! Учёная уже, слава Господи! Семерых детишков вынесла и вырастила!
-Да где те детишки?! – завопил в ответ милиционер – где?! Вырастила она! Соседи подкармливают!
Анна упёрла руки в ещё более раздобревшие бока и пошла на служителя закона, пьяно покачиваясь:
-Они уже взрослые усе! Теперь мамке обязаны помогать! Я за их горбатилась – теперь ихняя очередь!
-Да чего ты за них горбатилась! Знаем мы, как ты горбатилась, хоть бы не врала, паскуда! Из Калиновки тебя, видать, за дело попёрли, и туда же – «горбатилась»! – передразнил милиционер.
-Да пошёл ты! Всё равно ничё мне не сделаешь! Нынче страна не позволяет обижать мать, у которых детей много!
-Вот и потакают вам, таким, а вы всё прожираете! – подал голос милиционер, выскочив за дверь.
-Иди, иди! – крикнула Анна ему вслед, потом вернулась к столу, оглядела всех мутным взором – Архипка! Наливай! Чё сидишь, глазами лупишь?
Скоро все дети Анны рассосались, кто куда – лишь бы не являться домой и не видеть того, что там происходит. Правда, как-то раз наведался к Анне председатель. Оглядев весёлую компанию, – кто пил, кто спал, кто смеялся, разговаривая с собеседником – он сказал Анне:
-Ну, значится так… Или ты… это… кончаешь это дело, и разгоняешь энтот табор, или я с тобой по-другому разговаривать буду.
-Это как же? – пьяно рассмеялась Анна, показывая пустой, практически без зубов, рот.
Видя, что она не воспринимает его всерьёз, он рявкнул:
-Дом у тебя отыму, дура! Как дал, так и отыму!
-А вот это ты видел?
Анна повернулась к нему спиной, задрала пышную длинную юбку, сняла исподнее и выставила взору председателя свой пухлый, голый зад.
Председатель смешался и отступил ко входу. Все остальные, в том числе и Анна, заржали.
-Убежал, тапки теряя! – смеялась Анна, усаживаясь под бок к своему Архипу.
-Ох, и решительная ты у меня баба, Анька! – восхитился Архип – всех, кого надо, отошьёшь!
-А то! – и они звонко чмокнулись мокрыми губами.
Но как-то раз к ним в компанию привели бабу – здоровую, плотную, всю налитую, как молодое яблоко. Она была необычайно дерзка, на остальных баб смотрела свысока, оно и было понятно – пока новая гостья не обзавелась пропитым лицом и мешками под глазами. Новую знакомую посадили прямо напротив Архипа и тот пялился на неё своими мутными глазами в течение всего вечера.
Анна, которая подозрительно смотрела на гостью, заметила это.
-Ты чё это на неё лупишься, Архип?
Мужик попытался говорить дружелюбно:
-Да ты что, Анчутка, показалось тебе!
Но «Анчутку» уже было не утихомирить, и она, хлебнув из лафитника, предъявила Архипу:
-Ты из меня дуру, что ли, хочешь сделать? То я не вижу, как ты её зенками проедаешь!
В последнее время от алкоголя Анна становилась агрессивной.
-Да успокойся ты, ничё я не проедаю, а если даже и так, то какое тебе дело – я тебе не муж!
-Ах, так!
Недолго думая, Анна вцепилась в остатки волос своего кавалера, они упали с лавки и покатились по полу, визжа, матерясь и охаживая друг друга тычками.
К тому времени все остальные, кроме незнакомой бабы и хозяев, уже спали по углам или разбрелись, кто куда. В один из моментов Архип довольно сильно ударил Анну в лицо, она опрокинулась навзничь, и тут же громко захрапела.
Незнакомка встала из-за стола, сказала Архипу:
-Бывайте, хозяева! – и пошла к выходу.
Но тот схватил её за юбку, подтащил к себе, задышал в лицо смрадным перегаром:
-Подожди, бабочка, не убегай далёко, весь вечер на тебя сёдни любуюсь.
-Найди себе другую для любования, я не гожусь.
-А ты мне теперь и не для любования нужна! – он крепко прижал её к столу и стал задирать юбку.
-Пусти меня! – женщина стала вырываться – пусти, оглоед!
-Ну, что же ты, бабочка, сопротивляешься?! Я ведь видел, как ты смотришь на меня! Ты мне тоже по нраву, давай с тобой немного развлечёмси.
Но она стала отталкивать его изо всех сил. Раздался треск разрываемой ткани, теперь она стояла перед ним с обнажённой пышной грудью. Её большие, ярко-розовые соски, вызвали у Архипа прилив звериного, необузданного желания, он стал с силой мять её грудь. Потеряв бдительность, он не заметил, как она нащупала за спиной длинный острый нож и опомнился только тогда, когда почувствовал жалящие удары в бок. Осел на пол, глаза его остекленели, изо рта побежала кровь.
Когда его агония закончилась, баба спокойно и тщательно вытерла нож о край нижней юбки, взяв его тряпкой, подошла к Анне и осторожно вложила его в её правую руку. Внимательно осмотревшись – все ли спят, а храп стоял неимоверный, она развернулась и пошла к двери, придерживая рукой разорванную на груди кофточку. Она была просто уверена, что никого не встретит на своём пути – стояла глубокая ночь.
Проснувшись рано утром, Анна ничего не могла понять. Посмотрела на свою руку – в ней был зажат нож с окровавленным лезвием. Она вскрикнула и схватилась за голову, силясь вспомнить, что произошло накануне.
Потом, повернувшись, увидела лежащего недалеко Архипа с остекленевшим взглядом. По нему уже ползали мухи, под телом темнело пятно подозрительного красного цвета.
-Архипушка – произнесла Анна, подползая к мужику. Она вляпалась в пятно на полу, увидела, что мужчина не дышит, закричала и кинулась из дома. Увидев её в кровавых пятнах и с ножом, и услышав её крики, соседи побежали за милицией.
Дом осмотрели, разбудили всех, кто праздновал тут накануне, и отправили в отдел в посёлке для допроса. Анну же сразу повезли в город.
Никто из тех, кто гулял у неё дома, так и не вспомнили, что в эту ночь в их компании была ещё одна женщина – алкоголь, как известно, когда он принимается длительное время, существенно отбивает память…
Анна же по дороге в город только плакала, повторяя:
-Архипушка! Архипушка!
****
Елизавета Ефимовна решила вечером прогуляться в парке, подышать свежим воздухом. Она часто в последнее время выходила вот так, одна – посидеть на лавочке среди природы, покормить уток и утят, плавающих в маленьком пруду.
Она очень переживала за брак сына, часто навещала Аглаю и внучат, как она их называла, в том числе и Костю, долго разговаривала с невесткой, иногда помогала ей с шитьём, и всякий раз, когда она приходила – не заставала сына дома.
Аглая грустно отвечала, что Илья на работе, у него увеличилась нагрузка, но глаза её оставались печальными. Елизавета Ефимовна подозревала, что переезд Кости в общежитие училища не дал результатов, видимо, Илья по-прежнему холоден к жене и детям. Но Аглая старалась не жаловаться – ей не хотелось тревожить пожилую женщину своими проблемами.
Елизавета Ефимовна вышла из дома и направилась по своей любимой тропинке в парке – там была тень деревьев и одиноко стоящие скамейки около пруда, которые, как правило, чаще всего были свободны.
На одной из скамеек она увидела влюблённую пару – женщина с тёмными волосами, собранными в высокую причёску, сидела на коленях мужчины и что-то ласково говорила ему, изредка прижимая его голову к своей груди.
-Нашли место» - с неудовольствием подумала женщина.
Фигура сидящего мужчины показалась Елизавете Ефимовне знакомой, она подошла чуть ближе, и вскрикнула, зажав рот ладонью – это был Илья, её сын.
Не думая о том, что она делает, направилась к парочке и, подойдя сзади, спросила:
-Илья?! Что это значит?
Сын, видимо, совершенно не ожидал, что она появится здесь в это время, а потому резко развернулся:
-Мама? Ты что здесь…
Он не закончил фразу.
-Это ты что здесь делаешь? Здесь, а не дома с детьми?! Как ты мог, Илья?
-Мама, мама, послушай, это Октябрина…
Елизавета Ефимовна кинула взгляд на незнакомку, увидела под строгим пиджаком чуть заметно выпирающий животик, посмотрела на сына так, что ему захотелось провалиться сквозь землю, резко развернулась и пошла домой.
Почувствовав, что земля уходит из-под ног, молясь только о том, чтобы дойти до дома, она буквально вбежала в квартиру. Сердце её бешено колотилось. Она попыталась дотянуться до таблеток, но не смогла этого сделать – ей стало плохо, пол резко двинулся ей навстречу, и она упала.
Часть 47
Рабочий день подходил к концу, было около шести часов, Аглая ещё немного задерживалась, прощаясь с девочками. Сегодня ей очень хотелось доделать свою очередную задумку к новому коктейльному платью – высокий, изогнутый, гофрированный воротник-стойку.
Она стала сосредоточенно чертить эскиз, когда двери ателье распахнулись, и она увидела своих детей в сопровождении Костика.
-Что-то случилось? – спросила встревоженно – что-то с папой?
Ей вдруг почему-то показалось, что Илья попал в какую-то передрягу на своей работе и получил ранение. Тут же страх подступил к горлу, и она почти прикрикнула:
-Ну, не молчите!
-Мам, ты только не волнуйся – начала Олечка – мы… не можем бабушку найти.
-Что? Но, может быть, она вышла куда-то? В магазин, например?
-Мам, мы к ней за вечер уже три раза сходили. Она же не может так долго в магазине быть.
-Сейчас – Аглая взяла сумочку, подошла к Капитолине Францевне, о чём-то с ней поговорила, та погладила её по плечу, успокаивая, Аглая подошла к детям – идёмте.
Они долго стучали в дверь Елизаветы Ефимовны, чем вызвали любопытство соседей, особенно старенькой тёти Маши, живущей напротив.
-Тётя Маша! – спросила испуганная Аглая – вы маму не видели сегодня?
-Я видела, милочка, как она пошла в парк, почему знаю, что в парк, потому что столкнулась с ней внизу, на выходе из подъезда, и она мне об этом сообщила. Но я не видела, чтобы она вернулась назад.
-Господи, где же её теперь искать – запереживала Аглая.
Снизу раздался голос Костика, он выходил из подъезда:
-Сестра!
Они вышли на улицу, и он показал им наверх:
-Смотрите, у неё балкон открыт.
Аглая совсем перепугалась – что могло случиться? Перед уходом Елизавета Ефимовна всегда закрывала форточки и балконную дверь, а если она дома, то почему не открывает тогда?
-Эх! – Костик попробовал на прочность толстую ржавую водосточную трубу, и стал карабкаться наверх.
-Костя, что ты делаешь? – испуганно закричала Аглая, хватая его за штанину – сейчас же слезай! Второй этаж вторым этажом, но там высоко.
-Ей, может быть, плохо там – ответил паренёк – пока милицию дождёмся, пока «скорую».
Не успела Аглая опомниться, как он дёрнул ногой, освободив штанину и полез наверх.
-О, Боже! – Аглая видела, как он медленно карабкается, прижимаясь к скрипящей трубе всем телом – даже от его хрупкого телосложения ржавая железка ходила ходуном, и Аглая боялась, что она просто оторвётся от стены.
Несколько подошедших зевак наблюдали за этой картиной, а какой-то старикашка сказал:
-Чё вы стоите, лупитесь? Вызывайте милицию, он ить красть полез!
Но Толик посмотрел на него так, что старик смутился, и сказал строго:
-Попробуйте только! Там наша бабушка, вдруг ей плохо!
Вот Костик дополз до второго этажа, схватился за перилу балкона одной рукой и повис, пытаясь сделать тоже самое другой рукой.
В полной тишине Аглая ахнула – ей показалось, что ещё немного и Костина рука, ослабев, отпустит деревяшку, и он полетит вниз.
Но Костику невероятным усилием удалось сделать задуманное, и скоро он перепрыгнул на балкон. Они тут же кинулись в подъезд.
Скоро он открыл им входную дверь, а сам кинулся на кухню. Елизавета Ефимовна лежала около стола, с бледным, почти посиневшим лицом, Аглае показалось, что она не дышит, она стала звать её, и заплакала, не выдержав сильного напряжения.
Костик уже вызывал «скорую», потом подошёл к сестре, осторожно взял её за плечи и кинул Олечке и Толику:
-Ребята, заберите маму!
А сам склонился над бабушкой.
-Сердце – пробормотал он, словно что-то понимал в этом.
-Дак откуль ты знаешь, милок? Можа, это что другое? – спросила испуганная баба Маша.
-У нас, бабушка НВП в школе преподавали, там немного рассказывали про такое – ответил Костик.
-И чё это за НВП такое? – спросила заинтересованно старушка, но в это момент в квартиру вошли врач в сопровождении медсестры и медбрата.
-Разойдитесь, разойдитесь, товарищи! – недовольно говорил доктор – это вам не цирк! - он повернулся к Аглае – а вы, девушка, не рыдайте – и не таких с того света вытаскивали.
Пока врач осматривал Елизавету Ефимовну, Аглая сказала детям:
-Оля, Толечка, бегите к папе на работу, хорошо! Объясните ему – она уточнила у доктора, в какую больницу повезут Елизавету Ефимовну - Костик, ты иди к нам, вот тебе ключи, вдруг они с ним разминутся. Потом домой – строго наказала она детям – я поеду с бабушкой в больницу.
Оля и Толик убежали, Костя побыл ещё с Аглаей, спросив:
-Может, мне с вами поехать?
-Нет, Костик, прошу тебя, иди к нам, так будет лучше, побудь с ними, пока я не приду.
-Хорошо.
Но он всё же проводил их до машины, а потом побежал домой к Аглае.
В реанимационный блок её не пустили, и она металась по коридору, чувствуя, как с каждой минутой её охватывает паника.
Как же так? Что случилось? Она знала, что Елизавета Ефимовна принимает таблетки, знала, что ей нельзя волноваться, но не понимала, что могло случиться такого, чтобы она вот так потеряла сознание.
Скоро к ней вышел врач, уже другой, не тот, со скорой помощи. Это был молодой, симпатичный мужчина с чисто выбритым подбородком и лучистым взглядом серых глаз.
-Здравствуйте! – приветливо поздоровался он – скажите, вы кем приходитесь Елизавете Ефимовне?
-Я её невестка, она мать мужа.
-Понятно. А как вы её обнаружили?
Аглая рассказала всё, как было, включая и то, что первыми тревогу забили дети, а Костя, чтобы не терять времени, влез по трубе на балкон.
-Смелый малый – задумчиво сказал доктор – честно говоря, Аглая…как вас по отчеству? Да, Аглая Игнатовна, ещё бы немного, и вы могли бы уже не успеть… навсегда. Так что надо отдать должное парню – он спас вашу свекровь.
-Но что с ней, доктор? – с тревогой спросила Аглая.
-Она пережила сердечный приступ. Ей совершенно было противопоказано волноваться. Она, видимо, потеряла сознание, потом очнулась, выпила таблетку, которую ей прописали, но лучше не становилось, и она опять потеряла сознание.
Аглая вспомнила, что в квартире свекрови всё, что лежало на тумбочке в прихожей, валялось на полу, когда они нашли её, в том числе и таблетки. То есть первый раз она не смогла дотянуться до них и упала там.
-Ну, а после – инсульт – продолжил доктор - ещё бы немного, и мы бы уже ничего не сделали. Сейчас левая сторона у неё парализована почти полностью. Ей потребуется длительное лечение, потом реабилитация и должный уход.
-Конечно-конечно – быстро заговорила Аглая – всё отдадим, лишь бы мама была жива.
Доктор взглянул на неё с необычной теплотой:
-Надо же, какие тёплые у вас отношения. Обычно у нас невестки, когда узнают о таком, кривятся… Послушайте, Аглая Игнатовна, всё, что произошло с Елизаветой Ефимовной – это последствия какого-то очень сильного душевного волнения. Вы не знаете, чем именно это волнение могло быть вызвано?
-Понятия не имею – всхлипнула Аглая – я на работе целый день была, но она мне сегодня не звонила, обычно мы часто созваниваемся, но, как правило по вечерам. Мама звонит либо на работу, либо домой…
Она не договорил, дверь распахнулась и вбежали запыхавшиеся дети и Костик.
-Мам! – выпалил Толик – папы нет нигде.
-Как нет? – с испугом спросила Аглая – а на работе, он же сегодня, сказал, до девяти там будет…
-Мам, там только дежурные, мы их знаем, они сказали, что папа сегодня ушёл после обеда и вообще больше не возвращался.
-Как ушёл? – удивилась Аглая – они знают, куда?
Дети одновременно замотали головёнками:
-Нет, мам. Сказали, что он взял этот, как его…
-Отгул – подсказал Костик.
-Ну, да.
-Где же он? – бледная Аглая опустилась на скамью – где он? Что с ним?
-Я пойду – сказал доктор – если что, меня ищите в ординаторской. Доктор Полянский Иван Иванович. И пожалуйста, Аглая Игнатовна, не расстраивайтесь – мы сделаем всё возможное, чтобы спасти вашу свекровь.
-Она не свекровь мне – сквозь слёзы сказала Аглая – она мне мать почти…
Минуты текли неумолимо медленно, превращаясь в часы, Аглая то сидела неподвижно на лавке, то ходила по коридору. Костика она попросила пойти домой с детьми, проследить, чтобы они поели, как следует и вовремя легли спать.
Также она попросила его позвонить Капитолине Францевне, объяснить ситуацию, потом связаться с Грунькой и Наташей. И когда придёт Илья, сразу же сказать ему, чтобы мчался в больницу к матери.
Прошло часа три-четыре, окна потемнели – ночь окутывала город и только здесь, в узком коридоре, ярко горел режущий свет ламп. Дверь распахнулась – Грунька и Володя.
-Аглая! – Груня кинулась к ней, обнимая – Аглая, ты как? Ты держись, милая, слышишь?!
-А Маруська? – тревожно спросила Аглая – она с кем?
-Ну что вот ты? Всегда за всех переживаешь! Конечно, мы её одну не оставили, с нянечкой она. Ну, как Елизавета Ефимовна?
Аглая начала всё рассказывать сначала, когда дошла до разговора с врачом, Грунька цокнула:
-Ох, и тяжело вам придётся с Ильёй! Подожди, а где Илья?
Они оба смотрели на неё выжидающе, а ей даже нечего было сказать им.
-Не знаю – наконец произнесла она – дети на работе его не нашли. Дежурные сказали, что он ушёл после обеда и не появлялся.
Грунька и Владимир переглянулись. Владимир развернулся и пошёл в сторону ординаторской. Сквозь стеклянные двери Аглая видела, как он показывает доктору своё удостоверение и что-то объясняет ему, а тот кивает головой. Наконец он вышел.
-Я всё решил. У неё будут максимально хорошие условия здесь, это самая лучшая больница в нашем городе, хорошо, что её именно сюда привезли. Палату предоставят отдельную, держать здесь будут до тех пор, пока не пройдёт кризисная полоса. Аглая – обратился он к ней – ты должна домой поехать, слышишь, отдохнуть…
-Нет-нет, я не могу, я не уеду – испуганно сказала Аглая – если она очнётся и меня не будет…
-Аглая – ласково попытался убедить её Володя – тебя всё равно не пустят к ней, пока она в реанимации.
-Нет… Я никуда не уйду.
У неё был такой решительный вид, что Владимир понял – убеждать бесполезно.
Они с Груней решили остаться, покуда не придёт Илья.
Тот появился только во втором часу ночи. Посмотрев на заплаканную жену, безучастно глядящую на надпись: «Реанимация» над дверью, на встревоженного Владимира и грустную Груньку, он спросил:
-Что с мамой?
Владимир взял его под локоть:
-Ты, деятель, пойдём-ка, поговорим.
-Володь – повернулась к нему Аглая – сейчас не время.
-Ладно, я не буду.
Они побыли ещё немного рядом с Аглаей и Ильёй, потом попрощались, сказали, что заедут завтра обязательно, и чтобы если что, Аглая звонила – кто-то из них днём и утром всё равно дома – и уехали.
-Тебе Костик сказал? – сухо поинтересовалась Аглая у мужа.
-Да. Кстати, какого чёрта он опять делает у нас дома? Пусть идёт в свою общагу!
Аглая вскочила, в глазах её было столько гнева, что Илья испугался.
-А ты знаешь, Илья, что если бы не Костик, которого ты так ненавидишь, Елизавету Ефимовну врачи бы уже не спасли?! Это он, а не ты, не стал дожидаться милицию, чтобы вскрыть дверь, и «скорую»! Это он, чужой ей, по сути, человек, а не ты, родной сын, лез на второй этаж по ржавой водосточной трубе, чтобы попасть на балкон! Это он, а не ты увидел, что балконная дверь открыта и сразу понял, что что-то не то! Это он, а не ты, успокаивал испуганных детей и проследил, чтобы они поели и легли спать! А где в это время был ты, Илья?!
-На задании – не моргнув глазом, ответил он.
-Врёшь! – усмехнулась зло Аглая – дети ходили к тебе на работу, и дежурные сказали, что ты ушёл сразу после обеда, взяв отгул.
-Аглая… - начал Илья.
-Нет, Илья, молчи, хватит мне врать! А тем более, тут, в больнице, где совсем недалеко, за стеной, лежит твоя мама и борется за жизнь! Лучше помолчи сейчас!
Илья удручённо замолчал. Он никогда не видел жену такой…
Он вдруг понял, что попал в ту яму, которую вырыл сам себе. Глядя на её суровый профиль, он вдруг ясно осознал, что она не простит. Да ему и не нужно это было, он хотел одного – чтобы всё это поскорее разрешилось хоть как-то. Но сказать ей боялся, хотя никогда не слыл прежде трусом.
-Можешь хотя бы объяснить, что сказал доктор? – спросил он примирительно-мягко.
Аглая холодно и невозмутимо, словно сама была врачом, объяснила ему всё про Елизавету Ефимовну, а потом вдруг, повернувшись к мужу, спросила напрямую:
-А ты. Илья? Ты, родной сын, случайно не знаешь, что так взволновало твою мать? Что такого случилось, что у неё начался сердечный приступ, а, Илья?
Её глаза словно заглядывали в его душу, и на миг ему показалось, что она всё видит – и минувший вечер в парке, и Октябрину у него на коленях, и лицо Елизаветы Ефимовны, когда она подошла к ним… Аглая словно видела этот взгляд свекрови, презрительный и негодующий, который она кинула на их парочку, взгляд, который говорил о том, что она совсем перестала понимать своего сына, и даже не то, что понимать – она не узнаёт его… А ведь он хотел побежать за ней, когда она поспешила уйти, но Октябрина взяла его за руку и не отпустила, сказав:
-Илья, ей нужно успокоиться и привыкнуть к этой мысли, дай ей время!
 Он послушался её тогда, не побежал за матерью, не проследил, всё ли в порядке, знал ведь, знал, что ей нельзя волноваться!
И в то самое время, когда он сжимал в объятиях Октябрину, его мама…
Вот почему Аглая так смотрит на него, она словно всё понимает, всё видит – его бегающий, блуждающий взгляд дал ей ответы на все вопросы, потому она больше ничего не спрашивает у него, а просто молчит.
Она прошлась по коридору, медленно, туда-сюда, потом остановилась напротив него и долго стояла молча, словно желала что-то сказать, но никак не решалась. Наконец в абсолютной этой, больнично-коридорной тишине необычно сурово прозвучал её голос:
-Знаешь, Илья, я могла бы тебе простить даже равнодушие ко мне, но никогда не прощу равнодушие твоё к собственной матери. И к детям. Потому что они беззащитны, а ты сильный, Илья.
Утром она съездила домой, приняла душ, поела наспех, захватив для него что-то из еды, что его немного удивило, и вернулась назад.
Скоро приехали Грунька с Владимиром, за ними Наташа с мужем.
Грунька, глядя сочувственно на Аглаю, сказала ей:
-Глаша, я понимаю, что тебе сейчас не до этого совершенно, но у меня для тебя ещё одна не совсем хорошая новость – она помолчала – даже не для тебя, для Костика. Просто я не знаю, стоит ли ему об этом говорить… И как сказать…
-А что случилось? – насторожилась Аглая.
-Анну посадили. Судить будут. За убийство.

Часть 48
Когда же кончатся эти неприятности?
Аглая посмотрела на Груньку и Владимира, на Наташу с мужем.
-Груня, а кого она убила?
-Сожителя своего, по пьяной лавочке поссорились. Мне Стеша звонила, хотела сначала сказать, что может быть, не говорить тебе. Но потом мы решили, что лучше всё-таки будет, если ты узнаешь.
Аглая встала и взяла Володю за руку:
-Володя, давай отойдём. Извините – кивнула она всем остальным.
Они вышли на улицу.
-Это твоих рук дело, Володя? Вот уж не ожидала от тебя!
-Ты что?! С ума сошла?! Я понимаю, что ты расстроена тем, что произошло с Елизаветой Ефимовной, но ведь это не повод… вот так наезжать на меня. Я ничего не делал! Хотя стоило бы преподнести этой Анне пару хороших уроков. Ну, теперь-то это и случится, считаю, что она получила по заслугам!
Аглая с подозрением посмотрела на него.
-Прости меня. Володь, но это правда не ты?
-Нет, Аглая, я бы ни за что не стал… Такими методами… И потом – это и для меня опасно, вот так действовать!
Они вернулись в больницу. Скоро к ним вышел врач.
-Так! – сказал он, глядя в основном на Аглаю – товарищи, товарищи…
Он попытался урезонить женщин, которые закидали его вопросами и, наконец, ему пришлось прикрикнуть:
-Тише, граждане! Так, сейчас все расходимся по домам! Один кто-то может остаться! Это же вам не зал ожидания, а больница! Когда будут какие-то новости – тогда можно будет приехать. Елизавета Ефимовна очнётся – сообщим.
-Доктор, вы хотя бы скажите, как она! – попросила Аглая.
-Состояние стабильно тяжёлое, она сейчас под капельницами. Всем здесь делать нечего, кто-то один может остаться.
Аглая повернулась к друзьям:
-Вы поезжайте, я, если что, позвоню Вам. И спасибо большое за поддержку.
Когда они попрощались и ушли, она повернулась к Илье:
-Илья, ты тоже иди домой – там дети, они испуганны, нужно их поддержать хоть немного. Сменишь меня вечером, я поеду домой, всё-таки детям без меня плохо.
-Хорошо – он вдруг обнял её – Глаша, ты… прости меня… Я плохой муж и отец…
«Ты просто лицемер» - подумала Аглая, когда он ушёл.
После его ухода дверь открылась и появился Костя. Он кинулся к сестре:
-Сестра!
-Ты почему не на занятиях, Костик?!
-У нас сегодня с двенадцати занятия, с утра нету. Как она?
Аглая пересказала ему слова доктора.
-Да уж… Невесёлые дела – грустно сказал Костя.
Аглая вдруг вспомнила про то, что рассказала ей Грунька.
-Костя, мне поговорить с тобой надо…
Новость о том, что Анну посадили, произвела на Костю странное впечатление.
Он встал и принялся нервно ходить по коридору, потирая затылок. Потом остановился, посмотрел на Аглаю и сказал:
-Сестра, мне нужно её увидеть. Но я прошу тебя, я понимаю, что это очень несвоевременно, ты можешь устроить это и пойти со мной? Пожалуйста! Мне самому, наверное, не разрешат, нужен будет кто-то, кто сможет меня сопроводить.
Аглая немного подумала.
-Хорошо. Я попрошу Владимира, может быть, он сможет нам помочь в этом.
-Спасибо тебе! Не знаю, когда я смогу отплатить тебе за доброту и неравнодушие ко мне.
-О чём ты, Костик?! Ты спас жизнь очень дорогому для меня человеку! И речи быть не может о том, что ты будешь платить мне чем-то! Прошу тебя, не обижай меня подобными словами!
Вечером Илья сменил её. Он был необычайно добродушен, давно Аглая не видела его таким. Он отправил её домой, пожелав на прощание поцеловать её в щеку, но она холодно отстранилась.
-Аглая, спасибо тебе – попытался он смягчить обстановку между ними – не знаю, чтобы я делал без тебя.
-Не меня тебе, Илья, благодарить надо, но вижу, что не дождусь от тебя «спасибо» для Кости. Это он маму спас…
Она ушла домой и вечером позвонила Владимиру с просьбой договориться о том, чтобы устроить Костику встречу с Анной. Услышав, что она будет сопровождать его, Владимир сказал:
-Аглая, ты уверена, что это нужно? Может быть, лучше мне с ним сходить?
-Нет, Володя. Я не злорадна, но честно говоря, мне очень хочется посмотреть ей в глаза.
-Что же… Я попробую это устроить. Но вряд ли Косте дадут разрешение на физический контакт, скорее всего, Анна будет огорожена от вас.
-Пусть даже так, Володя. Но ему важно с ней увидеться, понимаешь?
-Я подумаю, что можно сделать и позвоню тебе, хорошо?!
За всеми этими заботами-хлопотами Аглая совсем, по её мнению, забросила детей. Она чувствовала себя виноватой перед ними, из-за того, что не может уделить им достаточно времени.
В один из утренних дней, когда она пришла в больницу, Иван Иванович сообщил ей, что Елизавету Ефимовну перевели в палату – ей стало лучше и теперь она лежит в отделении кардиологии. Симпатичный доктор даже проводил её туда, передав, можно сказать, с рук на руки главному врачу отделения. Аглая понимала – такое внимательное отношение может быть ещё и из-за влияния Владимира.
Она вошла в палату к свекрови и кинулась к ней:
-Мама! Мама, слава Богу, всё обошлось!
По щеке Елизаветы Ефимовны скатилась слеза.
-У неё затруднена речь – произнёс доктор – паралич бесследно не проходит, Аглая Игнатовна. Вам потребуются силы и терпение, нужна будет хорошая реабилитация, курс специального массажа…
Аглая заметила, что то, что пережила свекровь, не сильно сказалось на её лице, и она была этому рада – Елизавета Ефимовна всегда тщательно следила за собой, и ей было бы больно увидеть такие изменения в зеркале. Она с любовью смотрела на женщину и понимала, насколько же близка стала ей она за те годы, что они знакомы.
Женщина что-то прошептала, и Аглая склонилась к ней:
-Что, мама?
Она смогла различить слово:
-Прости…
И подумала про себя, что свекровь просит прощения за то, что доставляет ей хлопоты, потому она только сказала:
-Ну что вы, мама! Не переживайте, всё хорошо, мы вас вытащим!
Доктор, покачав головой, ушёл из палаты, оставив их одних. Весь день у Аглаи прошёл в хлопотах. Скоро со службы приехал Илья, он вошёл в палату и попытался обнять мать. Та посмотрела на него с какой-то, как показалось Аглае, ненавистью, и она услышала тихий шёпот свекрови:
-Пусть он уйдёт…
-Но мама – попыталась возразить Аглая – это же ваш сын, Илья…
Она подумала, что у Елизаветы Ефимовны помутилось в голове, и она или не узнаёт Илью, или путает его с кем-то. Но женщина вдруг начала волноваться, и Аглая попросила его:
-Илья, выйди! Выйди, пожалуйста.
Он вышел за дверь, с недоумением посмотрев на мать. Аглая же думала, как ей теперь разорваться между домом, работой и свекровью в больнице. Но проблема разрешилась с помощью врача.
Он привёл ещё не старую, среднего возраста, женщину и сказал, что это нянечка из другого отделения, которая будет ухаживать за Елизаветой Ефимовной в отсутствие родственников.
Аглая подозревала, что нянечку нашёл Владимир и не говорит ей об этом, чтобы она лишний раз не чувствовала себя обязанной ему. По крайней мере, с няней действительно было легче, Аглая могла таким образом составить график своего дня, чтобы успевать на работу, заниматься с детьми, а потом ехать к Елизавете Ефимовне. Кроме того, на подхвате у неё всегда были Грунька и Наташа, которые тоже могли побыть с женщиной. Костик тоже решил внести свою лепту и просил Аглаю обращаться к нему, когда ей будет удобно. Зная, что он учится, Аглая старалась не дёргать его, но он приходил в выходные и отправлял её отдыхать, а сам оставался с её свекровью.
Илья же по-прежнему пытался пробиться к матери, но как только заходил в палату, женщина отворачивала голову к стене, не смотрела на сына и просила, чтобы он ушёл. При этом на глазах её выступали слёзы. Аглая где-то в глубине души смутно понимала, что Илья сделал что-то такое, чего женщина не может простить ему, она догадывалась, чтобы это могло быть, и от этих мыслей у неё холодело сердце.
Илья пытался и отношения в семье наладить, и вернуть расположение детей, и даже как-то раз однажды бросил Костику сухое «спасибо» за спасение Елизаветы Ефимовны. Но Аглая чувствовала, что хрупкий мостик доверия к мужу в её душе сломался окончательно. Интуитивно она понимала, что этот мостик уже не восстановишь, и ждала лишь удобного случая, чтобы поговорить с Ильёй и сказать ему об этом. Но время шло, они редко пересекались друг с другом, будучи то на работе, то в больнице, и всё накопившееся продолжало копиться дальше.
В этот день Аглая заканчивала формировать новую коллекцию. Дверь её кабинета распахнулась, впустив незнакомку с тёмными волосами и строгим, нет, даже с суровым лицом. Она вошла без стука, и Аглая поморщилась – она не любила безапелляционных людей.
Взглянув на женщину, она поняла, что где-то видела её раньше, лицо было знакомым, и не очень располагающим к себе. Потом Аглая вспомнила, что некоторое время назад эта дама приходила к ней с целью заказать костюм, и она ей отказала. Зачем же она опять явилась?
Тем временем женщина без приглашения уселась на стул, положив одну длинную ногу поверх другой.
-Здравствуйте.
-Здравствуйте. Чем обязана? Вроде бы, вы приходили ко мне, и я объяснила, что…
-У меня к вам разговор, но совершенно на другую тему.
-И о чём же вы хотите поговорить?
-Ни о чём, а о ком.
Чем больше она говорила, тем чаще и больнее пульсировало у Аглаи в висках. О знакомстве с Ильёй, о их внезапно начавшихся отношениях, и наконец, о беременности.
-А ко мне вы зачем пришли? – поинтересовалась Аглая, взяв себя в руки.
-Видите ли – я могу дать ему то, чего никогда не сможете дать вы – собственного ребёнка. Но, у этого ребёнка должен быть отец. А вы держите его.
-Я? Держу? – Аглая рассмеялась – с чего вы взяли? Нет, вы можете забирать Илью со всеми потрохами! Я и не собиралась его удерживать!
-Илья – человек крайне неуверенный в себе, он не может решиться и поговорить с вами, поэтому я решила сделать это за него, понимаете. Отпустите его.
-Я вам ещё раз повторяю – я не держу его, пусть уходит.
-Он говорит мне, что не может уйти и оставить вас в такой ситуации – с детьми на руках и больной матерью. Учитывая, что я не намерена за ней ухаживать – мне нельзя нервничать, у меня первенец, и я дорожу этим ребёнком – я хотела просить вас, чтобы вы сами прогнали его.
-Я подумаю над вашими словами. Илья привязан к детям, несмотря на то, что они ему не родные, и любит свою мать.
-Я бы советовала вам поторопиться – я всегда добиваюсь того, чего хочу. Кроме того, у меня связи… Мой отец – военный со званием, с очень неплохими ресурсами, и для меня он сделает всё, что я пожелаю и даже больше.
-Вы меня своим отцом пугаете? – усмехнулась Аглая – не стоит. Я пережила в этой жизни столько, что уже ничего не боюсь. И такой предатель, как Илья, мне не нужен.
-Я знаю про ваше прошлое – язвительно улыбнулась незнакомка – оно довольно сомнительного качества, что, вероятно, сказалось на вашей функции деторождения.
Аглая спокойно перенесла этот удар. Такого она от Ильи не ожидала – от кого, как не от него, эта женщина узнала подобную информацию, и наверняка просто сама сделала выводы.
-Вы можете говорить, что угодно, но я повторюсь вам – я не держу Илью, пусть уходит. Но знайте, что я не буду плясать под вашу дудку. Сделайте хоть какое-то телодвижение для того, чтобы завоевать своего мужчину, если он вам так нужен.
-Советую вам как можно быстрее прогнать его, тогда он уйдёт ко мне, и наша с вами проблема будет решена.
-Оставьте свои советы при себе. Я взрослый человек и сама знаю, что мне делать, и уж точно чужие советы слушать не стану. Но вот что я вам скажу – счастье, завоёванное таким образом, вряд ли принесёт вам полное удовлетворение. А сейчас извините…
Женщина ушла. Осадок от её посещения остался, но Аглая настолько устала, что не стала разбираться со своими чувствами сейчас.
С Ильёй они в эти дни почти не виделись, и она вздохнула с облегчением.
В тот день она вернулась после больницы – на ночь с Елизаветой Ефимовной осталась Грунька. Она позанималась с детьми, сварила им вкусный ужин и легла спать, чувствуя, что за эти дни просто невозможно устала. Ночью её разбудил звонок телефона:
-Здравствуйте. Это доктор Ананьин Сергей Сергеевич, врач хирургического отделения. Скажите пожалуйста, вы – супруга? – он назвал фамилию-имя Ильи – он поступил к нам час назад…
Часть 49
Спать она больше не могла – ну, вот за что ей это?! Мама, теперь Илья, ещё любовница его пожаловала!
Врач сказал, что Илью избили, когда он возвращался домой. Аглая помнила, что сегодня они с Ильёй должна встретиться дома и для себя решила, что поговорит с ним во чтобы то ни стало, не важно во сколько он явится. Интересно, знал ли Илья о том, что Октябрина являлась к ней с визитом? Вряд ли такая женщина стала бы спрашивать у своего мужчины разрешения на что-то…
И если раньше Аглая старалась как-то оправдать Илью – тем, что он недоволен её решением относительно Кости, тем, что она не может родить ему общее дитя, то теперь, убедившись в том, что поступает он действительно по-свински, она решила, что терпеть такое не будет.
Почему же он не сказал про любовницу? Пытался усидеть на двух стульях? Но ведь знает прекрасно, что это невозможно, тем более, с такой женщиной, как эта Октябрина.
Она, Аглая, не станет держать Илью – хочешь, иди на все четыре стороны! Болит ли сердце? Нет, отболело, отсаднило, ещё тогда, когда была она совсем юной и все планы, и надежды, и мечты, в пух и прах разбились о суровую реальность.
Теперь больше не будет она так печалится о том, что кто-то ушёл из её жизни – значит, ненужный это был человек… Кому же понадобилось избивать Илью? Странно всё это. Аглая сказала врачу, что приедет в больницу, как только сможет – у неё на руках пожилой человек, тоже в больнице, и почему-то посоветовала доктору постараться разыскать его новую жену. Хотя какая разница доктору до их отношений, до их «треугольника»? Она и не сомневалась, что Октябрина обязательно прибежит в больницу раньше неё – чтобы не допустить визита к Илье.
И ещё – она поняла, что никогда не сможет простить Илью за то, что он рассказал своей новой пассии то, что касалось только их двоих. Ведь она ему доверяла, надеялась, что всё, о чём она ему рассказывает, останется между ними, а он… Как он мог так поступить, это ведь совсем не мужской поступок… Она даже не думала, что он на такое способен. Неужели она так и не научилась разбираться в людях?
Но ведь Илья… Когда-то же он любил её и детей. Что произошло, что так повернуло его, на сто восемьдесят градусов? Почему он стал таким чужим, таким незнакомым? Уж не общение ли с этой Октябриной так подействовало на него? Вполне вероятно… Скажи мне, кто твой друг…
Она решила, что как только у неё будет свободная минутка, она тут же отправится в хирургию, тем более, Илью положили в ту же больницу, что и Елизавету Ефимовну. Ей нужно было всё выяснить с ним раз и навсегда и поставить перед фактом – она подаёт на развод. В конце концов, по словам доктора, ничего серьёзного у Ильи нет, а Елизавету Ефимовну она бросить не может.
Кроме того, осталось ещё незавершённое дело с Костей – Владимир договорился, чтобы ему дали свидание с Анной, и послезавтра они собирались пойти к ней.
Так что времени было очень мало для визита в хирургию, да и потом – у Ильи теперь есть, кому за ним смотреть, так что вряд ли он останется без внимания.
На следующий день она сначала отправилась на работу, потом поехала в больницу к Елизавете Ефимовне. Кормила свекровь с ложечки куриным бульоном, и со страхом думала о том, что было бы, если бы Костя не успел.
Костя, Костя… Завтра они идут на свидание с Анной. Конечно ей, Аглае, это и не нужно вовсе, но Костя попросил, она не может отказать ему.
Со свекровью завтра днём побудет Грунька, а ночью медсестра, поэтому днём она будет на работе, потом пораньше уйдёт, и встретиться с Костей.
На следующий день Аглая с каким-то непонятным замиранием сердца ждала встречи с мачехой. Они приехали в СИЗО, их провели в небольшую серую комнатку с единственным стулом и небрежно окрашенными стенами, и скоро туда же завели Анну. Разделяла их только решётка, и сквозь неё Аглая видела постаревшую, опустившуюся женщину, очень полную в потрёпанной одежде, с седыми волосами и потускневшим взглядом.
Аглая помнила её совершенно другой, потому её вид смутил сейчас, и не только её, но и сына. Костя во все глаза смотрел на мать и не хотел признавать её.
Когда Анна увидела их вместе, в её глазах на миг вспыхнул интерес, сомнение и удивление, но потом она быстро взяла себя в руки. Аглае даже показалось, что мачеха смотрит на неё также надменно, как смотрела когда-то, хотя сейчас их положение было далеко не равным. Аглая, в её ярком шифоновом платье была чужой в этом маленьком, неуютном логове. Чужим был и аккуратно причёсанный, в чистой одежде, Костя.
-Сынок… - Анна неуверенно протянула сквозь решётку руку навстречу сыну.
Он, помедлив, протянул ей свою и коснулся пальцами её пальцев.
-Ты прости меня, сынок – неуверенно начала она.
Но Костя перебил её:
-Мама, как же так… Как ты могла?
-Бес попутал, сынок.
-Мам, какие бесы? При чём тут бесы? Я же просил тебя, умолял много раз, чтобы ты бросила пить. Но тебе было всё равно…
-Я знаю, Костик… Вот потому и расплата… не заставила себя долго ждать.
-Ты ведь наверняка даже не заметила, когда я исчез.
На глазах Анны появились слёзы, и Аглая было поверила тому, что она раскаивается, но потом поняла, что до раскаяния Анны очень далеко.
-А что же ты, сынок, забыл мать? Как ушёл тогда незнамо куда, так и пропал…
-А ты не подумала, мама, что это ты создала все условия для того, чтобы я ушёл?
-Вот всегда ты был такой… поперечина…И что же ты, у Глашки был всё это время?
-Не называй её так – если бы не она, меня бы, может, на свете не было. Я к ней очень уважительно отношусь.
Анна посмотрела на Аглаю и сказала:
-Святоша… столько из-за нас с батькой вынесла, а мальчонку пригрела… И откуда в тебе доброты столько?
-С добрым сердцем, Анна, по жизни легче – усмехнувшись, ответила ей Аглая – ничего не гложет, счастлив, и хочется только одного – чтобы все вокруг были счастливы. Но вот что я тебе скажу. Да, у меня доброе сердце, и мне нравится помогать другим, но несмотря на всё это, Анна, я очень рада, что ты здесь оказалась, поделом тебе. А то бы ещё бед наделала, не себе, так другим.
-Да не убивала я его – тоненько завыла Анна – не могла я Архипушку порешить, не могла!
-Если здесь находишься – значит, могла. Под алкоголем человек ещё и не такое может совершить. Да что я тебе объясняю – ты ведь и сама это прекрасно знаешь.
Анна отшатнулась, словно Аглая её хлыстом ударила. Придя в себя, она повернулась к Косте и стала расспрашивать его, чем он занимается.
Пробыли они у Анны где-то час с небольшим. Когда уходили, Аглая повернулась к ней:
-Прощай, Анна, вряд ли свидимся ещё…
Анна немного помолчала, потом ответила:
-И тебе прощай. И как бы то ни было – за Костьку спасибо, через тебя он человеком стал.
Когда выходили, около дверей их ждал немолодой мужчина с усами. Он назвал должность, представился и сказал:
-Я подумал, что вам интересно будет узнать о её участи.
-Скажите – Аглая внимательно посмотрела на мужчину – а как всё произошло? Архипушка – это тот самый её сожитель, которого она… убила?
-Да – мужчина рассказал всё, что знал, потом спросил – а вы, если не секрет, кем приходитесь ей? Возрастом в дочки подошли бы, но что-то внешне не похожа.
-Она мачеха мне – помедлив, ответила Аглая – а вот Костик – сын её.
-Парень немного похож, я вижу.
-Скажите, а вы уверены, что это… она… ну… это сделала?
-Сомнений быть не может. У неё были окровавлены руки, и она бегала с этим ножом по посёлку, когда наутро поняла, что сделала.
-Какой ужас! И сколько ей грозит, если суд признает её вину?
-Думаю, могут дать лет десять-двенадцать. Но вы можете не сомневаться – её вина очевидна.
Когда они с Костиком ехали домой, Аглая спросила его:
-Ты не сердишься на меня за то, что я сказала твоей матери?
-За что мне сердиться? Очевидно, что между вами произошло что-то… Но зная её характер, могу так сказать – я даже не сомневаюсь, что мать могла что-то страшное сделать. Кузьку-то-горбуна она тогда…
-Что? – Аглая изумлённо посмотрела на юношу – ты откуда знаешь?
-Я их разговор слышал, покуда батька жив был. Они ругались и кричали, и она говорила ему о том, что она это сделала. Правда, столько лет прошло… На одних словах далеко не уедешь…
-Ну вот ей и расплата за это – тихо сказала Аглая.
-Я батьке еду иногда таскал, когда она забывала, а то бы он с голоду сдох…
Она взъерошила волосы на голове мальчишки:
-Ты молодец, Костя. У тебя есть сердце.
Прошло ещё несколько дней, покуда Аглая решилась подняться в хирургию. Илья лежал один в палате, на скрип двери открыл глаза и приподнял голову. Увидев Аглаю, вспыхнул и произнёс с какой-то обидой:
-Думал, появишься раньше…
-Брось, Илья. Здесь есть кому появляться и без меня, верно. Так что не надо.
-Ты ведь мне жена…
-Пока… - продолжила она – я подаю на развод, Илья. Но это не из-за визита Октябрины, пусть она не питает своё самолюбие этой новостью. Просто я не хочу больше жить с трусом и лгуном.
-Октябрина ждёт ребёнка… моего ребёнка… я не могу оставить её…
Аглая кивнула:
-И не должен. Место отца – рядом со своим сыном. Но хочу тебя спросить – когда ты женился на мне – разве не знал, что я не смогу подарить тебе наследника? Зачем тогда всё это было нужно?
-Я очень любил тебя, Глаша… И детей… Но Октябрина… Она как-то сразу взяла меня в оборот…
Аглая рассмеялась:
-Илья, а ты что, себе не принадлежишь? Как можно было взять тебя в оборот? Скорее, ты поддался, потому что тебе так было удобно, вот и всё!
-Я хотел ребёнка…
-Ребёнок, Илья, это не игрушка, это ответственность на всю жизнь. Именно поэтому, из-за твоего ребёнка я хочу развестись с тобой и как можно быстрее. И, кстати, я уж точно не ожидала от тебя удара ниже пояса – что ты расскажешь этой женщине о том, что у меня было в прошлом.
-Я ничего не рассказывал. Только сказал, что ты не можешь иметь детей. Не знаю, что она там напридумывала.
-Это уже не важно. Ничего, что нас связывало, Илья, уже не важно.
-После того, как я выйду отсюда, я поживу временно у мамы в квартире. Потом перееду к Октябрине.
-Как знаешь. И прошу не забывать, Илья – у тебя ещё есть мать, которую ты любишь, если ты мне правду говорил, и которая после больницы будет нуждаться в уходе и заботе.
-Я помню об этом, и я решу это с Октябриной.
Она подошла и некоторое время смотрела ему в глаза. Потом ударила ладошкой по заросшей щеке.
-Думаю, я имею на это право.
Развернулась и вышла, столкнувшись в дверях с Октябриной. Та с неудовольствием посмотрела на неё, поджав губы, и прошла к Илье.
Аглае больше не о чем было говорить с мужем. Она чувствовала, что общие темы у них теперь отсутствуют, и знала, что никогда не сможет простить его. Слишком уж он когда-то признавался в своей большой любви и ожидал, что они всегда будут вместе, а теперь… Его поведение Аглае казалось какой-то игрой, только непонятным оставалось то, зачем он играл.
В субботу ей не надо было в больницу к Елизавете Ефимовне, и она, наконец, занялась домом, уборкой и детьми. Все эти дела помогали ей выкинуть из головы мысли о муже… Теперь уже бывшем муже. Она знала, что не будет плакать и страдать – прошло то время, когда она с помощью слёз переживала все неурядицы и проблемы.
Да, было больно и обидно, мысль: «За что?» иногда точила её сердце, но она знала, что пройдёт время, и мысли об Илье вообще перестанут её посещать.
-Мам! – Олечка помогала ей с уборкой – скажи честно – папа больше не станет жить с нами?
Не в правилах Аглаи было врать своим детям, поэтому она ответила честно:
-К сожалению, это так, Олюшка!
-Это из-за того, что он разлюбил нас? Потому что мы не родные ему?
Как ответить на этот вопрос, не ранив детского сердца? Она погладила девочку по косичкам:
-Нет, Оля. Папа любит вас. Меня он не любит больше, поэтому будет лучше, если папа пока поживёт отдельно.
-И бабушку мы больше не увидим? Он не разрешит ей видеться с нами?
-Ну, что ты! Бабушка взрослый человек, она сама решает, с кем ей встречаться, а с кем нет. И бабушка любит вас, так что мы по-прежнему будем навещать её.
-А в больницу к ней можно?
-Конечно. Завтра я пойду к ней и возьму вас с собой.
-Здорово! А потом… после больницы… она будет жить с папой?
-Думаю, да, милая. Он же её сын.
Она привела Толю и Олечку к свекрови и видела, с какой любовью и болью в глазах та смотрит на детей. Они обняли её и сели рядом на кровати, прижавшись. Голос Елизаветы Ефимовны потихоньку восстанавливался, она могла говорить слова и отдельные фразы, правда, немного нечётко, но всё же Аглая понимала её.
-Прости меня, девочка – сказала она невестке – я вырастила плохого сына… Не думала, что Илья так поступит…
-Вы о чём? – похолодела Аглая – её самые худшие предположения сбывались.
-Я ведь видела их в тот день, почему мне и стало плохо… Но не сразу, пока шла домой…
-Вам нельзя волноваться – сказала Аглая, когда увидела слёзы на глазах свекрови.
-Я и не волнуюсь уже… Я не смогу принять эту вертихвостку.
-Но Елизавета Ефимовна – улыбнулась Аглая – там у вас будет внук.
-И что? Нет, дитя моё, я никогда не пойму Илюшу, никогда. Он совершает страшную ошибку. Не знаю, чем покорила его эта женщина, но он абсолютно не ведает, что творит. И это печально.
-Мама – Аглая помолчала – вы ведь понимаете, что нам придётся развестись? Я не хочу его держать, да и не могу уже.
-А ты думаешь, я мыслила как-то по-другому? Но ты обещай, деточка, что не бросишь меня…
-Конечно, нет! Я буду каждый день приходить к вам.
Когда они спускались по лестнице, навстречу им шла Октябрина. Она остановила Аглаю, тронув её за плечо.
-Подождите. Мне нужно поговорить с вами.
Увидев детей, сказала:
-Какие милые дети! Не могли бы мы кое-что обсудить?
-Вы уверены, что у нас осталось, что обсуждать? Вроде бы мы с вами уже всё сказали друг другу.
-И всё-таки я прошу вас уделить мне ещё пару минут.
Аглая попросила детей подождать её внизу на скамейке.
-Только быстро, пожалуйста.
-Вы были у Ильи?
-Нет, у его мамы, Елизаветы Ефимовны. Впрочем, я не обязана перед вами отчитываться. И вообще, что вы от меня хотите? Я подаю на развод, вы можете тут же повести Илью в ЗАГС. В чём проблемы?
-Дело в том, что мы с Ильёй хотим уехать из этого города.
-Скатертью дорога! От меня что нужно – благословение?! У Ильи здесь мать, если вы не забыли, мать, которую он любит! И которую не бросит одну в таком состоянии!
-Вот об этом-то я и хотела поговорить. Мы хотим уехать и как можно быстрее, потому что я знаю, кто его избил.
Часть 50
- Вы думаете, что теперь меня это интересует?
- А вы жестоки, Аглая!
- А вы? Нет, я не жестока, просто реально смотрю на вещи. Но не вам, заметьте, обвинять меня в жестокости.
- Илью избили люди моего отца.
- Как здорово! Идеальное начало семейных отношений! Ну, а от меня-то вам что нужно?
- Не ёрничайте, Аглая. После того, как его маму увезли в больницу, он вбил себе в голову, что это ему кара такая за то, что он так поступает с вами и с ней. И решил, что вернётся в семью. Вы бы простили, он так был уверен в этом… Но мой отец… Он никогда не допустит того, чтобы внук или внучка росли в неполной семье, понимаете. Поэтому он сгоряча решил немного отрезвить Илью.
- Ему не стоило марать руки – я бы не приняла Илью обратно, зная про вас. Это нелогично с его стороны.
- Мой отец – человек крайне вспыльчивый, может спонтанно принимать решения…
- Меня это не интересует. Прощайте.
-Подождите! Я бы хотела предложить вам кое-что! Пусть мать Ильи останется с вами – мы будем ежемесячно пересылать вам небольшую сумму денег, в помощь…
-Вы и тут не дадите ему решать самому? – усмехнулась Аглая – он любит свою мать…
-Я собираюсь оставить здесь отца, который чересчур опекает меня, будет логичным, если Илья поступит также.
Аглая чуть не задохнулась от возмущения. Но взяла себя в руки.
-Интересно – произнесла она – кто породил такого монстра, как вы? Елизавете Ефимовне нужен уход, забота и любовь, а вы? Что делаете вы? Он единственный её сын, и она любит его! Вы подумали о том, как ей будет тяжело без сына? Хотя о чём это я – вы привыкли думать только о себе!
-Не нужно громких слов. Если Илья настоит на том, чтобы забрать в другой город свою мать, я не буду против, но ведь я знаю, как вы любите её. Тогда подумайте о том, в каких условиях ей придётся там проживать, учитывая, что я не собираюсь за ней ухаживать, мне не до этого совершенно!
