Сердце Чернобыльца 24 Тьма

   Осьминожки как по команде поднялись, ковыляя на коротких ногах, заспешили куда-то. Засобирались и люди в сером. Подошёл Гнейс.
   – Не советую оставаться здесь, пошли с нами.
   – Дальше идти надо, – за всех ответил Мобила.
   – Ваше дело. Но приходит время Тьмы.
   – Мы здесь переждём. Палатку поставим?
   – Гнев Чернобыльца помнишь?
   – Ну...
   – Это – лёгкий ветерок, по сравнению с Тьмой. Поверь на слово.
   – Возможно ты прав, – задумчиво протянул Мобила и спросил у своей команды: – Может стоит передохнуть?
   – Мужики, видно, знают, о чём говорят, – поднял голову к небу, потом посмотрел вслед осьминожкам Седой. – Вон как мутанты улепётывают.
   Действительно диковинные животные уже перешли на быструю ходьбу, при этом отталкивались длинными передними конечностями, а короткие задние подтягивали в прыжке. Подхватив рюкзаки сталкеров, спасители двинулись на юг вдоль холмов и тоже пошли хорошей рысью. Солнце стояло достаточно высоко, и, казалось, спешить было не куда.
   – Может чуть помедленнее, – предложил Мобила, – сами говорили, что поберечься надо.
   – Времени в обрез. Тьма приходит быстро, не успеешь и глазом моргнуть, – большеносый с тревогой поглядывал на небо. – Ребята, прибавим ходу…
   Песок становился всё плотнее, ноги уже не вязли, не пробуксовывали. Идти стало легче. Замыкающим шёл Седой, он то и дело подталкивал Глюка, чтобы тот не сбивался с ритма и не останавливался. Большой сталкер был похож на зомби. Его ничего не интересовало, подчинялся толчку в спину и окрику.
   Очередной холм казалось вырастал из земли каменной глыбой с крутыми склонами. Чёрный монолитный кусок тверди, как голова великана, торчал над соседними плюшевыми холмами. Было в нём что-то неестественное, инородное, свалившееся откуда-то в этот мир и властвующее над всем живым.
   Спасители, увидев холм, побежали к нему, увлекая за собой сталкеров. У холма отворилась широкая дверь, и толпа поспешила внутрь.
«Сим-сим откройся», – вспомнилась детская сказка, и Седой приостановился в изумлении, любуясь странным зрелищем.
   Неожиданно стало темно, словно сверху на мир набросили чёрный колпак. Ни огонька, ни звёздочки. Вытянув руки, он тихо двинулся вперёд. «Э-ге-гей…» – крикнул и не услышал своего голоса. Звуки вязли во тьме, словно их никогда и не было. Седой понимал, что кричит, но получалось, что надрывает связки беззвучием. Под ногами перестала ощущаться почва. Вроде бы наступал на твердь, но она становилась всё более эфемерной. Шаги провисали в пространстве.
   Оглянулся… Сзади мелькнул фитилёк света. «Ну и крутануло меня», – подумал сталкер, развернулся, чтобы идти на огонёк. Почувствовал, что его потянуло, словно пушинку пылесос.
   – Ах ты, чёртова кочерыжка, – без звука орал он, – врёшь, не сожрёшь.
   Сзади в него кто-то вцепился и тоже потянул на себя. «Порвут, как школьную тетрадь». Упираясь ногами во что-то, прижал к себе руки и почувствовал твердость контейнера с Пустышкой. Где-то в подсознании всплеснулся Васькин опыт в попытке усмирить Грави.
   Сталкер вытащил и открыл контейнер. Пустышку легко вытянуло, она взблеснула в свете фитилька, кольца её сблизились, как будто сжалась невидимая пружина, и разошлись к полюсам. Между ними засиял свет, разгораясь всё сильнее, освещая тьму. За спиной высветились Мобила и Гнейс, они пытались вырвать Седого из неизвестного притяжения. Артефакт беззвучно хлопнул, погасив фитилёк. Люди кубарем полетели, их подхватили компаньоны…
   – В Избу скорее! – крикнул густой мужской голос. – Закрывай двери…
   Толстые каменные стены вздрогнули, словно по ним ударили чугунной бабой стенобитной машины. Ещё удар…
   – Гремуха, амортизаторы включай, – скомандовал Гнейс.
