Сортирные записки

          "...он пишет в сортире" (вместо
          предисловия)

     Открытие бара.
   В баре почти никого не было. Без посетителей он был похож на аквариум без воды.
Она согласно кивнула - "...а мы в нём рыбки, я - гуппия"- "а я - карась" -"так что нам нальют?"- "шампанское?"- "лучше кофе"- "согласен"...
Я шёл к стойке размышляя какое имя подойдёт бармену, к его синей тройке. "Володя?" - но мешала бабочка, "Игорь?"- да, так лучше, типа Игорёк...
"Игорёк", сидя на чём-то невидимом, читал что-то, согнутое много раз так, что для перехода к новому столбику надобились манипуляции типа "кубик-рубик". "Салют, Игорь" - бармен кивнул. Судя по всему он отзывался на любое имя,- "Я слушаю..."
Я оглянулся: она рассматривала стены, точнее на них развешанное: чёрные, типа африканские маски с вылезшими из глазниц зыркалами, формой черепа схожие с крутыми экспонатами Кунсткамеры...
Боковой свет обращал бармена в пингвина на фоне стеклянного айсберга. "Пожалуйста"- придвигая меню с невозмутимостью служителя морга. "Слушай, а ты точно Игорь?"-"Олег"- "Два зелёных айзека",- икнулся Хемингуэй.
Я вспомнил открытие этого бара...

     Позвонить Людвике Владимировне.
     (напоминание карандашом на двери сортира)
   Людвика Владимировна, сухая женщина с глазами закрывающимися веками снизу-вверх как у птеродактиля. Вечно лечившаяся от пяти-семи болезней сразу. И болезни все-то странные. Вроде тех, за которые в учёных фолиантах. Которые поражают несущественные и загадочные органы и органчики. (Даже дико,что в привычном организме есть такие финтиклюшки.) Болезни Людвики Владимировны скорее пристали лошади Пржевальского...
   Помнится, увидав первый раз обладательницу редкого имени и редких болячек, засмотрелся как закрываются на миг её глубоководные глаза. И сразу загадал за ней склонность к странным советам и невероятным рецептам, амулетам типа оберега из прядки рыжей девственницы или копыта той же лошади Пржевальского. Это вам не аспирин-горчишники! У неё имелись в арсенале и таинственные пассы над больной головой больного. "На этом боку болит?",- строго спрашивала она, подтискивая подушечку. Укутывание ножек и высвобождение ручек происходило очень решительно.Решительно она была бы устроительницей шабаша на Лысой горе.
Вопросы врачебные, впрочем, всегда загадочны: "Печень? А это где?",- ответил я раз легкомысленно и упёрся в рептилоидный взгляд Людвики Владимировны (она же тёща)...
   "Этот" (типа фрукт) называла она меня "за глаза". "Где ваши эти... чайные ложки?",- спрашивала она не мигая. Это значило - надо идти на кухню, искать нужный ящик, который не выдвигается ни в какую, а потом выскакивает сразу весь, со всем хламом, готовым грохнуться как шариковая бомба. "Нужен упор",- думалось всегда. Но не делалось никогда. И скользкая как рыбка ложечка выуживалась левой рукой (всегда!)...
В наследованной леворучести подозревалась почему-то вполне праворукая бабка Серафима-покойница.
   Мы "обзывали" друг дружку на "Вы", как дежурный лейтенант в участке. Я сначала злился, ляпал жонке,- "что за хрень!". Та всегда на ту сторону, поминая "дворянскую" родню.
У неё хранился томик Пушкина с ятями и фитами. И я отступался, убитый фитами...

     Лото с дьяволом.
   Тут он начал кипятиться... Это видно было по нервности, с которой он мешал ложечкой сахар. Как поддевал снизу вверх горячее.
Я же ушёл в процесс самотужным йогином, в типа "позу чая".
-"А скажи...(тут длинная многозначительная пауза, ещё и подчёркнутая ненужным двиганием чашки, - я всё забываю твоё имя...".
Тут он просто затарабанил ложкой.
У Лидии Леопольдовны глаза сузились в вертикальную риску как у дьявола. Это значило, что она пришла в известное расположение духа и можно ждать самого неожиданного, можно считать дьявольского хода.
-"А скажи, голубчик, с кем это я тебя на днях видела-а в кино-о?.."
Слова ядовито растягивались, а рука, подёрнутая тонкими морщинками, легла на мою приглашением в игру. Типа теперь мы в паре. Хотя, естественно, каждому предстояло время от времени брать игру на себя...
"Шестьдесят шесть!"...

