Экзамены в моей жизни

Сегодня 19 марта день подводника.  Его отмечают те, кто когда-то служил  на подводных лодках или служит в настоящее время. А так как бывших подводников не бывает, то это праздник и мой.  Сегодня, как положено, вечером посидим за праздничным столом, где будет жареная картошка, селедки и бутылка темного пива Kozel. Скажите, слишком скромно для праздничного стола? Нормально, в нашем возрасте объедаться вредно. Но сегодня я не буду писать о своей воинской службе, а хочу порассуждать на тему экзаменов, т.е. ответов на полученные за какое-то время знаний.

У каждого человека, живущего или прожившего на Земле, были моменты, от которых зависела во многом его судьба, его дальнейшая жизнь.  Были они, естественно, и в моей жизни.  И первый экзамен случился в год, когда я заканчивал среднюю школу. Они, эти экзамены, назывались «на аттестат зрелости». Я заканчивал 11 классов, мне было  18 лет, и к этому возрасту я уже кое-что понимал в жизни и многое научился делать. Выполнял всю домашнюю работу, которую положено делать мужику при жизни в сельской местности. Пилить, строгать, паять, даже косить траву, хотя в нашей семье коровы отродясь не было. Но они была у бабушки с дедушкой, потомственных крестьян, и когда мне исполнилось 12 или 13 лет, меня стали брать на покос. Вначале сгребать валки, чтобы скошенное сено быстрее просыхало, потом таскать небольшие копна сена к месту, где формировался большой стог.  Доводилось и косить, и быть на вершине стога, укладывать там сено пластами, чтобы оно не намокало на дожде.

Родившийся с весом 2200 грамм, я по меркам тех лет считался недоношенным и меня чудом выходили поселковый врач Нечаев и мои родители. Я рос высокий, но худой, с неразвитой мускулатурой. Но умный отец сумел увлечь меня спортом, и к окончанию школы я был самый быстрый, прыгучий юноша не только в школе, а в районе имени Полины Осипенко, и на районных соревнованиях даже получил ценный подарок – наручные часы.  Но был я и самым сильным в нашем поселке. Хотя, вернее сказать, самый техничный при подъеме штанги, сумел поднять над головой 90 кг при собственном весе 70 кг.  Сумел и прыгнуть выше головы, при росте 178 см имел лучший результат в прыжках в высоту 180 см.

Хорошо я и учился, как говорили, был твердым «хорошистом». В «аттестате зрелости» у меня было всего 3 четверки, остальные пятерки. Хотя, две четверки – по литературе и по химии, мне поставили незаслуженно. Что и показали приемные экзамены в Хабаровский медицинский институт, в том 1965 году я был единственный юноша, который сдал все экзамены на «отлично», в том числе по химии и за сочинение.  Так что получается, я успешно сдал свой первый экзамен при поступлении во взрослую жизнь.

Вообще-то в моей памяти остались лишь фрагменты со сдачи экзаменов. Например, на экзамене по физике я готовился, а одна девочка уже сдавала преподавателю.  Потом я видел, что она уже уходила, но, когда сам стал сдавать, она опять оказалась у того же экзаменатора. Но я не знал, что это были сестры-близняшки Лукаш, одна из который поступила и училась в нашей группе, а вторая поступила лишь на следующий год.

Когда мы писали сочинение, рядом со мной оказалась девушка чуть старше меня.  Она писала крупным почерком вначале на черновик, а потом на выданный нам сдвоенный разлинованный лист.  А у меня был мелкий и тогда еще красивый почерк, я  копировал почерк своего отца. Я не писал черновик, а набрасывал подробный план на всех последних экзаменах по литературе в школе и здесь, при поступлении в институт.  Исписал все листы, проверил, сдал экзаменатору на время и вышел проветрится.  Успел получить нагоняй от мамы, которая приехала «поболеть» за меня и сидела на скамейке, мимо которой я прогуливался.  Я вернулся, взял свою работу, еще раз проверил на грамматические ошибки и поставленные запятые,  и за полчаса до срока сдал окончательно.  И на следующий день не удивился, что получил «отлично». Я все три последних сочинения написал на такую оценку.