   Под крышей что-то хлюпнуло, и помещение перестало трясти. Мягкий ровный свет разгорался, освещая внутренность монолита. Чёрные стены были тщательно вытесаны шатром кверху. Ни одного угла, ни трещинки, ни зазора. В центре грибообразный валун вместо стола. В углу лаз в подвал. В идеальный эллипс стен, хорошо вписывались монолитные широкие лавки вдоль стен и стол в центре. Было ощущение, что всё здесь единоразово отлито, как отливают из пластмассы детские игрушки.
   Сталкеры обалдело осматривали каменное жилище, в котором не было ни одного предмета, напоминавшего о той жизни к которой они привыкли. Памперс устало опустился на лавку и потянул за собой Ваську. Та отдернула руку и принялась усаживать бесчувственного Глюка. Он покорился и, сложив руки на коленях, словно примерный ученик, смотрел в пространство. Мутный взгляд был далёк.
   – Тапки бантиком для губошлёпа, и не вышепчешь, – приложил ухо к стене Ширяка, – на улице стоит такой грохот…
   – Это что? Бывает и хуже, – хмыкнул Гнейс, складывая рюкзаки и оружие сталкеров в угол.
   – Кто там надрывается? – снова полюбопытствовал акробат.
   – А чёрт его знает, – погладил чёрную бороду тот, кого назвали Гремухой и, махнув рукой, стал рассматривать что-то под сводом потолка.
   – Что ни разу никто не поинтересовался? – подошёл к двери Ширяка.
   – Мы ни разу, – оттеснил его среднего роста парень в синей кепке, – потому и живы. Твой друг решил поболтать с Тьмой, случайно жив остался.
   Парень повернулся к Седому и стал с любопытством разглядывать.
   – Как себя чувствуешь после Тьмы? Может ты уже и не ты? У нас один чудик решил поздороваться с этим явлением природы. Выскочил, мы едва успели захлопнуть двери, а то бы и нас вынесло. После Тьмы выходим, а на полянке бродит верблюд – одногорбый. Нас увидел и тикать. Так и не догнали бедолагу. Сгинул где-то.
   – Вы, что хотите сказать, что человек превратился в верблюда? – изумлённо спросила Васька.
   – Ничего мы не хотим сказать. Тут много чудес. Нам что – на всё реагировать? Кстати, пацан, разве теперь такие сопляки как ты по Зоне бегают? Во дожились, за три года, что нас там нет, в Зону все кому не попадя лезут. Тогда я там уже раритет? Тебя как зовут?
   Памперс не дал раскрыть рта Ваське.
   – Рэбит ево зовут. Хороший сталкер.
   Гости и хозяева замолчали. Только за стенами кто-то бушевал. Нешуточные страсти разворачивались под покровом Тьмы. Пришельцам показалось, что хозяева Избы относятся к Тьме как к живому существу, наделённому безмерной силой, противостоять которой могут лишь чёрные стены монолитного строения.
   Гнейс обернулся к Седому и полюбопытствовал:
   – Как оно там во Тьме? Хоть что-нибудь есть, что можно потрогать? Крупно тебе повезло, что Тьма вдруг посветлела, и мы тебя смогли увидеть. Обычно она падает и всё: кто остался – тот исчез.
   – Думаю, что Пустышка помогла, – вздрагивая от непонятной вибрации, проговорил Седой.
   – Я правильно понял, артефакт Пустышка?
   – Мне говорили, что в абсолютной темноте она может светиться. Решил попробовать. А в вашей Тьме ничего нет, там полная пустота: ни тишины, ни звуков. Никогда не боялся, а тут труханул, когда под ногами не почувствовал земли. Вроде бы иду, но по бездне.
   Сталкер вспомнил свои ощущения и к горлу подступил неведомый ком.
   – В двух рубашках ты, брат, родился, – хлопнул его по плечу Гремуха, – ладно отдыхайте, времени у вас теперь вагон и маленькая тележка.
   Сталкеры разбрелись по жилищу. Двигаться не было никаких сил. Ширяка в изнеможении присел у стены, рядом притулился Седой, вдруг перед ним мелькнула и пропала крысиная тень. «Чертовщина чудится, – подумал мужик и прикрыл глаза. – Откуда здесь крысы?»