После этих слов Аглае, конечно, больше не о чем было говорить с этой женщиной. Она посмотрела на неё так, что Октябрина молча уступила ей дорогу, не понимая, возымел ли этот разговор хоть какое-то действие.
Аглая повернулась:
-Никогда больше не подходите ко мне. И не разговаривайте со мной, понятно. Я не хочу иметь с вами ничего общего. Никогда.
Она быстро ушла, взяв за руки детей.
Олечка и Толик не понимали, о чём таком разговаривала мама с этой незнакомой женщиной, и почему после этого разговора её лицо так изменилось.
Елизавета Ефимовна и сама чувствовала, что что-то происходит вокруг её судьбы, она умоляюще смотрела на Аглаю, словно желая, чтобы та заговорила об этом первая, но когда узнала, что Илья после выписки из больницы съехал к ней в квартиру, сказала только:
-Дочка, прошу тебя! Не отдавай им меня, не отдавай.
И она коснулась сухими губами руки Аглаи. Та не смогла сдержать слёз.
-Мама, ну что вы… Он же ваш сын… Как же вы будете?
-Я видеть не хочу и не могу его и его зазнобу…
Но через несколько дней она всё-таки попросила Аглаю:
-Дочка, ты позови его мне… Поговорить хочу с этим иродом.
Аглае пришлось переступить через себя, и вечером отправиться в квартиру Елизаветы Ефимовны. Она надеялась, что застанет там Илью. Так и вышло – мужчина, похудевший на больничной еде, брился в ванной и когда открыл Аглае дверь, вид у него был ещё тот – половина щеки была выбрита, половина в белой пене.
На Аглаю внезапно нахлынули воспоминания – как он стоит в их ванной комнате и бреется, а она в дверях, смотрит на него, улыбаясь, потом подаёт ему полотенце, Илья умывается, смеётся, лезет к ней с поцелуями и, продолжая смеяться, кружит на руках по комнате.
Лицо её порозовело от этих внезапно нахлынувших воспоминаний, но она быстро взяла себя в руки.
-Тебя мать хочет видеть, Илья. И вообще, я пришла поговорить о судьбе Елизаветы Ефимовны.
-Проходи – он впустил её в квартиру – полей, пожалуйста, цветы, если тебе не сложно. Мама так их любит, они совсем завяли.
Тем проще – он хотя бы не будет видеть выражения её лица. Она взяла маленькую леечку и стала ходить по комнате, поливая растения.
-Как ты намерен поступить с мамой, Илья? Ты ведь говорил, что очень любишь её.
-Я очень люблю мать, но Октябрина… Мне нужно думать о нашем ребёнке.
Аглае нечего было сказать ему – от гнева всё в её душе перевернулось, она повернулась к мужчине, подошла к нему, взглянула прямо в глаза:
-Илья, почему ты позволяешь этой женщине собой командовать? Что с тобой? Ты же никогда таким не был! Почему не написал заявление о избиении?
-А смысл? – невесело усмехнулся Илья – вряд ли этих людей найдут… Да и потом – я знаю, что это отец Октябрины устроил. А что мне от этого знания…Октябрине нельзя волноваться – беременность протекает тяжело. Я в другом городе постоянно буду на работе. Она вряд ли станет следить за мамой…
-Илья?! Илья, ты себя слышишь?! А если я вдруг откажусь забрать к себе Елизавету Ефимовну, что ты будешь делать тогда? Поместишь её в эту квартиру и оставишь здесь одну?
Он замялся.
-Ну, нет… Найму сиделку, буду ежемесячно переводить ей деньги…
-Илья, а почему ты решил, что твоей маме будет хорошо с посторонним для неё человеком – какой-то сиделкой?! Что за отношение к собственной матери? Ты же никогда не был тряпкой! По крайней мере, пока не попался на удочку к этой Октябрине!
-Аглая, послушай, я правда… ничего не могу с этим поделать… Ничего. Если Октябрина наотрез откажется, я… Я не смогу забрать маму.
-Илья, ты имеешь право требовать от неё уважения к себе! Если она действительно так тебя любит, она полюбит и твою маму, и будет ухаживать за ней!
-Я не могу… не могу, Аглая, требовать этого от неё… Не могу…
Она пошла к двери, бросив уничтожающий взгляд на Илью. У двери ещё раз внимательно посмотрела ему в глаза.
-Я надеюсь, Илья, что твой ребёнок в будущем не поступит с тобой и Октябриной так, как вы хотите поступить с Елизаветой Ефимовной.
Она вышла на улицу и присела на скамейку у подъезда. Видимо, что-то такое было в её глазах, что старушка, которая вошла было в подъезд, вернулась, присела и тронула её за руку.
-Милая! У тебя всё в порядке? Тебе плохо? Пойду, «скорую» вызову.
-Нет-нет, бабушка, не надо, спасибо.
Тепло и участие старушки настолько поразили её, что слёзы сами брызнули из глаз. Какими же участливыми бывают иногда посторонние и какими равнодушными – самые близкие!
Как ей теперь сказать Елизавете Ефимовне, что от неё хочет отказаться самый близкий человек?! Как такое можно сказать матери единственного сына?!
Она расплакалась дома – хорошо, не было детей, они ушли с Костиком в кино. Но когда в замке повернулся ключ, Аглая постаралась взять себя в руки, наскоро вытерла слёзы и вышла в прихожую.
-Костя? А дети где?
-Они вон, на улице, с друзьями остались. Глаша, а что случилось?
Вот такой он был, Костик! Чуткий, с душой настоящего художника, он замечал малейшие перемены в настроении близких людей.
-Ты плакала…
Ну, конечно, он привык видеть свою сестру сильной, а тут – тушь по щекам размазана, глаза красные, как у рыбы, и носом шмыгает.
-Аглая – начал Костя – ты поделись со мной… Что произошло?
И ей пришлось рассказать Костику всё о Елизавете Ефимовне. Рассказывая, она снова расплакалась, Костя принялся метаться в поисках валерьянки и носового платка, успокаивать её. Он потом несмело обнял сестру:
-Это я во всём виноват… С меня началось. Прости…
И здесь он был похож на Аглаю – привык виноватить себя, брать любую вину на свои плечи.
-Да при чём тут ты, Костя! – сквозь слёзы улыбнулась Аглая – всё это, как нарыв, назревало уже давно.
-Сестра, ты только знай – я всегда помогу тебе, только скажи…
-Видимо, мне действительно придётся забрать Елизавету Ефимовну – задумчиво сказала Аглая – не могу же я её оставить в такой ситуации. Если Илья не решит этот вопрос со своей… гм… мегерой, я не позволю отдать маму в дом престарелых или интернат, или, как он хочет, нанять ей сиделку…Как мы все расположимся в этой квартире? Ладно, это сейчас не так важно – важно не оставить Елизавету Ефимовну наедине с её бедой. Костя, я хотела просить тебя тоже переехать ко мне. Я постараюсь не дёргать тебя, поскольку ты учишься, но… твоя помощь с детьми была бы очень нужна мне…Ну, и потом, что тебе в том общежитие, и не ешь путём, вон, худющий совсем, а здесь всегда всё готово…
-Слушай, Аглая, а почему бы тебе не поговорить с дядей Володей?! Он бы мог что-то придумать по поводу жилплощади. Если дядя Илья уедет – у него освободится квартира. И у вас двухкомнатная… Две эти квартиры можно как-то, наверное, поменять на квартиру с более приемлемой площадью.
-Нет-нет, Костя, о чём ты говоришь? Володя и так очень многое сделал для меня. Я не хочу ещё и этим его загружать. У меня уже совсем совести нет – чуть что, бегу к нему за помощью.
-Но если он реально может помочь, почему бы и не обратиться к нему?
-Нет, Костик, не стоит, Володя постоянно помогает. Я не должна этим пользоваться.
-Ну, как знаешь. Конечно, я перееду, сестра. На неделе. Вещи надо собрать, да и вообще.
-Спасибо тебе, Костик.
На следующий день она пришла к Елизавете Ефимовне сразу после работы. Нянечка весело сообщила ей, что сегодня мама кушала сама – в руках у неё была ещё слабость, в том числе и в правой, но тем не менее, ложку она держала. Когда Аглая вошла, свекровь ела мелко порезанное на кусочки яблоко. Лицо её посветлело, когда она увидела Аглаю. Та присела с ней рядом. Голос у женщины уже практически восстановился, она нормально говорила, и Аглая очень радовалась этому – она знала, какие последствия могли быть после инсульта.
-Нет-нет, девочка, не уговаривай меня, я больше не буду – она попросила Аглаю поставить блюдо с яблоком на тумбочку и погладила невестку по голове – одни проблемы тебе с нами, милая моя.
-Ну что вы, мама! – Аглая поймала её руку, прижалась к ней щекой – какие проблемы? Я нормально ем, сплю, хожу на работу, занимаюсь детьми. Да и друзья мне помогают. Костя, вон, скоро обратно переедет к нам…
Она видела, что свекровь так и хочет что-то спросить у неё, но не решается. Опередила её:
-Я была у Ильи, сказала, что вы хотите видеть его. Он обещал, что придёт сегодня-завтра.
Не успела она договорить, как дверь в палату открылась, и вошёл Илья с букетом розовых роз. Аглая горько усмехнулась – не цветы дарить надобно матери в таком положении, а любовь и заботу.
Она тут же встала, когда Илья подошёл к матери и осторожно поцеловал её в щеку.
-Я оставлю вас.
Вышла и подумала про себя – о чём же будет говорить с ним Елизавета Ефимовна? Наверное, будет требовать вернуться в семью… Хотя вряд ли – она ведь прекрасно понимает, что после того, как она, Аглая, узнала про измену, она не сможет быть с Ильёй и верить ему.
Минут через пятнадцать Илья вышел из палаты – лицо его горело, уши пылали, словно Елизавета Ефимовна хорошо надёргала за них. Он ничего не сказал, быстро пошёл к лестнице, а Аглая кинулась в палату.
Елизавета Ефимовна была абсолютно спокойна. Она молчала, когда Аглая присела рядом, и только через некоторое время произнесла:
-Он дал мне понять, что уезжает с этой Октябриной… И возьмёт меня с собой. Но я… Ох, Аглая, не хочу я быть тебе в тягость! Но и с этой его… жить не хочу… Что делать нам, Аглая?
-Ну что вы, мама, успокойтесь! Вы и не будете мне в тягость, о чём вы говорите! Устроится всё как-нибудь, вы только не переживайте, вам нельзя!
Несколько дней Костя так и не мог решиться. Он потихоньку собирал вещи, в огромные тубусы упаковывал свои работы, каждую бережно сворачивая, и всё думал и думал, может ли он поступить так, как собирался.
Потом всё-таки решился, и в один из вечеров спустился к коменданту и попросил у него разрешения позвонить. Набрал нацарапанный на тетрадном листке номер телефона, и когда на том конце раздался бодрый Грунькин голос, сказал:
-Тётя Груша, здравствуйте. Это Костя. Скажите пожалуйста, а дядя Володя дома? У меня разговор к нему. Отдыхает? Хорошо, извините, я… позже перезвоню… Что? Хорошо.
Через минуту он уже говорил Владимиру:
-Дядя Володя, мы можем встретиться? Да, у меня к вам дело, оно касается Аглаи. Хорошо. Прямо в министерство? А меня пропустят? Да, это недолго, несколько минут…
Он прекрасно знал, что Владимир – занятой человек и много времени уделить ему не сможет.
-Значит, ты говоришь, не хочет меня беспокоить? – Владимир нервно крутил на пальце брелок с ключами от машины – ну, дела! А Илюха-то ещё тот жучок, оказывается…
-Дядя Володя, Аглая наверняка Елизавету Ефимовну у себя оставит. А ей реабилитация нужна, или как там это называется… Представьте, Аглая с детьми, Елизавета Ефимовна, да ещё я в одной квартире… Разве это справедливо?
Ладно! – Володя хлопнул Костю по плечу – не переживай! Я что-нибудь придумаю. И с Ильёй поговорю насчёт матери. Кто же так с родителями-то поступает…
Успокоенный Костя поблагодарил Владимира, и ушёл в общежитие, по пути обдумывая, правильно ли он поступил, обратившись к Владимиру в обход сестры. Если она узнает, то скорее всего, рассердится…
В глубине души он жалел, что Аглая замужем за Ильёй, а не за этим надёжным и умным мужчиной. И куда Глашка смотрела в своё время? Могла бы сейчас, как Груня – жить в большом доме и кататься, как сыр в масле. Хотя… Грунька и не катается – вся в заботах – дом, ребёнок, учёба… Она, конечно, изменилась – уже не та деревенская простая девка в сарафане в цветочек. Причёска, макияж, костюмы строгие, туфли на каблуках… Владимир – лицо официальное и публичное, она старается соответствовать.
Володя в один из вечеров всё же заехал к Аглае. Он умел разговаривать так, что собеседник сам рассказывал о своих проблемах. Вот и тут он, выспросив, как дела, узнал, как будто ненароком, что Аглая думает забрать к себе Елизавету Ефимовну.
-Дааа – он оглядел небольшую уютную квартирку – площадь-то маловата. Свекрови твоей на первое время и коляска инвалидная нужна будет и кровать удобная… Как размещаться планируете?
-Разместимся как-нибудь, Володя! – бодрым голосом сказала Аглая – не впервой так жить, табором, на небольших площадях – хохотнула она и тут же попросила – прошу тебя, Володя, не бери в голову, не озадачивайся этим. Я сделаю так, чтобы всем удобно было. Тем более, у меня вон, помощники уже растут, да и Костя скоро тоже с нами будет.
-Аглая – он внимательно посмотрел ей в глаза – сколько лет мы друг друга знаем? Много, правда. Я всегда помогал тебе и буду помогать, потому что…Впрочем, это уже не важно…
-Володь, не надо. Не утруждай себя. Мы справимся. У тебя семья, ребёнок, не взваливай ещё нас на свои плечи.
Он вздохнул:
-Я понимаю. Ты – человек очень совестливый, и тебя гложет то, что, как ты думаешь, ты очень часто обращаешься ко мне за помощью. Но для меня то, что я для тебя делаю, Аглая, ничего не стоит. Я не трачу на это какие-то ресурсы, силы, время…
-Ты слишком добр ко мне, Володя. А ведь я для тебя ничего не делаю…
-И не надо. Дружба, Аглая, это не обязательно взаимообмен услугами, дружба- это чувство бескорыстное. Мне достаточно того, что я знаю такого замечательного человека, как ты. И потом – почему это ничем не помогаешь?! А Груня моя?! Она же такой принцессой благодаря тебе стала! А для меня это тоже очень важно!
Когда он ушёл, Аглая занялась детьми и домашними делами. Так она немного отвлекалась от своих проблем и забот, потом она засела за шитьё нового платья для дочери, наметив себе, что хорошо было бы сшить несколько нарядов для свекрови, хотя бы уютных домашних платьев, с весёлой, яркой расцветкой.
Когда в дверь позвонили, она пошла открывать, на ходу вынимая из бортиков своего платья булавки. Открыв дверь, она увидела незнакомого мужчину – лысого, с усами, в военной форме. Он стоял, заложив руки за спину и смотрел на неё как-то виновато.
Часть 51
- Вы кто? – вместо приветствия спросила Аглая – этот человек вызывал у неё подозрения, глядя на него, она думала о том, что внешность его неприятная и отталкивающая. Опять же, она не привыкла судить людей по внешности, а потому просто смотрела на этого мужчину, ожидая ответа.
- Простите – голос его совершенно не вязался с его обликом – вы – Аглая?
- Да – ответила она – а кто вы?
- Я – отец Октябрины.
- О, Боже! Вам-то что надо от меня?
- Мы можем поговорить? Разрешите мне войти?
Она неуверенно пожала плечами, но впустила незнакомца.
- У меня дети, прошу вас это учитывать.
- Я знаю.
- Олечка, Толик! – обратилась Аглая к ребятне – идите в свою комнату, нам надо поговорить.
Те кивнули и направились к себе, подозрительно поглядывая на столь позднего гостя.
- Итак? – Аглая сложила руки на груди – что вам нужно?
Он сел на стул, попросил у неё воды, она принесла ему стакан, он выпил и сказал:
- Аглая… Моя дочь… Она… Как бы это сказать… Понимаете, она воспитывалась без матери, я баловал её, вот она и выросла такой. Всё всегда получала по щелчку пальцев, а я, поскольку постоянно был занят, старался ей всё это дать. Это плохо, конечно… Но я люблю её, своей любовью, думаю, вы поймёте. Потому я не мог допустить, чтобы она родила без мужа.
- Ну, а я-то тут причём? Ко мне вы зачем с этим пришли?
- Я пришёл извиниться перед вами. У меня не было цели специально рушить вашу семью. Ваш Илья… Он совсем не пара моей дочери, но она хочет быть с ним, и даже вон, уехать собралась. Словно голову потеряла…
- Насколько я поняла из слов вашей дочери – это вы избили Илью?
- Вот же… болтунья. Всё рассказала! И зачем, спрашивается? Послушайте, у меня действительно вспыльчивый характер, и когда я узнал, что этот… Илья решил вернуться к семье из-за болезни своей матери, я… немного погорячился.
- Не бойтесь, он не будет писать заявление…
- Меня это не пугает. Вряд ли этих людей найдут и вообще, вряд ли это свяжут со мной. Мне важно, чтобы вы не думали, что я какой-то там монстр…
- Но зачем вам это? Какая разница, что я думаю?
- Я несу ответственность за свою дочь. Не думал, что она когда-нибудь вляпается в подобное. Не думал, что она способна увести из семьи чужого мужа. Поэтому я и пришёл к вам.
- Мне это уже неважно, я сказала вашей дочери, что она может забирать Илью со всеми потрохами. Меня, скорее, волнует другое – у Ильи мама здесь, она недавно, по вине Ильи, кстати, перенесла инсульт. Но он не хочет забирать её с собой, ваша дочь ясно дала понять, что она не хочет ухаживать за свекровью. Понимаете, о чём я?
- Паршивка и эгоистка. Она всегда была такой. Что уж поделаешь – как получилось, так получилось воспитать её… Я в этом ничем не могу вам помочь – если моя дочь что-то втемяшила себе в голову – значит, так и будет. Простите меня… за неё…
- Да вы-то тут причём? – поморщилась Аглая – она же взрослый человек – сама должна отвечать за свои поступки…
Он покачал головой:
- Далеко не взрослый… Она как ребёнок, захотела – получила… И в этом виноват я. Аглая, послушайте, я оставлю вам свой телефон рабочий – если вдруг вам что-то понадобится, звоните мне.
- Это вряд ли – сказала Аглая – но всё равно спасибо. Я обычно сама решаю все проблемы, не взваливая их на чьи-то плечи.
У двери он повернулся:
- Вы так не похожи на Октябрину…
Когда он ушёл, ей стало жаль этого уже немолодого человека. Конечно, он виноват в том, что Октябрина выросла такой, он, со своей службой, скорее всего доверил ребёнка какой-нибудь няне, и удовлетворял все её прихоти. Но как эта эгоистка не понимает, что Илье будет плохо без матери, а Елизавете Ефимовне без Ильи? Будет постоянно переживать за сына…
Аглае хотелось только одного – чтобы им с Ильёй быстрее оформили развод. Но суд тянул с назначением заседания, а потом, ко всему прочему, судья ещё дала им время «на подумать», хотя Илья – надо отдать ему должное – пытался убедить судью, что он уже живёт с другой женщиной и развод им с Аглаей просто необходим, так как они собираются уезжать. Но судья была непреклонна, сколько бы он не старался.
В суд вместе с Ильёй пришла и Октябрина. Аглаю это рассмешило, и она спросила у бывшего мужа:
- Она тебя постоянно на привязи держит? Или отпускает иногда?
Привыкшая всё говорить прямо, она увидела, что Илью смутили эти её слова, а Октябрину – разозлили. Глядя на её кислую физиономию и показное страдание от тяжёлой беременности, Аглая подумала о том, что Илья действительно влип – с такой женщиной он будет под колпаком, шаг вправо, шаг влево – побег. Что же, ему будет полезно…
Она не знала, когда Илья собирается уехать, надеялась на то, что он всё-таки решит вопрос, касающийся Елизаветы Ефимовны со своей новой женой, а потому она очень удивилась, когда обнаружила в почтовом ящичке конверт с почерком Ильи.
«Дорогая Аглая – писал он – прости, но у меня так и не хватило смелости нормально попрощаться с тобой и с мамой. Мы решили здесь все наши вопросы и уезжаем. Когда ты откроешь это письмо, я, скорее всего, буду уже далеко. Прошу тебя, прости меня, если сможешь. Я знаю, что я настоящий козёл и сейчас плачу за свои ошибки, но бросить теперь Октябрину я тоже не могу – она ждёт моего ребёнка. Тогда я совсем буду сво.лочью. Кроме того, я знаю, что мама очень хорошо к тебе относится, любит тебя, а Октябрину она никогда не признает. Поэтому я прошу тебя, чтобы мама осталась с тобой, я ежемесячно буду переводить тебе деньги, да и пенсия у неё имеется. Я знаю, ты сильная и выдержишь, кроме того, у тебя помощников много, дети подрастают. И я верю в то, что ты встретишь свою судьбу, Аглая, и будешь счастлива. Прости меня, если можешь и поцелуй за меня маму и детей.»
Она прислонилась к косяку и опустила руки с письмом. Хорош Илья, ничего не скажешь! Оставил мать с невесткой, а сам уехал с новой женой. Немного поразмыслив, Аглая поняла, что это действительно единственно правильный выход – Октябрина не станет следить за свекровью, будет наоборот злиться на неё, всю эту злость будет вывалить на Илью… Господи, почему она думает о нём, а не о себе?! Почему опять она думает о том, каково будет ему?! Она должна подумать о своей семье, больной человек, которому требуется реабилитация – это большая забота…
А в мозгу уже молоточками стучала мысль: «Ты справишься, ты справишься…», да и выхода у неё другого не было – только справиться. И столько людей её поддерживают, столько друзей!
На следующий день она собиралась с духом – не знала, как сказать Елизавете Ефимовне о том, что Илья уехал с Октябриной. Свекровь лежала на кровати, глядя в окно, в руке – мелко исписанный листок, почерк Ильи.
Аглая похолодела – только бы опять ей не стало плохо!
-Мама… - начала Аглая неуверенно.
- Не надо, милая, я всё знаю – по щеке женщины скатилась слеза – правда добрые люди говорят – ночная кукушка дневную перекукует… Получается, не нужна я ему…
- За то вы мне нужны – вырвалось у Аглаи и с теплом в сердце она поняла, что это правда – она больше не сможет без этой женщины, которая за эти годы практически заменила ей мать – и детям нужны. Они вас так любят.
- Спасибо, дочка! – они обнялись – ты только… не бросай меня, что же я – совсем одна останусь?
- Да вы что, мама! Никто вас бросать не собирается!
В письме матери Илья тоже просил у неё прощения, писал о том, что он не может бросить Октябрину одну с ребёнком, любит его, ещё нерождённого, просил понять его и принять решение, которое он принял.
- Как же тяжело, девочка… - говорила Аглае свекровь – знать, что твой единственный сын так поступил…
- Мама, вы только не печальтесь – Илья будет звонить! Вы сможете разговаривать с ним и будете знать, что всё у него в порядке.
- Будет – горько усмехнулась Елизавета Ефимовна – если вспомнит…
Врач подсказал примерные сроки выписки Елизаветы Ефимовны, и Аглая начала понемногу готовить комнату для свекрови.
Но тут случилось одно событие. Её вызвали в райсполком, чтобы сообщить о том, что ей выделили трёхкомнатную квартиру взамен её квартиры и квартиры свекрови. Аглая прекрасно понимала, что просто так никто такого никогда не делает и даже не сомневалась в том, что всему этому посодействовал Володя.
Она позвонила ему:
- Володенька, спасибо тебе большое, но зачем?! Честно, мы бы справились. Не стоило этого делать! Опять я тебя побеспокоила!
- Аглая, ты о чём?
- Как о чём? О квартире! Не притворяйся, Володя, я знаю, что это ты! Я тебе очень благодарна!
- Подожди, я не понимаю… Что случилось?
Аглая рассказала ему про квартиру.
- Я собирался это сделать… Но ещё не начинал ничего…
- В смысле, ты хочешь сказать, что это не ты?
- Да, я не имею отношения к этой квартире, клянусь тебе.
- Тогда я вообще ничего не понимаю…
Но квартира ждала своих хозяев, а потому Аглая решила, что переезду быть, причём в ближайшее время – в конце концов нужно было успеть подготовить комнату к выписке Елизаветы Ефимовны.
Переезжали они в субботу, шумной весёлой толпой, помогали все, кто только мог – Костя, дети, Наташа с мужем, Груня, даже Степан со Стешей приехали в гости и заодно помогли. Не было только Владимира – он в очередной раз был в командировке. Квартира располагалась на первом этаже – очень удобно, учитывая состояние свекрови. Большая, на две стороны, с балконом и широкими, светлыми окнами, она влюбила в себя всех участников процесса переезда.
Первым в квартиру пустили котёнка Муську – детям удалось уговорить Аглаю взять животное в семью. Понюхав порог, Муська решительно двинулась по прихожей к ближайшему уголку в зале, и обосновалась там, вальяжно раскинув хвост. Потом устроилась на подоконнике в кухне и стала сосредоточенно наблюдать за тем, как многочисленное семейство таскает вещи из нанятого грузовика, какую-то мебель, узлы, тюки.
Аглая с радостью представляла, какие шторы она сошьёт в зал и комнаты, как купит новую мебель детям, какими пледами застелет диван и кресла.
Решено было Косте и детям выделить одну большую комнату, перегородив её ширмой, и поделив таким образом на половину девочек-мальчиков, комнату поменьше отдать Елизавете Ефимовне, обустроив её максимально комфортно, а в зале разместилась сама Аглая, выделив себе мягкий, удобный диван.
Молодёжь действовала уверенно и быстро – Костя с кузова закидывал мягкие тюки, подушки и одеяла прямо в распахнутое окно зала, Олечка с Толиком, громко смеясь и балуясь, ловили всё это и складывали в одно место, мужчины заносили мебель в квартиру и сразу ставили так, как говорила Аглая, подруги сразу же раскладывали всё по шкафам. Потом долго вешали шкафы на кухне, с жаром обсуждали, что где поставить и как будет лучше.
Тут же подключили телефонную линию и вскоре раздался первый звонок. К телефону подошла Грунька, с кем-то поговорила, а потом взвизгнула радостно, как ребёнок.
- Володя возвращается! Управился быстрее! Уже сюда едет!
Приехал он аккурат тогда, когда все работы уже подходили к концу. Все дружно занимались тем, что готовили на стол – решено было тут же отметить переезд и новоселье.
- О, я как раз вовремя! – громко сказал он, входя в квартиру с увесистым пакетом.
Тут же прижал к себе жену, поцеловав её, отдал Аглае пакет с закусками и шампанским.
- Где раздобыл такое богатство? – выпытывал Наташин муж – рыба красная, икра! Ну ты даёшь, Вовка!
- А! – тот махнул рукой – на моей работе можно всякого раздобыть.
Скоро на столе красовалась варёная картошка с манящими листиками ярко-зелёного укропа, политая маслом, сало с розовыми прожилками, привезённое Стешей, колбаса и сыр, пара салатов, курица, нарезанные овощи и фрукты, сладости, и яства, привезённые Володей. Тут же стояло шампанское, морсы, детям налили сваренный компот. Посадили их отдельно, и Костя, хотя уже и не был ребёнком, пожелал присоединиться к ним.
- Я с молодёжью – рассмеялся он – с вами, стариками, неинтересно.
Все смеялись над его словами, было весело и так хорошо – чувствовалась во всём этом домашняя атмосфера и дружба.
- Жалко только – сказала Аглая – что Елизаветы Ефимовны с нами нет.
Подруги кинулись утешать её, а Володя сказал:
- Аглая, я на следующей неделе коляску привезу – у коллег из Германии заказал. Инвалидную. Она не слишком удобная, но думаю, что с твоей заботой и любовь она понадобится ненадолго, и Елизавета Ефимовна скоро встанет на ноги.
- Спасибо тебе, Володя. Не знаю даже, как отплатить тебе за твою доброту.
- Даже не думай. Ты самый лучший мой друг, самый дорогой для меня человек после Груни и Маруськи.
Много тостов было сказано в тот вечер – пили шампанское за уютный дом и много счастья в нём, за здоровье Аглаи и Елизаветы Ефимовны, за детей, за дружбу многолетнюю, много было разговоров по душам и даже пели песни, негромко, чтобы не мешать соседям. В пении, конечно, всех превосходила Стеша – голос у неё был сильный, грудной, раскатистый. Степан с восхищением смотрел на жену – с годами она практически совсем не изменилась, только стала ещё красивее и увереннее в себе.
Гости разошлись уже поздно вечером, и Аглая тут же, с помощью Кости и детей, принялась убирать со стола. Груня и Наташка хотели ей помочь, но Аглая убедила их в том, что помощников у неё хватает, а потому они прекрасно справятся.
Потом дети улеглись, а она отправилась в комнату Елизаветы Ефимовны. Как же там было уютно! Она ещё разложит все вещи, сменит занавески, кровать теперь удобная у неё – Аглая приобрела, цветы её любимые расставлены на подоконнике и висят в кашпо по стенам. Она критично осмотрела комнату – всё на своих местах, всё очень удобно.
Елизавету Ефимовну выписали через полторы недели – к тому времени коляска уже пришла от коллег Володи, и Аглая была этому очень рада – это было хорошее подспорье им сейчас.
Увозили её домой на машине скорой помощи, так распорядился врач отделения, и пока ехали, она всё с удивлением смотрела по сторонам.
- Аглаюшка, а куда мы едем? – спросила с тревогой в голосе.
- Домой, мама – тепло улыбнулась она свекрови.
Когда Елизавета Ефимовна увидела новую квартиру и свою комнату, она просто ахнула.
- Аглая, я что – буду здесь жить?
- Конечно, мама! Это ваша комната. Позже я найду вам массажиста, Иван Иванович, доктор из реанимации, обещал в этом помочь. Всё будет хорошо!
Свекровь взяла её за руку.
- Спасибо, дочка! Даже не представляла, что всё будет вот так. Всё время переживала в больнице, что столько хлопот тебе доставляю. У тебя работа, дети, а тут я… Уже и про дом престарелых думала…
- Вы с ума сошли! Даже и думать не смейте, не то, что говорить! Никуда мы вас теперь не отпустим!
Они потихоньку обустраивались, приспособили коляску для свекрови, часто вывозили её на балкон – дышать воздухом, дети много помогали Аглае и бабушке по дому, Костя тоже не оставался в стороне – он старался хорошо учиться и посильно помогать сестре.
Часто в гости приходили Груня с Натальей и детьми, и много времени подруги проводили в разговорах, а иногда даже помогали Аглае в работе, которую она старалась брать на дом.
Казалось, всё в их жизни успокоилось и пришло в норму, все занимались своими делами и обязанностями, вносили посильный вклад в жизнь семьи, в которой царила любовь, и Аглая чувствовала, что вот сейчас она по-настоящему счастлива.
Ей хотелось только одного – растить детей, помогать свекрови, участвовать в жизни Кости, который оказался невероятно талантлив и имел в училище успех не только среди сверстников, но и среди старшекурсников. Худой, щуплый, он обладал огромной внутренней силой и выдержкой, и эти качества невероятно помогали ему в его любимом деле – рисовании. Он мог часами работать над парой штрихов в зрачках глаз, а Аглая потом с трепетом в сердце вдруг понимала, что на неё с холста смотрят совершенно живые глаза.
И тут произошло одно событие…
Часть 52
Вернее, событий было два. Они не то, чтобы как-то сильно повлияли на жизнь героев, но всё же внесли некоторые коррективы в их душу и сердце. Особенно подействовали они на Аглаю, которая никак не ожидала ни первого, ни второго события.
Как-то раз, в обычный пятничный вечер, она, закончив все дела, сидела у себя за рабочим столом и продумывала модели на новую коллекцию. Черкала, рисовала, снова черкала, пространство вокруг неё заполнялось скомканной бумагой, ей многое не нравилось, и она сердилась на саму себя, что никак не может поймать вдохновение.
Дети были в комнате, Костик там же что-то рисовал, устроившись за мольбертом и иногда задумчиво почёсывая кончик носа карандашом. В отличие от Аглаи, его как раз посетила та самая Муза, потому что он улыбался, что-то хмыкал про себя, а потом удовлетворённо откидывал голову, глядя на полотно.
- Костя – серьёзно сказал ему Толик – тебе только жилета с часами из кармана не хватает. Такие, знаешь, часы на цепочке.
- И берета – подхватила Олечка – все художники почему-то носят береты.
- И очки ещё надо – добавил Толик.
Они то и дело подходили и смотрели на результаты плодов Костиного труда, и подозрительно посматривали на него – видимо, им нравилось не очень.
Когда Костя взялся за кисть, Толик не выдержал:
- Мам, ну иди посмотри, что он намазюкал! Тоже мне – художник называется! Ещё и сидит с довольным лицом!
Аглая не выдержала и пошла посмотреть. Уставилась на рисунок на холсте, перевела взгляд на Костю, но молчала – если парень удовлетворён, значит, всё идёт, как надо.
- Мам, ну ты что? – не унимался Толик – ну, смотри, как можно такое рисовать?
- Эх, ты! – Костик легонько постучал Толика кулачком по лбу – это же «кубизм»! Деревня! Пикассо рисует в таком стиле, нам в училище читать давали, да я ещё и в библиотеке материалов нарыл.
- Пикассо! – буркнул Толик – надо же! Сам-то не деревня?! И туда же – Пикассо!
- Что же – улыбнулась Аглая – своеобразно, но не плохо. Костя, ты дальше в том же стиле намереваешься рисовать?
- Нет, сестра, это так, для общего развития.
В этот момент раздался звонок в дверь.
- Я открою! – Костик в два прыжка преодолел пространство из комнаты в прихожую и скоро вернулся – Аглая, там этот врач пришёл. Ну, из больницы.
- Какой врач? – удивилась она.
Это был доктор Полянский Иван Иванович собственной персоной со своими серыми, лучистыми глазами и в каком-то нелепом пиджаке, который, как ни странно, ему шёл.
- Здравствуйте! – было видно, что ему неловко – я… я пришёл Елизавету Ефимовну проведать.
Он несмело протянул Аглае пять ярко-красных гвоздичек.
- Поставьте в воду, пожалуйста.
- Спасибо вам, Иван Иванович, но не стоило…
- Я вот ещё… Тут… Фрукты.
Он отдал ей пакет с нежно-розовыми яблоками и огромными оранжевыми апельсинами.
- Право, мне неудобно… У нас всё есть, вам не стоило утруждать себя.
- Ну, что вы! Мне это абсолютно не стоило каких-то трудов. Я могу повидать больную?
- Конечно – Аглая показала ему на комнату – пойдёмте.
В зале он с недоумением оглядел валяющиеся на полу скомканные листки.
- Простите – смутилась Аглая – творческий беспорядок.
Ещё подумает, что она неряха какая…
Из комнаты вслед им высунулись три любопытные мордашки. Они посмотрели им вслед, переглянулись и заулыбались.
- Елизавета Ефимовна! – доктор, как истинный джентльмен, поцеловал старушке руку и спросил – как вы? Вижу, вижу, невестка хорошо за вами смотрит.
Он кинул взгляд на инвалидную коляску, тумбочку, на которой стояла кружка с чаем, графин с водой, лежали лекарства, тут же портрет их семьи, кругом цветы, приятный запах в комнате, белоснежное бельё на кровати свекрови.
Елизавета Ефимовна махнула рукой:
- Если бы не этот ангел в человеческом обличье, не знаю, где бы я была.
- Мама! – укоризненно сказала Аглая.
- А что – я всё верно говорю!
Аглая оставила их одних – доктор хотел осмотреть женщину, проверить пульс и давление. Потом они разговорились, и он вышел из её комнаты только через полчаса. Осторожно прикрыл дверь и сказал полушёпотом:
- Она уснула.
- Спасибо, доктор, что пришли её проведать, это очень хорошо.
- Я дам вам ещё несколько рекомендаций, Аглая Игнатовна. Осмотрел её – она действительно хорошо выглядит, ну, и есть прогресс. Думаю, что она вполне ещё встанет на ноги.
Аглая, как ребёнок, захлопала в ладоши.
- Вы серьёзно так думаете?
- Если будете продолжать курс массажа и лекарства все как положено, давать, то это вполне вероятно. Конечно, всё будет не так быстро, как хотелось бы…
- Мы терпеливые! – весело ответила она – так что будем делать всё, чтобы мама поднялась у нас.
Когда он надел туфли, а потом свой странный пиджак, Аглая хотела было открыть ему дверь, но он вдруг, пряча глаза, сказал ей:
- Аглая Игнатовна… Вы бы не согласились… Сходить со мной… гм… в кафе или в парк. Или ещё куда-нибудь.
Она удивилась – вот уж никак не ожидала, что этот молодой и серьёзный доктор предложит подобное. Чувствуя, что краска смущения заливает лицо, улыбнулась и ответила ему:
- Нет. Простите, вынуждена вам отказать. У меня совершенно нет времени на развлечения.
- Я понимаю – грустно сказал он – но может, в выходной? У вас вон какая армия помощников. Мы могли бы взять с собой Елизавету Ефимовну – ей будет полезно прогуляться.
- Простите, но нет. На выходные у нас планы. Мы все, в том числе и мама, едем в гости к нашим друзьям – у них свой дом, там маме тоже будет комфортно.
- Аглая! – Иван Иванович несмело вдруг взял её за руку – вы… нравитесь мне. С того самого момента, как я увидел вас в больнице.
- Я буду с вами откровенна – заявила она, решительно убирая свою ладонь из его руки – я совсем недавно пережила развод с мужем, и пока не намерена выстраивать с кем-либо отношения. Очень надеюсь, что вы меня поймёте.
- Да, конечно… Что ж… Но вы разрешите мне навещать вашу маму?
- Без проблем. Можете приходить.
Они расстались на дружественной ноте, и когда он скрылся за дверью, она прыснула – ей было немного смешно от того, что этот нелепый мужчина предлагал ей свою компанию. Нет-нет, ей сейчас было совершенно не до мужчин!
Она заглянула в комнату к Елизавете Ефимовне, – та по-прежнему спала – потом прошла на кухню и налила себе чай. Взяла из вазочки конфетку, сунула её в рот и, стоя около окна, увлечённо смотрела, что там происходит на улице.
Вошёл Костик, тоже налил себе чаю, присел за стол и пытливо взглянул на сестру.
- Что? – спросила она, поймав его взгляд.
- Замуж тебе надо, Аглая – серьёзно ответил Костик.
- Ну нет уж! Спасибо! – усмехнулась она – была я там и мне пока достаточно!
- Ты молодая, красивая. Такой, как ты обязательно нужен мужчина!
- Вот ещё выдумаешь! – возмутилась она и взъерошила волосы у него на макушке – ишь ты, ещё молоко на губах не обсохло, а туда же – про любовь! С чего ты взял, что молодым и красивым всегда нужен мужчина?
- Ну, это по природе так – засмущался Костик.
- Эх, ты! «По природе»… Иди, дорисовывай своего Пикассо, а попозже, если ты не против, я попрошу тебя заняться моделями.
Костя иногда перерисовывал для Аглаи модели с маленьких невзрачных листов, на альбомные белые листы, оформляя их кистью и обязательно в цвете.
- Я только за! – подхватил Костя, и ушёл дорисовывать «своего Пикассо».
Аглая же, продолжая пить чай, а потом взявшись за работу, всё ещё с улыбкой вспоминала о враче, таком нелепом и неловком. Странно, в больнице он таким не был, наверное, потому что там был в своей стихии, а тут… Понятно же было изначально, что намерения его совершенно другие – ну какой доктор придёт вот просто так проведать своего бывшего пациента? Но надо сказать, что он довольно-таки долго проболтал с Елизаветой Ефимовной и осмотрел её.
Нет, у неё, Аглаи, даже в мыслях не было начинать с кем-либо роман. Совсем недавно она рассталась с мужем, сильно от этого не страдала, наверное, потому что поняла в определённый момент, что эта разлука неизбежна, но и тут же с головой нырять в новые отношения не собиралась. Ей нравилась та жизнь, которую она вела сейчас.
Но все словно сговорились.
- Замуж тебе надо, Аглая – уверяла Наташка – замуж! Такая красотка – и одна! Это же уму непостижимо!
- Да кому я нужна со своей оравой? – улыбнулась Аглая – и потом, хочешь верь, хочешь нет, а мне и так хорошо!
- Хорошо ей! Детям нужна мужская рука. Хотя – она немного подумала – они и так у тебя ангелы.
- Ничего! – убеждала её Грунька – вот пройдёт время, всё забудется, раны зарубцуются, и ты снова будешь готова к браку!
- Груня! Вы что все – спелись за моей спиной? – хмурила брови Аглая – то одна, то вторая со своим замужеством!
- А что? – непонимающе спрашивала подруга – человек не должен быть один. А тем более, такой человек, как ты! Ты заслужила счастье, в том числе, и семейное.
- А кто тебе сказал, что я несчастна?! Я очень счастлива! Со мной люди, которые любят меня, и я их люблю! Причём тут мужчины и брак?
- Чё вы к ней привязались? – возмущалась Стеша на подруг – отстаньте вы от неё с этим браком, дайте человеку пожить спокойно!
- А что – встревал Степан – замуж – это обязательно беспокойство?!
- Ты-то бы уж помолчал! – махала рукой Стеша – от вас, мужиков, вот точно одно беспокойство!
Второе событие произошло через недели полторы после визита доктора. Вечером, после прогулки с Елизаветой Ефимовной, они вернулись домой. Аглая помогала женщине снимать верхнюю одежду прямо в прихожей, как опять раздался звонок.
Открыв, она с изумлением обнаружила за дверью отца Октябрины.
- Откуда вы… - начала она.
- Знаю ваш адрес? – спросил он – разрешите, я не стану отвечать на этот вопрос.
Она пожала плечами.
- Можно войти? – вежливо спросил он.
Она пропустила его в прихожую и позвала Костика, чтобы он помог Елизавете Ефимовне. Женщина подозрительно уставилась на незнакомого человека в военной форме, и прямо спросила у Аглаи:
- Глашенька, а кто этот человек?
- Это, мама, ваш сват, отец Октябрины. Только пожалуйста, не волнуйтесь.
Женщина охнула.
- А зачем он пришёл? - спросила она.
- Мама, вы отдыхать будете или в зале телевизор посмотрите?
Она попросила Костю помочь женщине, а сама пригласила гостя на кухню. Там она налила ему ароматный горячий чай.
- Простите, я не представился, ещё в прошлый раз нужно было сделать это. Меня зовут Герман Васильевич.
- Что же – рада познакомиться, хотя не в моём положении говорить такое отцу женщины, которая увела у меня мужа. Но объясните пожалуйста – зачем вы опять пришли?
Он помолчал, потом заметил:
- Я хотел узнать, как вы устроились, Аглая Игнатовна.
В голову ей пришла внезапная мысль.
- Я поняла! – произнесла она – так это вы!
- Что – я?
- Вы приложили руку к тому, чтобы нам дали эту квартиру. Но зачем? Думаете, мы бы не справились?
- Я не сомневаюсь, что такая женщина, как вы, справится с чем угодно. Я просто… хотел загладить свою вину перед вами за Октябрину. Вот и посодействовал немного. Мне это ничего не стоило, поверьте.
- И всё-таки вам не нужно было утруждать себя. Оказывая такие услуги, вы делаете меня обязанной вам, а я такого не хочу.
- Ну, что вы! Я же сказал – это из чувства вины перед вами, Аглая Игнатовна. Кстати, дочь мне звонила – они нормально устроились.
- Зато сын не позвонил матери ни разу – задумчиво произнесла Аглая – ладно, я должна поблагодарить вас за содействие. Это расширение действительно было необходимо нашей семье.
- Я рад, что смог помочь вам.
Они тоже простились почти по-дружески, и мужчина пообещал, что больше не станет тревожить их. И конечно, никто и предполагать не мог, что он скоро снова появится в их жизни.
Когда он ушёл, Аглая задумалась – вот же какова эта чертовка-жизнь! Она забирает людей, но взамен даёт ещё нескольких, кто так или иначе участвует в твоей судьбе.
Илья… Немного болело ещё в сердце, но уже не так, как тогда, в случае с Иваном. Иван… Как-то он там? Может быть, и женился уже – детям нужна мать. Эх, разошлись пути-дорожки!
****
Иван, между тем, и не помышлял о женитьбе. Он работал, воспитывал детей, сёстры активно помогали ему в этом, но женщины… Эта тема стала закрытой для него, хотя не одна из них пыталась захомутать видного вдовца. Но он ни в одной не находил качеств, которые были присущи Аглае и Соне. Он по-прежнему тепло вспоминал жену и продолжал ходить к ней на могилу, уже реже, чем раньше, но всё же…
Там, на кладбище, было пусто и одиноко, только в небе кружилась стая ворон, издавая свои громкие звуки, похожие на испуганный крик. Но было и спокойно. Иван садился перед холмиком прямо на землю и разговаривал с Соней, словно с живой, рассказывая много о успехах детей и очень мало – про себя.
Как-то раз он зашёл с маленькой Сонечкой к Стеше, они со Степаном только вернулись из города – ездили к Груньке в гости.
- А я тебе говорю – не до замужества ей сейчас! Хоть бы от этого отойти! А они лезут к ней со своими мужиками, халды!
- Кому это? – усмехнулся Иван – не до замужества? Груня, что ли, развелась? Батя прав был, однако…
- Да ну тебя! – со злостью махнула на него рукой Стеша, впрочем, понимая, что он шутит – Аглая… Илья снюхался с какой-то, да уехал, оставив мать свою после больницы, на её плечи.
Аглая! Иван аж побледнел, услышав это имя. За всеми заботами он очень редко вспоминал её.
- Во дела! – сказал только удивлённо.
- А эти две, Груня да Наташка – уже замуж собрались её отдать! До этого ли ей сейчас?
И возмущённая Стеша вышла во двор, зычным голосом гаркнув на козлёнка, который ненароком заглянул в огород.
-  Я бы на твоём месте, Иван, даже не сомневался – хитро улыбаясь, сказал ему Степан – уведут ведь действительно, такую красотку, будешь потом локти кусать… В очередной раз. 
Часть 53
- Вот чё ты его с панталыка сбиваешь, Стёпа! – ругала мужа Стеша – не до этого сейчас Глашке, не до этого! У ей свекровь больная на руках, дети, и Костька учится, а ты к Ивану лезешь с ей!
- Вот и будет ему подмога – спокойно сказал Степан – в лице Ванятки.
- Какая такая подмога, Степан! Ты хоть бы раз головушкой своей подумал! – она постучала мужа по лбу пальцем – их там пятеро, да эти заявятся вчетвером! Где они, по-твоему, на балконе поместятся или в коридоре? Или может, в подъезде разместятся?!
- Тама разберутся! – также невозмутимо ответил мужчина.
Он знал Стешу – сейчас повозмущается немного и отойдёт, и даже, скорее всего, в чём-то с ним и согласится.
- А коли она их на порог не пустит? – Стеша упёрла руки в бока и пошла на мужа – ты их поедешь с города забирать?
- Ещё как пустит! – улыбнулся Степан – и даже под бочок к себе примет.
Он заржал и обнял жену.
- Дурак ты, Стёпка! – возмутилась Стеша и лицо её порозовело – и зачем я за такого дурака замуж вышла?
Эти слова Стеша говорила довольно часто, Степан уже понимал, что в шутку, потому только посмеивался в усы. Стеша такая – вспылит, а потом отходит. Огонь – а не баба! И повезло же ему! Только вот всё в город тянет его, мол, перспектив там больше, школы хорошие, девкам будет, где на работу устроиться, да и для него, Степана, дело найдётся.
А ему этот город и даром не нужен! Что он там не видел – пыль, машины туда-обратно шур-шур, трубы заводские дымят, и все спешат куда-то, бегут, озабоченные, неулыбчивые. И время там моментально несётся.
То ли дело здесь, в деревне: воздух – ложкой пить можно! А природа какая, простор, раздолье! Выйдешь на покос, встанешь в рядок, взмахнёшь косой – белая рубаха пузырём на спине надувается, и силища появляется в руках – я те дам! А рыбалка! Какая тут рыбалка! Сидишь поутру, на зорьке, в кустах, удочку в руках держишь, вдали солнце встаёт, окрашивая ветви деревьев неярким светом своим, от воды туман поднимается, где-то в камышах тихонько крякает утица… Красота!
Нет-нет, он, Степан, родину свою ни на какие города не променяет! Хороша их деревня Калиновка! Ворота расписные, дома с широкими окнами, а в городе – что? Одни каменные коробки!
Но Ивану он внушал:
- Чё ты, паря, один будешь мыкаться? Жена нужна! Как детей растить? Ладно, парнишка твой… А девочки? Куда им без матери? Да и в городу им лучше будет – он поднял вверх указательный палец, словно был завзятым горожанином – там, как-никак, перспективы!
- А сам чё туда не едешь? – с улыбкой спрашивает Иван – собрал бы вон Стешку, да и рванул бы город покорять.
- Иии, дурак ты, Ванятка! Я – истинно деревенский! Да и детишки у нас уже большенькие! А вот тебе надо жизнь свою устраивать. Не успеешь – она опять взамуж скаканёт и останешься локти кусать!
- Да с чего ты взял, что примет она меня?
- А куды она денется?! Странный ты, Иван! Она ж до сих пор тебя… того… любит.
- Навыдумываешь тоже! Какая любовь… Столько лет уж прошло, пора смириться с тем, что не сложилось у нас.
- Ну и дурак! – плюнул в сердцах Степан – зря ты так, Ивашка, ой, зря!
Слова Степана посеяли семена сомнения в душе у Ивана. А может быть правда – бросить всё, собрать детей, уехать в город! Там действительно лучше, и для будущего детей больше перспектив и вообще… Что он киснет в этой деревне? Молодёжь наоборот, не слушая отцов-матерей, срываются, работы там, говорят – непочатый край. Пристраиваются как-то, хотя у многих там даже и родни-то нет.  И у него получится – там Грунька, сестра его, на короткий срок примет, а там он, Иван, работу найдёт.
А с другой стороны – не захочет его Глаша видеть, что тогда? А ничего, – отвечал сам себе на этот вопрос – будет жить и работать ради детишек.
Конечно, никуда любовь из его сердца не делась – любит он Глашу по-прежнему, ещё, наверное, сильнее, чем раньше… Только вот она – скорее всего, и забыла уже о нём. Она – вон какая! Добилась того, чего хотела, практически, по словам Стеши, её весь город знает, за границей была, институт окончила, права водительские получила. Кто он против неё – тьфу! Простой деревенский мужик, и зачем нужен он ей тогда?!
Так и метались мысли Ивана в разных направлениях: от «всё бросить и уехать», до «остаться и доживать в родной деревне».
- У страха глаза велики! – напутствовал ему Степан – зря тревожишься, она только рада будет!
- А может и права Стеша – отвечал ему Иван – ей сейчас не до этого… Но как мог супружник её бывший больную мать на Аглаю бросить?
- Глашка очень Елизавету Ефимовну любит – авторитетно заявлял Степан – а та, другая, с коей Илья подался в другой город – змея подколодная, так что свекровь сама заявила – хочу, мол, с Глашей жить. Владимир там с коляской помог, да ещё один благодетель – с квартирой, чтобы, значится, две мелких на одну крупную обменять.
- Что ещё за благодетель? – насторожился Иван – так может, он и претендует на роль мужа-то?
- Да ты что, Ванятка, он ей в отцы годится. Это змеи этой отец. Она с Ильёй из-под батькиной-то опеки и вырвалась. Только вот незадача – привыкла она жить в роскоши, а Илюха же в милиции, много не заработаешь, вот и папашка теперя им помогает.
Степан смеялся неизвестно чему.
-Вот так вот, Ванятка, и подкаблучником недолго стать!
Маялся, маялся так Иван, сомневался, и в один из дней пришёл к Сазону Евдокимовичу вечером. Марья Степановна тут же поставила им две чашки с пшеничной кашей с мясом, спросила у Ивана, как Софья и скрылась за занавеской.
- Отец – осторожно начал Иван – ты помоги мне дом колхозу продать.
- Чё это? – удивился Сазон Евдокимович.
- Я, отец, в город хочу перебраться, вместе с детишками. Может, куплю там чё небольшое на первое время, обустрою потихоньку.
Взгляд его блуждал, он старался не смотреть на тестя, но тот тоже был не промах – сразу почувствовал истинные намерения Ивана.
- Аглая развелась с мужиком-то, говорят – произнёс он – к ней, что ли, собрался? Может, то и правильно – сызмальства вы вместе, пора вам судьбы свои связать… Но только ты сам подумай – у ей там свекровь больная, брат по батьке живёт – как она его только приветила – да ещё и дети. Куда вы там, вчетвером? Сколь ей забот доставите?
- Проживём как-нибудь – ответил Иван – не примет Аглая, на первое время у Груши поселюсь, пока какой домишко не присмотрю.
- Дак чё можно в том городе купить за ту цену, что колхоз тебе за дом выделит? Только сарай какой!
- У меня, отец, сбережения ещё есть какие-никакие…
Из-за шторки показалась бледная Марья Степановна. Потеряв дочь, она целиком окунулась в заботу о внуках и о Мишке, неродном, приблудившемся к ним ребёнке. В конце концов её воспитание всё же дало свои положительные плоды – из Мишки получился нормальный мужик, который уехал учиться в город, да так там и остался, встретив городскую кралю и женившись на ней. Но тем не менее, родителей не забывал – помогал им всячески и строго раз в две недели наведывался, привозя из города массу гостинцев для стариков.
- Сам езжай – строго сказала свекровь, поджав губы – а Сонюшку не отдам! В ей ведь жизнь моя, наша со стариком!
Губы Марьи Степановны задрожали.
- Мама, вы успокойтесь – сказал осторожно Иван – я ведь приезжать буду часто, детей привозить. Для них в городе и школа получше будет, и садик для Сонюшки, я работу найду. Вы не плачьте, мама…
- Все вы попервоначалу обещаетесь! А потом глаз не кажете!
- Ну что вы, мама?! Вон Мишка – разве забыл вас? И мы с детьми вас не забудем, вы нам столько помогли…
- Вообще, Марья, он дело говорит – повернулся к жене Сазон Евдокимович – вся молодёжь в город рвётся, развиваться, работать, у мамкиных юбок сейчас никто не сидит. Чё ему здесь, среди нас, стариков… А там, глядишь, и получше ещё жить будет. С отцом-то говорил уже?
- Да нет ещё, только собираюсь.
- Демьян – мужик с крутым нравом… Может и орать начать.
- Да не орёт уже так, как раньше-то – улыбнулся Иван – голос посадил как-то раз, с тех пор сильно не кричит.
