Толкователь снов

Из сборника «Не очевидное, но вероятное»


В тот злополучный день я шел домой убитый и подавленный. В душе царило смятение и пустошь. Еще утром от меня ушла жена. Ушла просто так, в никуда, не к кому-то. Наши чувства угасли лет пять назад, но жизнь текла по инерции, пока мы оба не поняли, что вместе жить не имеет смысла. Мы стали абсолютно чужими, не нужными друг другу. Она не нуждалась во мне, а я охладел к ней. Наше существование вместе было лишь данью традициям и боязнью одиночества. Но вот она унаследовала квартиру родителей, которая располагалась в самом центре Петербурга. Квартиру хорошую, просторную и богатую. И она поменяла меня на квартиру. На уют жизни в центре красивейшего на земле города, на блеск витрин и водоворот жизни. Я же остался жить на самой окраине Питера в берлоге, которую трудно назвать жилищем. И все бы было не так тоскливо, но сегодня меня выгнали с работы. Выпинули на улицу как приблудную собачонку. Я проработал менеджером среднего звена на швейной фабрике около 20 лет. Однако, данное обстоятельство не помогло мне избежать сокращения в эпоху пандемии. Ощущение несправедливости мне пытались заткнуть выходным пособием и постановкой на учет безработных. Но это не подсластило мне блюдо под названием тоска. Впереди маячила безрадостная старость. Жизнь потускнела, и погода вокруг словно играла со мной в игру на выживание. Ветер гонял по мостовой опавшие листья, в воздухе пахло ранней осенью, холодными дождями и темными вечерами. Все ополчилось против меня. Казалось, даже утки в Юсуповском саду смотрели на меня с каким-то равнодушным  сочувствием, а скульптуры трехсотлетнего города высокомерно взирали на меня с высоты прожитых ими лет.
Я купил себе бутылку водочки, пачку томатного сока, уселся на скамейке прямо возле паркового пруда и, как это часто уже бывало, попытался скрасить свою трижды никчемную жизнь. С первым же глотком печаль стала растворяться в алкоголе, как рафинад в кипятке. Окружающий мир обрел краски. Я увидел мир в его великолепии, узрел плавающих в пруду белоснежных лебедей, пожилую пару, гуляющую с маленьким мальчиком, видимо, их внуком, заметил скользящий по водной глади солнечный луч… Мне стало хорошо и спокойно. Я закрыл глаза и… провалился в вечность.
Очнулся я от того, что продрог. Уже было темно. Лишь фонари освещали садовые дорожки, покрытые плотным разноцветным ковром кленовых листьев. Я поежился и, пощупав карманы, убедился, что бутылки со мной уже нет. Даже и не помню, уговорил ли я ее до конца. Но, поскольку голова моя была свежа и не имела характерных признаков похмелья, видимо, не уговорил. Где же она? Я пошарил взглядом по сторонам, но никаких следов своего сорокаградусного друга не обнаружил. Зато заметил сладкую парочку, сидящую на соседней скамейке и целующуюся без всякого стеснения. Да и кого стесняться? В парке никого не было, кроме них и меня. Но меня смущаться было просто смешно, учитывая, что я представлял собой жалкое зрелище спящего на скамейке пьяницы. Я улыбнулся, вспомнив, что вот так же, в этом же парке, двадцать лет назад мы целовались с моей женой. Я любил ее, как казалось, до безумия, а, как оказалось, не вечно. Встряхнувшись, я встал со скамейки и зашагал домой, с умилением бросив еще один взгляд на сладкую парочку. И… О, Боже! Какое нелепое стечение обстоятельств… Я узнал в целующейся женщине свою жену Лену. Лицо ее партнера было закрыто от меня полями шляпы. Но мне почудилось, что это мой старый товарищ Сергей Степанов. Ах ты, иуда, мелькнула мысль, как же ты мог! Недолго думая я подбежал к скамейке, с криком развернул мужчину к себе, и глянул ему в глаза….
Вы не поверите мне, что я испытал. Потому что невозможно представить, что такое вообще возможно. Сказать, что я остолбенел или потерял дар речи – это не сказать ничего. В это невозможно поверить. И это не объяснить. Мою жену целовал…. Я.