А с соседкой по столу на экзамене встретился в колхозе, куда нас направили на почти полтора месяца.  Она спросила, что я получил за сочинение, и когда узнала, что «отлично», не поверила. Мол, исписать таким мелким почерком все листы и не сделать ошибку, невозможно. Ну что я мог ответить? Послал в приемную комиссию узнать, не соврал ли Александр Щербаков. А с Валей Вилковой (так звали мою соседку) мы постоянно общались на заседаниях краевого научного общества рентгенологов, ведь мы потом оба стали врачами-рентгенологами.  Но это было уже позднее, почти через 10 лет.

А пока мне надо было успешно закончить институт.  Учился я с трудом. В школе привык на уроках слушать объяснение учителя, и обладая хорошей памятью, мог спокойно отвечать, дома не открывая учебники по устным предметам. Делал дома только письменные домашние задания.  А в институте не так. Когда еще прочитают нужную лекцию, а тут на семинаре надо уже отвечать.  Приходилось читать учебники, а многое зубрить. Все эти кости и косточки, выступы и отверстия, фасции, мышцы, и не только знать название, но и показать на трупе.  Нормальная анатомия мне давалась с трудом. Все остальные предметы на первом курсе я хорошо знал со школы, поэтому весь июнь 1966 года, когда сдавал экзамены, проводил на городском пляже, купался, загорал и играл в волейбол.  Но учебник на пляж брал с собой, вдруг случится свободная минута, можно и почитать.

Единственную двойку на экзамене  в институте я получил на первом курсе, в весенней сессии, по истории КПСС. Предмет я этот знал, но попался такой билет. Мне вкатили «пару», и сказали, что, если я сдам успешно все другие экзамены, могу пересдать.  Я их сдал успешно, а один, по военной подготовке – блестяще.  Сдавал устройство корабля я капитану II ранга Гоздецкому. А так как я в школе ходил в судомодельный кружок, то все эти шпангоуты, форштевни, кили и другие составные части корпуса корабля знал назубок, то я скорее не отвечал капдва, а мы с ним беседовали на эту тему. И хотя на второй вопрос билета, о партийно-политической работе на флоте я ответил так себе, он поставил мне «пять с плюсом» и в местной газете «За медицинские кадры» обо мне даже написали.

Сдав последний экзамен и получив в деканате разрешение на пересдачу истории КПСС, я провел остаток дня на пляже, и, так и не открыв учебник, на следующий день получил «хорошо». Мне сказали, что если бы не «двойка», я заслужил «отлично».  Но кто в то время знал, что моя судьба так повернется, что я буду служить на военно-морском флоте и буду заниматься партийно-политической работой, а при приеме в члены КПСС меня будут спрашивать и историю партии.

Память сохранили лишь несколько эпизодов с экзаменов. Например, на третьем курсе я, тогда член сборной команды института по легкой атлетике, получил право на досрочную сдачу экзамена по терапии. А моя сокурсница из нашей группы Люба Антонюк, игрок сборной института по волейболу, тоже получила такое разрешение. У нас намечались соревнования в других городах, вот нам и разрешили сдать экзамены пораньше. Принимала экзамен доцент Кимарская.  Люба отвечала первой.  И споткнулась на абсцессе легкого.  Причем не на самом заболевании, а на правописании слова «абсцесс».  Она написала «абцес», и это Кимарскую разозлило.   Она спросила меня, как пишется слово, я правильно ответил, и тогда доцент отправили Любу с экзамена, а у меня приняла его без придирок.  Но Люба все же пересдала экзамен, но как пишется абсцесс, запомнила на всю жизнь.

Описывая свою студенческую жизнь, я писал, что за годы учебы в институте не написал ни одной лекции. Выручали девчонки из группы, которые, как и я, жили в студенческом общежитии. Но им тоже нужно было читать, и не всегда они делились со мной.  Сдача одного экзамена на 4 или 5-м курсе запомнилась на всю жизнь.  Это был экзамен по кожным и венерическим болезням.  О том, что  завкафедрой профессор Богданова спрашивает по своим лекциям, я знал. Меня могло спасти,  только если экзамен у нашей группы будет принимать не она.  С таким настроением я пришел в здание кожвендиспансера, где мы сдавали экзамены. Смотрю расписание, и у меня падает сердце. У нашей группы и еще одной, в которой учились так называемые  «стажники» (т.е. те, кто поступил в институт, имея стаж на производстве. У них был ниже пропускной балл на вступительных экзаменах) экзамен будет принимать  профессор.  Я попросил у наших девчонок, которые собирались в числе первых идти на экзамен, их конспекты лекций и судорожно стал читать. Одним из прочитанных мной кожных заболеваний была склеродермия.