Но Демьян Егорыч, выслушав сына, который просто поставил его перед фактом, стал стучать об пол сучковатой палкой, с которой ходил последнее время.
- И нахрена я вас всех растил, ироды?! Что б вы потом по городам разбежались? Одна свалила туда с мужем своим государственным, вторая Стёпке голову морочит, Улька вон собралась ехать работать – давайте, едьте всем табором! Груня вас быстро назад развернёт, и будет права! Несмотря на то, что муж у ей влиятельное в городу лицо – ей такие заботы-проблемы не нужны.
- Бать, ты голос-то побереги – с усмешкой сказал Иван – а то опять осипнешь. Я всё равно по-своему сделаю, вас слушать не буду. Буду часто приезжать, навещать вас.
- К Аглае, небось, собрался? – прогромыхал Демьян Егорыч – только нафиг ты ей не нужен, у неё и своих забот хватает, да и птица по полёту не твоя – где ты, и где она!
- А вот об этом, батя, я и вовсе с тобой разговаривать не хочу. Но знай – примет меня когда-нибудь Аглая, буду жить с ней и женюсь!
Анфиса Павловна, которая присутствовала при разговоре, охнула и приложила руку к груди.
- Сынок! – кинулась к нему – ты о детях-то подумай! С мачехой расти будут!
- Да Аглая им мать заменит, с её доброй душой! Если вообще видеть меня захочет и принять к себе. Сама она сколько от мачехи своей натерпелась – не позволит такого себе!
- Откуда ты знаешь? – опять вступил в разговор Демьян Егорыч – они с этих городов злые являются, ну чисто собаки, так что ещё неизвестно, в кого твоя Глашка после развода превратилась.
- Ну ладно, будет вам! – Иван махнул рукой – как мне жить и что делать – я сам разберусь. Приезжать буду, помогать…
Демьян Егорыч медленно опустился на лавку.
- Значит, не переубедить тебя, Ивашка?! Ну, смотри потом, не жалься!
Иван потихоньку начал продавать имущество и домашнее хозяйство. Решено было ехать налегке, как только всё будет готово и продано вплоть до дома. Всё это время они решили пожить у Сазона Евдокимовича и Марьи Степановны – дом у них больше, чем у Ивановых родителей, да и одни они. У Демьяна-то Егоровича с Анфисой Павловной постоянно внуки толкутся, то сами девки приходят, а у свёкров только Мишка два раза в месяц наведывается.
Кроме того, Иван решил, что сначала возьмёт с собой только Гришку и Тонечку, – они постарше – а Соню заберёт тогда, когда мало-мало обустроиться. Всё это время девочке хорошо будет рядом с бабушками-дедушками.
Но имущество распродавалось медленно, да и колхоз что-то тянул с покупкой его добротного, нового дома. Иван был спокоен – торопиться ему было некуда, надеялся он на судьбу и загадал себе, что, если не встретит никого Аглая до его приезда – значит, быть им вместе.
И вот наконец, когда к зиме всё было оформлено, и деньги за всё вырученное имущество были на руках у Ивана, он, собрав ребятню в школьные каникулы, отправился в город.
Зима окутывала пятиэтажные здания, дороги, остановки, парки, а они шли по городу и заворожённо смотрели вокруг. Суета людей, мчащиеся машины, отчасти пугали детей, отчасти радовали.
Иван присел перед ними:
- Ну как вам? Нравится город?
- Дааа! – синхронно и удивлённо протянули они – очень нравится, батька!
- Ну что же, тогда дай Бог нам удачи! – сказал Иван и достал из кармана бумажку с адресом Аглаи.
Он решил, что хватит ему стесняться и бояться своих чувств – пора, наконец, обрести так давно утраченную решимость. Если она не одна – что же, он развернётся и уйдёт вместе с детьми, а если одинока – может, и выйдет у них ещё, получится, быть просто счастливыми.
****
Октябрь был в этом году необычайно тёплым. Именно в этот месяц Аглая решила, что ей просто необходима машина. Во-первых, на права она уже давно сдала, а транспорта всё нет. Во-вторых, потребуется свозить куда-нибудь Елизавету Ефимовну – просить никого не надо. В-третьих, просто пора было садиться за руль.
Она подсчитала свои нехитрые сбережения и задумалась – да, за такие деньги ей машину не купить, это точно. Придётся подкопить ещё. Чтобы быстрее собрать столько, сколько нужно, нужно брать дополнительные заказы – для этого достаточно отыскать своих старых клиенток – каждая из них будет рада пошить обнову.
Опять же – придётся много работать и меньше внимания уделять детям, но она объяснит им, для чего это нужно, и скажет, что придётся немного потерпеть. Им не впервой… Как же хорошо, что они у неё такие понимающие!
Задумавшись за расчётами и подсчётом денег и времени, она не заметила, как вошёл Костик. Посмотрел на неё и сразу понял, что она чем-то озабочена.
- Всё в порядке, Глаша? Ты как будто о чём-то думаешь…
-Да вот – Аглая кивнула на листок – нужно купить машину, права-то есть… Машина нужна, чтобы маму, если что, можно было куда свозить и не просить никого. Да и вообще… Считаю, сколько нужно взять дополнительных заказов, чтобы накопить недостающую сумму.
- Сестра! – с жаром заявил тот – давай, я тебе всю стипендию отдавать буду! Так быстрее накопим!
- И думать забудь – сказала Аглая – ты и так продукты часто покупаешь, и одеваться тебе надо, ты ведь молодой. Ничего страшного, поработаю побольше – и накопим.
Елизавета Ефимовна тоже заметила, что Аглая стала брать дополнительные заказы и уставала, лицо её осунулось, и она постоянно о чём-то думала. Зная, что невестка ничего ей не скажет, она как-то раз позвала к себе Костю. Аглая была на работе, потому она решила выспросить у него, что случилось.
- Костенька, сынок, скажи-ка мне, что с Аглашей происходит? Зачем она стала заказы дополнительные брать? Устаёт ведь сильно на работе, да ещё со мной, дети опять же… Ты не бойся – я ей ничего не скажу, и плохо мне не станет. У неё что – проблемы какие-то?
- Да у неё, ба, денег на машину не хватает – простодушно сказал Костик – я предлагал ей всю свою стипендию, но она даже слушать не стала.
- Ах вот, в чём дело… Ну, ладно, спасибо, сынок…
И когда вечером Аглая пришла домой, она позвала её к себе:
- Глаша, тебя можно на минутку!
- Да, мам?! Вы есть хотите? Или в туалет?
- Нет – строго сказала ей Елизавета Ефимовна – сядь. Послушай, мы же семья, да, Глаша?!
- Конечно, мама, что за вопрос?
- А почему же ты тогда делаешь из меня совсем немощную и не позволяешь участвовать в жизни этой семьи?
- Вы о чём?
-Дай вон ту шкатулочку – она попросила у Аглаи шкатулку, которая стояла в тумбочке около кровати. Открыв её маленьким ключиком, искусно приклеенным к дну, она достала и протянула Аглае небольшую пачку купюр.
- Бери! И не вздумай отказать мне – обижусь! Бери и покупай машину! Я тебе стольким обязана, а ты молчишь. Это мои сбережения. Бери! 
-Да вы что, мама?! – выдохнула Аглая – я заработаю, сама!
- Бери! – строго сказала свекровь – тебе они нужнее, и потом, ты говоришь, что мы семья, а важнее семьи и близких ничего нет. Я не хочу, чтобы ты пахала, как лошадь, а деньги эти спокойно лежали у меня в комнате.
Скоро счастливая Аглая, выждав очередь, стала обладательницей «Москвича».
Зима вступила в свои права совершенно неожиданно. Дети пропадали на горках и катушках, лепили во дворе снежных баб и катались на лыжах. К тому времени Герман Васильевич, отец Октябрины, который потихоньку следил за жизнью Аглаи, помог ей приобрести гараж в гаражном кооперативе, чем очень обрадовал её. В общем, в эти дни вокруг было столько помощи откуда не возьмись, что Аглая уже потихоньку начала верить в чудо.
В один из вечеров, когда дети были на горке, раздался звонок.
-Опять ключи забыли! – подойдя к двери, радостно воскликнула Аглая – пострелята!
Она распахнула дверь и всё застыло вокруг, словно в медленном немом кино.
-Иван! – выдохнула она.
Часть 54
Как в тот день, когда он приехал к ней в первый раз, они крепко обнялись. Он осторожно, словно она была хрупким сосудом, прижал её к себе, чувствуя, как совсем рядом стучит её сердце, ощущая на шее её дыхание, с удовольствием чувствуя запах её волос и кожи.
Такая близкая и такая далёкая… Такая родная и чужая одновременно. Та, которую он любил и предал, та, которую он никак не мог, да и не пытался изгнать из своего сердца, та, которая была не его, и в то же время принадлежала только ему.
Две пары детских глаз смотрели на них, чувствуя себя лишними, и Аглая поняла это. Осторожно отстранилась, с улыбкой посмотрела на детей, на Ивана:
- Пойдёмте!
- Мы ненадолго, Аглая – сказал Иван – я Груне написал, они с Володей ждут нас.
- Нет-нет, без чая я вас не отпущу, да и детям вон согреться надо.
Она с улыбкой наблюдала, как Иван помогает ребятам снять верхнюю одежду, ей показалось очень трогательным то, как он с заботой и любовью относится к ним.
Они прошли на кухню, Аглая быстро собрала на стол еду, девочка и мальчик, с интересом глядя на неё, уселись за стол. Аглая присела перед ними:
- Давайте знакомиться. Я Аглая, Глаша. Гришеньку я знаю, а ты Тонечка, верно? – обратилась она к девочке.
Та кивнула, а Аглая погладила их по волосам:
-Пейте чай.
Вели они себя скромно и тихо, лишь с удивлением оглядывали обстановку городской квартиры и изредка перешёптывались.
Иван осторожно попивал чай из красивой чашки с золотистым узором, и не отрывал глаз от Аглаи.
- Мне очень жаль, Ваня, что Соня умерла. Соболезную вам – тебе и детям.
Она сказала это так трогательно, что Иван почувствовал, как к глазам подступают слёзы. Смутившись, он опустил взгляд в чашку и кивнул.
- Мне тоже очень жаль. Но она ценой своей жизни подарила мне дочь. Самую младшую, Сонечку.
- Да, я знаю, Стеша говорила… Какие планы, Иван?
- Спросил разрешения у Груни пожить неделю, детей повожу куда-нибудь, да надо попробовать дом найти. Хочу в городе обустроиться, детишек перевезти потом. Сейчас учебный год у них, посреди него срывать не стану. Отвезу обратно, пока у бабушек с дедушками поживут, нянек там хватает, а летом уже, если удастся дом купить и обустроить, заберу их. На работу хочу устроиться, водителем. Проживём как-нибудь.
- Ты молодец, Ваня. В городе и перспектив для детей больше. О них думаешь, значит, хороший ты отец.
- Да отец из меня так себе – усмехнулся Иван – ещё учиться и учиться.
- Детям мать нужна – голос Аглаи дрогнул.
- Не до матерей нам пока – серьезно сказал Иван – вот обустроимся, а там и посмотрим. Вряд ли я кому-то нужен-то буду с тремя детьми, но если попадётся женщина хорошая, то не воспротивлюсь.
Аглая отвернулась к окну, чтобы Иван не увидел, как вспыхнуло её лицо. Она даже не поняла, что он осторожно прощупывает почву на предмет того, как она относится к нему. Аглая же с похолодевшим сердцем почувствовала небольшой укол ревности. Неужели? Неужели она всё ещё его любит? И сама себе ответила на этот вопрос – да, любит. Такого, какой он есть, со всеми его недостатками и достоинствами, с его неуклюжестью, широкими плечами, заматеревшей фигурой, лёгкой небритостью и этими коротко стриженными золотистыми волосами.
А его чувства к ней, похоже, остыли… Или она ошибается?
- Ты молодец, Аглая. В люди выбилась сама, известна практически на весь город и за его пределами даже.
Она махнула рукой:
- Ну что ты…
- И такая же скромница, как раньше…
Входная дверь скрипнула – вошёл Костя. Увидев гостей, поздоровался, Ивану подал руку, стрельнул глазами по ним обоим и пошёл в комнату, хотя Аглая предлагала ему сесть поужинать.
- Я потом, у меня тут «домашка» -  ответил он – хочу сделать побыстрее.
- Анин пострел? – спросил Иван – умный парень.
- И талантливый – ответила Аглая – а ещё добрый. Не знаю, как бы я справилась без него.
- Я вот тоже не знаю, как бы я справился после Сони без сестёр и родителей.
- Как они? – спросила Аглая.
- Крепки – ответил Иван – старая порода, до сих пор по хозяйству шуршат. Марья Степановна, правда, после Сониной смерти сильно сдала, но слава Богу, внучка помогла ей встать на ноги. Так, в заботах, и выкарабкалась. У тебя, я слышал, тоже… гм… проблемы в этом отношении.
- Да никаких проблем – улыбнулась Аглая – Елизавета Ефимовна мать мне заменила.
Когда они напились чаю и встали, Аглая сказала:
- Ты не пропадай, Ваня. В гости приходите, я вас со своими ребятами познакомлю. Те ещё сорванцы.
- С удовольствием – ответил Иван.
У дверей они опять обнялись. Иван провёл своей мозолистой рукой по волосам женщины и сказал тихо:
- Они всё такие же… Как я помню их… Как тогда… Давно. Я ведь… всё это время не забывал тебя, Глаша.
-Я тоже – тихо прошептала она и опустила взгляд – я тоже, Ваня, постоянно думала о тебе.
Когда Оля и Толечка вернулись домой, они увидели её, сидящую на кухне в задумчивости. Не привыкшие к тому, что она сидит без дела, даже без привычной иголки в руках, они стали приставать к ней с расспросами относительно того, что случилось. Но Костик увлёк их в комнату, чтобы они не мешали.
Очнулась Аглая только тогда, когда пришло время кормить Елизавету Ефимовну. Глядя на её пылающее личико, та сразу спросила:
- У нас были гости, дочка?
- Да, мам.
- По твоим глазам я вижу, что это был человек, который бесконечно дорог тебе.
- Так и есть.
- Ну вот и славно. Глядишь, устроишь свою судьбу.
- Ой нет, мама. Разошлись наши пути-дорожки ещё по молодости. Думаю, что ничего у нас уже не выйдет.
- Жизнь, детка, такая штука… Непредсказуемая. И с чего ты решила, что дорожки ваши разошлись?
- Наверное, он не любит меня больше так, как раньше. Или вообще не любит…
- Тебя – и не любить?! – улыбнулась Елизавета Ефимовна – это невозможно.
-Ой, нет, мама, что вы говорите – я обычный человек. И потом, его детям нужна мать, а я? Вечно занята, вся в работе, беготне, командировках.
- Ты преувеличиваешь, Аглая. У тебя крылья вырастут рядом с тем, кого ты любишь. Твоей любви и на детей хватит – на своих, на его и на Костю. Ну, и нам, старикам, немного останется – рассмеялась женщина.
- Ну, конечно – Аглая обняла Елизавету Ефимовну – я вас, мама, очень люблю. Вы мне родную маму заменили…
- Эх, девочка, просто не знала ты ни любви, ни ласки в детстве…
- Нет, мама, знала. От отца. Пока он…
- Костя! – тихонько спрашивали Олечка и Толя у парня – а что с мамой? Она… какая-то не такая. А ведь времени-то прошло, с тех пор, как мы на горку ушли кататься…
- Да ничего не случилось особого. Просто кое-кто в гости приходил.
- Кто?
- Ну… тот человек, который дорог вашей маме.
- Это мужчина? – вытаращила глаза Олечка.
- С чего ты взяла? – нахмурился Толя.
- С того! – девочка показала брату язык.
Груня и Владимир встретили Ивана и детей хорошо. Когда они приехали, Грунька с радостным визгом обняла брата, с Владимиром они крепко пожали друг другу руки, а потом Грунин муж всё же обнял его, они похлопали друг друга по спинам, улыбаясь, Груня тут же увлекла за собой детей, а Иван стал выкладывать гостинцы на большой стол на кухне.
Он привёз свои и отправленные родителями вкусности: мясо, сочную квашенную капусту, солёные и маринованные грибы, тарки с вареньем, само варенье в баночках – голубичное, черничное, и земляничное, замороженные ягоды и большой пирог с рыбой. В самом конце он достал запотевшую бутылочку самогона.
- Господи, Ваня! – возмущалась Грунька – ну куда столько?! Как ты всё это дотащил?
- У меня же помощники – подмигнул Иван, показывая на детей.
Скоро семья села за стол. На языке Груньки вертелся один вопрос, но она не решалась спросить брата при Владимире.
Но когда они вышли на террасу и уселись на деревянную скамейку покурить, Владимир сам спросил:
- У Аглаи был?
- Заходил – коротко ответил Иван – молодец она. Тяжело ей, но она справляется.
- Что делать будешь?
- Ты о чём?
-Да о том, дурачок. Любит она тебя до сих пор.
- С чего ты взял, Володя?
- Да ты разве не видишь? Она, даже когда за Ильёй замужем была, о тебе думала.
- Володя, где я, а где она. Тут и говорить нечего.
- Зря ты так. Не такой она человек. Для неё это неважно. Она, как никто другой, счастья и любви заслуживает.
- Я знаю. Но много слишком времени прошло, Володя. Мы с ней… далеки друг от друга, как никогда. Да и не до личной жизни мне сейчас… Детей бы скорее к себе перевезти, да устроить. Не знаю, как я без них буду всё это время. Но им нужно закончить учебный год.
- Ну, ты в любое время можешь к ним поехать. Скажи мне – у меня машина, отвезу.
- Нет, спасибо, Володя, мы и так вас стесняем.
- Даже не думай. Ты Грунин брат, а я люблю её, значит, ты и для меня близкий человек. И Аглая мне очень близкий человек. А значит, и ты.
- Я очень ценю это, поверь.
Иван попросил Владимира объяснить ему всё, что касается покупки дома с точки зрения законности – какие документы нужны, как оформлять покупку, и Владимир обещал поспособствовать ему в приобретении жилья.
Груня всё заглядывала ему в глаза, в надежде, что он расскажет про Аглаю, и в конце концов Иван не выдержал:
- Груня, ну хватит смотреть на меня. Ты уже дыру на мне протёрла. Был я у Аглаи.
-Братка! – она обняла его – и как? Конечно, она была рада тебя видеть?
-Да, и я её тоже. Она очень приветливо нас встретила, без чая не отпустила. Хоть и городская – а истинно семейская – колбасо-угощательный характер у неё. Просто так не выпустит – смеялся Иван.
- Ну, вы хоть поговорили?
- Поговорили, Груня.
- И?
- Что – «и?» - передразнил её Иван – что ты хотела, Груня? Чтобы она сразу мне в объятия бросилась? Но разве она так может?
- Но вы же… любите друг друга…
- И? – в свою очередь спросил Иван – что ты хочешь, Грунюшка? Чтобы я сказал тебе, что мы сойдёмся и будем жить? Так не будет этого… Пока, по крайней мере. Многое мы пережили по отдельности, и мы уже совсем другие, Груня.
Сестра грустно посмотрела на него.
- Ваня, но это же ужасно. Быть разлучённым со своим любимым, настолько ужасно, что я даже не представляю. Как бы я жила без Володи? Как бы я жила без Маруськи? Это страшно, Иван.
- Но это жизнь, Грунюшка. Сколько человек так живут на земле? Нелюбимые, несчастные… Живут как-то, привыкают.
- Но это неправильно, Ваня.
- Ничего не поделаешь, сестрёнка. Долгий и трудный путь предстоит нам с Аглаей. И не факт, что этот путь приведёт нас к совместному будущему.
Грунька, пока Иван и Владимир разбирались с вопросами приобретения дома, целиком взяла на себя заботу о детях. Весёлая, энергичная, она очень редко уставала и грустила, а потому заражала свои весельем всех вокруг. Почти каждый день она брала детей, в том числе и Маруську, и устраивала им настоящее приключение – водила в театр, в цирк, в зоопарк, учила кататься на коньках, и вскоре скромные и тихие Ивановы дети показали себя не серьёзными; рано потерявшими мать, детьми, а самыми настоящими восторженными сорванцами.
Каждый вечер, возвращаясь домой, они с восторгом рассказывали отцу, где они были, что видели, с кем познакомились, что ели и пили, с кем играли. И Иван оттаивал сердцем, с улыбкой слушая, как они наперебой обсуждают поход в зоопарк или в цирк.
Он был благодарен сестре за то, что она взяла на себя заботу о своих детях, о их досуге. Владимиру предоставили множество вариантов продажи домов, и они с Иваном только и делали, что ездили смотреть эти варианты.
Иван словно видел свой дом, то ли во сне, то ли он просто приходил к нему в видениях, поэтому они с Владимиром негласно, но отказывались от вариантов, которые им предлагали. Кроме того, Иван вполне неплохо выручил от покупки дома, скарба и животного хозяйства в деревне, и рассчитывал на то, что у него останутся какие-то средства, чтобы приобрести на первое время нехитрую мебель.
Кроме всего прочего, он ещё успевал искать себе работу и с этим ему повезло довольно быстро – его приняли водителем на местный мясокомбинат, который распространял свою продукцию ещё и далеко за пределы города, а Иван знал практически все районы, потому это место словно было создано для него.
Грунька очень обрадовалась, когда узнала, что Иван нашёл работу. Единственное, о чём он попросил работодателя – выйти с понедельника, ему нужно было отвезти детей обратно в Калиновку. Директор завода пообещал, что его будут ждать, и Иван со спокойной душой поехал к своим.
Сердце его сжималось, когда он прощался с детьми.
-Гриня – говорил он сыну – ты следи за Тоней и Сонечкой, ты же старше, заботься о сёстрах.
Девочки заплакали.
-Батька! Не уезжай! – плакала Тоня – как мы без тебя?
-Тонюшка – уговаривал он – я приезжать буду часто, а потом и вовсе заберу вас. Вот дом куплю, денег заработаю, хозяйство в порядок приведу, и приеду. Но доучиться вам надо этот год в школе.
Соня же долго не слазила с его рук, обнимая за шею и прижимаясь своим нежным детским личиком к его небритой щеке.
- И куда едешь?! – ругал Демьян Егорович – на какую такую судьбу, Ванятка? Зачем? Да и не факт ещё, что Аглая с тобой будет!
- Факт в том, батька, что я теперь хотя бы так рядом буду – хотя бы тёмной, невидимой тенью, смотреть за ней, да от беды оберегать. Как не сумел раньше, тогда… Пусть не любит она меня уже, но я хотя бы знать буду, что живая она, здоровая и рядом.
- Ну и дурень ты, Ивашка! Тут, в деревне, хозяйство своё было, дом добротный, все рядом, нашёл бы какую справную бабёнку, да и жил-поживал…
-Не надо, батя. Много я плясал под чужую дудку – не хочу теперь, прости, если обидел, знаю, что хотел ты для меня лучшего, но позволь мне теперь выбирать самому, как жить.
Накануне отъезда сходил он на могилу Сони, повинился, что покидает её, и пообещал приезжать и не бросать.
В городе Владимир, как только Иван приехал, сказал возбуждённо:
-Нашёл я вариант! Не знаю, понравится ли.
Вариант понравился – именно этот дом приходил к Ивану во снах, только вот… Требовал он больших изменений и много работы. Потому что мечтал Иван обустроить его так, чтобы всем удобно было – в первую очередь, детям и не только своим. А тем, которые придут, как он надеялся и мечтал, с Аглаей в его дом. А она войдёт в него хозяйкой.
Часть 55
Работа на мясокомбинате была несложной – привезти-увезти продукцию или сырьё согласно нарядам. Ездил Иван с помощником – его дело было крутить баранку, а в этом он был специалистом. Работа непыльная, весь день за рулём, ну, да это ничего – Иван знал, что, если что – работу он всегда найдёт, руки у него золотые, что угодно делать может, было бы желание.
Вечером он возвращался домой и приступал к ремонту и обустройству – так ему хотелось, чтобы дом был уютным внутри и красивым снаружи… Позже здесь будут раздаваться детские голоса, и может быть, дерево, которым он отделывал дом изнутри, скоро впитает в себя сытный и ароматный запах пирогов и свежих булочек.
За то время, что Иван жил в Калиновке с детьми, он многому научился, тяжело ему давалась только готовка, но не Боги горшки обжигают – пришлось и эту сложную, по мнению Ивана, науку, изучить. Даже тесто мог замесить на пироги и хлеб, а ведь в их Калиновке мужики не готовили – то была обязанность женщин. Но ему пришлось – ради детей. Конечно, и сёстры помогали, и мама, и свекровь, а здесь теперь придётся самому справляться.
Дом он купил совсем недалеко от Груни, но понимал, что постоянно к ней обращаться не может, сестра и сама вертится, как белка в колесе – с малышкой, с учёбой, да ещё постоянное беспокойство за Владимира не оставляет её. Груня – человек эмоциональный, впечатлительный, и Володю очень любит, а потому переживает всякий раз, как предстоит ему очередная командировка.
Уезжал Иван на работу с самого утра, а возвращался вечером, чтобы продолжить уже дома – так хотелось ему побыстрее всё закончить. Вот уже и весна неумолимо наступает, отбирает у зимы право на своё существование – на деревьях почки набухают, прошёл недавно первый весенний дождь с грозой, потом листики начали появляться, на улицах детишки по лужам гоняют.
Иван про огород этой весной даже не думал – с домом бы разобраться. После его покупки у него ещё деньги какие-никакие оставались, поэтому пока купил он нехитрую мебель, и приобрёл материалы – Владимир помог, иначе неизвестно где Иван бы их по городу искал. С деревом он работать умел – всё горело в его руках и спорилось.
Иногда до полуночи не спал, а утром на работу. Немного отдохнуть получалось в выходные, но и в эти дни он был занят чем-то – никогда просто так не сидел.
На мясокомбинате его ценили – спокойный, молчаливый, попусту не болтает, с мужиками в кучки не собирается, чтобы пообщаться, косточки местным работницам перемыть. Тихий, исполнительный, друзей сильно за это время не завёл.
В местной столовой, куда сотрудники на обед приходили, была повариха Ирочка – низенькая, полноватая, но статная девушка. Толстая коса украшала её голову – она причудливо обвивала её «баранчиком» на макушке, словно хотела казаться выше ростом. Личико свежее, румяное, оно и понятно – повариха, глаза большие, синющие, губы полные. Была она Ивана лет на шесть-семь моложе, но всё в девках ходила, замуж не спешила. И когда впервые увидела его, то сразу ей почему-то жалко его стало.
А когда узнала, что он вдовец, да ещё троих детей воспитывает – и вовсе стала Ивана уважать, смотрела всякий раз из-под длинных ресниц с восхищением, застывала просто и наблюдала, как он быстро, но аккуратно ест, как двигаются его сильные, с ясно очерченными мускулами, руки, с трепетом останавливала взгляд на бронзовой от загара шее, на строгих губах.
Товарки посмеивались над ней, и когда однажды Иван, в очередной раз отобедав и поблагодарив девушек, ушёл, одна из них с усмешкой спросила:
- Что, Ирка, влюбилась никак?
- А даже если и так? – с вызовом ответила та – тебе-то что?
- Да мне ничего, только зачем тебе этот деревенский увалень? Да ещё и с детьми!
- Дура ты, Галка – беззлобно ответила Ирина – один, с детьми, о чём это говорит?
- О чём?
- О том, что надёжный, ответственный и всё умеет.
- Да неужто? А может, это говорит о том, что это он жену в могилу свёл?!
- И как только твой поганый язык поворачивается такое говорить?
И снова Ирина смотрит на Ивана, наблюдает за ним и хочет только одного – чтобы обратил он на неё внимание. Но он только кивает вежливо, когда она ему первое и второе накладывает, наливает компот. Потом пойдёт, сядет на своё привычное место у окна, быстро ест и одновременно думает о чём-то. Или о ком-то…
Была уверена Ирина – не может такой мужчина быть один, точно кто-то есть у него. А спросить или познакомиться стеснялась – хоть и была она бойкой, но, когда дело противоположного пола касалось, предпочитала помалкивать.
Аглая же была рада тому, что Иван теперь рядом. С трепетом думала о том, что вот он – близко совсем от неё, протяни руку и позови – придёт, но… Стоит ли? Развела их жизнь, по разным дорожкам раскидала, есть ли к прежнему возврат – никто не знает. Узнала она через Груньку, что Иван дом купленный обустраивает, на работу водителем устроился, и обрадовалась за него. Дай Бог, всё сложится у Ванюши.
Она убеждала саму себя, что нет у них общего будущего и больше быть не может – совсем разные они, долгое время жили каждый своей жизнью, и уже не соединить им судьбы.
Но пело её сердце, когда она думала о том, что он рядом с ней, в одном городе, представляла, что он может делать сейчас, вспоминала его возмужавшую фигуру, мозолистые руки, и обжигало её сердце тёплым, нежным огнём.
Как-то раз решилась сходить и проведать его – был субботний вечер, Грунька накануне дала ей адрес, это было почти рядом с их домом, и Аглая с трепещущим сердцем отправилась к Ивану.
Хотелось ей увидеть его, услышать голос, посмотреть в эти родные глаза. А ещё хотелось, очень хотелось, кричать ему о своей так и не ушедшей любви к нему. Но нельзя… Не положено… Девушка сама не должна – это неприлично. А ну, как он не любит её? Что тогда?
Она неуверенно открыла ворота, отметив про себя, что они новые, недавно поставленные, резные, как у большинства жителей их Калиновки, разукрашены узоры в разные цвета, на столбах точёные балясинки, чувствуется рука мастера, Иванова рука.
Он был во дворе, увидел её, Аглая отметила про себя – глаза вспыхнули удивлением и радостью. Пошёл навстречу, вытирая руки о полотенце.
- Аглая…
- Иван… Пришла посмотреть, как устроился. Надеюсь, не прогонишь?
- Как у тебя только язык повернулся…
- Извини.
Она оглядела просторный двор с заборчиком в огород.
- Огород не планируешь?
- Ни в этот год. С домом бы разобраться, да детей скорее забрать – оставил на Марью Степановну. Пойдём в дом, чаем тебя угощу, правда, я себе сильно ничего не покупаю, обедаю на работе, а вечером не слишком уже и до еды. Но мама отправила со Стешей тарок с брусникой, а ты их любишь, я знаю.
- Ну, от тарок с брусникой отказаться трудно – рассмеялась Аглая.
В доме всё пахло свежим деревом, и она поразилась, когда увидела отделанные стены, покрытые лаком.
- Иван! Как красиво! Ты настоящий мастер!
- Тебе правда нравится? – он аж покраснел от удовольствия.
- Конечно! – она ещё раз осмотрелась, отмечая про себя, что дома очень чисто, не у каждой женщины-хозяйки так бывает – ты стал настоящим педантом.
- Да нет – он улыбнулся – мать приучила, иначе я бы со своей детворой грязью зарос.
Круглый стол в комнате стоял напротив окна. Иван распахнул створку и поток свежего воздуха ворвался в дом. Усадил Аглаю на стул с круглой спинкой, налил ей чай, быстро положил свежих тарок на плоское блюдо.
- Холодильник купил – усмехнулся он – а вот телевизором ещё не обзавёлся.
- Не торопись с этим. Дети потом от него не отходят, а это вредно для глаз. Не хватает в этом доме только хорошей хозяйки – ей хотелось, чтобы это прозвучало весело и забавно, но Иван вдруг смутился.
- Не каждую сюда хозяйкой-то приведёшь – сказал он, вставая и отходя к окну.
А Аглая думала про себя – и что же это с ней происходит: рядом с Иваном она на глазах глупеет и становится какой-то жеманной кокеткой. Она ведь не такая… Даже противно стало.
Они допивали чай в тишине, изредка кидая взгляды друг на друга. Так и не заметили, как открылась дверь, и в дом вошла Грунька.
- Иван, чё ты окна-то пораскрывал? Ещё не лето ведь на улице. О, Аглая! Привет!
В глазах Груни тут же запрыгали озорные мячики – она была счастлива видеть брата и Аглаю вместе.
- Я тебе тут, Иван, ужин принесла. Иначе так и будешь голодный сидеть.
- Грунюшка, да ты что? Не нужно было утруждаться!
- Да мне какой труд? Я наготовила, как на цельную роту, а Вова опять в командировку укатил. Маруська ест плохо, только бегает, худая стала, вытянулась, ну никак не могу заставить её поесть нормально! Потому принесла для тебя – пропадёт, жалко ведь. И Владимир непонятно, когда явится.
- Ладно – Аглая поднялась – мне пора, пожалуй… Тоже дети потеряют, оставила их с бабушкой и Костиком.
- Как Елизавета Ефимовна? – вежливо поинтересовался Иван.
- Встала уже, с палочкой потихоньку ходит, даже на балкон сама стала выходить. Очень надеется, что сможет когда-нибудь и без палочки ходить.
- С твоей заботой, Аглая, она и танцевать будет – засмеялась Груня.
- Я провожу – Иван не пытался останавливать Аглаю, знал, что рано переходить к решительным действиям, не поймёт, оттолкнёт и испугает он её этим, скорее всего.
Они стояли около ворот.
- Я рад, что ты навестила меня.
- Я тоже была рада тебя видеть, Иван.
Некоторое время они смотрели друг на друга, потом она протянула руку и медленно погладила его по колючей щеке.
Время для них словно остановилось. Иван задержал рукой её руку на своём лице, потом поднёс маленькую ладошку к губам и осторожно поцеловал, закрыв глаза и с наслаждением вдыхая запах её нежной кожи. Она тоже опустила ресницы, наслаждаясь этим мгновением, таким хрупким, как хрусталь – нарушь его и всё рассыплется, разлетится на мелкие, колючие осколки.
Он отпустил её руку.
- Я виноват перед тобой, Глаша…
- Не надо, Иван. Повинную голову меч не сечёт – улыбнулась слабо – теперь с тебя ответный визит. И будет очень хорошо, если с детьми придёшь – думаю, нашим будет интересно с ними пообщаться.
- Ты замечательная мать, Аглая.
Она кивнула:
- Я знаю. Спасибо.
Он ещё долго смотрел на её удаляющуюся фигурку в струящемся платье. Как она прекрасна! И как она неповторима в своей естественной искренности! Всю жизнь он будет жалеть, что потеряли они столько времени… Где тот глупый юнец, который слушал разговоры деревенских сплетников?
Наташка выговаривала ей:
- Глаша, ну возьми ты инициативу в свои руки! Иван твой нерешительный и скрытный, насколько я поняла, никогда тебе истинных чувств не покажет и не признается в них, разве нет! Значит ситуацию эту надо в свои руки брать! Пойди и скажи ему, что ты его любишь до сих пор!
- Наташка, ты с ума сошла?! Что мы, дети что ли – в эти романтические игры играть? Да и с чего ты взяла, что он мне тем же ответит? Слишком много времени прошло, слишком разные мы с ним, как не поймёшь?
- Ну что, так и будете кругами ходить возле друг друга, облизываясь, как коты?! И один не станет действовать, и второй! Вы же время теряете, уже бы давно сошлись!
- Наташ, не надо! Ну что ты говоришь? Как не понимаешь, что я торопиться не стану?! И потом – у нас же дети, у него, у меня!
- Дети поймут – авторитетно заявила Наталья – а вот все остальные – нет. Как так – любят друг друга, но вместе быть не хотят?! Хоть бы не смешили народ!
- Наташа, он мне не сказал, что любит. Сто раз в нём это чувство ко мне могло уже перегореть!
- Ну, поступай, как знаешь! Потом жалеть будешь, что не послушала меня!
С деньгами Аглае было полегче – Илья сдержал обещание и присылал небольшую сумму денег для Елизаветы Ефимовны. Да и сама свекровь получала пенсию, пусть небольшую, но всё же деньги. Костик упорно пытался отдать сестре половину стипендии, но она всякий раз ругала его за это – слава Богу, не голодают, а помощь от него неоценимая с детьми и мамой.
Кроме того, скоро в жизни Аглаи намечались серьёзные перемены: Капитолина Францевна всё-таки собралась на пенсию.
- Толку уже от меня маловато, дочка – сетовала она – глаза плохо видят, руки вот трясутся. На комиссию придётся тебе идти, чтобы утвердили…
Она смеялась:
- Будешь называться теперь громким словом «модельер»!
- У Запада переняли? – с удивлением спросила Аглая.
- Да уж… Ругаем его, ругаем, а сами идейки-то берём оттуда. Ох, девочка, сложно тебе придётся! С нашим министерством каши не сваришь. Будь осторожна!
- Наша джинсовая коллекция так и осталась мечтой – произнесла задумчиво Аглая – но я вам обещаю, Капитолина Францевна, что постараюсь эту мечту воплотить в реальность.
Проводив свою наставницу с почётом на заслуженный отдых, Аглая начала действовать. Прежде всего, для неё было важно добиться того, чтобы ателье при комбинате присудили статус Дома Моды.
Она нащупала эту слабину и изо всех сил постаралась такого статуса добиться. Дело в том, что этот статус позволял изготавливать особо модную одежду из любого материала по индивидуальным заказам населения. В Доме Моды был индивидуальный подход, здесь можно было изготовить всё самое актуальное.
Были ещё Дома Моделей, но они занимались моделированием одежды для предприятий, подготавливая конструкторско-технологическую документацию. Именно разработки Домов Моделей служили образцами массового производства на швейных фабриках, и именно в Домах Моделей создавалась общесоюзная мода. Аглае это было абсолютно не интересно, ей важно было шить так, чтобы женщины с помощью одежды абсолютно менялись.
С большим трудом получив этот статус, она стала думать над тем, каким образом создать коллекцию. Сначала решила посоветоваться с сотрудниками – главным конструктором, старшим конструктором и девочками-моделями.
Когда она объяснила им свой план относительно выпуска джинсовой коллекции, все приуныли. Но потом одна из них, самая молоденькая девочка-модель, сказала:
- Да что тут думать? Аглая Игнатовна первые джинсы шьёт, что ли? Давайте купим ткань у спекулянтов через Капитолину Францевну и сами станем заказчиками.
- С ума сошла?! – крикнула ей другая – представляешь, в какую копейку это вылетит? Откуда у тебя такие деньги?
- А я предлагаю сделать по-другому – откликнулась главный конструктор – скинуться всем ателье фиксированной суммой и уже из расчёта этой суммы посчитать, сколько моделей мы можем отшить. И продать их, эти модели, попозже, покупатели наверняка найдутся, а деньги опять же между собой поделить. Вот и всё. Только заказчиком нужно оформить кого-то.
- Я подумаю – сказала Аглая – мысль немного диковатая и в тоже время стоящая, только так мы сможем толкнуть джинсовую коллекцию в путь.
- Самое главное, чтобы по шапке не прилетело! – хихикнул кто-то.
Аглая некоторое время раздумывала над тем, как провести эти заказы внутри дома моды. Выход ей подсказала Капитолина Францевна, которая договорилась с несколькими постоянными заказчицами. Аглая была признательна ей за это. Сама она вложила в эту коллекцию половину своих личных средств, остальное «добрала» средствами девочек-моделей. Когда она поняла, что коллекции быть, сердце её затрепетало от испуга и ощущения того, что ждёт впереди.
Вызвав её к себе, директор комбината спросила:
- Аглая Игнатовна, надеюсь, вы понимаете, к чему может привести вас эта… западная тенденция?
-Но Марина Михайловна! При чём тут я? У нас есть заказчики, мы же, в свою очередь, просто немного воспользовались этим и попросили предоставить нам право показать модели, когда они будут готовы, на подиуме.
Та погрозила ей пальцем:
-Смотрите, Аглая Игнатовна – подведёте под монастырь комбинат, себя и меня заодно!
-Да всё хорошо будет! – улыбнулась Аглая – риск – дело благородное…
Часть 56
Аглая обдумывала модели для джинсовой коллекции. С брюками всё было понятно – клёши и обычные прямые брюки, похожие на классические, это было абсолютно бесспорным. Тем более, они так выгодно подчёркивали стройные женские ножки, что смотреть на это было просто одно удовольствие.
А вот с верхом было сложнее. В конце концов она остановилась на джинсовых рубашках и жилетках. При этом украшающим элементом добавила крупные блестящие пуговицы с изображением пятиконечной звезды. Смотрелось это очень оригинально, а учитывая вышивку на некоторых моделях – ещё и нарядно.
- Глаша! – одна из молоденьких конструкторов, Даша, подошла и склонилась над рисунками – слушай, как здорово выходит, очень оригинально! Эх, не попасть бы туда – она скрестила пальцы – за ту коллекцию.
- Глупости! – усмехнулась Аглая – не попадём. Это ведь заказ…
- Людей бы не подставить… Слушай, у меня знакомая «туда» ездила, совсем недавно, так вот она рассказала, знаешь, какая у них на показах мода пошла?
- Какая?
- В самом конце, когда всё уже показано, все модели выходят на подиум, а посредине, между ними, идёт модельер…
- И?
- Может, провернём это на нашем показе?
- С ума сошла?! Я не настолько тщеславна, делать мне нечего!
- Глаш, ну весело же будет!
- Дашунь, вот за это нас точно привлекут. Это же явное копирование Запада!
- Ты всерьёз думаешь, что они следят за их веяниями?! Да они, там, наверху – она ткнула пальцем в потолок – только и думают, как бы нам переплюнуть их! Особенно в моде!
- Да ладно тебе…
- Глаш, ну давай рискнём, а?!
- Мы и так уже рискуем с этой коллекцией…
Аглая глубоко вздохнула. Когда до неё дошло, что они собираются сделать своим коллективом, она вдруг почувствовала неведомо откуда взявшийся страх. А ведь она никогда не была трусихой. Ладно, будь, что будет. По головке не погладят, но и на Колыму тоже не должны сослать.
Будучи в гостях у Груни и Володи, она рассказала им о коллекции, попросив никому пока не раскрывать подробностей. Грунька ахнула и укоризненно произнесла:
- Глаша, ты это серьёзно? С ума вы там сошли, что ли?
Но Володя улыбнулся:
- Не переживай, Груня, это ведь всего лишь в масштабах города. Ну, вызовут, снимут стружку, и только… Дальше нас это точно не уйдёт…
Но Груня всё продолжала переживать по этому поводу, охала и ахала, но под конец умоляюще посмотрела на мужа.
- Володенька, может быть, мы сможем сходить?
- Постараемся. Если Глаша нам билетики достанет – рассмеялся он.
- Конечно – улыбнулась Аглая – ещё Наташа будет с мужем, и Стеше хотела написать.
- И Ивана позвать надо – вставила Грунька – он никогда твоих моделей не видел.
Аглая помолчала, потом произнесла:
- Что же – позовём и Ивана.
Ей немного льстило то, что он будет сидеть в зале и увидит плоды её трудов.
Работа над коллекцией шла своим чередом – уже пришли ткани, и Аглая, словно наслаждаясь, гладила жестковатую и чуть ребристую поверхность джинсы. Она была приятной на ощупь, и Аглая уже представляла, как по подиуму идут стройные модели в соблазнительных джинсах и рубашках.
А потом – будь, что будет! Она столько лет об этом мечтала, и вот сейчас эта мечта стала реальностью.
Немного подумав, она решила добавить ещё чуть-чуть дерзкой вышивки на ткань, а также бисер – смотреться будет ярко и необычно.
Дома она попросила Костю, когда у него будет свободное время, оформить все зарисовки на альбомные листы. Увидев рисунки, брат спросил:
- Это что – новая коллекция?
- А что – не нравится?
- Вряд ли у нас разрешат носить подобное – с сомнением в голосе сказал Костя – остро, молодёжно, дерзко… А у нас в стране… Любят другое.
- Полюбят и это! – бодро сказала Аглая – я тебе точно говорю, Костя – через десяток-другой лет у нас девушки будут выглядеть, как картинки!
- Мы уже к тому времени стариками станем – усмехнулся Костя.
- Ой, старик нашёлся! Посмотрите на него! Тебе через десять лет всего двадцать шесть будет-двадцать семь.
- Слушай, а когда будет показ – можно я приду глянуть?
- Да без проблем. Всё равно я всем билеты доставать буду – и Груне, и Владимиру…
Иван же, услышав о показе, сказал Груне:
- Груня, да ты что? Я в таких местах и не бывал никогда. Буду чувствовать себя неловко.
- Вот и привыкай! – уверенно заявила сестра – и Аглая будет рада, если ты придёшь!
- Ну, не знаю. Это всё ваши, женские дела…
- Ну и что? Ты думаешь, мужчины на такие мероприятия не ходят? Очень зря. Со мной, например, Володя пойдёт. Да и другие ходят тоже, даже вон, если Стеша приедет, Степан с ней пойдёт.
Но Иван с сомнением покачал головой, и сказал Груне, что пока ничего обещать ей не будет.
Он по-прежнему много работал, занимался домом – скоро должен был окончиться учебный год, и он планировал перевезти детей. Постепенно он наполнил дом и необходимой мебелью, которую изготовил сам. На кухне стоял резной буфет с красивыми, узорчатыми дверцами, в комнате для детей две кровати – одна двухъярусная, а вторая маленькая – для Сони. Свою комнату он обставил пока скуповато – сначала надо было продумать всё для кухни и детской.
Однажды, когда он обедал в столовой – опоздал и в итоге пришёл последним – он увидел, как из-за стойки за ним наблюдает полненькая девушка. Видел он её здесь много раз, но никогда не замечал, чтобы она столь пристально его разглядывала.
Увидев, что он заметил её взгляды, она опустила ресницы и покраснела.
«Чудная какая-то!» - подумал, усмехнувшись.
А когда пошёл к окошечку отдавать посуду, снова увидел её.
- Здравствуйте – несмело сказала она – я… вы… вы наш новый шофёр? – нашлась она наконец.
- Да уж не новый – улыбнулся Иван – несколько месяцев работаю, и вас тут вижу постоянно.
- Вас Иваном Демьяновичем зовут, правда? – она подняла на него свои огромные глаза, и Иван уловил в них какой-то плеск то ли восхищения, то ли… Он вдруг понял, что нравится этой девчушке – так она на него смотрела…
- Иваном – ответил он.
- А я Ирина – она подала через окошечко свою узкую ладошку.
- Будем знакомы, Ирина.
- Иван… а вы… в кино давно были?
- Я, Ирина, по театрам не хожу, да по кино. Мне дом надо обустроить, чтобы детей из деревни перевезти поскорее – он кивнул смутившейся девушке – всего доброго тебе!
И пошёл к выходу.
Ирина же разочарованно опустилась на стул. Эх, как же она так?! А он зачем? Почему так резко отказал?! Мог бы сделать это помягче, правы девчонки – увалень какой-то… И что она нашла в нём? Нет, не может она так – он действительно запал ей в сердце, она уже и думать ни о ком не может, кроме него. А то, что дети – не беда, она, Ирина, детей любит… Ох, зря она это затеяла! Ещё подумает, что она вешается на него. А она вовсе не такая.
А может быть, у него есть кто-то? Это вряд ли – он вдовец и в городе недавно, скорее всего, ещё не успел никого здесь найти, тем более, если дом обустраивает. Она вспомнила его мышцы на руках, его взгляд и губы, и зарделась.
В мае, когда закончился в школе учебный год, Иван приехал за детьми в Калиновку. Он так соскучился по ним, что, когда обнял, на глаза выступили слёзы. Долго целовал девчонок и Гришку, отметив, как же они выросли. Хоть и приезжал он к ним всё это время, но вот буквально перед этой поездкой пришлось ему поработать более плотно, а потому не был он в деревне целый месяц.
И дети тоже льнули к нему, не хотели отпускать от себя, всё расспрашивали – какой у них дом, большой ли огород и заведут ли они собаку и кота. Иван на всё был согласен, лишь бы только они были с ним рядом.
На работе ему дали отпуск на неделю, и первые три дня он решил провести у родителей.
- Ну и как там, Ивашка, в городах-то, браво?! – хитро спрашивал Демьян Егорыч, хлебая только что приготовленную Анфисой Павловной уху.
- Ты же был, бать! – спокойно отозвался Иван – когда к Груне в отпуск ездили.
- Знамо – был! Я ить не спрашиваю тебя про себя, я спрашиваю, как тебе в энтих городах?
- Да нормально, бать. Домом занимался. Чтоб детей, значится, в удобную комнату привезти… Работал много.
- Оно и видно – усмехнулся Демьян Егорыч, кидая взгляд в угол около печки, где на лавке лежали разложенные подарки, которые Иван привёз из города для сестёр и родителей – устамши выглядишь…
- Да нормально…
- Ну, а Аглая твоя что?
- Что?
- Ну, как приняла-то тебя?
- Нормально. Чаем напоила, поговорили.
- Вот я тебе и говорю, Ванятка. Не маялся бы ты дурью – возвращался бы в Калиновку. Не сдался ты ей никуда – Аглае своей! Она кто – конструктор! – еле выговорил Демьян Егорыч длинное слово – тьху, Господи, слово-то ненашенское. А ты –кто? Водитель! Руки вечно в масле, куртка в бензине, сам солидолом пропах. А она вся – фифа, в платьишке, да на таких цырлах, что выше тебя ростом.
-Бать, а что ты хочешь? Чтобы она сразу меня к себе поселила? Так не будет такого… У неё у самой дети, Костька, да Елизавета Ефимовна.
- А я тебе что говорил, Ванятка, когда ты уезжал? А коли бы ты дорог ей был…
- Она б меня себе на шею посадила? – усмехнулся Иван – бать, прекрати, не те нынче времена…
- Вот и я тебе про то же говорю. Времена нынче не те – слишком много свободы бабам дали. Раньше они без мужика и слова вякнуть не могли, а сейчас творят, чё хотят. Даже вон, матка твоя – и то права качать начала. Отпустил нонче её к бабам на посиделки, дак потом вытулить оттель не мог до самых сумерков. И ещё скалкой на меня замахивается, зараза!
Он с опаской посмотрел на жену, а Иван посмеивался себе в усы.
Перед самым отъездом Иван пошёл на могилу Сони. Сел привычно на землю возле холмика, погладил деревянный крест.
- Ты прости меня, Сонюшка – заговорил тихо – что давно не был у тебя. Перемены в жизни у нас – уезжаем мы с детками. В городе жить будем – там хорошая школа, сад для Сонюшки. Ты не бойся, Соня, я деток не брошу – буду любить их ещё сильнее, чем раньше. И тебя никогда не забуду, приезжать мы всё равно будем к родителям – твоим и моим, так что я приходить к тебе стану. Ты прости, Соня, я правда не ради себя – ради детей…
Он долго ещё сидел перед её могилкой. И ушёл только тогда, когда откуда не возьмись, прилетел сизый голубь и сел на одну из перекладин креста. Показалось ему, что это Соня с ним попрощаться желает, встал он, поклонился кресту и пошёл прочь.
Марья Степановна провожала внуков со слезами на глазах – никак не хотела она отпускать их, особенно младшую Сонечку. Долго плакала и обнимала деток, прижимая к себе, а Гришка и Тонечка обещали ей, что будут письма писать и рассказывать про свои городские дела.
Когда приехали в город, дети со вздохом восхищения осмотрели большой двор и уютный дом, сразу же отправились к себе в комнату раскладывать вещи, а Иван принялся быстро готовить ужин.
Но тут пришла Груня, перецеловала всех племянников, надарила конфет и сладостей и, спросив у Ивана, сколько дней осталось у него от отпуска, предложила завтра всем вместе идти в парк на качели-карусели. Иван хотел было сказать, что они путём ещё и не обжились, но увидел восторженные лица детей и согласился.
Груня, конечно, схитрила – не сказала Ивану, что Аглая с детьми тоже идёт с ними, потому оба засмущались, когда увидели друг друга у ворот парка.
- Груня – укоризненно шепнула Аглая – вот зачем ты?
- Что? – та невинно вытаращила глаза – так я их вчера вечером позвала. Хотела сказать тебе, но потом закрутилась и забыла.
Возразить ей, конечно, было нечего, и Аглая только головой покачала. Зато дети быстро все передружились и, оставив младших с родителями, понеслись вперёд.
Дети Ивана были в восторге от мороженого на палочках и петушков. Конечно, они и до этого пробовали всё это, но сейчас сама атмосфера тёплого дня и большая дружная компания сделали своё дело – Иван любовался на восторженные мордашки своих детей и был счастлив от того, что с их обычно серьёзных личиков не сходили улыбки.
Аглая иногда бросала на него взгляд, и он чувствовал это почти физически, словно стрелой пронзали его эти глаза. Не мог, не мог он быть спокойным рядом с ней, возникало большое желание обнять её, прижать к себе крепко-крепко и больше никогда не отпускать.
В один из моментов, когда они все вместе стояли около танцевальной площадки, недалеко от Ивана раздался голос:
- Иван Демьянович! Здравствуйте!
Все с недоумением посмотрели на невысокую полную девчушку, которая с восторгом махала ему рукой. Он же ответил ей сдержанным кивком и отвернулся.
- Я смотрю, ты, Иван, новые знакомства завёл? – чуть иронично сказал Владимир.
- Да нет. Работаем мы вместе. Повар она.
- Она, Ваня, так на тебя смотрит – шепнула ему Грунька – мне кажется, что она… влюбилась в тебя.
- Кто? – спросил Иван.
- Не притворяйся, что не понимаешь. Девица эта, которая с тобой здоровалась.
- С чего ты взяла, Груня? Она всегда и со всеми такая вот – восторженная.
- Смотри – Груня погрозила ему пальцем – заново не соверши ошибку…
- Ты меня поучи ещё – рассмеялся Иван – без тебя разберусь!
Вечером, когда дети легли спать, он зашёл к ним в комнату. Сначала присел перед Сонечкой – она вовсю сопела носом, крепко прижимая к себе мягкого мишку, которого он выиграл для неё в тире. Осторожно и ласково погладил её нежные, тонкие волосики, поцеловал в щеку. Потом также ласково погладил Гришу и Тонечку – они тоже крепко спали. Заботливо укрыл разметавшегося во сне сына, полюбовался улыбкой дочери, и тоже отправился отдыхать.
Аглаю он увидел на следующий же день. Их столовая закупала у мясокомбината продукцию, и доставку в этот раз делал Иван. Увидев его, она, как будто немного чем-то озабоченная, сказала:
- Дождёшься меня? Я быстро!
И когда он кивнул, убежала в здание дирекции. Скоро она появилась и подошла к нему.
- Хороший день был вчера, правда? – спросил он у неё.
Она согласно кивнула:
- Твои дети были так счастливы, Иван. Это дорогого стоит.
- Ты права. Вроде бы, они сдружились, да?
- Да. Мои целый вечер болтали о Грише и Тонечке.
- Мои устали – спать легли сразу, довольные и счастливые.