     Хитрожопый диссертант.
-"Салют! Как диссер?",- примерно так полагалось наступать на его больной мозоль. Впрочем, защитись он, встал бы вопрос - "...и что?". А так был вполне стабильный и понятный статус - "диссертант" и внятная причина отмазаться от пахоты. Всегда можно сделать "рыбий глаз" и покачать указательным пальцем влево-вправо : "...видишь ли, старик, тут такое дело - диссер", устыдить сотоварища на предложение припахать. Даже соглашался на небольшенькое ущемление в размере (курином, десятипроцентном) прогрессивки.
Таковая, можно сказать, жертва пешки позволяла держаться уверенно-нагловато, манкировать вторыми сменами и всякими добровольно-обязательными субботниками, перекуривать японскими-"цудзими" с лаборанткой Люсей чуть не часами и даже требовать долива пива под испепеляющим взором "девушки"-нальвальщицы.

     Эротические сны.
   Ей стали сниться эротические сны. Ещё она стала оборачиваться на прохожих парней. Пройдёт, посчитает до ста и - обернётся. "Не обернётся ли он", как верно поётся в одном шлягере. Тогда целый день можно было выдумывать. Как они едут в автобусе стоя рядом, в плену душевного тяготения, не решаясь заговорить, чтобы золочёная карета не обернулась тыквой...

     Попрошайка.
   Она научилась попрошайничать. Оказалось - дело нехитрое. Только правильно выбрать "жертву", жертву жалости и не переиграть...

     Дочь офицера.
   И не просто офицера, а полковника, командира части. Он был за свадебного генерала и взял с собой дочку лет уже за двадцать пять. По моим тогдашним понятиям - в годах.
   Пока презумпция я тяпнул три рюмашки водочки без закуски и впал было в блаженную млявость. Но тут образовались танцы. Я напрягся, типа надо отдать долг.

     Ополченка.
   Мариванна, Мария Ивановна Борисенко по паспорту, а Мариванна стал её позывной, так она представилась бойцам - "дети звали Мариванна". До войны служила училкой младших классов в Макеевке. Пока в школу не случился прилёт и она вынесла на руках ещё тёплый трупик. Было ей чуток за тридцать, разведёнка, без детей, не курила. Из особых примет - не улыбалась и смотрела прямо в глаза, строго, как на первоклашек (за что её в своё время окрестили "Огневой точкой"). Она так и глянула, когда записывалась на войну, на ополченского вербовщика без левой руки и тот сразу решил - "годится". Её без вопросов определили в снайперши, обрядили в камуфляж и передали инструктору как по конвейеру.

     Блажь.
   Днём он спит, а ночью "блажит", в смысле ведёт блог. "Я - гном", объяснял он психоневрологу,- "я дрессирую мух клеем "Момент" и рисую мухоморы большим пальцем левой ноги... показать?". У него есть ксива на голову. "Она меня бережёт", любовно показывает он бумажку интересующимся.

     Сватовство придурка.
   К 25-ти он поставил на паузу "клубничные" похождения по общагам после одного стрёмного случАя. Было попал на алименты как отец новорожденного Павла, сам так посоветовал назвать дитёнка, и, что юридически не менее важно, типа приходящий муж, замеченный зоркой вахтёршей в совместном ведении хозяйства, а именно с батоном и сосисками. Открывшееся было дело счастливо закрылось мольбами страждущих от бездетности усыновителей. А не то - быть бы беде...
    С перепугу временно с "этим делом" он завязал и проникся мыслёй - а не поклониться ли боженьке Гименею под торжественный марш маэстро Мендельзона?