   – Не богато живёте, – заговорил рядом Ширяка.
   – Больше здесь ничего и не надо, – равнодушно ответил Гремуха. – Главное стены, чтобы пережить Тьму. Располагайтесь, – это надолго.
   – Окон нет, а светло как днём, – поднял к потолку глаза Седой, – какая-то особая система освещения?
   – Сами не знаем, – пожал плечами Гнейс. – Изба-то Старца. Но похоже, даже он не знает, что здесь и как устроено. Ладно успеете рассмотреть всё, вам восстанавливаться надо.
   Он подошёл к лазу в углу и крикнул вниз:
   – Эй, Бандура, выглянь.
   Над блестящим, словно отполированным полом показалась голова с пышной чёрной шевелюрой. Хозяин шевелюры не спешил подниматься наверх, и потому казалось, что голова живёт сама по себе. Вот она слегка поморгав, начала осматривать комнату, замерла, удивлённо уставившись на непрошенных гостей.
   – О, тит едрит, – недовольно проговорила голова, – Гнейс, ты откуда их набрал? У меня на всех жратухи не хватит.
   – У нас есть всё своё, – принялся развязывать рюкзак Мобила, – мы и с вами поделимся.
   Из подвала наконец выдвинулось тело черноволосого. Невысокий и очень плотный мужик оказался крайне неповоротлив. Короткая шея была прочно привязана к черепу, а потому не могла выполнять свою главную функцию. Чтобы посмотреть в сторону или оглянуться мужику приходилось поворачивать всё туловище. Бандура заглянул в рюкзак сталкера и счастливо протянул:
   – Тит едрит, у них хлеб есть! Мужики, меняю на что хотите… Дайте хоть понюхать
   Схватил, протянутую Мобилой краюху, разломил и приложил к широкому лицу.
   – Господи, хлеб, – прошептал он. Его широкое лицо излучало счастье.
   Черноволосый втягивал в себя запах ситного, словно собрался есть что-то необыкновенно вкусное.
   – Успокойся, Бандура, все по хлебу соскучились, – отнял у черноволосого хлеб Гнейс. – Нельзя здесь есть земную пищу. Сам знаешь. Надо людей покормить, им ещё в дорогу, после Тьмы. Неси колобашки.
   По медвежьи повернулся Бандура, посмотрел на говорящего, и вздохнув, полез в подвал. Вскоре вернулся с плодами какого-то растения. Идеально круглые оранжевые шарики выглядели не аппетитно. Сквозь потрескавшуюся кожицу проглядывала яркая слизь. По комнате распространился странный запах. Ширяка передёрнул брезгливо плечами.
   – Прокусывайте кожу и высасывайте содержимое, – равнодушно бросил Бандура.
   Сталкеры потянулись к рюкзакам.
   – Зря, – усмехнулся Гнейс, – колобашки восстанавливают силы и придают бодрости. Не они, так многим уже были бы кранты. На вид, конечно, дрянь, но вкус сносный. Совершенно безвредный.
   Подошёл к «замороженному» Глюку, протянул ему колобашку и приказал: «Кусай и пей!» Замыкающий повертел в руках плод, впился в него зубами. Из-под кожицы потекла оранжевая жидкость. Запрокинув голову, Глюк в два глотка опорожнил природный сосуд. Хотел подняться, но рухнул на пол.
   – Ты убил его, – вцепилась Васька в спасателя. Руки её были так слабы, что даже тряхнуть Гнейса не смогла, только повисла на нём.
   – Ну, дерьмо из-под хвоста кабана, – ощетинился Ширяка, выхватывая из кучи оружия автомат, – я тебе сейчас восстановлю силы…
   – Ребята, успокойтесь, – присел около Глюка командир, приложил пальцы к сонной артерии, – он не умер. Вроде спит.
   – Что же вы хотели? – обиженно заговорил Гнейс, аккуратно освобождаясь от Васьки. – Это хрень такая. Выпьешь сок и падаешь спать. Никакой бессонницы. Потом просыпаешься, словно родился только что. Да и чёрт с вами, я хотел как лучше…
   – Дурилы вы, тит едрит, – с сердцем, раздавая оранжевые плоды, ворчал Бандура, – колобашки здесь на вес золота и алмазов. Они как женьшень, только лучше. Где растут не знаем, не видели. Иногда появляются после Тьмы, просто вся земля усеяна ими.
