Часть-9, Военный институт, Ташкент

Из воспоминаний Николая Устинова, КТуркВО 1977-79

В Ташкент из Кизыл-Арвата направили восемнадцать человек. Для удешевления переезда сели в общий вагон. Ехать два дня. Чтобы скрасить переезд, скинулись и «загудели». Вскоре все разбились на кружки по интересам, и каждый кружок пил «Чемен» в меру своих желаний. Я традиционно прилип к Гиззату. К нам прибился Даукен, тем более мы с ним из одной роты. Ни на день с момента попадания в Ашхабад не расставались.

Кто входил в наш коллектив ещё, хоть убейте, не вспомню. Но нас было более чем трое. Эту классику, сообразить на троих, мы откинули сразу. И даже более чем втроём ходили «перекусить» в вагон ресторан. Значит, должен был быть четвертый.

Что понравилось в этой поездке. Уже к вечеру из вагона ушли все местные. А на остановках наша проводница стояла у входа и уговаривала пассажиров занять соседний вагон, т.к. в этом едут пьяные солдатики. Восемнадцать человек на весь вагон – это очень просторно. Но мы были не в обиде. Где уснул, там и проснулся. Вернулся к друзьям, уснул ещё раз рядом с ними.

Сколько ни приходилось потом ездить по командировкам, никогда не приходилось путешествовать с такими удобствами.

Три тополя на Плющихе стадиона Пахтакор

По прибытии в Ташкент нас разобрали местные «по домам». Меня, Гиззата, Даукена, Алика и Мишу Шульмана забрал к себе Серёжа Добробабов. Решение общего собрания было простое. Сутки отпаиваемся, приводим себя в порядок и встречаемся на Пахтакоре. Нам было неудобно в чужих людях спрашивать разрешение попить водочки, и они не предлагали, так что мы быстро пришли в форму и явились на стадион.

Вообще, мы были не одни такие, но не все. В полном составе удалось собраться день на третий-четвертый, когда и отправились в училище, к месту назначения. В один из очередных походов к «месту встречи», на остановке трамвая к нам стал приближаться патруль. У нас паника. И только Миша Шульман оказался самым хладнокровным среди нас. Нам он предложил смешаться с толпой выходящих и рассосаться по окрестностям, а сам пошёл в сторону патруля. Не знаю, как он собирался выкручиваться…

В роддоме паника, все зовут доктора, у новорожденного пуповина на шею закрутилась, сейчас задохнется. Доктор спрашивает у перепуганного персонала: «Фамилия?» «Рабинович!» Доктор: «Этот выкрутится!» Все успокоились.

Так и здесь, Шульман был готов выкручиваться, прикрыв товарищей. Но меня тот поступок Миши поразил! Сам я …ну, в общем, наложил куда надо. А вот подружиться Миша ни с кем не смог. При построении Нюхолов спросил, кто может печатать на машинке. Миша застенчиво вышел из строя. Вокруг образовалась мёртвая тишина. Писарчуков и вправду недолюбливали. Так что Миша сошёлся с Сережей Добробабовым. Но про них ничего не помню по Ташкенту. Как будто их там и не было.

Первый день в училище Ташкента.

Вечером Гиззат предлагает: «У меня ещё пять рублей осталось. Гульнём?!» «Гриша – страшно, а засекут?» «Да кто здесь нас знает?!»

Чашма стоила 1р 47коп. До сих пор запомнил. Взяли две. На остальное печенье. Почём – кто его помнит – не самый важный продукт.

Как нашли дорогу в училище, не помню. Помню, брали барьеры (невысокие), очень много барьеров. Со временем эту семиподъездную пятиэтажку (дом был офицерский) снова нашли. Как и положено, вдоль дома дорога. Между подъездами огороженные палисадники.

С проклятиями на устах мы перелезли через все заборчики. Дорогу, что пролегала параллельно палисадникам, тогда не увидели. Где наша казарма не можем вспомнить. Гиззат: «Ищем часового!»

Нарвались. Часовой вызвал разводящего – хорошо, что был курсант. Тот всё понял. Мужики, говорит, до губы десять метров. Посидите часок, а там развод. Отведут. Так я впервые попал на губу.

Далее картина из Африки. Спереди и сзади вооруженные люди. Посерёдке бредут два невольника. Доставили. Дневальный: : «Вас на построении искали?!» Перекличка была без нас. Гриша: «Вот и влипли!»

Утром лейтенант пристал ко мне: «Что, не мог по нормальному домой отпроситься?!» «Куда домой?» «Ну, ты же Ташкентский, я сразу понял? И друга с собой потянул?!» «Да балаковский я!» «Не ври. Прощу, когда мне джинсы достанешь?!» «Да где я их возьму, я же сказал?»

Гриша ткнул ногой по моим ногам.  Я замолк. Лейтенант ушёл. Гриша: «Завтра скажем, что пошли за джинсами. Он отпустит!» «И где же мы джинсы найдём?!» «Разберёмся!»

О тех, кому повезло

Вечером в части на каком-то крылечке обнаружил стайку наших ребят, подошёл к ним. Центральной фигурой был красавец Эркин. Непонятно, почему в гражданской одежде. И что оказалось. Его, как «позор СА» изгнали из наших рядов, т.е. из училища. Он вернулся в Кизыл-Арват и оттуда вернулся в Ташкент гражданским. Он уже дома, а мы ещё в армии!

Мы с Гиззатом пошли и напились. А что нам грозит? Дорога домой? Так мы туда готовы. Когда нас взводный доставил к Нюхолову, Гиззат потребовал самого строгого нам наказания, отлучить от… т.е. исключить из этого высшего учебного заведения. На что Нюхолов ответил, что он всё понял, но ничего у нас не выйдет, нас ждёт суровая служба в этом учебном заведении.