Они не могли насмотреться друг на друга, и каждый из них словно искал предлог задержать другого…
День показа коллекции приближался. Аглая от какой-то нарастающей тревоги места себе не находила. Она то отрабатывала с девочками подиум, то подбирала под коллекцию дерзкую музыку, то металась среди моделей на манекенах… Никогда, как ей казалось, у неё не было такого панического состояния.
Часть 57
Перед залом с подиумом совсем недавно построили небольшой, но очень уютный холл. Аглая сама украсила его широкие стеклянные окна красивыми шторами и ламбрекенами, сама подбирала обстановку – чтобы всё было изысканно и в тоже время, просто. Небольшие диванчики и кресла, стулья с изогнутыми ножками, свечи в канделябрах, большая люстра на потолке, тоже со светильниками в виде свечей, небольшие столики с подборками журналов мод.
Сегодня в этом холле перед показом собрались все, кто был приглашён и пришёл по билетам. Присутствовала здесь и Капитолина Францевна со своими подругами, которые помогали с тканями и оформлением заказов, были все родные и друзья Аглаи – Наташа с мужем, Груня с Владимиром, Стеша со Степаном. Пришёл и Иван – необычайно торжественный, в чёрном, недавно купленном костюме, он чувствовал себя неловко и стеснённо, держался рядом с Володей, словно боялся, что ему скажут, чтобы он уходил отсюда, так как ему тут не место. В руках Иван держал большой букет цветов для Аглаи.
Всех детей в это день оставили на попечение матери мужа Наташи и на нянечку Груниной Маруси. 
Официантки в пышных наколках на волосах носили подносы с бокалами шампанского, тут же сновали торжественные официанты в чёрных фраках. Присутствовали представители дирекции комбината, девушки-портные при ателье и Доме Моды и ещё много кто. Аглая боялась, что зал не вместит всех гостей, но её успокаивала Дашенька:
- Глаша, да не трясись ты! Всё пройдёт хорошо!
Они, как две мышки, высовывали свои носы из-за тяжёлых портьер и внимательно смотрели за тем, что происходит в холле.
- О, Боже! – закатила глаза Аглая, увидев человека с видеокамерой и второго с фотоаппаратом – это же пресса! Кто их сюда позвал? Это же закрытый показ!
- Думаю, они как-то узнали и приобрели билеты.
- Может быть, запретить им снимать? А то мы и правда… Под монастырь пойдём все.
- Глаш, ну поздно уже бояться-то!
Скоро к ним присоединились главный конструктор и старший конструктор.
- А, будь, что будет! – она махнула рукой и склонилась к девочкам – девчат, я верю в успех, а потому…
Она что-то зашептала им, они согласно закивали головами, и Аглая рванула туда, где за ширмой, в гримёрке, готовились к показу модели. Поговорив и с ними, раздав необходимые указания, она подала ведущей показа знак о открытии, а двум мужчинам во фраках – знак распахнуть двери зала. Зазвучала музыка – ритмичная, дерзкая, вызывающая, Аглая внимательно наблюдала за тем, как наполняется помещение.
Скоро все уселись, и ведущая начала говорить ту речь, которую поручила ей сказать Аглая перед началом показа.
- В первую очередь, мы от всего сердца благодарим уважаемых заказчиков нашей коллекции... – услышала Аглая и посмотрела на девочек.
- Ну, девчата, не подведите! Приготовились! Настя, пошла!
Она почувствовала, как от восторга и страха мурашки побежали у неё по телу…
Вот и всё – отступать поздно. Она смотрела на реакцию в зале – у гостей, особенно у женщин, в глазах плескался такой восторг, что трудно было передать это. Ведущая, молодчина, зачитывала описание моделей так, что Аглая одобрительно показала ей большой палец.
В зале Аглая увидела сотрудника главка и поняла, что сейчас они точно пропадут всем своим коллективом.
- Помирать, так с музыкой – буркнула она себе под нос.
Улыбающаяся Настя уже шла назад к лестнице, навстречу ей двигалась другая модель в таких джинсах и жилетке, что все присутствующие громко зааплодировали, перекрывая восторженными аплодисментами голос ведущей.
Внутри у Аглаи всё сжалось – теперь было важно, чтобы всё прошло без сучка и задоринки, только бы девочки-модели не подвели!
К ней опять подбежала главная конструктор и зашептала:
- Аглая, билетёр говорит, что все билеты до единого распроданы! Мы уже коллекцию отбили!
- Только бы это не вышло нам боком! – ответила она, беспокойно блеснув глазами.
- Глаш, ну действительно, Дашка права – поздно уже бояться. Ничего! – подбадривающе сказала она – на Колыму вместе поедем, если что!
Они нервно рассмеялись и опять уставились в зал.
Народ, собравшийся там, с удивлением, почти не дыша, взирал на подиум, на то, какое таинство происходило на этом «языке», по которому то и дело цокали каблучки туфелек.
Когда же появилась особенно красивая модель – Галина, блондинка с длинными упругими локонами и кукольным личиком, одетая в джинсы-клёш и расшитую бисером и стеклярусом джинсовую рубашку - зал просто взорвался.
Отовсюду слышалось: «Браво!», «Ещё!», «Браво!», кто-то выкрикнул: «Создателей на подиум!»
Аглая кинула взгляд на часы – скоро завершение показа, шепнула громко конструкторам:
- Девочки, пойдёмте! Сейчас уже все модели вернутся!
Вскоре ведущая объявила:
- А теперь мы рады представить вам создателей этой замечательной коллекции: известного модельера Аглаю Калашникову, главного конструктора…, старшего конструктора…
Все вместе, окружённые моделями, под ту же самую ритмичную музыку, они шли по подиуму, никогда ещё ступеньки и «язык» не казались Аглае такими длинными и такими счастливыми…
Она вдруг вспомнила свой первый выход, тогда, когда она испугалась, что не сможет этого сделать, и кинула взгляд на Владимира – он понял, о чём она думает, ведь именно тогда они познакомились. Улыбнулся ей чуть заметно и кивнул, она тоже улыбнулась ему в ответ, преисполненная благодарности за его дружбу все эти годы.
Костик, наблюдавший за показом практически с самого первого ряда, с восторгом показал сестре большие пальцы на руках, а потом послал ей воздушный поцелуй. Она с благодарностью наклонила голову, в знак признания его восторга. Ну, и потом, он помогал ей с этой коллекцией, и ей тоже хотелось подчеркнуть свою признательность за это.
Для Ивана весь показ происходил, словно в замедленной съёмке. Никогда он не видел ничего более… неожиданного и прекрасного…А когда по подиуму пошли все девушки-модели, а в самом центре – она, он вообще не смог отвести глаз. Она действительно выделялась среди этих девушек.
На ней тоже были джинсы из её коллекции, дерзкая рубашка из блестящего синего материала, с расстёгнутой верхней пуговицей и широким отложным воротничком, и джинсовая жилетка, расшитая шёлковыми нитями. На ногах – туфли на высоком каблуке, она сама смотрелась, как модель, во всём этом. Кожаный широкий ремень подчёркивал тонкую талию, глаза блестели от счастья, губы приоткрывали в улыбке белую полоску зубов, длиннющие волосы были распущены по плечам и локонами падали на спину, обрамляли красивое лицо.
Она выглядело дерзкой и почти совсем юной в этом наряде. Он не мог отвести от неё взгляд и любовался ею так открыто и искренне, что она всё-таки почувствовала это. Глянув на него, улыбнулась ещё шире и вдруг… озорно подмигнула. Он тоже подмигнул ей в ответ.
Сами того не понимая, они сейчас являлись объектом наблюдения ещё одного человека. Это была Ирина, которая, по счастливой случайности, всю свою зарплату потратила на два последних билета на показ, и пришла сюда с подругой.
Когда она увидела Ивана, она хотела было подойти к нему, но потом поняла, что он не один – их было много, и он старался держаться всё время рядом.
Ирина не понимала, как он, деревенский мужик, может быть связан с этими явно городскими жителями. Неужели, приехав в город, он так быстро нашёл себе друзей? Да ещё каких! Она толкнула локтем подругу:
- Посмотри, кто на показе!
Подруга присвистнула:
- Ого! А деревенский увалень-то не так-то и прост! Ничего себе! Такой нелюдимый, а тут аж с целой компанией важных персон!
И тут Ирина вспомнила их встречу в парке. Там, рядом с ним была женщина, смутно знакомая ей женщина… Она, Ирина, старалась не пропускать ни одного показа Дома Мод, и Аглая очень нравилась ей, как модельер. Неужели? Нет, этого просто не может быть!
От дум её оторвала подруга.
- Посмотри – вот эта и та – явно его сёстры – сказала она, указывая на Груню и Стешу.
- С чего ты взяла?
- Да ты разве не видишь, что они похожи?!
Ирина присмотрелась – и действительно, женщины, на которых показывала подруга, были похожи между собой, а Иван был очень похож на них.
-Вот те – муж и жена, и эти тоже – подруга показала на Груню и Владимира, Наташу и её мужа, Стешу и Степана.
На самом деле, это было просто – все они сидели рядом друг с другом и либо держались за руки, либо мужчина обнимал женщину за талию.
- Получается, только Иван один? – с сомнением спросила Ирина.
- Всё верно! – подруга похлопала её по плечу – так что дерзай!
И до момента, как Аглая появилась на подиуме, Ирина подпитывала себя мыслью о том, что их встреча с Иваном в парке и здесь – это совершенно не случайно, и какая-то неведомая сила толкает их друг к другу. Но когда на подиуме появилась сияющая Аглая в окружении моделей, она, не перестававшая наблюдать за Иваном, вдруг увидела, как изменился его взгляд…
А потом увидела, как их взгляды – Аглаи и Ивана – скрестились… Увидела, как они смотрят друг на друга… Увидела, как дерзко она подмигнула ему, и как он ей ответил на это. В его глазах было то, что она, Ирина, никогда ещё не видела по отношению к себе. На неё никто так не смотрел. Осознав это, Ирина вдруг почувствовала, что она не только восхищается Аглаей, но также завидует ей, боится и ненавидит одновременно. И всё это несмотря на то, что эта женщина даже не знает о её существовании!
На подиум посыпались охапками цветы, девочки-модели развернулись и направились обратно за ширму, конструкторы и Аглая спустились к людям в зале.
То и дело к ней подходили, целовали её, дарили цветы, и все утверждали одно – это несомненный успех.
После приглашения в холл, где уже подавали новую порцию шампанского и вина, все направились туда. К Аглае подошла Капитолина Францевна.
-Дорогая! – она обняла свою ученицу – я думала, что умру, не дождавшись этого дня! Дерзкая моя девочка!
И прошептала:
- Не всё было идеально, но я даже заграницей не видела ничего более прекрасного!
И снова подходили люди, поздравляли, дарили цветы, обнимали её.
Когда, наконец, к ней пробились близкие, вручая букеты, Аглая настолько устала от внимания, что попросила принести ей шампанского, которое тут же принёс Костик. Все по очереди кинулись обнимать её, один Иван скромно ждал, когда она освободится.
- Аглая, это было прекрасно – заметил Володя – особенно, последний выход! Боюсь, в главке за голову схватятся! – пошутил он.
То и дело вся компания соединяла фужеры с шампанским, Аглая знакомила людей с конструкторами, подчёркивая, что без них её коллекция не удалась бы. Наконец, Ивану удалось поймать её. Он вручил ей букет и произнёс:
- Это было… неожиданно. Я никогда не видел ничего подобного, Аглая. Ты… очевидный талант.
- Спасибо – поблагодарила она – я очень рада, что тебе понравилось.
Они ещё немного поговорили о показе, когда внезапно к ним подошла незнакомая Аглае девушка.
- Здравствуйте, Иван! – поздоровалась она – вы нас… представите?
Иван дар речи потерял – он никак не ожидал увидеть здесь Ирину. Закашлявшись от неожиданности, сказал:
- Да… Это… Ирина – моя коллега, работает поваром. Ну, а Аглаю Игнатовну, я думаю, знают все, учитывая, что вы пришли на её показ, и представлять её не надо. Это просто прекрасный, замечательный человек… и мой большой друг.
- Мне очень нравится одежда, которую вы создаёте! – обратилась Ирина к Аглае.
- Ирина, вы извините – сказал ей Иван – у нас с Аглаей Игнатовной разговор.
Та молча кивнула им и отошла к подруге.
Груня, которая наблюдала эту сцену, заметила мужу:
- Володя, смотри-ка, это не та самая барышня – из парка, коллега Ивана?!
Володя всмотрелся в невысокую полноватую девушку.
- А шут разберёт, я не рассматривал тогда сильно-то.
- Мне она уже не нравится – заявила Груня – она как будто его преследует, что ли…
- Что за история? – осведомилась Стеша – и кто эта дамочка?
Грунька полушёпотом рассказала ей о встрече в парке.
В это время Иван и Аглая продолжали разговор.
- Ты… такая красивая сегодня – он не удержался и наклонился к её ушку, и локоны её волос затрепетали от его дыхания – это был твой звёздный час, и на этом подиуме ты действительно блистала…
- Спасибо, Иван. Я очень долго шла к этому…
- Я надеюсь, что всё будет хорошо? Я слышал, что всё это – веяния Запада.
- Я не могла бы сидеть и трястись от страха перед этими глупостями, Иван. Нельзя отказывать себе в осуществлении мечты…
- Ты права – он взял её за руку – за свою мечту надо бороться.
Аккуратно пошевелил колечки на её пальчиках, потом осторожно приложил её ладошку к своим губам.
- Я признателен тебе за приглашение.
И отошёл, потому что Аглаю уже ждали другие люди – дирекция комбината, какие-то серьёзные женщины и мужчины.
Он наблюдал за тем, как она общается с ними, как улыбается, казалось, для каждого из них у неё находится доброе слово, улыбка, внимательный взгляд.
Ей давали какие-то напутствия, наставления – она всех внимательно слушала и каждому отвечала, а Иван не мог налюбоваться ею.
Он не заметил, как к нему подошла Грунька.
- Вань – спросила она – как она тут оказалась?
- Кто? – словно очнулся тот.
- «Кто-кто»! – передразнила Груня – дед Пихто! Эта – коллега твоя!
- А, Ирина! Я уж и забыл про неё! Откуда я знаю, как она тут оказалась? Пришла, да и всё.
- Она тебя словно… преследует…
- Не выдумывай, Груня.
- А что - не выдумывай? Она так смотрит на тебя!
- Как – «так»?
- Словно съест сейчас! Ты что, встречаешься с ней?!
- Даже и не думал! А почему ты меня допрашиваешь? Я взрослый человек, и могу делать то, что пожелаю!
- Я не допрашиваю! Просто мне не нравится настырность этой девки!
- Я не давал ей повода, Груня!
Скоро все разошлись по холлу, общаясь и обсуждая коллекцию. К Аглае подошла Стеша, обняла её ещё раз, поздравила, а потом сказала:
- Слушай, Глаша, я могу купить какие-нибудь из джинс? Есть что-то на меня готовое?
- Вот ещё новости! – сказал Степан – ты куда это в них собралась – на ферму, что ли? Коровы буду в восторге! – ядовито заметил он.
- Да хоть бы и на ферму! – засмеялась Стеша – а честно говоря – она склонилась к уху Аглаи – хочу батьке показаться, вот смеху будет!
Степан прыснул, Аглая тоже:
- Ты осторожно с такими вещами, Стеша – предостерегла она подругу и пообещала, что обязательно что-то подберёт ей.
К ней подошёл сотрудник главка. Она немного знала его – высокий, худой, с длинным носом и вытянутым лицом, он так радел за порядок в стране и городе, что Аглае иногда казалось, что он выслуживается.
- Что же, Аглая Игнатовна! Это несомненный успех, вынужден признать! – и не успела она поблагодарить его за приятные слова, как он продолжил – но в понедельник прошу вас явиться ко мне! Нас ожидает очень серьёзный разговор!
Часть 58
В воскресенье вечером Стеша со Степаном вернулись в Калиновку. Аглая таки сдержала своё обещание, и подобрала ей джинсы по размеру и фигуре, так что Степан, выгружая из багажника машины вещи, всё косился на её ноги и было непонятно – то ли он одобряет и ему нравится, то ли он ещё не понял.
Груня отправила родителям гостинцы из города, поэтому решено было сразу пойти к Демьяну Егоровичу и Анфисе Павловне.
Войдя в дом, Стеша увидела такую картину – отец лежал на сундуке, подложив под голову подушку и читал какую-то газетёнку, громко и по слогам.
- «В Доме Моды на днях ожидается показ новой коллекции известного в городе модельера Аглаи Калашниковой…» Во, бабка! – посмотрел он на жену – гляди-ко чё! «Модельер» - это тебе не валенки валять! Ишь! Выбилась, Глашка-то… И слово какое! «Коллекция»! Слышь, бабка, тут и фотка её есть! Ой, чё они в городе на себя надевают – ажник смотреть страшно!
Он попытался получше рассмотреть фото довольно плохого качества, но не успел – дверь скрипнула, и сначала вошла Стеша, потом Степан.
Газета выпала из рук Демьяна Егоровича, когда он увидел старшую дочь.
- Стешка! – он даже присел на сундуке – ты чё на себя напялила, дура?! А ты, балбес, куды глядишь?! – накинулся он на Степана.
- Это джинсы, батя. Из новой коллекции Аглаи.
-Чё?! Каки таки жинсы? Мать! Ты глянь тока на неё! Оне ж так скоро в панталоны вырядятся, да по улице пойдут.
- Батя, не шуми – сказала Стеша, выкладывая подарки – это брюки такие.
- Да какие брюки?! – закричал Демьян Егорыч – в таких подштанниках у нас мужики служить уходили!
- Не преувеличивай, батя! – спокойно сказал Степан – глянь, ткань какая плотная! В таких в Европах люди работают…
Но попытавшись что-то объяснить, он только усугубил положение, причём и своё тоже. Демьян Егорыч дал ему подзатыльник, как школьнику, и ещё громче закричал:
- «Ткань плотная»?! В Европах, говоришь? Они в Европах – на работу, а наши дуры – по улицам таскают! Сёдни она штанами заднее место обтянула, а завтре что? По мужикам побежит?!
Стеша еле сдерживала смех. Заметив это, Демьян Егорыч повернулся к жене, которая ходила вокруг неё, осматривая её фигуру в брюках, и цокала языком, давая понять, что ей нравится. Поняв, что поддержки он от неё не дождётся, Демьян Егорыч как-то обречённо заговорил:
- Да вы что, с ума посходили? Ты-то, дура старая, чего цокаешь ходишь? Иль себе такие же захотела? Дак я тебя в их на порог не пушшу – будешь спать на сеновале, не в доме. Зато в модных штанах.
- Да ладно тебе, Демьян – примирительно заговорила Анфиса Павловна – бравая же одёжа!
- А ну вас! – старик обиделся, лёг на кровать и задремал.
- Мама, тут Груня отправила…
- Как они там, дочка? Как Марусенька?
- Да всё хорошо, не переживайте! Ой, мама, на каком показе мы были! Глаша такая молодец! Какую коллекцию она разработала! На показе и этот был… Стёпа, как называется, когда шампанское разносят?!
- Фуршет! – отозвался Степан.
- Во-во! Мама, вы бы упали, если бы увидели, как там красиво было! А Аглая потом, как модельер, в окружении моделей на подиум вышла! Если бы ты, мама, видела, как хлопали ей, да какими горами цветов завалили!
Степан всё подталкивал жену, что, мол, ехать надо домой, но она рассказывала и рассказывала матери про то, что они видели в городе, каким шикарным был показ, и как они со Степаном сидели на этом показе в самых первых рядах.
Анфиса Павловна только головой качала, а когда легла спать, толкнула локтем Демьяна Егорыча и сказала:
- Слышь, дед!
- Ну? – недовольно буркнул тот.
- Хоть бы раз увидеть энтот, как его, про что Стешка рассказывала… - она задумалась и через минуту выпалила – хуршет, во!
****
Аглая знала, что визит к Баранникову, сотруднику главка, не несёт в себе ничего хорошего.
Лев Леонидович был человеком жёсткой позиции, и ратовал за советскую власть так сильно, как ни один другой сотрудник главка. Пару раз Аглая сталкивалась с ним по каким-то спорным вопросам и всегда получала жёсткие и хлёсткие ответы от него, направленные на то, что идейность он ценит больше, чем талант и моральные качества.
Втайне Аглая надеялась, что это мероприятие останется для него всего лишь обычным показом коллекции, и всё никак не могла понять, как он узнал о том, что эта коллекция будет столь потрясающей и в то же время, пропагандирующей западную моду.
Она пришла к Капитолине Францевне за советом, и та сразу усадила её пить чай. Как же Аглае нравилось в её тихой большой квартире! Здесь пахло покоем и умиротворением, на стене тикали старинные часы, окна были плотно задёрнуты портьерами, – Капитолина Францевна не выносила яркого света – а они сидели за круглым столом, пили обжигающий горячий напиток, и вели неспешную беседу.
- Ах, девочка, ты не сломаешь систему! Я удивлена, что ты решилась на такой дерзкий шаг, но зато теперь я могу спокойно умереть, зная, что не зря прожила эту жизнь. Выпестовать такой талант, как ты – дорогого стоит…
- Ну, что вы говорите?! – улыбнулась Аглая – ну какой умирать? А кто будет помогать мне бесценными советами при создании следующей коллекции?
- Ох, Аглаюшка, смотри! Баранников не любит неподчинения, попытается «подмять» тебя…
- Ну и что? – глаза Аглаи озорно блеснули – я сделаю вид, что подмялась. А сама стану тихо продолжать начатое, вот и всё…
- Ох, и хитрая ты, Глаша!
- А как по-другому в такой ситуации?! Я ведь тоже хочу, чтобы женщины в нашем городе и за его пределами были самыми красивыми!
- Вот и я по молодости мечтала перевернуть мир – грустно сказала Капитолина Францевна.
- И вам это удалось! Посмотрите, сколько вы сделали!
Но быть покорной и «подмяться» у Аглаи не вышло. Она стояла перед Баранниковым строгая, прямая, вся вытянувшаяся, как струночка. Больше того, она дерзко посмела надеть в этот визит те самые штаны, которые пошила для новой коллекции.
Он-то ожидал увидеть испуганную женщину с глазами, опущенными в пол, в скромном платьице и собранными волосами, а увидел ту же самую дерзкую барышню, которую наблюдал там, на подиуме.
Честно говоря, тогда ему казалось, что он попал в какую-то… сказку, что ли… Никогда не видевший ничего более яркого, чем свой серый строгий кабинет с портретами Сталина и Ленина на стене, он вдруг попал в мир очаровательных женщин, дерзкой музыки, стильной одежды… И ему так хотелось, чтобы время шло помедленнее, тянулось, чтобы успеть насладиться этой атмосферой. Поймал себя на этой мысли и испугался – нет, так не должно быть! Он, яростно поддерживающий существующий ныне строй и его законы, не должен восхищаться всем тем, что претит этому строю!
Поэтому он тогда перед уходом и подошёл к этой женственной особе и сказал ей всё, что думает о коллекции, а потом приказал явиться к нему в главк.
И вот сейчас она стоит перед ним, и смотрит открыто и смело, а он не знает, как начать, и от смущения мнёт в руках носовой платок.
Наконец Лев Леонидович заговорил, стараясь придать голосу максимальную строгость.
- Аглая Игнатовна… Мы, здесь, в курсе конечно, что у вас там – он показал в потолок – протеже… Но вам не кажется, что вы перегибаете палку? Ведь ещё одна подобная выходка и там – он опять показал наверх – не посмотрят, кто за вами стоит…
- Ну, почему же за мной, Лев Леонидович… Передо мной. Вы ведь имеете ввиду защиту, говоря о протеже, верно? Но я не понимаю кое-чего… Как штаны из обычной ткани могут навредить то, за что вы так рьяно боретесь?
- Не штаны, дорогая Аглая Игнатовна, не штаны! А то, что они собой олицетворяют!
- Лев Леонидович, вы себя слышите? Это же смешно? Что могут олицетворять обычные штаны?!
- Конкретно ваши – любовь ко всему западному!
- Ничего подобного! Это – всего лишь брюки, не более того! Но вы почему-то сделали из них своих врагов!
- Достаточно! – он стукнул кулаком по столу, и Аглая села на стул, глядя на него исподлобья – как вы не понимаете? Вы дороги нам – с протеже или без, но, если и дальше будете отстаивать свою точку зрения – это может плохо кончиться.
- Но поймите вы пожалуйста, Лев Леонидович, это – она показала на свои джинсы – всего лишь ткань, одежда! Не более того! Ну выйдете вы на улицу! Во что одеты наши женщины? И как они одеты? Конечно, при таком раскладе они будут смотреть в сторону запада и тайно восторгаться! А что шьют на наших фабриках? Ну, на это же без слёз взглянуть нельзя! А ведь мы, русские женщины, считаемся самыми красивыми в мире! И портим себя этим, простите, недоразумением! Разве не так?
- Аглая Игнатовна – сдержанно заговорил Лев Леонидович, но по его тону она поняла, что он злится – вы слишком много на себя берёте, кидая подобные утверждения мне в лицо. Не знаю, о чём вы при этом, кстати, думаете… Да за такое другой бы вас уже отправил, куда следует… Но я дам вам время на то, чтобы исправиться. Поверьте, это расходится с моральным обликом строителя коммунизма. И я бы не советовал вам… Ладно, идите, у меня слишком мало свободного времени, идите и помните, что этот разговор у нас с вами не последний. Если я когда-либо ещё замечу нечто подобное – меры будут жёстче.
Она сделала вид, что услышала его именно так, как он бы этого хотел, но в глазах её плясали озорные чёртики. Она направилась к двери, нарочито медленно, понимая, что он любуется её стройными ногами и идеальной фигурой, открыла её и выскользнула из кабинета.
- Вот чертовка! – пробормотал Лев Леонидович – и ведь ничего не боится… Да, жаль будет, если такая за свои взгляды сгинет в лагерях.
****
Ирина чувствовала себя не в своей тарелке. Ей не хотелось ни есть, ни спать, ни работать. Хотелось просто лежать и бездумно смотреть в потолок. Чтобы она не делала – всё время думала об Иване, вспоминая его взгляд с прищуром, твёрдые губы, лицо с чуть колючими щеками.
Ох, как сильно он запал ей в сердце! Никогда ещё никакое чувство не завладевало ей столь сильно, она бы даже и подумать не смогла, что влюбится вот так... Каким-то вторым, внутренним чутьём она понимала, что её чувство – безответно, и она никак не сможет заставить Ивана полюбить её.
После того показа она было совсем упала духом. Думая о стройной Аглае с роскошной улыбкой, она тут же ставила её рядом с собой и понимала, что крепко проигрывает в сравнении с ней.
Иван и должен был любить именно такую женщину – необычную, блестящую, прекрасную. Единственное, в чём выигрывала Ирина – это возраст, но и тут вряд ли – Аглая выглядела моложе своих лет, и как-то добрее строгой, замкнутой Ирины. Она, Ира, понимала – рядом с такой женщиной мужчина расцветает. Доказательством тому был Иван – он менялся, как только в поле его зрения попадала Аглая.
Подруги, видя то, как она кидает пламенные взгляды на объект своей любви, твердили одно:
- Ну, сделай ты сама первый шаг, он нерешительный, несмелый – действуй! Позови его в кино или ещё куда, вряд ли он откажет.
- Я уже звала – отвечала она – он отказался. Сказал, что ему некогда разгуливать по кино и театрам. И вообще… мне кажется, что у него кто-то есть…
- Ага! – смеялись подруги – да кому он нужен с тремя детьми! Только такой, как ты, Ирка!
А Ирина втайне всё же надеялась на то, что когда-то сможет завоевать сердце Ивана, и в особенности, его детей. Это было самым важным – ведь дети для отца всегда имеют большее значение, чем кто бы то ни было.
Ирина всё думала – как же ей начать знакомство с Иваном, и тут подвернулся очень удачный случай. Помощник Ивана Мишка дружил с одной из поварих, которая работала вместе с Ириной. Та решила воспользоваться случаем, и когда тот пригласил её в кино, сказала, что хочет взять с собой подругу.
Мишка возражать не стал, но прилип к Ивану, как пиявка – пойдём, да пойдём! Иван сначала отнекивался, говорил, что ему не с кем оставить детей, они и так, когда он на работе, одни остаются, Груня, конечно, приходит присматривать, но всё равно он переживает, потому и заскакивает иногда посреди рабочего дня домой.
Но приставучий Мишка сказал, что ничего не случится, если один вечерок Иван отдохнёт, и не отпускал его, пока он не согласился.
Неловко было Ивану просить Груню, но сестра поддержала его, единственное, что глянула подозрительно:
- А с кем идёшь?
- Да с помощником, Мишкой. Пристал, как банный лист.
Бесхитростен был Иван, потому и не предполагал, что это коварный женский план, направленный на то, чтобы завлечь его в сети Ирины.
- Ну, подруга! – Галка внимательно оглядела Ирину в новом платье – это твой шанс завоевать угрюмого медведя – водителя нашего. Такое в жизни один раз даётся, не упусти.
Взволнованная Ирина поправила простенькое платье в цветочек и поймала себя на мысли, что зря она тогда не изловчилась и не купила джинсы. Хотя… Какие на её фигуру джинсы, в самом деле? Ноги коротковаты, бёдра полные… Вон как хорошо они на Аглае Игнатовне смотрятся… А на ней, Ирине, будут столбиками, наверное…
Когда Иван увидел около кинотеатра поварих, он спросил у Мишки:
- Чего это?
- Да девушка моя – Мишка кивнул на Галку – а это подруга её. Ну, скучно вдвоём, Иван! Пойдём, чего ты… Не робей!
Иван скомкано поздоровался с девушками и весь фильм просидел отрешённый, думая о том, что пропало столь ценное времечко – мог бы он сейчас успеть то-то и то-то по дому, а вместо этого сидит в каком-то кинотеатре, стараясь сосредоточиться на неинтересном фильме.
Он сидел рядом с Ириной, и она то и дело кидала на него взгляды, улыбаясь… Приятная девушка, простая, с круглым, добрым лицом… Но! Не чета Аглае. Видно, что он ей нравится, да только он, кроме Глаши, думать ни о ком не может.
Когда наконец-то фильм кончился, Иван облегчённо вздохнул. Весь сеанс Ирина старалась придвинуть свою руку поближе к нему, видимо, думала, что он возьмёт её ладошку в свою. Но Иван решил, что нечего давать девушке лишних поводов для того, чтобы она думала, что у неё есть какие-то шансы.
Когда они вышли на улицу – уже достаточно стемнело, стоял поздний вечер – смешливая, бойкая Галка сказала:
- Иван, надеюсь, вы проводите Ирочку? Она вроде и живёт недалеко, но страшновато здесь ходить.
Ивану ничего не оставалось, как согласиться. Они шли по улице и молчали, думая каждый о своём. Ирина робко поглядывала на него сбоку, не решаясь начать разговор, потом всё же несмело спросила:
- У вас, Иван, ведь трое детей, да? А кто – мальчики или девочки?
- Один мальчик, Гришка, и девочки – Тоня и Сонечка.
Он вдруг почувствовал острую тоску по детям и ускорил шаг. Скорее бы забрать их от Груни. Нужно побыстрее проводить эту невзрачную, полноватую девушку, и пойти к сестре.
- Вы, наверное, хороший отец, и дети вас любят?
- Любят – он усмехнулся.
- И дети у вас хорошие.
- Замечательные дети.
- Я бы тоже хотела детей – вздохнула Соня – много детей.
- Ну, какие ваши годы – ответил Иван – вы молоды ещё…
- А вы, Иван, хотите ещё детей?
Она только позже поняла, как глупо прозвучал её вопрос.
Он усмехнулся:
- Да куда уж мне?! И троих хватит.
- Вот мы и пришли. Спасибо, что проводили.
Она стояла напротив него, её глаза блестели в темноте. Молчала. А он думал только о том, чтобы уйти поскорее.
- А я уверена, что вашего сердца и любви хватило бы ещё на многих детишек – сказала она, и вдруг – он даже опомниться не успел - приподнявшись на цыпочки, обняла его своими полными руками и прильнула губами к его губам.
Часть 59
Он оттолкнул её, не то, чтобы резко, но она даже чуть попятилась назад от неожиданности.
- Никогда так больше не делай, Ирина! – попросил он.
- Но почему? Ты… Ты нравишься мне. Даже не так – я тебя люблю, Иван!
- Нет, Ирина, у нас с тобой не может быть и не будет ничего общего, понимаешь? Ты молода ещё, встретишь свою любовь обязательно. Но у нас с тобой судьбы разные и никогда не пойдут по одному пути.
- Может, не стоит так быстро отвечать мне и говорить «никогда»? Подумай, Ваня, хорошо подумай – чем я плоха для тебя? Я буду любить тебя и детей, и всё для вас сделаю.
- Ирина, дело не только в тебе. Любить должны двое, а я тебя не люблю. Совсем, понимаешь. Может быть то, что я говорю – жестоко, но лучше сказать правду, чем потом измучить тебя и себя.
- Есть кто-то… кого ты любишь?
- Да. Я очень сильно люблю одного человека. Поэтому у нас с тобой будущего быть не может, прости.
- Я даже знаю, кто это! – с обидой в голосе выкрикнула Ирина – видела вас на показе в Доме Моды! Ты так смотрел на неё!
Иван с удивлением уставился на девушку.
- Ира… Я ничего не обещал тебе! С чего ты злишься? Повторяю – ты ещё встретишь свою любовь, а я… Я не хочу давать тебе надежду на то, что мы будем вместе, потому и говорю тебе честно, что полюбить тебя и быть с тобой не смогу. Мы с Аглаей очень многое пережили, поэтому она особо дорога мне, поэтому я люблю её, причём очень давно. Вот это любовь, Ирина, а не то, что родилось в тебе! Ты меня совсем не знаешь, но утверждаешь, что любишь…
- Я знаю тебя. Ты самый лучший человек на свете – я никогда не встречала таких мужчин! И больше, скорее всего, не встречу!
- Не говори глупостей. Ты молода, ты симпатичная девушка – у тебя всё ещё впереди, и обязательно найдётся тот, кто полюбит тебя искренне и по-настоящему, тот, кого ты тоже будешь любить. Тебе нужно постараться выкинуть меня из сердца, потому что… Я уже объяснил тебе.
- Конечно – внезапно успокоившись, она иронично улыбнулась – я ведь не иду с ней ни в какое сравнение, да?! Она знаменита, талантлива, успешна, а я обычная повариха!
- При чём тут это?
- При том!
Девушка резко развернулась и пошла к дому. Иван тоже отправился домой.
Упав на свою узкую постель, Ирина расплакалась. Вот и всё! Она нашла в себе силы признаться ему, но любит она безответно. Господи, а если он расскажет кому-то на работе?! Над ней все станут смеяться! Какая же она глупая!
Но нет – Иван не такой, он не станет зря таскать сплетни, ему это не нужно.
Она сама не заметила, как её тихий плач перерос в рыдания. В комнату заглянула мама.
- Иринушка, ты что? Почему плачешь, что-то случилось?
- Мам, он не любит меня, не любит!
- Кто, дочка?
- Иван.
- Что ещё за Иван?
- Мы работаем вместе. Я сразу на него внимание обратила, когда он только устроился к нам.
И Ирина рассказала матери про Ивана и про своё сегодняшнее признание.
- Господи, дочка, зачем он тебе нужен? Вдовец, с тремя детьми, старше тебя! Зачем? Найди себе нормального парня! Ты молодая, красивая…
- Никакая я не красивая, мама! Посмотри на меня – ни фигуры, ни рожи, ни кожи! Зачем ты родила меня такой, мама?!
- Что за глупости, дочка? Что ты несёшь? Нельзя так! Он обидел тебя, сказал что-то неприятное?
- Нет, мама, нет! Он не такой, он не способен обидеть! Он просто сказал мне, что мы никогда не сможем быть вместе!
- Но это честно с его стороны и очень хорошо, что он сказал тебе это! Насильно мил не будешь, девочка моя!
- Я знаю, мама, но что мне делать?! Я уволюсь тогда, потому что не смогу, не смогу видеть его!
- Не делай ничего сгоряча, дочка, иначе потом пожалеешь.
Иван же пришёл к Груне, забрал детей и отправился домой. Он долго не мог уснуть и думал о том, как бы ему сделать так, чтобы больше не сталкиваться с Ириной. Мысль об увольнении он сразу отмёл – когда ещё он сможет найти работу, а у него дети, опять вот на материалы деньги нужны – он хотел пристроить террасу к дому, сделать веранду, а в будущем вообще планировал надстроить второй этаж. Конечно, не один – помощи просить придётся у друзей. Потому оставлять работу из-за капризов молоденькой девушки он считал глупым.
С тех пор в столовую Иван не приходил, чтобы лишний раз не попадаться Ирине на глаза. Он стал ездить на обед домой, для этого ему пришлось по вечерам готовить столько, чтобы и ему, и детям хватало.
Он был благодарен своему сыну – Гришка рос ответственным и на него не страшно было оставлять сестёр, да и Тонечка тоже помогала брату, чем могла. Иван видел, что дети справляются без него и понял, что в своё время правильно их воспитывал и учил самостоятельности.
Галина, подруга Иры, спросила у неё на следующий день после похода в кино:
- Ты чего такая смурная? Случилось что-то? Я думала, ты от радости будешь светиться, а ты чуть не плачешь! Предложил тебе Иван сходить на свидание?
Ирина махнула рукой:
- Да какое там – из глаз опять брызнули слёзы – сказал, что никогда не сможет полюбить меня…
-Ты что, в любви ему призналась? – ахнула подруга.
- Да. Я дура, верно?
- Ну, это очень смело… Девушка не должна так делать. Но что теперь-то, когда уже всё сделано. И что?
Ирина пересказала разговор с Иваном. Галина задумалась.
- Да уж… Если он любит кого-то – тут ничего не поделаешь… Хотя… Можно, наверное, попробовать завоевать его…
- Да ты что?! С ума сошла? Он любит ту, с которой я не иду ни в какое сравнение!
- Дура ты, Ирка! У тебя есть совершенно очевидное преимущество перед этой модельершей!
- И что это за преимущество?
- Возраст! Ты моложе и сможешь родить Ивану ещё детей! Видно, что он детей очень любит – рискнул, переехал в город ради них, растит и воспитывает их один. А она? В любом случае вряд ли она станет ему рожать ещё. И потом – у неё её Дом Моды занимает столько времени, что вряд ли она сможет много времени уделять детям и Ивану.
- Ты думаешь? – неуверенно спросила Ирина.
- Конечно! Всё возможно, и завоевать этого деревенского увальня будет не так уж сложно. Он и думать забудет про свою эту… портниху. И потом, подумай сама, почему они до сих пор не вместе? Да потому, что ей он нафиг не сдался, понимаешь?! Так что у тебя есть все шансы, подруга! Подумай над этим! И я бы в первую очередь выяснила всё про эту Аглаю. Не знаю, как, но постаралась бы…
Ирина в действительности крепко задумалась над словами Галины. А ведь верно – если он любит Аглаю, то почему же они не вместе до сих пор? Или он тоже, как и она, Ирина, любит безответно? Вероятно, для этой дамочки действительно важен только её Дом моды…
Но она не могла забыть те взгляды, которые бросали они друг на друга: она – с высоты подиума, он – сидя на зрительском месте.
Вероятно, ей в действительности не стоит отпускать руки, зря она хочет так быстро сдаться. Наверное, Галка права – стоит как-то выяснить, что из себя представляет эта самая Аглая. Кроме того, не мешало бы подобраться поближе к детям Ивана – через них она сможет найти дорогу к его сердцу…
Аглая же, которая даже и предполагать не могла о мыслях этой незнакомой девушки, после разговора в главке решила, что стоит выждать время, в следующем месяце устроить показ более скромной коллекции к лету, а вот осенью сделать ещё один дерзкий выпад в сторону джинсовой коллекции. Тем более, у неё появились такие замечательные идеи.
- Не рисковала бы ты, Аглаюшка – заметила ей Елизавета Ефимовна осторожно, когда та поделилась с ней планами – в нашей стране нельзя против течения плыть… Утопят… Как мы с детками потом…
- Мам, да вы что?! – улыбнулась Аглая – я, конечно, понимаю, что запад у нас – тема острая и наболевшая, но вряд ли кто-то за тряпки сажать станет.
- И не за такое сажали – заметила ей мудрая женщина – я знаю, что говорю, дочка, так что побереги себя – у тебя дети. Послушай меня, прошу!
- Мама! – Аглая обняла свекровь – мама, скоро такая жизнь настанет! Никто никому не будет ничего запрещать! И все женщины в нашем городе и в других, и вообще, по всей стране, смогут носить то, что захотят. Поверьте мне, мама, так и будет!
Хорошие знакомые привозили ей журналы мод «оттуда», с горящими глазами она рассматривала подолгу модели, что-то добавляла, что-то убирала, думала о том, какие ткани могла бы использовать при пошиве, чтобы это смотрелось красиво.
Но на улице, когда она видела женщин, одетых в одинаковые невзрачные платья и юбки, ей хотелось только одного – сделать так, чтобы мир вокруг преобразился и стал красивее.
Да, красота требует жертв… и риска. И она, Аглая, будет бороться за эту красоту… Пусть таким образом, делая красивыми женщин, но будет!
У них с конструкторами получилась очень слаженная команда, они работают вместе, советуясь, разрабатывая, иногда даже споря, но всё это даёт свои плоды, и плоды очень неплохие. Даже девушек-моделей они подбирают вместе, им важно учитывать мнение друг друга. Дом Моды сейчас, как никогда, очень популярен – заказы принимаются каждый день в достаточном количестве и она, Аглая, видит, как горят глаза у женщин, когда они надевают на себя отшитую вещь.
Не переставала она думать и об Иване. Всё-таки как же она рада, что он переехал в город! Теперь он здесь, рядом… И дети его очень дружны с её детьми – часто ходят друг к другу в гости, и, несмотря на то, что дети Ивана – деревенские, её детям очень интересно общаться с ними.
Беспокоило Аглаю только кое-что… Она знала, что Иван любит её, но вот делать первый шаг он не торопился. Она списывала всё на его неуверенность, видимо, так и сохранившуюся за ним, и думала о том, что возможно, она сама должна проявить инициативу и сделать первый шаг… Но что-то останавливало её.
Она могла долго любоваться на цветы, которые он подарил ей на показе, а когда букет подсох, она разложила бутоны в страницы любимой книги.
Беспокоило и Груню то, что Иван никак не может решиться поговорить с Аглаей о их отношениях, да собственно, и то, что он эти самые отношения не спешит выстраивать. Поэтому, участливая и всегда готовая помочь, она однажды не выдержала:
- Ванятка, ну сколько можно?
- Ты о чём, Грунюшка?
- О тебе и Аглае!
- А что ты хочешь, чтобы я тебе сказал?
- Вань, она так смотрит на тебя… А ты на неё… Но вы, почему-то, упорно не желаете говорить друг другу о своих чувствах!
- Послушай, Груня…  Я однажды сделал ей очень больно. Поэтому сейчас пока рано говорить о том, что мы скоро сойдёмся и будем вместе. Сначала я хочу… снова завоевать её…
- Но ты ничего для этого не делаешь!
- А потом… - продолжил он – как ты это себе представляешь? Ну, позову я её замуж… А приведу куда? У неё дети, мать… Сначала мне надо хотя бы дом достроить… Трёх комнат на всех, те, что есть сейчас, нам явно не хватит.
- Разве это главное? – сердилась Грунька.
- Это не главное, но думать об этом надо. Это по молодости мы могли сойтись, и хоть в шалаше жить. А сейчас мы обязаны думать ещё и о тех, кто рядом с нами.
- Вань… Ну, ты хоть на свидание её позови…
- А вот это, Грунюшка, разумная мысль…
****
Стеша с Иваном купили в городе в свою последнюю поездку телевизор. Линию к ним уже провели и у некоторых соседей это чудо техники уже было. Они же решили, что и им пора обзавестись этим. Узнав про эту покупку, Демьян Егорыч сказал укоризненно Анфисе Павловне:
- Слышала, бабка?! Вот так их роди и воспитай! А они какие-то бесовские штуки потом себе беруть! Тьху!
- Эх, ты, старый хрен! Прежде чем говорить – сходил бы, да глянул. Глаз не оторвать – там и политика тебе, и кино разные… Правда, всего-то два канала, но всё ж таки…
- Тьху – опять сплюнул Демьян Егорыч – от лукавого всё это! В жизни не соглашусь на такое! То она штаны на себя заграничные нацепила, теперя вся деревня за ей ходить – дай поносить, дак и мужики, самое главное, туда же, то какую-то лектрическую бритву Стёпке привезла – такая его теперь и не устраивает, то кастрюлей там в магазинах понабрала – ажник шесть штук. Ну, конечно! Баре, тоже мне – в чугунках ей шти уже не нравятся… Теперя ещё и это бесячье отродье в углу стоить – место занимает!
- Ну, и сиди дома один! – усмехнулась Анфиса Павловна – а я к им пошла – там сёдни фильму обещали показать…
В конце концов любопытство всё-таки взяло верх, и Демьян Егорович осторожно пробрался к дому дочери.
Встав на приступку, он заглянул в окно – все члены семьи сидели на стульях и смотрели в ящик, в котором мелькали самые разные чёрно-белые картинки.
-Во, диво! – вслух сказал Демьян Егорыч – прогресс, мать его…
Он не услышал, как скрипнули ворота и снизу раздался голос самого младшего сына Стеши.
- Деда, а ты чё тут?
- Дак я… это… - смешался Демьян Егорович и слез с приступки – к папке твоему шёл… Надо мне…
- Так ты заходи, они там телевизор смотрят…
- Не… я пойду, Сашка. Попозже зайду.
А в один из дней Стеша влетела к ним и сразу обратилась к Анфисе Павловне:
- Мамка! Там сёдня на местном канале будут повторять тот показ, который Аглая устроила. Пойдёшь смотреть?
- Конечно – откликнулась Анфиса Павловна.
- Чё, опять уходишь в телек пялиться? – спросил Демьян Егорыч – а я тут сиди один!
- Дак пойдём с нами! Вредный! Сам не хочешь, а мы виноваты!
Покосившись на женщин, Демьян Егорыч начал собираться. Когда он присел на стул перед телевизором, он понял, что пропал. Так и просидел, не отрываясь, глядя туда, где на экране показывали подиум и красотку, шедшую в середине толпы моделей.
- Мамань – тихонько спросила Стеша у Анфисы Павловны – а что, вы, когда у Груни были, отец телевизор не смотрел, что ли?
- У них тогда не было его – шепнула ей в ответ мать – Маруська маленькая была, какой им телевизор.
- Ну, Глашка, ну, чертовка! – восхищался после окончания показа Демьян Егорович – во даёт, а! Ну, по головке-то её за это точно не погладят!
-Да ладно вам, папаня – махнула рукой Стеша – она знает, что делает…
****
Ирина пришла на работу снова с мыслями об Иване. Она уже почти две недели не видела его и ей стало казаться, что так легче – по крайней мере, она иногда даже и не думает о нём.
Она прошла мимо кучки работников, которые стояли недалеко от входа и разговаривали. Они посмотрели на неё, и она услышала за спиной смешки. Потом до неё донеслись обрывки фраз: «Да она это, она…», «Ага, дура влюблённая», «Да кому она нужна, такая».
Нехорошее предчувствие закралось в сердце. Она вошла в здание столовой – там сидели девушки из бухгалтерии, они тоже посмотрели на неё с усмешкой, и Ирина поняла, что её разговор с Иваном стал достоянием всего комбината.
«Как он мог!  - подумала она – неужели я так в нём ошиблась!»
Еле-еле дождавшись вечера, она смело прошла в гараж. Иван уже был там, закрывал машину. Остановившись перед ним, глядя ему в глаза, она внезапно дала ему сильную пощёчину:
- Как ты мог! Тебе не стыдно?!

Часть 60
Иван даже не успел спросить у Ирины, чем вызвано такое отношение к нему, она, словно вихрь, унеслась также быстро, как появилась.
Он решил, что тем лучше – выяснять, что вдруг на неё нашло, он не станет, возможно, Ирина тогда сама отстанет от него. Или? Может быть, поговорить с ней, ещё раз объяснить по-хорошему, что он не испытывает к ней никаких, даже дружеских, чувств? Но он отмёл эту идею – чем меньше он будет встречаться с этой девушкой – тем будет лучше и для него, и для неё.
А Ирина, прибежав домой, опять закрылась в своей комнате, легла под тёплый плед – её трясло, не от холода, нет – от несправедливости. Она даже не сомневалась, что Иван разнёс по всему комбинату сплетни о том, как она признавалась ему в любви.
Да, может быть, она была несколько настойчива, но ведь это не повод поступать столь низко и рассказывать всем об этом. У неё даже и мысли не возникло, что это был вовсе не Иван.
Со своими горькими думами она довольно быстро уснула, проснулась рано, недовольная и грустная. Вышла на кухню, где мама уже настряпала румяных оладьев, опустилась на стул, налила себе чай в любимую чашку.
- Ирочка, что-то случилось? – обеспокоенно спросила мама.
Ирина мрачно ответила:
- Совсем на работу не хочется. Видеть не могу Ивана!
- Да что произошло, дочка? Ты меня пугаешь!
- Ненавижу его, мама! Ненавижу! – выкрикнула она со слезами на глазах.
Мать подошла и обняла её:
- Ирочка, детка! Да что произошло? Расскажи мне! Я ведь не посоветую тебе плохого!
Ирина рассказала матери о том, что происходит на комбинате. Та с сомнением покачала головой:
- Дочка, он же взрослый человек. Зачем ему слухи по комбинату елозить? Он ведь и сам в таком случае мог стать предметом насмешек.
- Ну, а кто ещё, мама? Скорее всего, чтобы я к нему не приставала, он это и сделал!
- Ирочка, а ты ещё кому-то говорила про своё признание?
- Только Галке, подруге.
- Вот тебе и ответ! Даже не сомневаюсь, что это именно её рук дело!
- Ты что, мама?! Галка никогда бы так не поступила!
Мама всё продолжала утешать дочь, просила её образумиться и больше не преследовать Ивана – он взрослее, у него уже трое детей, он вдовец, он столько пережил.
- Легко сказать! – со слезами в голосе выкрикнула Ирочка – а как мне забыть его, выкинуть из сердца, мам?
Она убежала из кухни собираться на работу. Когда девушка ушла, из комнаты появился отец.
- Что за шум, а драки нет? Ирина плакала? Что случилось? Она не заболела?
- Заболела – улыбнулась ему жена – первой любовью.
- Да? – заинтересованно посмотрел на неё отец – и кто же он?
И когда женщина поведала ему о Иване, стукнул кулаком по столу:
- Ещё новости! Ирина почти ребёнок, а этот Иван… Ей впору с ровесниками встречаться!
- Любовь ведь не спрашивает, в каком виде ей прийти – с улыбкой ответила женщина – вот, к нашей Ирочке она пришла такая – в виде Ивана, болезненная, безответная…
- Наверняка он сам сначала её заинтересовал, а теперь отталкивает! – завёлся мужчина.
- Нет, отец! Всё не так, и Ирочка признаёт это. Но почему-то не может смириться с мыслью, что Иван любит другую…
- Мужики нынче пошли… Что за народ? Придётся мне, видимо, поговорить с этим Иваном!
- Нет, отец, ты не лезь, пожалуйста, они сами разберутся! Только хуже сделаешь! Ирочка уже взрослая, она должна такие проблемы сама решать!
- Она ещё ребёнок и мало, что понимает! Нужно помочь ей, мы ведь не чужие люди – мы её родители!
- Прошу тебя, не нужно этого делать! Ещё раз тебе говорю – только хуже будет!
Но мужчина не послушал жену, и вечером отправился на мясокомбинат. Сотрудники, которые шли домой после смены, объяснили ему, где разыскать Ивана. Увидев перед собой плечистого, статного мужчину с широкими плечами и строгим лицом, отец Ирины сначала смешался, но потом решил, что отступать уже поздно.
- Вы Иван? – спросил он, не поздоровавшись.
- С кем имею честь? – поинтересовался мужчина.
- Я отец Ирины. И пришёл поговорить с вами, серьёзно и по-мужски.
- Не думаю, что ваша дочь может являться темой для разговора. У нас с ней ничего не было, нет, и не может быть.
- Но почему вы сразу этого ей не сказали? Зачем пошли с ней в кино?
- Поверьте, я не давал вашей дочери никакой надежды. А в кино я пошёл с моим напарником, даже не зная о том, что с нами пойдёт его подруга Галина и ваша Ирина.
- Она очень сильно влюбилась в вас – плачет, мало ест, а тут ещё и эти сплетни, которые вы разнесли по всему комбинату!
- Вы о чём? Я ничего не разносил – Иван задумался – ах, вот почему она вчера дала мне пощёчину! А я-то сначала и не понял! Но поверьте – я не рассказывал никакие сплетни на комбинате, и вообще не представляю, о чём может идти речь.
Мужчина помолчал, а потом погрозил Ивану кулаком:
- Смотри… Обидишь её – убью! Она у меня единственная, я очень люблю её.
- Вы мне не грозите! – ответил Иван – лучше уймите Ирину и внушите ей, что она для меня ровным счётом ничего не значит, о чём я неоднократно сообщал ей. Я бы с радостью уволился с работы, чтобы больше никогда с ней не встречаться, но не могу – у меня трое детей, которых надо кормить и одевать. И знаете, то, что Ирина вешается мне на шею – не моя проблема, повторяю – я ничего ей не обещал!
Не ожидая такого отпора, – отец девушки думал почему-то, что Иван будет стоять перед ним с повинной головой – мужчина косо посмотрел на него, развернулся и пошёл к выходу из гаража.
Иван хмыкнул – вот бывает же такое! И что эта девчонка к нему привязалась! Неужели плохо поняла, что не нужна ему? А как ещё объяснять? Вот дожил – уже папаши сумасшедших девиц приходят к нему выяснять отношения! А эти сплетни о признании Ирины? Он и понятия не имеет, кто их разносил по комбинату!
Но скоро мысли об этом перестали роиться у него в голове – он стал думать о том, как бы позвать Аглаю на свидание. Ему не хотелось чего-то примитивного – ресторан, кафе… Она и так всё это видела в своей жизни. Хотелось чего-то романтичного и странного, чтобы заинтересовать её…
Он решил, что будет лучше, если они проведут день где-то на воздухе, там, где будет по-настоящему интересно и весело. Но вариантов было немного, и Иван решил остановиться на поездке на конях за городом. Там располагались конюшни, коней предоставляли в аренду, можно было взять пару справных скакунов и покататься по лесу и полям.