     Путешествие на дно.
   Грядущее выселение на время вернуло его в мир. Он стал интересен всяким "инстанциям". Судебная исполнительница притянула коммунальную инженершу и они вдвоём лазили всюду. Лазерным дальномеры ком мерили проёмы и простенки, восстанавливая техпаспорт на "жилое помещение". Записывали нюансы - "ванна чугунная, унитаз треснутый...". "Сковородка уронилась", вяло вспоминал он. Смотрели внутренние двери - родные ли?, не было ли перепланировок?.. Попросили отодвинуть кресло-кровать. На ней (на нём?) кемарила алкоголичка Инна Ивановна с третьего этажа и он был просцан на всю толщину.
   Спалось уже долго и беспонтово. Отключало в любое время. Пробуждалось долго. Какое-то время он не понимал спит ли, не узнавал комнаты, был иным, сильно моложе. Был Птицеловом в алмазном венце и мог писать стихи... Потом быстро наваливалось настоящее, начинала ныть киста в верхней челюсти и дискомфортить мочевой пузырь. Но и пробздевшись-просцавшись он частично оставался в типа "затворе", вспоминая и разговаривая с вещами. Вещи его слушали и отвечали неслышным, но понятным образом. "Хорошо, что нет кошки", радовался он...
   Наконец он сообразил, что его напрягает и расправился с библиотекой. Сначала принялся отбирать в стопку. Стопка росла, росла - и завалилась на-бок... "Фу-ты ну-ты, ёшкин кот. И что, будешь читать?, что - начнёшь жить сначала, старый педик?", сел он на коня...
   "Дольше сорока летъ жить неприлично", нервно записывал "человек из подполья". Может только из дерзкой ненависти к "обществу", к его мелкому счастью... Нет, Доса оставить, и даже взять в "предпоследний путь", в скорую...
   Его подучили - "сдайся риэлтерам, вонака все столбы обклеены: куплю, оплачу долги". "Тут тебе и хана", забраковал план сосед по дому и верный собутыльник, обыкновенно представлявшийся - "кузнечик!" становясь при этом в профиль показать худобу.

     Невроз.
   Его уже давно подколачивало. Он просыпался затемно от тревоги в голове и напряга в мышцах. Дрожь ног видна не была, а вот пальцы мелко плясали. "Типичный тремор алкаша", глянул знакомец. "Я два года как завязал, рвёт как помойного кота". "А рвёт от желчи. Сходи пробей что с печенью".
   Врачу он быстро перечислил свои болячки и вышел с направлением к гастроэнтерологу - не понравилось что нет аппетита. Гастроэнтерологичке (а как назвать?), девчонке на практике, не понравилось ещё пуще: "Так что - едите раз в день?" - "ну да, наварю хлопьев и всё..." - "а вечером?" - "а вечером не хочется". Гас... короче, девчонка выдернула из стола тетрадку-конспект, стала листать... И я так могу, подумалось,- где-то был "справочник участкового врача".
   Справочник отыскался в кладовке, в "медицинской" связке - "Болезни печени", "Глазные болезни", "Лекарственные болезни", даже толстая "Паразитология" с иллюстрациями всяких паразитов, в подробностях, отвратительных как обитатели планеты Нибиру... Чтение его разочаровало. Причин таких как у него "симптомов" оказалась чёртова дюжина, а лечение всегда одно и то же - диета, строгая диета и ещё раз диета...

     Got liebt dir.
   Эту историю я слышал от прихожанина церкви пятидесятников "Возрождение". Дело было в 41-м, недоброй памяти году. Отходили на Гомель "битые" части, чаще всего мелкими группами и одиночками без карт и связи; назовём это - "драп нах Остен"...
   И вот такой бедолага-одиночка уклоняясь от облавы цепью, уклонился в непролазную топь, на местном полесском наречии - "дрыгву". На крик нарисовался фриц и протянул винтовку-манлихер во спасение очень "дальнего" человека. А сам поспешил догонять цепь, понимай - отпустил из плена красноармейца. Тот не растерялся (комсомолец, ворошиловский стрелок!) и фрица из мосинки в спину - бац... Тот только обернулся - "Got liebt dir" (Бог любит тебя) и упал, улыбаясь в небо...
   Фриц давно в раю, а "красноармейцу" никакой земной жизни нет. И меня эта история обожгла жаром раскаяния-"отмщения", воистину "не убий". Как там у Высоцкого: "убъёшь - везде найду, мол...".

