Аполлон Шпаковский Наши персо-казаки

Привожу Вашему вниманию один из рассказов Аполона Шпаковкского о казаках. В данном случае пойдерт речь о казаке из персиян.
Хоть ему посвящена отдельная статья. Но сильно сомневаюсЬ, что кто то решит прочесть его произведения и потому выбрал этот.
"Наши персо-казаки": Аполлон Шпаковский о русском «персиянине», первом атамане станицы Чамлыкской Евстафии Скрыплёве.

«Считаю нелишним, в дополнение к прежнему, набросать краткий очерк тех типичных личностей, с которыми сталкивала меня судьба, и которые имели непосредственное влияние на сотоварищей-казаков.
В числе их особенно замечательна личность Евстафия Васильевича Скрыплева по своим приключениям и по своему влиянию среди персидских выходцев, водворенных на Лабинской Линии в станицах Чамлыкской, Михайловской, Петропавловской и, частью, в Лабинской.
Скрыплев, сын довольно зажиточного помещика Бахмутского уезда (Екатеринославской губернии), начал службу гардемарином в Черноморском флоте; впоследствии, быв уже подпоручиком в одном из пехотных полков, участвовавших в персидской кампании 1827 года, он, по причине каких-то столкновений с батальонным командиром, еще юношей бежал в Персию и явился к командовавшему корпусом войск Самсон-хану (некогда штаб-трубачу Нижегородского драгунского полка, бежавшему в начале восьмисотых годов).
Красивый и бойкий молодой офицер заинтересовал Самсон-хана, который не только благосклонно принял беглеца, но немедленно отправил его в Тебриз, а отсюда в Тегеран, где Скрыплев был представлен Фетх-Али-шаху, тогдашнему властелину Персии. Шах назначил его состоять при сыне наследника своего Аббас-Мирзы, Наиб-Султане, Магомед-Мирзе.
По восшествии Аббаса-Мирзы на престол Ирана, Скрыплеву было поручено сформировать и образовать гвардейский батальон «сарбазов» (телохранителей), род регулярного войска из беглецов и взятых в плен русских, водворившихся в Персии и обзаведшихся семьями.
Успешное выполнение этого поручения снискало Скрыплеву полную милость шаха, невзирая на все интриги английских инструкторов: он был назначен командиром «сарбазов», с чином «сарганьги», т.е. полковника, и из беков возведен в сан хана. За отличие в делах с туркменами, куртинами, курдами и другими кочевыми племенами, был награжден не только всеми степенями ордена «льва и солнца», но и званием «беглер-бея» (правителя области).
Романическая женитьба на молочной сестре наследника престола, дочери Самсон-хана, сильно влиявшего на шаха, поставила Скрыплева в высокое положение; он уже не страшился интриг, но шел им наперекор и открыто ссорился с английскими и других наций агентами, образователями персидских войск. Эти ссоры порождали, впрочем, преоригинальные случаи; он был несколько раз разжалываем до чина «султана», т.е. капитана, который персидская политика не позволяла себе снимать с русского офицера, что однако, не мешало Скрыплеву по нескольку дней сидеть прикованным к цепи. После каждой такой невзгоды, он опять являлся в новой силе, осыпанный милостями.
Покойному императору Николаю Павловичу угодно было изъявить желание наследнику престола (нынешнему шаху) Насреддин-мирзе, чтобы все русские были возвращены, и дать знать, что все прошлое будет им прощено. Желание государя было исполнено новым шахом: Скрыпалев играл главную роль в этом деле, так что посланный главнокомандующим кавказским корпусом, бароном Розеном, адъютант его, Альбрант, нашел в Скрыплеве самого ревностного деятеля в выводе из Персии до шести тысяч русских, с их семействами.
За такие заслуги, Скрыплев, с чином сотника, был зачислен в наше Кавказское линейное казачье войско, а впоследствии, при занятии Лабинской Линии, вместе с выходцами, водворился на ней и был назначен станичным атаманом Чамлыкской станицы; вскоре, потом он был произведен, за отличие в делах с горцами, в есаулы.
После стольких приключений, этот руссо-персиянин сильно и непосредственно влиял на умы бывших своих «сарбазов», из которых большая часть не умела даже говорить по-русски, особенно молодежь, почему его назначили, сверх атаманства, еще старшиною всех выходцев, водворенных на Линии.