В это время из аудитории, где принимались экзамены, стали выходить первые сдавшие их. В числе этих передовиков был Миша Рицнер, отличник. Он был в группе «стажников», потому что до поступления в мединститут на отлично закончил медучилище в Биробиджане и получил право поступать в мединститут как отличники из школ, т.е. сдав один вступительный экзамен. Если на пять, то сразу зачислялся.  Миша вышел и похвалился, что получил «отлично», хотя Богданова вначале хотела поставить «хорошо». Но Миша, у которого все предыдущие экзамены были сданы на «отлично», заспорил с профессором, та задала ему пару дополнительных вопросов и поставила высшую оценку.

Я заходил в числе последних, как мог, проштудировав перед этим тетрадь с конспектами, так что в голове была каша.  Поэтому, когда зашел в аудиторию, волновался страшно. Оказалось, никаких экзаменационных билетов нет, ты садишься за стол,  берешь карандаш и лист бумаги, и профессор тебе диктует вопросы. Первый по кожным болезням, второй по венерическим. Когда я сел за стол и взял карандаш, меня била нервная дрожь.  Но когда услышал первый вопрос – склеродермия – дрожь прекратилась. Понял, что уж на тройку отвечу. Второй вопрос по сифилису вообще я хорошо знал, кто из парней-медиков не знает про сифилис?

Но оказалось, что есть такие. Передо мной отвечал мужик из группы «стажников» Миша Семейкин. Почему я назвал его мужиком, поясню. Он в свое время окончил медучилище и долго работал рентген-лаборантом. Потом, так сказать, на флажке, т.е. в максимальном возрасте, когда принимают на очную систему обучения, в 35 лет, поступил, но продолжал работать по своей специальности. Так что времени на учебу у него оставалось мало. Вот он ответил на вопрос профессора, что такое твердый шанкр, так: «Трещина в заднем проходе».  Ответ профессора я запомнил на всю жизнь. Она сказала: «Конечно, в наше время всевозможных половых извращений может быть и там, где же он локализуется в типичном случае?» Миша понес такую ахинею, что профессор очень быстро поставила ему «неуд» и выгнала из аудитории. Из-за этого я даже не успел набросать ответ по второму вопросу, и меня позвали отвечать.

Конечно, после Мишиного ответа мой, когда я начал шпарить по недавно прочитанной лекции, да и мой внешний вид совсем не дурака, понравился Евдокии Коновне, и она, немного поспрашивав про сифилис, попросила зачетку. Я был уверен, что она поставит «хорошо», но никак не ожидал, что будет «отлично».  Были у меня такие оценки и по другим предметам, но вот по кожным и венерическим запомнилась на всю жизнь.

Но вот институт позади, я, в числе почти полусотни выпускников ХГМИ 1971 года выпуска, отправился вместо какой-нибудь Тмуторакани, служить в военно-морской флот. Красивая форма, питание, высокое денежное довольствие вместо прозябания в небольшом поселке или деревне привели к тому, что несколько моих сокурсников из педиатрического факультета остались служить на флоте 25 лет, и кое-кто даже стал флагманским врачом, как Борис Тимоненко.  Но многие после службы вернулись на «гражданку» и я в том числе.  И не потому, что у меня не шла служба, меня даже уговаривали остаться, но по новому приказу Министра обороны СССР с со своей близорукостью мог служить только на берегу, а не на подводной лодке, где служил три года.  А так как желающих служить на берегу выше крыши, то предложить мне приличное место службы не смогли, и в уволился со службы в запас.

Прежде чем получить разрешение на самостоятельное командование медицинской службой, я должен был сдать зачеты, своеобразные экзамены,  флагманским специалистам бригады по знанию руководящих документов для службы на подводной лодке.  Из всех пришедших на службу  в 4-ю бригаду 6-й эскадры молодых офицеров в 1971 году я был первым, кто сдал все зачеты. Во-первых, я был самым первым, кто прибыл в бригаду после отпуска, во-вторых, жил в офицерском общежитии и делать особо было нечего. В-третьих, мне самому было интересно узнать устройство субмарин и особенностей службы на них.  Именно тогда я узнал, что не отношусь к строевым офицерам, не несу вахты и меня не могут отправить начальником патруля.