Я оттолкнул их обоих и кинулся домой. Не замечая ничего и никого вокруг, не слыша уже, как они что-то кричали мне в след. Я бежал домой не в силах что-то соображать и вообще мыслить. Не помню, как я оказался дома. Но я сразу кинулся в ванную и глянул в зеркало.
Новый удар. Из зеркала на меня смотрел… Мой товарищ Сергей Степанов.
Мне показалось, что я умер. Хотя в тот момент я думал, что это именно так. Я опустился на пол и сидел так, ничего не понимая в полной прострации.
Сколько я так сидел – ведомо лишь Богу. Час или два. А может вечность. Была уже глубокая ночь. Я ничего не решал. Но не в силах вырваться от постигших меня потрясений, я погрузился в сон. Прямо на полу.
Я пришел в себя уже утром, когда луч солнца стрельнул мне прямо в глаз.
На этот раз все было по-другому.
Я чувствовал себя хорошо. От вечерней депрессии не осталось и следа. Мое тело было упругим и бодрым. Я уже лет десять не просыпался таким – выспавшимся и хорошо отдохнувшим.
Я встал там же, в ванной, и отправился на кухню с надеждой позавтракать.
И тут я понял, что чудеса не закончились.
Я был дома, но… не дома. Я чувствовал, я знал, что это мой дом. Моя квартира. Но все было иное.
Не помню, говорил ли я вам, но жил я в однокомнатной хрущевке. А тут … Квартира имела по крайней мере пять комнат, была прямо-таки по-буржуйски оборудована и сверкала вызывающим комфортом. При этом я знал, что это моя квартира, знал, где что лежит, где что стоит и где моя одежда, которая, как будто, и не моя вовсе. Мне трудно объяснить вам свои чувства. Но трудно именно потому, что я и сам, по правде сказать, ничего не понимал.
Я отворил дверь холодильника и увидел, что он забит до отказа. Причем такими продуктами, каких я сроду не видал. Или, все-таки, видел? Я знал название каждого из сыров – бри, камамбер, рокфор, дор блю, всех заморских фруктов, лежащих в фруктовой корзине – мангустинов, маракуйи, рамбутанов, а также свежайших морепродуктов - лобстеров и омаров.
В смятении, не в силах прикоснуться к пище, я выбежал на улицу. Но и здесь все было необычно. Я шел по улице и не узнавал ничего. Не хрущевки, а дворцы окружали меня, поражая воображение красотой и изяществом. Я вышел на набережную Невы, но Нева ли это? Нет. Нет. Не может быть. Я увидел Лувр. Это не Нева. Это Сена. Это не Питер, а Париж. Но как такое возможно? Я никогда не был в Париже, но Лувр я узнал бы из тысяч дворцов. Его изображение висело у нас в кабинете истории еще тогда, когда я был безусым юнцом и учился в школе. Я шел по улице, не узнавая город и, одновременно, узнавая его. Я прошел от площади Конкордия к собору Мадлен, а затем в район Монпарнас, я вернулся на набережную Сены и пошел вдоль нее, вдыхая воздух парижских улиц и жареных каштанов. Я понял, что я во сне, но не хотел просыпаться.
Тут кто-то тронул меня за плечо.
- Жан, бонжур, ты почему вчера не сдал статью редактору?
Я обернулся. Передо мной стоял незнакомый мне человек и приветливо улыбался.
- Я немного не успел, но, думаю, к вечеру успею, месье Жером! – ответил я ему и с ужасом осознал, что говорю по-французски.
- Ну вот, и славно,- бросил он, все так же по-французски, и тепло распрощался со мной.
О боже, что происходит? Я осмотрел себя. На мне был серый кардиган «Бугатти», джинсы и желтые ботинки фирмы, о которой я раньше и не слыхивал. Что это? Я француз? Сон ли это? Или все же не сон?
Я ущипнул себя за локоть. На сон не похоже. Тут я вспомнил, что во сне я всегда умею летать. Что ж, прекрасный способ проверить. Я разбежался и прыгнул, нелепо махая руками, пытаясь взлететь, и тут же плашмя грохнулся на мостовую, разбив в кровь колени и лицо.
