2 Добро. С Владимиром Радимировым

И вот заявил купец сыну, что придумал для него задание, пусть со двора на улицу выйдет, да попробует первому встречному пощечину отвесить. Коли путник упадёт, отправится отрок в путь, нет, знать ещё учить требуется. Выбежал добрый молодец на улицу, а там Лучик с каким-то псом играется, живот ему чешет. Кинулся Добро к незнакомцу, отвесил ему пощечину, а у того даже голова не дёрнулась, поднялся, да как приложил в ответку, обидчик забор своим телом и снес. Поднялся, опозоренный, красный как рак, поспешил поклониться победителю до земли.


— Простите, достопочтенный, думал я, что сильнее меня и нет никого, а вы так легко управились, — начал он, — по всему видно, что великий витязь, не возьмёте ли в ученики?


— Отчего не взять? — силач плечами пожал. — Только чур слушать меня беспрекословно, делать, как скажу, а то прогоню с позором прочь. И, первое, чтобы больше на незнакомых так не кидался, нет в том доблести, не говоря уже о славе с честью, береги силу для врагов, исключительно. А иначе обретешь лишь славу дурную, а она в нашем деле не надобна, лишь погубит вернее. Потому как не только мы для мира, но и мир для нас, не знамо, когда там и
помощь потребуется. А начнешь злодействовать никто руки и не протянет.


- Как скажите, так и будет, - отрок поклонился низко, - ваше слово для меня теперь закон.


Попрощался Добро с родителями, в ноги им поклонился, благословили на ученье, да на дело ратное, хоть и провожали со слезами на глазах, особенно матушка. Тут и понятно, не на игры отпускает ребятенка, хоть и обещал старик, что в битвах не убьют, да вдруг соврал или, просто болтал чего из-за слабоумия своего? Проверять как-то не хочется, мягко говоря. Но, ничего не поделаешь, все уже оговорено, да и пусть лучше чудовищ бьет, да злых колдунов, та татар - наездников, чем своих русичей, пока кто-то не ответил кольем, да вилами, обиженные на побои. Дала с собой хлеба, испеченного своей рукой, да кошель с монетами звонкими, в дороге пригодятся. А уж батюшка всем снабдил, и доспехом, и конем добрым. Лучик, правда, на это смотрел с неодобрением, видимо, полагал, что надо самому заработать все это, а ещё лучше, раздобыть, но промолчал. Купцы люди чванливые, да обидчивые, нет смысла ссориться, да поперек чего-то говорить, отдадут сына в учение льстивому, да недостойному и пропадет добрый молодец, или сгинет, или пойдет по кривой дорожке. Чего допустить никак нельзя. И вот оправились учитель с учеником в дорогу. Добро долго молчать никак не мог, хоть и долго смущался, наконец, заговорил о том, что душу смущало и беспокоило изрядно.


- А смогу я стать таким же сильным, как вы, учитель? – спросил отрок, с горящими от возбуждения глазами.


- Может, и сильнее, все зависит от того, чем заниматься станешь, - кивнул богатырь, - добрые дела, да жизнь праведная, силу телесную увеличивает, а начнешь пить, да гулять, да темными деяниями душу губить, то и имеющееся потеряешь, может, и с самою жизнью. Да, придется тяжело, особенно, в твои годы, когда хочется играть, да веселиться, танцевать и петь, никак не тренироваться денно и нощно. Позабудь о том, кем был, гордость, да спесь купеческую, отцовское богатство, теперь воем стал, совсем другим существом. Испытаю простенько, на что способен.


И вот поспешили странники дальше, добрались до какой-то деревеньки бедной, мужичонки в ней все больше ледащие, лошаденки тощие, скота и вовсе не видно, при виде странников, кланяются низко, да выглядят испуганно.


- Что ты скажешь отрок, вот о них? – спросил Лучик, указывая на поселян.


- Чернь, - Добро скривился, - жалкие людишки.