Три годы я был начальником медицинской службы старенькой, 15 лет в строю, дизель-электрической подводной лодки, прошедшей капитальный ремонт.  Но не только как доктор я был задействован в экипаже. Меня сделали пропагандистом, я вел политзанятия с матросами. Именно эти матросы и выбрали меня своим комсоргом, а коммунисты экипажа – кандидатом в члены КПСС. И не потому, что я хотел делать карьеру, не хотел подводить глубоко уважаемого мной замполита В.Г.Кудлаева, которого в политотделе упрекали, что офицер с хорошим послужным списком, пропагандист и комсорг не коммунист.  Так что экзаменом при принятии меня кандидатом в члены КПСС были не вопросы на партийном собрании, а моя служба на нашей субмарине. Хотя при утверждении моей кандидатуры в политотделе эскадры пришлось снова отвечать по истории КПСС и по Уставу партии.

А вот после увольнения я запас мне снова пришлось сдавать экзамены. Вначале, чтобы получить корочку врача-рентгенолога.  Экзамены наша группа сдавала главному рентгенологу края, заведующему кафедрой рентгенологии медицинского института А.В.Розмарину. У меня это был второй экзамен по рентгенологии.  Первый раз я сдавал ему 21 декабря 1968 года.  Почему я запомнил так точно, спросите? Просто 20 декабря родился мой первенец, утром 21 я узнал об этом, повез в роддом передачу жене, и немного опоздал на экзамен. Розмарин не хотел допускать, но узнав причину моего опоздания, допустил за экзамена, который я  успешно сдал.  Сдал я и второй экзамен профессору, я уже влюбился в свою профессию и хорошо усваивал то, чему меня учили.

Работать я стал в крупной городской клинической больнице № 11 города Хабаровска.  Почему клинической, спросите? Просто на базе больницы были две кафедры медицинского института – терапии (заведующий профессор А.В.Сарванов) и хирургии (профессор Г.Л.Александрович).  В кабинете стационара, где я работал, было три врача – заведующая Л.С.Лазаркевич, врач-рентгенолог С.Ю.Янишевский и я. Терапевтических больных смотрели Янишевский и частично Лазаркевич, а хирургических – я.  Вот тогда я очень плотно стал работать с профессором Александровичем.  Примерно полгода я сдавал ему экзамены. Нет, не отвечал на вопросы, хотя было и такое. Нет, правильными ответами были мои заключения, которые потом проверялись во время операций.  И лишь когда профессор понял, что мои ошибочные заключения встречаются очень редко, и лишь потому, что у любого диагностического метода есть свой предел, он поверил в меня.  И когда при назначении на операцию узнавал, что диагноз больному поставил я, без вопросов вписывал больного в лист на операцию.

В тот же год я сдавал еще один экзамен. На предмет того, достоин или нет я высокого звания коммуниста. Мне члены первичной партийной организации во главе с опытным парторгом С.Я.Гриншпуном весь год давали разовые партийные поручения. Последним и самым ответственным было назначение меня председателем участковой избирательной комиссии в больнице.  Со всеми поручениями я справлялся.  Поэтому, когда встал вопрос, достоин ли я быть членом КПСС, коммунисты первичной парторганизации решили, что достоин, и единогласно проголосовали за это решение. А бюро райкома КПСС Индустриального района города Хабаровска утвердило это решение. Так что я успешно сдал еще один свой экзамен.  А через три года коммунисты больницы избрали меня, самого молодого в организации члена партии, своим секретарем. Так в 30 лет я стал парторгом самой крупной в городе Хабаровске больницы, в которой работало свыше 2,5 тысяч сотрудников.

Вообще эти экзамены продолжались всю жизнь. Это просто тогда мы не замечали этого в суете дней. Но разве не является экзаменом любое заключение, написанное в истории болезни за моей подписью? Ведь от него косвенно зависит жизнь пациента, которого я смотрел.  Правильное или не лечение будет назначено, надо ли делать операцию или обойдется без неё.  Потом, когда я стал совмещать и работать врачом-травматологом в травмпункте больницы, уже сам отвечал за лечение больного с травмой. А когда освоил бронхоскопию под наркозом, и за 45 секунда мне надо было заинтубировать лежащего без дыхания пациента, разве это не экзамен? Скажу честно, были у меня ошибки, но не фатальные, так что, если оценивать меня как врача-специалиста, можно твердо поставить «четыре с плюсом» или «пять с минусом».