     Похождения Косолапова. Косолапов и хирурги.
   "Интересные таки люди", определился Косолапов поближе ознакомившись с этой категорией. А было так...
   Обыкновенным вечером после обыкновенной дозы посетил Косолапова узкоглазый кирдык в разноцветной тюбетейке и ватном халате до пят (это я так образно выражовываюсь) - схватил этот "кирдык" у него что-то "унутре" своей костлявой ледяной рукой и держит. Косолапов пык-мык, крутанулся было на кухню к аптечке, да там весь ценняк захаван-вылакан, остался йод и градусник. Ну и вызвонил скорую с душевного расстройства. Пока карета с "порошком целебным" ехала по улице Разбитых Фонарей, Косолапов привычно собрал "вещи" на выход. Штанцы "Адидас" из провинции Ляонин, тельняшку (чтоб уважали санитарки), тапочки - домашние, однако, а не белые, не надо так шутить!, солдатскую ляминевую кружку для компота и большую ложку при ней. Сел на край дивана и стал умственно прощаться с бестолковой, но сравнительно человеческой жизнью. А переходить к жизни больничной, во многом подневольной, типа арестантской.
   Многое их роднит, эти две жизни: культ чистоты и порядка, принцип "режим превыше всего", лютый формализм самого отбытия "наказания" - отбыл, следовательно свободен... "А счастье и здоровье?", спросите вы. "Положенное счастье и здоровье не положено", вам ответ. В смысле - положено, да не покладено, этого вам типа "бог даст"...

     Воспоминания. Как я был диссидентом.
   Трудно быть диссидентом, поверьте на слово...
Также трудно как быть богом. Об этом у Стругацких: ... Ладно, я своими словами. Эти умные евреи оспаривают возможность ускорения исторического процесса устроения полного и окончательного счастья на отдельно взятой планете или хотя бы в отдельно взятом городе под условным названием Арканар (чтобы не догадались что это Ленинград). Дурят, естественно, нашего русского брата. Да и что они понимают в сельской любви и русском счастье! Хотят чтобы русские не напивались и не били друг другу морды, а углублённо изучали Тору и копили золото.
Так как так получилось, что угораздило меня в диссидентскую каку? Рос я в дворовой шобле и до 15-ти лет был вполне правильным пацаном. Конкретно махался на танцулях, попивал вермут на чердаке и пел в школьном хоре "Хотят ли русские войны...

     Воспоминания. Малыш.
   МАлыш - была его паспортная фамилия. Был он вовсе не мал, за метр-восемьдесят. Был как поётся в народной Одесской песне - "такой красивый и на вид почти здоровый". Почему "почти" коротко упомяну ниже.

     Воспоминания. Партизаны.

     Мечта поэта.
   Она была его мечтой. Главным образом потому, что избегала его как могла. Отказывала в простом разговоре решительно, непреклонно.

     Воспоминания. Биржа киллеров.
   Это была пивнушка, быстро возведённая финнами (в количестве трёх) к брежневской олимпиаде 80-го.

     Воспоминания. Последняя любовь.
   Мне было 58, а ей, возможно, чуток за тридцать. Мы обитали в "нервном" отделении психоневрологического диспансера на втором этаже. А было ещё "психическое", на третьем...

     Седьмой позывной.
   Позывной, устаревшее - "кличка", блатное - "погоняло", это и есть настоящее имя человеку. А то что в метрике записывают, так это для т.н. "идентификации", тот же порядковый номер. Как там у Цоя - "...мой порядковый номер на рукаве"...

     Седьмая смерть.
   Какова же будет?, подумывал он пробудившись ни свет ни заря, и валяясь до рассвета. Шесть верных смертей он себе уже насчитал и сочинил поговорку: "шести смертям не бывать, а седьмой - не миновать!".
   Все "смерти" он помнил ярко и конкретно, как если это и была жизнь, а промежутки между - серая зона, и помнить нечего...

     Монтировка ведьм.
   Я охочусь за ними с монтировкой. В основном зябкими ранними утрами. Как только небо визуально отделяется от земли как душа от тела.
   Я уже давно не сплю, да, собственно, и не сплю вовсе. Я на посту как дневальный на тумбочке. Облачаюсь в прорезиненный макинтош англицкой работы и гумовые боты от росы. За ремень с пряжкой "Got mit uns" - монтировку, орудие свободных стритрейсеров...