Я знал Скрыплева уже хилым человеком, лет пятидесяти; зрение его было плохо от персидского образа жизни - харема и от «хны» (краска минеральная и растительная), которой он сурьмил брови и ресницы; но светлый ум заменял зрение, невзирая на всю полуперсидскую натуру и обстановку». Другой современник описал нашего героя в годы его «персидской молодости» как «белобрысое существо с яркими домашними веснушками, российский прапорщик Евстафий Васильевич Скрыплев». Видимо занятный у него был внешний русско-персидский вид, куда там современным хипстерам!!!!
«Мы все вообще любили Скрыплева за его радушие и патриархальное гостеприимство. Как-то мне пришлось, в одну из частых моих поездок по линии, заехать к Скрыплеву во время обеда; он угостил меня котлетами, приготовленными по-персидски, на рициновом (касторовом) масле, и, как я ни был голоден, однако едва мог проглотить несколько кусков.
С этой поры он уже никого, кроме своих сарбазов, не угощал гастрономическими блюдами Ирана. Жена его, Марья Самсоновна (по матери армянка, грегорианского исповедания), была добрейшее и, по- восточному, самое раболепное существо.
Не было на нашей линии ни одного офицера, который бы не отозвался с самой задушевной похвалой об этой радушной семье, всегда готовой принять, угостить и одолжить иногда выше своих средств.
Одряхлел Скрыплев, но не утратил ни своей оригинальности, ни прежнего влияния на своих «сарбазов».
Он уже не мог, участвовать в наших набегах за Лабу; тем не менее одно его слово было непреложным законом для наших персо-казаков: стоило только сказать: «вот я пожалуюсь сарганьгу» - и каждый лез в огонь и воду. Из множества анекдотов, чтобы хотя несколько выставить рельефнее эту своеобразную личность, расскажу следующий. Начальник Правого фланга, генерал Ковалевский, собрал в Прочноокопской станице несколько сотен казаков из закубанских бригад, при дивизионе № 13-го казачьей конной батареи, с целью набега за Лабу.
Не дав знать о том на Линию, он, поздно вечером, прибыл в станицу Чамлыкскую и потребовал начальника станицы (генерал был человек образованный, но привык не стесняться в выражениях, употребляя зачастую чисто-народные эпитеты).
Скрыплев, явясь по службе, ждал приказаний; генерал, поговорив о посторонних предметах, вдруг, обратясь к нему, сказал:
- А что, старина, дашь мне сена?
- С удовольствием, ваше превосходительство; я сейчас велю привезти воза два-три.
- Как, два-три воза, когда у меня девять сотен казаков и дивизион артиллерии?
- Да, Ваше превосходительство, больше не дам, да и это сено даю из моего собственного, для ваших только лошадей, а отряду не дам ни клочка; моя станица не трактовая для сбора войск, - а потому в ней нет для них ни фуража, ни провианта; войскового же я не вправе дать, потому что раз я уже рискнул это сделать, и поплатился, сверх кармана, строгим выговором.
Вашему превосходительству как Начальнику Фланга, подчинены все строевые войска Линии, но собственность жителей, их запасы общественные, принадлежат бригаде и, без разрешения ее хозяина, бригадного командира Волкова, я ничего не могу сделать.
- Так ты казакам не дашь сена?
- Не дам ни за какие блага
- Так убирайся же!..
Скрыплев, отступив на несколько шагов, сложил по восточному руки на груди, поклонился в пояс и отвечал:
- Ваше превосходительство! Тридцать слишком лет служил я двум моим государям и трем персидским шахам, но до сей поры не случалось еще мне слышать таких слов...
Поклонясь вторично, он вышел и впоследствии не являлся генералу, посылая с рапортом станичного судью…
Совершенная потеря зрения и та существенная польза, принесенная при начале водворения «сарбазов-тезиков» (солдат-выходцев Персии), были лучшими ходатаями: Скрыплев, награжденный чином майора и полным пенсионом, уволен в отставку с исключением из войскового сословия.
В начале шестидесятых годов, я видался еще со старым сослуживцем на Лабе; он более и более хирел и, видимо, тяготился жизнью.
Прошлое оживало в его памяти все яснее и светлее; его величие в Персии, в контраст с действительностью, сильно повлияло на расстроенный организм: он сделался брюзгой, и так и переселился в вечность»...