А вот по завершению курсов повышения квалификации в Москве мне не пришлось сдавать экзамен.  Получилось это так. Кафедра, на которой я проходил усовершенствование, считалась ведущей кафедрой в СССР. Одно время её возглавлял профессор А.И.Рейнберг,  потом главный рентгенолог СССР Ю.Н.Соколов, а когда учился я, заведующим был  Л.С.Розенштраух, а Соколов был на кафедре профессором. Базировалась кафедра в больнице имени Боткина. Раз в неделю ка кафедре проводились планерки вместе с сотрудниками кафедры, курсантами и врачами-рентгенологами больницы.  Нам предложили, кто не хочет сдавать экзамены, может выступить на этой планерке с сообщением. Я, накануне отъезда в Москву, выступал с докладом на заседании Хабаровского краевого научного общества рентгенологов. Тема моего доклада была «Особенности рентгеновской картины желудка, оперированного с сохранением привратника».  Все рентгенологи знали операции по Бильрот-1 и Бильрот-2, а встречая желудок, оперированный по Маки-Шалимову, или с сохранением привратника, терялись. Такие операции в то время делали лишь в Киеве, Ленинграде, Волгограде и в Хабаровске у профессора Александровича. В нашей клинике в это время было сделано уже около сотни таких резекций, и часто на контрольное обследование поступали пациенты после таких резекций, которым рентгенологи в поликлиниках писали, что желудок не оперированный.  Вот мы и решили просветить рентгенологов края на заседании научного общества, а затем всего Советского Союза, направив статью в журнал «Вестник рентгенологии и радиологии», главным редактором которого был профессор Ю.Н.Соколов, у которого я сейчас учился.

В Хабаровске у меня остались слайды к докладу, я позвонил туда, и попросил коллег прислать их мне в Москву бандеролью, что они и сделали. И на очередной планерке мне предоставили слово для сообщения. Всем присутствующим было интересно, а профессор Соколов сказал, что это хорошая тема для кандидатской диссертации и он готов стать моим научным  руководителем. Потом меня попросили выступить перед хирургами. Оказалось, что в Москве никто не делал такие, наиболее физиологичные операции при язвенной болезни. Получилось,  что доктор с периферии учил столичных светил.  Но за диссертацию я так и не взялся, зато мне не пришлось сдавать экзамен.

Но вот как руководителю рентгеновской службы, вначале одной больницы, потом  всех больниц и поликлиник города Хабаровска, мне вышестоящие начальники поставили «отлично». Ведь именно рентгеновское отделение нашей больницы было призвано победителем социалистического соревнования среди медицинских учреждений края, у меня сохранилась почетная грамота об этом.  А будучи главным внештатным рентгенологом города Хабаровска, я получил приглашение уже на штатную должность главного рентгено-радиолога Хабаровского края.  К этому времени краевая аттестационная комиссия присвоила мне вначале первую, а затем и высшую квалификационную категорию врача-рентгенолога.

Став главным специалистом края по своей специальности, я достиг потолка служебной карьеры любого врача. Выше меня авторитета в своей специальности в Хабаровском крае не было. Поэтому я стал почти постоянным членом всевозможных консилиумов  с участием профессоров родного медицинского института.  Меня избрали членом краевого научного общества врачей-рентгенологов, а потом и членом правления республиканского научного общества. А потом, когда я первым в крае организовал работу своего отделения по бригадному подряду, не раз делился своим опытом на конференциях в крае и однажды даже выступал на заседание правления республиканского научного общества. Принимал я участие и в работе всесоюзного съезда врачей-рентгенологов тогда в еще столице союзной республики, городе Таллинне.

Но все же главным моим экзаменатором по специальности был главный рентгенолог РСФСР профессор П.В.Власов, который осенью 1988 года приезжал с проверкой рентгеновской службы Хабаровского края. По итогам этой проверки мне была поставлена отличная оценка, и это сказалось на моей дальнейшей судьбе.