Не откладывая дело в долгий ящик, он съездил туда и выяснил, когда можно приехать, сколько будет стоить аренда и как далеко можно отлучаться. Приятная девушка ответила на все его вопросы, и добавила, что у них есть специально разработанный маршрут, по которому катаются большинство жителей – маршрут этот проходит через лес, через просторные поля, приводит в небольшой поселочек с уютным кафе на свежем воздухе, потом идёт мимо озера, где можно искупаться, и возвращается назад на ипподром.
Такой расклад очень устраивал Ивана, и он стал думать о том, как ему пригласить Аглаю на это свидание. А ну, как откажет? Что тогда?
И он решил подключить к этому делу Груньку.
- Грунюшка – обратился к ней – ты… Аглаю скоро увидишь?
- Мы встречаемся с ней в эту пятницу, собираюсь взять у ней пару выкроек.
- Можешь ли передать ей кое-что?
- Конечно, а что это?
- Вот конверт – в нём открытка. Приглашение провести со мной день.
- Правда?! – недоверчиво спросила Грунька, и глаза её вспыхнули радостью – ты всё-таки решился? Я так рада!
Она кинулась обнимать брата, но Иван, смеясь, сказала ей:
- Да погоди ты! Вдруг она откажется!
- Не откажется! – взвизгнула Груня – я точно знаю!
При встрече она передала Аглае конверт, из которого та извлекла красивую цветную открытку, и стала наблюдать за её реакцией.
На лице Аглаи сначала появилось удивление, смешанное с радостью, потом в глазах отразилось какое-то сомнение, потом она улыбнулась и прочитала вслух:
- «Форма одежды – свободная, никаких вечерних платьев и джинс с вышивкой, желателен купальник…». Грунь, что всё это значит? Куда он поведёт меня?
- Так ты согласна?
- Ну, конечно, что за глупый вопрос!
- Да я не знаю – пожала Груня плечом – написано же – сюрприз! Он даже мне не говорит об этом!
- Ладно, посмотрим, что это будет! Мне уже интересно и весело.
- Очень надеюсь, что вы хорошо проведёте время, и наконец, всё выясните между собой.
В субботу Аглая стала собираться на свидание. Детей она оставила на попечение Кости, который в этот день не собирался никуда выходить, а собирался посвятить всего себя рисованию, а также Елизавете Ефимовне. Она обещала, что это ненадолго, но домашние отправили её с пожеланием, чтобы она хорошо отдохнула и не торопилась домой.
Они встретились на остановке автобуса недалеко от конюшен. Аглая с удовольствием смотрела на Ивана: в светлой лёгкой рубашке, светлых же свободных брюках он был необычайно хорош. Его бронзовая от загара кожа на шее блестела, глаза с радостью смотрели на неё, обычное строгие губы улыбались.
Он осторожно поцеловал её, коснувшись губами губ, и прошептал:
- Можно, я завяжу тебе глаза? Это же сюрприз.
Она со смехом согласилась, и он достал из кармана небольшой светлый платок. Осторожно повязал его, закрыв ей глаза, взял её тёплую ладошку в свою большую руку и повёл за собой.
Он любовался ей, - Аглая действительно была очень хороша – вельветовые тёмно-коричневые брюки, светлая рубашка на пуговицах, волосы стянуты в хвост на затылке. Он был счастлив, что она согласилась на эту встречу. Ведь им всегда было хорошо вдвоём, может быть, сегодня ему удастся вернуть эти волшебные ощущения в их жизни?
- Я чувствую запах леса – прошептала Аглая, продолжая улыбаться.
Они уже практически подошли к конюшням.
- Что это? – спросила Аглая – я слышу ржание лошадей. Ваня, где мы?
- Потерпи ещё чуток – попросил он – скоро я сниму повязку с глаз.
И действительно, он провёл её в какое-то помещение, и снял шарфик. Аглая удивлённо осмотрелась вокруг, увидев лошадей, вскрикнула радостно, как ребёнок.
- Ваня, ты что, в конюшни меня привёл?! Вот это свидание!
- Больше того, мы сейчас выберем двух красавцев и поедем наслаждаться природой, потом, по пути, заедем в небольшое кафе в одном из посёлков, потом искупаемся на маленьком озере и вернёмся назад.
- Как здорово! – глаза Аглаи вспыхнули восторгом – я ведь… я последний раз на лошади только в Калиновке…
Её глаза погрустнели, но она тут же отбросила от себя печальные воспоминания, и стала ходить и смотреть лошадей.
Иван уже давно выбрал себе вороного жеребца, Аглая же положила глаз на белого цвета лошадку.
Когда они вышли из конюшни, девушка-сотрудница дала им последние наставления, и даже проводила до ворот. Они выехали и углубились в лес по тропинке.
- Как мы узнаем, куда ехать? – спросила Аглая.
- Есть карта – ответил Иван – они их сами рисуют. Ну, и указатели есть. Твоя лошадка немного на тебя похожа, Аглая. Как её зовут?
- На меня? Лошадка? – рассмеялась Аглая, и её счастливый, заливистый смех тоненько раскатился по тихому лесу – а зовут её Зорька. А твоего?
- Моего Воронок.
- Ну, и клички они тут дают! – фыркнула Аглая – Господи, как хорошо в лесу! Триста лет не была – всё бегу, бегу куда-то, с этими коллекциями, спорами с Баранниковым, дети, мама, Костик – все хотят внимания. А я даже и сама не поняла, что превращаюсь в скаковую лошадь! А так хочется закрыть глаза, отдаться этой прекрасной природе, и, хотя бы несколько часов ни о чём не думать.
- Вот для этого я тебя и привёл сюда.
В лесу было тихо и прохладно. Деревья стояли почти вплотную к узкой тропинке, но это не мешало им ехать рядом. Лошади шли неспешным шагом, словно тоже отдыхая от своих тяжёлых лошадиных дум. Аглая посматривала на Ивана – как же он красив! Время практически не властно над ним… Нет, конечно, внешность – это не главное, но как же не восхищаться тем, кого любишь?
Этими такими родными глазами, этими губами с лёгкой морщинкой сбоку, этому профилю и короткому ёжику знакомых золотистых волос? Он по-прежнему немного увалень, немного неуклюжий, но ведь любят совсем не за складность фигуры и ловкость… Между ними возникла какая-то пауза, словно они не знали, что сказать друг другу.
- Знаешь – вдруг сказала она – мне кажется, я все эти годы не переставала думать о тебе, Ваня.
- Также, как и я – ответил он – у нас с тобой, Глаша, судьбы зеркальные. Я женился на Соне, не любя её, ты вышла замуж за Илью… Прости, что напоминаю о нём…
- Я любила его – с вызовом заметила Аглая – но любовь кончилась там, где начались его равнодушие и ложь.
- Я тоже любил Соню – по-другому, не так, как тебя, но любил. Она подарила мне чудесных детей, и я никогда не забуду её.
- Да, твои дети, Иван – замечательные ребята. И ты воспитал их так, что можешь этим гордиться.
- Это в основном Сонина заслуга.
Они выехали из леса, и перед ними под ярким, знойным солнцем, открылась огромная поляна с шедшей посредине тропинкой. Аглая вдруг пришпорила лошадь и понеслась вперёд. До Ивана донёсся её крик:
- Догони!
 И он, смеясь, припустил следом за ней. Он видел её напряжённую спину, развевающийся хвост волос, видел точёный профиль, когда она поворачивалась, чтобы посмотреть, далеко ли он, слышал звонкий смех. Он догнал её там, где поляна опять переходила в лесные заросли, и они снова поехали медленно, болтая о том, о сём.
Говорили о многом – о детях, о работе, о будущем, о своих планах. Иван так и не решался рассказать ей, чего хочет добиться, и то, что самой главной целью для него является она, Аглая. Она же говорила в основном о работе, о своих коллекциях.
- Ты бы поосторожней, Глаша – предостерёг её Иван – Владимир вряд ли поможет, если что… А Баранников этот… Въедливый он тип. Наверное, будет теперь присматривать за тобой.
- Я и так осторожна, не переживай, Иван. Вряд ли Баранников сможет доставить мне какие-то серьёзные проблемы.
Скоро они добрались до того маленького посёлка, где под открытым небом стояли несколько грубо сколоченных деревянных столов и скамеек. Привязав лошадей, присели за свободный стол, и тут же к ним подошла женщина с каким-то невнятным листком, на котором были написаны названия блюд.
- Ты что будешь? – спросил Иван Аглаю – мороженое? Сок? Или вот есть шашлык у них?
- Нет-нет! – опять улыбнулась Аглая – я не хочу нагрузку лошадям увеличивать! Поэтому мне сок и мороженое, и всё!
- Ты проголодаешься!
Но Аглая была непреклонна, и тогда Иван заказал себе тоже самое.
После кафе они тронулись дальше и скоро достигли маленького озерца. Народу здесь никого не было, Аглая скинула брюки и рубашку, и оказалась в чёрном закрытом купальнике. Нырнув, она с непривычки вскрикнула и скоро только её головка торчала на поверхности воды. Отфыркиваясь и смеясь, она пригладила рукой волосы и поманила Ивана:
- Иди сюда! Вода – точно молоко парное!

Часть 61
Он немного поколебался, но быстро скинул одежду и нырнул в озеро. Вода была не то, чтобы уж очень тёплой – Аглая наверняка немного покривила душой, когда сказала Ивану, что она, как парное молоко.
Но вскоре он быстро согрелся – вокруг была красивая природа, яркая зелень листвы, прекрасное небо, которое манило своей бесконечной синевой, и рядом – любимая женщина. Ну, чего ещё было желать ему? Хотелось свободы, полёта, хотелось кричать от этого бесконечного счастья.
Он посмотрел на Аглаю – повернувшись на спину и глядя в небо, она качалась на волнах, потом перевернулась и поплыла, крикнув ему:
- Догоняй!
Он поплыл следом, ему так хотелось поймать эту русалку, что он сам не заметил, как настиг её, лёгкую и смеющуюся. Она отбивалась от него, хлопая по воде, которая обдавала его миллионами брызг, он тоже стал брызгать на неё, они резвились, как дети, и казалось, что время и целый мир остановились и не осталось ничего, кроме них двоих.
Наконец, он поймал её в объятия – она была скользкой, как рыбка, в своём этом чёрном купальнике, они долго смотрели друг на друга, глаза в глаза, он теперь уже не сжимал её крепко в объятиях, а осторожно держал за талию. Она же не отбивалась от него, а сама обвила руками его шею.
Их лица, их губы были совсем рядом. Она потянулась к нему, а он к ней, они, стесняясь, словно подростки, осторожно поцеловались, потом он шёпотом сказал ей, не отрываясь от её губ:
- Ты замёрзла… Давай к берегу, а то у тебя уже вон, кожа «гусиная».
Когда они подплыли к деревянному пирсу и уселись на него, Иван сказал:
- Давай помогу – и осторожно снял с волос резинку, потом отжал длинные пряди, любуясь тем, как они переливаются на солнце – теперь будем сохнуть.
Они лежали на пирсе голова к голове, глядя в небо и иногда поворачивая друг к другу лица.
- Такой счастливый день сегодня – прошептала Аглая – я уже и забыла, каково это – просто быть счастливой.
- Глаша – Иван перевернулся на живот и стал травинкой щекотать её лицо – ты… у тебя есть кто-то?
- Кто? – спросила она – Вань, ты о чём?
- Вокруг тебя столько мужчин. Все разные – кто-то обеспеченный, кто-то представительный… Я, мне кажется, даже в сравнение с ними не иду…
- Да ты что?! – она рассмеялась – когда мне? Что мне их обеспеченность, Ваня? Ой, нет, спасибо, нажилась я… Нельзя, нельзя, видать, против судьбы пойти…
- Ты о чём? – спросил он.
- Я, Ваня, когда с Ильёй развод переживала, поняла, что не хочу больше этого… Жить с другими мужчинами. Нельзя мне. Не создана я для этого, понимаешь?
- Для чего? – спросил он, боясь услышать от неё то, что вызовет у него чувство глубокого разочарования.
- Для семейной жизни. С самого начала всё пошло неправильно – эта история с отцом, потом с Кузьмой жизнь сложилась так, что у меня до сих пор шрам вот здесь – она показала на свою спину – потом Илья… Нет, Ваня, видать, не быть мне счастливой с мужчиной. Предназначение моё – дети, мама, Костик и работа.
- Зачем же ты, Глаша, себя хоронишь? Нельзя так. Кто, как не ты, счастья заслуживаешь? Прошу тебя, не говори таких слов – мне от них страшно. Я понимаю, что моя вина в большей степени во всём, что произошло с тобой!
- Да ты-то в чём виноват, Иван?
- Во всём. Надо было, когда получил от батьки то страшное письмо, сразу ехать и во всём разбираться, отпуск себе вымаливать у командования…
- О чём ты говоришь, Ваня? Ты всего месяц отслужил тогда!
- Бежать надо было, значит!
- С ума сошёл?! И пошёл бы под трибунал – кому бы легче было?
- В любом случае, не надо мне было верить в сплетни деревенских недалёких баб, да другу своему – тот-то тоже сплетням поверил и прописал мне. А когда приехал на побывку – тебя не было уже, встретил там Соню – всё тебя забыть пытался. Не получилось. Горькая у нас с тобой, Аглаюшка, любовь случилась…
Аглая опять присела на пирс, болтая ногами в воде. Иван придвинулся, положил голову ей на колени – теперь уже она щекотала травинкой его лицо, а он жмурился от удовольствия.
- Батьку я тогда сильно слушал, был от их мнения зависим, Аглая. Боялся в город без благословения родительского бежать. А когда Стеша мне правду рассказала…
- Не надо, Иван… - на глазах Аглаи появились слёзы.
- Нет, пожалуйста, дай я договорю. Я тогда на следующий день жениться должен был. Не мог я Соню подвести – она ведь мне ничего плохого не сделала…
- Я всё понимаю, Ваня. Я… ни в чём тебя не виню, поверь. Я ведь… любила тебя… люблю…
Он осторожно вытирал мозолистыми пальцами слезинки на её щеках, потом сказал тихо:
- Я тоже тебя люблю, Глаша. Только вот – незадача. Как жить-то мы будем? Замуж ты больше не хочешь – он усмехнулся – на свидания будем бегать, как школьники?
- А твои какие предложения? – Аглая озорно сверкнула глазами.
Он привстал, сжал руками её плечи:
- Глаша, потерпи немного – я дом отстрою, второй этаж сделаю, чтобы он большой был, а потом – перевезу тебя со всей семьёй, чтобы всем место было в этом доме. А ты в него хозяйкой войдёшь…
- Я не знаю – она лукаво улыбнулась – вот сначала отстрой, а там и поговорим. Если никого не встречу до того момента – обязательно соглашусь!
Она встала и направилась к своей лошадке.
- Вот чертовка! – буркнул вслед Иван.
- Привыкай! – ответила ему она, повернувшись – а то вдруг отстроишь дом, и передумаешь меня хозяйкой в него вводить!
Вот так просто прошёл между ними этот тяжёлый разговор о прошлом, особенно о той его части, которую оба хотели забыть. Она – о том, как пережила насилие и жизнь с Кузьмой, он – о том, как сходил с ума там, в военной части, готовый дезертировать и бежать в деревню, чтобы выяснить, что же произошло… Действительно ли его Аглая так быстро его забыла…
Они оделись и сели на своих лошадок.
- Я ведь специально запретила тогда, Ваня, говорить тебе правду. Строго настрого Стеше и Степану сказала – чтобы ни слова тебе не писали и вообще, никому не рассказывали. Боялась за тебя. Что ты жизнь свою погубишь – дезертируешь и найдёшь Игната, потом тебе точно было бы не жить. Лучше уж пусть так, чем тебя под монастырь. И у Анны детишек жалела – Игнат единственный кормилец был…
- Но это несправедливо! – с жаром ответил ей Иван – несправедливо, Аглая! Почему ты одна должна была страдать? Я должен был выяснить или догадаться, что что-то тут нечисто. Но я на эмоциях решил, что так всё и есть… Прости, что усомнился в тебе тогда.
- Да как было не усомниться, Ваня, когда вся деревня только о том и говорила! Сейчас, конечно, поняли они, что неправы были, но и то, я против была и не велела Стеше. Но она рассказала всё Сазону Евдокимовичу…
Их лошадки также медленно возвращались туда, где были конюшни.
- Забыть нам надо всё, Ваня. Иначе это прошлое будет меж нами стоять. И никогда мы от него не избавимся. А я не хочу прошлым жить, понимаешь? Я хочу жить сейчас! Творить, создавать красивую одежду! Любить детей! Любить тебя… если ты позволишь, конечно.
Она зарделась сама от своих слов… А он соскочил около конюшен, помог ей, и, когда они отдали лошадок, обнял её.
- Как же я не позволю… я ведь люблю тебя, и хочу всегда быть рядом с тобой. И хочу просить тебя, чтобы и ты позволила тебя любить. Мы и так много времени упустили, Глаша…
Позже они, не желая расставаться, сидели на набережной, на скамейке, глядя, как солнце уплывает за горизонт. Голова Аглаи покоилась на плече Ивана, она о чём-то думала, потом усмехнулась:
- Ой, Иван, что люди скажут?
- Что?
- Скажут, дураки они! У них уже дети вон какие, а они всё в любовь играют.
- Если они так и скажут, то только от зависти.
- Да ну тебя!
- Я серьёзно – он поцеловал кончик её носа – пора идти, Глашенька. Мои у Груни сегодня… Твои – с кем?
- С мамой и Костиком. На этих можно положиться – самые лучшие няньки.
- Поедем, провожу тебя. Небось устала сегодня за целый день?
- Да ты что, Иван?! Я давно так не отдыхала и не была так счастлива.
Они простились около её дома, и, хотя Аглая звала Ивана на чай, он отказался – хотелось быстрее забрать детей у Груни. Он долго не хотел отпускать её руки, держал в своих, потом поцеловал – сначала одну душистую ладошку, потом другую, потом коснулся её губ своими губами, и наконец, пошёл домой. А Аглая некоторое время смотрела ему вслед, совершенно не подозревая о том, что из кухонного окна за ними наблюдают двое.
-Тебя можно поздравить? – сверкнул весёлыми глазами Костя, когда Аглая после душа вошла в кухню и налила себе чай.
- С чем это? – спросила она брата.
- Ну, как с чем? Я так понимаю, что ты выходишь замуж?
- Ты что, подсматривал? – Аглая шутливо стукнула его прихваткой.
- И не только я – улыбнулся Костик – нас было двое.
- О, Боже! Неужели мама пошла на такое?! Кстати, поздравлять ещё рано!
- Почему? Неужто ты отказала?
- Нет. Просто Иван сначала хочет достроить дом, чтобы нам всем хватило места.
С лица Кости слетела улыбка.
- Гм…хм…я понимаю… Значит, мне…
Аглая сразу смекнула, о чём он подумал.
- Ты поедешь с нами, и даже не думай о своей общаге!
- Правда? – недоверчиво спросил он – я думал… дядя Иван не согласится.
- Он очень хорошо к тебе относится, Костя. Зря ты думаешь обратное.
Иван же, оказавшись у Груни, первым делом поспешил собрать детей. Соня уже спала, и он решил, что на руках отнесёт её домой.
- У тебя такое счастливое лицо, братка – пропела Груня – я смотрю, свидание удалось?
- Всё тебе надо знать! – Иван шутливо щёлкнул её по носу.
- Вань, ну расскажи хоть немного! – взмолилась Груня.
- О чём это? – удивился он – это же наше было свидание, чего я болтать-то буду. И потом – мне детей надо домой отвести – они вон, носом уже клюют!
- Ну, я с тебя не слезу! – заявила Грунька, погрозив ему кулачком.
- Я тогда не приду больше – улыбнулся Иван.
Когда они ушли, Груня кинулась в кабинет мужа, обняла работающего Владимира и завизжала так, что где-то в комнате завсхлипывала Маруська.
- Грунь, ты чего? – улыбнулся Владимир. Зная взбалмошный и весёлый характер своей жены, он предполагал, что сейчас Грунька сообщит ему какую-то новость.
Так и вышло.
- Володя! Володенька! Кажется, у нас намечается свадьба!
- Ты это о чём? Вернее, о ком?
- О Аглае с Иваном!
- Груня – Владимир с укоризной посмотрел на жену – они же, вроде, только сегодня на свидание пошли?!
- Ну и что! Я чувствую такие вещи, я же у тебя ведьма, Володенька!
- Грунюшка – он усадил жену на колени – послушай. Ты, как в той поговорке…
- В какой? – не поняла жена.
- Ну, поговорка есть такая – «Не убив медведя, шкуры не продавай». Между ними ещё ничего не ясно, а ты уже их поженила, готова завтра всех на свадьбу звать.
- Вот увидишь! – авторитетно заявила Груня – увидишь, что будет так, как я сказала.
В нетерпении, она на следующий день позвонила Аглае. Но та, чего Груня никак не ожидала, рассказала всё довольно скупо, заметив, впрочем, что всё прошло хорошо, а когда Грунька особо настойчиво попыталась выведать всё о свидании, поспешила закончить разговор, сославшись на занятость.
Иван же сначала решил поговорить с детьми. Соня, конечно, для того разговора была ещё маловата – она просто сидела недалеко от них, играя с новой куклой, и иногда посматривала на всех своими большими глазами.
- Дети – осторожно начал Иван, усадив перед собой Гришку и Тонечку – мне нужно вам сказать…
- Что, папа? – спросила Тоня.
- Бать! – Гриша серьёзно, как взрослый, посмотрел на отца – ладно тебе, волынку тянуть. Коли завёл разговор – продолжай… А то будешь сейчас собираться два часа.
Ох, и взрослый не по годам Гришка! И взгляд у парнишки – словно насквозь пронзает.
- Мы ведь всё знаем, батюшка – подмигнул ему Гришка – ты… жениться собрался, так ведь?
Иван побледнел, потом спросил:
- И что? Вы знаете, на ком?
- Конечно – Тонечка кивнула головой – на тёте Глаше.
- И… вы не против?
- Ой, батька, какие вы, взрослые, заморочные! С чего, ну, с чего мы должны быть против?
- Да – серьёзно кивнула Тоня вслед за братом – тётя Глаша хорошая. И Олечка с Толиком тоже, и Костик, и бабушка.
- А как вы узнали-то?
- Мы у них в гостях были, и они сказали, что подслушали разговор бабушки и тёти Глаши. Ну, они говорили о вас…
- Ты, батька, не переживай – подмигнул ему Гриша – мы тебе поможем второй этаж надстроить…
- Даже про это знают! – тряхнул головой Иван, улыбаясь – ну, сорванцы!
Мысли о том, чтобы быстрее перевезти Аглаю в свой дом, затмили всё его сознание. Иван принялся действовать как можно быстрее, и первым делом, закупить материалы. Он успел немного подкопить, а Владимир помог ему найти бригаду для строительства. Пока Иван был на работе – бригада занималась вторым этажом, по выходным у Ивана собирались мужики – Владимир, Наташин муж, и иногда приезжал Степан.
Стройка шла полным ходом, но до конца лета управиться не удалось, потому Иван решил, что сделает Аглае предложение ближе к началу весны.
Всё это время они продолжали ходить друг к другу в гости, пить чай, вместе посещали кино и театры, когда у Ивана выдавалась свободная минута. Аглая приходила к нему иногда, чтобы приготовить обед – ему, строителям, детям.
Ирину Иван больше не видел – он узнал, что она уволилась. Правда, в груди у него копилось чувство какой-то незавершённости, но он решил, что это оттого, что последний раз он видел Ирину тогда, когда она дала ему пощёчину, и недоговорённость между ними осталась.
Скоро строительство потихоньку подошло к концу, и Аглая начала готовится к переезду. Второй этаж получился на славу – дом выглядел добротно, и собственная комната была даже у Костика, хотя он пожелал поселиться «с пацанами», как называл Толю и Гришу.
Аглая тоже внесла свой вклад из накоплений – купила кое-какую мебель. Елизавете Ефимовне выделили уютную комнату внизу – чтобы ей не приходилось часто ходить по лестнице. Улыбчивая женщина быстро нашла с Иваном общий язык – она была так счастлива за Аглаю, что даже прописала обо всём происходящим Илье – пусть покусает локти.
Скоро они подали заявление, свадьбу назначили на конец апреля. Аглая сама взялась шить себе платье, абсолютно не обращая внимания на стенания Груни о том, что невеста не должна этого делать. К работе над ним она привлекла девочек – Олю, Тонечку и даже маленькую Соню.
За день до переезда Иван пришёл к Аглае. Лицо его было озадаченным и немного хмурым. Аглая посмотрела на него, и сразу поняла, что что-то случилось.
- Вань, что происходит?
- Аглая – начал Иван – протягивая ей белый конверт – я не знаю, как ты к этому отнесёшься. Впрочем, прочитай сама…

Часть 62
Аглая, глядя ему в глаза, взяла конверт – она абсолютно не представляла, что там может быть. Неужели что-то серьёзное, и жизнь их в очередной раз пойдёт не так, как они хотят?
Она открыла – это было письмо, написанное ровными круглыми буковками, но сразу было видно, что писали его под диктовку, так как оно содержало уже давно забытые Аглаей выражения.
- Это что? – спросила Аглая – от Демьяна Егоровича?
Иван кивнул.
Старик в письме просил Ивана приехать к ним, коли уж скоро должно было произойти такое важное событие в их жизни. Просил приехать с Аглаей и всеми – он подчеркнул это слово – детьми. Говорил, что хотят благословить их и просить прощения у будущей невестки – ошибались они на её счёт, и может, нет им прощения, но всё-таки хочется повиниться перед Аглаей.
Зная характер своего отца, Иван сказал:
- Я пойму, Аглая, если ты откажешься ехать… Столько боли для тебя в этой Калиновке. Наверное, и правильно так будет.
Но Аглая, подумав, ответила ему:
- Нет, Ваня, так нельзя. Таскать этот камень за пазухой всю жизнь… Они твои родители – не будешь же ты между нами разрываться. Я тоже не святая, но… Ради тебя я поеду.
Его глаза потеплели и в них отразилась такая благодарность, что она улыбнулась и погладила его по щеке.
- Поверь, мне абсолютно всё равно, что там скажут…
- Если отец или кто-либо ещё хоть словом тебя обидят – мы сразу же уедем оттуда, обещаю. Я не буду терпеть их высказывания, даже несмотря на то, что они – мои родители. Мне с тобой жить, с моей любимой, а не с ними…
- Хотя бы ради Анфисы Павловны нужно поехать – произнесла Аглая – и Марьи Степановны. У них сердце разрывается от отсутствия внуков. Моих, наверное, не стоит брать – оставлю их с Елизаветой Ефимовной.
- Нет, Аглая, ты что! Нельзя так! Зачем делишь детей – твои, мои?! Они наши, наша семья, и если мы поедем, то только вместе.
Теперь уже она смотрела на него с благодарностью в глазах – этой фразой он дал понять, что не делит детей, и что теперь у них настоящая семья.
Но сначала впереди их ожидал переезд, во время которого Аглая вспомнила, как они всей весёлой, дружной толпой переезжали в трёхкомнатную квартиру. Сейчас было не менее весело, потому что детей уже было больше, да и взрослых тоже.
Кругом стояла такая суета и сумятица, что Аглая сначала растерялась, но Иван взял процесс управления переездом в свои руки, и скоро всё наладилось.
Он подмигнул ей:
- Пойдём, покажу кое-что.
Он повёл её на второй этаж, в самый конец небольшого коридорчика, толкнул дверь, и Аглая увидела светлую комнату, в которой пока стоял только ночной столик и кровать.
- Что это? – спросила она, повернувшись к нему.
- Это? Это наша с тобой комната. Здесь ты сможешь отдохнуть после трудовых будней – он нежно поцеловал её в шею – а я тебе помогу.
- Даже не верится – улыбнулась она – и что, мы будем вместе спать и вместе просыпаться?
- Ну, а как ты думаешь, что мы будем с тобой делать в одной постели?
- Я буду немного скучать по нашей квартире – я была так счастлива там.
- Надеюсь, что я смогу подарить тебе счастье в этом доме – так хочется, чтобы он стал для тебя родным.
Прокопошились до самого вечера, потом стали накрывать на стол, используя в основном быстрые закуски, только картошку поставили вариться. Детей решили посадить за отдельный стол. Костика, который уже стал достаточно взрослым, усадили за большим столом.
Аглая с удовлетворением оглядела закуски – солёные помидоры и огурцы, солёные грибы, квашенная капуста, пара видов колбас, сыр, фрукты, свежие овощи, большая кулебяка с капустой, которую накануне испекла Груня.
Мужчины разливали вино по бокалам, Аглая предлагала всем морс, стоял такой шум-гам и смех, все старались перекричать друг друга, шутили и спорили.
- Ну! – Владимир первым поднял бокал – дорогие наши Аглая и Иван! Пусть этот переезд станет началом вашего нового жизненного пути!
Все соединили бокалы и выпили. Иван пил мало – он не сводил глаз с Аглаи, и видел, что она по-настоящему счастлива. Это неподдельное, искреннее счастье осветило весь её облик, перед гостями была новая Аглая – не только уверенная в себе, успешная, но ещё и полная женственности, открытости и счастья.
Когда все немного успокоились, Грунька, хитро глядя на брата, спросила:
- Ну, а к родителям когда?
- Вот ничего от тебя не скроешь! – усмехнулся Иван.
- Подожди! – Владимир недоверчиво посмотрел на жену – ты что, хочешь сказать...
Груня кивнула головой:
- Батька сначала мне отписал. Мол, слышали от Стеши про свадьбу… Не хотим так с сыном, да и к Аглае мы, мол, несправедливы были. Как у них там настроение, как думаешь, поедут ли, коли позовём.
- А ты что? – спросила Наташа – что ответила-то?
- Я ему так и написала – мол, пока не попробуешь позвать – не узнаешь! Но я и не сомневалась, что он напишет Ивану – у них там с маткой всё сердце изболелось.
- Ну, отец! – ухмыльнулся Степан – я думал, он мне пропишет, спросит. Сам, между прочим, хотел ему об этом сказать. Кстати, новость хотите? Скоро в те края телефонную линию тянуть будут!
- О! – пропела Груня – от батьки потом покоя не будет. Правда, сначала он, видимо, среагирует также, как на новый телевизор у Стеши.
- А что это за история? – спросила Аглая.
Грунька, прыснув, стала рассказывать ей, как он привыкал к этой неведомой для него штуке, попервоначалу называя её «бесовской».
Тут надо сказать, что Демьян Егорыч очень подружился с Владимиром и теперь уже сам был рад за Груню, ругая себя последними словами за то, что когда-то хотел отдать её за Митьку. Подружился настолько, что Владимир звал его отцом и тоже по-своему привязался к сварливому и словоохотливому старику. Да и как Владимир мог ему не понравиться, коли умел и отдохнуть, и поработать, и рюмку с ним выпить. А ещё, всякий редкий раз приезжая в гости, он нахваливал щи Анфисы Павловны, рассказывая тестю о том, как ему надоели всяческие разносолы в командировках. Демьян Егорыч млел от слов зятя, жмурился довольно, как мартовский кот, и подливал ему в рюмку настойку собственного приготовления, кстати сказать, на кедровых орехах.
- А джинсы-то, джинсы! – смеялась Груня – Наташка, я тебе не рассказывала? Мы со Стешей от смеху катались, когда она рассказала, как в них к батьке пришла!
Но Груня быстро вспомнила про свой вопрос Ивану, и, успокоившись, спросила:
- Ну так и всё же, Ваня, что с родителями-то решили?
- Ну что решили? – улыбнулась Аглая – ехать решили, конечно. Я ему предлагаю Ольгу и Толика не брать пока, а он против.
- И правильно! Ехать, так вместе, да и Костю тоже с собой прихватить надобно.
- Мы тоже с вами поедем! Да, Володь? – решительно заявила Груня – родители давно Маруську не видели, соскучились уже. Да и вам проще будет.
- С датой надо определиться… Понятно, что в выходные, но надо на Владимира ориентироваться.
- Подождите… - Иван с недоумением посмотрел на всех – ну, вы-то понятно, с Груней, на машине уедете. А мы? Такой толпой, с детьми, в машину Аглаи не влезем, а у меня ещё пока нет машины.
Все задумались. Первым отозвался Владимир:
- Так у нас в машине занято будет только место Груни, впереди. Я за рулём. Маруську сзади может кто-то на колени взять. Так что трое к нам вполне поместятся. А к Аглае в «ласточку» поместятся остальные. Распределимся так, чтобы Маруся и Соня на коленках у кого-то ехали – тогда места точно всем хватит.
- Дети устанут – отозвалась Аглая – Соню вон, укачивает постоянно, Олюшка тоже дорогу не очень переносит.
- Будем часто останавливаться. Ну, ездили же как-то до этого – то туда, то сюда! Ты своих, Глаша, на море возила, Иван в деревню ездил – переживём!
За неимением лучших идей решили поддержать Владимира.
Дети всё прислушивались к разговорам взрослых, предвкушая поездку в деревню, тихо обсуждали это событие между собой, Гриша и Тоня авторитетно обещали Ольге и Толику «всё показать», Маруся и Соня повизгивали от восторга, что скоро куда-то поедут, тем более, что дети Аглаи за последние годы ездили в основном в лагерь, так как Аглая много работала и на море в отпуск выбираться уже не получалось.
Вечером, когда определились с датой поездки, и гости разошлись, Аглая читала девчонкам сказку на ночь. Конечно, Оля и Тоня уже сами умели читать, но для Аглаи это был необходимый прежде всего ей самой ритуал. Она видела перед собой три пары детских глазёнок и чувствовала себя необыкновенно счастливой. Вот и сбывается потихоньку её мечта – стать членом большой и дружной семьи, и конечно, всё будет хорошо у них с Иваном!
- Мам! – протянула Оля – а мы куда-то поедем скоро?
Ей не терпелось выяснить, так ли это.
- Да, Оля, мы поедем на мою родину, туда, где я родилась и выросла.
- В гости к бабушкам и дедушкам Гриши, Тони и Сонечки?
- Да.
- Это из-за вашей свадьбы с дядей Иваном?
- Всё верно.
Она погладила девочек, задержалась у кроватки Сони, которая, улыбаясь, смотрела на неё, а потом вдруг потянулась и обняла за шею.
Пожелав девочкам приятных снов, она отправилась к мальчикам. Те бесились, заглушая рвавшийся наружу смех ладошками, причём во всём этом участвовал и великовозрастный Костя.
Аглая шутливо дала ему подзатыльник:
- Костька! Тебе уже с невестами пора встречаться, а ты с детьми бесишься!
Она немного поговорила с мальчиками, также пожелала им спокойного сна и собралась уходить, когда вдруг Гриша схватил её за руку.
- Тётя Аглая! – она вопросительно глянула на него – вы простите, что я тогда…
Она поняла, о чём он. Тот случай с машиной, который чуть не лишил жизни троих человек. Кивнула:
- Не надо, Гриша. Я не сержусь и дядя Володя тоже. Тебя можно было понять. Что поделаешь – такова жизнь. Ты действовал так, как считал правильным, но прошу тебя – не повторяй больше подобного, не важно, по отношению к кому, иначе всю оставшуюся жизнь будешь винить себя за это.
Потом она зашла в комнату к Елизавете Ефимовне, которая тоже уже легла отдыхать.
- Ты сегодня устала, мама… Тяжёлый день был – она ткнулась ей в плечо.
- Зато какой счастливый – улыбнулась женщина.
- Прости, что не берём тебя в поездку…
- Нет-нет, ещё меня там не хватало. Езжайте сами, я присмотрю за домом, а иначе Муська у нас одна останется, и Верный, и Мурзик. Кто за ними присмотрит? Езжайте!
Наконец, Аглая прошла на кухню. Ивана не было – он сидел на крыльце дома, курил и смотрел на ночное, тёмное небо.
- Все улеглись? – спросил, когда она присела рядом и положила голову ему на плечо.
- Ага. Всем пожелала спокойной ночи, дети все возбуждённые, не знаю, как уснут.
- Устала? – спросил он.
- Нет. Мне кажется, ещё сто тысяч дел бы переделала. Ты знаешь, меня сейчас Сонюшка так за шею обняла… Я думала, разрыдаюсь.
- Дети любят тебя, Аглая. Да и как можно тебя не любить? Пойдём, неугомонная моя, помогу тебе с посудой и порядком на кухне. А вообще – ложись-ка ты отдыхать, я сам всё сделаю.
- Ну вот ещё! Нет, Ваня, вместе, так вместе. Тем более, теперь я не хочу расставаться с тобой ни на одну минуту.
- И на работу вместе будем ходить?
Она улыбнулась:
- Над этим надо подумать!
Перед поездкой они разговорились с Наташей.
- Наташ, присмотри за мамой, пожалуйста – она одна остаётся. Может, выберешь минутку и заедешь?
- Не вопрос, конечно, присмотрю. Слушай, я всё спросить хочу – не боишься ехать? Там этот Демьян Егорович…
- Да он взбалмошный немного – и только. Да ещё себе на уме. А так ничего – вытерпеть можно. Ну, и потом – там будут Иван, Стеша, Степан, Груня, Володя. Уж точно в обиду не дадут! Ну, и позвал он вряд ли для того, чтобы как-то меня обидеть. Только бы тепло было в этот день, вот как сейчас!
- Господи! – вздохнула Наташа – подумать только, как время летит! Через неделю с лишним уже ваша свадьба!
- Я, Наташка, и не мыслила о таком! Думала, всё – разошлись наши с Ваней дорожки! Ан нет!
- Ты светишься, как новогодняя гирлянда – прыснула Наталья – как девочка, честное слово!
- Ещё и глупая, к тому же! – добавила Аглая.
- Ты, кстати, как с такой оравой справляешься? Пятеро детей, Костик, мама… Я бы застрелилась, наверное!
- Наташ, они же взрослые уже. Ну, Сонечка, конечно, ещё малышка, семи нету, и то всё понимает. А остальные – помощники мои, причём все. Иван хорошо своих детей воспитал, правда, они серьёзные не по годам, но это потому, что рано мать потеряли. Знаешь, о чём я мечтаю, Наташка? О том, чтобы они рано или поздно меня назвали мамой!
- Знаешь, Глаша – задумчиво сказала Наташка – я бы так не смогла.
- Как – так?
- Они тебя столько лет поносили, как только можно. А ты теперь едешь к ним… И простила…
- Я не то, чтобы прямо уж простила, Наташ. Буду начеку. Они – родители Ивана, я не могу их игнорировать. Я ведь люблю его, а значит, должна принимать его вместе с его родителями.
Наталья только головой покачала, но Аглая сказала:
- Наташ, той испуганной, забитой, зажатой, опозоренной девушки больше нет, понимаешь? Да, это всю жизнь будет со мной, но сейчас я чувствую, что я в некоем смысле победитель. Вопреки этому, можно сказать, изгнанию и поруганию, я многого добилась, вопреки всем неприятностям в жизни и долгой разлуке Ваня сейчас со мной, и мы любим друг друга также, как тогда.
- Прости, мне неудобно спрашивать об этом… но… ты не чувствуешь себя как-то… выше его, что ли. В конце концов, у тебя образование, ты в таких кругах общаешься… А он – простой водитель…
- Наташ – улыбнулась Аглая и процитировала - We loved with a love that was more than love.
- Что это?
- Английский. Эдгар По. Знаешь, как переводится? «Мы любили любовью, что была чем-то большим любви». Мне абсолютно неважен его социальный статус – я люблю его таким, какой он есть. Со всеми его достоинствами, недостатками и причудами, и даже не сомневаюсь, что и он меня любит также.
В пятницу вечером они выехали в Калиновку на двух машинах. Поскольку у Владимира машина была побольше, туда уселось большинство. Несколько раз в пути они делали остановки. За рулём машины Аглаи ехал Иван – он не хотел, чтобы она устала после работы ещё и от вождения.
Наконец, показались знакомые дома и улицы. Иван кинул взгляд на Аглаю и на миг положил свою руку на её, словно успокаивая.
Наконец они подъехали к дому Демьяна Егорыча и Анфисы Павловны, там, около ворот, их уже встречали Стеша, Степан и сёстры, а навстречу приехавшим спешили сами старики.

Часть 63
Аглая стояла около Ивана, который обнимал её за талию, немного выступая при этом вперёд, готовый отразить любое «нападение» на свою спутницу. Даже словесное, или недобрый взгляд… Он словно защищал её, и рядом с ним Глаша чувствовала себя намного увереннее и спокойнее. Рядом стояли Груня с Владимиром, а с другой стороны – Стеша со Степаном.
Анфиса Павловна и Демьян Егорыч остановились напротив сына и наступила какая-то выжидающая тишина – словно всем им нечего было сказать друг другу.
Стеша рассеянно посмотрела на Степана – она готова была уже кинуться, чтобы разрядить обстановку, но в этот момент Демьян Егорович улыбнулся, а потом сказал Анфисе жене, как ни в чём не бывало:
- Смотри-ка, матка, они все в энти жинсы вырядились, и довольны! Ну, Глаша, ну произвела ты фурор своими штанами! Я, как Стешку в них увидел, думал, что она не иначе, как в кавалерию собралась!
 Шутка была не совсем удачная, но разрядила обстановку, и вызвала улыбки у всех присутствующих.
Из машин повыскакивали дети, Гриша и Тонечка бросились к бабушке и дедушке, потом к многочисленным тёткам, а Демьян Егорович с Анфисой Павловной подошли к Аглае и Ивану.
- Ну что, молодёжь! Стало быть, свадьба скоро?
Они кивнули, улыбаясь, а Анфиса Павловна сказала:
- Аглая, ты не серчай на нас… Мы ить… не со зла тогда… Ваньке хотели лучшего, а оно вон как получилось. Опять же, Сазон Евдокимович сейчас навёл порядок – бабы сплетни уже по зауглам не таскают – некогда. Даже и не знаю, что сказать тебе, милая. Виноваты мы перед тобой с дедом – сами во всём этом порицании участие принимали, не зная истинной картины…
- Не стоит сейчас об этом, Анфиса Павловна – сказала Аглая – я уже всё забыла, и вам не советую вспоминать. Тем более, я люблю Ивана, и всё остальное мне уже неважно. Надеюсь, что вы поймёте нас и не будете препятствовать нашему желанию создать семью.
- Да куда уж… - махнула рукой женщина – отпрепятствовали уж… Только к закату жизни и поняли, что нельзя чинить козни-то… Вон оно чем обернуться может.
- Бабка! – перебил её Демьян Егорыч – ну, чё ты людей на улице держишь! Во двор, во двор, ребятушки, там уже и столы счас готовы будут!
Иван не отпускал её от себя – так и прошли они к родителям, обнявшись. Рядом тёрлись дети – и Ивановы, и Аглаи, но вскоре, оценив обстановку, и увидев, что взрослые расслабились, улыбаются и радуются, убежали куда-то все вместе, прихватив с собой и малышей.
Во дворе, под навесом, были накрыты столы – Демьян Егорович с Анфисой Павловной постарались к приезду Ивана с Аглаей. Дочери их сновали туда-сюда с разнообразными блюдами с закусками и горячим, сами старики, как они говорили, контролировали процесс, покрикивая на девок и направо-налево раздавая указания.
К Аглае подошли Груня и Стеша.
- Ну, ты как?
- Нормально, спасибо.
- Батька-то попервоначалу и не знал, что сказать, засмущался. А потом к этим джинсам прицепился, неугомонный. Ладно, девчонки, пойдёмте, надо наладить стол для детей, их вон, целая орава, наши-то сытые, а ваши с дороги.
Они помогли Анфисе Павловне поставить под навесом ещё один стол, поменьше, застелили его белоснежной скатертью, и Груня со Стешей стали носить туда еду и приборы, специально оставив Аглаю с Анфисой Павловной нарезать фрукты-овощи и колбасу с сыром.
В дом вошёл Иван:
- Мам, я Глашу заберу – ей после дороги отдохнуть надо!
- Нет-нет!  - запротивилась Аглая – иди ты отдохни, там вон, в саду на скамейке сидят Владимир со Степаном. Ты всю дорогу за рулём был! Я помогу Анфисе Павловне и девочкам.
Иван улыбнулся ей, не удержавшись, чмокнул в щеку, стрельнув глазами в мать, и ушёл.
- Ох, Глашенька! – заговорила женщина – не вымолить нам с батькой прощения у тебя… Грехи наши тяжкие…
- Анфиса Павловна – укоризненно сказала Аглая – я же просила… Давайте не будем. Главное – это счастье наше с Иваном, и счастье наших детей, правда ведь? И вы не переживайте – я знаю, что такое мачеха, и деток не обижу. Сама уже успела привязаться к Грише, Тонечке и Соне.
- Да я и не переживаю. Ты вон какая – всего добилась, и дети у тебя замечательные. Ты только, Глаша, на деда внимание не обращай – он у нас шебутной, может иногда чё и брякнуть.
И как раз тогда, когда она закончила это говорить, вошёл Демьян Егорович.
- О, тут как тут! – буркнула Анфиса Павловна – командир, етить его…
- Ну, бабоньки! – не слыша жену, зарокотал старик – всё ли готово?! Аглая, ты поди от наших разносолов-то отвыкла? Там, в городу, другая еда!
- Да та же самая, Демьян Егорович – отозвалась Аглая – откуда ей другой взяться-то?
- Видел я показ твой по ентой штуке бесовской. Бабке говорю – надо приобресть, дюже интересно там кажуть. Тока страшновато бывает – а ну, как все эти люди-то попрыгают в дом с экранов!
Он выпучил глаза и рассмеялся. Аглая поняла, что Демьян Егорович со страху или от переживаний уже немного тяпнул. Она поправила ему воротник новой хлопковой рубахи и сказала:
- Только его, этот телевизор, Демьян Егорович, долго смотреть нельзя – глаза от этого портятся.
- Во! – старик выставил вперёд большой палец – сразу видно, заботливый человек. А хоть одна курва-то из вас – обратился он к Анфисе Павловне – о старике позаботилась?! Хоть одна вот так сказала?! Токмо и слышно – «давай, батька, телек купим», а чё от этого телека бывает – никто и не в зуб ногой! Даже Вовка, зять, етить мать, об том не позаботился! Эх, вы!
- Иди уже! – дружелюбно сказала ему Анфиса Павловна – в саду, что ли, эту заразу прячешь, али в бане? Наклюкался, сморчок!
И когда он ушёл, заговорила:
- Вот так и живём, Глашенька. А что поделаешь – чем дальше, тем он неспокойнее становится. Возраст. Да за внучков всё переживает, скучает. Вы уж нас, стариков, не бросайте…
- Ну, что вы… - сказала Аглая – вы же родители Ивана, как мы вас бросим. И дети по вам скучают, и вы по детям. Конечно, будем приезжать.
Скоро столы были накрыты, и вся большая семья устроилась за праздничным ужином. Иван и Аглая, конечно, сидели рядом, при этом Иван – около Демьяна Егоровича, который от радости, что сын приехал с будущей невесткой, и она не держит на них зла, болтал без умолку. А поскольку говорить тихо он не умел, иногда случалось, что те, кто беседовали на конце стола, друг друга могли не услышать.
Тогда сидевшая рядом с мужем Анфиса Павловна давала ему лёгкий тычок в бок и говорила:
- Дед, да угомонись ты!
 Но хватало затихшего старика ненадолго, и вот уже снова его басистый голос раздавался далеко за пределами навеса.
Пришли и Марья Степановна с Сазоном Евдокимовичем. Женщина долго обнимала внуков, и даже заплакала – так соскучилась по ним.
В какой-то момент Марья Степановна подсела к Аглае, которая внимательно слушала, о чём говорят Иван и Демьян Егорыч.
- Глаша – сказала она – ты не серчай на нас, на дураков. Все тогда с этой историей помешались словно… Сейчас смотрим со стороны и думаем – как можно было так человека топить, нет помочь. Дед вон мой, когда узнал, долго бушевал. Что это, говорит, за деревня такая – одни сплетники и сплетницы, причём даже мужики. Нет работать, они слухи по дворам таскают. И мы тогда – знали ведь, что Иван тебя любит – нет, хотелось дочери счастья, состряпали быстрее свадебку. Думали, стерпится-слюбится, а оно вон как получилось. Воспротивились бы тогда, глядишь, и девочка наша жива была бы…
И она уткнулась лицом в белый платочек.
Аглая тепло обняла женщину за плечи.
- Зато у вас не было бы таких замечательных внуков – сказала она с улыбкой – у каждого своя судьба, Марья Степановна, сколько кому отмерено, тот столько и проживёт. Ваша Соня была хорошей женой, хорошей матерью, и очень любила Ивана. И только за одно это я хотела бы сказать ей спасибо.
Марья Степановна посмотрела на неё таким взглядом, словно не поверила, что Аглая не держит зла на них.
- Ты действительно не сердишься на нас?
- Вы с Сазоном Евдокимовичем бабушка и дед Ваниных детей. Должна ли я держать в сердце злобу за то, что случилось много лет назад? Нет, я не хочу носить это в себе, Марья Степановна, зло – чувство разрушающее.
- Спасибо тебе, Аглая. Но ты хоть внуков привози к нам… Мы же со стариком одни остались теперь, Мишка тоже в городе, приезжает, конечно, но всё же нам одиноко с дедом.
- Да вы не переживайте! – успокоила её Аглая – впереди летние каникулы, я много работаю, Иван тоже, дети от вас ещё не выведутся!
- Вместе пусть приезжают. Я посмотрела, как они с твоими-то дружны. Не разлей вода. Так даже веселее будет нам.
- Конечно. Одни они не поедут, захотят Олю с Толей взять с собой.
Они было дальше продолжили разговор, но в этот момент Аглаю позвал Демьян Егорыч:
- Глаша! Глаша, послухай меня! Я вон Ваньке говорю – чё в этих городах свадьбу праздновать! Давайте к нам, в деревню! Ох, и весело будет! Столы наставим по двору, бабка с сёстрами наготовят!
- Да вы что, Демьян Егорыч – растерялась Аглая – это ведь какой труд! За полторы недели сколько успеть надо. А вы люди пожилые, вам отдыхать нужно. Лучше вы к нам приезжайте в город на свадьбу!
- Я ему тоже самое говорю – улыбнулся Иван – а он своё гнёт – «успеют, успеют»!
- Бабка! – Демьян Егорыч хотел отыскать поддержки в этом вопросе уже от жены – ну, хоть ты-то им скажи!
- Глаша, а и правда, ну что в том городе?! – принялась уговаривать молодых и Анфиса Павловна – давайте здесь отметим свадьбу. Ну, весело же будет!
- Мама – это уже Иван решил угомонить стариков – ну, вы что с отцом – с ума сошли?! Это ведь и правда – сколько хлопот. Да и не хотели мы пышно-то праздновать – только своими, самыми близкими.
- А мы и не будем пышно – усмехнулся Демьян Егорыч – позовём только всю деревню – соседняя обойдётся. И вся недолга! А готовить на толпу наши бабы охочи! Улька, вон, в открывшейся столовке на весь колхоз варит так, что только руки мелькают!
- Пап – Иван глянул на него укоризненно – да вы что? Мама устанет, ты тоже, не молодые ведь уже…
- От чего она устанет! – загрохотал уже пьяненький Демьян Егорыч – будет только, как командирша, ходить команды раздавать, а девки готовить будут. От чего устанет-то? Командовать?
- А и правда, Вань! – вдруг поддержала отцову идею Грунька – ну, чего в том городе делать-то? Давайте после ЗАГСа сюда приедем!
- Поддерживаю! – подал голос Владимир.
- Во! Свой человек! – обрадовался Демьян Егорыч.
- И вы туда же – ухмыльнулся Иван – ну, даёте!
Он посмотрел на Аглаю, которая в растерянности смотрела на будущих родственников и не знала, что сказать.
- Глаша, может, тебе это тяжело будет?
- Нет, Вань, дело не в этом. Это же машины надо, на чём ехать-то сюда. Дети в дороге устанут, опять же…
- Да придумаем что-нибудь! – успокоил её Владимир.
- Так, всё! – Груня решительно хлопнула по столу рукой – мы с Марусенькой в деревне остаёмся – ребёнку полезен свежий воздух, и я беру на себя организацию праздничного стола! Столов… - поправила она сама себя – вы продукты закупите, какие нужно, Владимир на днях всё привезёт, и начнём потихоньку готовиться. А ближе к свадьбе я в город вернусь.
Теперь уже все смотрели на Груню. Ивановы сёстры согласно закивали, поддакивая ей, а сам Иван сказал:
- Ну, вы даёте! Всё за нас решили!
- Ну, Вань – заканючила Грунька – ну, веселее же так будет! В самом деле!
Притихшие дети, которые прислушивались до этого к разговору, тоже стали уговаривать Ивана и Аглаю.
- Ну, я не знаю – ответила Глаша с улыбкой – удобно ли это?
- Глаша, ну свадьбы всегда у мужа в доме отмечаются. Давай, решайся!
В конце концов Аглая согласилась. Ей показалось даже, что Иван очень этому обрадовался – видимо, в глубине души он надеялся на то, что именно такой и будет их свадьба.
Засиделись они до самой ночи, детей уже давно уложили спать, а взрослые всё ещё разговаривали, находя новые темы для своих бесед. Обсуждали джинсовую коллекцию Аглаи, которая произвела фурор в городе, особенно красочно показ описывала Грунька, которая умела это делать в таких выражениях, что все слушали её, открыв рот.
Наконец, разошлись спать. Аглая с Иваном ушли к Стеше, Груня с Владимиром остались у родителей.
Утром Аглая сказала Ивану, что хотела бы сходить на кладбище, к матери. Детей они с собой брать не стали.
Сначала немного постояли у могилки Таисии, матери Аглаи, потом пошли к Соне. Аглая отошла, оставив Ивана.
- Прости меня, Соня – шептал Иван – ты же знала, что я всегда любил Аглаю. И она будет хорошей матерью нашим детям, поверь.
Перед уходом Аглая навестила ещё одного покойного. Задержалась у его холмика ненадолго, с ненавистью глядя на то место, где под землёй покоился человек, сломавший когда-то её жизнь. Нет, не готова она простить, раз волна негодования поднимается в ней всякий раз, когда она вспоминает о нём. Хотелось бы эти воспоминания вытравить из своего сердца, да не получается пока. Тяжело далась ей сама даже мысль о том, чтобы когда-то простить его. Ведь если бы не он, сколько счастья она испытала бы от жизни с Иваном, от рождения детей… Не сложилось. Много времени упущено, много слёз пролито, много воды утекло с тех пор.
- Пойдём, Глаша – Иван потянул её за руку – не трави себе сердце.
Он словно знал и чувствовал, о чём она думает, чувствовал её состояние, читал её мысли. Она задалась вопрос – вероятно, это и есть то, что называется «быть одним целым»?
Когда вернулись назад, Анфиса Павловна сразу усадила их завтракать, и всё время потчевала Аглаю:
- Ешь, деточка, ешь! Совсем исхудала на своих этих подиумах.