А что сурового? Как мыли полы, так и мыть дальше. Как оказалось, Черноусов тоже оказался «позором» и его тоже отправили домой. Вот вам и наказание – сплошное поощрение отпуском. Вот почему я не мог вспомнить Василия по дням, проведенным в Ташкенте.

Кстати, об Эркине. В Кизыл-Арвате мы с ним оказались в одном отделении госпиталя. Кожном. Я там был уже старшиной. Мне удалось убедить больных бойцов, независимо от стажа службы в армии до обеда выполнять хозработы по благоустройству кожного отделения. Даже «деды» по утрам работали метлами. И не возмущались.

Пришлось попросить Эркина не бравировать старым знакомством и не отлынивать от работы, чтобы не вызвать возмущение остальных больных. Поручил ему поливать все цветы в отделении, но не торопясь, чтобы через пятнадцать минут он не усаживался в беседке отдыхать, пока остальные работают.

Как-то Эркин попросил организовать ему телефонный звонок родителям. Он уже понял, что меня связывает с начмедом нечто большее, чем лечение. С Эркином пришли к дежурной медсестре по госпиталю, которая дежурила у телефона, и попросил её через коммутатор связать меня с Ташкентом. Далее я назвался по телефону лечащим врачом одного бойца, и мне нужно поговорить с его родителями о детских болезнях.

Коммутатор соединил с квартирой Эркина и тот, бессовестно долго болтал с родителями. Не обращая внимания, на мои круговые движения рукой перед его лицом, пока медсестра не отобрала у него трубку. Так что дружба научила меня и врать.

Пломбы на память

В госпитале врачи были действительно отличные. Сделал цветомузыку Реусу. Его друг стоматолог возжелал такую же. И ему тоже сделал. Он объявил не приёмный день и весь день посвятил моей челюсти. Под музыку в цвете. Я потом лет 10 не знал, что такое стоматологический кабинет

Тревожный сигнал или немного об алкашах

Эпиграф. Ребята, когда меня спросят «кто такие алкаши?», я про вас ни слова!

В Ташкенте, на очередном разборе нас на хозработы, появился какой-то подполковник и потребовал, чтобы ему выделили «алкаша Устинова и его команду, которая каждый вечер под его окнами пьяная орёт». Вот с такой славой я начал и закончил службу. Хотя и в Ташкенте лидером для меня был Гришка, а я за ним как ниточка.

Организаторы и в те еще времена оставались в тени, а я всегда был стрелочником. Хотя, в действительности это было только один раз. Откуда возвращались, не помню, не то состояние. Запомнился один дом. На пять или более подъездов. Что тогда доставило неудобство. Вдоль дома кто-то наставил заборчиков. Очень и очень много. Мы с возмущением, не церемонясь, высказались о каждом заборчике, потому что нам пришлось перелезать через все.

Как-то потом мы прошлись вдоль этого дома. Это ещё до возвращения в часть, так что совершенно трезвые, и всё рассмотрели. Между подъездами аккуратные четырехугольники палисадников, с посадками внутри. Вдоль всего дома, как положено тротуар и дорога. Если бы нам подсказали, что есть тротуар, мы бы лучше по нему пошли. Но не заметили. Вот и перелезли через все заборчики.

Для офицера 500 рублей не деньги

У Гришки в Ташкенте был земляк из Золотой Степи. Казах. Жена с ребенком уехала на родину. Мы с Гришей (плюс Даукен и Алик – не помню фамилию) в увольнение к нему ходили. Тот работал на хрустальном заводе и как все таскал домой брак. Хрусталь был красивым, а на дефекты не обращали внимание – халява! Вот он нас и поил, продавая за гроши натасканное. Когда мы покидали Ташкент, у него остался только рог, из которого выпили на посошок, продали его и еще раз выпили.

Возвращались вечно поддатые и приходилось сочинять лейтенанту, почему «сорвались джинсы». Или придумывать названия неведомых никому штанов, от которых он воротил нос, объясняя, что это дребедень, т.к. такое название он не слышал.

А я вот всю студенческую жизнь проходил в саратовских джинсах за семь рублей и в лейблах, ясное дело, не ориентировался. Только запоминал наклейки на чужих задницах. Хотя, были у меня «мильтонсы», прислал брат из Прибалтики.

После какого-то раза лейтенант рассвирепел: «Идёте в последний раз. Вернётесь без джинс, больше не выйдете!»

Грустно, сидим в пивной, не знаем, что делать. За соседним столом сидят несколько парней и один камнем перстня что-то выводит неприличное на кружке, заведению на память. Гриша: «Вот у него спроси про джинсы!»

Я подсел к ним за столик и заплетающимся языком начал объяснять про джинсы. Те не сразу поняли, что от них надо, но сразу попытались набить мне морду. Так я познакомился со словом «фарцовка».

Когда разобрались, я втолковал, чтобы те продали нашему лейтенанту джинсы и как можно дороже, чтобы тот не выделывался. Мне написали на бумажке телефон. Я протянул лейтенанту бумажку и заявил: «Если опять откажетесь от штанов, я и сам больше в увольнение не пойду!»

На другой день лейтенант пришёл аж в джинсовом костюме, аж за 500 рублей, гордо заявил он и добавил, что ты мне звездел, что не ташкентский. С этого момента мы с Гиззатом ходили в увольнение, когда хотели.

Продолжение http://proza.ru/2024/03/21/15