Именно после высокой оценки главным специалистом России, что не так часто было в истории Хабаровского здравоохранения, мне заведующий отделом здравоохранения Хабаровского крайисполкома А.И.Вялков предложил стать его заместителем по оказанию медицинской помощи взрослому населению.  Это было очень неожиданное предложение. Если бы я был карьеристом, то мог стать главным врачом крупной городской клинической больницы № 10 в Хабаровске еще 10 лет назад.  Но тогда я был не готов занять такую должность, не имел ни нужного практического опыта, ни знаний.  Не хватало мне знаний организации здравоохранения и сейчас, хотя многое я узнал за эти десять лет работы в практическом здравоохранении. Аргументы, которые привели Вялков и его первый заместитель В.П.Чебоненко  в разговоре со мной, поколебали мою уверенность, что я могу не справиться, и последующая неделя прошла у меня в раздумьях. И хотя я шел на повторный разговор без готового решения,  принять ли предложение, но все же меня уговорили стать краевым чиновником.  И для большинства врачей в крае это было шоком.

И снова начались мои экзамены. Я их должен был держать и перед  главными врачами медицинских учреждений, заведующими городскими отделами Хабаровска и Комсомольска-на-Амуре, и перед работниками исполкомов районных, городских и краевого Совета народных депутатов, и перед крайкомом КПСС. Но в первую очередь и чаще всего перед своим шефом Вялковым и другими его замами. И это заставляло меня раньше всех приходить на работу и позже всех уходить с неё.  У меня есть небольшая заметка, как проходил мой день работы в то время.  http://proza.ru/2020/01/11/372

Я считаю, что успешно сдал эти экзамены на профпригодность в качестве краевого чиновника. Не зря через 11 месяцев после начала работы в отделе здравоохранения крайисполкома в качестве одного из заместителей Вялков назначил меня своим первым заместителем, отправив Чебоненко работать в страховую компанию.  Так в свои 42 года я стал вторым по статусу чиновником по здравоохранении в крае, имеющим площадь, как две Германии. В медицинских учреждениях в то время работало свыше 9 тысяч врачей, 19 тысяч средних медработников и около 9 тысяч младшего и обслуживающего персонала.

Конечно, сейчас, когда молодые, до 30 лет, становятся главами крупных компаний с многомиллиардными оборотами, моя карьера не выглядит такой успешной. Но не будет забывать, что сейчас так быстро растущие по карьере молодые люди сынки или дочери  близких к нынешнему президенту людей, которые шагают через ступеньку, а то и две, по карьерной лестнице. Вот поэтому и буксует наша страна, что на всех руководящих должностях сидят малокомпетентные люди.

Став первым замом, и немало читав мемуаров военачальников, я сравнил свою должность с должностью начальника штаба в армии. Командир отдает приказ, в начштаба решает, как его выполнить,  какие силы и средства для этого нужны и какие организационные действия необходимо выполнить. В таком ключе и действовал, и претензий ко мне со стороны Вялкова за годы работы не было. Когда я ушел одно время работать в немецкий концерн «Шеринг», Вялков за год работы без меня так и не назначил на мое место другого человека. Когда я спросил его перед отъездом в Москву, куда его пригласили на должность начальника Лечебного главка, почему, он сказал, что я слишком высоко поднял планку для оценки первого заместителя, и другого он найти не мог.

Проработав в «Шеринге» 2 года, я понял, что эта работа не по мне. В это время государственные «Медтехника» и «Фармация» стали частными, и в краевом департаменте здравоохранения встал вопрос о создании отдела по организации обеспечения лечебных учреждений медицинской техникой и медикаментами.  Это очень подходило для меня.  Но вернуть меня на работу в краевой штаб здравоохранения мог только губернатор В.И.Ишаев, с которым мы начали контактировать еще в те годы, когда я был парторгом больницы, а Ишаев директором завода строительных алюминиевых конструкций, членом общественного совета нашей больницы. Потом мы не раз общались с ним, когда я уже работал в отделе здравоохранения, а Ишаев был начальником ГлавПЭУ крайисполкома. И с губернатором Ишаевым я не раз общался. Поэтому я пошел к нему на прием, он выслушал мои аргументы и позвонил А.В.Кравцу, ставшему директором департамента здравоохранения администрации края после А.И.Вялкова, и дал указание взять меня на работу. И снова начались экзамены, ведь до этого я этим не занимался, и работа была новой для меня. Но, как говорится, «не боги горшки обжигают».