Не сон! Конечно, и во сне я раньше испытывал боль. Но все же не такую яркую и жгучую, как сейчас. Боже, как мне было больно! Я сел на скамейку и достал сигару. Да-да, теперь у меня есть сигары, а в кошельке я нашел еще и кредитку. Надо проверить, мелькнула мысль, сколько же у меня денег.
Сигара привела меня в чувство. Я наслаждался терпким, ароматным, нежным дымом «Коибы», чувствуя ее вкус всеми клетками тела. Надо ли говорить, что в Питере я вообще не курил.
Итак, это не сон!
Но что же это?
Тут я вспомнил (а может быть – знал), что недалеко от Люксембургского сада видел табличку на дверях старинного дома – «Толкователь снов: приходите узнать будущее». Табличка была на французском, но, как вы уже знаете, французским языком я владел. Да, кстати, думал я тоже на французском. Пытаясь подумать на русском, я с трудом вспомнил только «водка», «горбачев» и «перестройка».
И вот, в какой-то неосознанной надежде, томимый неясными предчувствиями, я направился к Люксембургскому саду.
Толкователь встретил меня в халате и в тапочках. Он был небрит, стар и похож на хоббита. Но взгляд его приковывал к себе как магнитом. В нем чувствовалась какая-то сила, быть может, сила духовности и мудрости, нежели физическая, коей он вообще не обладал.
Он указал мне на старое потертое кресло посреди комнаты и закурил трубку, усевшись напротив меня.
Я рассказал ему все. В деталях. Расскажи я это другому, он принял бы меня за сумасшедшего. Но толкователь не улыбнулся ни разу. Ни разу не переспросил меня и ни разу не перебил.
Какое-то время он молчал, пристально глядя мне в глаза.
- Я всего лишь толкователь снов, - сказал он. – Всего лишь толкователь.
- Простите, - я поднялся, несколько разочарованный. – Я думал, вы поможете мне.  Быть может, только вы и могли бы мне помочь.
Я сделал движение к выходу, но старик задержал меня, мягко прикоснувшись к руке.
- Я знаю, что с вами произошло, - сказал он, чуть помедлив, - но хотите ли вы сами знать это?
- За этим к вам и пришел.
- Я сделаю вам кофе,- сказал он.- Вам добавить сливок?
Когда кофе уже дымился на маленьком журнальном столике, толкователь сел в кресло, взял чашечку, и, помешивая ее маленькой ложечкой, не спеша начал.
- В мире есть множество миров, подобных нашему, и еще больше – нисколько не похожих на наш. Они существуют параллельно друг с другом, в разных пространственных плоскостях и никогда не пересекаются. Это как плюс и минус в физике. Если два мира соприкоснутся, заряд взорвется и исчезнут оба. В это трудно поверить. Но это так. Мы видим эти миры в наших снах.
Он отхлебнул глоток кофе, закатил глаза и замолк.
Я терпеливо ждал, боясь разрушить тот мир, в котором он, видимо, находился.
- Мы не можем менять миры по своему усмотрению, - наконец продолжил он.- Но мы можем иногда наблюдать, что в них происходит. Дело в том, что когда человек засыпает, сознание его переходит в квазитурбулентное состояние, оно может существовать отдельно от носителя, оно может преодолевать пространство и не преклоняться перед временем. В этом виде сознание ищет дыры между мирами и находит их.
- Но ведь сны бывают абсолютно фантастичны, - сказал я.- Я помню, что иногда в снах инопланетные силы захватывают землю, я воюю с ними оружием, которого не бывает, и еще, я умею летать. Вы полагаете, что это не игра воображения, а иные миры?
 - Вопрос в том, что вы называете фантастикой? – отозвался толкователь.- По сути, фантастика – это нарушение границ реальности, принятых нами самими условностей, расширение сферы возможного. Но кто сказал, что реально только то, что мы можем представить себе сейчас? В конечном итоге мы можем представить себе все самое невозможное, и это все, со временем, превращается в реальность. Поверьте мне, иные миры нисколько не менее реальны, чем наш. И в тех мирах наш мир также может казаться нереальным.