- Во и не прав ты, отрок, - богатырь покачал головой, - перед тобой такие же русичи, и ради них сражаемся, кровь проливаем, ради родной сторонушки. Богатый, да знатный, случись что, и откупиться сможет, или нанять дружину на защиту, или сбежать вовремя на добром коне, а простому народу деваться некуда. А ведь эта «чернь» своим трудом всех кормит, кто поле пашет, пшеницу растит, да за скотом ухаживает. А откуда простые вои берутся из ополчения? Цени простой народ, ведь они краса этой земли, её гордость. Да и предки твои из кого вышли не из них же? Просто оказались смекалистее, да удачливее. Да и сам я по рождению не князь, не боярин, не купец, не вой, а самый простой крестьянин, смерд, та же чернь. Вот мы за него, за простой народ и встанем стеной. Запомни это хорошенечко.


- Да, я понял, кажется, - отрок опустил могучую голову, - молю, простите мои грубые слова.


- Слова словами, а доказывать делами надо, - возразил Лучик, - богатырь не только мечом размахивать должен, да копьем колоть, но, и находить своей силе иное применение.


И увидели впереди странники, что телега мужицкая в грязи застряла, а тощая лошаденка её вытащить не может, сколько мужичок её кнутом не хлестает. Слез со своего коня доброго взрослый богатырь, уперся могучими руками, да и вытолкнул. Мужик ему поклонился в пояс, да благодарил долго, не мог остановиться, не знал, как расплатиться, со спасителем, еле отделались, но, главное, что пример показан, осталось лишь ему последовать. Но, самое трудное для Добра было конечно, не тяжесть работы, что ему, при такой-то силушке, а заставить себя опускаться до тех, кого и людьми не считал, но червями под сапогом, а тут надо им помощь оказывать, беседовать, да касаться, словно равных себе.


Много чем пришлось богатырю младому заниматься, чем прежде и не стал ни за что, заставлял его учитель строгий и старикам помогать, встречным, и детишкам, везде подмечал, где кому и чего надобно. Не даёт и минуточки роздыха. Зато к вечеру, очередные облагодетельствованные, низко кланяюсь, попросили помощников остаться на ночь, да припасами скудными поделилися. Не принял угощения Лучик, наоборот, свою суму дорожную развязал, угощал поселян, чем мог, а после и вовсе произошло удивительное. Обнажил старший богатырь меч свой и превратилось оружие в женщину, да не простую, красоты редкостной, а во лбу и на тельных сторонах ладоней камни горят самоцветные, ученик только рот открыл от восхищения.


— Не пужайтесь, люди добрые, то не нечисть злая, а жена моя, Зоряна, — пояснил богатырь, — наложили на неё люди недобрые заклятье, зато вместе можем странствовать, да добро творить.


Поклонилась Зоряна как хозяевам избы, так и отроку. А тот о былых заботах и трудностях позабыл немедленно, вновь вернулась страсть к путешествиям. Коль богатырям такие красавицы достаются, можно и крестьянам помогать, тем более, вот ночевать пускают, безденежно, не придётся спать да на улице, на сырой земле, под дождиком. Мудр учитель, многое ведает, пусть и говорит о праведности, да выгоды не упускает своей. Такое сердце купеческое принимало вполне, соглашалося. Правда, утром поднял Лучик ученика ещё до солнышка, тот отродясь так рано не подымался, да погнал на улицу тренироваться, заставлял бегать волком серым, прыгать резвым зайцем, поднимать камни тяжёлые, обливаться ледяной водой колодезной, уж на что крестьяне рано просыпаются, а они дивились такому делу.


— И зачем так своё тело мучить? — вопрошал Добро, носом шмыгая. — Силушку тратить, да богатырскую? Мой батюшка никогда такого не делывал.


— Силы мало одной, — возражал Лучик, — без усердия, не сумеешь ты драться долго, с ворогом, и одни сутки, и вторые, и третьи, не получишь должной выносливости, без закалки, телесной, на холодном ветру застудишься, от снегов зимних разболеешься. Твоему батюшке за свою-то жизнь не каждый день бороться требуется, на ладье плыть, или на коне, столько крепости и не нужно, завернулся в шубу соболью, и не страшна погода гневливая, мы же вои, должны быть крепче дерева, крепче дерева, да металла, не ведать вовсе усталости, хочешь стать истинным витязем, так слушай поучения, терпи нужду и прочее, после точно все пригодится. А не нравится, возвертайся обратно, под юбку матушкину, считать денежки батюшкины, да резвиться кулачным боем. Но не знать тебе славы воинской, не защищать родного края, не спасать своей души ратным подвигом.