И подкладывала ей то блины с мясом, то кусочек рулета с маком.
- Анфиса Павловна! – смеялась Аглая – не откармливайте меня! «Язык» потом проломиться подо мной!
- Что за язык? – насторожился Демьян Егорович, слушая их разговор. Он тоже прихлёбывал из кружки ароматный чай, успевая при этом отправлять в рот блины один за другим.
Аглая объяснила ему, что у них называют «языком», и он долго смеялся, приговаривая:
- Вот выдумают же! Ну, дают! Глаша, а ты расскажи-ка, как ты придумываешь-то всё это? Небось, сложно…
- Да нет – пожала плечами Аглая – не сложно, да и помощники у меня есть – конструкторы и Костя вот.
- Кого он тебе поможет? – рассмеялся старик – то ж женская одёжа!
- Он модели красиво оформляет на листы – ответила Аглая, с благодарностью взглянув на Костю – рисует так, что ахнуть можно. Я-то только наброски делаю.
В подтверждении слов Аглаи сидевший недалеко Костя протянул Демьяну Егорычу его портрет, наспех нарисованный карандашом на альбомном листе.
Демьян Егорыч остолбенел, а потом сказал с восхищением:
- Гляди-ко! Вот это да! Бабка, посмотри, я будто с того портрета сошедши!
И он протянул Анфисе Павловне рисунок. Та зацокала языком в восхищении, а Демьян Егорыч гордо продолжил:
- Надо на стенку повесить в доме. Тока сначала в рамочку! Чтобы не забывали, кто тут хозяин!
Аглая прыснула, Иван рассмеялся, а Анфиса Павловна покачала головой и ответила:
- Может, тебя в председателевой конторе повесить? На месте Ленина-то? Или в красный угол заместо иконы?
- Богохульница! – рассердился Демьян Егорыч и ушёл.
В воскресенье все вернулись в город – детям надо было на учёбу и в садик, Ивану и Аглае – на работу и продолжать подготовку к свадьбе.
Наташа, услышав о том, что отмечать планируется в деревне, ахнула:
- Вы с ума сошли! То есть, мы поедем к этим людям, которые много лет не признавали тебя?
- Наташ – улыбнулась Аглая – я уже всё забыла. Единственное, кого не могу простить до сих пор – это отец и Анна.
Время до дня свадьбы пролетело быстро, и вот волнительное свадебное утро наступило.

Часть 64
- Анфиса! – ревёт на весь двор Демьян Егорыч – Анфиса!
- Ну, чего тебе! Чё ты раззоряешься?! Орёшь на весь двор, как племенной бык!
- Чем вы с девками думаете?! Ты на ходики-то глянь! Уж молодые вот-вот приедут, а вы ещё канителитесь, лени!
- Да успокойся ты, дед! Когда скоро-то, у них тока регистрация в десять!
- А ну вас!
Демьян Егорович ушёл в сад, сел там на скамейку и закурил трубку, которую недавно, вместе с хорошим табаком, подарил ему Владимир. Попыхивая горьковато-сладким дымом, он смотрел туда, откуда, по его мнению, скоро, должна была показаться свадебная процессия.
На нём была новая рубаха красного цвета и новые брюки в полоску, выглядел он важно и представительно – накануне события Анфиса Павловна помогла ему подравнять бороду, подстричь усы и волосы. Таясь, он достал из бокового кармашка рубахи маленькое зеркальце, посмотрел в него, удовлетворённо хмыкнул, и, довольный, убрал его назад.
Но долго сидеть он не мог – нужно было бы пойти ещё раз всё проверить. Встал, опираясь о сучковатую палку, увидел, как по воротам карабкаются вездесущие мальчишки, прикрикнул скорее для порядка:
- А ну, цыц отсюдова, курвы!
И пошёл во двор, где сёстры Ивана суетились меж столов, кто-то помогал с блюдами, кто-то украшал навес – занятий хватало всем. Посреди этой суматохи только Анфиса Павловна была спокойна – словно бы возвышаясь над всеми, она стояла посредине, и её намётанный глаз сразу замечал, где и что нужно доделать. Она спокойно раздавала указания, и довольный Демьян Егорыч, хлопнув её чуть пониже спины, сказал:
- Командирша!
Она в ответ так зыркнула на него, что он отшатнулся, попросила его не мешать, и Демьян Егорычу пришлось отправиться в огород, хотя он и не знал, зачем.
Волнения предстоящего события передавались всем членам семьи – все ходили туда-сюда, что-то делая, о чём-то говорили, смеялись, то там, то тут, раздавался быстрый говорок Стеши – она о чём-то спорила с сёстрами. Ворота дома украшал разрисованный плакат, на котором пестрела надпись: «Желаем паре молодой, дожить до свадьбы золотой». Плакат рисовал Костик, и отправил его потом с Владимиром.
Когда Демьян Егорович совсем потерял терпение, в конце дороги вдруг взвились клубы пыли и в деревню въехали порядка восьми машин, украшенных шарами и цветными ленточками.
- Бабка, едут! – крикнул Демьян Егорыч.
- Да не суетись ты! – Анфиса Павловна, в новом платье, с цветастым платком на плечах, взяла белой рушник с караваем хлеба и важно, как пава, поплыла к воротам.
Демьян Егорыч догнал её и встал рядом, чуть поодаль остановились все родственники и гости.
Первой шла чёрная «Волга», украшенная кольцами и куклой в свадебном наряде, за ней ехали остальные машины с гостями.
Из «Волги» вышел сначала Иван в сером костюме и белой рубашке, к карману пиджака был прикреплен бутон искусственного цветка.
- Братка такой важный! – шепнула Ульяна Стеше, и обе тихонько рассмеялись.
Иван же открыл дверь машины, и Аглая подала ему руку. Она была необыкновенно прекрасна в самостоятельно пошитом свадебном платье.
Длинное, облегающее её фигуру, оно совершенно было непохоже на те платья, которые продавались в магазинах города. По бокам были разрезы, рукава и подол отделаны блестящей вышивкой и бисером, на руках – тонюсенькие белые перчатки. Её причёску из собранных на затылке волос украшали белые цветы и короткая пышная фата.
Взявшись под руки, они подошли к родителям. По обычаю, нужно было откусить кусок свадебного каравая, а потом выпить шампанское. После этого родители расцеловали их, и пригласили всех гостей к столу. К Аглае и Ивану стали подходить сёстры с поздравлениями, первой их поздравила Стеша. Обнимая Аглаю, сказала полушёпотом:
- Наконец-то, Глаша! Как же долго я ждала этого!
И вытерла слезинку со щеки.
После этого Иван взял Аглаю на руки и так прошёл во двор. За ними пошли все остальные приглашённые. Молодых посадили в центре стола, со стороны Ивана сел его свидетель – муж Наташи, дальше Демьян Егорович и Анфиса Павловна, со стороны Аглаи – её свидетельница Наташа, Елизавета Ефимовна, Костик и даже Володя с Груней. Хотя Груня и была сестрой Ивана, но поддержать решила мужа, с которым познакомилась и обрела семейное счастье, благодаря Аглае.
Их то и дело поздравляли, желали счастья семейного и долгих лет жизни, вокруг раздавался смех и разговоры, в центр двора выходили гости с поздравлениями и подарками, плакал от умиления Демьян Егорыч, вытирая глаза большим платком, плакала Анфиса Павловна – столько хороших слов было сказано в адрес молодых.
А они словно никого не видели вокруг – смотрели только друг на друга, и не могли насмотреться. Им даже не верилось, что наступил этот день, которого они ждали так долго, которого могло не быть вообще.
Они не показывали свою радость от этого события выспренне и открыто – счастье любит тишину, и они знали это. Но так светились их лица и глаза, что сразу было понятно – эти двое счастливы по-своему сильно, просто не хотят растрачивать это счастье, берегут его в себе.
Аглая с некоей грустью наблюдала за детьми – вот и они выросли, быстро время пролетело. Она видела также жадные взгляды, которые нет-нет, да и бросал Иван на своих крошек-племянниц на коленях у сестёр. Но он принял тот факт, что совместных детей у них с Аглаей не будет, он видел, как она любит Гришу, Тонечку и Соню, которая уже, наскучавшись по материнской ласке, стала называть её мамой.
- Аглая, ты чего такая грустная? – спросила Наташа – радоваться надо, посмотри, как счастливы гости! А ты грустишь!
- Прости, Наташа – улыбнулась Аглая – просто… Мне даже не верится в такое счастье. Не верится, что настал этот день, что я стала женой человека, которого любила всю свою жизнь.
Наташа внимательно посмотрела на Ивана и ответила:
- Я поняла теперь, что тебя гложет. Но ты не должна… Ты так измучаешь вас обоих. Тем более, зачем думать об этом в такой чудесный день? Я думаю, что он, в отличие от Ильи, понимает, на что идёт, и всё осознаёт. У вас, Аглая, замечательные дети, и ты не должна сейчас делать им больно, они не должны видеть тебя грустной сегодня. Они ведь тоже ждали этого дня!
Аглая встряхнулась:
- Ты права, пожалуй! Чего это я!
Они снова и снова принимали поздравления, снова и снова им несли подарки, снова и снова соединялись бокалы с вином и рюмки с водкой, снова и снова все гости пили за молодую семью.
Скоро по двору разнеслись звуки гармони, гости, уставшие поглощать наготовленные яства, кинулись танцевать. Аглая же с Иваном сидели, глядя друг на друга и держась за руки. Они даже не могли ничего сказать друг другу, да им и не нужны были слова.
Скоро к ним подошла Сонечка и тронула Аглаю за руки:
- Мама, ты же потанцуешь со мной?
Аглая согласилась и пошла с девочкой, Иван отправился за ними – он танцевал с Маруськой на руках.
После гармони в ход пошли современные песни под магнитофон, привезённый с собой Владимиром.
- Тьху! – сплюнул Демьян Егорович – бесовская музыка! Поют непонятно чё, и танцуют непонятно как, только ноги задирают – ничего красивого!
Ворча, он ушёл за стол и налил себе ещё рюмочку, пока не видит Анфиса Павловна.
Ближе к середине празднования, когда разгорячённые гости передружились между собой, и тут же праздновали, поздравляли, пили за здоровье молодых и танцевали, Иван тихонько сказал Аглае:
- Давай сбежим отсюда!
- Ты что? – улыбнулась она – а гости? А дети?
Иван показал ей глазами на толпу гостей:
- Смотри, им ведь и без нас весело. В том числе детям.
- Хорошо – улыбнулась Аглая – давай сбежим. Только я всё-таки тихонько Стеше скажу, а то потеряют нас.
Она шепнула что-то подруге, та согласно кивнула, и они с Иваном, никем не замеченные, вышли за ворота и убежали к Калиновке.
Ещё издавна у них там было своё место – под сенью ивняка, на камнях, они любили сидеть в молодости. Смотрели на сильные воды Калиновки и молчали, счастливые уже только потому, что рядом и вместе.
Калиновка с тех давних лет так и не обмелела, воды её по-прежнему были сильны, билась она волнами о валуны и камни, и хранила множество тайн на своих берегах. Иван снял пиджак и положил его на гладкий белый валун, предварительно вынув из кармана взятое с собой шампанское и бокалы. Как же здесь было тихо! Слышался только шум воды, ни музыки, ни криков гостей, ни поздравлений. Спокойная, величавая Калиновка несла свои воды, не обращая внимания на суетливую жизнь людей.
Аглая села на камень, он устроился рядом с ней и обнял за плечи. Они осторожно пили напиток и смотрели на реку.
- А помнишь… - это слово вылетело у них одновременно, и они рассмеялись.
- Что-то мне не верится, что этот день наступил вообще в моей жизни. Кажется, сейчас кто-то ущипнёт меня, и я очнусь.
Аглая щипнула его за руку повыше локтя.
- Очнулся, и всё на месте – улыбнулся Иван – и свадебный костюм, и шампанское, и невеста.
- Мне самой кажется, что я сплю. Просто представлю, через что мы прошли, и не верю, что всё закончилось вот так.
- Не закончилось, а только начинается – поправил её Иван – я всегда буду любить тебя, до самой смерти.
- Я тоже – прошептала она, утыкаясь ему в плечо.
- Ну, чего ты? – он поднял пальцами её личико за подбородок – дурочка маленькая, сегодня радоваться надо, а она плачет.
- Это я от счастья – улыбнулась Аглая сквозь слёзы – послушай, Ваня… Я ведь тебе рассказала, почему ушёл Илья… Ты…
- Нет. Не надо, не говори сейчас об этом. У нас есть дети, наши дети, и я ни на минуту не пожалею, что общего ребёнка у нас не будет. Так сложилась судьба, и отчасти я тоже виноват в этом. Поэтому… не надо ничего говорить. Мы это переживём. У нас чудесные дети, наши дети, Аглая, и мы любим их всех одинаково, так что пожалуйста, не терзай себя.
Они ещё немного посидели на берегу, любуясь на Калиновку, и отправились домой, там, где было веселье, гости и красиво накрытые столы.
Когда на деревню опустились сумерки, во дворе вспыхнул свет огромного фонаря, и гости продолжали праздновать.
В этот день дом Демьяна Егоровича стал самым популярным домом. Гуляла практически вся деревня, толпы соседской ребятни то и дело забирались на забор и ворота, чтобы полюбоваться празднеством. Анфиса Павловна вынесла ребятишкам угощения, и те, довольные, сидели и жевали, обсуждая платье невесты, костюм жениха и свадебные машины.
Разошлись далеко за полночь. Городских гостей на ночлег «разобрали» по домам деревенские жители, Аглая было хотела помочь сёстрам и Анфисе Павловне убрать продукты и посуду, но Стеша с Груней воспротивились:
- Нет, нет, невеста, вернее, уже жена, ты в этом не участвуешь! Бери мужа и идите к нам! – Стеша отдала ей ключи от дома – мы сегодня у старшей переночуем, дети у Марьи Степановны и Сазона Евдокимовича. Идите, ради Бога. Нас толпа – сами, что ли не уберём?!
Утром Аглая проснулась от того, что кто-то щекотал её губы и нос пёрышком. Кто-то! Конечно, Иван! Она улыбнулась своим глупым мыслям, сладко потянулась и тут же попала в руки мужа.
- С добрым утром, радость моя…
Он сказал это так тепло и тихо, что в сердце словно вспыхнуло яркое солнышко от его слов. «Вспыхнуло и будет гореть до самого конца» - подумала про себя Аглая.
Весь следующий день тоже прошёл в суматохе и праздновании. Аглая, в простеньком голубом платье привлекала всеобщее внимание – каждому хотелось поговорить с ней, обнять и ещё раз поздравить. Иван не отходил от неё ни на шаг, уставшие за это время дети, сошедшие с ума от количества народа и уделяемого им внимания всей толпой, вместе с Костиком, ушли к Марье Степановне спать.
В воскресенье все вместе возвращались в город – уставшие, но счастливые.
И потекли дальше трудовые будни, жизнь, наполненная заботами, сложностями, радостями и событиями. В этом круговороте пронеслось-промчалось ещё два года.
Аглая по-прежнему работала в Доме Моды, популярность которого достигла своего наивысшего пика. Показы теперь происходили один раз в сезон, и отличались тем, что количество посетителей существенно выросло. Аглая добилась того, чтобы на новый зал выделили крупную сумму денег, и скоро новый «язык» уже встречал новую смену моделей.
Иван прошёл курсы автомеханика, которые тогда только появились в городе и перешёл на своём мясокомбинате в бригаду по ремонту техники. Ему нравилась его работа, и он планировал в дальнейшем пойти учиться в техникум хотя бы на заочное отделение.
В семье появилась ещё одна машина, на которой ездил Иван. Они также продолжали жить большой дружной семьёй. Только вот Костик и Гриша уехали в другой город. Костик закончил учёбу и по распределению отправился в мастерскую в далёкий город – талантливого мальчишку пригласили на работу. Гриша поехал с ним, чтобы пробовать поступать и так там и остался, поступив в институт сельского хозяйства.
Елизавета Ефимовна продолжала жить с Аглаей и Иваном, которые очень любили эту спокойную, скромную женщину, готовую всегда прийти на помощь. Она получала пенсию и небольшие переводы от Ильи, часть денег отдавала в общий семейный бюджет, хотя Аглая и противилась этому, а часть собирала на книжке.
Совместными усилиями Иван, Аглая и дети довели практически до совершенства их дом, выращивали огород, за которым следили девчонки, облагородили двор, посадили кое-какие кусты и украсили всё цветами. Аглае нравился их дом, летом утопающий в зелени и ярких красках, а зимой укутанный снегом, и она изо всех сил старалась, чтобы в этом доме было тепло и уютно всем членам семьи.
Они с Иваном, как и прежде, продолжали любить друг друга, и относились с нежностью и заботой. Они довольно часто ездили в Калиновку навестить стариков и Стешу, не забывали и про Марью Степановну с Сазоном Евдокимовичем, по приезду старались помочь во всём, а дети летом так вообще проводили у них все каникулы. Их привлекала природа и свобода в деревне, и другого отдыха они не желали.
За это время в семье Груни и Наташи появилось пополнение – родились мальчики. Семьи подруг были по-прежнему крепки, и Аглая с Иваном искренне радовались за них.
Казалось, в их жизнь пришла полная гармония - интересная, захватывающая, каждый день новая, она была наполнена событиями – встречами с друзьями и родственниками, новыми показами Дома Моды, которые, кстати, Иван старался не пропускать, поездками в деревню, знакомствами с новыми людьми. Но было кое-что, что тревожило Аглаю, бередило её душу и сердце, о чём она много думала на работе и потом дома.
Одно время из-за этих мыслей она перестала навещать Наташу и Груню и довольно часто обращалась неизвестно к кому с вопросом: «За что?»
Неужели её специально лишили способности стать матерью, потому что кто-то там, на небесах, наперёд знал, что она не справится с этим? За всё это время Иван ни словом, ни намёком не выдал того, что хочет их общего ребёнка, он одинаково любил их детей, обо всех заботился, со всеми старался поговорить, для всех находил время. Когда они гуляли в парке, Аглая пыталась поймать его взгляд, брошенный в сторону детских колясок или крошечных карапузов, державшихся за подол материнского платья. Холодея, она вспоминала глаза Ильи – их тоскливое выражение, когда он видел маленьких детей, и боялась одного – увидеть точно такое же выражение в глазах Ивана.
Но муж оставался равнодушен к бегающим карапузам и ярким коляскам с орущими младенцами, и она облегчённо вздыхала.
Но в душе было неспокойно, словно она чего-то недоделала в этой жизни.
- Глаша! – пыталась расшевелить её при встрече Наташка – Глаша, что с тобой происходит? У вас с Иваном всё в порядке?
Спрашивала она об этом вот почему – будучи особой холодной и разумной, она втайне про себя думала, что совместное счастье подруги и Ивана невозможно – слишком много времени прошло, слишком разные они стали, Аглая далеко вперёд ушла в своём развитии. И когда свадьба подруги всё же состоялась, Наташа, конечно, была рада за неё, но всё-таки сомневалась в том, что они смогут долго прожить вместе.
- Да всё у нас хорошо! – улыбнулась Аглая – и с детьми, и с Иваном всё в порядке.
- Ты совсем перестала к нам приходить. А дети, между прочим, скучают по тебе. И Груня жалуется, что ты и к ним редко заходишь.
- Наташ, ну когда мне? Дом, дети, работа… Круговорот, да и только.
- Слушай, может, вам с Иваном съездить отдохнуть? Девчонки уже большие, присмотрят и за Елизаветой Ефимовной, и за Соней. Толик взрослый уже – поможет.
- Я тоже думала об этом. Но сейчас пока не получится – очень много работы. В Калиновке вон родители прихварывают – помочь надо. Нет, сейчас точно не до отдыха.
На самом же деле волновало и тревожило Аглаю совсем другое.
Она возвращалась домой через парк. Полуденная жара сменилась прохладой вечера. Сегодня она попросила Ивана не встречать её с работы, а приготовить ужин на всех. Потому у неё было время прогуляться и подумать. В парке она присела на скамью – хотелось одиночества, уединения.
Рядом прошла молодая пара с коляской, мужчина, с любовью глядя на спящего младенца, заботливо прикрыл коляску накидкой от мух. Аглая проводил пару взглядом. Вот недалеко пробежала кудрявая, похожая на одуванчик, девчушка. Она пинала непослушной ещё ножкой большой резиновый мяч, и в конце концов упала на мягкое место и заревела. Тут же к ней подбежала симпатичная молодая женщина и взяла на руки, воркуя и успокаивая дочь.
На глаза Аглаи навернулись слёзы. Думая о том, способна ли она, сможет ли, она отправилась домой.
Иван в кухонном фартуке натирал на тёрке морковь для салата, его щека была перемазана мукой, видимо, что-то лепил из теста. Увидев Аглаю, улыбнулся и потянулся к ней с поцелуем, но она отстранилась от него, и он в недоумении следил глазами за тем, как она меряет шагами пространство от прихожей до кухни и обратно. Наконец, она посмотрела ему в глаза и сказала:
- Ваня, нам надо поговорить.
Часть 65
- Глаша? Что-то случилось? В чём дело? Ты бледная и без настроения. На работе что-то произошло?
- Нет, дело не в работе, дело в нас. Вернее, во мне.
- Я тебя обидел чем-то?
Она подошла к нему совсем близко, взглянула прямо в глаза, и он в очередной раз отметил про себя, какой же у неё глубокий и пронзительный взгляд. Глаза удивительные, с длинными пушистыми ресницами – никакой косметики не нужно.
- Ну, конечно, нет, чем ты мог меня обидеть… Просто… Я не знаю, как тебе сказать.
- Не мучай меня, Глаша, скажи, что произошло.
- Мне нужна твоя поддержка в одном вопросе, но я не знаю, как ты отнесёшься к этому.
- Ты же знаешь, что я всегда тебя поддержу. Ну, не дрейфь, расскажи, в чём дело.
- Ты прекрасно знаешь, что я больше никогда не смогу стать матерью – начала она, но Иван перебил её:
- Нет-нет, Аглая, прошу тебя, ты действительно измучаешь себя и меня этими словами. Зачем ты так много думаешь об этом?
- Подожди, прошу тебя, не перебивай. Так вот, ты знаешь это прекрасно, и знаешь, как мне больно от этого. Я никогда не держала свою крошечку на руках, не качала в кроватке, не прикладывала к груди, не видела, как эта маленькая капелька растёт на моих глазах. У тебя всё это было с Соней, а у меня… нет и никогда не будет. Даже мои дети достались мне уже в возрасте шести лет…
- К чему ты всё это говоришь мне? – похолодел Иван.
- К тому, Ваня, что я хочу взять из детдома ещё одно дитя. Только грудного возраста. Чтобы иметь полноценную возможность испытать счастье материнства.
Иван вздохнул с облегчением, подошёл и обнял её.
- Знаешь, Аглая, в чём твой недостаток?
- В чём?
- Ты очень издалека начинаешь.
Он усмехнулся.
- А о чём ты подумал? – спросила его Аглая.
- О том, что ты хочешь меня бросить, отправить искать себе молодую, которая родила бы мне.
- Иван! – она улыбнулась – я без тебя жить не могу, а у тебя в голове такие мысли.
- Ну, отпустила же ты Илью.
- Илья – это другое, там намечался ребёнок, я не могла не отпустить. Так что ты думаешь по этому поводу?
Иван немного отстранил её от себя, легонько подул на висок, отчего затрепетал тонкий локон её волос, и спросил:
- Ты уверена, что мы справимся?
- Ваня, у нас столько помощников. Девчонки вон уже выросли, Толя взрослый совсем, бабушка есть… В конце концов мы есть друг у друга. Мы с тобой осчастливим ещё одну брошенную крошку, и это будет наш ребёнок, Иван. Мы ведь с тобой ещё молоды, ещё очень сильны, а малютка получит дом и любящую семью. Но мне хотелось бы, чтобы ты тоже искренне желал этого, а не шёл на этот шаг только в угоду мне.
Иван вздохнул, опять погладил её по волосам:
- Наверное, ты права, Глаша – нам нужен ещё один ребёнок, малютка, который ещё больше укрепит наш брак, хотя он и так достаточно крепок.
Приняв такое решение, они договорились, что после выходных дней заглянут в дом малютки, и узнают всю информацию по усыновлению.
В выходные Аглая пошла в гости к Груне, вместе с Наташей. Туда приехала Стеша со Степаном, мужчины уединились дома у Ивана, а женщины встретились у Груни. Там-то Аглая и сообщила подругам эту новость.
- Мы с Ваней решили ребёнка из детского дома усыновить. Или удочерить.
Возникла напряжённая тишина.
- А зачем? – спросила Стеша – у вас… проблемы?
- Почему ты так решила? Нет у нас проблем.
- Иван ребёнка хочет? – осторожно уточнила Груня.
- Я хочу ребёнка – ответила ей Аглая.
- Просто я вспомнила – запнулась Грунька – эту историю с Ильёй, потому и спросила… Прости…
- Я никогда не переживала это чувство материнства, от первых осознанных улыбок младенца до последующего роста.
- Вы грудничка хотите взять? – ахнула Стеша.
- Стеша, ну это же не магазин. «Взять». – рассмеялась Аглая – да, грудничка.
- Аглая, но ты представляешь, что это такое? Бессонные ночи, пелёнки-распашонки, иногда этот бесконечный ор, особенно, когда зубы режутся. Вы с ума сойдёте!
- Ну, помощников-то у нас хватает… Справимся все вместе…
Женщины задумались.
- А может, вы и правы – выпалила Наташка – несчастному дитю – дом, а вам с Иваном и детьми – радость.
Одна Стеша не поддержала эту идею, а просто промолчала. По её разумению, жизнь Ивана и Аглаи была спокойной, устоявшейся, и рушить этот покой вот таким способом – не самый лучший вариант.
Когда она рассказала об этом родителям, те тоже не пришли в восторг.
- И чего им не сидится! – с досадой сказал Демьян Егорыч – всего ведь в жизни хватает – машины две ажник на семью, дом полная чаша, дети учатся, все чуть не отличники, а они – гляди-ко – ещё дитё взять! Ишшо непонятно, кого в тех домах-то оставляют, вон по телеку показывали передачу, там про эту рассказывали, как её… Бабка, как? – обратился он к Анфисе Павловне и закашлялся.
- Про наследственность – откликнулась та, слушая разговор.
- Во-во! А какая у тех дитёв с детдомов наследственность? Пьянь одна!
С этим Стеша не могла согласиться.
- Оля и Толечка же нормальными выросли – возразила она осторожно.
- Раз на раз не приходится – наставительно сказал Демьян Егорыч – ох, грехи наши тяжкие! Матка, хоть ты им, дуракам, пропиши, что лишнее это!
- Да рази они будут меня слухать? – спросила Анфиса Павловна – всё равно по-своему сделают, коль в голову взбрело.
В дом малютки Аглая с Иваном приехали взволнованные, директор смогла принять их не сразу, и они какое-то время сидели в коридоре, сквозь прозрачные вставки на дверях наблюдая за детьми, играющими в комнатах. Иногда они смотрели друг на друга с каким-то особым волнением, и тогда сжимали руки друг друга, словно желая поддержать.
Директор внимательно выслушала их, спросила, в законном ли браке они состоят, сколько у них детей, узнав, что двое деток – приёмные, улыбнулась и сказала:
- Что же, есть у нас двое отказников – мальчик и девочка. Мальчику четыре месяца, девочке два. Если желаете посмотреть – распоряжусь, чтобы нянечки принесли их, так как на территорию комнат у нас проход запрещён. Оформление документов займёт порядка двух месяцев, кроме того, нам нужно будет ознакомиться с вашими жилищными условиями.
Скоро нянечки принесли детей. Как ни странно, оба спокойно спали у них на руках. Аглая всматривалась в маленькие личики деток, и ей было бесконечно жаль крошек. Она задавалась вопросом о том, почему одни бросают своих детей, а другим не даётся возможность обнять своего ребёнка. Ведь сколько женщин, кроме неё, никогда не испытывали радость материнства! Хорошо, что у неё есть её семья, которая всегда поддержит и любимый Иван, который, конечно, станет хорошим отцом одному из этих деток.
Она вглядывалась в лица малышей, когда вдруг девочка открыла свои глазки и уставилась на Аглаю. С тех пор она поняла, что пропала. Тёмно-синие глаза ребёнка смотрели на неё как-то осознанно, словно по-взрослому, она как будто уже понимала, что в этой жизни её оставил самый дорогой человек. Потом малышка потянулась и зевнула так забавно, что Аглая невольно заулыбалась.
- Она на вашего мужа похожа немного – заявила одна из нянечек.
- Девочка уже названа? У неё есть имя?
- Да – ответила директор – её зовут Вера.
- Оно ей очень подходит – пробормотала Глаша и вопросительно посмотрела на Ивана. Тот, понимая, что она хочет сказать ему, кивнул.
- Какие документы нам нужно предоставить, чтобы удочерить Верочку?
Два месяца обещали быть просто сумасшедшими. У Аглаи намечался очередной крупный показ, на который должны были приехать аж из самой Москвы. Дети хотели поехать в деревню к бабушкам-дедушкам, на летние каникулы вернулся Гриша и с ним приехал Костик, у которого был отпуск.
На предстоящие выходные на трёх машинах, – Володя с Груней и детьми тоже поехали с ними – собрались к старикам.
Анфиса Павловна встречала их у ворот, скоро вышел и Демьян Егорыч, к которому сразу же кинулись внуки. Они любили сварливого деда, а дед любил их, особенно Костика, который когда-то порадовал его портретом. Портрет Демьян Егорыч бережно хранил в сундуке, постоянно сетуя на то, что некогда и некому сделать на него рамку.
За ужином разговорились. Демьян Егорыч, которому не терпелось «разведать обстановку», спросил у Ивана:
- Ну, как дела-то, Ваня? Правда или нет то, что Степанида нам тут поведала?
- Ну, смотря что она поведала – усмехнулся Иван.
- Якобы, дитё планируете взять.
- Документы оформляются на Верочку сейчас. На следующей неделе комиссия должна прийти, посмотреть жилищные условия.
Аглая напряглась – по лицу Демьяна Егоровича она поняла, что он крайне недоволен.
- Зачем вам это надо-то? – осторожно спросила Анфиса Павловна – разве, плохо живёте? Всё есть у вас, детки вон большие, да и сами вы… уже ведь не юнцы, чтобы грудничка брать.
- Анфиса Павловна – начала Аглая, но Иван перебил её:
- Мама, отец, это наше совместное желание, и оно не обсуждается.
Анфиса Павловна только головой покачала, а Демьян Егорыч закашлялся и ушёл в огород.
Аглая с благодарностью посмотрела на мужа – как он ловко и прямо, одной короткой фразой, пресёк все разговоры о удочерении Верочки.
За столом возникла неловкая тишина. Атмосферу разрядила Соня, которая о чём-то болтала с Маруськой, смеясь и прикрывая ладошкой рот.
- Много проблем-то с удочерением? – поинтересовался Владимир – может, я помогу?
- Нет-нет, спасибо – отозвалась Аглая – мы сами. Там проблем-то особых нет, бюрократия просто…
Вечером, сидя в саду на скамейке, Аглая разговорилась с Костиком. Он сообщил ей, что ему написала мать, просила его приехать к ней, навестить. Мол, из братьев никто к ней не приезжает, посылки не шлёт – все забыли её. Потому он, Костик и приехал сюда, чтобы выбрать время и съездить к ней.
- Добрый ты, Костя! – Аглая склонила голову ему на плечо – надеюсь, Анна хоть что-то осознала в этой жизни.
- Я сам надеюсь. Она спрашивала в письме, могу ли я после тюрьмы забрать её к себе.
- А ты? – насторожилась Аглая.
- Ответил, что подумаю. Ей ещё сидеть и сидеть.
- Правильно, я бы тоже на твоём месте так сразу не соглашалась. Вот встретишься с ней, а там посмотришь. Насколько я помню, Анна очень любила обвинять в своих неприятностях других. Ну, а про братьев ты что-то знаешь?
- Все, в основном, в райцентре живут. Старший, Егорка, женился вроде, дети. Он, кстати, сюда иногда приезжает – к батьке на могилу. Остальные тоже там же в основном, двое сидят за кражу.
С Егоркой пришлось встретиться и самой Аглае. Они с Иваном приехали на кладбище, прибраться на могилках Таисии и Сони. Когда она убиралась у матери, за спиной раздался смутно знакомый голос:
- Здравствуй, Глаша!
Она обернулась и увидела незнакомого мужчину и только потом поняла, что это самый старший из братьев.
- Здравствуй, Егор.
Они немного поговорили, причём тот с удовольствием отметил:
- Ты совсем не изменилась. Наслышаны о твоих успехах. Моя тоже шьёт немного, так все модели из твоих коллекций берёт.
Простились они если не добрыми друзьями, то уж точно хорошими знакомыми. 
Члены комиссии, которые вскорости пришли в дом Аглаи и Ивана для оценки жилищных условий, с удивлением осматривали красивый дом, с любовью отделанный совместными усилиями семьи, удобные комнаты, удивлялись идеальной чистоте и порядку, и расспрашивали Аглаю о том, как она всё успевает делать. Улыбнувшись, Глаша заметила, что она не одна, в их семье принято помогать друг другу.
Директор дома малютки уже намекнула им на то, что никаких проблем с удочерением быть не должно. Иван и Аглая периодически наведывались туда и им выносили Верочку, с которой разрешали совсем ненадолго оставаться. Они несколько раз привозили сладости и фрукты для детей, а для малюток – ползунки, пелёнки и распашонки.
Верочка смотрела на них с Иваном своими большими тёмно-синими глазами, и они с трепетом думали о том, когда же наконец малышка займёт своё законное место в их доме. В их сердцах это уже произошло, осталось только познакомить крошку с многочисленной роднёй и домом.
Они с Аглаей в свободные выходные ездили покупать коляску и кроватку для девочки, пелёнок-распашонок нашили Ольга с Тонечкой, которые тоже с нетерпением ждали появления в доме нового члена семьи.
Один Гришка, казалось, не разделял общее настроение.
- И зачем вам младенец? – с недовольством спросил он – лучше бы кого постарше взяли.
Иван пытался поговорить с сыном, но затея эта не увенчалась успехом. Аглая попросила его пока оставить Гришку в покое – она рассчитывала на то, что, когда он увидит ребёнка – растает. Она видела, что Гриша добрый парень и верила, что он полюбит сестру.
Помимо всего прочего, приближалось время самого важного показа в жизни Аглаи. Она много работала, готовила зал для показа, оттачивала с моделями последовательность выхода, постоянно совещалась с конструкторами насчёт того, кто в какую очередь должен идти и гоняла старшего мастера с подготовкой тканей, и моделей одежды.
Иногда она задерживалась на работе допоздна, и тогда Иван ворчал, что она окончательно испортит себе зрение, и вообще, может слечь от переутомления. Аглая только смеялась над этими словами – как раз сейчас она чувствовала в себе неимоверную силу.
Показ должен был состояться в субботу, Иван приехал туда с Олечкой и Соней, которые к этому мероприятию вернулись из деревни. Он всегда приезжал заранее, с букетом цветов, которые дарил жене в самом конце.
- Пойдём – Аглая взяла его за руку – покажу тебе, как мы оформили зал, подиум и «язык».
Она потащила его за собой. В зале шли последние приготовления, модели под команду главного конструктора ещё раз отрабатывали походку.
- Тебе нравится? – спросила его Аглая.
Он кивнул:
- Всё, как всегда, на высоте. Впрочем, у тебя и не бывает плохо.
- Не перехвали! – улыбнулась Аглая.
Вокруг стояла суматоха, громкий голос конструктора раздавался по всему залу:
- Ирина! Ирина! Где тебя черти носят? Строчка на платье распустилась, а она где-то шляется.
- Кто такая эта Ирина? – с улыбкой спросил Иван – которая неизвестно, где шляется?
- А, это старший мастер. Очень способная, я её на прошлой неделе из ателье к нам забрала.
- Какая же она способная, если вон, шатается неизвестно где?!
- Да скорее всего за булавками убежала.
Вскоре Иван услышал дробный стук каблучков, дверь открылась и за его спиной раздался голос:
- Да иду я уже! Можно потерпеть, или орать будете, как ненормальные! Думаю, понимаете ведь, что у человека существуют также и естественные потребности.
«Вот ничего себе, выступление!» - подумал он и поймал себя на мысли, что где-то уже слышал этот голос.
Повернувшись, он увидел Ирину, ту самую, которая два с лишним года назад влепила ему в гараже довольно сильную пощёчину, и чей отец приходил разбираться с ним, Иваном. Он смотрел на неё и понимал, что от той, прежней Ирины, осталось очень мало.
Часть 66
-Всё, я побежала! – Аглая поцеловала Ивана, и не успел он и слова сказать, как она быстро ушла туда, где за портьерами располагался выход на подиум и гримёрные комнаты моделей.
Он видел, как Ирина стрельнула по нему взглядом, с недоумением посмотрела на уходящую Аглаю и девочек, стоящих рядом с ним, ухмыльнулась и тоже ушла.
Показ начался, но Иван слабо следил за ним. Его не покидала мысль, что Ирина не просто так оказалась здесь. Он стоял недалеко от выхода, усадив девчонок в самом первом ряду и не мог понять, что же ему не нравится во всей этой истории.
А не нравилось именно это – внезапное появление Ирины вновь в его жизни. Ведь тогда, два года назад, она была поварихой, а тут вдруг стала старшим мастером, да ещё и оказалась в Доме Моды, рядом с его женой.
Он решил, что не будет откладывать дело в долгий ящик и сегодня же, после показа, поговорит с Аглаей. Обязательно нужно ей объяснить, что Ирина не так проста, как кажется, да и никогда не была такой.
Он стоял и рассеянно смотрел на подиум, по которому туда-сюда ходили улыбчивые, нарядные модели, когда услышал тихий голос:
- Здравствуй, Иван!
Чуть повернулся – это была она. В её облике действительно мало осталось от Ирины, которую он помнил. Она больше не была милой пышечкой – худенькая фигура и высоченные каблуки на туфлях делали её очень стройной. Тёмные её волосы были красиво уложены на затылке, искусно нанесённый макияж подчёркивал глаза и губы.
- Здравствуй, Ирина!
- Ты, вероятно, удивился, увидев меня здесь?
- Мне всё равно – стараясь сделать голос как можно более равнодушным, сказал Иван.
- Я, когда с мясокомбината уволилась, сразу пошла на курсы портных, закончила их и пришла работать на комбинат, тут набралась опыта – перевели в ателье. И вот – мне повезло, Аглая Игнатовна забрала меня и сделала старшим мастером. Кстати, а что ты здесь делаешь? Я всегда думала, что показами интересуются в основном женщины.
- Меня не показы интересуют, а исключительно моя жена.
Ирина кинула взгляд на его руку, остановилась на обручальном кольце, удивлённо вскинула идеально подкрашенную бровь.
- Вот как? Аглая Игнатовна, значит, жена твоя? Поздравляю!
- Спасибо.
- Ты, Иван, прости меня за то, что я тебе тогда пощёчину дала. Оказывается, ты не был ни в чём виноват. Эта дура Галка, подруга моя бывшая, рассказала всё своему дружку, а он и разнёс слух по мясокомбинату. Ох, с каким удовольствием я её за волосы потаскала!
- Я и забыл уже – угрюмо сказал Иван – надеюсь, ты реабилитировала меня в глазах своего папаши? А то он ко мне с разборками тогда являлся.
- Ах, папа, папа! – усмехнулась Ирина – узнаю своего отца. Он до сих пор не может привыкнуть, что я уже не ребёнок.
Ирина перехватила взгляд обернувшейся Ольги, который она остановила на Иване и спросила его:
- Дочь твоя?
- Дочери – поправил Иван – наши с Аглаей.
- Что же – помедлив, сказала Ирина – удачи, Иван!
Она посмотрела на него с недоброй усмешкой, от которой ему стало беспокойно, и ушла, покачивая бёдрами, обтянутыми строгой чёрной юбкой.
«Ну, дела! –подумал Иван – только этих проблем нам не хватало!»
Вокруг раздавались овации, Аглая вышла на подиум в сопровождении моделей, улыбающаяся, счастливая. Это был успех, самый настоящий, хотя провалов в её показах никогда не было.
Откуда-то с первого ряда к нему сквозь суетящийся, спешащий к выходу народ, протиснулась Груня.
- Ты с кем разговаривал, Иван? – спросила она – что за девица? Лицо смутно знакомо.
- Ирина – махнул тот рукой.
- Подожди, подожди – Грунька в задумчивости потёрла ладошкой нос – это что, та самая, повариха?
Иван пересказал ей разговор с Ириной.
- Не нравится мне всё это! – заявила сестра – не просто так эта настырная девица сюда проникла. Надо поговорить с Аглаей, сказать, чтобы она от неё избавилась.
- Я сам поговорю с ней, Груня. Ты не лезь.
- Хорошо – обиженно ответила Грунька – я просто помочь хотела.
Сияющая Аглая подошла к ним и спросила:
- Ну, как?!
- Всё было лучше некуда! – восторженная Грунька обняла её.
Иван отдал жене цветы, поцеловал её, а она спросила:
- Вань, а что случилось? Что-то у тебя взгляд странный.
- Ничего страшного, потом объясню, сейчас не время и не место.
Когда они оказались дома и поужинали, Аглаю позвала к себе в комнату Елизавета Ефимовна.
- Детка, я от Ильи письмо получила.
Она была крайне удивлена, так как Илья в основном только слал переводы, а писал очень редко.
- Что-то случилось? – нахмурилась Аглая.
- Да нет, ничего страшного. Жена его уже третьим беременна.
- Ну, это же хорошо, мама. Значит, в согласии живут.
Елизавета Ефимовна разочарованно махнула рукой:
- Ничего хорошего, дочка. Жалуется, что весь быт на нём. Это помимо работы. Октябрина оказалась жуткой лентяйкой – приходится ему всё делать самостоятельно. Нерадивая она – детей путём не воспитывает, орёт на них почём зря, по дому мало что делает. Да и разъелась знатно.
 И расстроенная женщина показала ей фото. На нём был изображён похудевший и весь какой-то потрёпанный Илья, двое маленьких детей и женщина, которую Аглая уже практически не помнила. Отличительной чертой было то, что женщина действительно была уж очень толстой. Не зная, что сказать Елизавете Ефимовне, Аглая заметила:
- Ну, ведь живут же они как-то, мама. Значит, Илью всё устраивает.
- Ох, не знаю, дочка. Боюсь, будет эта его Октябрина рожать одного за другим – а он, мало того, что работает, так ещё и хозяйство на себя возьмёт.
- Мама, вы самое главное, не расстраивайтесь. Они взрослые люди, разберутся.
- Да я уже и не расстраиваюсь. Знал Илюшка, куда свою голову суёт. А я-то думаю, что это от него переводы стали реже приходить, и сумма уменьшилась.
-Мама, вы пропишите ему, чтобы вообще не присылал. Что мы, не проживём, что ли?
- Ну, уж нет, Аглаюшка! Им там отец Октябрины до сих пор помогает, так что пусть уж он отправляет – как мать бросать на первую жену, он знает, вот пусть и почувствует – каково это, жить-то взрослой жизнью, да с такой женщиной. Ты ведь не обязана была меня у себя-то оставлять, а по итогу ты меня и вытянула с этой болезни страшной!
И всё же Аглая чувствовала, что Елизавета Ефимовна очень переживает за сына – не хотела она ему такой доли.
Вечером, когда они уже укладывались спать, Аглая планировала рассказать Ивану всё, что услышала от свекрови. Но он вдруг начал другой разговор.
- Аглая, а как у тебя оказалась эта Ирина – старший мастер?
- А что? – Глаша подняла на него глаза.
- Ты хочешь сказать, что не узнала её?
- Мне её лицо показалось смутно знакомым, но мало ли людей вокруг меня крутиться.
И тогда Иван рассказал Аглае про то, при каких обстоятельствах она познакомилась с Ириной, потом выложил всё про то, как они ходили в кино, и какой потом из всего этого вышел скандал.
- Вот это да! – удивилась Аглая – кто бы мог подумать – такая молоденькая, и такая приставучая.
- Глаша, мне кажется, что она неслучайно рядом с тобой. Я думаю, она специально тихо к тебе подбиралась.
Но Аглая не поверила ему.
- Вань, а я-то ей зачем? Влюбилась-то она в тебя, я ей без надобности.
- И всё-таки мне неспокойно – кажется, что она замышляет что-то. Прошу тебя, не рискуй и избавься от неё.
- Ваня, поверь мне – эта девушка ничего не сможет мне сделать. Мне кажется, она вообще случайно тут оказалась. Могла оказаться, где угодно. Но она хороший сотрудник, очень исполнительная, аккуратная и талантливая. Я не хочу разбрасываться такими людьми.
- Но неужели нет других, годных на эту должность и более исполнительных, аккуратных и талантливых?
- Вань, поверь мне, я подбираю персонал для пошива коллекций очень тщательно, просматриваю каждое дело, и когда попадаются такие, как она – стараюсь беречь их рядом с собой. Пожалуйста, не переживай, всё будет хорошо!
Но Иван не поддержал её оптимизма.
- Аглая, пойми, она какая-то… с камнем за пазухой. И, по моему мнению, может быть опасной.
- Вань, ну вот тут ты совсем не справедлив. Она очень благоразумная девушка, аккуратная, строгая. Ну, явно она не похожа на чокнутую.
Груня тоже, узнав, что Аглая не уволила эту прилипалу, стала выговаривать ей:
- Глаша, ну она так к Ваньке липла! Поверь, неспроста она рядом с тобой. От такой женщины чего угодно ожидать можно! Мало ли что она там замышляет. Держись от неё подальше! У тебя дети, в конце концов!
- Да вы о чём все говорите – смеялась Аглая в ответ – заладили, что ты, что Иван! Эта Ирина – вполне себе нормальный человек. Может быть раньше она и имела к Ивану какие-то чувства, но сейчас уж точно нет. Да и вообще, я несколько раз видела, как её мужчина встречает на машине… Такая девушка точно одна не останется, и уж наверняка забыла о том, что она там испытывала к моему мужу два с лишним года назад.
- Вот зря ты так легкомысленно к этому относишься! Зря этой девке доверяешь! Я тоже, как Иван, думаю, что она специально к тебе подбиралась.
- А о ком речь вообще? – спросила Наташа, и когда узнала, в чём дело, тоже удивилась – странно, и я её не узнала. Хотя видела-то мельком, так что это неудивительно. А ты, Груня, не переживай – я же с Аглаей работаю, присмотрю за ней, да и за этой Ириной тоже.
Аглая же была непреклонна в своём намерении не разбрасываться талантливыми и исполнительными работниками, и наотрез отказалась уволить или поспособствовать переводу Ирины в другое место.
Минуло два месяца и вот наступил день, когда они могли забрать из дома малютки крошку Верочку. Для них это был день, полный радости и приятных событий. В доме собрались все близкие для того, чтобы приветствовать нового члена семьи. В комнате Аглаи и Ивана была уже установлена кроватка, дети в ожидании украсили дом воздушными шариками, были припасены и различного рода игрушки-погремушки, и несколько стопок одежды для девочки.
Гости тоже принесли для Верочки кучу подарков, и в ожидании приезда родителей и малышки помогли Елизавете Ефимовне накрыть на стол.
Аглая с Иваном подъехали к дому малютки на машине. Директору были вручены цветы, для детей они привезли в подарок игрушки и сладости. Аглая взяла из рук нянечки крошку, которая сладко спала, они со всеми тепло попрощались, директор даже всплакнула и пожелала малышке расти на радость папе и маме.
-Ну как? – спросил Иван жену, разворачивая машину – ты счастлива?
- Абсолютно! – Аглая с любовью смотрела на девочку – Вань, а она правда немного похожа на тебя…
Он усмехнулся:
- Поверь, я не имею к этому ребёнку ни малейшего отношения.
- Да я знаю! – она провела рукой по ёршику его волос – просто это судьба, наверное.
- Я там с молочной кухни смеси привёз. Пока хватит, потом ещё привезу.
Дома их встретили изнывающие от ожидания близкие. Когда Аглая вышла из машины с крошкой на руках, вокруг послышались поздравления. Она приложила палец к губам, давая понять, что крошка спит, и все осторожно столпились вокруг неё, глядя на личико девочки.
- Наташа, глянь! – шёпотом сказала Грунька – она маленько на Ваню похожа!
Но Наташа не разделяла её взглядов, и сказала, что маленькие дети по сто раз меняются. Ребёнка тут же забрали Тонечка с Ольгой, и унесли наверх. Взрослые сели отметить такое знаменательное событие, стол, как всегда, ломился от обилия угощений.
Прозвучало несколько тёплых тостов в адрес Аглаи и Ивана, за здоровье малышки и родителей поднимали бокалы с шампанским. Аглая то и дело уходила проверить, всё ли в порядке с ребёнком, но девочка в основном спала, а когда просыпалась, она сразу же нагревала бутылочку, кормила её, немного играла и разговаривала с ней, пока та не засыпала прямо во время игры.
Получившие первые фотографии малышки старики долго умилялись, а Демьян Егорыч заметил:
- Бабка, смотри, она на меня похожа! Бороду ей, усы – и будет вылитый я в детстве.
И он рассмеялся своим громоподобным смехом, не обращая внимания на то, что Анфиса Павловна театрально закатила глаза после его слов.
В семье наступили весёлые времена – малышка радовала родителей и новоиспечённых братьев-сестёр своим забавным видом, улыбалась всем без разбора своим беззубым ротиком и не находилось такого человека, который бы не ответил на эту улыбку.
Аглая не стала брать отпуск по уходу за ребёнком – помощников у неё хватало, она не боялась оставлять девочку на несколько часов на старших дочерей, с утра ехала на работу, а к обеду возвращалась. Если было что-то важное, ей звонили конструкторы, и она могла вполне съездить на работу ещё и после обеда.
Несколько раз Иван предлагал ей всё-таки оформить декретный отпуск на три месяца, но Аглая убеждала его, что они справятся и так, тем более, с такими помощницами.
Ей доставляло особую радость кормление Верочки, её купание, переодевание, и игры с ней. Она всегда находила время для того, чтобы погулять с девочкой, тем более, больше всего дочка любила спать во дворе на воздухе. Там она засыпала моментально и просыпалась тогда, когда приходило время есть.
На какое-то время тема Ирины отошла на задний план. Иван с ней больше не сталкивался, хотя несколько раз привозил жену на работу и забирал её оттуда. Он с облегчением думал, что может быть, действительно ошибся, и Ирина случайно оказалась на комбинате, а потом и в Доме Моды, но какое-то щемящее чувство беспокойства всё не покидало его.
Однажды в субботний день Аглае позвонила главная конструктор и попросила приехать – необходимо было посмотреть, нормально ли оформили к предстоящему показу подиум и боковые стенды, а также шла подготовка к репетиции показа, и они хотели, чтобы Аглая тоже присутствовала.
Поцеловав малышку и мужа, она заверила, что очень быстро обернётся. Иван было предложил ей отвезти её, но она отказалась.
- Лучше присмотри за дочкой, да и Елизавета Ефимовна просила что-то ей помочь с цветочными горшками, большими, которые на улице стоят.
За Верочкой и так смотрели Оля и Тонечка, но скоро они собирались уйти с подружками в кино.
Сначала Иван помог Елизавете Ефимовне с горшками, потом вместе с ней занялся какими-то работами на огороде, вернее, Елизавета Ефимовна гоняла его с места на место, давая указания сделать это, вот это и вот то.
Потом они вместе попили на кухне чай, и когда девочки спустились сверху и сказали, что Верочка уснула в своей кроватке, Иван, читавший газету, взглянул на часы и недовольно хмыкнул.
Аглая задерживалась, но ненадолго, и он решил, что что-то не ладится с коллекцией, раз она не приехала вовремя.
Дочери хотели было уйти, но Иван усадил их за стол, и наказал, чтобы они ни в коем случае не ходили голодными.
- Пап, ну мы не хотим! – канючили девчушки – и нам идти уже пора.
- Сколько тот фильм длится? Два часа почти – ответил он сам на свой вопрос – нет, голодными я вас не отпущу.
Скоро после их ухода раздался звонок телефона. Ничего не подозревающий Иван взял трубку. Скрипучий мужской голос спросил его, кем ему приходится Аглая.
- А вы кто? И почему спрашивает меня о моей жене?
- Я доктор травматологического отделения. На вашу супругу в Доме Моды упал боковой стенд. Было бы лучше, если бы вы подъехали к нам в больницу.
Часть 67
Ивану показалось, что у него из-под ног куда-то двинулся непослушный пол, а всё вокруг пришло в бешенное круговое движение. Он кинул взгляд в окно – Елизавета Ефимовна, что-то напевая под нос, маленькими грабельками обрабатывала землю в горшках.
Самое главное сейчас – не напугать её, хорош же он будет, грохнувшись, как слабак, в обморок!
Он за несколько минут долетел до Груни и попросил её посидеть недолго с Верочкой.
- А что случилось? – сестру было не обмануть, её проницательные глаза видели, казалось, насквозь.
Стараясь держать себя в руках, он ответил:
- В Доме Моды что-то. Вероятно, Аглае нужна моя помощь, я поеду, быстренько съезжу.
Груня проводила его беспокойным взглядом – она знала брата, как облупленного, и понимала, что сейчас он крайне встревожен.
Иван же помчался в больницу, снедаемый беспокойством за жену.
Доктор встретил его у входа в отделение.
- Что с ней? Она в порядке? Она в сознании?
- Вы не переживайте, Иван Демьянович. Аглая Игнатовна крепкая женщина, она поправится. У неё сотрясение мозга, травма затылочной части головы, и травма руки. Она стояла спиной, когда стенд упал, и успела заметить его падение боковым зрением. Инстинктивно она закрыла голову руками…
- Но… почему он упал?
- Я не могу вам этого сказать, молодой человек, я там не был. Но скажу вам так – эти конструкции такие хлипкие, что всё возможно. Стенд пустой внутри, по словам врачей скорой помощи, сделан был из двух листов фанеры, и именно за счёт того, что материал сам по себе лёгкий, ваша супруга осталась жива. Да и помощь вовремя подоспела, так что слава Богу, всё обошлось. Но полежать у нас ей придётся, кроме того, нужно будет пройти кое-какие обследования. Сейчас вы можете навестить её, но не долго – пациентке нужно больше отдыхать.
- Спасибо, доктор. Я ещё зайду к вам, можно? Узнать, какие нужны лекарства и вообще, что необходимо.
Он чуть не бегом направился к палате Аглаи. Она лежала одна, голова у неё была перевязана, рука тоже. Под глазами пролегли синие круги, лицо было бледным, взгляд – испуганным. Увидев Ивана, она вдруг расплакалась, как ребёнок.
- Ваня!