Организовав закупки медицинской техники и медикаментов на конкурсной основе, т.е. по тендерам, мы тем самым перестали получать упреки в том, что отдаем закупки своим «приближенным» компаниям, все могут принять участие в конкурсе, проводимом на открытых торгах.  Но тут в полный рост проявилась другая проблема – обеспечение льготников бесплатными лекарствам. Но лекарства не могут быть бесплатными, за них кто-то должен платить, льготникам – краевой бюджет. В те годы депутаты Госдумы проводили популистскую политику, принимали решения о льготах многим категориям населения.  Но в местных бюджетах денег на них не хватало. Надо было находить решение.

Я занялся анализом. Оказалось, что многие льготники, особенно из числа ветеранов войны, обеспечивают медикаментами не только себя, но и всех своих родственников, за счет своих бесплатных лекарств. Наседают в поликлиниках на врачей, и те выписывают всякие лекарства, даже не показанные ветеранам, лишь бы те не скандалили.  И тогда я, посоветовавшись с фармацевтами, нашел решение.  Составить список жизненно-важных лекарств, которые отпускать бесплатно, а на всякую мелочовку рецепты не выписывать. Сходил в краевой совет ветеранов, объяснил ситуацию, в том числе с бессовестными ветеранами, привел примеры. По государственному мыслящие ветераны поддержали меня, начали проводить работу по своим каналам.  И ситуация с обеспечением лекарствами по бесплатным рецептам как-то разрешилась.  Кроме этого, по моей просьбе крупная компания «Светоч» разработала компьютерную программу, и мы могли отследить в реальном времени, кто из врачей и пациентов злостно нарушает установленные планы, сократили число аптек, где отпускались лекарства по бесплатным рецептам, снабдили аптеки такой программой, и количество жалоб в администрацию края по этому вопросу  резко сократилось.

А когда на коллегии администрации края был заслушан вопрос о лекарственном обеспечении населения края, где я выступил с сообщением и был подготовлен проект решения коллегии, все выступающие оценили нашу работу на твердую «четверку», как сказал заместитель губернатора по социальным вопросам Ю.И.Онуфриенко.

Но потом под давлением Минздрава России и правительства в стране началась «оптимизация медицинских учреждений», но к этому времени я уже не был причастен. Написал заявление об увольнение по собственному желанию, ушел в компанию, которая занималась поставками медицинской техники, некоторых видов лекарственных средств, где работал директором три года. Затем получил приглашение на работу директором крупной муниципальной больницы в Нефтеюганске, и уехал в Сибирь. Там  тоже пришлось сдавать экзамены, ведь должность директора в крупных больницах только была введена, и даже не было должностных инструкций в приказе Минздрава России. Но и об этом у меня есть отдельный рассказ. http://proza.ru/2024/01/15/395.

Так что, по-моему, я довольно успешно сдал экзамены на профессиональную пригодность. Да и на звание главы семьи тоже. Трое моих детей  успешно закончили школу, двое имеют высшее образование, все работают. Они никогда не голодали или не ходили оборванцами, хотя в семье я долгие годы работал один. Когда жили в Хабаровске, у двоих детей с семьями были квартиры, один холостой сын жил с нами. И у всех были автомобили, не новые, подержанные японские, но в хорошем техническом состоянии.  Сейчас у меня четверо внуков, старшему скоро исполнится 35 лет, второму  уже 33 года, они работают, а младшие еще учатся в средней школе.

Потом все дети перебрались в Сибирь, один сын работает на иностранную компанию программистом долгие годы, и чтобы не было проблем с переводом денег, живет в Грузии, в Батуми. Разведен. Жена и сын остались в Тюмени. Второй сын работает в нефтянке, ездит на месячные вахты на север, у него сын и приемная дочь от первого брака его жены. Младшая моя дочь работает в ТЦ «Магнит» товароведом, есть два сына, живет под Тюменью а таун-хаусе, который мы купили после переезда из Нефтеюганска. Моя первая жена живет с дочерью в этой квартире. Там есть приусадебный участок и небольшой сад с таким же небольшим огородом.

Так что задачи предков для состоявшегося в жизни человека построить дом, посадить дерево и родить сына я перевыполнил с лихвой. Со всеми детьми у меня хорошие отношения, мы регулярно перезваниваемся.  Я, несмотря на проблемы со здоровьем, живу полноценной жизнью. Выходит, что я сдал все экзамены, которые мне пришлось сдавать в процессе уже довольно продолжительной, в течении 76 лет, своей жизни.

На заставке фото моей семьи за праздничным столом в Нефтеюганске. Тогда еще не был женат один из сыновей и нет за столом двух еще не родившихся внуков.