- Простите, вы, вроде бы, сказали, что путешествие между мирами невозможно? Нет?
- Нет, молодой человек, я имел в виду нечто другое. Я сказал, что мы не можем переходить в другие миры по своей воле. Можем лишь видеть их во снах.
- И все же в это трудно поверить, - сказал я, - неужели вы считаете, что я перешел в ваш мир из другого?
- Увы, я не считаю так, а знаю. По крайней мере, из того, что вы мне рассказали, если только это не плод вашего больного воображения. Поверьте, вы не первый, кто заблудился между мирами. И, к слову, это не самый плохой мир из тех, куда вы могли попасть.
- Но здесь же все в точности как у нас, - изумился я.- За исключением того, что я теперь француз, все остальное как будто из нашего мира.
-  Увы, все гораздо сложнее,- покачал головой толкователь.- Вы поменяли тело, а значит поменяли мир. Иного не дано. Тот мир, который вы покинули, уже живет без вас и своей жизнью. Вы есть там. По-прежнему, есть. Но это уже не вы. Совсем не вы.
Я пытался переварить слова толкователя. Но сколько бы я не думал, все больше запутывался.
- А кто у вас президент? – пришла мне вдруг в голову спасительная мысль.- Макрон? А в России – Путин? А в Сирии все еще воюют? – и немного подумав, осторожно спросил,- а Крым наш?
Мудрец снова покачал головой.
- Я не политик, - сказал он, - и не знаю ни одного из перечисленных вами персонажей. О Крыме я тоже ничего никогда не слышал. Что касается Сирии, то там не воюют вот уже триста лет. В нашем мире вообще не бывает войн.
- А пандемия? – спросил я.
- Какая пандемия? – удивился старик.
Я был ошарашен. Я не знал, что мне еще сказать или делать.
- Но как же мне попасть обратно? – спросил я. – Ведь если я попал сюда, то должен быть выход.
- И опять все не так просто, - сказал мудрец. – Дело в том, что входы между мирами появляются и исчезают. Мы не можем перейти в другой мир, потому что сознание путешествует туда без тела и в любой момент может вернуться обратно, поскольку дверь обратно остается открытой. Вы замечали, что обычно вы возвращаетесь в свой мир, когда сознание дает вам сигнал. К примеру, в вас кто-то стреляет, или вы падаете с высоты во сне. Тогда ваш дух ускользает обратно из сна, и вы просыпаетесь в своем мире. В данном же случае все усложнилось. Ваше сознание упало в иной мир на фоне удрученности существования в вашем мире, в котором вы достигли низшего уровня сил, усугубленного алкогольным пристрастием. Сознание проскользнуло в другую реальность – которую мы считаем своей, воспользовавшись входом с принципом ниппеля, пропускающего воздух в одну сторону, но блокирующего обратный поток. В результате вы застряли здесь. Я думаю, навсегда.
Я молчал, не в силах осознать услышанное.
- И все же я думаю, вам незачем корить судьбу, - добавил толкователь, видя, как я застыл в невесомости. – Как я уже говорил, наш мир - не самый худший из миров. Возвращайтесь в свою квартиру, живите полной жизнью. Ведь впереди годы и годы. Оставайтесь самим собой, и мир вокруг вас перестанет иметь значение.
Я поблагодарил толкователя и вышел, оставив недопитым свой кофе.
Улица шумела тысячей голосов. Париж дышал в своем времени и пространстве, и эта жизнь теперь была моей.
Я вернулся домой. Меня встретила жена, вернувшаяся с ночной смены и дети, гостившие у бабушки. Мальчик и девочка. Сын и дочь. Я узнал их. Я любил их. У меня никогда не было их. Но они были со мной всегда. Я обнял свою семью и заплакал.
 Я буду самим собой. Я буду просто жить. А многие ли из нас могут похвастаться тем, что живут своей жизнью?!
Се-ля-ви. Так говорят французы. Се-ля-ви. Так теперь говорю и я.