- Аглая! – он кинулся к ней, обнял, как хрупкий сосуд, посмотрел в родные глаза – как же плохо я тебя берёг! Нельзя было позволять тебе ехать туда одной!
Она улыбалась сквозь слёзы:
- Да всё со мной в порядке! Я больше испугалась, чем пострадала! Переживаю за Верочку! Может быть, доктор отпустит меня? Попроси его, Ваня!
- Аглая, ты что? Ни в коем случае! Я не стану так рисковать твоим здоровьем! С Верочкой всё будет отлично – нянек у нас хватает, да и я для чего нужен? Нет-нет, ты должна выздороветь сначала, с головой не шутят!
Аглая откинулась на подушки:
- Ваня, а показ? Как без меня?
- Аглая, в самом деле! Ну, какой показ?! Ничего страшного не будет, если он немного перенесётся. Ещё раз повторюсь – здоровье дороже, и прошу тебя – не торопись домой, пусть врачи как следует позаботятся о тебе! И пожалуйста, не вздумай сбежать, знаю я тебя – в твою маленькую симпатичную головку и такая идея может прийти!
Жена закусила губы, и Иван понял, что она наверняка уже подумывала об этом.
Они долго разговаривали, Иван осторожно расспрашивал её о том, был ли кто-то рядом с ней, когда упал стенд. Оказалось, что все отправились на «перекур», модели – кто подправить косметику, кто покурить или попить чай, конструкторы прошли в кабинет для обсуждения. В зале осталась только она.
- А ты… шагов ничьих не слышала? – спросил Иван – там, за стендом.
- Нет. А чьи шаги я должна была слышать? – Аглая насторожилась – Ваня, ты вообще, о чём?
- О том, Аглая, что стенды просто так не падают.
- Нет-нет-нет! – она замахала руками – этого не может быть!
- А ты помнишь, вернее, ты видела человека, который первым обнаружил тебя?
- Прежде чем потерять сознание, я видела, как ко мне подбежала Ирина, старший мастер, она и позвала на помощь остальных.
- Ирина – Иван усмехнулся – ох, Аглая… Я так и знал, что эта девушка не просто так заявилась в Дом Мод работать.
- Иван, Ваня, о чём ты говоришь?! Она спасла меня, а так я не знаю, когда бы меня обнаружили. Стенд мог упасть абсолютно случайно – такое бывает иногда, и не надо придумывать какие-то заговоры и видеть во всём злой умысел!
- Ладно – Иван сделал вид, что согласен с ней – не волнуйся, пожалуйста, тебе нельзя. Тебе нужно больше отдыхать, спать, и ни о чём не волноваться. Сегодня я приеду ещё раз – привезу всё необходимое, и фрукты с соками. Тебе сейчас важно поправиться как можно скорее.
- Ваня! – она взяла его за руку – пожалуйста, привези мне Верочку! Как только будет возможность!
- Аглая, пожалуйста… Здесь больница, мало ли что… Если бы отделение находилось где-то отдельно – вопросов бы не было. Она ещё слишком маленькая, чтобы сюда везти её. Потерпи, пожалуйста.
- Ты прав – остыла она – не нужно таскать ребёнка по больницам. Буду ждать, когда выпишут.
Вошёл доктор, протянул разочарованно:
- Иван Демьянович! Ну, я же просил – недолго! Всё, выходите, пациентке нужен покой.
Иван поцеловал Аглаю и сказала доктору, что подождёт его в коридоре. Выходя из палаты, услышал:
- Доктор, а когда меня выпишут?
- Вот те раз! – тот развёл руками – у неё затылок разбит, а она домой собралась! Нет уж милочка, вы здесь будете делать то, что я говорю, до той поры, пока окончательно не поправитесь! А то меня ваши поклонники съедят с потрохами!
После больницы Иван решил заскочить в Дом Моды. Там его встретила обеспокоенная Наташа.
- Ваня! – кинулась она к нему – мне девчонки позвонили, у меня выходной, я дома. Господи, что случилось? Говорят, Аглаю увезла скорая помощь!
- С ней всё нормально, Наташа, но придётся полежать в больнице. Я всё тебе расскажу, только у меня к тебе просьба – сходим сначала в тот зал, я хочу посмотреть на этот стенд.
Они пошли туда, где обычно репетировали и проводили показы. Сейчас в зале было пусто и тихо, одинокий стенд небрежно валялся рядом с подиумом, второй, по другую сторону от «языка», стоял на месте.
Иван по ступенькам поднялся туда, где извивалась красная дорожка и прошёл за стенд. Внутри было сумрачно и тихо, наверх шла лестница, а в сторону уходил проход к задней двери, которая вела в коридор.
 Иван прошёл ко второму стенду и опёрся о него руками. Фанера жалобно застонала, и он понял, что в принципе, не нужно быть Гераклом, чтобы сдвинуть с места эту довольно хлипкую конструкцию.
Наташа с удивлением наблюдала за ним, потом прошла туда, где он стоял, и спросила:
- Ваня, ты что, думаешь, что кто-то специально уронил его?
- Сама попробуй – Иван кивнул ей на целый стенд – даже такая хрупкая женщина, как ты, сможет это сделать. Вся эта конструкция на соплях держится. Вопрос в том, что она служит лишь украшением, и на неё нет физической нагрузки, вот и сделано кое-как. Но попытаться уронить её можно.
- Вань – она укоризненно посмотрела на него – Аглаю здесь все любят, вряд ли кто-то бы пошёл на такое.
- Ладно, не бери в голову – произнёс он, продолжая осматривать сломанный стенд и тот, что стоял с другой стороны подиума.
Через несколько минут дверь открылась и вошли конструкторы и ещё несколько человек. Они кинулись к Ивану – его здесь почти все знали – и принялись расспрашивать о Аглае и о её состоянии. Иван рассказал всё, что мог, а потом поинтересовался:
- Скажите пожалуйста, а вы как узнали, вам кто сказал, что на Аглаю упал стенд?
- Ирина, старший мастер. Она бежала по коридору и так кричала!
А Иван подумал про себя, что у Ирины было время, пока падал стенд, убежать к задней двери, выйти в коридор, оббежать его и войти в ту дверь, которая вела в зал, сделав вид, что она пришла первая после «перекура». Но всё это было только домыслами, и доказательств у него не было.
Спохватившись, что ему сегодня ещё нужно вернуться в больницу со всем необходимым для Аглаи, он вышел в коридор и столкнулся с Ириной. За ним ещё шли встревоженные женщины, которые что-то говорили, а он застыл, словно изваяние, а потом взял себя в руки и сказал:
- Что же, Ирина, спасибо вам – вы спасли мою жену – и, пожимая её руку, наклонился к уху и прошептал – если ты имеешь к этому отношение, и я это выясню – я тебе голову оторву.
Она отпрянула от него, выдернула руку, но Иван заметил, что в глазах её промелькнул страх.
Приехав домой, он попросил Груню помочь собрать необходимые вещи, из холодильника достал фрукты, хотел сварить куриный бульон, но решил, что сделает это завтра – сегодня нужно было уже ехать в больницу. Сестра сначала молча сделала то, что он просил, потом сказала:
- Ваня, ну не мучь ты меня! Что случилось, почему Глаша в больнице? Что мы теперь скажем Елизавете Ефимовне?
- Груня, давай, я сейчас в больницу съезжу, а потом всё объясню, хорошо. Дождёшься меня?
Она кивнула – бледная вся какая-то, потерянная.
- Только прошу тебя – не плачь, и до моего приезда никому не звони, и никому ничего не рассказывай, особенно старикам в деревне и маме.
Мамой он совсем недавно стал называть Елизавету Ефимовну.
Та пообещала и осталась с Верочкой, которая таращила на них свои глаза-бусинки, но была на удивление спокойна.
- Груня! – Елизавета Ефимовна подошла к ней, когда машина Ивана отъехала от ворот – что стряслось? Ваня какой-то озабоченный, и Аглаи давно нет, хотя она уже должна была появиться. Вы от меня что-то скрываете? Прошу тебя, скажи мне, всё ли в порядке?!
- Да я сама не знаю – нервно хохотнула та – вы, пожалуйста, не тревожьтесь – Иван сейчас приедет и всё расскажет.
Когда он приехал домой, за круглым столом в большой комнате сидели старшие дочери, Толя, Сонечка, Груня и Елизавета Ефимовна. Они вопросительно смотрели на него, и Иван, стараясь убрать из голоса тревожные нотки, рассказал всё то, что узнал от врача. Скрыл только, что заезжал в Дом Моды и сам лично осматривал стенды. Все всполошились, стали спрашивать, когда можно будет поехать в больницу, но Иван сказал:
- Тише, тише! Не все сразу! Куда нас такой толпой пустят, сами подумайте! Да и Верочку не оставишь одну. Доктор там с ума сойдёт, если мы всем табором явимся. Завтра отвезу маму с Соней, потом Толика и девочек. Всем всё ясно? Остальные сами в приёмные часы съездят! Только учтите – никаких слёз при ней, ей нельзя волноваться!
Все клятвенно пообещали, что будут веселы и бодры. Иван пошёл проводить Груню до ворот. На крыльце она сказала ему:
- Я больше, чем уверена, что это она!
Он понял, что сестра имеет ввиду, и, помолчав, ответил:
- Я был в Доме Моды, осматривал этот упавший стенд.
- И что?
- Его любой дурак уронит. Хлипкая конструкция.
- Она, якобы, спасла её… Но что-то мне слабо верится в то, что перед этим она не уронила эту фанерную ерунду ей на голову.
- Я тоже в это не верю. Но доказать мы ничего не можем.
- Может, Наташа сможет помочь нам вывести её на чистую воду? Поговорю с ней завтра.
Иван не стал возражать – ему казалось, что вся эта затея яйца выеденного не стоит – вряд ли кто-то видел, как Ирина пыталась уронить этот стенд.
Но Груня была из тех решительных женщин, которые никогда не откладывают дело в долгий ящик. На следующий же день она связалась с Наташей и договорилась встретиться с ней. Встретились они в Доме Моды – Наташка только закончила работу с одной моделью, и отвела Груню в коридор, чтобы поговорить.
Разговаривали они примерно полчаса, а когда Груня шла к выходу, навстречу ей внезапно попалась Ирина.
- Стой! – она цепко схватила девушку за локоть – вот ты-то мне и нужна!
- Вы кто?! – возмутилась та – что вам нужно?
- Я тебе сейчас объясню, что мне нужно! Ты думаешь, я не знаю, поганка такая, что это именно ты сделала!
- Сделала что? – обескураженно спросила Ирина.
- Ты прекрасно знаешь, что! – зашипела Грунька - и я хочу тебя предупредить – если ты ещё раз предпримешь что-то подобное по отношению к жене моего брата Ивана, которого ты прекрасно знаешь – я тебе самолично глаза выцарапаю! Поняла меня? 
Она держала Ирину так крепко, что та никак не могла вырваться. Наконец, сказала:
- Да пустите вы меня! Что вы вцепились?! Я сейчас на помощь позову!
- Ори, сколько влезет! И знай, что я слежу за тобой! Ване ты нафиг не нужна – он всю жизнь Аглаю любит, так что не пытайся ей навредить!
- Да вы с ума сошли! – возмутилась Ирина – я, между прочим, с мужчиной встречаюсь!
- Вот и молодец! – Груня отпустила руку Ирины – а к моему брату не смей даже сунуться!
И она, гордая проделанным, ушла, оставив девушку, в недоумении потиравшую то место, которое держали хваткие Грунькины пальцы.
Иван, как и обещал, в ближайшие дни привёз в больницу сначала Сонечку и Елизавету Ефимовну. Девочка тут же кинулась к Аглае, обхватила её руками за шею и спросила:
- Мама, ты скоро домой вернёшься? Без тебя плохо дома, и Вера скучает!
Она перехватила осуждающий взгляд Ивана и замолчала.
- И правда, дочка – подхватила Елизавета Ефимовна – без тебя в доме души нет. Тихо как-то, и все подавленные ходят.
Теперь Иван также посмотрел и на неё, и женщина смешалась:
- Ты, Аглаюшка, выздоравливай, ни о чём не думай – девочки и Иван прекрасно справляются, я-то уж так, на подхвате… И Верочка ждёт тебя, и мы все ждём. Но тебе нужно выполнять все рекомендации доктора, чтобы поправиться и скорее вернуться к нам.
Аглая кивала и улыбалась сквозь слёзы, расспрашивала о Вере, о мальчишках, о домашних делах.
Когда родные уезжали, ей становилось очень тяжело, хотелось домой и совсем не хотелось лежать в одиночестве в больничной палате. Она знала, что для неё здесь созданы все условия для скорого выздоровления, и была просто уверена, что это постарались «наверху» - невыгодно им терять такую «боевую единицу», как она.
Потом Иван привёз старших девочек и Толю, которые облепили Аглаю со всех сторон и принялись рассказывать ей разные смешные истории. Она так насмеялась с ними и Иваном, что доктор, шедший по коридору, вошёл в палату и сказал:
- Так, молодёжь, приёмные часы уже давно закончены, а вы тут ржёте, аки жеребцы. Давайте, давайте, все на выход! И вы, Иван Демьянович, тоже! Что тут у вас каждый день происходит? Ни минуты покоя нет у неё – то уколы-процедуры, то подруги, то коллеги, то ваша сестра боевая, которая с её подругой чуть приступом больницу не взяла! Окончится всё тем, что я карантин объявлю!
- Не надо, доктор – мягко попросил его Иван – мы уходим.
Они ушли, а Аглая вскоре почувствовала, что у неё очень сильно болит голова. Наверное, оттого, что она нахохоталась с детишками… Пришла медсестра, поставила ей в вену иглу капельницы и удалилась, прикрыв осторожно дверь, думая, что она спит. Но Аглая не спала – просто лежала с закрытыми глазами в надежде, что головная боль пройдёт.
На какое-то время она впала в полузабытье-полусон, это непонятное состояние окутало её, словно облако или мягкая вата. И в этой вате она словно бы со стороны услышала осторожные шаги, которые приблизились к двери. Вот дверь открылась, тихонько скрипнув, и Аглая подумала как-то вяло, что это, вероятно, сестра пришла – забрать капельницу. Шаги тихонько приблизились к кровати, Аглая ощутила совсем близко чьё-то дыхание, словно кто-то наклонил голову и всматривался ей в лицо. Потом человек отстранился и просто молча стоял рядом с ней.
Почувствовав, что что-то не так, она усилием воли выдернула себя из этого сна-полудрёмы, открыла глаза и увидела перед собой Ирину.
Часть 68
От неожиданности Аглая вскрикнула и Ирина тоже.
- Ой, простите, Аглая Игнатовна! – заговорила она испуганно – я не хотела вас напугать!
- Ты что здесь делаешь, Ира?
- Просто… Просто вас все уже навестили, кроме меня, а я вот только сейчас вырвалась. Вы спали, я вас разбудила, простите, простите ради Бога…
- Нет, я не спала, я просто дремала, ничего страшного.
- Я вот тут вам фрукты принесла…
- Ира, не нужно было тратиться! Мне домашние всего напривозили, вся тумбочка забита, класть некуда, нянечки уже ругаются…
- Нет-нет, пожалуйста, возьмите… Я специально для вас покупала, не обижайте меня!
- Ну, хорошо – Аглая улыбнулась и тепло посмотрела на девушку – хорошо, я возьму. Ты мало того, что спасла меня, когда я под этим стендом упала, так ещё и фрукты носишь…
- Ну, что вы! – Ирина скромно потупила глаза – я ведь после перерыва тогда шла…
И тут в палату вошёл доктор. Увидев Ирину, возмущённо заговорил:
- Нет, это переходит всяческие границы! Вы как тут оказались, молодая особа? Приёмные часы закончены, кто позволил вам войти?
- Но… Но там, за столиком, не было никого – пыталась оправдываться та – вот я и вошла…
- «Вот я и вошла»! – перебил доктор – вы разве не видите, на табличке написано – приёмные часы с двух до пяти! А медсёстрам я сейчас выпишу по первое число, опять где-то чай пьют, бездельницы!
- Нет, доктор, пожалуйста, не ругайте никого! – взмолилась Аглая – моя коллега уже уходит.
Она с благодарностью кивнула Ирине, та пожелала ей скорейшего выздоровления и вышла за дверь.
- Только из глубокого уважения к вам, Аглая Игнатовна, я позволяю здесь такие вольности! – заметил доктор – но скоро моё терпение лопнет!
- Доктор, простите за то, что мы вам столько хлопот доставляем!
- Да мне-то никаких хлопот, Аглая Игнатовна, а вот персонал мой расслабляется по вашей милости! Я их муштровал так долго, чтобы добиться всеобщего порядка, а теперь опять всё сикось-накось. Ладно, попробую решить это без вашего участия. Отдыхайте! Вам сейчас не посетители нужны, а покой!
- Доктор, поймите меня тоже – у меня дети, и я по ним скучаю.
- А сколько у вас детей? – поинтересовался тот.
- Шестеро и племянник ещё, который из другого города приезжает.
Глаза доктора под огромными очками стали совершенно круглыми.
- Шестеро?! Вот это ничего себе! А по вам не скажешь, Аглая Игнатовна, вы совсем молоденькая.
- Ну, что вы?! – улыбнулась она – впрочем, спасибо за комплимент!
Они расстались очень по-доброму, но на следующий день, когда приехали Иван, Груня и Владимир, которые привезли с собой Маруську и Соню, доктор, покосившись на последнего – он явно знал, кто это такой – попросил Ивана зайти к нему в кабинет.
- Доктор, а мы? – спросила Груня – может быть, нам тоже надо?
- Нет, вы пока идите к Аглае Игнатовне, разговор у меня с Иваном Демьяновичем строго тет-а-тет.
- Что-то случилось? – спросил его Иван, когда они остались одни в ординаторской – моей жене хуже?
- Дело не в вашей жене – начал доктор и, кивнув на дверь, заметил – Иван Демьянович, я всё понимаю, у вас такие… гм…благодетели – Иван понял, что он имеет ввиду Володю – но надо ведь и честь знать! Ваши многочисленные посетители наводят бардак в отделении…
- Да какие благодетели! – рассмеялся Иван – это семья наша, Владимир – муж моей сестры и друг жены.
- Ну, тем более! Он-то должен знать, что такое порядок! У меня весь персонал распоясался. А всё потому, что многочисленные коллеги, близкие, друзья и знакомые навещают Аглаю Игнатовну чуть не круглосуточно! А ещё эти… модницы… будь они неладны… Моя жена тоже посещает показы Аглаи Игнатовны, но не звонит ежеминутно в больницу и не требует рассказать о её состоянии. А вчера был вообще вопиющий случай – позвонила одна из таких, и потребовала у нас сказать ей, на какое число перенесли очередной показ! У нас же не справочное бюро, в самом деле! А цветы! Они их приносят прямо в приёмную, где передачи принимают, и в первый день всё там завалили этими… вениками!
- Доктор, ну, а что я должен сделать? – растерялся Иван – я ведь этих поклонниц знать не знаю! Мне что их – у больницы стеречь круглыми сутками? Так у меня работа, дети, дочери младшей всего пятый месяц!
- Нет, конечно, я не требую у вас, чтобы вы стерегли здесь поклонниц! Но постарайтесь хотя бы урезонить ваших близких и коллег! Вот, пожалуйста вам, вчера вечером, приём был уже как часа два окончен, я пошёл по вечернему обходу, глядь в палату вашей жены, а там очередная коллега! А ведь Аглае Игнатовне необходим покой!
- Коллега? – насторожился Иван – а кто именно?
- Ну, милый мой, я ж не стану спрашивать имя у неё и фамилию! Я её спрашиваю, как она прошла, а она, видите ли – «никого на стойке не было». Какая наглость!
- Странно, все коллеги знают часы приёма…
- Значит, не все – наставительно заметил доктор – в общем, прошу вас хотя бы между вашими близкими и коллегами Аглаи Игнатовны решить этот вопрос, иначе я найду причину, чтобы закрыть отделение на карантин, тогда сюда вообще никто не попадёт!
- Я вас понял, доктор.
Иван прошёл в палату жены, поцеловал её, всмотревшись озабоченно в лицо.
- Ты плохо ешь, Аглая, а тебе надо поправляться – сказал он – совсем осунулась.
- Вань ну ты что! Хорошо я ем. Я ведь только и мечтаю, как бы скорее домой отправиться.
Когда они вдоволь наговорились, и Груня с Владимиром и девочками вышли, чтобы оставить их одних, Иван спросил:
- Аглая, кто из коллег был вчера вечером у тебя?
Помедлив, она ответила:
- Ирина, а что? Она пришла навестить…
- Не нравится мне это, Аглая. Она прекрасно знала часы приёма, но почему-то пришла позже.
- Иван, Ваня, остановись, ты преувеличиваешь! Ты уже видишь опасность там, где её нет! Что, что могла сделать мне Ирина в больнице?!
- Зря ты меня не слушаешь, Глаша. Я ведь плохого не посоветую.
- Я знаю, Иван. Эта добрая девушка даже фрукты мне принесла!
- Аглая, она втирается к тебе в доверие!
- Вань, она знает прекрасно, что я – твоя жена, ты её оттолкнул когда-то, какая нормальная девушка после этого будет пытаться вновь завоевать мужчину? Никакая! Должна же у неё быть гордость, в конце концов! И потом, даже если она когда-то хотела нас разлучить – сейчас у неё вряд ли это выйдет, верно?! Мне кажется, ты придаёшь слишком большое значение тому, что она у нас работает!
Иван ещё попытался убедить жену, что Ирина может быть хитрой и опасной, но Аглая заверяла его, что она осторожна, и никому не позволит себя обидеть.
 Выйдя от жены, Иван не знал, что и думать. Старательность, аккуратность, работоспособность Ирины подкупили Аглаю – Иван только сейчас понял, что его жена видит в ней ту себя, когда она сама была такой же и пропадала на работе до сумерек, а ещё успевала учиться. Как разрушить теперь это доверие, как сделать так, чтобы Аглая перестала верить этой девушке-пиявке? Иван не находил ответы на эти вопросы.
В деревне новость о том, что Аглая в больнице, дошла сначала до Сазона Евдокимовича. Как не хотели сёстры и Иван расстраивать стариков – слухи по деревне всё же поползли. Сазон Евдокимович узнал об этом, когда случайно в столовой услышал разговор Ульяны, сестры Ивана, с кем-то из баб.
Сплюнув от досады, он решил пока ничего не говорить Марье Степановне – у той то и дело в последнее время пошаливало сердце. Немного подумав, он решил первым делом обсудить этот вопрос с Демьяном Егоровичем.
Он пришёл к ним тогда, когда оба – он и Анфиса Павловна – были дома. Сам хозяин сосредоточенно ремонтировал деревянную скамью, у которой отвалилась ножка, а Анфиса Павловна замешивала тесто на булки. Аромат от него распространялся по всему дому. Демьян Егорыч иногда сосредоточенно потягивал носом и хмурил свои кустистые брови. Где-то на заднем фоне бубнил телевизор, который теперь вообще не выключался, несмотря на предостережения Аглаи.
Сазон Евдокимович поздоровался с хозяевами и сел на лавку. Демьян Егорыч глянул на него и спросил:
- Ты, сват, никак с вестями пожаловал?
- Да ещё с какими! – обрадованный произведённым эффектом, важно сказал председатель.
Две пары глаз вопросительно уставились на него.
- Да выключи ты уже свою бубнилку! – не выдержала Анфиса Павловна, имея ввиду так любимый мужем телевизор.
Когда Сазон Евдокимович рассказал им новости, Демьян Егорыч рассвирепел:
- Да это что же они творят, неслухи?! Глашка там в больнице, а они нам и не говорят! Вот как матку с батькой почитают! Это что же получается – и Улька знает, и Стешка, и Степан?! Ну, я им покажу!
Он необычайно прытко подскочил, застучал сучковатой палкой по полу, в сенках снял со стены вожжи, и пошёл к воротам.
- Демьян, да ты погоди! – закричал ему вслед Сазон Евдокимович – они вас беспокоить просто не хотели!
Но тот только рукой махнул.
Он вошёл в Стешин двор, простучал палкой по крыльцу и толкнул дверь дома. Стеша и Степан о чём-то мирно беседовали, обнявшись и глядя в окно, а иногда друг на друга. Заслышав, что открылась дверь, оглянулись и увидели Демьяна Егорыча. Степан тут же отпрянул от жены – выражение лица тестя не предвещало ничего хорошего.
- Милуетесь, сукины дети! – заорал старик – Глашка там в больнице, а нам бы кто сказал?!
Он потрясал вожжами и приближался к ним.
- Бать, да ты успокойся! – Стеша даже испугалась – мы вас с мамкой тревожить не хотели. Там в порядке всё, скоро выпишут её.
- В порядке?! Когда в порядке – в больнице не лежат! И Груня с Владимиром хороши – хоть бы слово родителям сказали! И ты, Стёпка! Не ожидал от тебя такого!
Он вдруг успокоился и тяжело опустился на скамью.
- Батя… Батя – Стеша чуть не плакала – с сердцем плохо тебе, батя?!
- Чтобы завтра же… - тяжело сказал Демьян Егорыч – запрягли свой тарантас (так он называл их машину), и отвезли нас с маткой в город.
- Батенька! – попыталась уговорить его Стеша – там ведь и без вас хлопот хватает.
- Я сказал! – пристукнул тот палкой об пол – прокляну, чёртовы куклы!
Стеша поняла, что отца не переспоришь, и они со Степаном стали собираться в поездку.
Доктор, спешащий по коридору в сторону ординаторской, споткнулся обо что-то на полу и чуть не упал. Глянув себе под ноги, он увидел многочисленные сумки и сетки, стоящие около двери палаты Аглаи.
- Это что? – он повернулся к медсестричке, сидевшей недалеко за стойкой – это что такое? Это что ещё за рынок?
- Так там, к Аглае Игнатовне родители вроде приехали. Из деревни.
Доктор схватился за голову и вошёл в палату. Здесь было полно народу, особенно привлекал внимание громкоголосый старик, который смешил всех какими-то деревенскими историями. Правда, врач с удовлетворением отметил, что лицо пациентки порозовело, и она выглядит очень счастливой, уже не такая грустная.
- Так, граждане! – доктор постарался перебить зычный голос старика – что здесь опять творится?!
Увидев врача, все замолчали, а весёлый старикан заявил:
- Дак мы это – родители Глашкины, невестка она наша, товарищ доктор! Она уж здоровая уже, выписали бы вы её домой!
Стоящая рядом статная женщина всё пыталась урезонить его, дёргая за рукав.
- Выпишу я её тогда – заявил врач – когда увижу признаки выздоровления! А пока я вижу, что вы её только утомляете! И потом – что это за баулы перед дверью, товарищи? Здесь вам не рынок и не магазин!
- Дак то гостинцы, доктор – попыталась слабо возразить женщина.
- Какие гостинцы! У нас здесь хорошо кормят, самое то питание для выздоравливающих! А всё вот это – он показал на дверь – везите домой, она всё равно столько не съест!
- Хорошо, товарищ доктор – смиренно сказал старик и обратился к своим многочисленным родственникам – пойдёмте, ребята, порядок есть порядок!
Они со старухой тепло попрощались с Аглаей и вышли, следом за ними стали выходить и остальные.
Демьян Егорыч и Анфиса Павловна на время поселились у Груни, решив побыть с родными дня два, а потом уехать домой.
Довольно часто они заходили к Ивану и водились с внучкой, особенно хорошая нянька, как не странно, получилась из Демьяна Егорыча. Увидев девочку в первый раз вживую, он растаял, как мороженое под солнцем и сказал жене:
- Во, бабка, как дитёв надо уметь выбирать! Она ж со мной одно лицо! Такая же ладная уродилась!
Он взял малышку на руки, а та стала своими маленькими пальчиками хватать его за бороду и усы. С тех пор Демьян Егорович стал чаще бывать с малышкой, по-своему сюсюкал с ней, играл и всячески старался угодить внучке. Никто и предположить не мог, что сердце этого сурового и немного скандального мужика навсегда осталось рядом с малышкой.
- Он к дИтям своим не был так привязан – ревностно делилась Анфиса Павловна с Грунькой – как к Верочке.
Выписали Аглаю, полностью выздоровевшую, через полторы недели после их приезда. Она с нетерпением вернулась домой и кинулась обнимать свою кроху, соскучившись по ней так сильно, что почти сутки не выпускала её из рук.
Два дня она побыла дома, кое-где с помощью девочек навела порядок, а потом, не вытерпев, поехала на работу. Коллекция нуждалась в показе, но проводить его без Аглаи никто не решался.
Зал с упавшим стендом отремонтировали, наученные горьким опытом, рабочие укрепили их как можно лучше, уборщицы навели такой блеск, что в глазах слепло от чистоты.
Ирина старалась работать ещё усерднее, часто задерживалась на работе, но к Аглае не приближалась – всё это замечал чуткий глаз Натальи, которая успевала следить за девушкой.
Она тоже старалась уговорить Аглаю отправить Ирину обратно в ателье, но та и слушать не хотела.
- Наташа, ну хоть ты не будь такой, как Груня и Иван! Они мне капают на мозги, теперь ещё и ты начала! Сама же знаешь, какой у нас дефицит мастеров и закройщиков, а Ирина работает так, что любой ещё конструктор позавидует!
- Почему ты такая упёртая?! – досадовала подруга – ведь я не одна тебе об этом говорю, Аглая! Тебе уже твой муж говорит, и Груня! Но ты даже Ивану не доверяешь, а ведь со стороны человека виднее!
- Наташа, послушай, ну что может сделать Ирина? Юношеская любовь к моему мужу наверняка уже прошла, а вы всё ещё приписываете ей то, что она, якобы, не может его забыть! Это кажется мне глупым!
- То есть ты считаешь нас глупцами? – со слезами на глазах спросила Наташа – нас, твоих друзей? Может, ты теперь и её подле себя другом поставишь? А мы для тебя – уже ничто?!
- Ну, не выдумывай, Наташа! – Аглая с улыбкой обняла подругу – ты же знаешь, как я люблю вас…
Через несколько дней вечером Аглае позвонила главный конструктор и сообщила таинственным голосом, что сегодня на склад Дома Моды придут «те самые ткани» для новой джинсовой коллекции, «оттуда». Ткани были просто чудесными, тем более, там должно было быть что-то новенькое – джинсовое, но с блестящей, глянцевой поверхностью. Аглая от нетерпения готова была прямо сейчас броситься на склад, чтобы увидеть это чудо своими глазами. Но всё-таки они решили дождаться утра. Кладовщик приняла все материалы по накладной, запечатала коробки и спокойно отправилась домой.
На следующий день, собравшись все вместе – конструкторы, мастера и сама Аглая – они пришли рано утром на склад.
- Ну-ка, посмотрим, что за чудо нам там отправили! – с восторгом сказала Аглая и вскрыла одну из коробок. В недоумении она смотрела на то, что находилось внутри, все остальные, застыв и открыв рты, тоже не могли понять, что происходит, и стали быстро вскрывать остальные коробки.
Часть 69
- Что это? – Аглая в недоумении смотрела на то, что лежало в коробках. Она не верила своим глазам и не представляла, как такое может быть. Накануне кладовщик приняла все ткани по накладной, запечатала коробки и ушла домой – это… как понимать?
Прекрасные, дорогие ткани, предназначенные для будущей коллекции, показ которой должен был состояться осенью, были изрезаны в лоскуты разных размеров и форм. Во всех остальных коробках было ровно тоже самое – лоскуты, которые сейчас не представляли никакой особой ценности.
Они переглянулись между собой, понимая, что это настоящий крах.
- Где Анна? – опомнилась Аглая – она уже пришла на работу?
Анна была кладовщиком при Доме Моды, и её ценили за ответственность и аккуратность
- Я здесь! – раздался весёлый голос – ну как, Аглая Игнатовна, как вам… - она в недоумении уставилась на коробки – это… это что?
- Аня – Аглая посмотрела на женщину – ты ключи от склада никому не давала?
- Нет – произнесла та, продолжая смотреть на коробки и не веря своим глазам – у сторожа оставила, как всегда.
Аглая со всех ног побежала в будку сторожа в надежде, что тот ещё не ушёл:
- Матвей Платонович! – обратилась она к старику – скажите, кто из сотрудников пришёл сегодня первым?
Старик задумался:
- Конструктора вот, а потом вы. А что случилось?
- А кроме кладовщика, у вас кто-то ещё брал ключи от склада?
- Нет, только сама Анна. Вернее, она вчера ключ сдала, а вы сегодня утром взяли. А до вас никто.
- Аглая – Наташа тронула её за руку – ты забываешь про запасной выход.
- Ах, да – сникла она – конечно… Тому, кто это сделал, ничего не стоило пробраться по нему в Дом Моды и, соответственно, на склад.
- Скорее всего, он сделал ключи от запасного входа и склада.
Все вместе они прошли в кабинет Аглаи. Воцарилось тяжёлое молчание.
- Может, милицию? – несмело предложила главный конструктор – найдут, кто это сделал…
- Ой, нет! – задумчиво сказала Аглая – никак нельзя в милицию – все сядем. Забыли, каким путём эти ткани сюда попадают?
- Мда… В милицию действительно нельзя.
- Ладно – подумав, сказала Аглая и обратилась к Анне – Аня, ткани эти убери пока на какую-нибудь самую высокую полку на складе. Идите работать. Я обязательно что-нибудь придумаю. Пока ещё эту коллекцию надо продемонстрировать, а дальше решим, что делать.
С ней осталась одна Наташка.
- Даже не знаю, Аглая, чем тебя поддержать.
- Я сама не знаю, Наташ. Кому в голову пришла такая ужасная диверсия? Скорее всего, это кто-то, подосланный Баранниковым. Он узнал о новой коллекции, и решил таким образом помешать показу.
- Аглая, опомнись! –возмущению Наташи не было предела – какой Баранников? Он уже забыл про тебя давно! Вредитель у тебя под носом, а ты упорно не хочешь этого замечать!
- Это ты про Ирину? Так вот в данном конкретном случае так думать – это действительно глупо.
- Почему?
- Потому что, возможно, у неё могут быть личные мотивы неприязни ко мне, но коллекция тут при чём? Это тоже её работа, за это она получает тут довольно хорошую зарплату, так что ей нет смысла вредить коллекции. Она совсем не дура и прекрасно понимает, что, если отшив не состоится и Дом Моды встанет – зарплату мы получать не будем.
- Знаешь, Аглая, мне кажется, что единственная её цель – подорвать твой авторитет среди сотрудников и клиентов, а потом устроиться на твоё место.
Аглая рассмеялась.
- Наташ, ну ты что?! Если это она, то ей придётся потрудиться, чтобы сесть на это место. Вспомни, сколько лет к этому стремилась я.
- Я помню, Аглая, всё помню. И не понимаю, почему ты так легкомысленно относишься к Ирине. Ты никогда не была особо доверчивой. Что случилось такого, что ты вдруг стала чуть ли не подругой той, которая хотела увести твоего мужчину?
- Наташа, это же давно было, всё это уже не имеет значения! Она ведь совсем не дура и понимает, что Ивана ей не видать.
- А я думаю, что она хитра и коварна. Ладно, пойду работать, вижу, что бесполезно пытаться тебя переубедить.
Аглая видела, что подруга рассержена. Она и сама понимала, что что-то во всей этой истории нечисто, и если раньше она не верила в то, что это Ирина, то теперь, с этим происшествием, в душу ей закралось сомнение. Она не могла никому об этом сказать – Наташа и Груня потребовали бы решительных мер. Она решила, что поговорит с Иваном. А увольнять Ирину было не за что – доказательств, что она порезала ткани, нет, работу свою она выполняет, и конечно, она знала, что руководство Дома Моды в милицию после такого не пойдёт – накажут в первую очередь их же, за махинации с тканями. Поэтому Аглае нужно было бы подумать о том, как вывести Ирину, или кого другого, если это была не она, на чистую воду. Анне она доверяла на все сто процентов, как и пожилому сторожу. Она решила ждать удобного случая, а пока приказала сменить замки у запасного выхода и склада, думая про себя, что это, в принципе, мера бесполезная – если надо, он опять сделает слепок и дубликат. Впрочем, сейчас этот «вредитель» должен был затаиться и выждать время, чтобы не попасться, за этот промежуток она, Аглая, что-нибудь, да придумает.
После обеда она поехала домой. Ивану она всё же рассказала и об этом вопиющем случае, и о своих подозрениях насчёт Ирины или кого бы то ни было. И попросила его никому пока об этом не говорить.
- Аглая, это опасно – вот так ждать. Мало ли что она может натворить ещё.
- У меня пока нет другого выхода – ответила ему жена – я не могу просто так уволить Ирину – нет повода. И потом – вдруг это не она.
- Я больше чем уверен, что как раз она. Но ты права – без доказательств мы ничего не можем ей предъявить. Но вот как искать их, эти доказательства. И конечно, я никому не скажу о том, что ты мне сейчас рассказала. Нам надо подумать, как поймать её с поличным.
- У меня есть одна мысль, но не знаю, клюнет ли на это тот, кто занимается вредительством.
Они ещё немного поговорили, обдумывая вслух, что же им со всем этим делать. Иван взял с Аглаи обещание, что она будет осторожна и станет потихоньку следить за Ириной.
На следующий день Наташка остановила Ирину в коридоре.
- Послушай, детка! – она взяла её за руку – если ещё раз ты устроишь то же, что устроила вчера, я не побоюсь вызвать милицию. И тогда тебе несдобровать. И скажи спасибо Аглае Игнатовне, которая вчера отказалась это делать, руководствуясь тем, что сотрудников начнут таскать в отдел и отвлекать от работы – лукавила она – я больше чем уверена, что на всех коробках твои отпечатки пальцев и как только представиться удобный случай, я постараюсь это доказать.
- Вы о чём? – спросила Ирина удивлённо.
- Ты прекрасно знаешь, о чём!
Наташа развернулась и пошла к себе, не собираясь продолжать разговор.
Показ новой коллекции прошёл, как всегда, на «ура», теперь нужно было задуматься о том, что делать со следующей.
Аглая думала об этом целыми днями, но в голову ничего не приходило. Она стала рассеянной, плохо ела и всё время искала ответ на вопрос, зачем эта Ирина – если это она – вредит ей. Ведь она, Аглая, не сделала ей ничего плохого, она ведь не виновата, что Иван любит её.
Как-то раз вечером она в большой комнате играла с Верочкой. Малышка уже заливисто смеялась, и Аглая думала о том, какая же чудесная дочь растёт у них. Да и вообще, они всех детей воспитали, как подобает, внушив им в первую очередь, что самое главное – это взаимопомощь в семье. 
Сентябрь сбрасывал жёлто-красные листья с деревьев и кружил их в хороводе ещё по-летнему тёплого ветерка. Мальчики – Костя, Гриша и Толечка уже уехали работать и учиться, пообещав родителям почаще писать и приехать зимой на каникулы.
К Аглае подошла Соня. Она показала ей куклу и попросила:
- Мам, посмотрим, что я ей сшила. Красиво, правда?
Соня, несмотря на то, что ещё была в сущности ребёнком, в куклы уже не играла. А вот шить для них любила, и Аглая видела в девочке несомненный талант.
Она задумчиво взяла в руки куклу и погладила девочку по голове, похвалив нечто яркое, собранное из различных лоскутков, на её пластмассовом теле.
В голову ей пришла какая-то идея. Она вертела в руках куклу и не верила в то, что действительно может быть именно такой вот немудрёный выход. Решив, что не стоит рано радоваться этому, она неуверенно набросала на листках несколько моделей. Ах, как ей сейчас не хватало Костика с его способностью рисовать!
Утром, приехав на работу, она взяла конструкторов и отправилась на склад к Анне.
- Аня – спросила она – после пошива предыдущей джинсовой коллекции у нас осталось что-то из тканей?
Женщина показала ей аккуратно сложенные материалы.
- Да, негусто – задумчиво сказала Аглая – но уже что-то.
Она велела снять с полок коробки с лоскутками и распорядилась:
- Девочки, отбираем самые крупные. Ох, и зададим мы жару своей новой коллекцией!
- Вы что надумали, Аглая Игнатовна? – спросила одна из сотрудниц.
- Сейчас всё объясню.
Хорошенько порывшись в коробках, и обнаружив, что не всё настолько изрезано, – на дне остались кое-какие довольно-таки крупные отрезки ткани – Аглая вообще воспряла духом. А когда объяснила всем остальным, что за коллекцию она собирается представить, сотрудники даже в ладоши захлопали от восторга.
- Ну, вы голова, Аглая Игнатовна!
- Только, девочки – попросила она – вечером, после отшива, все модели забираем – и ко мне в кабинет. Так будет безопаснее.
Возбуждённо болтая, все отправились по своим делам, а Аглая села за эскизы. Отшить коллекцию они успеют, но приниматься за работу надо немедля, так как на этот раз она будет куда более кропотливой, а местами даже придётся шить не на машинке, а вручную.
Аглая была признательна дочери за то, что та подкинула ей идею, когда принесла куколку в новом наряде на её строгий суд. Идея джинсовой коллекции из лоскутков была просто великолепна, и Аглая даже не сомневалась, что такая идея будет обречена на полный и безоговорочный успех и победу. Самое главное – отшить модели так, чтобы комар носа не подточил. Она сходила ещё раз на склад, проверила все лоскуты тканей, взяла двух швей и попросила их отобрать самые крупные из них. Остальные, мелкие, пока оставили в коробках.
Подготовка к показу коллекции шла полным ходом. Ателье, работающее, как единый механизм, запускалось в восемь утра и в пять часов вечера все расходились по домам, довольные проделанной работой.
Аглая же осторожно закинула удочку, однажды при большом скоплении народа поделившись с Наташей тем, что на новую коллекцию у неё уже есть некоторое количество солидных покупателей.
Ей важно было, чтобы у вредителя возникло искушение в очередной раз причинить ей этот самый вред, а новая коллекция была для этого очень хорошей мишенью.
Отшив коллекции находился в руках опытных конструкторов, закройщиков и портных, так что Аглая могла много времени проводить дома. Она по-прежнему успевала заниматься малышкой и хозяйством, но прекрасно понимала, что без помощи близких справляться ей было бы трудновато. При этом она очень сильно любила своё дело, а потому ни одного дня Дом Моды не обходился без неё.
Довольно часто приходила и Капитолина Францевна – Аглая всегда была рада её видеть. Одинокая женщина, ушедшая на пенсию, осталась со своими котами и подругами, ей тяжело было оттого, что она ничем не занята, и Аглая с удовольствием пользовалась её советами и участием в подготовке к показу.
- Ох, Аглаюшка, ну и выросла ты за эти годы – не угонишься! – говорила она – тебя очень хвалят «там» - она ткнула пальцем вверх – до меня дошли слухи, что даже Баранников прикусил свой длинный язык. Да и времена стали полегче, так что – дай Бог, с этой коллекцией риска не будет. Говорят, жёны этих высоких партийных деятелей первыми стремятся раскупить модели Дома Моды.
- И всё благодаря вам – говорила ей Аглая – кем бы я стала без вас, Капитолина Францевна! Это вы заметили мой потенциал, взяли меня, без роду и племени, дали шанс. За это я вас всю жизнь буду благодарить!
От этих слов старушка, хоть и отмахивалась, но получала удовольствие и розовела. Ей было приятно, что Аглая до сих пор относится к ней, как к учителю, спокойно выслушивает замечания и принимает советы.
- Я и не сомневалась, девочка, что когда-нибудь ты поднимешь наше некогда бедное, неказистое ателье на небывалую высоту и сделаешь из него то, что ты сделала сейчас.
Как и раньше, Аглая позвала на показ коллекции Груню с Владимиром, Стешу с мужем и на этот раз ещё и Анфису Павловну с Демьяном Егоровичем. Возбуждённый предстоящей поездкой старик успел разнести по всей деревне слух о том, что он едет к невестке на показ и будет вращаться там в «высшем обществе», по его словам. По этому случаю он попросил Стешу купить ему в райцентре новую рубаху и штаны, и даже нацепил галстук.
Когда Аглая увидела свёкра на показе, сияющего, как новенький рубль и торжественного, она невольно улыбнулась. После показа предполагался фуршет, и Аглая подозревала, что Демьян Егорович ждёт именно этого. Дочери Аглаи и Ивана тоже присутствовали в зале, малышку Верочку оставили с Елизаветой Ефимовной, которая отказалась ехать в Дом Моды, сославшись на то, что разъезжать в её возрасте – ещё то удовольствие, и лучше она по телевизору посмотрит. Она попросила Аглаю не обижаться, и та была благодарна ей, что она согласилась присмотреть за девочкой.
- Так, девчонки, сосредоточились! – говорила Аглая моделям – порядок выхода все помнят? Давайте, вперёд и не подкачайте!
На лестнице появилась первая модель и стала медленно спускаться вниз. В зале воцарилось молчание, а потом он грохнул аплодисментами и восхищёнными охами-ахами. Коллекция была выше всяческих ожиданий – оригинальные джинсы из разных лоскутов ткани, дополнялись подобным же джинсовым пиджаком. Некоторые лоскуты были сшиты друг с другом ручной работой, цветными нитками, что придавало коллекции необычайную нарядность.
Модели выходили в джинсах разного кроя, верх, как правило, был дополнен рубашкой или пиджаком, или жилетом с водолазкой. Вокруг раздавались восхищённые возгласы. Иван сидел на одном из первых мест. Обернувшись, он увидел у противоположной стены зала Ирину – она внимательно смотрела туда, откуда выходила Аглая и конструкторы в сопровождении моделей. У неё была какая-то застывшая, плотоядная улыбка, и Иван решил, что эта женщина наверняка опять что-то замышляет. Вот губы её шевельнулись, и она что-то словно пробормотала про себя.
Аглая с девушками уже подошли к краю подиума, Иван подарил жене цветы, как он всегда делал. Аглая что-то шепнула девушкам-моделям, двое спустились по ступенькам и пригласили на подиум Капитолину Францевну, сидящую тут же, в первом ряду. Она пыталась возражать сначала, но им удалось уговорить её. Они помогли старушке подняться по ступенькам, и Аглая вручила букет своей любимой учительнице, той, которая когда-то подтолкнула её к вершине.
Во время фуршета довольный Демьян Егорыч подошёл к невестке.
- Ну, Аглая, произвела ты опять фурор – все бабы на ушах стоять! – загрохотал он.
- Старик! – попыталась Анфиса Павловна урезонить мужа – тише ты, не греми голосякой своим! Это ж тебе не наша деревня! Гляди, женщины все оборачиваются!
Аглая заметила, что среди присутствующих не было Баранникова, и облегчённо вздохнула. Всё-таки взгляд его строгих, с прищуром, глаз, отнимал у неё толику уверенности в том, что она всё делает правильно, и сам по себе вдруг откуда-то брался страх перед системой.
Когда фуршет был закончен и гости ушли, Аглая как можно громче распорядилась о том, чтобы все модели с показа оставили пока в ателье – завтра за ними придут покупатели. Потом она незаметно отвела в сторону сторожа и поговорила с ним, стараясь сделать так, чтобы никто этого не видел.
Вместе с Иваном они вернулись домой, Аглая, сославшись на то, что очень устала, отказалась идти к Груне в гости – они остались дома, сегодня это было абсолютно необходимо.
Назавтра, в субботу, намечалось празднование новой коллекции семьёй, потому они с Иваном принялись готовить к нему блюда. Тут же, недалеко от них, были дети, Елизавета Ефимовна. Аглая с каким-то особым трепетом оглядывала свою семью, изредка их с Иваном взгляды встречались, и тогда они улыбались друг другу, думая об одном и том же.
Когда раздался телефонный звонок, Аглая сняла трубку, некоторое время слушала говорившего, а потом обратилась к мужу:
- Иван, поехали!
Они буквально за считанные минуты добрались до ателье, Аглая, стараясь не греметь, открыла ключом запасной выход. Очень тихо они стали пробираться к цеху ателье, там, в окна, выходившие в коридор, были видны всполохи фонарика.
Часть 70
Иван постарался открыть дверь как можно тише, чтобы не спугнуть того, кто таился внутри.
Ему это удалось, и Аглая, выждав момент, щёлкнула выключателем. Яркий свет залил цех ателье. Ирина стояла перед моделями, которые висели на «плечиках» на длинной стойке с ножницами в руках. Не ожидая того, что здесь кто-то появится, кроме неё, она вскрикнула и обернулась. Она увидела Ивана и Аглаю, и ножницы выпали у неё из рук.
- А я ещё не верила, что это ты – усмехнулась Глаша – думала, кто-то другой вредит!
Ирина молчала.
- Ира, что я тебе сделала, что ты решилась на подобное? Это же подсудное дело…
Она продолжала молчать, и тогда Иван сказал:
- Ладно, пойду, вызову милицию. Думаю, они её разговорят.
- Нет! – вскрикнула девушка – не надо, прошу тебя! Да вы и не посмеете! Коллекция отшита из тканей, которые попали сюда незаконным путём.
- Ты проникла в ателье тоже незаконным путём, и мы можем предъявить тебе только это. Ведь цель твоего проникновения неизвестна, так что милиция с радостью за это ухватится. Ты сделала ключи от запасного выхода, хотя я поменяла там замки, сделала ключи от цеха, и всё это непонятно, с какой целью. Но явно с недоброй, так что не рассчитывай на то, что мы оставим это вот так, без наказания. Хотя всё будет зависеть от того, что ты скажешь. Это ведь не игрушки, Ира – это действительно серьёзное преступление.
Она сразу поникла, опустила голову, в глазах появились слёзы.
- Я не могла смириться с мыслью, что Иван оттолкнул меня – начала она – тогда, два с лишним года назад… Я видела на том, «джинсовом» показе, как вы смотрели друг на друга. Мне хотелось быть на твоём месте, и чтобы он также смотрел на меня, как на тебя тогда.
- Ирина, ты ведь не ребёнок, и должна понимать, что насильно стать любимым невозможно…
- Я… знаю. Но я никак не могла забыть Ивана. И мне хотелось, чтобы он полюбил меня, а для этого я должна была занять твоё место.
Аглая рассмеялась.
- Ира, даже если бы меня вдруг не стало, Иван не смог бы полюбить тебя. Ты не можешь стать мной, моей точной копией, мы с тобой разные, такие, как есть и в этом вся прелесть. Ты бы встретила свою любовь и судьбу, но вместо того, чтобы стремиться к этому, ты пошла на то, чтобы совершить преступление. Это ведь ты уронила на меня стенд?
Ирина молчала.
- Это всё было абсолютно глупой затеей – покачала головой Аглая – неужели ты думала, что я не догадаюсь, кто может мне пакостить?
- Ты могла подумать, что это Баранников таким образом наносит тебе вред…
- Я сначала так и думала, особенно, когда ты порезала ткани, но потом прислушалась к тому, что мне говорили мои близкие. Я до конца сомневалась в том, что это ты, и теперь признаю, что это было моей ошибкой. Хорошо, что я вовремя опомнилась.
- С моделями в ателье – это было сделано специально? Ты предполагала, что я могу прийти?
- Я специально распространила слух, что у меня есть покупатели практически на всю коллекцию. Предполагала, что тот, кто вредит мне, захочет подпортить репутацию в глазах моих клиентов. Потому и сказала, что завтра все модели уже будут в руках покупателей. Как я и думала, ты решила не упускать этот шанс. Подстроенная ловушка сработала. Твоя любовь сыграла с тобой злую шутку, Ирина.
- Я просто хотела, чтобы Иван был в моей жизни, хотела, чтобы у нас с ним была семья. Надеялась, что он сможет полюбить меня, если тебя не будет рядом.
- Ты планировала в дальнейшем накляузничать на меня?
- Да, надеялась, что тебя снимут с должности, и тогда я, не сразу конечно, смогу занять твоё место. Даже если бы в дальнейшем с Иваном ничего не получилось бы, у меня было бы то, что ты любишь, может быть, сильнее него – Дом Моды.
- Это очень трудный путь, Ирина, я сама шла к нему столько времени…
- Ничего, я же молода, я бы рано или поздно заняла это место.
- У тебя были бы все шансы на это, если бы ты не вредила мне, а просто работала, ведь ты умеешь работать много и хорошо. В любом случае, в дальнейшем мне понадобился бы преемник, и конечно, я бы рассматривала и твою кандидатуру тоже, ведь у тебя есть способности и талант. Но ты предпочла другой путь… Очень жаль.
- И что теперь? – спросила Ирина – что со мной будет?
- У нас есть два пути: первый – просто вызвать милицию. Тогда тебя посадят, пусть и ненадолго, но это поможет тебе избавиться от твоего махрового эгоизма и твоих желаний получить всё «грязным» путём.
- Мои родители умрут от горя. Я одна у них.
- Так почему ты не подумала о родителях, когда шла на подобные поступки? Именно тогда и надо было думать о самых близких тебе людях – вставил Иван.
- Но есть второй путь – продолжила Аглая – мы сейчас все вместе едем к твоим родителям, и ты им всё рассказываешь, при нас. Всю правду о том, что ты сделала и что собиралась сделать ради того, чтобы достигнуть своей цели. Вот у них и спросим, как нам теперь с тобой поступить.
Иван удивлённо посмотрел на Аглаю – это был очень хороший удар с её стороны. Ирина очень любила своих родителей, старалась не доставлять им хлопот и переживаний. А сейчас они всё узнают о той стороне жизни дочери, о которой даже не имели представления.
Ирина молча встала. Возможно, это действительно был хороший выход избежать ей тюрьмы. Да, она сделает больно своим родным, но зато останется на свободе.
Они сели в машину и поехали по адресу, который указала девушка. Когда подъехали к старенькому дому с уже тёмными окнами, Аглая сказала ей:
- Только не вздумай бежать или отнекиваться. Поверь, в этом случае я найду способ сделать так, чтобы ты оказалась за решёткой в самое ближайшее время.
- Я не стану убегать – она была настроена решительно, и теперь, кажется, понимала всю серьёзность положения.
Ирина открыла дверь своим ключом, и они вошли в квартиру. Навстречу тут же вышли мама и отец девушки.
- Дочка?! – удивилась женщина – а мы думали, что ты…А кто эти люди? И почему так поздно к нам?
- Мама…мне нужно вам кое-что рассказать – начала Ирина.
Но её перебил отец:
- Я знаю этого человека! – сказал он – я же тогда приходил к тебе на комбинат! А сюда ты зачем явился с моей дочерью, и кто эта женщина?
- Это моя жена – спокойно сказал Иван – выслушайте свою дочь, а потом поговорим.
Ирина рассказала родителям о своей любви к Ивану и поступках по отношению к Аглае. Всё это время родители слушали её, мать девушки опустила голову и спрятала лицо в руках, отец качал головой и смотрел на Ирину строгим взглядом. Когда она закончила рассказ, сказал:
- Да, не ожидал я от тебя подобного, дочка. Разочаровала ты меня.