   – Значит, говоришь силы восстанавливает? – скосив глаза на команду, спросил Мобила. – Ну, ну… Сейчас проверим…
   Покатал колобашку в руке, набрал полную грудь воздуха, насмелился и прокусил плод. Жидкость приятно оросила рот…

   …В весеннем саду разливался аромат цветущих яблонь. Навстречу шла Лора в свадебном платье, фате. Смеялась, кружилась, легко взлетала в воздух. «Я люблю», – шептали её губы. Ласковые руки прикоснулись к его щеке… Он поднял невесомую вуаль фаты закрывающую лицо и обнаружил, что у его невесты лицо доброй и шумной Глаши. Девичьи губы неслышно шептали: «Возвращайся, родненький!»
   – Глашенька, – шептали потрескавшиеся, обветренные губы, – я вернусь, если смогу…
   – Смотри-ка, командир наш все свои тайны выдал во сне, – услышал Мобила голос Ширяки.
   Бодрое и весёлое лицо акробата перевёрнуто висело, словно лампочка, на уровне глаз старшего. Мобила перевёл глаза выше и обнаружил остатки тела компаньона. Ширяка, как всегда, стоял на руках и отжимался.
   – Долго спишь, командир… – лицо поднялось выше, открыв для обозрения сухие «палки» рук.
   – До чего же ты, Ширяка, костлявый и нудный, потому от тебя в Зоне все мутанты отворачиваются, – встряхнул головой Мобила и сел.
   Обнаружил, что лежал на полу, около самой двери. То есть, где стоял, там и упал. Перпендикулярно ему посапывал Памперс. На лавке сидел Глюк. Его взгляд был осмысленным и не витал в небесах. Глянул на очнувшегося командира, кивнул головой и принялся рыться в рюкзаке. На лавке – Васька, у неё под головой свёрнутая в рулон куртка Глюка.
   – Давно проснулся? – спросил Мобила.
   – Порядком, – не поворачивая головы, ответил Глюк.
   – Рэбита ты пристроил?
   Утвердительный кивок головой. Всё как всегда: ни дурацкой улыбки, ни замороженного лица зомби. «Пришёл в себя», – обрадованно подумал командир и повёл плечами, покрутил головой… Усталости или какого-нибудь дискомфорта не было. Было ощущение, что он выспался и отдохнул на триста лет вперёд.
   Прислушался… За стенами жилища всё также надрывалась Тьма, только к грохоту присоединился тонкий свист с жалобными всхлипами.
   Ширяка продолжал свои упражнения. Хозяев и Седого не было видно.
   – В подвал ушли, – не ожидая вопроса, пояснил Глюк. – Там у них что-то вроде спальни и склада.
   Поднялся командир с пола, поприседал. Голова была ясной. Вспомнился переход через пустыню, остальное фрагментами. Какие-то уродливые морды, синева раскалённого света…
   – Глюк, ты что-нибудь из перехода помнишь?
   – Только то, что вошли в портал и шли по тропе. Потом отрезало. Очнулся, понять ничего не могу, лежите трупами, но вроде бы дышите… Хорошо Гнейс пояснил что к чему.
   – Как себя чувствуешь?
   – Нормально, только в голове что-то лишнее.
   – Это усталость и иссушение. Местные сказали, что мы почти умерли. Надо бы порешать, что делать дальше, не сидеть же вечно в этом доме.
   Утвердительно кивнув головой, замыкающий прислушался к грохоту и свисту за стенами и развёл руками.
   – Гнейс сказал, пока Тьма не утихнет, выходить из жилья опасно. Он никогда зря языком не трепал.
   – Разве ты его знаешь? – удивился Мобила.
   – Пересекались в Зоне, – уклончиво ответил Глюк. – Нормальный мужик, но с вывертом.
   Зашевелился Памперс. Открыл глаза, сел, почесал бородёнку. Удовлетворённо хыкнул.
   – Тудыт твою копалку, чё то я кимарнул, и всё ето мне не приснилось.
   – Не приснилось, друг ты мой, – это Ширяка наконец-то встал на ноги. – Может нам присоединиться к ребятам, да потолковать по душам?