Устыдился отрок, да и больше не смел возражать, делал как велено, как велено, как приказывают. Так седмица прошла, и вторая пролетела, изнывал Добро, уж так ему хотелось подвигов ратных, совсем не так представлял жизнь богатырскую, но, кто ищет, тот и обретёт непременно, узнали наши богатыри от очередного странника встреченного, что в лесу неподалеку разбойники шалят, обрадовался отрок, вот она реальная возможность и удаль свою молодецкую показать, а учитель вновь странное говорит, непонятное.


— Как увидим мы разбойников лютых, не спеши вперёд, ибо не опытен, бей не в полную силу, а в половину, — Лучик пальцем в ученика ткнул, — не остриём копейный, но древком, не спеши убивать, ибо это грех великий.


— Да разве же то не злодеи лютые? — поделился сын купеческий.


— Не всяк, кто дурное делает, непременно зло, — покачал головой старший богатырь, — поспрошать надо, бывает, ошибаются, да с пути верного сбиваются, или нужда великая заставляет. Иногда важнее отхлестать маленечко, да обратно на путь светлый вывести, о раскаянии напомнить, глядишь, изменятся, да грехи свои отмолят, исправят, а порубишь, жизнь отнимешь, на ад навечно приговоришь, разве судьи мы назначенные, или какие малые правители? Смотри, как делаю, да запоминай.


Не пришлось долго искать татей, злых разбойников, сами навстречу богатырям повыскакивали, зубы скалят по-волчьи, угрожают путникам дубьем сучковатым, да ножами ржавыми, кричат, отдавайте нам своё добро по-хорошему, да слезайте с коней могучих, иль собьём вас стрелкой каленой, да разломаем кости дубинами. И вонзил старший богатырь копье в сыру землю, брал он плетку свою шёлковую, да принялся ею нападающих охаживать, а ученик подмогах древком своего копья, попытались насильники разбежаться, да куда там, как овец тонкорунных согнали их в толпу, и велел Лучик вести к их атаману, главарю, всем лесом заправителем, коли не хотят они жизни лишиться. Побоялись тати возражать, повели победителей к своему логову. А видать сразу, что не удачливы, каких-то нор нарыли себе в земле, словно дикие звери, и не видать у них ни серебра, ни золото, даже главный и тот в обносках щеголяет.


— И почто вы недоброе удумали? — вопрошал старший витязь. — Губить, да грабить людей проезжающих, дело недоброе, так загубите свои душеньки, а потом и тела так же.


— Не с хорошей жизни мы в леса ушли, не из любви к кровопролитию, — атаман вздыхал, да печалился, — были мои обычными крестьянами, жили при своём барине, богатом боярине, да вот помер он от старости, заменил сынок, что в княжеской дружине хаживает, и принялся он с нас драть семь шкур, и платить требует больше прежнего, своё поле не даёт возделывать, на его лишь и трудимся, а кто не может платить, последнее забирает, и остались бы без скотины, после потребовал в счет долга и наделы, оставалось нам иль самих себя продать в крепость с семьями, иль идти в лес разбойничать, иль по миру, просить милостыни. Только рабская доля горькая, а нищенская да постыдная.


— А коль добуду я вам вдоволь денег, чтобы могли себе новые наделы выкупить, да построить избы крепкие, в ином месте, да и крестьянствовать, обещаете ли выбросить дубье корявое, закопать ножи ржавые, да отмаливать грехи свои денно и нощно? — не унимался старший богатырь.


— То конечно, с радостью, а в лесу жизнь не сладкая, голодно, да холодно, бьет нас всякий, кому силы достаточно, — атаман вздохнул тяжко, — раны наши болят, исцелить некому, но страшнее всего жалит совесть змеёй подколодной.


— Значит, так тому и быть, помогу вам, — Лучик откашлялся, — но, смотрите, лихие налетчики, ждите здесь да не смейте грабить, коль узнаю, что вернулись к прошлому, тут уж миловать да не стану вас, отрублю головы буйные, а тела скормлю диким зверям.


Поклялись те разбойники не сбегать из своего логова, не рыскать по лесу, не искать себе добычи бесчестной, а дождаться возвращения спасителя. И вот сели богатыри на коней своих, да в путь отправились.