Настроение

  Нам представляется,  что,  очаровываясь мужчиной,  мы влюбляемся в   цвет  его  волос, в  осанку и   походку, в его голос. Но нет. Все дело в запахе.

  Он источал ровно такой   запах, который нравился   ей,  редкий, настоящий, сильный,  естественный аромат мужской преисполненности и  подчеркнуто-доброго  равнодушия. Этот вкус прекрасной горчинки и волшебства струился даже сквозь динамики телефона, который красивой мелодией возвещал, что поступило новое письмо от него.  Его письма были самые долгожданные, но писал ей он редко. Сегодня  утром и весь день телефон молчал. Уголки ее рта,  а вместе с ними и настроение поползли вниз, словно кто -то  вогнал в нее разом пятнадцать  самых кислых лимонов. Ей бы солнышком умыться, чтобы облик воссиял, а она лежит, в тоске поджав ножки к животу,  и, накрывшись с головой  тонким  не по сезону одеялом, своим женским кулачком беззвучно мнет подушку. Но ничто  не возвращается. Не вернуть тот миг,  не сделать шаг назад туда, где, по причине своего благонравия и деликатной обходительности,   она не позволила себе расстегнуть  пуговицы его белой рубашки и     указательным  пальчиком нарисовать таинственные иероглифы у него на груди. Вместо этого они беседовали.
-Значит вы - учитель, -  сказал он.
-Выходит, что так,   -ответила она одними губами.
-Какая там погода? Снег тает?
-Там слякоть,  все течет и сыро, -поведала она.
-Снега много в этом году. Такого никогда не было. А скоро снова снегопад. Так обещают синоптики, -объявил он, вежливо поддерживая  беседу.
-И что мы станем делать, когда начнется снегопад? - немного игриво молвила она.
 В ответ он улыбнулся   загадочной  улыбкой, словно о чем- то размышлял.  Возможно, в эту секунду  он  мысленно раздевал ее и представлял как она мягко,  без резких движений, играет с ним.
-Возьмем лопаты и все дружно примемся чистить снег, - с улыбкой ответила она за него.
В то время как внутренний голос повелевал ей сказать, что, когда наступит  сей обещанный, обильный снегопад, за стеной которого   невозможно будет разобрать  лиц прохожих, он и она  будут погребены  под  лавиной нежности, трепета и безумия, что у  него окажется острый,  пульсирующий  кинжал, который вонзится  в самый центр ее сияющей трещинки и что ровно к тому моменту,  как она, лежа на животе, начнет истекать прозрачной кровью,  снегопад прекратится. Все это не услышал он в тот день, равно как не увидел ее чувственность, скрытую под одеждой и  пропитанную сладко-древесным запахом фиалок. Она мило беседовала вместо того, чтобы сделать явной истину, что носила в себе,   она неспешно  одевалась,  вместо того, чтобы еще какое -  то время постоять полуобнаженной.

  Примерно так и живет  современный житель планеты, человек разумный, – осторожно, чрезмерно предусмотрительно, с оглядкой на день следующий день, продумывая каждое свое слово, совершая не то, что велит сердце,  а  то, что диктует разум.  Мы обрекаем себя на ад еще при жизни и попадаем в пылающий котел   не от того,  что совершили, а от того, что НЕ совершили!  На что не хватило сил, воли, отваги,  некого безрассудства, черт побери!

  Всякий,  кто слышит меня сейчас,  я обращаюсь к вам, даже если вы пребываете в самых отдаленных монастырях и в непростых аскезах.  Отныне преподайте   каждой  девице урок   открыто и прямо, не петляя даже по самым ясным закоулкам разума, сообщать   мужчине о своих чувствах, даже если она заведомо знает, что потерпит крах и не найдет взаимности. Вселите  в каждую женщину храбрость сделать  шаг в эту бездну неизвестности,  не позволяйте ей  безмолвствовать! Научите  всех дам  без нужной риторики выкладывать неприкрытую  правду о любви  к тому, от кого бросает в  настоящую дрожь.