- Прости, папа – ответила Ирина – я не смогла справиться со своим чувством к Ивану и желанием быть с ним.
Аглае было очень жаль этих уже немолодых людей. Видно было, что они много вложили в Ирину, ожидая от неё того, что она станет нормальным человеком. Она же не оправдала этих ожиданий, и разочарование было написано на лице и отца, и матери.
- Вы понимаете, что всё это очень серьёзно? – сказала Аглая – я обязана принять какие-то меры, иначе Ирина снова возьмётся за старое. Мне очень жаль вас, но и вы меня поймите – я не могу оставить всё так, как есть.
Мать Ирины, худенькая, невысокая женщина сжала руки:
- Вы хотите сделать так, чтобы наша девочка села в тюрьму? Прошу вас, не надо, не делайте этого! Поверьте, Ирина неплохая девушка!
- Я вам верю. Но она проникла в Дом Моды и хотела порезать ножницами новую коллекцию, зная, что у меня есть на неё покупатели.
- Мы просим вас, пожалуйста, не сажайте нашу девочку – вторил женщине муж – она одна у нас. Клянусь, она больше не причинит вам вреда!
Аглая посмотрела на мужчину и женщину, кинула взгляд на Ирину – та стояла вся пунцовая от стыда и чуть не плакала. Посмотрела на Ивана, прося у него совета. Тот понял её и сказал:
- Решать тебе, Глаша.
Аглая задумалась, потом сказала:
- Хорошо, я не стану заявлять в милицию. Но у меня есть условие для вас. Поскольку я добра к вам, то надеюсь на ответную доброту. Это условие – переехать в другой город. Ирина, ты в понедельник придёшь и уволишься, я подпишу твоё заявление, а в течение двух недель вы должны переехать. Так я буду чувствовать себя спокойнее и чем дальше вы переедете, тем будет лучше для всех нас.
Родители переглянулись между собой и согласно закивали – они тоже считали, что это самый лучший выход в сложившейся ситуации.
- И очень надеюсь, что ты, Ирина, назад в этот город не вернёшься – улыбнулась Аглая.
- Поверьте, мы будем следить за этим – заверил её отец Ирины.
- Что же – нам пора, у нас дома дети. Желаю вам всего хорошего на новом месте жительства. И пожалуйста, не пытайтесь меня обмануть – я обязательно прослежу, уехали ли вы.
Мать девушки и отец убедили Аглаю, что купят билеты в самое ближайшее время.
Когда вышли, Иван сказал Аглае:
- По-моему, ты была чересчур добра к ним, Аглая. Ирина даже не извинилась за свои художества.
Они вернулись домой – там уже собрались все близкие, беспокоясь о том, куда они так поздно отправились.
- Аглая! – кинулась к ней Груня – но нельзя же так! Я тебе позвонила, а Елизавета Ефимовна говорит, что вы уехали куда-то, причём собравшись очень быстро. Хоть бы предупредили!
- Ну, да! – улыбнулась Аглая – чтобы вы с нами рванули и сорвали нашу операцию!
- Так куда ездили-то?
Аглая с Иваном переглянулись.
- Всё получилось так, как я и думала. Мы сорвали вредителю все планы.
И они рассказали про то, как застали Ирину в ателье. В конце рассказа Груня всплеснула руками:
- Твоя доброта, Глаша, тебя погубит! Она бы, небось, тебя не пожалела бы!
- Мне стало жаль её родителей. Она у них одна дочь, они возлагали на неё большие надежды. Самое больное для них сейчас – это её вот эти поступки, потому они уж постараются сделать так, чтобы она забыла о нас навсегда.
Анфиса Павловна и Демьян Егорович поддержали Аглаю.
- Молодец, дочка! Действительно, если она одна у них, тяжело им будет смириться с мыслью, что она где-то сидит за решёткой. Нельзя так проходиться по жизни других людей.
- Небось она не посмотрела бы на Глашиных детей, когда прошлась бы по её жизни – буркнула несогласная с ними и недовольная решением Аглаи Грунька.
В понедельник Ирина пришла для увольнения. Она была очень бледна, и за эти дни, казалось, очень сильно похудела. Под глазами у неё пролегли синие тени, волосы были собраны в низкий узел на затылке. Подавая Аглае заявление на подпись для того, чтобы потом унести его в отдел кадров, она сказала глухо:
- Родители купили билеты на поезд, скоро мы уезжаем в город В-к.
- Что же, хорошо – ответила Аглая – надеюсь, там у тебя начнётся новая жизнь, более насыщенная и интересная, чем здесь. И конечно, ты обязательно встретишь новую любовь.
Прежде чем уйти, Ирина попросила:
- Вы не держите на меня зла, Аглая Игнатовна. И если сможете – простите.
- Иди, Ирина. Очень надеюсь, что мы с тобой больше не встретимся.
Вечером, когда Иван пришёл с работы, она рассказала ему про приход Ирины.
- Ну, слава Богу – произнёс он с облегчением – вот уж не подумал бы, что она способна на то, чтобы навредить тебе. И даже извинения попросила, надо же… Не ожидал этого от такой гордячки.
- Да ладно тебе, Ваня. Самое главное, что теперь она будет далеко от нас.
Наташка продолжала ругать подругу:
- Аглая, ну вот почему ты такая, а? Нельзя, нельзя было Ирине спускать подобное с рук! Она так и не поймёт ничего, и так и не научится отвечать за свои поступки! Нужно было вызвать милицию и всё!
- Наташ, ну подумай сама – она единственная дочь у родителей…
- И что? И для них была бы наука – значит, неверно воспитали её, раз она так делает!
- Нет, Наташа, я не смогла, понимаешь. У меня рука не поднялась. Видела бы ты, какими глазами на меня смотрела её мать. Я сама мама, Наташа, так что это для меня очень больная тема.
- Ох, Аглая, ты чересчур добрый человек и действительно когда-нибудь это выйдет тебе боком. Нужно знать, кого прощать. Я бы милицию вызвала – и вся недолга.
- Ну, Наташенька, у нас ведь тоже в Доме Моды… рыло в пушку. А ну, как бы стали ворошить документы или ещё чего проверять.
- Навряд ли. Забрали бы Ирину за проникновение и всё. Но что уж теперь – сделанного не воротишь…
Через пару недель Аглая снова приехала туда, где жили родители Ирины.
- Уехали – сказала ей словоохотливая соседка – аж во В-к! И чё все люди туда-сюда ездют! Везде хорошо, где нас нет! Сидели бы себе на месте, нет – ищут лучшей жизни.
- А они все втроём уехали?
- Ага, и дочку с собой взяли.
Узнав об этом, Аглая вздохнула с облегчением. И в первую очередь из-за того, что никому не пришлось портить жизнь.
От Костика скоро пришло письмо, что он собирается жениться – встретил хорошую девушку и хочет создать с ней семью. Аглая была рада за брата. Они с Иваном, а также Груня с Владимиром и Стеша со Степаном вскоре получили приглашения на свадьбу. Конечно, решено было поехать.
Свадьба прошла очень весело – было много гостей со стороны невесты, девушка Кости действительно оказалась приятной и общительной. Отмечали свадьбу в столовой на заводе, где трудилась Эмма – так звали невесту.
Обе семьи перезнакомились и передружились во время празднования, и когда прощались, обещали приезжать друг к другу в гости и писать письма.
Прошла зима – малышка Верочка росла не по дням, а по часам, она действительно была очень сильно похожа на Ивана, что радовало Аглаю.
Они по-прежнему занимались домом, детьми, все близкие посещали показы Аглаи, которые продолжали иметь успех у практически всего города, и чувство гармонии и счастья не покидало семью Глаши и Ивана.
Они довольно часто, особенно на выходные, ездили в деревню навестить родителей, и там отдыхали по-настоящему – красивая природа и простая деревенская еда заряжали энергией на предстоящую рабочую неделю.
Весной мир покинула Капитолина Францевна, Аглая, вне себя от горя, организовала своей предшественнице и учителю достойные похороны. После её ухода она несколько дней была в настоящей депрессии – ей не верилось, что женщина, с которой они были столько лет близки, покинула этот мир. Аглая не знала, как она будет обходиться без её мудрых советов и добрых глаз.
Этой же весной умерла и Марья Степановна, и Сазон Евдокимович остался один. Анфиса Павловна и Демьян Егорыч, будучи крепкими стариками, по-прежнему сохраняли бодрость духа, занимались хозяйством, благо, у них было много помощников – в основном их дети с семьями жили там же, в деревне, они с удовольствием нянчили всех внуков, особенно Демьян Егорыч ждал, когда к нему привезут малышку Верочку.
… Иван менял на заборе, который выходил в огород, сетку-рабицу, когда в ворота раздался стук. Думая о том, ко бы это мог быть, крикнул:
- Сейчас, обождите!
И пошёл мыть руки. Скорее всего, это был кто-то незнакомый, так как свои заходили свободно, и собака их уже не трогала. Но тот, кто был за воротами, явно боялся войти, так как слышал лай собаки.
Приведя себя в порядок, Иван прошёл к воротам и открыл их. Перед ним стоял мужчина, который был ему смутно знаком, которого Иван видел когда-то. Но он никак не мог вспомнить, кто это.

Часть 71
Иван вопросительно смотрел на незваного гостя, пока тот не произнёс неуверенно:
- Здравствуйте! Вы…гм… а Аглая дома? Или Елизавета Ефимовна?
И только тогда Иван вспомнил этого мужчину. Это был первый Глашин муж, Илья, и он видел его тогда, когда они приезжали в деревню. Из окна автомобиля он наблюдал, как на кладбище этот мужчина и Володя разговаривали, ожидая, когда Аглая пообщается с Сазоном Евдокимовичем.
- Вы – сын Елизаветы Ефимовны? – уточнил Иван, специально заострив внимание именно на таком статусе Ильи.
Тот кивнул и в этот момент из дома вышла сама Елизавета Ефимовна. Увидев Илью, она поспешила на встречу сыну и спросила:
- Ты почему не написал, что приедешь? Я и не ожидала даже, а для Ивана и Аглаи это тем более неожиданность.
- Да…закрутился – уклончиво ответил Илья, а женщина подумала, что его, скорее всего, не отпускала Октябрина.
Они обнялись, и Елизавета Ефимовна сказала Ивану:
- Ваня, ты не переживай, мы вас не потревожим. Уйдём сейчас в сквер, там поговорим с Ильёй.
- Ну, уж нет, мама – ответил Иван – идите в дом, чаем человека напоите, он ведь с дороги. Если пойдёте в сквер куда-то, Аглая вернётся с работы и будет переживать, лучше не надо. Тут у нас вон и лавочка есть, и беседка – устраивайтесь там, где удобно и разговаривайте себе, сколько влезет.
- Ты, Илюша, где остановился? – осторожно спросила Елизавета Ефимовна у сына.
- Пока у друга – ответил Илья – да я ненадолго приехал, мама. Какая-то тревога меня взяла.
Елизавета Ефимовна решила действительно напоить сына чаем, быстро сообразила на стол, налила ему душистого, до самых краёв кружки, напитка, смотрела, как он дует на чашку, осторожно отпивая из неё.
Как ни старалась она скрыть, что думает о сыне и скучает по нему, Аглая всё равно замечала часто, что по утрам у Елизаветы Ефимовны покрасневшие глаза – значит, плакала ночью. А плакать она могла только из-за Ильи. Как бы хорошо не было ей здесь, в кругу людей, которые стали ей по-настоящему родными – материнскому сердцу не прикажешь, будет оно болеть за свою кровиночку до самого конца, да и на смертном одре не будет мать знать покоя, и потом, глядя с небес на детей своих, будет всеми силами стараться отгородить от бед и напастей своё чадо. Таково оно, материнское сердце, и ничего с этим не сделаешь…
- Как Октябрина? – спросила Елизавета Ефимовна сына – как дети?
Он пожал плечами, не глядя на мать, сказал:
- Нормально…
И всё. Сердце женщины сжалось – не всё в порядке в семье у её сыночка, не всё. Да в общем-то, так оно и предполагалось… Знала она, чуяло сердце, что это не человек Ильи, не подходит ему эта Октябрина, как не крути.
И вообще – постарел, постарел её сыночек! Вон, седина серебрит виски и некогда лихой, кудрявый чуб, а ведь ему всего-то ничего лет, много, видать, забот в жизни. Одежонка какая-то невзрачная, и весь он словно поникший, плечи опущенные… При таком количестве детей, да с нерадивой женой разве будет человеку счастье?
После того, как Илья с удовольствием попил чай с блинами, которые спозаранку, ранним утром, настряпала Аглая, они ушли в беседку поговорить.
- Блины-то Глаша стряпала? – улыбнулся Илья, иногда кидая взгляд на Ивана, который неподалёку занялся осмотром своей машины – трудно её руку не узнать.
- Она самая – улыбнулась в ответ женщина – трудяжка Аглая, просыпается рано, ложится поздно, работы много, ещё вот ребёнок маленький.
- Она что… - начал Илья, но Елизавета Ефимовна перебила его, чтобы не услышать неудобного вопроса:
- Из детского дома взяли девочку они. Уж так на Ванюшу она похожа! Семья и так большая, но старшие-то подросли уже, так что решили ещё одной малютке семью подарить.
- Вот где радость от детей – поник Илья – а тут – хоть вешайся… Надо признать, мама, ошибку я тогда совершил. Теперь и не радостно от своего ребёнка, как тогда было. Октябрина только лежать может и рожать, по дому очень мало делает… И аборты не признаёт – забеременеет, так рожать надо, не пойду, говорит, себя калечить, не для того я замуж за тебя выходила. А сама ради ребёнка и не пошевелится лишний раз. Пополнела, подурнела…
- Может тебе, Илья, с её отцом поговорить? – предложила Елизавета Ефимовна.
Тот усмехнулся:
- А что отец, мама? Сказал я ему как-то раз, а он говорит, ты же мужик, у тебя семья, разруливай сам со своей женой, вы люди взрослые. Знал же, мол, на ком женишься, да что избалованная она.
- Даже не знаю, что тебе посоветовать, сынок. Воспитывать надо, жену-то. Её отец баловал, а теперь вот и ты тоже.
- Да как воспитывать-то, мама. Не бить же мне её. Рука на женщину не поднимется. Детей жалко. Хорошо, хоть старшие сейчас помогают. Да ещё телевизор в доме появился, так она раньше лежала, а теперь вот перед ним ещё целыми днями.
- Сынок, ты же так жить постоянно не сможешь, может, развестись тебе с ней? Глядишь, тогда за ум возьмётся, встанет с дивана. А то что же это такое – женщина, мать, детей много, а она телек днями смотрит. Аглая с Иваном купили – он стоит просто так, иногда только новости глянут, и всё – она махнула рукой – когда заделье есть, до него, что ли? Все заняты, у всех свои дела, какой уж тут телевизор.
- А Аглая молодец. Слух про неё даже у нас в городе идёт, коллекцию её показывали по телевизору. Октябрина от злости чуть не разбила его. Она мне всё мою жизнь с ней забыть не может, постоянно о ней напоминает, себя с ней сравнивает. Из-за этого у нас скандалы часто…
- Ох, Илья… Неверный ты путь выбрал – вот теперь неси свой крест.
- Мам – мужчина неуверенно посмотрел на Елизавету Ефимовну – может, ты со мной поедешь, а? Одному всё труднее справляться, хоть и старшие есть. Да и Октябрина, может быть, при тебе постыдиться лежать-то…
Елизавета Ефимовна рассмеялась:
- Ты меня, Ильюша, на старости лет решил в качестве пахаря на твою семью привлечь, что ли? Когда я заболела, так не нужна тебе стала, оставил меня на Глашу. Хорошо, она совестливая – приветила меня, да через неё только я на ноги-то встала, а коли бы она не была такой? А теперь хочешь, чтобы я с тобой поехала, помочь с семьёй твоей справиться, да жену твою усовестить? То есть ты её не воспитуешь, а мне твои ошибки разгребать?
- Прости, мама – Илья опустил голову, словно ему действительно стало стыдно – я думал, ты погостишь у нас немного, с порядком поможешь…
- Нет, Илья, свой хлев чисти сам. А я от Аглаи никуда не поеду – ей моя помощь тоже нужна. Они покуда с Иваном на работе – я с девочкой сижу. Глаша в обед приезжает с работы и хоть и говорит мне, чтобы я отдыхала – у меня всегда заделье находится.
- Мама, тебе свои внуки не дороги, зато чужие…
- Да какие же они чужие, Илья? Думай, что говоришь! Нет здесь чужих, все свои! И зря ты этот разговор завёл, Илья! Так и не понял ничего.
- Прости, если обидел, мама. Я понимаю, что ты на меня обижена за поступки мои, но теперь уж что…
- Да я не обижена, Илья – твоя жизнь, ты её и живи, да только смотрю, не сладко тебе живётся. А у меня тоже сердце не каменное, но с тобой не поеду. Надо тебе уже не под Октябрину стелиться, а своё твёрдое мужское слово ей сказать.
Аглая вернулась домой к обеду, как раз тогда, когда Иван закончил с машиной и, что-то мурлыкая себе под нос, отправился разогревать обед. Он ходил по кухне с малышкой Верочкой на руках, то разговаривал с ней, то напевал, и всё посматривал туда, где в огороде под яблоней, беседовали Илья и Елизавета Ефимовна.
Аглая поцеловала мужа и дочку, забрала её из рук Ивана и тоже глянула в окно.
- С кем это там мама разговаривает?
- С Ильёй – ответил Иван спокойно.
- Что? Илья приехал? Вот это новости – сколько лет, сколько зим! – усмехнулась Аглая.
- Она хотела в сквер уйти, там с ним поговорить, но я не дал – мало ли что. Понятно, что он её не обидит, но вдруг скажет что-нибудь, а у неё с сердцем плохо… А тут хоть мы рядом.
Аглая с благодарностью посмотрела на мужа. Она знала, чувствовала, что Иван не станет опускаться до ревности – сильно крепка их любовь, сильно долго они ждали того, чтобы быть, наконец, вместе.
- Пойду, поздороваюсь, что ли…
Илья на её шаги обернулся, глаза вспыхнули восторгом – она совсем другая какая-то, такой он никогда её не видел. По ней сразу видно, что счастлива – светятся глаза её, и вся она словно светится. Она стала ещё краше, она из тех редких женщин, которых года только украшают. Эта знакомая милая улыбка, так располагающая к себе, этот взгляд глубоких глаз, стройная фигура – куда теперь Октябрине до неё…Ох, и какой же он, Илья, дурак!
Вот она протягивает ему свою узкую ладошку:
- Здравствуй, Илья.
И совсем словно не сердится, не помнит той обиды. Да и что ей теперь – рядом мужчина, во взгляде которого ясно читается, что он перегрызёт горло любому, кто захочет обидеть его близких.
Пожал её руку, поздоровался, сказал с восхищением:
- А ты молодец, Аглая! Продолжаешь удивлять своими успехами. Я так и думал, что ты многого добьёшься.
- Спасибо, Илья. Ну, успехи мои довольно скромны, планов впереди ещё много.
- Мы сможем поговорить… потом?
- Конечно. Без проблем.
Аглая вернулась на кухню и сказала Ивану:
- Отпустишь меня для разговора с ним? – и улыбнулась – сказал, хочет поговорить со мной.
- Отпущу – он обнял её за талию – но при одном условии…
- Каком?
- Ты мне пообещаешь, что не сбежишь с ним.
Аглая рассмеялась.
- Ну, ты даёшь! Юморист! Да, всё брошу и убегу. Нет, Иван, я же тебя люблю, куда мне бежать!
Она посмотрела ему в глаза и легонько коснулась губами его губ. Никогда, никогда не пройдёт это! Её всегда будет тянуть к нему, как магнитом. Она вдруг представила, как они постареют и поседеют, будут плохо двигаться и говорить. Но от этого она не будет любить его меньше, наоборот, любовь её вырастет, наверное, до самых невообразимых размеров.
Когда Илья собрался уходить, она вышла вместе с ним. Они медленно пошли по дорожке, и он сбоку бросал на неё взгляды. Никогда он не перестанет ей восхищаться. И образ её сохранится у него в сердце очень надолго. Что делать – так сложилась жизнь, что он не смог смириться с тем, что у него может не быть своих детей, из-за чего принёс Аглае боль – она была первая пострадавшая от его измены. Но не сломалась, не утонула в этой боли – просто встала на ноги и дальше пошла. Красивая и независимая… Октябрина бы так не смогла, она и мизинца не стоит его бывшей жены. Поздно он это понял, правда… Теперь всю жизнь остаётся жалеть об этих ошибках.
Он заговорил первым.
- Аглая, ты прости меня… что я тогда…
- Нет, не надо, Илья, прошу тебя. Что было, то прошло… Я уже и не вспоминаю. Сейчас я счастлива, и даже, наверное, должна быть тебе благодарна за то, что ты встретил Октябрину. Потому что в другом случае я бы не смогла быть с тем, кого очень сильно люблю.
- Получается, ты меня не любила никогда? – сник Илья.
- Почему же – любила. Но это другая любовь, Илья. А любовь к Ивану я пронесла через все годы, несмотря ни на что. Как ты, Илья? Как твоя жизнь?
Вздохнув, Илья поведал обо всём, что до этого рассказывал Елизавете Ефимовне.
- Мне очень жаль, Илья, что всё вот так в твоей семье. Но советовать ничего не буду. Как говорится: в каждой избушке свои погремушки, в каждом окошке свои огоньки. Да ты, наверное, и не нуждаешься в советах – сам взрослый человек.
- Послушай, Глаша, я звал мать к нам… хотя бы ненадолго. Но она отказывается. Может быть, ты убедишь её поехать?
Аглая усмехнулась.
- Нет, Илья, если она не хочет, я не стану её ни в чём убеждать. Да и зачем? Я понимаю, что она могла бы помочь там… Но сам подумай – она пожилой человек, ей требуется уход и покой, а твоя жена, уж ты прости, вряд ли может дать ей это. Кроме того, скоро лето, и я планировала отправить её и родителей в санаторий – отдохнуть и подлечиться. Нет, Илья, извини – я понимаю, что она твоя мама, но… Я тебе её не отдам, потому что не уверенна, что с ней там, у вас, будет всё в порядке.
- Ладно, я понял. Она права – мне самому нужно решать эти проблемы. В любом случае, я должен поблагодарить тебя за неё – ты всё сделала для того, чтобы мама встала на ноги, и я тебе очень за это признателен.
- Это нужно было мне, в первую очередь. Я ведь привязалась к ней настолько сильно, что чувствовала эту материнскую любовь, исходящую от неё. Поэтому не благодари меня, Илья. Она мне мать заменила.
- Как Олечка и Толик?
- Учатся. Осенью в другой город уедут – поступили оба там, да и брат с сестрой тоже там же. И Костик там живёт, так что нам спокойнее, что они там все вместе.
Они расстались на довольно дружеской ноте. Аглая, вернувшись домой, сразу прошла в комнату Елизаветы Ефимовны. Женщина сидела в кресле-качалке и что-то вязала.
- Мама, вы как?
- Да ничего, детка – Елизавета Ефимовна похлопала её по руке – ничего… Переживаю я, конечно, за Илью – не той дорожкой он пошёл, не того я для него хотела. Но что теперь поделаешь – не сложилось у вас, я попервоначалу жалела, а теперь смотрю – нет для тебя лучшей пары, чем Иван. И любит он тебя сильно, это даже невооружённым взглядом видно. А Илюша… Видать, платит он за что-то, если такая жизнь у него сейчас. Жалко мне его, конечно, но что поделаешь, он взрослый человек.
- Мама, но вы не расстраивайтесь, надеюсь, всё ещё наладится у него. Может быть, Октябрина поймёт наконец, что нельзя быть эгоисткой. 
- Ой, вряд ли, детка! С самого начала отец баловал её, а ты хочешь, чтобы человек в одночасье изменился?
Летом Аглая с Иваном, а также семья Груни, Стеши и остальных сестёр всё-таки исполнили задуманное – они отправили стариков, в том числе и Сазона Евдокимовича, отдыхать, но не в санаторий, а на курорт, на море.
Больше всех суетился и наводил панику по этому случаю Демьян Егорович.
- Если бы матка с батькой – грохотал он, сидя дома у Груни – знали, что когда-то их сын, то бишь я, поеду на моря – да они б ни за что не поверили! А тут, гляди-ко, вся деревня стонет – Егорыч отдыхать едет! Сазон! – бушевал он в возбуждении – там, Глашка рассказывала, есть какие-то бары, на морях-то, коктейли, говорят, подают! Мы с тобой старух на море отправим, а сами в те бары пойдём!
- Они, батенька, только вечером открываются, бары эти – осторожно вставила Груня – и, если вы там будете вот так голосить, вас запросто выставят, потому что посетители тогда музыку не услышат.
Она прыснула, представив себе, как это может быть.
- Иии – сказал разочарованно Демьян Егорыч – всё батьку подначиваете, да?! Плохо, плохо мы вас с маткой воспитали!
- Ну как же плохо, батюшка, если все дети ваши свои жизни устроили? – спрашивала Груня – внуков вот вам нарожали, а вам всё плохо!
Приехав с курорта, Демьян Егорыч восторженно рассказывал Ивану:
- Ну, Ванятка, и жизнь там – море, солнце, песочек на пляже. А баб скока! И все в ентих своих… купальниках, во! Наши-то две тоже вырядились – купальники енти, какие-то тряпки туточки повязали, шляпы на голову нацепили, очки чёрны на глаза надели – и почапали на пляж. Мы, говорят, там будем, прямо напротив, значит, гостиницы. Мы с Евдокимычем на тот пляж приходим – а там ентих шезлонгов чёртова уйма – и баб наших нет! Весь пляж обыскали, полдня потеряли, плюнули на это дело, и прямо там на песок завалились, не стали их искать. А потом-то выяснилось, что они совсем рядом были, мы несколько раз мимо их проходили, да в ентих очках-то не узнали.
И довольный старик смеялся, рассказывая Ивану очередную историю, которая произошла с ними на курорте.
Ближе к осени дети уехали учиться, дом немного опустел – Аглая с грустью отмечала, что не слышно больше весёлых голосов, нет прежней суеты, не слышно радостного смеха нескольких человек – ей всегда становилось грустно, когда все разъезжались, тогда она старалась почаще приглашать к себе Груню и Наталью семьями. Дом словно застывал в своём покое. Но в этот раз это длилось недолго – однажды вечером раздался телефонный звонок. Она взяла трубку, и когда услышала говорившего, опустилась на табурет, не зная даже, что ответить тому, кто был на другом конце провода.
Часть 71
Увидев, что жена чем-то озабочена и даже расстроена, Иван подошёл к ней в ожидании окончания телефонного разговора.
- Да. Да, я поняла. Конечно, скажу. Хорошо, я сейчас запишу адрес. Спасибо, что позвонила.
Она опустила руку с трубкой и задумчиво уставилась куда-то сквозь Ивана.
- Глаша – оторопел тот – что произошло? Ты… у тебя такой вид, словно ты что-то страшное услышала.
- Так и есть, Иван. И теперь я не знаю, как сказать об этом Елизавете Ефимовне.
- Что-то с Ильёй? – догадался мужчина.
- Да. Он погиб при исполнении. Его ударили ножом прямо в сердце при задержании преступника.
- Подожди, но как же так? Он ведь занимал какую-то должность. Неужели сам поехал на это задержание?
- В том-то и дело. Несколько лет они охотились за двумя рецидивистами и наконец выяснили, где они прячутся. Один из них и ударил Илью. Он умер сразу, на месте. Господи, как я скажу об этом маме? Она с ума сойдёт от горя!
В этот момент в дом вошла сама Елизавета Ефимовна. В руках у неё был букет цветов, она улыбалась, любуясь на гибкие бутоны.
- Глаша – сказала тепло – гляди, какая красота! Настоящее произведение искусства!
Но, увидев лица Ивана и Аглаи, посерьёзнела сама.
- А что случилось?
- Мама – начал Иван, но Аглая остановила его:
- Всё в порядке – и улыбнулась бодро – на работе проблемы, но это исправимо.
Она вышла во двор. Следом отправился Иван.
- Аглая! – он обнял жену – так нельзя! Ты должна сказать ей! Мы не можем скрывать это от неё.
- Я знаю, Ваня, но не могу пока, у меня нет сил и не хватает смелости сказать ей об этом.
- Ты должна решиться! Ты же всегда была такая смелая и ничего не боялась! Она не простит тебе, если ты скажешь позже. Пойдём!
- Вероятно, ты прав.
Они вошли в большую комнату – Елизавета Ефимовна ставила букет в вазу, тихонько что-то напевая.
- Мама – начала Аглая – вы меня простите… Я… не могла решиться. Но я должна сказать…
- Что, дочка?! – ничего не подозревающая женщина смотрела на Аглаю, продолжая улыбаться.
- Илья… Он… погиб.
Аглая видела, как потемнели от словно физической боли глаза Елизаветы Ефимовны, лицо её стало напоминать белую восковую маску и, не выдержав напряжения от этой новости, женщина стала медленно оседать на пол.
Иван, который на всякий случай находился рядом, подхватил её и унёс на кровать.
- Это ожидаемо – сказал он – обморок. Сейчас она придёт в себя.
Он осторожно поднёс к её носу пузырек с едким запахом, и Елизавета Ефимовна очнулась. Ни слезинки не было в её глазах, но сколько горя и боли увидела в них Аглая!
- Глаша, как же так?
- Октябрина позвонила мне – и Аглая рассказала о разговоре с женой Ильи.
- Погиб также, как его отец – прошептала Елизавета Ефимовна – бедный мой мальчик…
- Мама, вам нужно собраться с духом и проводить своего сына в последний путь. Послезавтра похороны. И прошу вас – не рвите себе сердце, вам надо как-то держаться.
Но Аглая знала, что никакие слова не помогут сейчас Елизавете Ефимовне – вылечить может только время, да и то не факт.
На работе Наташа, узнав обо всё случившемся, спросила Аглаю.
- Ты её туда одну отпустишь?
- Конечно, нет. Кому она там нужна будет? Уж точно не Октябрине, а с внуками она отношения не поддерживала. Я с ней поеду. Иван справится с Верочкой, если что – Груня поможет.
- В смысле, ты хочешь сказать, что поедешь к этой женщине?
- Наташа, я не к ней поеду. Я поеду только для того, чтобы сопроводить маму. Потом мы сядем на вечерний поезд и вернёмся назад. Ну, и потом – всё-таки мы с Ильёй не чужие люди, конечно, чего только не было между нами, но всё же…
- Да уж, я прямо удивляюсь, что эта гордячка тебе сама позвонила.
- Наташ, не важно – гордячка она или нет, горе всех объединяет. Как она теперь одна с такой оравой справляться будет? Илья говорил, что она не очень-то умела и ловка, да и ленива.
- Хм… тоже мне, теорема Пифагора. Я больше чем уверена, что она свою так называемую ораву посадит на плечи папеньке.
- Возможно, что так и будет. Но я почему-то думаю, может она всё-таки изменится.
- Люди, Глаша, по моему мнению, могут меняться в таком возрасте только в худшую сторону. Но ты сама сущий ангел, потому веришь во всё хорошее.
- Не надо, Наташа, я вовсе не ангел, как ты говоришь. Но должна же эта женщина опомниться, в конце концов.
- Посмотрим. Вот увидишь, что я окажусь права.
Иван настаивал на том, чтобы поехать с ней и Елизаветой Ефимовной, но Аглая сказала ему, что это будет неудобным – явиться на похороны бывшего мужа не одной. В конце концов, Иван настоял, чтобы она взяла с собой Толю – когда-то ведь Илья их воспитывал, и парень вполне себе имеет право проводить его в последний путь, ну и, как-никак, мужчина рядом, если вдруг что-то – поможет Аглае.
Аглая очень переживала за то, что Елизавете Ефимовне станет плохо в дороге, но та, на удивление, держалась молодцом.
Только у гроба сына она позволила себе слёзы и тихие рыдания. Аглая же постоянно старалась быть рядом с ней, и как могла, поддерживала свекровь. Сама она не плакала – ей нужно было быть сильной. Она была признательна Толику за то, что он поехал с ними и мысленно благодарила Ивана, который на этом настоял и вызвал Толю из другого города на пару дней. Сын был ей хорошей поддержкой сейчас, и как мог, утешал бабушку.
Аглая с интересом разглядывала Октябрину – она действительно сильно изменилась с тех пор, как они виделись в последний раз. У гроба мужа она не плакала, но на лице была печать страдания. Сдержанно поблагодарила их за то, что приехали, приняла деньги, немного рассказала о последних днях жизни Ильи.
Подошёл к Аглае и отец Октябрины.
- Здравствуйте, Аглая Игнатовна. Как бы кощунственно это не звучало в данном конкретном случае, но я рад вас видеть.
Он был такой же, как и всегда – сдержанный, настороженный, подтянутый. Военная выправка чувствовалась во всём – даже в его голосе.
Она поздоровалась с ним, а он сказал:
- Видите, как бывает. Боюсь, теперь придётся взять на содержание дочь и её детей. Видимо, не будет мне покоя до самой старости.
Она пожалела этого уже немолодого мужчину и сказала только:
- Насколько я знаю, детям в этом случае полагается пенсия по потере кормильца. А чтобы ваша дочь не скучала, советовала бы вам отправить её на работу. Хотя обычно я не склонна давать советы.
- Всё это так, Аглая Игнатовна, но моя дочь привыкла к обеспеченной жизни, сама она не справится.
Аглая покачала головой:
- Это эгоистично, и вы поступаете неправильно по отношению к собственным же внукам. Впрочем, это ваша жизнь и жизнь вашей дочери.
Когда они ехали обратно, Елизавета Ефимовна говорила Аглае:
- Ох, дочка, теперь я буду чувствовать себя виноватой. Возможно, Ильюша тогда не случайно звал меня к себе – чувствовал свою смерть и хотел, чтобы я побыла рядом с ним. А я отказала ему, подумала, что делает это только ради того, чтобы я помогла с детьми и хозяйством. И самое главное – когда он погиб, я ничего не почувствовала. Сердце материнское чует обычно. Наверное, я плохая мать…
- Мама, вы зачем себя вините?! Не надо. И мать вы хорошая, не выдумывайте. Мы вас так любим, а вы такое говорите. Я понимаю, что это страшно – хоронить своего ребёнка, и очень соболезную вам, но вы должны держаться, ради нас и детей.
- Золотая ты моя! Спасибо тебе за эти слова.
Они тогда поплакали немного в поезде, возвращаясь назад, повспоминали прежние времена. Но нужно было жить дальше.
Через некоторое время по амнистии вышла из тюрьмы Анна. Как написал в письме Костик, мать сильно изменилась, стала молчаливой, плохо выглядит и сильно похудела. Годы, проведённые в тюрьме, никому не идут на пользу, добрый Костик пожалел мать и поселил её у себя – возвращаться-то ей было некуда, а остальные дети отказались от неё.
- Ох, не к добру это! – выговаривала Груня Аглае – он когда написал мне об этом в письме, я в ответ написала, чтобы он был осторожнее. Абсолютно не верю в то, что Анна стала тихой, примерной женщиной. Не тот она человек, чтобы меняться.
- Я тоже! – нахмурила брови Глаша – хотя обычно я верю в хорошее в людях, но вот в Анну мне совсем не верится. Мне кажется, она ещё доставит Костику хлопот. У него Эмма беременна, не хватало ещё, чтобы она от неё пострадала.
- Костька дурачок! – вмешался в разговор гостивший тут же Демьян Егорыч – свою семью беречь надо, а он эту хабалку запустил в хату!
- Батя, так она мать его – заметила Груня – а у Кости доброе сердце, вот и всё. Весь в Глашу пошёл – и талантом, и характером.
- «Мать!» – пыхнул трубкой Демьян Егорыч – какая она мать?! Небось, когда Костька пропал, она спокойно себе гуляла с ханыгами, и даже не заметила его исчезновения. Если бы не Глаша, неизвестно, что с ним было бы! А теперя, видите ли, Костя для неё вдруг сыном стал. Да это всё от того, что податься ей некуда! Вот помяните моё слово – сейчас посидит она спокойно на попе, а потом опять куролесить начнёт!
Некоторое время в семье брата всё было спокойно, и Аглая уже стала сомневаться в том, что они с Груней были правы, думая о том, что Анна не переменится. Но летом Костя вместе с супругой и ребёнком приехали к ним погостить, и Аглая осторожно спросила его про мать.
Костя опустил глаза и долго молчал, а потом выдал:
- Мне пришлось, Аглая, отвезти её в посёлок, где она жила раньше.
- А что случилось, Костик?
- Я думал, она за ум взялась, Глаша, думал, тюрьма хоть как-то повлияла на неё. Но конечно, ошибался. Она пожила немного у нас, спокойно себя вела, Эмме по хозяйству помогала, а потом… связалась с компанией. Есть там у нас – местные подозрительные элементы. Я её и убеждал, и уговаривал, а сколько с ней Эмма говорила – всё бесполезно. Предложил ей в больницу лечь, так она стала орать, что я её в гроб хочу загнать. Последней каплей стало то, что мы после выходных домой вернулись – уезжали к родителям Эммы, а дома – шалман и компания эта непонятная. Ещё угрожать мне пытались – пришлось вызывать милицию.
- Как мы с Груней и предполагали – Анна не изменилась нисколько.
- Я ей в посёлке дом нашёл, заплатил аренду за несколько месяцев. А потом пусть сама. Может, работу найдёт. Она денег просила – я не дал, только продукты купил ей. И чего надо? Хорошо ведь у нас жила, ни в чём не нуждалась…
- Кость, сколько волка не корми, он всё равно в лес смотрит.
- А я говорил! – азартно сказал Демьян Егорович, когда узнал эту новость – никудышная она женщина, какая с её мать, взять с ней нечего! Живёт одним днём – ни о муже, ни о детях путём не заботилась, так всё крахом и пошло! Свою жизню похерила и ихнюю тожеть хотела туда же! Глашка сколько беды через неё узнала! Мы, конечно, тоже хороши, если про Глашу говорить, но к своим дитям никогда так не относились, а если насчёт выпить – так токмо по праздникам, да чё-то хорошее, а не всякую муть! Эх, и когда Владимир-то, зять милейший, коньячка старику подгонить!
Аглая улыбнулась этим его словам, но ничего не ответила – старик таким и был, безапелляционным и прямым.
- Какой тебе коньячок – засмеялась Анфиса Павловна – о душе подумать пора, а ты туда же – «коньячок»! – передразнила она мужа.
Это был небольшой отпуск у Аглаи с Иваном – там, в деревне, они встретились все вместе с детьми, которые приехали на каникулы. Также навестить мать и отца приехали Груня с Владимиром и детьми.
- Пойдём до Калиновки – предложил как-то Иван – на наше место. Искупаемся, на солнышке понежимся.
Аглая согласилась, и они отправились, прихватив с собой полотенца.
- Ванька! – прокричал вслед Демьян Егорыч – нынче Калиновка разлилась сильно, куды вы побёгли, дураки?!
- Бать, ну мы дети, что ли? – возразил Иван – наверное, осознаём опасность! Если слишком бурлит – не полезем.
- Не дети, но и не лучше их, детей-то! Вот утопнете – домой не являйтесь лучше!
Услышав подобное заявление, Аглая прыснула, вслед за ней рассмеялся и Иван.
- Папка, дети малые купаются, а мы что – хуже их, что ли? – ответил он.
- Чё ты орёшь на всю улицу? – высунулась за ворота Анфиса Павловна – по всей деревне одного тебя только и слыхать!
- Да они вон, на Калиновку пошли, два отпускника-то! Та разлилась так, что вода бурлит, а они – «купаться!» - заявил Демьян Егорыч.
- Ну, и чё тебе! Чай взрослые – не утопнут!
- И ты туда же, дура старая!
И он, опираясь на палку, пошёл во двор, продолжая что-то недовольно бурчать себе под нос.
Когда шли мимо сгоревшего дома Кузьмы, Аглая невольно остановилась. Хоть до этого и проходили мимо много раз, но почему-то именно сегодня всколыхнулись в ней воспоминания о невесёлой жизни с горбуном. Иван обнял её, понимая, о чём она думает.
- Мне тогда казалось, Ваня, что всё – закончена моя жизнь, я и Бога молила, чтобы забрал он мою грешную душу и не мучил меня.
- Не надо, Глаша – попросил Иван – мне-то физически больно думать про это, а уж тебе каково?
- Всё кончилось, Ваня. Сейчас уже такое ощущение, что это и не со мной вовсе происходило.
Они провели на речке весь день – слова Демьяна Егорыча не совсем соответствовали истине, Калиновка действительно разлилась, но воды свои несла спокойно, с достоинством. Бронзовая от загара кожа Аглаи словно светилась на солнце, и Иван невольно залюбовался ею. Потом заботливо накинул на её плечи собственную лёгкую рубашку:
- Сгоришь, Глаша.
- Иногда полезно – улыбнулась она – на весь год предстоящий зарядиться солнышком.
Они были на речке, пока не прибежала Тонечка:
- Мама, пап, пойдёмте уже! Там бабушка ругается, что вас нет давно. Говорит, ушли и с концами. Время-то ужина. Она на стол накрыла…
- Сейчас, доча, придём – ответил Иван – успокой беги бабушку.
Демьян Егорыч, посмотрев на невестку и сына, буркнул недовольно:
- Спалил бабу, Иван. Гли, у неё кожа будто пламя! И чем думал своей дурьей башкой. Мажь вон её холодной сметаной с погреба!
- Да не надо! – возразила Аглая – совсем маленький загар-то, я даже не чувствую ничего.
- Я вам счас новость скажу – закачаетесь! – заявил за ужином неугомонный старик и замолчал, стараясь как можно дольше сохранить интригу.
- Бать, ты или уж молчи тогда про эту новость, или не тяни резину – усмехнулся Иван.
- Мужик знакомый сказал, что Анна ушла из посёлка, тока неизвестно, куда. Мол, деньги у ей кончились, она и подалась куда-то, может, лёгкой жизни искать, или ещё чего. Не видели, мол, её в посёлке – сгинула, словно и не было.
- А Костя знает? – встревожилась Аглая – вдруг захочет найти её?
- Думаешь, надо ему сказать? – спросил Иван.
Но когда они позвонили Косте, оказалось, что он знает, куда ушла мать – к какой-то травнице, которая одиноко жила в лесу и согласилась её приветить и вылечить травами от алкоголизма. За это Анна должна была помогать ей с небольшим хозяйством.
- Вот те на! – сказал Демьян Егорыч, когда узнал – неужель она решила на путь истинный встать?
Приближалась осень – а значит, день рождения Аглаи. Ей должно было исполнится сорок лет, коллеги уговорили её к этой дате выпустить новую коллекцию и таким образом отметить сорокалетие. И там же, в Доме Моды, устроить празднование. Подумав, она согласилась, и начала подготовку к этому дню.
Часть 73
Аглае очень понравилась лоскутная тематика в коллекциях, и к своему сорокалетию она решила ещё раз воспользоваться этой идеей, но только уже не применительно к джинсовой ткани.
Она набросала эскизы будущих моделей, продумав всё до мелочей, и теперь можно было отшивать новую коллекцию.
Параллельно с этим продолжалась подготовка к празднованию её юбилея.
- Глаша! – восторженно спрашивал её Демьян Егорыч – а может, всё-таки, как и свадебку – в деревне-то у нас? Вот уж праздник получится!
- Да ну что вы, Демьян Егорович! – пугалась Аглая – нет-нет, это слишком много народу, ещё же коллеги мои будут!
- Хм… - недовольно хмыкал старик – когда это большое количество народа нас пугало?
- Нет, Демьян Егорович. Давайте всё-таки на этот раз в столовой комбината это дело отметим. Там и место есть, где потанцевать и зал большой…
- Ну, смотри, дочка… Вам, городским, виднее, а в деревне, говорю тебе, было бы лучше…
Он всё никак не унимался с этой своей идеей, потому Анфиса Павловна нет-нет, да и осаживала его:
- Да отстань ты от них, вредный старик! Пусть сами думают, как им лучше! Привяжется, как банный лист!
- Цыц! – недовольно гудел тот – разговорилась мне, курва старая!
Наташка на работе азартно делилась с Глашей идеями украшения зала столовой к юбилею, но Аглая говорила:
- Ой, Наташ, не знаю, нужно ли! Ну, не свадьба же! Честно говоря, я бы с удовольствием отметила день рождения в кругу семьи, но Ваня настоял, чтобы был праздник. Говорит, заслужила я…
- Конечно, заслужила! – активно жестикулировала подруга – вон на какой уровень Дом Моды подняла! Да и вообще состоялась – как жена, как мать, как работник…
- Ох, Наташка! Страшно мне что-то так широко праздновать.
- Чего страшного-то? Наоборот, люди за тебя порадуются, у тебя вон сколько друзей и близких, которые поддерживают, так что не понимаю я – чего тут бояться?
Организацию праздника в столовой взяла на себя активная Грунька, которая всё про всё знала.
- На Западе этим, между прочим, специальные люди занимаются – рассказывала она Аглае – Володя ездил когда в командировку, попал на одно такое веселье. Так вот там был специальный человек.
- Только этого не хватало! – усмехалась Глаша в ответ – сами не способны веселиться, что ли?! Ещё какой-то человек специальный должен быть!
- Ну, мода у них такая! – смеялась Грунька – это тебе не тут, там всё чинно-благородно, все сидят с серьёзными лицами, мизинчики в сторону отставив, и пьют какой-нибудь коньяк.
Она изобразила, как это может быть, и Аглая засмеялась. Её поддержала сама Груня.
- А у нас веселее – гармошка, песни-танцы. Так что не надо нам по-модному, нам надо, чтобы весело было.
Аглая сама следила за тем, как отшивается новая коллекция – она не хотела в свой собственный день рождения опозориться с показом.
Но с особым нетерпением она ждала этого дня потому, что должны были съехаться все близкие, а она любила, когда вся большая семья собиралась вместе.
В день показа она проснулась рано, когда все близкие ещё спали. Ей казалось, что это совершенно обычный день – сколько их таких было уже в её жизни!
Посмотрела с любовью на спящего мужа, прошлась тихонько по комнатам, вглядываясь в лица своих детей, и спустилась вниз – готовить завтрак. Не успела сварить кофе, как услышала за спиной шаги. Иван подошёл и обнял её, поцеловав в щеку.
- С днём рождения, любовь моя.
- Спасибо.
Повернулась лицом к нему, они постояли так, обнявшись, чувствуя до сих пор такую волнующую близость друг друга, потом он помог приготовить ей завтрак, и Аглая, попросив его проследить за тем, чтобы все поели, уехала в Дом Моды.
- Встретимся на показе! – сказала она Ивану на прощание.
В Доме Моды уже царила суета – девушки-модели выхаживали по подиуму, репетируя показ. За ними наблюдала главный конструктор, отбивая ритм и командуя, помогая себе какой-то палкой, которой она периодически стучала по полу.
Увидев Аглаю, все бросили репетицию и кинулись к ней с поздравлениями. Ей казалось, что столько тёплых слов она ещё не слышала никогда в своей жизни. Перед началом показа она всё тщательно проверила, и ушла к себе в кабинет готовиться.
Она сменила привычные джинсы на брючный костюм ярко-красного цвета, распустила длинные волосы, наложила еле заметный, приближенный к естественности, макияж, вдела в уши любимые серьги. Внимательно осмотрела себя в зеркало, поймав на мысли, что выглядит как-то слишком по-заграничному, усмехнулась, вспомнив Баранникова. Видел бы он её сейчас! Впрочем, она ничего не нарушает в этом показе, даже ткани используются местных производств…
Красные туфельки на каблуках очень шли к костюму, Аглая придирчиво осмотрела весь образ и, удовлетворённая, вышла в зал.
Понаблюдала, как модели отрабатывают в последний раз выход и прошла в холл, где уже собрались все друзья и близкие. Сегодня показ был в основном для них – незнакомых людей было крайне мало. Тут же услышала восхищённые возгласы, кто-то кинулся поздравлять её, но она искала глазами Ивана. Увидела его, окружённого детьми – он держал в руках большой красивый букет цветов. Он, конечно, ещё успеет подойти к ней – сейчас нужно дать возможность другим поздравить её. Незаметно показал ей большой палец, выражая восхищение её нарядом.
Девушки-модели отработали просто «на ура» - столько задора и азарта было в их движениях, так гармонично они двигались по подиуму. Механизм работал, как часы – всё было отрепетировано до мелочей.
И конечно, коллекция привела в восторг всех тех, кто присутствовал на показе. Выйдя на подиум в окружении моделей, Аглая смотрела в зал и видела лица дорогих её сердцу людей – Ивана, детей, Груни, Стеши, Владимира и Степана, Наташи с мужем, Елизаветы Ефимовны, стариков… Сазон Евдокимович, который присутствовал на таком мероприятии в первый раз, открыв рот, смотрел на действо вокруг, и всё, что происходит, казалось ему сказкой.
Показ закончился, а аплодисменты продолжали звучать – все присутствующие встали, приветствуя Аглаю. Много поздравлений было сказано в её адрес после показа, много подарено цветов, много объятий, улыбок и поцелуев получила она в этот день.
В столовой, когда празднование переместилось туда, их семья расположилась в центре праздничного стола.
Один за другим говорились тосты, дарились подарки, дети подготовили настоящее выступление, спев под аккомпанемент гармони трогательную песню.
Особенно проникновенные слова сказал Толик, который сначала чувствовал себя неловко, но потом осмелел:
- Много лет назад, когда мы с Ольгой были совсем маленькие, нам страшно хотелось есть. Мы шли по улице, не зная, где достать еду, и вдруг увидели девушку, которая вытащила из сумки кошелёк и о чём-то задумалась. Я тогда решил, что костьми лягу, но накормлю Ольку, которая совсем выбилась из сил. Мы ещё тогда посмеялись над этой девушкой – вот, мол, разиня. Я выхватил у неё кошелёк и побежал, за мной рванула Олька. Но девушка поймала её, и я вернулся, чтобы отдать ей кошелёк. Мама – обратился он к Аглае – ты часто говорила нам, что дети быстро забывают всё плохое… Ты была права – мы с Олькой забыли всё, что было до твоего появления в нашей жизни. Но мы никогда не забудем, как в тот день ты привела нас, незнакомых тебе и диких, к себе домой. Мы никогда не забудем, как ты расплакалась, увидев синяки на наших телах, как тряслись твои руки, когда ты обрабатывала их. Как напоила нас чаем и накормила так, что мы клевали носами прямо в чашки. Как слушала наш рассказ и закрывала лицо руками, и плечи твои тряслись. Как ты потом «воевала» за то, чтобы мы навсегда остались с тобой. Ты права, мама, плохое быстро забывается… И мы с Олькой благодарим тебя за всё, что ты сделала для нас, за то, что все эти годы ты жила ради нас.
Когда он закончил свою проникновенную речь, Аглая еле сдерживала слёзы.
Высказался и Сазон Евдокимович, который отметил, что Аглая после смерти Сони и выйдя замуж за Ивана, практически заменила им дочь, а внуков – их детей, Марья Степановна любила одинаково, не делая различия на «свой-чужой», и он, Сазон Евдокимович, любит их также.
Демьян Егорыч, который с возрастом становился всё более сентиментальным, промокал платком глаза практически после каждого тоста. Сам он выразился коротко и ясно, насмешив всех присутствующих гостей:
- Наш талантливая невестушка! Желаю тебе использовать на энти самые модели ещё много километров ткани! И никого не бояться! – и он сделал характерный жест кулаком.
Иван прыснул и шепнул жене:
- Отец в своём репертуаре. Никогда не скажет обычных фраз – всё через какие-нибудь… обороты.
Праздник продолжался ещё очень долго – Аглая услышала проникновенные тосты от всех своих родственников и гостей. Она чувствовала себя абсолютно счастливой, а когда её поздравлял муж, наговорив множество разных слов и горячо признавшись в любви, она действительно расплакалась. Слезами счастья.
Незадолго после Глашиного юбилея скончалась Анфиса Павловна. Умерла она тихо, во сне, и долго ещё старик Демьян горевал о том, что ушла верная подруга всей его жизни, подарившая ему много замечательных детей. Сам Демьян Егорович умер в возрасте ста семи лет на руках у детей. До конца жизни он прожил в родной деревне, хотя дети – Груня и Иван – звали его в город. Но крепкий старик не хотел прощаться с родной землёй, на которой прожил всю свою жизнь, и до самого конца он продолжал шутить и балагурить.
Потом мир покинула Елизавета Ефимовна, до последнего сжимая в своих руках Глашину руку.
Сазон Евдокимович председательствовал до самой смерти, а на смену ему пришёл муж одной из дочерей Демьяна Егоровича. Хоронили его с почестями – старик практически всю жизнь отдал председательству…
Стеша и Степан так и остались до самого своего конца в деревне, в окружении заботливых детей. Они вынянчили много внуков, и относились друг к другу с теплом и заботой. Степан всего на месяц пережил свою бойкую жену, и это было неудивительно – когда ушла Стеша, он сильно тосковал.
Владимир и Груня жили счастливо, у них появился ещё один наследник, а Володя по происшествию времени занял довольно высокий пост. Груня же во всём поддерживала мужа, обеспечивая ему комфорт и уют дома, воспитывая детей и с честью выполняя своё предназначение – быть женой и матерью.
Костик занимался тем, что реставрировал старинные фрески для музеев, и скоро к нему стали обращаться не только музеи того города, где он жил с семьёй. Анна так и не появилась больше в их жизни, оставшись у травницы, у которой лечилась. Через несколько лет Костик выяснил, что она умерла в страшных муках, повторяя в бреду, что наказана она за грехи свои справедливо…
Наташа с мужем так и оставались добрыми друзьями героев повести, и долго ещё они с Аглаей вспоминали историю их знакомства.
- Страшно подумать, Наташа, чтобы стало со мной, если бы не ты – часто повторяла Аглая, не глядя на протестующие жесты подруги.
Дети Аглаи и Ивана выросли и стали настоящими хорошими людьми – Гриша пошёл работать в милицию, Тонечка стала ветеринаром, Соня пошла по стопам своей названной матери, продолжив дело Аглаи. Толик выучился на инженера, Ольга – на врача.
Первым покинул этот мир Иван, и до того момента, пока не закрылись навсегда его глаза, он держал жену за руку и говорил ей о том, как любил её всю свою жизнь, и что уносит он эту любовь с собой…
Аглая же прожила после смерти Ивана ещё долго, и умерла в глубокой старости, окружённая своими детьми и внуками, умерла по-настоящему счастливой, со словами благодарности к тому, кто дал ей возможность прожить такую насыщенную и интересную жизнь.
Дети Аглаи и Ивана передают по наследству генеалогическое дерево своей семьи, и гордятся тем, что дерево это богато родственниками, и крепкие у того дерева корни, и богатая крона, которая пополняется новой листвой.
Конец.