  В тот день  дрожала и она. Из нее струилась   добрая разговорчивость,  тихий свет и божья искра. Все  было. Не хватало фривольности и  легкой беспечности развевающихся на ветру кудрявых локонов. Ведь сам Бог, и мы это видим,   - бесконечно игрив и несерьезен! Иначе откуда берется вся   нелепость  и   каламбур этой жизни?

  Очевидно, что Бог желает,  чтобы мы также как и он,  были немного легкомысленны, иногда неосновательны и  порой нелепы. И  она тысячу раз пожалела о том, что в тот день в ней не обнаружилось  самой малой доли порока и   праздности. Заложницей его мужской внутренней  красоты  она,  минуя дурашливость юных особ, лежала  с  раскинутыми бедрами в ожидании его твердой, желанной руки. Так нужно было для обследования. Когда речь идет о здоровье, не задумываясь разбрасываешь максимально широко свои ножки по опоркам кресла и внимательно слушаешь все, о   чем говорит тебе доктор. Но в тот день в разы  важнее было бы внимать едва заметному колыханию шелковой блузы, что вуалью прикрывала  гладкий, теплый  треугольник ее нежной, напитанной солнышком кожи. Достаточно было  легкого дуновения ветра, чтобы приподнять свесившийся кусочек ткани и  открыть взору маленький шарик,  что приподнимался в  самом центре ее женской сущности.

  Но не отмотать той пленки, не повернуть обратно головы. Тот день растаял, как весной исчезнет зимний снег. Она давно вернулась в свой дом и слушает,   как телефон по- прежнему настоятельно молчит.  Бодрость духа опускается  куда-то   ниже ее стоп, от  незыблемого, нейтрального бытия  не остаётся  и следа.  Взамен проступает  ядреная, щемящая боль, настолько явная и натуральная,    что  она  готова поверить в  нее и окунуться в опустошающую взволнованность. На миг прикрыв глаза,  в минуте   прозрения,  ей  становится  бесконечно  стыдно за то, что она своими помыслами  неистово   желает вырвать его из лап вечности,  присвоить себе, разрисовать  его спину  от лопаток до ягодиц своими стихами, и, пока он пронзительно погружается в нее, читать их в отраженном зеркале неспешно, тихо и местами надрывно…

  -Купить интересную книгу-лишь бы она ему понравилась-солидную, в твердом переплете, перевязать ее атласной ленточкой и послать бандеролью на его адрес.  Вот что нужно сделать прямо сейчас! Чем не хорошая идея, чтобы не обременять  мир своим страданием и вернуть себе настроение, нейтральное, громогласно -тихое, самое сладкое!? – подумала она.
 -Он  получит бандероль, разрежет ленточку, увидит книгу, прикоснется к ней и, возможно,  улыбнется. А этот мир станет еще на полмиллиметра более проявленным! – размышляла она дальше.
В бессилии она опустилась в кресло, а  внутренний голос продолжал в ней звучать.
 -Впредь я  не желаю более классифицировать свои чувства на хорошие и плохие. Эй там, в вышине, верните мне  ровные,  никакие,  нейтральные и  оттого самые фундаментальные переживания этого мира. Сильные планеты сей,  все, кто имеет глобальное влияние на наши умы,  настала пора! Издайте наконец - то закон,  запрещающий унывать или чрезмерно радоваться, нарушителей карайте нещадно, верните миру его спокойствие и прекрасное безразличие, чем на самом деле и является эта жизнь! -заключила она про себя и все смолкло.

  Она смотрела в пустоту, умиротворенная и  не одолеваемая ни голодом, ни жаждой, ни горечью, ни восторгом. Наконец-то она была в гармонии с собой и  ничего, совсем ничего не хотела. Лишь одно не давало покоя – его запах…